Текст книги "Останься нетронутым (СИ)"
Автор книги: Призрак Квинзей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Кенджи накупил столько сладостей, что те еле поместились в пакет. Ацуши заплатил за свои жвачки, с благодарностью приняв свёрток, и с удивлением обнаружил, что Акутагава ничего так и не купил. Увидев на себе вопросительный взгляд гриффиндорца, тот пояснил:
– Не люблю сладкое.
Ой да неужели…
Ацуши не поверил и спихнул всё на то, что у Акутагавы просто плохое настроение. Последние несколько лет. Или, может быть, с рождения, просто по наследству передалось. Или всё из-за того, что он, как раз таки, сладкого не ест.
Тем не менее, далее они направились в магазинчик с разными волшебными сувенирами, который Ацуши ни за что в жизни бы не захотел покидать. Если бы вы только видели все эти подвешенные под потолком куклы в блёстках, с цветными костюмами. Эти шары со снегом, что никогда не кончался, падая и падая с неба куда-то на стоящего посредине стеклянного мира человека. И множество мелочей, которые можно было бы рассматривать вечность… Ацуши даже не заметил, как Акутагава купил что-то, тихо оплатив покупку у хозяина магазина. На вопрос же, что Рюноске приобрёл, последний ответил обычным взглядом «не лезь не в своё дело».
Накаджиму это довольно задело. Поэтому в магазине с одеждой он приобрёл шапку, так же незаметно, как это сделал Рюноске. И на выгнутую бровь Акутагавы ответил красочным посылом глазами под названием «бесишь».
Кенджи в основном вытаскивал их из магазинов и тащил дальше, осматривая всё больше различных лавочек и отделов. Акутагава и Ацуши молча соревновались друг с другом в игре «Кто из нас глупее». Это соревнование походило на что-то вроде битвы с ответными выпадами: стоило Акутагаве что-то купить, как Ацуши тут же спрашивал, что. Иногда Акутагава показывал, иногда – нет. Но в итоге Ацуши обижался, совершенно отказываясь демонстрировать Рюноске свои покупки… Хотя тот даже и не просил, что было вдвойне обидно.
Поход по магазинам закончился в «Трёх мётлах», ибо именно туда Кенджи затащил спорящих о том, какой цвет лучше смотрится на чёрном, Ацуши и Акутагаву. Они всё ещё не отошли от путешествия по магазину с мантиями. Собственно, где бы они ни были, их разговор просто не обходился без всякого рода спора. Это раздражало Ацуши. Неужели хоть раз в жизни Рюноске не мог просто из вежливости согласиться? Но нет, он как назло делал всё, чтобы противоречить Накаджиме. Или они и правда настолько разные, что… Получается так?
Ацуши опустился напротив Кенджи и Акутагавы и, вдохнув аромат сливочного пива, счастливо улыбнулся. Мороз, прогулки по магазинам, покупки разных мелочей. Он никогда не думал, что это на самом деле так здорово. И пусть его радость разделял лишь Кенджи, Ацуши чувствовал, что и Акутагава ходит с ним не только из-за того, что не было желания отказывать.
Рюноске поднял голову, и Ацуши тут же резко отвернулся. Сердце его сделало кувырок внутри. Он сам не понял, почему так отреагировал. Мысленно ударив себя ладонью по лицу, Накаджима откашлялся, отхлебнув знатную часть напитка в кружке, слегка дрожащей в руке, и спросил:
– А как ты обычно празднуешь Рождество?
– Чего? – вскинув бровь, Акутагава скептически уставился на Ацуши.
– Ну, праздник, – неловко повторил тот, сглотнув. – В семье или здесь? Какие подарки любишь? А угощения? Гирлянды, шары, аромат апельсинов… Печенье и шоколад в тёплой кружке. Что-то вроде такого.
– Я не праздную, – качнул головой Акутагава, фыркнув и опустив взгляд на печенье с имбирём, что заказал.
Кенджи понимающе кивнул головой, пояснив:
– У Акутагавы сложная ситуация в семье, ему не до подобного, знаешь, я…
– Захлопнись! – рявкнул Акутагава, гневно повернувшись к Миядзаве, и, выдохнув, мрачно пояснил. – Это не касается вас.
