Текст книги "Волкодав (СИ)"

Автор книги: Quintinu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

По началу Курск пытался выбросить эти вопросы из головы, но постепенно они всё сильнее заполняли его разум. Среди них был и ещё один – тот, который Глеб никак не решался озвучить даже в мыслях. Тот, который был логичным итогом всех остальных.

А что, если Орёл был прав, и Белгород соврал всем им? Он ведь и вправду появился очень неожиданно…

Узнать то, что думал так не он один, получилось довольно быстро. Воронеж, не особо жаловавший Белгорода с самого появления того в Чугуеве, ныне и вовсе не доверял ему, а иногда даже следил за ним, словно ожидая момента, когда тот сам себя выдаст. Но главного вопроса, волновавшего и его тоже, не задавал, будто бы копя решительность для подходящего момента.

Он наступил утром третьего дня, когда, после очередной бессонной ночи, он уже не выдержал:

– Кажется, в наших рядах завелась кры-ыса. – Издевательски протянул Вадим, глядя на Белгорода. – Ну, и где твой Крым, а?

– Понятия не имею. – Будто бы не обращая внимания на явно враждебную к себе интонацию и оскорбление, ответил Белгород. – Я доверяю тем, от кого получил эти сведения. Тут можете быть спокойны.

– Но ведь его нет! Никого – даже на горизонте! Как ты это объяснишь? – Продолжал наступление Воронеж. – А ты утверждал, что он всего в паре дней пути отсюда. Ну не будет же он стоять где-то и ждать, пока его враги сцапают!

– Может быть ты и прав, вот только я говорю правду. Крым близко, но почему всё ещё не объявился, я и сам не понимаю. – Отчеканил Белгород, видимо, желая закончить столь неприятную ему тему.

– Прекратить! – Ещё издали заслышав обвинения Воронежа, прервал того вмешавшийся Курск. – Давайте лучше делами займёмся, – и, не обращая внимания на недовольную мину брюнета, продолжил, – а с братом я сам поговорю. Кстати, ещё я бы хотел обсудить со всеми вами план дальнейших действий, поэтому жду всех через несколько минут за столом. И ещё: вы Ельца не видели? Я уже весь дом обыскал, но не нашёл.

– Само собой, – засмеялся Воронеж, – если Морша там, то Ельчик точно не рядом.

21 мая 1571 года. Окраина г. Орёл.

То, что его главный город уже совсем близко, Орёл понял по всё нараставшему волнению, от которого сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. Прежде, находясь так далеко от своей территории, он и подумать не мог о том, что он ощутит свою связь с ней так полно и мощно. Родная земля в прямом смысле давала силы и желание жить, работать, стараться на благо себя, своего народа и Московии в целом. Да, конечно, он уже бывал здесь в детстве, но тогда то ли в силу возраста, то ли статуса, то ли отсутствия возможности понять происходившее, он не смог почувствовать то, что именно заполняло его теперь.

И это было здорово. Только сейчас он понял, какую поддержку от родной территории получают олицетворения, живущие на ней.

Когда, ближе к концу третьего дня пути, его глазам предстал его главный город, Орёл и вовсе был счастлив. Родство с местом он ощущал не только в земле, по которой ехал, людях, которых встречал на дороге, но и в мелочах, ранее казавшихся ему обыденностями и на которые в других условиях он бы вряд ли обратил своё внимание.

Когда Ваня въехал на улицы, тянувшиеся к крепости, он понял, что именно здесь он бы и хотел жить больше всего. И, пусть тут не было ни больших и красивых книг, ни даже и тени тех прочих удобств, которые он видел в Москве, это место всё равно было его, а потому особый, ни с чем не сравнимый уют города с первых же шагов радушно принял путника в свои объятия.

Город одновременно и был похож на Елец и, особенно, на Чугуев, и нет. В случае последнего роднило ещё и наличие крепости, которая и была своеобразным символом Ваниного нынешнего занятия. И почему же он раньше так сопротивлялся ему, ведь его город был так важен стране, сами укрепления в него вписывались так, будто всегда здесь и стояли, а боевые товарищи – и вовсе стали для Орла почти семьёй? Вскоре Ваня увидел и крепостной вал, и ворота, а ещё некоторое время спустя, объяснившись с местными, получив помещение и приведя себя в порядок, уже обустраивался внутри на ночёвку. Это была первая ночь в его, Орла, городе. И для него это было сродни празднику.

