Текст книги "Знакомьтесь, Джо Блэк (СИ)"

Автор книги: palen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Что здесь было?

Он смотрел на беспорядок, потирая лоб, словно пытался что-то мучительно вспомнить.

– Я не знаю. Я вчера почувствовал себя плохо и… кажется… пошел домой. Лег спать и все… Как же болит голова! – он сжал ладонями виски.

Она помогла ему добраться до кресла, стала за спиной:

– Закрой глаза и помолчи, пожалуйста, – не таясь она достала палочку. В этот раз это была не просто головная боль. Таким темно-багряным, неспокойным цветом аура пылала только у тех, кто подвергался магическим пыткам или воздействию ядов. Но это было исключено. Возможно… Нечего было гадать. Надо было использовать Легилименс и выяснить все одним махом.

– Не уходи, – прошептал он. – Приходи когда хочешь, просто приходи. Хочешь, я поклянусь, что не трону тебя, я готов на все, только – не пропадай вот так. Я сперва, – он нервно рассмеялся, – я думал, что бросила – и к черту. Не первая и не последняя женщина. Потом просто скучал, а потом тоска стал невыносимой, я не испытывал такого никогда. Никогда, так…

– Тихо, тихо. Сейчас будет легче, только не открывай глаза, – она водила над его головой палочкой, изгоняя боль, поминая всех богов и Мерлина в придачу, чтобы не навредить, не сделать хуже. Что же она наделала, что она наделала! Не жилось ей спокойно!

– Я согласен быть другом. Черт с ним. Дружба, – он поднял руку, вслепую пытаясь дотронуться до нее. – Я жалок и смешон, но, кажется, я люблю тебя. Ничего о тебе не знаю, но люблю.

– Это – не любовь, – она нахмурилась. – Джо, давай попробуем вернуть тебе воспоминания.

Он открыл глаза, развернулся так, чтобы видеть ее.

Ее пальцы заботливо и нежно перебирали его волосы, унося последние остатки боли, она смотрела в его глаза не отрываясь и реальный мир становился зыбкой, крошащейся по краям иллюзией. Было так заманчиво нырнуть в общую на двоих темноту и забыть обо всем на свете…

– Я прошу тебя. Пожалуйста…

Он резко отстранился от нее, осмотрелся.

– Потом… ты уйдешь?

– Потом, велика вероятность, ты не захочешь меня видеть.

Он смотрел на нее и ей хотелось обернуться невидимкой, закрыться от его взгляда или, наоборот, прижаться к нему, только чтобы не видеть – как он на нее смотрит.

– Хорошо, что я должен делать? – он сел прямо, складка пролегла между бровями. Сегодня, словно в насмешку, в черной футболке и в черных джинсах, уставший от боли, сломленный, но не сдавшийся, он как никогда походил на Снейпа. На профессора Снейпа, со вздохом поправила себя Гермиона.

– Смотри сюда, на огонек, – она вытащила палочку и невербально зажгла свет на ее кончике.

– Лазерная указка, забавно.

– Что? Ах, да, лазерная… это что-то вроде гипноза, тебе может показаться, что я – у тебя в голове…

– Ты все время в моих мыслях, я привык, – он послушно смотрел на палочку.

– Тогда начнем, – она повела палочкой из стороны в сторону, тихо прошептав: «Легилименс».

