Текст книги "Останься нетронутым (СИ)"
Автор книги: Призрак Квинзей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Комментарий к глава 17 – лучшее воспоминание
Вот и прода… Между прочим, не так долго я её и писал. Внимание, начинается основная заварка чая, будьте осторожны, можно обжечься *кашель нервный*
Буду рад отзывам и простите, если не успеваю на них отвечать) Обязательно отвечу, пускай и со временем
*ушёл умирать дальше*
========== глава 18 – давай ещё раз ==========
– Так. Спокойно. Давай, ещё раз, Акутагава.
Лунные лучи падали через окно, теряясь где-то в блеске кубков и наград. Ацуши стоял немного неподалёку, бледный, растрёпанный, и терпеливо переносил все неудачные попытки Акутагавы вызвать патронуса, которые сопровождались руганью и убийственными взглядами. Рюноске становился довольно нервным типом, когда дело касалось того, что у него не получалось и чего он не хотел. Но, вспоминая наказ учителя, студентам оставалось лишь вздыхать, понимая, что у них попросту не остаётся выбора.
Зал наград был выбран, как самый необитаемый по вечерам зал. Да, приходили пара девушек, желавших уединиться здесь, однако Акутагава одним своим взглядом смог их отпугнуть. Накаджима хотел пошутить на эту тему, но вовремя заткнулся, вспомнив, что, возможно, Рюноске не очень-то и понимает простые шутки.
В целом, тренировка проходила… Никак. Ацуши раз за разом пытался откопать в голове Рюноске хоть какое-то тёплое воспоминание, наталкивал его на мысли, пытался объяснить ощущения, но Акутагава стоял с каменным лицом, а потом, после очередной неудачной попытки, ещё больше мрачнел.
Накаджима нервно дотронулся пальцами до лба, тут же отдёрнув руку и глубоко вздохнув. Акутагава стоял, сложив руки на груди, и смотрел на Ацуши взглядом, говорящим: «Ну, а что я тебе говорил? Но ты глупый, просто так не сдаёшься, всё-то тебе надо и себя, и других мучить». Накаджима стойко проигнорировал это выражение, отвернувшись, и, вперив взгляд в витрины с наградами, задумчиво хмыкнул. Вопрос, почему…
Почему у Акутагавы нет даже краткого воспоминания, маленькой минуты счастья, что могла бы вызвать патронуса, покончив со страданиями двух студентов? Почему он даже не старается что-то вспомнить, будто это Ацуши тут должен придумывать ему счастливые мгновения? Гриффиндорца это сильно бесило. Он тут старается, пот с лица вытирает, а Акутагава не пытается и напрячься, чтобы найти что-либо. Просто говорит слова монотонным голосом, и ему наплевать на то, что у него ничего не выходит. Как же… Как же раздражает.
– Ты невыносим, – выдохнул Ацуши, всплеснув руками. – Боги мои, да ты просто не пытаешься вслушаться в мои советы!
– Потому что смысла в этом нет, – пожал плечами Акутагава, подойдя чуть ближе.
В свете луны, в этом невесомом полумраке, он казался для Ацуши ещё старше, ещё красивее. Острые черты его лица и бледная кожа, будто впитывающая в себя сияние ночного светила. Руки с длинными пальцами, в одной из которых сжата палочка. Плечи, тёмный плащ, белая рубашка. Кашель в ладонь, ровная спина… И всё окутано мистической дымкой, словно Акутагава – какой-нибудь затерявшийся сын графа из одной легенды, встречающий призраком незваных гостей в своём замке.
Ацуши так засмотрелся на него, что не заметил, как Рюноске выгнул бровь, слегка стиснув зубы, будто пытался сохранить самообладание, чтобы не рявкнуть на Накаджиму. Гриффиндорец тряхнул головой, тут же отведя взгляд в сторону, и, нервно дёрнув плечом, нахмурился. Смысла, блин, в этом нет. Тогда какого чёрта я тут с тобой мучаюсь, если ты так считаешь?
– Интересно, что я скажу профессору, вот эти самые слова, да? – выпалил Ацуши, вновь повернувшись к Рюноске и слегка вскинув голову. – Или как?
– У тебя ещё есть полнедели.
– Но ведь в этом смысла нет?
– Раньше ты всё равно ничего не сможешь ей сказать.