22 мая 1571 года, г. Орёл.

Но провести её в тишине и спокойствии Ване было не суждено. Глубоко за полночь он был разбужен громкими криками, которые, как ему показалось сначала, шли отовсюду: и из помещений, и с улицы. Он отчётливо слышал топот, беготню, лязг доспехов и оружия и, конечно, многоэтажный мат, сопровождавший всё это. Из всего этого гомона сложно было что-либо разобрать, но, когда до его ушей долетело слово «татары», он понял всё.[1]

В одно мгновение по его телу пробежал холодок, а в голове пронеслась мысль о том, что его только-только обретённые друзья, возможно, уже мертвы. Страх сковал его тело. Пугало всё: и возможная встреча с самым главным врагом его жизни и то, что он может уже никогда не увидеть ставшие ему дорогими лица. А ведь он так и не поцеловался с Курском…

Но, даже если того уже нет на свете, то его мастерство и дело всей жизни пропадать впустую уж точно не должны, а потому, собрав в кулак остатки воли и вспомнив всё то, чему его учил Глеб, Орёл поднялся и, быстро одевшись, вышел из комнаты.

«Что ж, Глеб, – думал он, застёгивая на себе крепления доспеха, – наверное, я не смогу выполнить твоё задание, хоть оно и очень важно для тебя, для меня и для страны в целом. Я просто… Не могу ехать дальше в Москву, не узнав, что стало с тобой и… Остальными, конечно. Ладно. – Оборвал он печальные мысли. – Если я погибну, то хотя бы как герой. У Москвы, если что, и так защита есть: мама, ты ведь справишься, верно? А мне пока что важнее всего не попасться в плен.»

Только после того, как Ваня приготовился к бою по всем правилам, он показался на улице.

Сказать, что внутри крепостных стен было людно или тесно – не сказать ничего. Оно и понятно: следуя веками проверенному принципу, жители прилегавших территорий в минуту опасности искали утешение внутри хоть сколько-то защищённого места.

Продираясь через толпу к воротам, Орёл спешил воплотить свою идею в жизнь.

Он немного дрожал, когда подходил к стрельцам, дежурившим у входа и уже готовым отбивать неприятеля у последнего рубежа.

Он дрожал и тогда, когда, после короткого и сухого объяснения, его всё-таки выпустили из уже почти осаждённой крепости. Двое стрельцов всё же пошли с ним, надеясь хоть как-то защитить столь дорогое им олицетворение, но Орла это почему-то заботило мало. Больше всего его волновала встреча с тем, кто, в его понимании, был одним из самых жестоких олицетворений своего века.

Теперь, когда между войском врага и последним оплотом жизни в его главном городе не осталось ничего, кроме него самого и двух несчастных рядом, он почему-то уже был спокоен. Ваня смотрел перед собой, но не видел ничего: ни трупы на его улицах, ни горевших зданий, ни его врагов, грабивших и убивавших всё, что только попадалось под руку.

«Интересно, а отец Ельца и Воронежа погибал также?..»

Не обратил он внимания и на то, как метко пущенная с улиц стрела пробила голову одного из его так называемых телохранителей, и тот упал замертво ещё у ворот.

Как олицетворение он, конечно, чувствовал боль своей земли, своих людей, но сделать с этим уже ничего не мог. Нападение было слишком внезапным, а защитников города и крепости – слишком мало для того, чтобы хоть как-то отразить атаку. И потому Ваня собирался поступать единственно верно, как думал он в той ситуации – поговорить с Крымом. И, возможно, сдаться в плен при условии, что Бахчисарай оставит в покое его землю. Олицетворение же ценнее, чем просто люди, ведь так?..

