Текст книги "Книга Натаниэля"

Автор книги: Полумрак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

CXXIII.

Человек, прибитый к большому кресту, немного пошевелился, немного приоткрыл глаза и облизал губы, режущие язык как нож…

Ему было очень больно. Ему было больно шевелиться. Ему было больно дышать. Ему было больно оставаться живым.

Из-под залитых жгущей кровью опухших век он посмотрел на толпу, собравшуюся на склоне Лобной горы, на стоящих, положив руки на живот, римских солдат, на развевающийся штандарт, заслонивший белоснежную громаду Храма.

«Смотри-ка, вроде не помер ещё» – донёс ветер обрывки разговора – «Не сейчас так минутой позжее».

Человек поднял лицо к свинцовому щиту облаков, заслонивших от него небо.

– Ни…чего… – прохрипел он горлом. – Не… Было… Никогда.

Кровь залила его глаза. Человек, прибитый к большому кресту, ослеп.

Он разорвал запекшиеся губы, его высохшая глотка задрожала, как осиное гнездо.

Он закричал на глухое небо:

– Отец, Отец! Зачем Ты меня покинул!

За мгновение до того, как голова человека упала на его грудь, Бог умер.

И была темнота, такая же, какая была до времени, до того, как темнота узнала, что она – темнота.

И было Слово.

И Слово было «ЖИЗНЬ».

– Ну-ну, – проворчал Господь, глядя, прищурившись, на светящихся изумрудным буквы, – ну и что «Жизнь»?

С легким шумом из Света и Тьмы сложились еще несколько слов.

Теперь надпись гласила – «ЖИЗНЬ – НЕ ИГРА».

– Кое-кто мог бы с этим поспорить… – хмыкнул Господь, поглаживая свою короткую бороду.

Появились другие Слова.

«ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ БРОСЬТЕ МОНЕТУ. 30… 29… 28…»

– Начинается… – вздохнул Господь. Свет и Тьма сменяли друг друга дважды в секунду, пока Господь рылся в складках своей разодранной, залитой кровью одежды.

– А… Нашел… – сказал Он, подбрасывая на ладони тяжелый кругляшек.

У монеты были две стороны, одна напротив другой. Одна была обжигающим пламенем, а другая – текущим холодом. Одна сторона её искрилась белым, а другая была бархатно-черной. Одна сторона её стерлась, а вторая ещё не была отчеканена.

Это был слегка поцарапанный грош. Господь поднес ее к глазам, зажав между двумя тонкими пальцами с сорванными ногтями.

– Ну что ж… – вздохнул Он. – Цезарю цезарево, а Богу – богово. Может, раз ничего никогда не было, всё всегда было?…

Цифры мелькали – «9… 8… 7…»

Господь медлил.

– Стоит ли Жизнь одного гроша? – спросил Он Сам у Себя.

И бросил монету.

Она закружилась, сливаясь в тускло-серебряный шар и разбрасывая яркие искры по черному.

– Ну… – вздохнул Господь, – Поехали!

Удар молнии расколол Лобную гору до основания, и Господь унесся ввысь, к сиянию на другом конце молнии.

И жизнь продолжалась.

CXXIV.

Сифора, жена Моисея, смотрела на него, как… как жёны глядят на провинившегося мужа. Приподнятая бровь уведомляла, что разбираться в чём кто виноват – не её дело, главное что виноват, сжатые в тонкую линию губы сравнивали его со всеми мужьями в целом и делали неутешительные выводы о всей породе, слегка постукивающая по пыльной земле сандалья уведомляла, что лучшие годы отданы неизвестно кому неизвестно зачем, и время продолжает идти.

Она смотрела на него, как волк смотрит на овцу, осмелившуюся быть живой и несъеденной.

– Ну милая, – сказал Моисей неуверенно, – это же не просто так вот, взял и махнул. Для этого надо сосредоточиться…

– Так сосредоточься! – воскликнула Сифора.

Моисей посмотрел себе под ноги, поднял посох над головой, взмахнул им так, что чуть не ударил себя по затылку.

– Вам говорю я – разойдитесь!

Воды колодца остались недвижимы.

Моисей снова повернулся к жене.

– Ну не получается, – сказал он жалобно, – я не могу вот так на заказ это делать…

– Для незнакомых людей, значит, получается, – протянула Сифора, глядя на него через сузившиеся от ярости глаза, – а для жены, для кровинки своей, для данной тебе Богом любимой – нет?…

Моисей снова посмотрел себе под ноги.