Ацуши вздохнул, закатив глаза к потолку, и, спрятав взгляд где-то в лунном отражении на начищенном полу, вновь погрузился в себя, кожей ощущая повисшую в воздухе тишину с неловкой паузой. Он боялся поднять глаза на Акутагаву. Боялся снова засмотреться на него, но в то же время и хотел этого. Общение с ним много значило для Накаджимы. Он, наверное, сам не заметил, как проникся к Рюноске странными чувствами, похожими на очень сильную привязанность. Радовался каждый раз, когда видел хоть малейшие крупицы хорошего отношения Акутагавы. Радовался, когда услышал то хриплое «Спасибо». Просто радовался, когда смог наконец-то разрешить все недопонимания, но…
Но почему между ними до сих пор остаётся что-то недосказанное?
– Ацуши?
– Что? – устало выдохнул гриффиндорец, потерев пальцами переносицу и подняв глаза на освящённый лунным светом силуэт Акутагавы.
Лицо Рюноске было каким-то… Странным? Он смотрел вперёд, на Ацуши, и будто не знал, что сказать. Сжав пальцы до побеления, слизеринец задумался о чём-то. И Накаджима даже немного испугался, нервно сглотнув. Неужели он сейчас выплеснет на него поток ругани за то, что Ацуши вообще попытался помочь ему с патронусом? Что заставил учиться тому, чему сам Рюноске учиться не хотел совершенно?
– Ты точно хочешь помочь мне… Вызвать патронуса? – вдруг тихо спросил он, нарушая долгую паузу и внимательно следя за лицом гриффиндорца.
Ацуши не понял, о чём именно спрашивал Акутагава. Может быть, хотел понять, искренно ли Накаджима хочет помочь ему? О, если бы он только знал, насколько сильным было это желание. Ацуши всегда ощущал тягу к этому человеку, даже тогда, когда столкнулся с ним на платформе. Неуловимую, неосязаемую тягу. И помочь ему, хоть в чём-нибудь, чтобы сделать его жизнь чуточку лучше… Гриффиндорец действительно этого желал.
– Конечно, – откашлявшись, произнёс Ацуши, добавив с улыбкой: – Сделаю всё, чтобы ты всё-таки справился.
– Уверен? – выгнул бровь Акутагава, поднимая палочку и задумчиво изучая собственные ладони полузатуманенным странной пеленой уходящих в никуда мыслей взглядом.
Ацуши просто кивнул, слегка качнув головой. Не стоило спрашивать, ведь это была правда. Конечно, Рюноске может не верить, может не верить Ацуши вообще в целом. Но какое это имеет значение, когда Накаджима сам знает, что он не лжёт?
– Тогда…
Ацуши не успел ни вскрикнуть, ни податься вправо, чтобы увернуться от цепкой хватки Акутагавы. Рюноске схватил его за предплечья, сжав в пальцах до боли, толкнув назад, к стеклянным витринам. Накаджима со звоном ударился спиной об одну из них, благо подобный материал сложно было разбить простым ученикам. Зашипев от боли, Ацуши открыл глаза, глядя на бледные щёки Рюноске, и хотел уже возмутиться, найдя в себе дыхание, как вдруг почувствовал, как ладони Акутагавы скользнули выше, порывисто, будто боясь касаний. Обхватив пальцами лицо Накаджимы, Акутагава некоторое время стоял, смотря ему в глаза, всего лишь пару мгновений, в которые Ацуши ощутил рой мурашек, пробежавшийся по телу от прикосновений холодной кожи к его лицу.
А затем почувствовал тепло на губах…
Это произошло так резко, так внезапно, что Ацуши и возразить не успел. Просто губы Рюноске вдруг накрыли его, сминая, насильно уводя за собой в первый, нежданный, бьющий сердцем у самого горла поцелуй. Ацуши распахнул глаза, ладонями упираясь в стеклянную стену позади себя, и понял, что не может двигаться. Не может оттолкнуть сошедшего с ума слизеринца, не может податься назад, не может сбежать. Ноги онемели, как и всё тело. Если бы Акутагава отошёл, Ацуши бы точно упал, словно тряпичная кукла.
Дрожь прошлась по телу от нового прикосновения к губам, волна жара ударила в голову, и Ацуши слегка склонил голову на бок, будто пытаясь увернуться, но Акутагава сильнее сжал его лицо в ладонях. Будто этот жест послужил для него красным флагом.
