Текст книги "Книга Натаниэля"

Автор книги: Полумрак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

CII.

– Значит так, – сказал Иисус, окидывая апостолов суровым взглядом, – Я – Альфа и Омега. Всем понятно? Вот ты, – сказал Он, наставляя палец на Петра, – будешь Бета. Ты – Гамма. Ты – Пи…

– Я не хочу быть Пи! – воскликнул Павел. – Я хочу быть Дельта.

– Будешь Пи. – сказал Иисус коротко. – Только не спорить.

– А я кто буду, Иисус? – спросил Иоанн кротко.

– Никаких имён! Я же сказал, называй меня Альфа! Или Омега. – воскликнул Иисус. – А ты – мистер Дзета.

– А почему у Тебя два имени, а у нас всех только по одному? – поинтересовался Пётр. – Вроде букв должно на всех хватить, если по две. И даже останется одна.

– Так мне тут! – сказал Иисус. – Либо мы будем делать то, что говорю Я, либо мы будем делать всё неправильно.

– По-моему халдей отхлёбывает из каждого стакана, – прошептал Иуда, – глядите – вот вино на стенке.

– На моём нет… – сказал Фома, разглядывая бокал.

– Так ты ж воду пьёшь… – прошептал Иуда. – А я филадельфийское вино.

– Закончили? – спросил Иисус. – Ты будешь Пси, а ты Фи.

CIII.

– Не знаю, – сказал Иоанн, флегматично потягивая вино с водой, – я лично никаких разбойников вообще не видел…

– Это потому что тебя там не было! – воскликнул Лука.

– Ну мало ли, – сказал Иоанн, – меня много где не было, и что?

– Я тебе серьёзно говорю, они Его поносили! – воскликнул Матфей. – Кричали «что же Ты, сойди с креста, и нас заодно сними»…

– Интриги нет, – сказал Лука задумчиво, – давайте лучше так. Один Его поносит, говорит ему всяческие гадкости, а второй внезапно во всём кается, говорит что-нибудь значительное и умирает спасённым.

– Слушай, ты чё, женский роман пишешь? – воскликнул Марк. – Чего такого может сказать разбойник, тем более прибитый гвоздями? Просто – разбойники. Это часть пророчества. Они не должны что-то говорить, это нехарактерно для разбойников, понимаешь? Целостности характера не будет.

– Мы так никогда не закончим, – сказал Иоанн, – давайте уже что-нибудь решим, а?

– Он может сказать, что недостоин, – не сдавался Лука, – что его распяли за дело, а Учителя – просто так, поэтому все люди сволочи.

– Странное у тебя понятие о значительном! – ухмыльнулся Матфей.

– Но он же тогда перестанет быть беззаконником! – покачал головой Марк. – И пророчество портится.

– А мне нравится идея, – сказал Иоанн, – почему нет-то? Кто-нибудь его имя записал?

– Чьё?

– Ну разбойника, чьё.

– Марк записывал! – сказал Матфей. – Марк, ты имена записал?

– Да я вообще отошёл как раз! – воскликнул Марк. – Я не слышал, что они говорили.

– Ну а чё ты тогда споришь?! – воскликнул Лука.

– А почему ты сам-то не записывал? – воскликнул Марк.

– У меня грифель сломался! – сказал Лука. – Вот, видишь?

Лука вытащил два обломка грифеля и продемонстрировал их апостолам.

– И что?! – воскликнул Марк. – Что, сломанным грифелем писать нельзя?! Это чёртов уголь, он пишет всегда! Ты просто хотел у меня сдуть, как всегда!

– Ну как наша группа мозгового штурма? – спросил Пётр, входя в помещение. – Вы скоро, нет?

– Согласовываем детали! – сказал Иоанн, лучезарно улыбаясь. – Мы уже в самом конце.

– Красок не забудьте дать! – сказал Пётр. – Ярче, выпуклее. Давайте, заканчивайте скорее.

Он вышел. Четверо апостолов вздохнули.

– Все нас учить будут… – пробормотал Марк.

– По сравнению с ним даже Лука писать умеет… – сказал Матфей.

– Несмотря на последнее замечание, – сказал Лука, надувшись, – я с вами согласен.

– Ребята, давайте правда заканчивать, а? – сказал Иоанн. – Время позднее. Мы уже два часа на это потратили.

– Ну извините, что не леплю абы как! – воскликнул Лука.

– Да, ты лепишь не абы как, а с особым умением… – сказал задумчиво Матфей.

– Да, это чё-то вроде таланта, – подтвердил Марк, – особого, извращённого, но таланта. Лука, ты уже вычеркнул щенков и котят?