Ацуши понимающе сжал губы, чуть хмыкнув. Но всё же с интересом посмотрел на Кенджи, который сделал вид, будто это и не на него только что прикрикнули. Если тот знает о жизни Акутагавы, расскажет ли он ему, Накаджиме, о ней? Жутко хотелось верить, что да. Очень сильно хотелось верить. С каждым днём Ацуши всё сильнее хотелось вызвать молчаливого слизеринца на откровение. Хотя бы короткое, совсем пустяковое… Чтобы тот сам вдруг что-то ему рассказал.
– А ты? – вдруг спросил Акутагава, вперив взгляд в Ацуши.
Тот некоторое время молчал, сохраняя спокойное выражение лица. Он? Да что он мог ответить на это? У меня не было родителей, а сумасшедший алхимик не знал, что такое праздники, его «наследница» тоже. Разве что с учителями, в Хогвартсе, хоть как-то пытаясь сгладить одиночество.
Видимо, тяжёлые мысли отразились у него на лице. Ацуши передёрнул плечами, вновь улыбнувшись, и произнёс чуть охрипшим от уличной прохлады голосом:
– А мне не с кем, – пожав плечами, он допил своё сливочное пиво и добавил ещё тише. – Я никогда не отмечал.
Но даже тихо сказанные слова Акутагава услышал, почему-то нахмурившись и всю последующую беседу не проронив практически не единого слова. Кенджи решил разрядить обстановку и начал рассказывать о том, как обычно проходит Рождество в их семье, и Ацуши с интересом начал слушать его, невольно завидуя, но не ощущая более грусти. Будто Кенджи умел своим голосом успокоить и залечить любую душевную рану, приложив к ней свои тёплые, как лучи солнца, ладони.
Под вечер в «Трёх мётлах» начали петь песни. Ацуши с интересом смотрел на выступающих девушек в традиционных костюмах, на немногочисленных посетителей, что хлопали и подпевали. Он чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни. Почему он раньше никогда не выбирался в праздничные дни сюда? Нет, он гулял с Марком и Танизаки, но это было как-то иначе. Сейчас он как будто бы чувствовал себя в своей тарелке. Даже если Акутагава порой делал такое лицо, будто предпочёл бы умереть, лишь бы не находиться в компании двух учеников разных факультетов… Всё равно. Всё равно Ацуши чувствовал тепло, что разливалось в груди.
Но пришла пора возвращаться обратно. Снег медленно падал с неба, горели фонарики, Кенджи освещал дорогу люмосом, зажжённым на конце палочки. Ацуши увидел, что у пуффендуйца нет перчаток и что от мороза его кожа стала совсем красной. Но, казалось бы, мальчик совершенно не замечал этого, то и дело напевая под нос те песни, что они слышали в «Трёх мётлах».
Вздохнув, Ацуши порылся в карманах и, придержав Миядзаву за плечо, повернул его к себе. Вынув палочку из озябших пальцев мальчишки, он натянул на него свои перчатки, которые сам не носил потому, что они были самую малость ему малы. А вот на руки Кенджи налезли прекрасно. Мальчишка с благодарностью накинулся на Ацуши, сжимая его в объятьях и обхватив его талию ногами.
– Какой же ты хороший, Ацуши! – рассмеялся он, всё ещё прижимаясь к Ацуши и качаясь из стороны в сторону.
Ацуши еле устоял на ногах, когда пуффендуец на него набросился, но всё-таки улыбнулся, осторожно положив ладони на спину мальчишки, который, по сути, был одного с ним роста, но всё равно умудрился как-то обхватить его всеми четырьмя конечностями. Вздохнув, он повернул голову и…
Столкнулся с леденящим кровь взглядом Акутагавы, что смотрел на них, стиснув зубы. Ацуши вздрогнул, побледнев. Он так давно не видел этого холода в глазах Рюноске, этого холода, от которого кровь застывала и в его жилах. Осторожно опустив Кенджи на землю, он неловко заправил прядь за ухо, что лезла на лицо, и, сглотнув, поблагодарил Кенджи:
– Спасибо, но я того не стою, – улыбнувшись, он потрепал пуффендуйца по голове, осторожно, едва касаясь пальцами золотистых волос.