Подавшись вперёд, Акутагава прижался к нему телом, кусая девственные губы гриффиндорца, проводя по ним языком, всё яростнее, всё настойчивее, будто боясь, что если остановится, то никогда не сможет исправить того, что сделал.
Ацуши дрожал, в голове разлился вакуум, морозом окутавший сознание. Дыхания не хватало, и Накаджима в попытках ухватиться за жизнь открыл рот, чтобы поймать дозу кислорода, но тут же пожалел об этом.
Акутагава сразу углубил поцелуй, отняв ладони и сжав ими запястья Ацуши, поднимая его руки и прижимая где-то у гриффиндорца над головой. Накаджима промычал что-то, сердце его давно уже сделало несколько оборотов по всему телу, кровь стучала в голове и…
Боги, это просто немыслимо, но Ацуши буквально сходил с ума.
От прикосновений Рюноске всё в нём переворачивалось, и тело теряло над собой контроль. Это пугало, страшно пугало, но движение языка во рту Ацуши, прикосновение к его собственному, неловкие попытки поддаться внезапному порыву Акутагавы, всё это словно дыхание огня, опаляло рассудок. Он еле сдерживал срывающиеся с губ выдохи, вперемешку с тихими стонами, что рвались из груди. Тёплые губы, холодные руки, и Акутагава впервые настолько близко к нему, прижимается своим телом, целует так, что лёгкие рвутся внутри, сердце теряется, двинувшись в пляс.
Всё в Ацуши сжалось и разорвалось вместе с осознанием происходящего. Он просто подался навстречу Акутагаве, неловко отвечая, будто пытаясь хоть каплю остановить порыв бешено целующего его слизеринца.
Но Акутагава сжимал его запястья сильнее, и поцелуй его стал ещё более рваным, как только Рюноске ощутил то, что Накаджима отвечает ему. Даже если не понимая, что делает, даже если просто потому, что касания Акутагавы для него слишком приятны. Ацуши не умел, никогда не чувствовал подобного, не знал, нормально это или лучше спасаться бегством…
Хватка Акутагавы ослабла, и Ацуши тут же несмело опустил ладони на его плечи, дрожащими пальцами касаясь тёмной ткани одежды Рюноске. Этот жест будто бы отрезвил Акутагаву, и жадный, порывистый поцелуй, в который он втянул Ацуши, ударил слизеринцу в голову. Замерев, он усилием воли заставил себя оторваться от Накаджимы, тяжело дыша и смотря в закрытые глаза гриффиндорца, который опустил голову, не в силах поднять взгляд на парня напротив. Сердце Ацуши билось где-то у горла. Сглотнув, он сильнее сжал одежду на плечах Рюноске, будто ждал чего-то. Ждал и боялся. Ощущал всем телом и не понимал, что именно.
Акутагава резко отпрянул, так резко, что Ацуши невольно вздрогнул, едва не упав, и, прислонившись к витрине, открыл глаза, всё так же пряча взгляд на носках собственных ботинок.
Некоторое время в зале парила тишина, подобно ночной птице. Ацуши считал секунды до осознания, будто всё вокруг него с каждым мигом погружалось в туман. Как вдруг, взлетев под самый потолок, раздался крик Рюноске, разрезавший зал:
– Экспекто Патронум!
Ацуши сжался, осторожно скосив взгляд в сторону, и, резко распахнув глаза, уставился на ворона, опустившегося на край витринного шкафа где-то в другом конце зала, подёрнутый белым туманом, практически тут же растворившийся, осыпавшийся звёздным пеплом на землю. Накаджима не смог отойти от одного потрясения, как тут же был сбит другим.
А затем и третьим…
Палочка выпала из пальцев Рюноске, глухо ударившись об пол. В который раз гриффиндорца пробрала дрожь. Несмело, восстановив дыхание, он осторожно коснулся пальцами своих губ, кротко и украдкой, будто боялся спугнуть мгновение, застывшее где-то в памяти. Ураган мыслей не спешил разрывать голову, и вокруг, как и в сознании Ацуши, всё ещё царила полная тишина.