Она умела скользить по чужим воспоминаниям изящно и почти невесомо, оборачиваясь ветром и облаками. Она знала, что искать, и давно уже не отвлекалась на то, что ее не касалось. Все же она позволила себе посмотреть на их последнюю встречу его глазами и ощутить всю горечь от своего побега. Он видел ее красивее, чем она была на самом деле. Она последовала дальше. Женщина, с мягким взглядом темно-карих глаз, другая женщина, с губами тонкими и бескровными и таким звонким смехом… Гермиона уняла ненужную ревность – как бы то ни было, ее это не касалось. Дальше, дальше. Радости и горести, победы и поражения, друзья и злопыхатели. Ресторан и его открытие, знакомство с Игги, темный дом, рождественская песня и почему-то – страх. Клетушка, с трудом напоминающая комнату, аскетичная обстановка. Снова женщина, даже девушка, чуть младше Гермионы, с серьгой в носу и татуировками. Другая квартира, больница, взгляд на себя в зеркало и понимание, что ничего, никаких воспоминаний не осталось и… Гермиона остановилась перед темной стеной. Дальше она пройти не могла, как ни старалась. Стена была похожа на огромную темную студенистую массу, залившую все вокруг. От нее веяло холодом, если присмотреться – в ее глубине едва различались призрачные силуэты. С таким Гермионе дело иметь не приходилось. Стертая память Локхарта напоминала пустыню, по которой ветер гнал обрывки воспоминаний. Все новое, что он узнавал за день, этот ветер разбрасывал с жестокой последовательностью. Гермиона видела разные стены, которые закрывали воспоминания – невероятно высокие каменные и зыбко прозрачные, словно туман, темные, как ночное небо, и она знала, что делать в таких случаях, но память Блэка была словно погружена в мутный сироп. Только тронь – и утонешь сам, пропадешь, завязнешь. Гермиона поставила якорь и дотронулась рукой до стены. Ее вышвырнуло из разума Джо с такой силой, что все тело тут же отозвалось глухой болью, будто она упала с порядочной высоты на асфальт.

– Гермиона, – он, белее своей самой стерильной формы, стоял рядом с ней на коленях, поддерживая ее голову, – что… что происходит?

– Ты – не обскур. Слава Мерлину, – прошептала она, после чего мир померк.

====== Часть вторая. Джо. Глава 1. Смятение ======

Каждый из нас получил офигительный шанс сварганить себе новую жизнь. Это круто, старик. Вопрос только – как долго она продлится...

Из письма Игнатия Седовского (Игги Седофф) Джо Блэку

Когда-то он такое уже испытывал. Дикая боль, вспышка, не света, а темноты, если возможно такое представить. Он был готов заорать, когда внезапно все кончилось. Он разлепил веки и увидел, как Гермиона оседает на ковер.

– Гермиона… что происходит?

Он рванулся к ней и упал на колени: ноги не слушались, перед глазами все плыло. От злости хотелось кричать в голос, но сил даже на это не было. Черт, ну что за черт!

Она пробормотала что-то непонятное и отключилась, а у него не было сил встать.

– Гермиона!

Он почувствовал основательно подзабытый, но такой узнаваемый страх.

За шесть лет он научился жить так, как живут обычные люди. Он сам создал свое прошлое, в котором было все, что бывает у простых людей – любящие родители, хорошие друзья, интересное дело. Он придумал, что родители мирно умерли от старости, а друзья просто растерялись из-за переездов или по каким-то другим не менее банальным причинам – такое тоже бывает. Тем более, ему везло на людей и потихоньку он оброс связями и знакомствами. Он был дружелюбен, обходителен, остроумен, невольно копируя главных героев популярных фильмов, он был открыт, понимая, что все равно беззащитен перед прошлым: если кому-то захочется его убить, он не сможет помешать, так что толку переживать? Он нашел дело по душе и был уверен, что однажды найдет и женщину, которая станет частью его жизни. И он подумать не мог, что захочет, чтобы этой женщиной стала Гермиона.

Как только она обратилась к нему тогда, на улице, он почувствовал смутную тревогу, интуиция – а только ей он доверял на все сто – взвилась пожарной сиреной, что эта девушка не случайно оказалась тут, не случайно встретилась, но вместо желания тут же избавиться от нее, тем более это было проще простого, он зачем-то зазвал ее к себе домой. И тут его не покидала эта двойственность: тревога, которая могла обернуться настоящим страхом и вместе с тем неуместная радость из-за того, что Гермиона пришла. Рядом с ней непроницаемый мрак, окутывавший его прошлое, становился не таким плотным, шел трещинами и казалось – сделай усилие и все вспомнишь. Если б он только хотел. Но теперь – он не хотел. Те времена, когда он готов был отдать все, только бы понять, кто он такой на самом деле, давно остались в прошлом. Теперь он – Джо Блэк. Он – удачливый парень, без пяти минут бизнесмен (Игги уже заводил разговор о партнерстве). У него есть все, о чем несколько лет он только мечтал. И теперь он боялся, что стоит вспомнить себя настоящего и эта спокойная, сытая, стабильная жизнь рухнет.