Вздохнув, Ацуши направился дальше, шагая впереди. И даже если облако света от люмоса горело где-то позади в ладони Кенджи, он всё равно знал, куда идти. Различал тропинку и мост, различал протоптанный ими же ранее снег, следы, что почти замело новым снегопадом. Почему-то цветок, распустившийся в груди, вдруг сломался, словно его вырвали. Это ощущение покоя и счастья споткнулось о глаза Акутагавы, которые до сих пор стояли в мыслях перед ним. Холодные, злобные, как если бы он хотел провести по горлу Ацуши ножом и вырезать из него внутренности. Эти сравнения заставили Накаджиму передёрнуть плечами…
В Хогвартсе они разошлись по разным сторонам. Кенджи в одну, напоследок обняв Накаджиму, сторону, а Акутагава с Ацуши – в другую. Шаги гулко отдавались от стен в повисшей тишине. Они не смотрели друг на друга. Ацуши ощущал себя страшно неловко, вспоминая, как отреагировал Рюноске на проявление заботы о Кенджи. И что так его взбесило? То, что Ацуши смеет дотрагиваться до кого-либо? Может быть, Рюноске не нравится контакт с другими людьми у него на глазах? Да кто знает, что ему вообще нравится! С каких это пор подобное должно беспокоить Ацуши?
И всё же беспокоило.
Остановившись на развилке, Накаджима повернулся к Акутагаве, вопросительно глядя на него. Тот не спешил уходить. Молча буравя Ацуши взглядом, он сжимал пальцы в кулаки в карманах брюк. Наконец, фыркнув, развернулся, уходя прочь, и, проходя мимо Накаджимы, едва задев его плечом, выплюнул:
– Отвратительно.
Ацуши как будто током ударило. Он отшатнулся, поражённо вздохнув. Повернувшись, он посмотрел вслед уходящему Рюноске и невольно сжал пальцами рубашку где-то у горла. Разозлившись и выдохнув, быстрым шагом направился к башне Гриффиндора, поклявшись себе, что в течение трёх дней ни разу не заговорит с Рюноске… Отвратительно? Мерзко? Да сам он отвратителен, если считает противной заботу о других.
Уже в своей комнате, лёжа на постели и глядя в потолок, Ацуши осознал, что не может уснуть. В голове всё звучали слова Рюноске, отражаясь и растекаясь по телу. «Отвратительно», «отвратительно», «отвратительно». Да почему он так сказал?
Перевернувшись на бок, Ацуши грустно вздохнул. Как бы то ни было, он не особенно переживал на свой счёт. Право Рюноске: считать отвратительным что-либо или нет. Но…
Но Ацуши страшно боялся, что отныне отвратительным считать будет Рюноске не поступки Накаджимы, а самого гриффиндорца.
Комментарий к глава 14 – день в Хогсмиде
А что это такое? А это… Прода…
Да вы не представляете, как сложно было вырваться из кольца дедлайнов, чтобы написать главу! Но я смог это. Надеюсь, что вам понравится :)
Кто-то спрашивал меня, когда будет первый поцелуй Ацуши и Акутагавы? Не могу сказать, в какой именно главе, но довольно скоро, это точно :)
И как обычно буду очень рад вашим отзывам. Постараюсь больше не задерживать проду так сильно. Вот честно-честно. Все силы приложу, чтобы закончить работу /хотя написал лишь половину/
========== глава 15 – спасибо ==========
– Кенджи, что это?
Золотоволосый мальчишка лучезарно улыбнулся, поднимая в воздух большой плюшевый подсолнух.
Пятеро пуффендуйцев сидели в кругу, разбирая свои подарки. Так уж повелось, что на этом факультете в новый год все разгребали свои посылки при всех, рядом друг с другом. Декан не особо поддерживал эту традицию, но ученики и сами были рады сесть вместе в круг и распаковать то, что прислали им в Хогвартс. Пуффендуйцев обычно оставалось немного. Вот и в этом году. Всего лишь пятеро.
– Ого! – воскликнула девочка с первого курса с двумя длинными тёмными косичками. – Ничего себе!
Все вокруг удивлённо смотрели на большую мягкую игрушку в руках Кенджи, который с улыбкой читал прилагающуюся к ней записку. Вскоре подсолнух пошёл по рукам, все с удивлением и восторгом рассматривали его, даже парень с шестого, который, улыбаясь, наблюдал за младшими и скромно рассматривал присланную ему коробку открыток.