Акутагава медленно развернулся, тихо и тяжело дыша, смотря на Ацуши полным боли и испуга взглядом. Он молчал, и это ледяной коркой замерло на коже. Накаджима боялся выдавить из себя хоть слово, хоть звук. Он просто стоял, еле выдерживая этот тёмный, завораживающий взгляд, полностью бессильного человека. Человека, что не смог сдержать себя и просто в один момент выплеснул на него все свои чувства, даже, наверное, не думая о том, что спустя несколько минут, мертвенно бледный, будет стоять в нерешительности.
– Спасибо.
Ацуши будто молнией ударило. Вмиг он резко выпрямился, ожил, откашлялся и, глубоко вздохнув, дрожащим голосом прошептал:
– Ч-что?
Однако его вопрос, в этот раз произнесённый вслух, остался без ответа. Резко наклонившись и подняв палочку, Акутагава развернулся, быстрым шагом покидая зал. Ацуши протянул руку, будто пытаясь остановить Рюноске, но уже через мгновение мир снова погрузился в тишину. Накаджима остался один в полностью пустом зале, наедине с луной и глухо бьющей в венах кровью.
Медленно спустившись по стеклу вниз, он обхватил голову руками, мучительно простонав что-то сквозь зубы.
Он ничего не понимал.
Но в то же время понимал слишком много для того, чтобы просто закрыть глаза и забыть…
***
– Ты думаешь, что так правильно?
Чуя сглотнул, смотря на шею Кенджи, слабо прикрытую прядями золотых волос, и промолчал. Он стоял позади пуффендуйца, что сидел за столом библиотеки, увлечённо записывая материал ответа. Кто вообще дёрнул Накахару согласиться на то, чтобы помочь этому малолетке с домашней работой по зельям?
Спрятав руки в карманы, Чуя изредка поправлял сосредоточенного, тихо улыбающегося Миядзаву, чувствуя некую напряжённость рядом с ним, не понимая, почему они вообще общаются и какого фига Накахара вынужден помогать этому глупому мальчишке? Столько времени прошло, а со второго полугодия они, похоже, действительно стали необъяснимо близки. Чуя вообще проклинал себя за то, что тогда послал этому чокнутому подарок, но теперь…
И вот, совершенно случайно, неконтролируемо, опустил взгляд вниз, на белую шею Кенджи. Его как будто тут же выкинуло из реальности, словно кто-то резко вычеркнул понятие времени из списка обязательных вещей. Чуя просто откровенно завис, глядя на эту белую кожу и ощущая непреодолимое желание податься вперёд, откинуть пальцами золотистые мягкие волосы и коснуться губами позвонков, провести языком выше, просто вдохнуть запах этого солнечного мальчишки, так, чтобы им же и задохнуться на месте.
Но вдруг Кенджи выпрямился, обернувшись, и Чуя, вскинувшись, уставился на него непроницаемым недовольным взглядом, чувствуя, как сердце отбивает бешеный ритм в грудной клетке, и моля небеса о том, чтобы Миядзава ничего не заподозрил.
– Тебе точно не трудно помогать мне? – искренне спросил Кенджи, чуть хмыкнув и добавив: – Я ведь и правда не хотел утруждать тебя этим. Просто…
– Всё нормально, – отрезал Чуя. – Делай скорее, библиотека уже закрывается.
– Мне разрешают оставаться подольше, – улыбнулся мальчишка, вновь отворачиваясь, и, проведя ладонью по шее, устало потянулся.
Чую будто током прошибло. Чёрт, этот мальчишка специально?
Накахара резко отвернулся, опершись спиной о спинку стула, на котором сидел Кенджи, и просто выдохнув. Сложив руки на груди, слизеринец вперился взглядом в книжный шкаф напротив и просто попытался откопать в себе хоть капельку здравого смысла. О чём он, чёрт возьми, думает? Это же ребёнок, твою ж! И не просто ребёнок, а полностью невинный ребёнок, к тому же мальчишка. От осознания этих вещей в голову прилила кровь. Мальчишка… Совершенно мальчишка, но, боги…
Да так ведь любой педофил думает.
…
Что?
Чуя тряхнул головой, облизнув губы. Чёрт возьми, только не говорите, что он педофил лишь потому, что залипает на тело мальчишки, что младше его на несколько лет. Ему же, Накахаре, и самому ещё нет восемнадцати, да? Да и какая разница в том, о чём он думает? Многие в возрасте Кенджи уже вовсю спят с кем-либо, пускай Миядзава и невинная овечка, что неизвестно каким образом выживает в школе, а всё-таки о подобном знать должен. Да и кому это он, Чуя Накахара, должен отчитываться в своих желаниях, в своих мыслях, в своих поступках?