– Ну милая, ну ты же знаешь, – сказал он, – что тогда это был момент высочайшего откровения…

– Лучше бы ему наступить сейчас, – сказала холодно Сифора, – иначе кое-кому придётся ночевать на улице.

Моисей мысленно посочувствовал этому невезучему кое-кому.

– Ну же, давай, – подбодрила его Сифора, слегка меняя линию поведения, – если получится, получишь за ужином добавку.

– Добавку? – обрадовался Моисей, – А что будет на ужин?…

– То же, что и вчера.

– Отлично! – воскликнул Моисей. – Очень вкусная овсянка была вчера!

Лицо Сифоры снова резко превратилось в набор тонких линий – глаза, рот и даже ноздри сжались в гневные щёлочки.

– Вчера на ужин была баранина, – процедила она.

Моисей отступил на шаг назад.

– Ну я попробую, – сказал он, – но я тебя предупреждаю. Чудеса – это не моё.

– Ты же пророк, – сказала Сифора, – давай, доставай моё колечко.

Моисей ещё раз посмотрел на колодец, в который Сифора уронила кольцо.

– Ну милая, – начал он снова, – чтобы свершилось чудо, Господь должен захотеть этого и дать мне силы Своей…

– Неужто Господь, – разъярилась Сифора, – желает оставить бедную, беззащитную женщину без её последнего украшения?! Сперва я отдала всё золото на постройку этого придурковатого тельца, потом я отдала все браслеты и серьги, чтобы ты выплавил этот дурацкий хобот, теперь моё последнее колечко?!

Она бросила кожаное ведро на землю с такой яростью, что ведро попыталось прогреметь, как металлическое.

– Не дай Бог больше никому мужа-пророка! – воскликнула она. – Сперва ведёт за собой народ, пропадает весь день неизвестно где, разговаривая с горящими кустами и столпами огненными, потом заставляет всех делать какие-то, – она щёлкнула пальцами от злости, – непонятные глупости, завязать в иле, убегать, жрать насекомых и лишайник…

Моисей опустился на колени.

– И при этом у него даже нет ничего, кроме посоха! – продолжила Сифора. – Ты же живёшь милостью других людей! Ты ничего не умеешь и ничего не можешь! Всё, что ты делаешь, за тебя делает Бог, а всё, что ты получаешь – тебе дают люди!

Она начала рыдать. Моисей положил свою голову ей на ступни и обнял её ноги, пытаясь вымолить прощения.

– И за что мне всё это?! – воскликнула Сифора, хватаясь за голову. – У мясника есть нож, и он умеет резать, у булочника есть печь, и он умеет выпекать, а у пророка есть посох, и он ничего не умеет!

– Женщина! – воскликнул гневно Моисей, поднимаясь. – Это что, я тебя спрашиваю?!

Перед собой он держал простое стальное колечко с грубой надписью внутри. Сифора затихла.

– Прежде чем призывать на себя гнев Господен и гнев мужа своего, ты не посмотрела даже у себя под ногами! – воскликнул Моисей.

Сифора надела на палец кольцо и потупила взор.

– Ступай же! – взмахнул рукой Моисей. – И не показывайся мне на глаза до вечера. И будь впредь скромна, молчалива и покорна!

Уведомляющая бровь вновь медленно поплыла вверх.

– И в знак чуда, – добавил Моисей торопливо, – которое Господь явил нам, указав путь к пропаже – приготовь побольше этой своей восхитительной нежной баранины!…

CXXV.

По тёмным высоким залам Александрийской библиотеки шли двое.

Один был молодым и высоким, в целом красивый и слегка уставший.

Второй был маленьким и щуплым, он вел рукой вдоль полок, заставляя рукояти почтенных списков и оригиналов слегка выходить из гнёзд и издавать громкое непристойное «бызк».

– С одной стороны, – довольно вяло рассуждал молодой и высокий библиофил, – более доступных девушек легче соблазнить. Быстро теряешь интерес. С другой стороны, женщины, подобраться к которым трудно, весьма неопытны. И они очень пугаются, увидев…

Маленький и щуплый поднял брови.

– …любезность мужчины. – продолжил первый. – Так называемый природный пламень я ещё пока ни разу не встречал. Неопытность в вопросах любви тут, конечно, большое зло.

– Видали зло и пострашнее. – заметил второй. – Но я тебя понимаю. Говорят, про постель интереснее рассказывать.