– Кто мог бы тебе подобное прислать? – удивлённо спросил однокурсник Кенджи, который не мог выпустить необычной игрушки из рук.
Миядзава ничего не ответил. В очередной раз он обратился к неаккуратно сложенной записке в своих пальцах, перечитанную уже пятидесятый раз, не переставая глупо и счастливо улыбаться.
«От одного нервного человека для тебя, солнышко. Огай Мори».
Нервного человека…
***
«Дорогой Ацуши, с Рождеством тебя…»
Накаджима улыбнулся, сжимая в пальцах письмо от Танизаки. Лёжа на кровати, со скомканным покрывалом где-то в ногах, он читал послания от своих двух соседей по комнате, которых невольно вспоминал с теплотой в сердце. От прочитанных строк, написанных аккуратным и корявым почерком, верилось в то, что праздник существует. Будто вот, спустишься в гостиную, посмотришь на ёлку в углу, на огонь, пляшущий в камине, и праздник налетит на тебя со спины, обнимет и не отпустит до конца дня, просидев с тобой мгновение в вечность.
«Принцесса Накаджима…»
Ацуши фыркнул, раздражённо закатив глаза к потолку, и кинул письмо Марка на тумбочку рядом с кроватью, раскинув руки в стороны и глубоко вздохнув. Не хотелось вставать, не хотелось двигаться. Просто лежать и ждать во сне, пока наступит следующий день. И вот уже не стоит ждать полуночи, не стоит с замиранием сердца слушать, как бьют часы, в надежде увидеть Санту.
Накаджима никогда не праздновал Рождества. Но это не значит, что он не видел, как празднуют другие. В Хогвартсе, конечно, он сидел с учителями за праздничным столом, смотрел на ёлки и украшения, читал письма Марка и Танизаки. Но это не одно и то же, что праздновать этот день с родными людьми. А ведь Ацуши никогда не знал, что такое близость родного человека. Кого-то, кому ты доверяешь. Объятия, улыбки, слова, которые были бы посвящены искренне ему. Мысли об этом угнетали, поэтому Накаджима тряхнул головой, стараясь отогнать накатывающую грусть.
Внезапно дверь в комнату распахнулась. Ацуши подскочил на месте, скатившись с кровати. С испугом он посмотрел на зашедшего человека и тут же облегчённо выдохнул. Это был всего лишь какой-то помятый второкурсник, который тут же замялся, видя реакцию гриффиндорца.
– Простите, – откашлялся он, тут же вскинув голову. – Меня попросили сказать тем, кто в башне, что учителя приглашают всех за стол. Уже… Время.
Ацуши коротко кивнул, улыбнувшись, и, казалось, от сердца мальчишки отлегло. Просияв, он осторожно закрыл за собой дверь, и Накаджима услышал его задорно удаляющиеся шаги. Коснувшись своих губ, юноша покачал головой, чувствуя, как в груди расцветает какой-то необычный цветок незнакомого чувства. Это чувство благодарности или счастья, есть ли разница, как называть что-то подобное… Когда от твоего тепла становится легко окружающим тебя людям. Сложно объяснить, но Ацуши никогда не думал, что его слова, его действия, его жесты могут влиять на людей вокруг. И с мыслью, что от его улыбки на душе у ребёнка потеплело, Накаджима и сам ощутил себя хоть на долю, но счастливым.
Подхватив коробку со стола и спустившись по лестнице, он окинул гостиную взглядом и, неслышно пробежав по алому ковру, вышел в паутину коридоров Хогвартса, не зная, хочет ли вообще идти и праздновать с учителями. С одной стороны, он пошёл потому, что ему нечего было делать. Но с другой…
Ацуши кинул взгляд на подарок в своих руках и невольно замедлил шаг, остановившись у одного из окон, через которые пробивался невесомый лунный свет, смешиваясь с пламенем редких факелов. Некоторое время Накаджима просто рассматривал обёрточную бумагу, бережно обмотанную зелёной лентой. Проведя пальцем по банту, он невольно отнял руку, будто коснулся чего-то запретного, и выкинул из головы посторонние мысли. Смысл идти, если его всё равно там не будет?
Сначала Ацуши хотел пойти в сторону подземелий, надеясь случайно пересечься с Акутагавой там. Но потом вспомнил, что не знает пароля от слизеринских гостиных и в случае чего не сможет незаметно оставить коробку там. Предположение, что Акутагава может праздновать в весёлой, своеобразной компании учителей и студентов других факультетов, было тут же отметено в сторону.