– Не понимаю, чем вам не нравятся щенята и котята, – сказал Лука, – они символизируют Его добродушие.

– Не шлялись за Ним щенки! – взорвался Марк. – И Он не подпевал по утрам маленьким синим птичкам! Он не называл римлян «голубчиками»!

– Ну извините, – сказал Лука, – что пытаюсь писать хорошо.

Иоанн покачал головой.

– Если сейчас уважаемый Марк перестанет душить уважаемого Луку, давайте попытаемся закончить? Знаете, в отличие от вас у меня есть ещё и личная жизнь!

CIV.

– Ну может быть, – сказал Одиссей задумчиво, – сейчас это и кажется хорошей идеей. Понимаешь, песочек, ветерок шевелит волосы, в отдаленье сверкают костры лагеря… Но внутри-то этой штуки будет тесно и душно…

– В тебе погиб плохой поэт. – сказал Натаниэль. – Сколько вы тут уже торчите?

– Ну… – протянул Одиссей, кончиком меча рисуя что-то на песке. – Десять лет, наверное?

– Ну вот видишь. – сказал Натаниэль. – Самое время заключать мир. Что такое несколько часов духоты против десяти лет. Нет, разумеется, чем больше пройдет времени, тем прекраснее станет Елена… И сына тебе воспитывать не придётся, вернёшься как раз к внукам…

Одиссей вздохнул.

– Ну из чего мы его сделаем-то, а? – сказал он задумчиво. – Просто возможностей таких у нас нет.

– Это мелочи. – сказал Натаниэль. – Главное принцип. Вы залезаете внутрь, они его ввозят в город, вы выскакиваете с криком «Сюрприз!»

– А они нас не перебьют там же? – спросил Одиссей.

– Зачем?! Объясните, что пришли с миром. Выпьете и все вместе его съедите.

– Нет, погоди, – сказал Одиссей, – это совсем не мелочи. Чтобы сделать такой большой торт, нужно до чёрта много муки, яиц, сахара… всей этой ерунды. И большая такая печь. И чем мы будем взбивать крем?

Натаниэль закатил глаза.

– Тоже мне, хитрейший из людей. Я тебе дал основу, а ты дальше думай сам! Тебе что тут, не надоело?

– Надоело, – кивнул Одиссей, – домой охота.

– Или ты против мира? – продолжил Натаниэль.

– Я за мир! – воскликнул Одиссей. – Любой ценой.

– Ну тогда думай сам.

Одиссей подумал.

– А знаешь, необязательно же большой торт. Мы можем приделать четыре ноги и голову к кораблю, чтобы вышло какое-нибудь животное, и подарить его им… И места на всех хватит…

– Ну это совсем не то… – протянул Натаниэль. – Теряется вся идея. Вот торт…

– Нет, нет! – воскликнул Одиссей. – Ну что торт? Съели и забыли. А тут – целая статуя. Залог мира. Мост дружбы. А торты раздадим солдатам. Маленькие торты, как раз для вечеринки. У, пробовал, как наш повар готовит пирог с сыром и бобами? Останется на века как сувенир… Статуя то есть, не пирог. Точно, мы так и сделаем. Запрёмся изнутри, а они полезут посмотреть чё там – и тут мы кааак сюрпризнем оттуда… Слона там сделаем… Или пфссс…

– Сделали что? – удивился Приам.

– Подарили. – объяснил Натаниэль.

– А зачем?! – воскликнул Приам поражённо.

– В знак примирения. – сказал Натаниэль, выпуская колечко дыма.

– И что нам с ним делать? – воскликнул Приам.

– Чё хотите, то и делайте. Он теперь ваш. – сказал Натаниэль.

– Ну… Может, сжечь?… От греха-то подальше.

Натаниэль прикинул количество злобных, вспотевших людей, уже трое суток запертых в подарок, помножил его на количество сыра и бобов, приходящихся на каждого солдата…

– Не надо подальше от греха. – сказал он твёрдо. – Вдруг взорвётся?

– Ну… – Приам задумчиво поковырялся в носу. – Может, тогда покрыть лаком?

Натаниэль ещё раз прикинул – на сколько хватит воздуха в гигантском деревянном коне, если его покрыть лаком.

– Это можно. – сказал он. – Только у меня такая идея. Он уже три дня стоит за оцеплением и под стражей, да? Ты ж к нему никого не подпускаешь.

– Ну вдруг украдут, – объяснил Приам, – народ у нас такой, ловкий…

– Ну ты бы вырезал в днище дверь и устроил бы внутри музей мира. Или музей залога дружбы. Между народами.

– С диорамой? – обрадовался Приам.