Но, чёрт возьми, почему ты так притягиваешь именно меня?
– Я закончил, Чуя.
И то, как Кенджи произносит его имя, Накахаре определённо нравится больше всего. Он бы попросил Миядзаву чаще называть себя по имени, но боялся, что тот неправильно эту просьбу поймёт. Поэтому, сжав пальцами собственные руки, Чуя повернулся, кинув взгляд на собирающего пергаменты Миядзаву и нарочито равнодушным голосом произнёс:
– Видишь? Если больше будешь заниматься, моя помощь вообще не понадобится.
– Это печально.
Чуя хотел продолжить, но замер, ощущая, как рябь мурашек прошлась по всему телу. Осторожно оттолкнувшись от стула и вновь посмотрев на Кенджи, он спросил, чувствуя, как кровь приливает в голову:
– Что ты сказал?
– Мне нравится твоя помощь, – пояснил открыто Кенджи. – Печально осознавать то, что однажды я не смогу вот так просто тебя попросить помочь с чем-либо.
Накахара стоял, громом поражённый, и не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться. Слова Миядзавы так сильно его потрясли, что он стоял в прострации, казалось бы, целую вечность. В итоге, сглотнув и слегка качнув головой, он хрипло выдавил, откашлявшись:
– Тогда можешь не сильно стараться на уроках, раз так.
Миядзава, казалось, не ожидал таких слов от Чуи. Однако тут же расплылся в счастливой улыбке, смотря на Чую, что не знал, куда деть себя от желания податься вперёд и прижать это грёбаное тело к столу, осыпая поцелуями каждый сантиметр улыбающегося, светящегося от радости лица.
Да что же это за фигня, почему именно Кенджи?
Не желая больше испытывать судьбу, Чуя подхватил сумку и первым направился к выходу из библиотеки. Он хотел проводить Кенджи до гостиной и уже было повернулся, дабы озвучить предложение Миядзаве, как запнулся взглядом о появившегося в дверях библиотеки Акутагаву, что выглядел необычайно бледным и растрёпанным. Столкнувшись с Чуей, он отпрянул назад, отсутствующим взглядом смотря вперёд.
Понимая, что что-то произошло, Накахара нахмурился и, схватив Акутагаву за запястье, проговорил ему на ухо:
– Я провожу пуффендуйца, подожди меня в гостиной, окей?
Рюноске хотел было воспротивиться, но в итоге сдался, кивнув, и проводил Чую, что подталкивал Кенджи к выходу, грустными и пустыми глазами.
Накахара в очередной раз спросил себя, что не так со всеми ими в этом году? Акутагава стал меняться, общаясь с этим грёбаным Ацуши, что со временем бесить Чую перестал, конечно, но всё равно вызывал отвратный эффект. Гин как-то странно часто пропадает на тренировках, слишком часто смотрит на Тачихару. В гриффиндоре появилась открытая гей-пара, Когтевран едва не упал на последнее место по успеваемости. Этот год слишком странный во всех смыслах. И даже Дазай, от мыслей о котором у Чуи просто сгорало всякое самообладание, перестал приставать ко всем и соблазнять каждого третьего.
Что с ними не так? И главное… Что не так с самим Накахарой?
Что не так с ним, когда он держит это тонкое белое запястье Кенджи в своей руке, ведя его по коридорам к дверям гостиной Пуффендуя?
Комментарий к глава 18 – давай ещё раз
Наконец-то, господи, мы дошли до кульминации в развитии отношений Акутагавы и Ацуши. Я так давно запланировал эту главу, так давно ждал этого момента, что просто сам аж выдохнул с облегчением, когда написал эту часть :3
Очень буду рад отзывам и простите, что пропал на некоторое время. Жизнь насилует меня со всех сторон и я еле успеваю даже к компьютеру подходить, поэтому… Жду того времени, когда смогу печатать и выпускать главы, не задерживая :)
[ и да, ловите неожиданных пейрингов в работу, я слишком люблю Чуя/Кенджи ]
========== глава 19 – признание ==========
Ацуши вздрогнул, запнувшись взглядом об Акутагаву, и только хотел подорваться с места, чтобы догнать студента в тёмной мантии, как вдруг заметил Чую подле Рюноске и тут же одёрнул себя. Сердце бешено колотилось в груди. Сглотнув, студент прижал учебники к груди и, развернувшись, направился в другую сторону, от досады не зная, куда себя девать. Ноги подкашивались, под глазами легли глубокие тени. Уже второй день Накаджима не мог заснуть, считая минуты до рассвета.