Отойдя от въезда в крепость на значительное расстояние, Орёл всё ещё блуждал взглядом по стану врага. Делал он это не просто так: Ваня искал кого-то, кто мог бы сойти за их командира, но пока что никого, хотя бы отдалённо подходившего под примерное представление парня о нём, не находил. Он и его спутник уже давно были замечены татарами, но никто так и не решался нападать на них. «Поняли, что я не совсем человек? – Усмехнулся он про себя, – И теперь… Ждут главаря? Или моё поведение просто слишком странное?..»

Через несколько минут длительного ожидания, когда уже даже несколько воинов-татар, оторвавшись от столь любимых занятий, стояли чуть поодаль и смотрели на него едва ли не в упор, Ваня вдруг заметил, как к ним откуда-то из глубины улиц подъехал всадник. На вид он был весьма молод, но вот одежда и доспехи его, как и в целом всё убранство, заметно отличались от окружавших его воинов в лучшую сторону. Неужели это и был сам… Бахчисарай?

А затем он развернулся к всё ещё стоявшему напротив Орлу и заговорил на практически идеально чистом русском.

– Так вот какой ты, новенький! – Он усмехнулся и сразу же продолжил. – Какая сегодня прекрасная ночь! Подумать только: тот, кого я так долго не мог поймать на его же земле, наконец-то показался мне! Я-то представлял тебя похожим на того бугая, Курска, но тебе удалось меня удивить.

– Ты ведь Бахчисарай, да? – С трудом заставив голос быть ровным, решился спросить врага Орёл. Пришлось кричать, ведь Крым, – хотя, он ли это? – был ещё далеко.

– Что, тебе разве не рассказывали обо мне? Мне казалось, что моя слава идёт впереди меня. Что ж, Орёл, вот мы и познакомились. – Он двинулся к Орлу и, проехав буквально несколько метров, остановился.

– Я тебя не боюсь! Просто скажи мне: как тебе удалось так быстро добраться сюда? – Ваня ещё крепился, но его силы, как и самообладание, таяли с каждой секундой.

– Хм, а тебе многого не сказали. – Татарин спешился и ласковым шлепком отогнал лошадь ближе к своим. Почему-то думая что Крым будет выше него, Орёл не мог не отметить роста татарина, столь схожего со своим собственным. Это обстоятельство удивило парня, но, в то же время, дало ответы на многие вопросы, которые он задавал сам себе раньше. – Я – тень, которая не заметна до самого момента нападения. Я знаю всю территорию от Крыма и до центра Московии лучше, чем кто-либо другой, знаю все ходы и тропы. Если захочу, я и в Москву незамеченным проберусь, и никакой Курск, а уж тем более ты, мне не помеха.

– Что тебе нужно? – Голос Орла задрожал, но Ваня всё ещё пытался придать ему мужественность.

– Э не-ет, так важные разговоры не ведутся. – Крымчанин ещё на пару шагов подошёл к Орлу.

– Что ты имеешь в виду?

– А что, не видно? Смотри: я своё животное отпустил, теперь твоя очередь.

– Но у меня не… – Вовремя вспомнив о стоявшем рядом с ним воине, Ваня осёкся. «Всё правильно, – думал он, – Крым не был бы собой, если бы не отзывался так о людях. Он что, и правда такое чудовище, как и говорил Курск?..»

Немного поколебавшись, Орёл отдал ставшему лишним телохранителю команду отойти к обратно к воротам, но, как только тот, сомневаясь, сделал несколько шагов, его тело было проткнуто меткой стрелой также, как и его товарищ чуть ранее.

– Ну вот, другое дело. – Бахчисарай крикнул что-то подчинённым на своём, словно благодаря за помощь. Вздрогнув, Ваня вновь посмотрел на врага. Его лицо теперь было хорошо видно, и Орёл заметил на нём то, что потрясло его до глубины души – улыбку. Он наблюдал смерть и радовался ей. Ваню передёрнуло.

– Так что тебе нужно?

– Твоя наивность соответствует твоей внешности. – Засмеялся Бахчисарай. – Набрать рабов, конечно. – Слишком приторно и наигранно протянул он следом. – Но, коль я встретил тебя, то, возможно, моя добыча будет поменьше, но куда значительнее, чем простой скот.

– Почему ты думаешь, что я сдамся тебе?