– Ну это как ты хочешь.

– Всегда хотел завести диораму, – сказал Приам, – знаешь, с мелкими фигурками из гипса и домками из папье-маше…

– Ну и флаг тебе в руки.

Натаниэль ещё раз задумался.

«Три дня – когда-же-эти-тупые-козлы-откроют, четыре дня – выйду-всех-поубиваю, пять дней – убери-ногу-а-то-сам-уберу… Э, нет, так можно и передержать…»

– Ну вот завтра с утра и займись. – сказал он, лучезарно улыбаясь. – Я рад, что ты нашёл себе миролюбивое занятие по душе. Ты же знаешь, как я не люблю, когда люди дерутся, убивают друг друга, когда улицы залиты кровью…

– Я это знаю? – поразился Приам.

CV.

– Нет, – сказал Фома, качая головой, – неубедительно.

– Это почему это?! – спросил Иисус.

– Потому что прибивать за ладони нельзя. Веса не выдержат.

– Ты что, дырок не видишь?! – воскликнул Иисус, размахивая перед носом Фомы руками. – Вот, смотри! Я тебя вижу!

Он посмотрел на сомневающегося Фому сквозь свою кисть.

– Ну дырки я вижу. Но что они от гвоздей, которыми Иисуса Христа прибили к кресту – не вижу.

– А я кто по-твоему?! – поразился Иисус.

– Вот в этом вся загвоздка. – сказал Фома задумчиво. – То есть понимаешь, Иисус умер на кресте, да, то есть я знаю, что Он мёртв. А Ты похож на него, но дырки-то не там.

– По-твоему, Я некто, кто притворяется Иисусом, и для Я этого специально пробил себе насквозь обе руки и обе ноги?!

– Ну всякое бывает, правда? – сказал Фома. – Я же тут сравниваю две возможных правды – что Ты умер на кресте и воскрес и что на кресте умер кто-то ещё, а Ты себя за него выдаешь. Нет доказательств ни за, ни против.

Иисус уселся на землю.

– Не сдвинусь с места, пока он не поверит. – объявил Он. – Учтите, Я так долго могу сидеть. Вознесение откладывается.

– А ну прекрати! – прикрикнула Мария Магдалина на Фому. – Тебе дырок мало? И честного слова?

– Но дырки-то не там! – воскликнул Фома. – Прибивать должны были через запястья, а не через ладони. Почему Тебя прибили за ладони?

– Я откуда знаю! – сказал Иисус с земли. – Ты думаешь, они там спрашивают – «как Вам будет удобнее» или «выбирай Сам»?

– Да ты на запястья Его посмотри, – сказала Магдалина, взяв Христа за руку, – они же тоненькие! И Сам Он худенький!

– Ну не знаю… – протянул Фома. – Всё равно бы Ты не удержался.

– Я старался. – сказал Иисус. – О, как Я старался не свалиться! Теперь веришь?

Фома пожал плечами.

– Ну считай, что да. – сказал он.

Иисус встал.

– Я же вижу, ты сомневаешься. А когда Я вознесусь к небесам, – спросил Он. – тогда ты поверишь глазам своим?

– Это скорее глаза мои поверят, – сказал Фома, – но разве в глазах дело? Если во мне самом и будет вера, то не потому, что Ты мне что-то доказал. Давай я буду верить, несмотря ни на что?…

CVI.

– Так. – сказал Господь. – Так. Ну хорошо. Давайте тогда так. Мужчины налево, женщины направо.

– Ээ… – сказал Натаниэль. – У мужчин всё-таки перевес будет.

– А Я их ещё и поровну делить должен? – спросил Господь раздражённо.

– Считай, я ничего не говорил, – развёл руками Натаниэль, – только Ты должен Сам отделить правых от неправых…

Господь посмотрел на огромную толпу окровавленных протестантов и католиков.

– Так! – гаркнул Он. – Правые налево, неправые направо!

Толпа разделилась пополам – кто-то шагнул вправо от себя, кто-то вправо от Господа.

– …или своих от чужих… – задумчиво сказал Натаниэль.

– Ты уже решай быстрее, да? – сказал Господь нервно. – Люди ждут. Так! По росту построились!… Что?! Нет, по тому, который был! Ничего не знаю, надо было следить за своими ногами. Вот ты, подними голову! Эй, ты оглох что ли? Толкните там его!

– Есть, конечно, предложение, поделить их на католиков и протестантов… – сказал Натаниэль.

Господь фыркнул.

– Так! Те, у которых резаные – налево! Те, у которых колотые – направо! С размозжениями – шаг назад!