Джо выдохнул, поднялся и, все еще чувствуя ломоту во всем теле, поднял и переложил Гермиону на диван, а сам, напоминая себе старого деда, поплелся на кухню. Выпил ледяной воды прямо из-под крана, и, прихватив минералку и пару стаканов, вернулся в комнату.

Гермиона приходила в себе: она лежала, сжимая ладонями виски и не открывая глаз.

– Держи, – он плеснул в стакан воды, – в фильмах это лучшее средство от обмороков, в жизни – не знаю, – свой голос показался ему чужим. Так бывало, восстановленные с большим трудом связки иногда не слушались.

– Спасибо, – она села на диване, он опустился рядом.

– Ты как? И что это было? Почему тебя выключило? Ничего себе – гипноз.

– Это не гипноз, это…

– Потом поговорим, – поспешно перебил он ее. – Отдохни. Я понимаю, происходит что-то странное, но я не хочу знать – что. Не сейчас.

Она упрямо покачала головой:

– Твоя головная боль – она сама по себе не пройдет, будет хуже. Но мне не все ясно, я думаю…

– Нет, не сейчас, – он привлек ее к себе, прижал, позволяя руке скользнуть вверх по спине, к тугому пучку, освободить волосы от шпилек, вдохнуть ее запах и ожидая, что сейчас она оттолкнет его.

Сумерки становились гуще, комната в красноватом отблеске заходящего солнца казалось ему чужой.

– Я бы хотела ошибаться, – пробормотала Гермиона, он едва смог разобрать слова.

– Ты не хочешь, чтобы я оказался – им, твоим учителем…

– Я бы хотела, чтобы все было иначе, совсем все.

– Чтобы мы не встретились?

Он нашел ее губы, поцеловал, стараясь быть нежным, хотя никогда и ни с кем таким не был. Он боялся ее спугнуть, он чувствовал, как под тонким свитером напряжены ее мышцы, она была готова оттолкнуть его и снова уйти, но она, он хотел в это верить, не хотела уходить.

– У нас есть только этот вечер. Завтра ты мне все расскажешь и я… я соглашусь. Попытался убежать от судьбы, не вышло, ладно уж, – прошептал он, – но сейчас позволь мне быть просто Джо и не думать ни о чем? – он не стал дожидаться ответа, снова целуя ее.

Она была из тех людей, для которых слова и обещания – не пустой звук. Она была цельной – ценное качество, редкое и такое притягательное. В ней чувствовалась сила, огромная сила и он робел перед ней и даже привычные уловки мужчин всех времен и народов – объявить ее такой нежной и слабой – не срабатывали. Он сдавал позиции без боя, позволяя ей проникать в его мысли, в его кровь, в его жизнь. Он не представлял, что можно влюбиться так, по-детски быстро и по-стариковски глубоко, когда жизнь без вот этого, одного из миллиарда, человека теряет смысл. Он повторял себе, что это пройдет, что раз это настолько остро, то значит – не может длиться вечно! Но вчера он чуть не умер, окончательно приняв, что Гермиона ушла навсегда и он ее не увидит. Он ругал себя за поспешность, ругал за неторопливость, ругал, что вообще заговорил с ней, что позвал к себе, что отпустил. Он был готов на все что угодно, только чтобы увидеть ее снова. В результате он приполз домой, чуть живой от боли, уверяя себя, что это просто вирус и… и позволил боли поглотить себя без остатка.

– Джо… – она отстранилась от него. Он не видел ее лица, но мог поклясться, что она серьезна и собрана. – Ты сам пожалеешь о том, что…

– Что был несдержан? Я пожалею, если отпущу тебя.

– Нет, так нельзя…

– Нельзя… – он соглашался с ней, но его руки так требовательно скользили по ее плечам, по ее спине и она выдохнула, сдерживая стон, едва слышно, но от этого звука закружилась голова. Он сдерживался, Бог свидетель – сдерживался, нежно оглаживая колено, губами едва касаясь шеи, молча, чтобы не сказать глупость, которая разрушит их хрупкое единение. И все же она, тяжело дыша, вырвалась из его объятий.

– Мне кажется, я схожу с ума, – она отошла к окну.

Злость – не на нее, на того, кем он, возможно, когда-то был, поднялась горькой волной.

– Скажи, почему ты пришла сегодня? Именно сегодня. Это совпадение?