– Прямо сейчас мне ничего не стоит забрать тебя силой, Орлик. – Теперь тон татарина был слишком ровным и спокойным, видимо он уже на ходу продумал весь этот разговор, а также его исход. А ещё он всё также улыбался, чем и бесил рисковавшего растерять всю свою решимость Ваню.

«Да как он вообще может так легко говорить об этом! И всё решать за меня!»

– Прежде скажи: ты видел Курска и… И остальных? – Наконец-то задал главный вопрос Орёл, и его рука, доселе лежавшая на рукояти сабли дрогнула, приготовившись к атаке.

Заметив, как напрягся его оппонент при упоминании севрюка, Бахчисарай, видимо поймав в голове очередную гениальную идею, снова растянулся в улыбке. То, что сам же и рассказал татарину о том, что Курск не один, Ваня так и не заметил.

– Да, но я не только видел его. – Решил поиграть с загнанной жертвой Крым. – В любом случае, в его нынешнем состоянии он гораздо более полезен для меня, нежели до этого.

По телу Орла снова прошёлся холодок, а затем он, задрожав, ощутил, как в нём поднимается ярость.

– Ты лжешь, он жив! – Резко выхватив из ножен саблю, Ваня бросился на врага. Но, прежде, чем он успел хотя бы ранить Крыма, его порыв был остановлен быстрым и мастерским блоком татарина.

– Поймай меня, если сможешь. – Усмехнулся Бахчисарай, отражая шквал атак Вани и всем своим видом показывая, что для него это не полноценная битва, а так, развлечение.

Орёл вкладывал в каждый удар всю свою силу, мощь, ловкость – словом, всё то, что так упорно воспитывал в нём Глеб. Но он был ещё неопытен и, конечно, составить конкуренцию знаменитому хищнику степей не мог. А потому все старания парня были по сути тщетными, но сам он этого не замечал – ярость и месть застилали ему глаза.

А вот Крым продолжал веселиться: он находил такое сочетание решительности и неуклюжести, как у Орла, весьма интересным. Более того, оно даже напомнило ему его самого несколько столетий назад.

Словно вспомнив что-то плохое, Крым, замешкавшись на несколько секунд, не успел вовремя поставить очередной блок. Последствия не заставили себя долго ждать: когда кончик сабли Вани царапнул его по щеке, Бахчисарай одним лишь взглядом показал своему оппоненту, насколько это его действие было лишним.

А потом татарин просто перестал сдерживаться. В ход пошло не только мастерское владение саблей, но и идеальные движения самого тела, и опыт, позволявший предугадать выпады ещё такого предсказуемого соперника, как Орёл.

И, когда спустя десяток с чем-то минут, Ваня, потеряв сознание от боли, рухнул к ногам победителя, Крым понял, что его игра, к сожалению, закончилась слишком рано.

Обведя взглядом разорённые и горящие улицы, татарин остановил его на крепости. Он уже вошёл во вкус и заканчивать на полпути был не намерен.

Бахчисарай покинул город поздним утром – только после того, как оставил после себя лишь обгорелые развалины ещё совсем молодого главного города Вани. Сам же Орёл, всё ещё не приходя в себя, ехал в татарском войске на север.[2]

Туда, где Калуге, будущей жертве Крыма, ещё только предстояло пасть под его ударами.

Туда, где лежал сам центр царства и Москва, в которую Орёл так и не доставил своих вестей.

21 мая 1571 года, г. Чугуев.

Военный совет в этот раз длился куда меньше, чем в день приезда Белгорода. Курск, видимо, всё ещё находясь под влиянием обстановки, говорил быстро, чётко и по делу, а потому все его слова и здесь звучали приказами.

– Пропускать Бахчисарая внутрь страны нельзя. – Сосредоточившись на проблеме, говорил севрюк. – А потому, если он сам не хочет показываться нам и, возможно, пошёл обходной дорогой, нам следует изучить окрестности.

– А почему ты думаешь, что Крым всё-таки здесь? – Вернулся к начатому на улице Воронеж. – Почему ты не рассматриваешь вариант того, что твой, прости Господи, брат нас обманул?