– Ну как хочешь, – сказал Натаниэль, – просто тогда делить смысла нет…

– Да… – Господь почесал в затылке. – Кровь опять не оттереть будет. Опять кровавые закаты…

– Красиво… – сказал Натаниэль.

– В полдень-то?… – сказал Господь с сомнением. – А ты куда лезешь? Кто тебе сказал, что это колотая? Отойди немедленно! Встань в сторонке! Нет, зубы не колющее оружие! Найдешь – приставим.

Он прошёлся мимо строя французских душ.

– Ну что, граждане католики-протестанты, хулиганы-мародёры?… Руки вперёд, ладонями вниз. После досмотра разделяться будем.

– Вот тебе, бабушка Медичи, и Варфоломеева ночь. – хихикнул Натаниэль.

– Почему мизинца нет? Ничего не знаю. Найти и показать. Ладонями вниз, я сказал. Переверни. Ногти где? Ничего не знаю. А если под ними земля? Что значит «и над ними»? А… Ну так пойди и откопай! Так! Я придумал.

Господь поднялся на небольшое возвышение.

– Будем проще. Свои становятся справа.

– А не свои? – спросил Натаниэль.

– Решаем проблемы по мере поступления. Так, опять все куда хотят… Право там, куда Я показываю!

– Всё-таки удивительно, насколько Ты всемогущий. – сказал Натаниэль, глядя на длань Господа, – как можно показать направо так, чтобы было не направо с любой точки?…

Господь поменял руку.

– Всё? – спросил Он сурово. – Все встали?

– Это тоже не справа. – сказал Натаниэль. – Настоящее чудо, надо сказать.

Господь закатил глаза. Над толпой искалеченных мёртвых появилась табличка «Свои».

– Теперь точно всё! – воскликнул Он. – Всем спасибо.

CVII.

– Кровопийцы! – воскликнула Вошь. – Уроды. Я вам этого никогда не прощу.

– Я тут причём?! – удивился Сатана. – Я тебя не придумывал.

– Нет, ну ты подумай, с самого начала всё так испохабить… – сказала Вошь угрюмо.

Натаниэль развёл руками.

– Ну должен же кто-то этим заниматься. – сказал он. – Я, между прочим, от своей конкретной эволюции тоже не в восторге. И ниша моя могла бы быть попросторнее и посветлее…

– А если я летать хотела? – сказала Вошь. – Если я о небе мечтала?

Натаниэль хотел что-то сказать, но передумал.

– Я, конечно, понимаю, да, – сказала Вошь, – все профессии важны, выбирай на вкус… Но это-то просто мерзко!

– Опять у тебя ко мне претензии! – сказал Натаниэль. – Я ещё раз повторяю, я тут – ни при чём.

Вошь недовольно пожевала губы.

– Ну хорошо, – сказала она после паузы, – мне хотя бы положен чёрный плащ?…

– Чё положено?! – поразился Натаниэль.

– Ну плащ. – сказала Вошь, пытаясь показать на себе. – С алой подкладкой. И причёска такая высокая, с проседью…

– Нет. – сказал Натаниэль. – Это вряд ли.

– Ну ладно… – вздохнула Вошь. – Но знаешь ли, не об этом я мечтала. Никогда не хотела таиться в темноте, хищно изогнув спину, набрасываться на невинную жертву внезапно, терзать её и пить её горячую кровь, мрачной тенью пугать из угла…

– Э-э. – сказал Натаниэль с удивлением. – По-моему это тоже немного не твоё.

– А что тогда моё?! – воскликнула Вошь.

– Верхушка пищевой пирамиды. – сказал Натаниэль. – Человек ест всех, а ты будешь есть человека.

Вошь ещё раз сделала паузу.

– Не из засады?… – уточнила она.

– Нет.

– Тогда хорошо. – сказала Вошь. – Но я надеюсь, что ты передашь Ему, что я чрезвычайно недовольна.

– Он просил передать тебе, что, хотя ты и чрезвычайно недовольна, это не снимает с тебя обязанности исполнять свои обя… ну, в общем, вести себя подобающе. У тебя есть миссия, ты должна её выполнять.

– У меня ещё и миссия есть?…

– Несомненно. Миссия. Стратегия. Это теперь у всех есть. Представляешь, что будет, если ты будешь плохой Вшой? Люди скажут: «Какая же это вошь? Где эпидемия брюшного тифа? Где эти маленькие весёлые точки внизу живота?…» Люди очень не любят, когда что-то идёт не так, как должно.