Ацуши невольно расстроился. Настроение, которое поднял младшекурсник, вновь упало в никуда. Резко развернувшись, Накаджима решительно направился в другую сторону, уходя подальше от света факелов, в более заброшенные коридоры школы, где можно было ненароком заблудиться даже самому заядлому ночному искателю приключений на свою пятую точку.
Проходя мимо падающих полотен лунного света, Ацуши чувствовал, как становится холоднее. Да, в этой части Хогвартса было довольно холодно. И чем дальше Накаджима заходил, тем ближе была старая астрономическая башня. То самое место, где Ацуши проводил время, когда скрывался от людей или хотел побыть один. Никто не останавливал его, он лишь уходил после пар на башню, садился на подоконник и сидел там так долго, что даже темнело. Голодный возвращался обратно, успевая к самому ужину. Думал, думал, думал… Грусть колким льдом рассыпалась по корке его души, и хотелось исчезнуть. Без причины, просто перестать существовать. Потому что не было особого смысла.
Ацуши осторожно поднялся по вьющимся тёмным ступеням, с замиранием сердца и лёгким облегчением, готовясь принять душ из пары часов луны и одиночества. Коробка в руке казалась слишком тёплой для всего вокруг. Ацуши сильно расстроился, понимая, что не сможет подарить подарок тогда, когда нужно. Но в целом… Важно ли это? Завтра будет новый день, и они обязательно пересекутся.
Ацуши ступил на потрескавшуюся поверхность башни, поднимая голову, и вскрикнул, едва не упав навзничь.
На обшарпанном подоконнике, освещённый лунным светом, сидел Акутагава, смотря назад. Услышав возглас, он повернулся, впившись взглядом в Накаджиму, будто хищник, которому помешали выследить свою добычу. Ацуши не знал, куда себя деть. Мысли спутались, и он лишь стоял на месте с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь.
Что он здесь делает, вашу ж мать?!
Ветер скользнул по мантии и волосам Акутагавы, слегка раскачивая их на своём холодном дыхании. Ацуши, казалось бы, ощутил эти прикосновения кончиками пальцев, такие же зябкие и невесомые, как и всё в замершей тишине.
– Э-э-э-э, – Ацуши медленно развернулся, чертыхаясь про себя и нервно сглатывая слюну. – Прости. Я уже ухожу.
Только он хотел спуститься обратно, загоняя бешено бьющееся сердце обратно, как вдруг услышал хриплый голос за своей спиной.
– Можешь остаться, если хочешь. Мне всё равно.
Ацуши замер, коснувшись пальцами каменной стены. Опустив плечи, гриффиндорец всё-таки заставил себя повернуться и, осторожно подойдя к Акутагаве, опуститься рядом, на холодный подоконник, смотря на задумчивый профиль удивительного слизеринца.
Накаджима давно заметил, что все моменты, что он замечал в Рюноске, были настолько хрупкими и прекрасными, что не хотелось их нарушать. Оставить внутри себя, запереть в самой памяти и потом чувствовать песни ветра в своей голове, видя тёмный плащ перед глазами и отблеск белых кончиков тёмных прядей. Ацуши не мог дать название этому чувству. Но каждый раз, наблюдая за Акутагавой, он чувствовал себя вне времени. Чувствовал себя так, будто касается чего-то неземного. Это чувство пришло нежданно, но оно нравилось Накаджиме. Он лишь хотел больше…. Больше смотреть на Рюноске, больше слышать его голос, больше знать о нём, больше его видеть. Быть ему истинным другом. И украдкой наблюдать за тем, как он читает книгу, сидя в кресле напротив в тихой библиотеке. Хотелось больше красок моментов, чтобы палитра взорвалась искрами в сознании Ацуши и чтобы почувствовать себя по-настоящему особенным, общаясь с таким удивительным человеком, как Акутагава Рюноске.
– Здесь холодно, – осторожно произнёс Ацуши, чуть передёрнув плечами от порывов ветра, что забрались под свитер. – Давно ты здесь?
– Часа три, – коротко ответил Рюноске, подняв колено и опершись о него рукой.
Накаджима понимающе кивнул, боясь сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть Акутагаву. Он помнил, как закончилась последняя их прогулка, и это воспоминание до сих пор угнетало его.