Молчавший до этого Белгород заметно напрягся и посмотрел на Вадима тяжёлым взглядом.

– Ну ты сам посуди, – продолжил брюнет, – является к нам неизвестно откуда, едва ли не ночью, имеет при себе чисто ордынскую саблю, заявляет о том, что видел Крыма… Что, только мне это показалось подозрительным? Я-то поверил потому, что ты, Курь, уж больно яро его защищал и вообще ручался за него, но, по честноку, ты же и сам не видел его с его детства. А уж чем он жил и вовсе не знаешь. А о том, что он самый что ни на есть шпион, не думал?

Курск молчал. Он сидел во главе стола и, подперев одной рукой голову, вспоминал о том, что именно это же говорил ему и Орёл несколькими днями ранее. Взгляд его гулял по горнице, но чаще всего возвращался ко вновь обретённому брату. А что, если Воронеж прав?

– Эй, ты, – заметив сомнения Курска, начал взбешённый Белгород, – сам замолкнешь или мне тебе помочь? Я прекрасно понимаю, как я выгляжу со стороны, но, тем не менее, я прошу верить мне! Я говорю правду и ничего кроме неё, ведь у меня, в отличии от некоторых здесь присутствующих, – он специально повернулся к Воронежу и, плюясь словами, словно ядом, продолжил, – есть свои принципы и правила поведения, и, более того, я намерен соблюдать их до самого конца. Что Крым где-то близко, я больше, чем уверен, но, так как мне одному он точно не под силу, я и приехал к вам.

Морша и Елец молчали, иногда переглядываясь. Признаваться, что они думали также, как Вадим, они не решились.

– Вот что мы сделаем. – Наконец-то заговорил Курск. – Ты, Воронеж, и ты, Елец, – переводя взгляд с одного на другого, указал на них севрюк, – возьмёте самых быстрых лошадей и выйдете на разведку. Один на Муравку, другой – на Изюмку, куда и кому – решите сами. Морша, – он повернулся к сидевшему рядом с ним мордвину, – ты останешься здесь и…

Но договорить он не успел потому, что оказался перебит самим Тяргоном:

– А можно я помогу им? – Его взгляд почему-то был слишком решительным, но, вместе с тем и просящим, и Курск, вдохнув, понял всё.

– Я не думаю, что кому-то из них понадобится помощь, но, раз ты сам хочешь… К кому присоединиться, решишь сам.

Кивнув, Морша улыбнулся, буквально светясь изнутри. А вот помрачневший Елец не радовался совершенно: ещё бы, теперь отвязаться от помощничка ему будет уже невозможно.

– Что ж, раз всем всё понятно, то предлагаю приступить к исполнению… – И, немного помедлив, Курск добавил. – А тебя, Белгород, я, как уже говорил ранее, попрошу остаться.

22 мая 1571 года. В пути, севернее г. Орла.

То, что происходило что-то странное, Калуга поняла уже подъезжая к своей южной границе. На дороге, ведущей в её город, почему-то было очень оживлённо. Сначала Клавдия подумала, что большую часть ехавших составляли торговцы, и даже удивилась тому, как выросло её взаимодействие с территорией её племянника, Орла, жившего южнее. Уже позже, въехав в толпу, она вдруг поняла, что люди ехали не торговать, а бежали от какой-то страшной опасности. А уж после того, как она перекинулась несколькими фразами с парой человек, ей всё стало ясно: Бахчисарай уже у её границ и, более того, у него в плену уже находилось какое-то олицетворение, которое татарин явно мечтал продать в рабство. Но, видимо из-за жажды ещё большей добычи, Крым всё-таки решил двинуться дальше на север, к ней.

Что ж, как раз его она ждала как никто другой. Точнее, Клавдия была бы рада и вовсе не видеть его, однако то обстоятельство, что он ежегодно нападал на Московию, грабя всё на своём пути и уводя в плен тысячи людей, заставляло её заметно нервничать. Но ещё больше волновало девушку то, что на её собственных землях Бахчисарая она не видела уже давно – именно поэтому с самого начала оттепели она периодически объезжала царские войска, находившиеся в её ведении, заранее готовясь к неожиданному гостю. Сейчас, в конце весны, делала она это особенно тщательно, так как Тула временно была занята в столице.