– Ладно, ладно… – сказала Вошь. – Но дружелюбности от меня могут не ждать. Это всё слишком грустно, чтобы я ещё вела себя как дельфин. Либо деловые отношения строго в рамках пищевой пирамиды и взаимного регулирования популяций, либо нежная привязанность. Одно или второе. Либо, либо.

CVIII.

Это, дорогие дети, рождественская сказка. В ней будут три призрака, в ней кто-то кардинально перевоспитается, один ангел получит крылья и – в ней будут мыши.

На холме стоял дом. И в доме было так тихо, чтоб было слышно каждый мышиный шорох. Мышиные шорохи, дети, издавали мыши. Маленькие серые мышки с маленькими розовыми ушками и длинными голыми хвостами.

О, нет, конечно. Хвост был только у одной мыши. У второй мыши хвоста почти и не было. То есть возможно где-то он и был, но в привычном для хвоста месте – прямо за мышью – хвоста не было.

Если вы уже умеете считать до двух, дети, вы поймете, что всего мышей было две.

– …корка сыра. – сказала Первая Мышь. Она не произносила троеточия вслух – возможно, она просто продолжала свою фразу? – Паршивая корка сыра. Какая-то дурацкая буколика! У меня от сыра понос.

– Ш-ш! Топай тише, – сказала Вторая Мышь. Хвоста не было у неё. – а то сейчас всех перебудим.

– Как насчёт ветчины и оливок? – сказала Первая Мышь. – По-моему прекрасное сочетание, ветчина и оливки. Конечно, пикули…

– Тише! – ещё раз шикнула на неё Вторая Мышь.

– Слушай, отвали, а? – сказала Первая Мышь раздражённо. – На дворе треклятое Рождество! Мы – треклятые мыши! В доме тихо! Мы должны шуршать, чтобы было слышно – как тихо в доме.

– Я лично никому, кроме себя, ничего не должна. А себе я должна пожрать. – сказала Вторая Мышь тихо. – Можешь шуршать в своё удовольствие.

– Да я тоже пожрала бы с удовольствием! – сказала Первая Мышь, двигаясь вдоль стенки в сторону кухни. Голос её дрожал в такт частых шажков. – Только не думай, что я из этих мышей с телеграфным мышлением, «пожрать – поспать – потрахаться – пожрать – поспать – пожрать – потрахаться»…

– Ээ… – сказала Вторая Мышь, стараясь не отставать. – Я вообще об этом не думала. Сейчас я хочу пожрать и отправиться спать, понимаешь? Не подводя под это никакой базы. Давай философию на потом. И двигайся потише.

– Да кого мы будем разбудить?! – воскликнула Первая Мышь, останавливаясь и разворачиваясь.

– Можем разбудить.

– А? – спросила Первая Мышь неуверенно.

– Что? – пискнула Вторая Мышь.

– Правильно говорить «можем разбудить». – сказал чей-то голос, похожий на текучий мёд. Возле мышей, подняв небольшое облачко старой пыли, шлёпнулся ломтик ветчины. Мыши исчезли, умело продемонстрировав, дети, где же находится таинственный «наутёк».

Говоривший тяжело вздохнул. Он был скрыт темнотой.

– Ладно, парни, – сказал он кому-то, – план вы знаете. Сперва ты, потом ты, потом ты, действуем в соответствии со сценарием. Как только я спущусь, вы идите прямо за мной. Положи яблоко!

– Прости, босс… – сказал виноватый голос.

Первый голос ещё раз тяжело вздохнул.

– Во-первых, я не босс… Он – Босс. Меня не вплетайте. Во-вторых, ничего не трогайте… – щёлкнула зажигалка, освещая круглые стёклышки очков и блестящие за ними глаза. -…пока я не разрешу. – Оранжевый огонёк сигареты описал дугу в темноте. – Давайте сразу разберёмся, кто готов, кто нет?…

Раздалось трёхголосое меканье.

– Ладно. Теперь уже поздно. – вздохнул говорящий ещё раз. – Только особо не старайтесь. Чем больше стараетесь, тем хуже у вас выходит.

Короткое шипение – и сигарета исчезла в наполненной водой мойке.

А наверху, дети – да, да, наверху, потому что в этом доме было два этажа, дети – спал человек. Он снимал этот дом и, соответственно, жил в нём. Спал он беспокойно – потому что его немного мучила совесть – совсем чуть-чуть, потому что ему снился тревожный сон – не ночной кошмар, а так, нечто тревожное, без особого сюжета, и последние две минуты – потому что его пытался растолкать пахнущий табаком щуплый паренёк в очках.

– Алло! Алло! Очнись уже! – крикнул он на ухо спящему.

Хозяин дома уселся в кровати, мотая головой.

– А? Чё? – пробормотал он.