– Да, – она повернулась к нему. Было странно разговаривать в полутемной комнате, почти не видя друг друга, но ни он, ни она не торопились включать свет.

– Ты вернешься? – он почти жаждал услышать «нет», чтобы позволить злости и отчаянью выплеснуться на волю.

– Да, я не могу тебя оставить, пока мы не решили, что делать дальше с твоей памятью.

Как спокойно звучал ее голос. Никаких сомнений!

– Значит – милосердие? Сострадание к больному, вот и все, что ты испытываешь? – теперь к злости примешивалась обида.

– Ты мне не безразличен, – сказала она все тем же ровным тоном. Господи, пойми женщин! Попробуй понять хоть одну из них!

– Тебе, думаю, в той же мере не безразличны многие… пациенты. Я понимаю, что не имею права рассчитывать на большее, – он надеялся, что его голос был таким же спокойным, как у нее.

Ему вспомнился фильм о связи взрослого китайского богача и бедной юной белой девчонки. Он смотрел и недоумевал, как эта пигалица быстро скрутила в бараний рог взрослого и неглупого мужика. Теперь можно было только удивляться собственной быстрой капитуляции.

– Ты достоин большего, чем милосердие. Ты сильнее, чем думаешь…

Вот только не это, только не эти избитые, банальные фразы о том, что он достоин лучшего!

– Сильнее? – он подошел и встал рядом с ней, близко, но не касаясь, – куда девается моя сила, когда тебя нет рядом? Ладно, хорошо… пусть будет так. У меня нет ни одного шанса, верно?

Он пытался совладать с злостью на себя, с разочарованием, с ненужной никому надеждой, с отчаянной верой в то, что все может измениться.

Гермиона молчала, видима подбирая слова, чтобы не так ранить его. Милосердная…

– Ты уйдешь и я тебя больше не подпущу к себе. Я лучше сдохну, чем… – он сделал шаг и осторожно обнял ее, сплетая пальцы в замок на ее животе. – Я сам разберусь со своей памятью. Я не потревожу тебя никогда и тебе не позволю ломать мою жизнь, – он наклонился к ее уху и прошептал: – потому что твоего сострадания мне мало. Но это завтра, а сейчас… скажи, что ты чувствуешь ко мне?

– Я... я не могу без тебя, – сказала она после паузы, резко поворачиваясь к нему. – Прости меня! Я опять… я все время пытаюсь что-то исправить, изменить, помочь, но у меня ничего не выходит. И опять!

Она врала или была честна с ним, с собой? Он не собирался думать об этом. Он услышал: «Я не могу без тебя», и радость смыла все остальные эмоции. Он взял ее за руку и потянул на себя, отступая к дивану. Не рассчитал, рухнул, словно диван дал под колени, не отпустил ее руки, и Гермиона упала на него.

– Я не могу, мы не можем! – она не сделала ни движения, чтобы высвободиться.

– Я исчезну завтра из твоей жизни навсегда, сделаешь вид, что меня и не было.

– Нет, так не выйдет, – она уперлась руками в его грудь.

– Я не могу отпустить тебя, не могу, – он задыхался, уже плохо контролируя себя. От ее близости он хмелел быстрее, чем от виски. – Неужели ты не видишь? Не могу…

– Джо… – она трясущейся рукой провела по его волосам, по лицу, уткнулась в плечо, – прости меня.

– За все и на сто лет вперед, – выдохнул он, сдирая с нее одежду.

Джо не мог отдышаться: воздух в комнате изменился, загустел, каждый мускул вибрировал от напряжения.

Она была рядом. Податливая, нежная, знакомая миллионы лет и совершенно неизвестная. В ней все было так, как надо, как будто его мечты воплотились в земную женщину и только слабый отголосок здравого смысла кричал: «Так не бывает!», но что до рассудка, когда невозможно понять – где заканчиваешься ты и начинается другой?

Темнота, плотно окутывающая его прошлое вдруг подернулась, словно приглашая заглянуть за завесу и если бы у него были силы или желание – он бы смог вспомнить хоть что-то, хотя бы свое имя, но вместо этого он плотнее сомкнул веки. Какое дело до прошлого и до будущего на пике блаженства?