Больше всего её внимание привлёк слух о каком-то пленном олицетворении, распространившийся среди беженцев. На секунду она даже задумалась о том, мог ли им быть Орёл. Будучи в составе последней засечной черты перед самим Москвой, она была посвящена в некоторые планы царя относительно Крыма. И то, что её племянник сейчас должен был быть где-то на юго-западных рубежах, она тоже прекрасно знала. Там как раз и проходил обычно Крым, чтобы попасть в центр Московии, а, значит, этим пленным с большой вероятностью мог оказаться Ваня.

Но, хоть Калуга и была частью Большой черты, куда больше, чем воевать, она любила читать. Настоящие книги попадали в её руки редко, но, тем не менее, она всё же умудрялась доставать источники новых знаний и в других формах. Ей нравилось учиться и учить других, и все другие занятия привлекали её гораздо меньше этого. Странность эта проявлялась у неё повсеместно: даже дома в тереме она, сидя взаперти не пряла или шила, а читала, писала и… мечтала.

Благодаря накопленным знаниям и опыту она также немного понимала и в военном деле и политике, но этого было явно недостаточно для того, чтобы составить конкуренцию тем же Туле, главной в Большой засечной черте обороны от нападений Крыма, или Рязани.

И вот теперь там, у Орла, снова был её исторический противник. Намереваясь разузнать ситуацию получше и особенно всё то, что касается пленного, она, недолго думая, направила лошадь на юг.

Но проехать удалось недолго. Уже когда Клава подъезжала к обширному и довольно ровному участку вблизи протекавшей в этих местах реки Злынки, в поле её зрения попал небольшой отряд татар, передвигавшийся налегке. Предположив, что это, скорее всего, разведчики, которых Бахчисарай всегда выпускал впереди своего войска, и оценив собственные возможности, Калуга решила не пересекаться с ними. Она повернула лошадь в сторону и пустила её галопом.

Вот только было поздно: то, что она была замечена отрядом, Клава узнала по глухому стуку подков о землю и шумному дыханию скакунов позади неё. Попытка оторваться, пустив лошадь во весь опор, провалилась, а, когда один из преследователей и вовсе догнал её и, вытащив саблю, закричал что-то по-татарски, Калуга поняла, что сопротивляться было уже бесполезно.

Через пару часов девушка уже стояла перед самим Бахчисараем со связанными за спиной руками. Её лошадь также была приведена в лагерь – Крым всегда ценил хорошие вещи врагов, а уж лошадей и подавно.

– Я точно запомню этот поход надолго! – Он улыбнулся. – Второе олицетворение само идёт ко мне в руки! Давно не виделись, Клавушка. Что привело тебя ко мне?

– Будто ты сам не знаешь. – Огрызнулась пленница. – В этот раз я на очереди была? А то, смотрю, что-то ты давно в гости не приходил…

– Ну почему же «была»? – Поднявшись со своего места, он прошёлся по лагерю, расположенному прямо под открытым небом. Было очевидно, что надолго задерживаться в этих местах Крым не собирался. – Ты всё ещё считаешься моей целью.

– Я слышала, что у тебя в плену олицетворение. – Не сдавала позиций Калуга.

– О, откуда? А, понял-понял, поди сплетни разнесли уже. – Бахчисарай подошёл к ней ближе и, улыбнувшись, окинул взглядом с ног до головы. – Ты что, присоединиться хочешь? – Он засмеялся.

– Для начала хотя бы узнать, кто это.

– Ну, это никакая не тайна. Более того, он сейчас недалеко отсюда. Хочешь посмотреть? Правда приготовься, он немного не в том состоянии, чтобы разговаривать с кем-либо, да и вообще жить.

После этих слов Калугой овладело волнение. Всё время, пока они шли к лежанке, на которой и ждал её тот, ради кого она приехала, Клавдия не находила себе места. И, когда её взгляд, уже привыкший к светлой майской ночи, упал на спящего парня, она поняла всё.