– Чё-чё… – паренёк отпустил его и уселся в глубокое кресло у камина (да-да, дети, там был и камин! в целом это был большой и старый дом). – Я, конечно, не требую, чтобы ты хлопнулся на колени и крикнул «О мой повелитель, какая честь!»… И чёрного козла можешь не зарезать. Ну ты мог бы хотя бы встать, нет?…

– А? Кто тут? – воскликнул хозяин, размахивая руками.

– Поправочка. – сказал паренёк, отворачиваясь в сторону и глядя не на сидящего на кровати человека, а прямо на нас с вами, дети! – Хозяин тут всё-таки я. Во всяком случае, хозяин ситуации. Мы продолжим, если вы не против. Привет, дети.

– Сними шоры-то, – сказал он со смешком, – а то так до утра шарить будешь.

Сидящий на кровати стянул с глаз розовую повязку с мелкими кружевами по краям.

– А, это ты. – сказал он уныло пареньку. – О мой повелитель. Какая. Честь. Чё надо?

– С днём рождения. – сказал о его повелитель. – И счастливого Рождества, Скруджи. Счастливого Рождества.

Скрудж спустил ноги с кровати и попытался нашарить тапки.

– И что случилось такого, что надо вламываться и будить меня в… – он посмотрел на висящие на гвоздике карманные часы, – в одиннадцать вечера? Я только в полдвенадцатого лёг спать!

– Тебе могло показаться, – сказал паренёк, – или уже одиннадцать утра?…

Скрудж приложил часы к уху.

– Нет, скорее ты их перевёл. – сказал он. – Между прочим, теперь мне придётся выставлять их у часовщика, а это четыре пенса и минут двадцать времени…

– Не трогал я твоих часов, дорогой, – сказал паренёк, снова закуривая, – сейчас действительно одиннадцать вечера. Целый час до Рождества. И до твоего дня рождения.

Скрудж закашлялся.

– С девяти до шести… – сказал он. – С девяти до шести, и ты это прекрасно знаешь.

– Что?… – паренёк, казалось, удивился, но ненадолго. – А. Нет, что ты. Совершенно неформальный визит. И о деле я с тобой говорить не буду. Кстати, как идёт…

– Что?

– Неважно. – сказал паренёк. – Видишь, мы не говорим о деле.

– Тогда зачем ты тут, Враг Рода Человеческого?… – проворчал Скрудж, запахивая халат и подходя к камину.

Взяв кочергу, Скрудж слегка разворошил едва тлеющие угли. Тусклое багровое сияние озарило лица двоих.

– Зови меня Натаниэль. – сказал сидящий. – И я уже сказал – я с неформальным визитом.

Скрудж уселся в кресло напротив и протёр глаза.

– Если бы ты не был Сатаной, я бы вышиб тебя…

– Знаю, – сказал Натаниэль и снова хихикнул, – но во-первых, я Сатана. И ты не станешь этого делать. – Лёгким щелчком он отправил окурок сигареты в камин и вытащил ещё одну.

– Ты мой лучший клиент, Скруджи, – сказал он весело, – и мы посовещались…

– Кто – мы?… – перебил его Скрудж.

– Неважно. – сказал Натаниэль. – Он и я. Я и Он. Какая разница?… Так вот, мы посовещались…

– Он?… – спросил Скрудж. – Ты сказал «он» или «Он»? Потому что мне послышалось, что ты сказал – Он, с прописной буквы…

– Не говори ерунду. – сказал Натаниэль. Веселья в его голосе больше не было. – Как можно говорить вслух прописные буквы? В общем, мы награждаем тебя путёвкой. Ты отправишься в путешествие.

– Ммм… Нет. – сказал Скрудж. – Я останусь тут, спасибо. Завтра с утра я отправлюсь на работу и буду продолжать трудиться. Понимаешь? Работа – труд – успех. Безделье и праздность – нищета.

– Я-то понимаю, Скруджи, – сказал Натаниэль раздражённо. Воздух между собеседниками уже был сизого цвета от дыма и Скрудж кашлял всё чаще, – я своими глазами наблюдал жизнь одного бездельника и бродяги, который жил в нищете. И Он действительно плохо кончил…

– Вот опять… – просипел Скрудж. – Опять большая буква…

– …А вот ты, милый, кажется не понимаешь. – Натаниэль протянул руку и одним пальцем поддел подбородок Скруджа. – Выбора у тебя нет. Тебе просто придётся.

– А если я буду сопротивляться и кричать? – спросил Скрудж, задирая подбородок всё выше и выше, стараясь избежать острого ногтя Натаниэля.