– В общем, как я уже говорил, мне скучно, бес.

Они прошли ещё немного и остановились.

– Ага! – воскликнул маленький и щуплый, вытаскивая из стойки слегка потрёпанный свиток. – Вот за тобой мы и пришли.

– Ну же, – сказал молодой и высокий нетерпеливо, – давай, сделай что-нибудь.

Первый повернулся к нему и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Ты уже поднимался на маяк? – спросил он.

– Поднимался, – сказал его собеседник уныло. – Отдал две драхмы, чтобы увидеть, что море большое.

Щуплый развёл руками.

– Видишь. Ты отдал две драхмы, чтобы посмотреть на что-то интересное, и не нашёл на что посмотреть. По-моему, это о многом говорит.

– О чём это говорит?… – спросил высокий, нахмуриваясь.

– О многом, – объяснил щуплый, раскатывая свиток. – Ага!…

Он снова свернул его и сунул за пазуху.

– Слушай, кстати, – обратился он к высокому, – давно хотел у тебя спросить, Фауст – это что, имя, фамилия, или и то и другое? Как у Мадонны?…

– У Мадонны?… – удивился Фауст.

– Или у… Неважно. Ну так что это?…

– Фамилия, – со вздохом сказал Фауст.

– Ага. Ну так вот, – сказал щуплый, – это у вас наверняка семейное. Это такое заболевание. Ты совершенно не умеешь наслаждаться жизнью.

– Вот я тебя и попросил, чтобы ты научил. – сказал Фауст хмуро. – Я не просил объяснять мне, чего я не умею, я просил научить меня, чтобы я умел.

– Ну вот я и учу, – развел руками щуплый, – но тебе наука не впрок. Понимаешь, у нас есть три пакета услуг.

– Пакета?… – удивился Фауст.

– Пакета, пакета. Есть пакет «Простой». Для простых людей. Они просят молодости, секса и денег, упиваются ими и умирают счастливыми. Есть пакет «Деловой». Для людей с целью в жизни. Они просят молодости, секса и денег и используют их, чтобы стать кем-то. И умирают счастливыми. И есть пакет «Фауст».

– Пакет «Фауст»?…

– Если ты перестанешь переспрашивать, я тебе всё объясню.

Щуплый вытащил из-за уха сигарету и прикурил от тусклой масляной лампы, которую нёс Фауст. Между полками повис сизый дым.

– Да, «Фауст». Ты просишь молодости, секса и денег, а потом мы с тобой разговариваем о том, как всё это противно и как тщетно бытие, и что ничего тебя не радует.

– Мне кажется, – сказал Фауст, строго глядя на Сатану, – что это ты меня обманываешь. Что ты специально заставляешь меня разочароваться в мире.

– Ты хочешь об этом поговорить? – спросил Сатана спокойно, пуская дым колечками. – Давай вспомним недавнее прошлое.

Он приложил к подбородку палец и с задумчивым видом уставился на Фауста.

– Золотые были денёчки. – сообщил он через некоторое время.

Фауст смотрел на него тяжёлым взглядом.

– Ах, да. Некоторое время назад, – спохватился Сатана, – я нашёл тебя запертым в твоей пропахшей ртутью лаборатории. Твоё счастье, что ты всё ещё не открыл фтор. Но ртуть тоже, надо сказать, не ландыш. Ты рыдал из-за того, что тебе, Вселенной во Вселенной, не подчинился какой-то дух.

Фауст вздохнул.

– Только не говори ничего, – поднял руку Сатана. – После этого ты, вселенная во вселенной, попросил меня – я знаю, знаю, я предложил, но ты меня попросил именно об этом – ты стал на двадцать лет моложе и отправился соблазнять местных и неместных красоток. Так?… Почему ты не сделал этого двадцать лет назад? Зачем ты сидел и познавал себя как вселенную во вселенной?

Фауст молчал.

– Как ты мог заставить подчиняться себе духа, если ты не в состоянии без моей помощи уговорить свою соседку?… Женщину в высшей степени нетребовательную и добросердечную.

Фауст продолжал молчать.

– В общем, подумай, – сказал наставительно Сатана, – над тем, что я сказал. И тогда ты, может быть, поймёшь, в чём смысл жизни. И тогда распахнутся для тебя Врата Рая, и радостно затрубит…

Он замолчал.

– Ангелы? – спросил Фауст.

– Нет. – сказал Сатана и снова замолчал.

Фауст подождал немного.