Оргазм был настолько сильным, что ему казалось – сердце не выдержит, разлетится вдребезги, он закричал и от его крика взорвалась стеклянная перегородка, отделяющая комнату от кухни, бумаги, разбросанные на полу, взлетели под потолок, раздался жуткий треск ломающейся мебели. Тишина…

– Кажется, мы сломали диван, – прошептала Гермиона.

Джо скатился с нее, обнял, поцеловал в лоб, в спутанные волосы над виском и рассмеялся – легко и радостно.

Он сначала вспомнил все, что было вчера, где-то на грани сна и яви, а потом только окончательно проснулся и рывком сел. Солнце отражалось в окнах дома напротив, Джо взглянул на часы – раннее утро. Он прислушался, в квартире было тихо. Обернув простыню вокруг бедер, он поднялся, осматриваясь. Если бы не то, что он проснулся на диване, если бы не запах Гермионы, который кажется въелся в его кожу, если бы не шпилька, лежащая на полу, если бы не воспоминания тела, он бы решил, что вчерашний день ему привиделся: перегородка между кухней и комнатой была на месте, хотя он отлично помнил, как она разлетелась вдребезги. Картины висели на стенах, правда немного в другом порядке, ножки у дивана – целы, бумаги лежали на столике, у которого, если он правильно помнил, не хватало вчера одной ноги…

– Чертовщина…

Неужели ему все приснилось? Неужели он был настолько вчера не в себе?

Джо принял душ, оделся, сварил себе кофе.

Он пытался найти способ соединить свои воспоминания о вчерашнем вечере и сегодняшнюю реальность, но не представлял – как это возможно: или Гермиона не приходила и ему все приснилось, или… Только выходя из квартиры, он заметил оставленную ей записку: «Я вернусь и все объясню».

В ресторане еще никого не было, он сам открыл двери и прошел в свой кабинет, вытянулся на диване. Дел было море: текучка, которая не кончается никогда. Он все чаще занимался административной работой, оставляя на Чо Ванга кухню. Парень талантливый и скоро на него вполне можно будет оставить ресторан или открыть под него еще один… Если только…

Если только Гермиона не убедит его вспомнить свою прошлую жизнь.

Что с того? – успокаивал он сам себя. – Он вспомнит и что? Почему это должно изменить его сегодняшнюю жизнь? Проснется тяга к преподаванию? Так он ее вполне удовлетворяет обучая, а чаще – переучивая, своих поваров кулинарным премудростям. Но сколько он не убеждал себя в том, что обретенные воспоминания ничего не изменят, в душе крепла уверенность – изменится все.

Он вышел из кабинета, прошел по залу, провел рукой по шероховатой поверхности барной стойки, снял стулья с ближнего столика и застелил скатерть. Через полчаса должны были прийти официанты и повара, метрдотель – сегодня, кажется, работает Мона… Ресторан заживет, задышит.

Скрипнула дверь, Джо оглянулся. Пришли первые сотрудники. Рабочий день начался, пора было отбросить размышления о вечном, впереди был насыщенный день.

Рабочая суета вносила упорядоченность в его день, заставляя забыть о том, что напрямую не относилось к работе. Он уставал, но такая усталость ему была по душе, особенно когда посетители были довольны.

Вечером, когда он вышел лично поприветствовать важного гостя, русского миллионера – приятеля Игги, его поймала Мона.

– Ты не звонил мне несколько недель, у тебя все в порядке? Или я чем-то обидела тебя?

– Не сейчас, Мона, потом… – что он мог ей ответить?

– Ты поменял меня на… кого-то другого? – голос Моны дрогнул.

– Послушай, детка, – его чуть не перекосило от собственного тона, от пошлости слов, – у меня сейчас очень непростой период в жизни. Не усложняй его мне, ладно? Я разберусь и тогда…

– И сколько мне ждать, Джо, год?

Слава Богу, его позвал Чо и, чмокнув Мону на прощание в щеку, Джо с радостью ретировался на кухню.

Он не терял надежды, что Гермиона появится в любой момент, даже когда день стал клониться к концу. Но она не пришла, ни в этот вечер, ни на следующий день…

====== Глава 2. Вингардиум левиоса ======

Гермиона пришла в субботу, рано утром. Просто появилась рядом с кроватью.