– Ты невыносим, – вдруг произнёс Акутагава, и Накаджиму будто током пробрало. – Как земля таких носит, как ты? Боже… Умудряешься влезть в жизнь других людей, даже не спрашивая их, делая всё только хуже.
Однако в словах его не было слышно ни злобы, ни раздражения. Скорее какая-то тишина вперемешку с усталостью. Так, что Ацуши спокойно продолжал слушать, сжавшись от накатившего ледяного страха.
– Когда ты тогда остановил меня на платформе, я хотел убить тебя. Ты даже понятия не имел, что я не опоздал на поезд, а всего лишь… Хотел сбежать. Сбежать из дома, из семьи, ото всех, от кого можно. Но ты не пустил. И из-за тебя я обрёк себя ещё на год мучений.
Ацуши удивлённо вскинул брови, поражённо выдохнув. Так вот в чём была причина всей этой необъяснимой неприязни, этой ненависти, которая не находила разрешения?
– А потом ты стал всё чаще появляться мне на глаза. Я возненавидел тебя ещё больше. Как же ты меня бесишь, боже, да ты бы знал, а, – Акутагава холодно усмехнулся, покачав головой. – Но в момент, когда Кенджи бросился на тебя, я ощутил сильное желание оттолкнуть его в снег.
Накаджима думал, что ещё больше удивиться невозможно. Видимо, зря думал.
– Странно, да? – Рюноске повернул голову, долго и пристально смотря в глаза Накаджиме, который не выдержал и отвёл глаза, сглатывая.
Наконец, Акутагава фыркнул, отвернувшись, и спокойно и холодно спросил:
– Что ты здесь забыл?
Ацуши вздрогнул, слегка усмехнувшись. Слишком часто переводит тему, будто хочет сказать что-то особенное, но не может. Он склонил голову на бок, прислонившись виском к холодному камню.
– Я всегда сижу здесь, когда нужно… Побыть одному, – Ацуши чуть улыбнулся, кинув взгляд на равнодушного Рюноске. – Ты, видимо, тоже.
– Возможно, – хмыкнул Акутагава, слегка повернувшись к Накаджиме. – Почему не празднуешь со всеми?
– Я…
Накаджима запнулся, не зная, что ответить. Почему-то сейчас дрожь по телу шла не от холода, а от того, насколько глубоко звучал голос Акутагавы внутри души Ацуши. Будто проникал дальше, чем сердце. И заставлял сглатывать, трястись, заикаться, в то же время успокаивая. Будто колыбельная, которая звучит урывками раз в бесконечность, такая нужная, но такая короткая.
Ацуши выдохнул, подняв ладонь с коробкой в ней, и, слегка дрогнув, осторожно протянул её Рюноске, не глядя на Акутагаву.
Тот некоторое время просто сидел, молча пялясь на упаковку в ладони Накаджимы. Ацуши уже казалось, что у него отвалится рука, так она затекла, но Рюноске осторожно принял подарок, едва коснувшись своими пальцами пальцев Накаджимы. Тот тут же отдёрнул руку, переплетая пальцы собственных ладоней друг с другом. Слегка кашлянув, он пояснил:
– Знаю, ты говорил, что не любишь сладкое, но… С Рождеством, Акутагава.
Рюноске вздрогнул, и в глазах его, поражённо рассматривающих упаковку, мелькнуло что-то вроде вспышки, суть которой сложно разгадать с первого раза. Бледный, он поднял глаза на гриффиндорца, будто спрашивая, не понимая сам, чего именно.
– С Рождеством, – повторил Ацуши, вдруг улыбнувшись совершенно искренне, и тут же отвёл взгляд, ощущая, как что-то в груди снова сжалось от этих широко раскрытых глаз и полного непонимания на лице Рюноске.
Акутагава осторожно погладил пальцами упаковку, несмело потянулся к ленточке, будто боялся сломать предмет в своих руках. Ацуши никогда не получал подарков, кроме некоторых мелочей от девчонок на день влюблённых, да и подобных же мелочей от Танизаки с Марком. Собственно, никому и не дарил. Но сейчас почему-то хотел купить ещё десяток подобных коробок, чтобы пальцы Рюноске коснулись каждой из них и чтобы каждая из них поразила его точно так же.