– Кто радостно трубить-то будет?… – спросил он.

– Неважно. – сказал Сатана. – Неважно, кто будет радостно трубить и покачивать бивнями. Забудь всё, что я тебе сказал. Я знаю, чем можно развлечь такой большой ум, как у тебя. Этакую, так сказать, Вселенную во Вселенной.

Он огляделся, поднял с пола лист тонкого папируса и, оторвав от него кусочек, скатал в маленькую трубочку.

– Держи. Это тебе понадобится.

Фауст повертел трубочку в руках.

– И что я с этим буду делать?

– Будешь заполнять от края до края свою Вселенную во Вселенной. – объяснил Сатана, поднося палец к носу, – через ноздри.

Сатана бросил на пол окурок и наступил на него.

– Иди, иди, – сказал он быстро, – у выхода встретимся.

Он прислушался к отдалённым крикам «Пожар! Пожар!» и поплотнее прижал к себе свиток.

Как только Фауст исчез за поворотом полок, появился служащий библиотеки. Он подозрительно посмотрел на Сатану, на торчащий свиток, на плавающий в воздухе дым.

– Что это?! – воскликнул он. – Пожар! Ты устроил пожар! Почему здесь дым?… Зачем?… – глаза его сузились. – Зачем ты украл «Утёнка В Шляпе и его друзей»?… Кто ты такой?…

– Я-то? Я раб. Раб лампы. – вздохнул Сатана, швыряя под ноги библиотекарю расплескивающую горящее масло лампу, – пожар так пожар. Как скажете. Прощай, моя лучезарная госпожа! – крикнул он осколкам и исчез.

CXXVI.

Исаак Ньютон задумчиво покрутил яблоко.

Тонкие пальцы с обгрызенными ногтями быстро, но мягко выцарапали яблоко из его ладони. Раздался хруст.

Ньютон откинул голову и задумчиво посмотрел на небо сквозь ветки яблони.

– Ведь всё это не просто так?… – спросил он. – Всё это для чего-то.

– Я тебя уверяю, всё это совершенно просто так, – сказал кто-то, лежащий рядом с Ньютоном под деревом, сквозь набитый яблоком рот, – без малейшей цели.

Ньютон сорвал травинку, пожевал немного.

– Просто так?… – спросил он через некоторое время. – Вот просто так и… и просто так?

– Да. – ответил его собеседник непоколебимо.

– Но зачем же тогда всё, если всё просто так?…

– Просто так.

Ньютон повернулся к собеседнику, оказавшемуся Князем Тьмы, Отцом Лжи, Падшим Ангелом, Сатаной и измазанным яблочным соком тощим парнем неопределенного возраста.

– Просто так?… – спросил Ньютон удивлённо. – Но это же как-то…

– Это совершенно как. – сказал Сатана спокойно и кинул огрызок вверх. – Если бы это всё было зачем-то – это было бы чрезвычайно несправедливо.

Ньютон вздохнул, повернулся обратно и снова уставился в небо.

– Ты по-моему слишком много яблок ешь. – сказал он Сатане. – Так у тебя газы будут.

– У меня уже газы. – сказал Сатана раздражённо. – Я терпеть не могу яблоки.

– Зачем же ты их столько ешь?…

– Работа у меня такая, – объяснил Сатана со вздохом, – по яблокам.

Ньютон поразмыслил.

– У меня в кармане кусок яблочного пирога. – объявил он. – Его можно разделить на двоих.

– Давай сюда.

Некоторое время они ели в молчании.

– А знаешь, что меня раздражает? – спросил Ньютон.

– Трущие панталоны?

– Нет, меня…

– Узкая шляпа?

– Да нет, я…

– Вши?

– Что?…

– Вши. Вши могут вызывать раздражение.

– Ну ты же не знаешь, что ты угадываешь? – вздохнул Ньютон.

– Ты же знаешь, что я не знаю, что ты спрашиваешь?…

Они помолчали.

– Ну так что тебя раздражает? – спросил Сатана.

– Я тут недавно был в Королевском Научном Обществе…

– У тебя есть сыр?

Ньютон порылся в карманах.

– На. Носок только потом верни…

– Так что там с Королевским Научным Обществом?…

– Ну а что с ним… – Ньютон развёл руками. – Сидит толпа тупых самодовольных гусей…

– Целая толпа… – сочувственно поцокал языком Натаниэль.