– Я сплю? – он протянул к ней руку, она присела рядом, улыбнулась.

– Как ты здесь очутилась? Я не запер дверь? Черт, я стал рассеянным, нехорошо. Вчера пару раз чуть не напутал со знакомыми рецептами, – он сел, протер глаза. – Ты мне не снишься?

– Нет.

– Ты не спала? Ночная смена?

Кивок. Смущена, отводит глаза. Уставшая, осунувшаяся и все равно самая красивая, куда Моне до нее!

– Мне надо было кое с кем встретиться, поговорить и… подготовить твое возвращение, – теперь она смотрела прямо на него, едва ли не с вызовом.

– Ого…

В нем боролись необходимость объясниться и желание потянуть ее за руку, прижать к себе, снять с нее одежду и остаться в кровати на весь день.

– Моего возвращения?

– Это долгая история.

Он встал, она не отвела глаз, он натянул джинсы и футболку.

– Пойдем, накормлю завтраком.

Он провел ее прямо на кухню и заметил, как она удивилась.

– Я не настолько фанат чистоты, как можно подумать, просто не люблю пускать сюда тех, кто…

– Не близких?

– Что-то вроде, – он достал из холодильника овощи, пророщенную пшеницу, бананы, молоко. Руки делали привычную работу, которая приносила успокоение. Блендер взвыл, перемалывая и перемешивая. – Вот, пей, – Джо поставил перед ней стакан, Гермиона с подозрением принюхалась. – Это вкусно, – он отхлебнул из своего стакана. – Как ты относишься к банальной яичнице?

– Отлично. Джо, послушай… Мне много надо тебе рассказать, объяснить. Я понимаю, почему ты не хочешь меня слушать, не хочешь ничего менять... Если бы это было возможно, я бы не пришла сегодня, я бы оставила тебя в покое. Я виновата перед тобой, возможно, если бы я не стала выяснять кто ты, всего этого бы не было… Но ты должен знать – кто ты. Я знаю теперь, как вернуть тебе память.

Он вымыл руки и сел напротив нее.

– Ты хочешь, чтобы я стал прежним?

– Мое желание не имеет значения.

– Как и мое?

– У нас есть два варианта решения, – она говорила, словно заучила слова заранее. – И в любом случае, я должна тебе все рассказать и объяснить. Ты сможешь выбрать, что делать дальше, правда, выбор не широк.

– Давай сперва покончим с яичницей, а потом уже с моим темным прошлым.

– Джо!

– Я серьезно, я не могу решать такие вопросы на пустой желудок.

Он поймал ее взгляд. Так смотрят на поправившихся вопреки всем прогнозам больных.

– Ты все еще гадаешь – кто я?

– Я почти уверена, что ты – это… – она замолчала, – лучше я расскажу тебе все по порядку.

Он вернулся к готовке.

– Мы с ним настолько похожи?

– Мне трудно судить, я не знала его хорошо и все же, я думаю, что сейчас – ты другой. Джо на данный момент полностью вытеснил прежнюю личность. Мне кажется, ты даже выглядишь моложе, насколько помню. Но мы были тогда детьми. Нам все, кто старше тридцати, казались ужасными стариками.

– Сколько ему лет? Должно было быть?

– Сейчас? Сорок четыре.

– Сорок четыре веселых стрижа… – он не поворачивался к ней, так было проще. Да и зелень сама не нашинкуется… – После больницы я думал, что мне все пятьдесят. – Он снял бекон, вылил на сковороду взбитые яйца, уменьшил огонь.

– Мне жаль, – повторила она.

– Не стоит жалеть. Ты стоишь того, чтобы ради тебя и забыть, и вспомнить, если надо.

– Это ты сейчас так думаешь…

Он обошел стол, склонился над ней.

– Если есть шанс не вспоминать – я использую его, вот мой выбор. Я не хочу становиться тем, кого ты… не любишь и не сможешь полюбить. А мне хочется верить, что ты все-таки будешь со мной.

– Хорошо. Пусть будет так. – Она кивнула, нахмурившись. Ни слова о том, что он только что признался ей в любви.

– Как поживает муж? – он снова вернулся к готовке.

– Не знаю. Я… я ему призналась в измене и он ушел.