Порванный кафтан, резаные раны тут и там на коже, некоторые из которых, правда, всё-таки были перевязаны, уже запёкшаяся на всём, чего она коснулась, кровь – всё это делало открывшуюся девушке картину жуткой и мучительной.

– Хорошо я его отделал, а? – Самодовольно ухмыльнулся Крым, наблюдая за реакцией девушки. – А ведь он сам на меня полез. Странно, меня обычно боятся, а у него будто и страха вовсе не было. Только вот не знал он, с кем связывался…

Калуга боялась только одного – что не выдержит и заплачет прямо перед врагом. На самом-то деле, она всегда очень переживала за своих родных и близких. А уж за Ваню – в особенности, потому что в детстве была для него практически второй матерью.

– Ч-что ты хочешь за него? – Её голос дрожал, угрожая вот-вот сорваться на крик, но Клава прилагала все усилия для того, чтобы сдерживать себя. – Что, скажи?! Я всё сделаю, только отпусти его!

Крым хмыкнул. Очевидно, он не ожидал таких слов от своей старой знакомой, и оттого, казалось, находился в замешательстве. Ясно понял он только одно: этот юнец был явно почему-то очень важен Калуге. За постороннего, пусть даже и олицетворения, такого не предлагают.

– А что ты мне можешь предложить? – Хитро улыбнувшись, он протянул руку к её лицу и, коснувшись подбородка, провёл по нему парой пальцев.

– Я… – Понимая, что у неё нет ничего другого, что могло бы заинтересовать Крыма кроме неё самой в качестве рабыни, Клавдия решилась. – Я могу подсказать тебе дорогу к столице.

На несколько секунд на лице Крыма мелькнуло недоумение и искреннее удивление, но, быстро спохватившись, он скрыл свои эмоции внутри себя.

– Я, – она продолжала, – очень близка к самому Москве и знаю некоторые его планы. Я могла бы… – Было видно, что слова её даются с трудом, но она всё же не останавливалась. – Рассказать тебе всё, что знаю.[3] Например, я могу сказать расположение войск у столицы… Но это… – Она почти плакала. – Надо показывать на карте. Чтобы ты мне поверил сейчас, скажу, что ты можешь пройти через тульские земли. Сестра сейчас не у себя, она в Москве – там сложная обстановка…

Больше Клава не смогла сказать ни слова – по щекам её побежали слёзы. Ей было жаль, что она не могла закрыть лицо руками или вытереть их…

– Если всё то, что ты говоришь правда, – задумчиво произнёс Крым, – то я согласен.

– Что-то могло измениться, но незначительно. – Сквозь слёзы шептала девушка.

– С этим на месте разберусь. – Снова протянув к Калуге руку, в который в этот раз был нож, он поддел им верёвку, держащую руки пленницы за спиной. Почувствовав ими свободу, она, уже не думая ни о чём, кинулась к лежащему перед ней Орлу. Спасти его нужно было любой ценой, пусть даже и пострадает ненавистный ей, как и многим, Москва.

– Почему ты это сделала? – Крым всё ещё стоял позади неё.

– Что? Рассказала тебе?

– Да.

– Не все одобряют то, что происходит внутри Московии, но никто даже не может пикнуть. – Стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что её могут услышать, ответила Клава. – Все очень хорошо помнят то, что случилось два года назад с Новгородом…[4]

Бахчисарай и сам знал обо всём, но то, что у кого-то хватало смелости идти против столицы, пусть даже в такой ситуации, всё равно очень сильно удивляло его.

– Бахти, – тихо окликнула его по имени Калуга, – тебя ведь так зовут? Отдай мне мою лошадь и вещи. Я заберу его с собой, и мы не будем тебе препятствовать в твоём походе. Клянусь.

Не понимая, почему же этот сопляк настолько важен для Калуги, Крым решил пока что не задумываться об этом. Замаячившая перед глазами возможность разграбления самого столицы уже грела ему душу.

– Хорошо. – Согласился он. – Но сначала, как и обещала, выложишь мне всё, что знаешь.

Калуге оставалось лишь кивнуть и, в последний раз уткнувшись в лежавшего Орла, громко всхлипнуть.

21 мая 1571 года. В степи, около г. Чугуева.