– Так и проведёшь всё путешествие, – сказал Натаниэль спокойно, – сопротивляясь и крича. Если, конечно, не успокоишься.

– А если я привяжу себя к постели? – спросил Скрудж.

– А, это пожалуйста. – сказал Натаниэль. Убрав руку, он снова отправил окурок в камин. – Да, ещё. Если вдруг усвоишь из своего путешествия какой-то моральный урок – ради Бога, не лезь ко мне за разъяснениями, хорошо?…

– А это будет путешествие с моральным уроком?… – спросил Скрудж, потирая подбородок. Пальцы его окрасились несколькими каплями крови.

– Надо полагать. – Натаниэль кинул в рот пластинку жвачки и подмигнул Скруджу.

– А не моральный урок насчёт девушек в травяных юбках, тропических коктейлей, солнечных пляжей?… – уточнил Скрудж.

– Нет, не думаю. – Натаниэль взял со стола оставленные Скруджем часы и постучал по ним ногтем. – Не совсем рождественская тема. Скорее что-то на тему Рождества. – Он поднял часы за цепочку, слегка покачал. – Вот посмотри, хотя бы на эти часы… Видишь, даже при тусклом свете камина видно, что они сделаны из золота… Посмотри… какой блеск… золотой… следует за тобой… Ты хочешь спать… Блеск золота заполняет твоё сознание… Ты хочешь спать и видеть сны о золоте…

Внезапно он зашипел от боли и схватился за ухо.

– Хорошо, хорошо, сны о маленьких счастливых птичках и оленях… отпусти ухо! Сейчас ты спишь… и проснёшься только тогда… когда услышишь слово… услышишь слово… ПОДЪЁМ!

Скрудж рванулся вверх, стукнулся плечом, рухнул назад в кресло и начал похрапывать.

Натаниэль, потирая ухо, вышел из спальни и побрёл вниз по лестнице.

– Совсем лишнее было… – ругался он вроде бы сам с собой, – а Ты как думал? Конечно больно… Что? А я думал, золотой… Нет, какой «сам заснул», на меня эти трюки не действуют… Ну, зевнул, так сколько я не спал-то?…

Проходя мимо кухни, он махнул рукой таившимся там голосам.

– Давайте, товарищи, – сказал он вяло, – как я вам сказал…

Он доплёлся до окна, выходящего на задний двор, уставился в него. Закурил.

Пфф. Пфф. Пфф. Кто-то жарко дышал ему в затылок.

Повернувшись, он увидел три человеческих фигуры, с ожиданием глядящие на него.

– И? – спросил Натаниэль с заметным раздражением. – Мы чего-то ждём? Может, третьего пришествия? Оно только через месяц.

– Ну… Босс… Э… Не босс… Ты же сказал, идти прямо за тобой…

– Наверх! – крикнул Натаниэль. – Вот ты! Быстро наверх! Через потолок! Хоп-хоп-хоп!

Одна из фигур исчезла.

Натаниэль открыл окошко. Порыв холодного ветра принёс в комнату пару снежинок, стук колёс о покрытый льдом булыжник и запах горячего хлеба.

– Чуете чем пахнет? – вздохнул Натаниэль.

– Чем, босс? – с готовностью спросила одна из фигур.

– Хлебом? – спросила вторая.

– Непрофессионализмом. – сказал Натаниэль, выбрасывая бычок в окно. – Не-про-фес… сион… ализимом. Не знаю как тут промежутки ставить.

– Очень похоже на запах хлеба. – сказала вторая фигура неуверенно.

Натаниэль закрыл глаза.

Скрудж открыл глаза.

– Уфф. – сказал он сам себе, поднимаясь и шаркая по комнате. – Ужасный сон. И очень, очень бессвязный… А ты уверен, что это был сон?… Да, конечно… Мне приснился Сатана, вошедший в мою комнату и объявивший, что сейчас меня ждёт путешествие, потом я видел, как маленькие олени и птички убивали друг друга, чтобы обладать золотом, потом кто-то крикнул мне – ПОДЪЁМ… Это был я. Конечно это был я! Кажется, я ещё не проснулся, я говорю с самим собой и не… Уф!

Скрудж ткнулся носом во что-то шершавое и пахнущее свечами и – упал на собственную кровать.

– Это потому, что ты говоришь не с собой, а со мной. – сказал весёлый голос. – Спасибо, что утёр нос о меня. Кстати, это крикнул я.

– Крикнул что?… – спросил Скрудж удивлённо.

– ПОДЪЁМ! – крикнул весёлый голос. С потолка что-то посыпалось.