– Спасибо, – вдруг хрипло выдавил Акутагава, осторожно развязывая ленту, и, прикрыв лицо ладонью, закрыл глаза.
Ацуши готов был умереть за то, чтобы услышать это снова. Он смотрел на Акутагаву, не смея шевельнуться. Это «спасибо» прозвучало настолько красиво, что Ацуши ощутил, как улыбка сама собой растягивает его губы, как внутри начинают танцевать вальс солнечные зайчики. Сердце, полное нежности, тепла и доброты. Ацуши хотел, чтобы Акутагава в этот день почувствовал себя так же, как и все вокруг них. Рождество, подарки… Накаджима не понимал, как это, самому получать их. Но ради дрожащих пальцев Рюноске и ради его хриплого «спасибо», он желал узнать это. Много и много раз. Узнать то, что чувствовал Акутагава сейчас. И сделать всё для того, чтобы вызвать в нём те же чувства вновь.
Поток бешено бьющих в голову мыслей, выбивающих в вакуум, прервали слова Акутагавы, которые прозвучали хрупким инеем в тишине холодной башни.
– Моя семья не празднует Рождество, – произнёс он, хмыкнув. – Да и сам считаю празднование этого дня бесполезным. Но… Ты первый, кто подарил мне подарок вообще. Почему? Почему мне?
Ацуши невольно закатил глаза совершенно беззлобно, пояснив с лёгким смехом в голосе:
– Да неужели нужен особый повод для того, чтобы подарить подарок? Я… Я не знаю, нужен ли. Но кажется, нет, так? Мне просто показалось, что будет нехорошо, если ты останешься без подарка в этот день.
– Мы даже не друзья, – качнул головой Рюноске, шурша обёрточной бумагой.
– Повод ими стать, знаешь ли, – обиженно проговорил Ацуши, тут же прикусив язык за свою прямоту.
Да заткнись, заткнись, заткнись ты, идиот, он даже видеть тебя, наверное, не хочет.
Акутагава осторожно сложил обёрточную бумагу с лентой рядом и, открыв коробку, обречённо, но незлобно выдохнул. «Драконьи языки». Сладости, которые Ацуши купил тогда для него.
– Ну… Если так, – произнёс Рюноске, закрывая коробку и отставляя её в сторону. – Я не против.
Ацуши поперхнулся воздухом, смотря в одну точку перед собой.
Что…
Что?
Комментарий к глава 15 – спасибо
Нежданная написанная четыре дня назад прода… Да. Ну и, прямая финишная для признания наших уважаемых АкуАцу х)
Кто-то говорил, что в моём фанфике отношения развиваются очень медленно. Ну, ребят, так ведь я на этом и делаю акцент: становление резкой неприязни, превращение её в чистые и сильные чувства. Да и ещё побочные линии надо постепенно развивать, а на это тоже нужно время :)
И я только что понял, что фанфик почти на 100 страниц уже написан…. КАААААК:!:!
Буду рад Вашим отзывам, очень рад)
========== глава 16 – снова школьные дни ==========
Чуя шагал по коридору, смотря в одну точку где-то у своих ботинок, раздражаясь от того, что она каждый раз ускользала и что не удавалось никак на неё наступить. Каникулы закончились, что Накахару опечалило страшно, и снова пришлось ехать в Хогвартс. Снова видеть лица надоевших до жути однокурсников, снова курить где-нибудь в туалете, прятаться от фанаток по тёмным коридорам, грубить учителям и вытаскивать команду на соревнованиях. Снова. Эта жизнь так надоела, что хотелось спрыгнуть с самой высокой башни школы, чтобы навсегда исчезли в пустоте ветра и рыжие волосы, и невыполненные обещания, но…
Но Чуя медлил, огрызался, просыпался с мыслями о сне и хотел справиться с тем, что происходило в семье. Его сердце изранили со всех сторон, вонзая в него то ножи, то стрелы. И он привык. Привык к тому чувству, будто ещё один удар – и уже ничего не страшно. Что даже если по нему проедутся на маггловском танке – ничего не изменится.