С того момента, как Акутагава поцеловал его в пустом зале наград, прошло много времени, и у Ацуши не получалось застать Рюноске в одиночку. С ним ходили сокурсники, в основном Чуя, он пропадал куда-то на обед, ходил только в компаниях, больше не посещал совместные пары с Гриффиндором, коих было целых три за эти два дня, придумывая какие-то отговорки… Сердце болело, Накаджима жутко хотел объясниться с Акутагавой, но тот благоразумно его избегал. Отчего-то гриффиндорец понимал, что Рюноске обходит его стороной не из-за того, что Ацуши ему надоел, а от того, что просто не хотел объяснять, с чего вдруг набросился на него в тот момент.
– Ацуши, что такой бледный? – Марк толкнул Накаджиму в бок.
Очнувшись от размышлений, Ацуши облокотился о стену, вздохнув, и, покачав головой, тихо ответил, что всё в порядке.
Совершенно не в порядке, ни разу.
Накаджима вдыхал свои чувства вместе с кислородом, глотал их и боялся потерять. Он до сих пор не до конца понимал, почему ему тяжело думать о том, что Акутагава может в один момент просто исчезнуть из его жизни, просто потеряться среди других студентов, перестать даже смотреть в его сторону. Эти гнетущие мысли так измотали Накаджиму за два дня, что невольно родилось между ними что-то похожее на осознание.
Ацуши безусловно дорожил Акутагавой. Настолько сильно, насколько мог. Это необъяснимое, неизвестно откуда родившееся чувство, преследовало его всегда, и только теперь Ацуши задумался над тем, как его назвать. Никогда не испытывая подобного ранее, он невольно путался, терялся. Было что-то похожее, когда ему некоторое время нравилась Кёка, но тут совершенно иное… Что-то сильнее. Гораздо сильнее, чем те, прошлые чувства.
Накаджима мучительно сжал пальцами мантию у самого горла и, отпрянув от стены, направился вслед за Марком, что высматривал в толпе острые плечи Танизаки.
Так прошёл целый учебный день. Третий день, в который Ацуши ни о чём, как только разве что об Акутагаве, думать не мог. Душа рвалась на части, когда он вспоминал о том мгновении. Невесомые касания на шее, тонкие пальцы Акутагавы, его губы, такие же холодные, как и весь он… Кажется, это головокружение вовсе не от недосыпа.
Возвращаясь с пар обратно, Ацуши снова увидел его, с высоты лестницы. Просто замер на месте, смотря на Акутагаву, стоящего рядом с Чуей, внимательно слушавшего то, что рассказывал ему рыжий слизеринец. Накаджиму вдруг будто захлестнуло волной. Он смотрел на спину Рюноске, на его шею, тёмные волосы и понимал, что четвёртого дня в его жизни просто не будет.
Резко подбежав к перилам, Ацуши вцепился в панель, сжав её с такой силой, будто хотел сломать, и, подавив желание броситься на Акутагаву сверху, прижав коленями к полу, дабы тот точно не убежал, что есть силы крикнул, так громко и с такой злобой, что замер не только Рюноске, но и все, кого достиг крик гриффиндорца:
– Акутагава, иди сюда!
В коридоре повисла тяжёлая тишина. Некоторое время Рюноске стоял неподвижно, но вот дрогнул, медленно повернувшись и подняв голову, смотря на напряжённого Ацуши, вцепившегося в перила наверху. Лицо его стало ещё более бледным, однако Акутагава смог сохранить самообладание. И всё же не развернулся, не ушёл. Он будто бы не знал, что делать, стоял в полном замешательстве, и его беспокоили вовсе не люди, наблюдающие за сценой со стороны.
И вдруг, неожиданно, негаданно, но на помощь Ацуши пришёл Чуя. С силой толкнув Акутагаву в спину, так, что тот даже споткнулся, бросил с усмешкой:
– Иди, давай. Потом расскажу.