– Ну допустим четверо… Это на четверых больше, чем надо. – ответил Ньютон. – Ну так вот. Сидят они там в своём тесном мирке. И у них там умывальник. А под ним мыло в форме ракушки.

– В форме ракушки?…

– Ну да… В форме устрицы… И устриц-то таких не бывает, я вот не могу представить устрицу с водянкой… – Ньютон поморщился.

Натаниэль протянул ему свёрнутый носочек и вытащил из кармана газетный кулёк.

– Ну и что не так с таким мылом? – спросил он. – Хочешь сушёной вишни, кстати?…

– Да то, что они там как это мыло. Мыло не имеет отношения к устрицам, устрицы никак не относятся к мылу, встречаются они редко и случайно. А мыло всё равно в виде устрицы.

– Ну может, оно показалось им красивым?… – хмыкнул Натаниэль, выплёвывая косточки на траву.

– Тогда они не учёные, – ответил Ньютон, щелчком отправляя косточку через забор. – потому что учёный должен видеть в мыле мыло. Кстати, который час?…

– Ха! – сказал Сатана.

– Не скажешь?…

– Нет конечно… Кто эти люди?…

Сатана кивнул в сторону небольшой толпы, терпеливо стоящей с другой стороны изгороди и не сводящей глаз с Ньютона.

– Поклонники. – вздохнул Ньютон. – Хотят быть на острие науки.

– Следят за каждым твоим шагом и взвешивают тебя на весах холодного разума?…

Ньютон лениво потянулся и свернулся калачиком.

– Следить следят… – сказал он сонно. – А взвешивают так, на глазок. Верят всему.

– Так уж и всему. – усомнился Сатана, разглядывая толпу.

– Всему, всему. Науку, оказывается, можно делать из чего угодно. По-моему, всё сделано из чего-то одинакового. – Ньютон зевнул. – То, что всё так удачно совпало и в итоге получилось что-то конкретное… то есть всё конкретное… Ну то есть всё получилось… – он снова зевнул. – просто счастливая случайность.

Сатана ткнул его кулаком в поясницу.

– Что ты дерёшься?! – воскликнул Ньютон, откатываясь и разгибаясь.

– То, что всё получилось, – сказал холодно Сатана, сузив глаза, – не счастливая случайность, а результат кропотливого, тяжёлого труда. Очень трудно делать что угодно из чего угодно.

– Спорим?… – сказал Ньютон.

– Давай, – Сатана кинул ему яблоко. – Давай. Сделай из него что-нибудь. Хотя бы пирог.

– Оно слишком спелое для пирога, – сказал Ньютон, поймав яблоко, – хочешь, я сделаю из него закон?…

– Видишь, – сказал Сатана, – ты не можешь сделать из него пирога. Очень трудно сделать из чего угодно что угодно.

– Да могу я сделать пирог, – отмахнулся Ньютон, – он просто невкусный будет.

– Значит, ты не можешь сделать вкусный пирог, – не сдавался Сатана.

– Если положить ваниль, будет ничего… – сказал задумчиво Ньютон, – а вот закон получился бы отличный…

– Да чёрт с ним, с законом! – воскликнул Сатана. – Мы говорим о пироге!

CXXVII.

– Бентли, – сказал Натаниэль печально. – Это был Бентли двадцать первого года.

– Ну видишь, какой старый, – сказал Господь утешающе, – даже и не жалко.

– И зачем я Тебя за руль пустил… – вздохнул Натаниэль. – Кожа на сиденьях родная была. Сейчас такие не делают.

– Такие Ещё Долго Не Будут Делать, – величественно хихикнул архангел Михаил.

Сатана не глядя метнул в него бутылкой с кремом для загара.

– Ну Я не виноват, что они решили поставить фонтан посреди пути, – пожал плечами Господь.

Он сидел в большом белом кресле и помешивал соломинкой в стакане апельсинового сока.

– Не каждый город, конечно, может похвастаться останками Бентли двадцать первого года в фонтане. – продолжил Он.

Сатана вздохнул.

– А Ты Боялся, Что Песок Фильтр Забьёт, – заметил величественно Михаил, – Видишь, Не Успел.

Сатана снова вздохнул, надвинул на нос тёмные очки и откинулся на полотенце.

– Почтеннейший, – пощёлкал пальцами Господь, подзывая Лота, – а что там… мнэээ… за шум такой за дверями?…

Лот почесал в затылке.

– О Господин мой, – сказал он, задумавшись ненадолго, – там общественность. Разъяренная.