– Ну почему именно я? – После нескольких часов блужданий вдоль Муравского шляха нарушил молчание Елец. – Вон к Воронежу бы прицепился, что ко мне-то? Вам было бы очень весело вместе.

Его лошадь шла медленной рысью, словно устав, да и сам её хозяин почему-то выглядел не лучше.[5] Возможно, начало сказываться влияние всей ситуации, или, может быть, то, что Елец, имевший некоторые проблемы с развитием с точки зрения олицетворения, уже долгое время находился далеко от своей земли. А, может, мордвин и правда плохо влиял на него, и вот в эту последнюю версию сам Елец и верил больше всего.

– А ты, как обычно, и сам всё сделаешь. Ну да, знаю-знаю. Я вот что… Поговорить хотел. – Не стал лукавить Морша. – Наедине. – Сбавив скорость, он повёл свою лошадь такой же рысью, как и Елец.

– Ну чего тебе ещё? – Скривился Валера. – Разве мы уже не всё обсудили?

– Знаешь, в последнее время мне кажется, что ты стал относиться ко мне лучше, чем прежде.

Ещё вчера Елец на такое заявление мордвина ответил бы своим очередным язвительным замечанием в его сторону. Но сегодня он молчал. Нет, не потому, что Морша попал в точку, и его, Ельца, отношение к мордвину действительно изменилось. Просто в последнее время Валерий чувствовал себя всё хуже и хуже, и сам не знал, почему. Это началось ещё там, у него дома, и, по мере удаления от него, стало только усиливаться. А теперь, когда Елец был уже столько времени вдали от дома, это состояние обострилось ещё сильнее. Сегодня же на него и вовсе напала какая-то хандра, поэтому говорить с кем-то, а особенно с мордвином, он желания не испытывал.

Тяргон и прежде замечал, что с его Лериком что-то не то, но, как только он заводил об этом разговор, Елец тут же его прекращал. Хотя, он и так с ним особо разговорчивым никогда не был. Поэтому-то Антону так и не удалось достучаться до истины, и за состояние своего сослуживца он волновался лишь сильнее.

– И… – Не услышав ответ, Морша продолжил. – Я бы хотел ещё раз извиниться перед тобой за то, что предал вас. Ну тогда, давно. Я даже не знаю, что ещё сказать в моё оправдание, но я сожалею о том, что так поступил, правда.

– И в чём смысл? – Елец всё же ответил.

– А?

– Ну скажи мне, какой смысл в твоих словах? Отца ты мне ими не вернёшь.

«Я хотел бы стать тебе почти таким же близким!..» – Слова уже были готовы сорваться с языка, но пронеслись только в мыслях.

Повисло молчание. В ложившихся на землю сумерках степь постепенно начала казаться обоим путникам странной, даже какой-то зловещей. Особенно страдал этим Тяргон – сказывалась привычка жить вблизи леса, а не на открытом пространстве.

Кончался третий день после отъезда Орла, и надо было возвращаться в Чугуев. Ни с чем, правда, но это печалило больше Ельца, чем Моршу.

– А ещё, – снова пытался вывести спутника на разговор Антон, – я хотел бы стать тебе другом. Если такое вообще возможно… – Поняв, что сболтнул лишнего, он неловко усмехнулся и уткнул взгляд в землю.

– Может, и возможно. – Пожал плечами Елец. – Не знаю пока.

Да, Валерий сегодня и впрямь был очень странным: взять хотя бы то, что за время совместного задания ещё ни разу не сорвался на спутника, не накричал и даже ни разу злобно не посмотрел.

– Лерик… – Почти шёпотом позвал его Морша.

– Ну что ещё-то?!

– Что с тобой сегодня?

– Не знаю. – После минутного раздумья выдал Елец. Но, вместо того, чтобы серьёзно задуматься над вопросом, быстро перевёл тему. – Может, по Орлу скучаю, не думал?

– Да, я тоже. Я вообще к нашей компашке привык, думал, что вместе будем на поле боя и всё такое… – Он вздохнул. – Вы, кстати, с Орлом как два сапога пара. Я имею в виду, сдружились так, от тебя прямо не ожидал.