И, отсалютовав шляпой, направился прочь, скрываясь тенью в коридоре. Оставляя Акутагаву и Ацуши в море недосказанных слов, друг напротив друга.
Накаджима несказанно обрадовался, выдохнув, однако тут же напрягся, стоило Рюноске снова перевести взгляд на него. Некоторое время между ними царило молчание, такое долгое, что у Ацуши начали болеть пальцы, сжатые на камне перил.
И вот, выдыхая и чуть качая головой, Акутагава подался вперёд, поднимаясь по лестнице, ступень за ступенью. И чем ближе он подходил, тем меньше решимости оставалось в сердце Ацуши. Сглотнув, Накаджима нерешительно повернулся к Рюноске, остановившемуся около него.
– Что? – выдал Акутагава совершенно равнодушным тоном, что окончательно выбило гриффиндорца из колеи.
– Я… Ну… Поговорим? – запинаясь, спросил Ацуши.
Впрочем, не дожидаясь ответа, спеша скрыться от множества любопытных глаз, схватил Акутагаву за запястье и потянул за собой, быстрым шагом уходя прочь, в безлюдные коридоры, кабинеты, направляясь туда, где не было ни студентов, ни учителей, чтобы никто не смел помешать ему собраться с мыслями и вернуть общение с Акутагавой обратно.
Или не просто общение…
Рюноске и не сопротивлялся. Лишь вырвал руку из цепкой хватки Накаджимы, когда тот остановился посреди безлюдного коридора, возле витражного окна. Отдышавшись, Ацуши повернулся и, нервно проведя ладонью по волосам, откашлявшись, начал, понимая, что Акутагава ненавидит, когда тратят его время зря:
– Акутагава… Почему ты избегаешь меня? – голос всё равно сорвался, но Ацуши всё-таки нашёл в себе силы посмотреть на Рюноске. – Ты же и сам сказал, что не против общаться со мной, дружить со мной. Я, конечно, всё понимаю, но…
– Это то, что ты хочешь спросить? – выгнул бровь Акутагава, сказав это, возможно, более резко, нежели хотел сам.
Ацуши замер от того, как внезапно прозвучали слова Рюноске, и, опустив взгляд, отвёл глаза в сторону, сжимая пальцами собственное запястье и не зная, куда деть гулко забившееся в груди сердце. Конечно же, не совсем это. Акутагава будто сам вынуждал Накаджиму произнести то, что разразилось между ними, вслух.
– Нет, – наконец, выдохнул Ацуши, опустив руки. – Конечно, нет.
Сил продолжить не хватило, и, чуть пошатнувшись, Ацуши прислонился спиной к подоконнику, попытавшись успокоиться. Одно лишнее слово, одна неправильная деталь, одна мелочь, и он может навсегда потерять Акутагаву. Страх забился в крови, как будто и не уходил никуда. Ацуши помнил, что допускал ошибки лишь потому, что был не уверен в себе. Он помнил, как Дазай помогал ему бороться с этим. Теперь Ацуши не боялся показать свои чувства у всех на глазах, не боялся сказать то, что думает, не боялся прочитать заклинание на уроке и ошибиться.
Но он страшно боялся потерять то, что больше всего не желал отпускать.
В мыслях всплывали слова Дазая. «Ради кого ты стараешься?», «может быть, он твоя мотивация?», «кто даёт тебе силы не думать о поражении?». Все эти вопросы лишь сейчас, лишь в эти три дня получили истинный ответ.
Стоило Ацуши взглянуть на Акутагаву на уроке, как тут же сердце радовалось, плохие мысли отступали, где-то в сознании мелькало: «А и всё равно, если ошибусь, всё равно останется человек, который не будет осуждать меня за это». Лучшее воспоминание Ацуши было связано с ним. Все мысли тоже. Ацуши понял, что перемены в его жизни начались именно тогда, когда в ней появился Акутагава. Сначала ненавистью, а затем привязанностью Ацуши вылечил себя через эти чувства и теперь не хотел, чтобы всё исчезало и возвращалось на круги своя.