– И чего же они хотят?… – поинтересовался Господь.

– Нас. – мрачно объяснил Натаниэль, не открывая глаз.

Лот кивнул.

– И чего же они от нас хотят?… – спросил Господь, благодушно пропуская бороду через пальцы.

– Они не от нас хотят, – ответил Натаниэль, – они нас хотят.

– Не понял. – удивился Господь.

Натаниэль вздохнул и сел.

– Давай посчитаем, – сказал он, – лотков с фруктами – штук десять. Похоронных процессии – две. Один парад – один. То есть один парад. Фонтан, наконец. Эх, слишком долго считать. В общем, они теперь горят очень естественным в таком положении желанием.

– Они хотят, чтобы мы оплатили?… – удивился Господь.

– Не совсем.

– Крови нашей хотят?…

Сатана вздохнул и уставился на свой обвитый причудливой чёрной татуировкой пупок.

– Ну примерно.

Господь прислушался.

– А что они там такое кричат?…

Одна из дочерей Лота наклонилась к его уху и тихим шепотком пересказала.

– Боже! – воскликнул Господь, отодвигаясь и глядя на неё недоверчиво. – И этими губками ты целуешь своего старенького папочку!

CXXVIII.

– Как это всё надоело. – сказала ровным тоном Сирин, глядя прямо перед собой. – Как всё ос-то-чер-те-ло.

– Заткнись. – отозвалась Алконост, вращая мутными глазами.

– Заткнись. – отреагировала Сирин.

– Началось. – сказала Гамаюн, вытаскивая голову из-под крыла.

– Молчи.

– Сама молчи.

Они немного помолчали.

– Живём в глуши. – сказала Сирин с отвращением на прекрасном личике.

– Заткнись.

– Что тебя в нашей глуши не устраивает? – поинтересовалась Гамаюн.

– Всё не устраивает. – сказала Сирин. – Я должна в палатах княжеских сидеть. С серебра есть.

– На золото гадить. – подтвердила Гамаюн.

– Заткнись! – выкрикнула Алконост.

– Заткнись! – хором ответили Гамаюн и Сирин.

– Ветки. – сказала Сирин. – Кругом одни ветки. Только ветки.

– Это лес. – заметила Гамаюн, зубами пытаясь вырвать клеща. – В лесу и ветки.

– Именно. – сказала Сирин. – Лес. Почему я должна сидеть в лесу?

– Почему ты должна сидеть в палатах княжеских? – поинтересовалась Гамаюн.

Сирин оглядела себя.

– Потому что у меня есть груди. – решила она. – Я птица с сиськами. Я чёртова птица с чёртовыми сиськами. Я такая одна.

– У меня тоже есть груди. – хмыкнула Гамаюн. – И даже у неё. – кивнула она на Алконост. – Мы такие три одни. То есть мы такие три трое.

– Заткнись! – отозвалась Алконост с некоторой нежностью.

– Заткнись. – сказала Сирин. – Мы все такие одни. Мы все должны с серебра есть.

Гамаюн встряхнулась так, что все перья встали дыбом, а на землю посыпались белёсым дождиком высохшие паразиты.

– Но мы в лесу, – заметила она, – если мы кому-то и должны есть с серебра, он нам явно простил.

– Я вещая. – настаивала Сирин. – Зачем я вещая, если никто не слышит?

– Я слышу. – снова хмыкнула Гамаюн. – Даже она слышит.

– Заткнись!

– Заткнись!

– Я так думаю. – сказала Гамаюн. – Кому мы понадобимся, тот за нами придёт.

– А я так думаю, – сказала Сирин, – что если так, то можно хотя бы знак повесить. Чтобы знали.

– Там есть знак. – сказала Гамаюн, подумав. – Туда пойдёшь – коня потеряешь. Сюда пойдёшь – богатство обретёшь. Поворот направо через семь вёрст – голову сложишь.

– А мы в какую сторону? – спросила Сирин.

– Коня потеряешь.

– Потеряешь?… – усомнилась Сирин.

– Потеряешь, потеряешь. – успокаивающе кивнула Гамаюн.

Сирин помолчала.

– Пророчество должно сбываться. – сказала она, оглядываясь. – Чтобы коня где-то потерять, его надо туда довести. Как сюда коня довести?

– Всё равно потеряешь. – упорно сказала Гамаюн. – На восьмом ходе, цэ-шесть – це-три.

– Заткнись!

– Да заткнись ты!