Накахара презрительно скривился, встретившись с восхищёнными взглядами двух проходящих мимо девушек, и завернул за угол коридора, засунув руки в карманы. Мантия Слизерина струилась по его плечам, подчёркивая острые черты и весьма привлекательное тело. Ни для кого не было секретом, что, несмотря на рост, Чуя мог бы затмить почти всех на Слизерине по популярности у женских воздыхательниц. Вот только сам он от этого не был в восторге. Да, он часто проводил время с девушками. Но после каждой ночи оставалось чувство, словно он убивает самого себя. Закуривая очередную сигарету, Чуя выдыхал облако ядовитого дыма в пустоту и просто пытался вычеркнуть из головы единственные глаза, которые не мог забыть.
Ведь как это обычно и бывает… Единственный человек, с которым ты бы провёл всю жизнь, бросает тебя, как мусор в угол своей жизни, забывая и постепенно вычёркивая из всех воспоминаний.
Чуя закрыл глаза, выдохнув. Лучи, текущие сквозь витражные окна то и дело пересекались с его фигурой, и он чувствовал их тёплые касания на своих щеках. Сегодня выдался солнечный день, зимний, морозный, яркий, играющий на снегу блеском ослепляющих бликов. Но выходить наружу не хотелось, как и вообще наслаждаться хорошей погодой. Чуя жмурился, недовольно морщась от обилия света, и хотел поскорее пройти этот дико освещаемый коридор, но…
Но вдруг поднял глаза и резко остановился, едва не споткнувшись на ровном месте.
Опершись о стену и поджав ноги под себя, на полу сидел золотоволосый мальчишка, бросивший сумку рядом и с увлечением читающий какую-то книгу в потёртом переплёте.
Чуя хотел фыркнуть и пойти дальше, но почему-то не смог. Переборов себя, он осторожно приблизился и невольно задержал дыхание, когда светло-карие глаза уставились на него с нескрываемой теплотой. Широко улыбнувшись, мальчишка закрыл книгу, слегка подавшись вперёд, и произнёс:
– Привет! Рад видеть тебя снова.
Чуя выдохнул, зарывшись пальцем в волосы, и на мгновение прикрыл глаза. Он даже не знал имени этого мальчишки, он с ним особо-то и не общался, кроме того раза с мусором… Тогда его так сильно взбесил этот золотоволосый демон, что Чуя хотел свернуть его шею, но… Но потом, когда он оказался на пару дней в гостях у Огая Мори, тот сказал, что собирается послать подарок некому юнцу, что жил у него некоторое время. Чуя узнал на фотографиях в альбоме мужчины этого самого взбесившего его пуффендуйца. И вспомнил, что видел его пару раз года два или три назад, но не обратил ни малейшего внимания. Чуя невольно слишком долго смотрел на фотографии искренне улыбающегося мальчишки. Так долго, что Мори невольно кашлянул с ухмылкой. А Чуя, вздрогнув, тут же захлопнул альбом, нервно поправив одежду и уходя прочь.
– Как… Тебя зовут? – выдавил из себя Чуя, понимая, как понизился голос и откашлявшись в кулак.
– Кенджи Мияздава, – улыбнулся мальчишка, протянув свою ладошку к Чуе. – Я знаю тебя. Ты Чуя Накахара, я помню, ты часто приезжал к господину Мори.
Чуя почувствовал, как по ушам разлился некий вакуум при взгляде на эту аккуратную, бледную, мальчишескую кисть с тонким запястьем. Вздохнув, он несмело снял перчатку с одной руки и осторожно пожал руку Кенджи в ответ. Только после Накахара осознал, что сделал, и задался одним вопросом: какого, мать вашу, чёрта?! Но сейчас он, надев перчатку на руку, пытался подавить дрожь от прикосновения к этой нежной руке.
– Спасибо, – вдруг произнёс Кенджи, опустив взгляд в пол и поправив мантию.
– Что? – непонимающе произнёс Чуя, слегка подавшись назад и вновь спрятав ладони в карманах мантии.
– Это был лучший подарок, мне понравилось, – улыбнулся Кенджи. – У меня тоже есть кое-что для тебя…
Чуя широко раскрыл глаза, нервно моргнув. Откуда он узнал?! Откуда он вообще узнал о том, что это Чуя послал ему подарок? Мори его подписал? Или что… Или… Как вообще стало ясно, что это он, Накахара, так раскошелился, дабы купить эту игрушку? Он же сам не понял, почему вдруг захотел послать её мальчишке с фотографии, которого видел-то пару раз в своей жизни. Но почему-то послал.