Скрудж заморгал. Перед ним стоял кто-то, похожий на ребёнка – но на большого, толстого и в общем-то довольно пожилого ребёнка – с золотыми кудрями. Одет был незнакомец в короткую белую тунику, край которой был украшен веточками остролиста.

– А ты кто такой? – спросил Скрудж сурово. – Что за бред?

– Ужасающий, – с готовностью подсказал толстяк, – горячечный, если желаешь. Я – Святочный Дух Прошлых Лет.

– Дух?… – переспросил Скрудж. – Чтобы духу твоего тут не было, дух!

Толстяк захихикал. Прикрыв рот несколькими пальчиками и зажмурившись, он начал, вначале деликатно, затем всё шире, колыхаться вверх-вниз. Из-под прижатых к губам пальчиков доносилось высокое, довольное «пс-пс-пс-пс! пс-пс-пс-пс!». Скрудж почувствовал, что его душа уходит в пятки от этого зрелища.

Он недоумённо обвёл глазами тёмную комнату и обнаружил, дети, что весь свет в ней исходит именно от существа, называющего себя Святочным Духом Прошлых Лет.

– Значит, дух? – спросил Скрудж со вздохом. Он дотянулся до часов, откинул крышку – половина двенадцатого.

Дух мелко-мелко закивал головой.

– Дух, дух. – сказал он. – Можешь звать меня Джек, если хочешь. Или – Джилл. Если хочешь. – Джек-Джилл слегка наклонил голову и подмигнул Скруджу.

Скрудж захлопнул часы и снова – в очередной раз – уселся на кровати.

– Ну что ж, Джек… – сказал он.

– Или Джилл! – напомнил Дух Прошлых Лет.

– Ну что же, Джек! – повторил Скрудж довольно настойчиво. – Я так понимаю, сейчас будет путешествие?…

– Ага. – кивнул Дух.

– Против моей воли?… – продолжил Скрудж.

– Ну тут как посмотреть, – заметил Дух, кокетливо обмахиваясь, – если ты захочешь, оно будет по твоей воле, если же ты против, оно будет против твоей воли, но с другой стороны, если ты захочешь, чтобы оно было против твоей воли, оно по твоей воле будет против твоей воли, хотя конечно ты всегда можешь захотеть, чтобы оно было по твоей воле, и сила разума такова, что хотя и против твоей воли, оно будет по твоей воле, то есть конечно по твоей воле против твоей воли… Ну в общем, да.

Скрудж сунул часы в карман халата.

– Ну, давай. – сказал он, вставая. – Конечно, девчонок в травяных юбках не будет, это мы выяснили, но я не против какой-нибудь баварской деревушки и девушки крепкой, с такой, знаешь, спереди…

– Ой, ну что ты говоришь! – воскликнул Святочный Дух Прошедших Лет, хватая Скруджа за руку, – я конечно рад бы сделать тебе приятно, но нас с тобой ждёт приключение иного рода!…

– Это какого рода? – подозрительно спросил Скрудж, слегка отодвигаясь от пахнущего чем-то сладким Духа.

– Путешествие в прошлое! – радостно воскликнул Дух.

– Ну и? – спросил Скрудж после минутной паузы.

– Что «ну и»? – сказал Дух. – Я думал, ты принесёшь фотоальбом, и мы с тобой ударимся в воспоминания, будем разглядывать снимки твои, где ты в коротких штанишках, с сабелькой или лошадкой на палке, знаешь…

– Нет у меня фотоальбомов. – сказал Скрудж сварливо. – Что-то это непохоже на встречу Рождества, больше похоже на кошмарный вечер с родственниками.

– А ты можешь сказать разницу? – спросил Дух.

Скрудж покачал головой и отошёл к камину, чтобы снова поворошить угли. Комната снова озарилась багровым.

– Прошу прощения, – сказал Натаниэль, просовывая голову в полуоткрытую дверь, – маленькие технические неувязки. Валяйте.

Дух посмотрел на него и отрывисто пожал плечами. Натаниэль мотнул головой. Дух непонимающе покачал головой.

– К окну… – прошипел Натаниэль. – К окну марш… – Улыбнувшись Скруджу, он захлопнул дверь.

Дух подхватил Скруджа под локоть и отдёрнул занавеску. Потом легко открыл заклинившую пару лет назад раму. Порыв холодного ветра бросил им порцию тех же звуков и запахов, что достались оставшимся внизу, только снежинки были другие.

– Это, между прочим, второй этаж. – сказал Скрудж.

– А? – спросил Дух рассеяно.

– Второй этаж, понимаешь. Его строят над первым. Так, чтобы первый этаж был под вторым. То есть второй этаж высоко.