Слова замерли поперёк горла, но Ацуши смог справиться. Он проглотил страх, проглотил всё, что не давало ему идти дальше, говорить то, что чувствует, и, еле подавляя дрожь, Накаджима спросил, не смотря на Рюноске:
– Ты поцеловал меня потому…
Акутагава вмиг похолодел, и Ацуши метнул на него испуганный взгляд. Оттолкнувшись от подоконника, он сделал шаг к Рюноске и закончил, смотря куда-то в район шеи Акутагавы.
– Потому что просто нуждался в воспоминании?
Слизеринец молчал. Казалось, что он и вовсе разучился говорить. Чуть приоткрыв губы, он тяжело дышал, смотря в упор на Ацуши и сжимая пальцы в кулаки. Накаджима мысленно умолял его сказать хоть что-то, нежели просто оставить все вопросы тонуть в тишине. Но в то же время боялся любого слова Акутагавы и тоже сохранял паузу.
Кажется, краем уха Ацуши слышал, как за окном шумит ветер, как в глубине коридоров скрипят старые двери и перешёптываются призраки. И на все эти звуки ему было наплевать. Самым громким из них было бьющееся гулко в самом сознании сердце.
И неужели молчание Рюноске означает то, что Накаджима прав?
Боль пронзила душу миллионом игл, впилась, не желая отпускать. Почему-то не хотелось верить в то, что всё действительно так, как сказал Накаджима, что всё и правда настолько сложно и настолько одновременно просто.
– Но даже если так, – вдруг с горечью выдавил Ацуши, несмело подавшись вперёд. – Даже если тебе всё равно…
Накаджима не понимал, что с ним, почему он делает это. Но не мог ничего с собой поделать. Опустив ладони на плечи Акутагавы, Ацуши медленно приблизился, сглатывая ком в горле и дрожа от боязни потерять последнюю нить связи с Рюноске.
– Тебе же всё равно, да? – переспросил Ацуши, скорее для себя, настолько тихо, что Акутагава наверняка и не расслышал.
Осторожно коснувшись губами шеи Рюноске, Ацуши замер, вдыхая в себя его запах, ощущая холод его кожи и несмело проводя по ней языком. Он просто закрыл глаза, чувствуя, как напрягся Рюноске от его касаний. Цепляясь за это мгновение, Накаджима молил всё, что угодно, чтобы умереть и никогда больше ничего не чувствовать.
Акутагава выдохнул, глубоко, судорожно, хрипло, и дыхание его коснулось уха Накаджимы, от чего по телу прошлась рябь мурашек. Ацуши зажмурился сильнее от испуга… И почувствовал, как Рюноске зарылся ладонью в его волосы, осторожно перебирая их пальцами, едва касаясь, так же дрожа, как и Накаджима.
Казалось, всё, что можно, перестало играть хоть малую роль. Ацуши спрятал лицо на плече Рюноске, обхватив того руками и прижавшись к нему, не желая размыкать объятий. А Акутагава продолжил перебирать его волосы пальцами, смотря куда-то вперёд, в одну точку, и осторожно приобнимая Накаджиму свободной рукой.
– Мне не всё равно, – вдруг произнёс он, хрипло и низко, от чего Ацуши вздрогнул, сжавшись в руках Рюноске, поражённый. – Я поцеловал тебя, потому что хотел этого.
И после этих слов, прозвучавших в тишине, как колокол, разогнавших все страхи, как птиц с колокольни, Ацуши почувствовал, что ноги уже не держат его, пошатнувшись. Но Акутагава успел удержать его, обхватив руками, и, опустившись на колени, позволил Ацуши опереться на себя.
Накаджима не хотел открывать глаза и отрываться от Рюноске, рисуя узоры ладонями на его спине.
Он просто не хотел просыпаться и верить в то, что прозвучавшие семь слов были правдой.
***
Куникида смотрел в одну точку перед собой, наблюдая за тем, как по стене прыгали солнечные зайчики. В гостиной Когтеврана было мало студентов, все сейчас в основном гуляли, либо сидели по комнатам. Погода хорошая, время клонится к вечеру, в эту минуту как раз нужно бы подумать о чём-то серьёзном, важном. Например, о том, почему его сместили с места старосты.
Анго сказал об этом Куникиде, когда тот проходил мимо по лестнице, направляясь к декану. После слов «он сместил тебя, теперь староста Когтеврана другой человек», Доппо вообще расхотелось видеть Войцеха. Вообще расхотелось хоть с кем-либо говорить.