– Что? – он не поверил своим ушам. – Ты призналась…

Собственно, что его удивило? Гермиона – цельная и честная, такая не будет жить двойной жизнью.

– Ты призналась, потому что невыносимо врать, или потому что…

Она закрыла глаза, задирая подбородок и сглатывая слезы:

– Только не будет сейчас обо мне. Я сама себя загнала в такую ловушку, как когда-то на втором курсе… Неважно. Сперва надо разобраться с тобой, потом уже я…

– Бог ты мой, – он снял сковороду с огня, – умеешь ты удивлять.

– То ли еще будет.

Он разложил еду по тарелкам, достал соусы и хлеб, сел напротив Гермионы.

Так странно было сидеть на кухне и завтракать вместе с ней. Он позволил себе представить, что это – их обычное утро, что так было и так будет. Можно было помечтать, что сейчас они пойдут гулять по Лондону, или в кино. Можно было сделать вид, что нет тайн, нет его амнезии, нет ее мужа, что прошлого – нет, а впереди только светлое будущее.

Он смотрел на нее, запоминая, хотя лучше других теперь знал, насколько ненадежная штука – память.

– Пойдем гулять? Или в кино, – он постарался, чтобы предложение звучало беспечно.

– Нет, сначала ты выслушай меня. И спасибо, очень все вкусно, мне действительно давно надо было подкрепиться.

– Не за что, заходи почаще, – он хотел собрать посуду со стола, но Гермиона остановила его.

– Подожди. И лучше сядь.

– Хорошо, – он послушно сел на место. Гермиона достала свою указку, которой уже пыталась его загипнотизировать, взмахнула, пробормотав что-то вроде: «Вино, град, лиса и оса» и тарелки взмыли со стола и неторопливо отправились в раковину, вода включилась, подчиняясь воле указки Гермионы, дозатор сам налил на подлетевшую к нему губку мыло. Губка принялась мыть тарелки, которые то так, то эдак подставляли ей бока. За тарелками в сторону раковины отправились чашки.

Джо сидел, стараясь не шевелиться: он знал, что это – невозможно, но он сам видел это.

– Знаешь, – произнес он, когда чашки, наконец, встали рядом с раковиной, – лучший вариант, что я все еще болен и мне это снится. Худший – что я в больнице, в коме и все это – начиная с ресторана и заканчивая вот этой сценой – мой предсмертный бред.

– Это не бред. Это волшебство, магия. И ты так мог когда-то, и не только мыть посуду, – она превратила на его глазах блюдце в красивую стеклянную вазу, налила – прямо из воздуха – воды, и в пустой вазе, на его глазах, выросла роза. Гермиона взмахнула указкой и ваза по воздуху приплыла к нему в руки. Он ощущал прохладу стекла, он чувствовал аромат цветка, он провел рукой по листьям и стеблю, уколовшись шипом. Кровь на пальце была самая настоящая.

– Когда мне было почти одиннадцать, к нам в дом пришла странно одетая женщина. Она сказала, что я – волшебница, и показала мне и моим родным, что она может. Родители не спали всю ночь после ее визита, а я… я не могла поверить. Я была самым простым ребенком, ходила в обычную школу. У меня были друзья, не много, но были, у меня был котенок, я, конечно, мечтала о чудесах, но была уверена, что это невозможно. Я хотела стать врачом, как родители… Мне было ужасно страшно. Та женщина сказала, что если я не буду учиться, то не смогу совладать со своей силой, со своим даром и кто-нибудь пострадает. У нас пару раз происходили дома странности, но родители как-то находили более-менее путные объяснения этому. Я не хотела ехать в школу волшебства, я не хотела в одиннадцать лет оказаться один на один с совершенно новым миром, но кто тогда смог бы обучить меня контролю? Я прочитала о волшебном мире достаточно и поняла, что мне будет непросто. А потом, потом я решила, что учеба – это просто учеба. Я стала лучшей ученицей. Когда учишь формулы, кажется, что всему этому есть рациональное объяснение. Я решила для себя, что магия – разновидность науки, просто очень продвинутый ее вариант. А потом я привыкла.

Она замолчала, он осторожно поставил вазу на стол, встал и прошелся по кухне.

– Сейчас я жалею, что не курю. Было бы кстати, – он снова сел. – Ты хочешь, чтобы я поверил, что есть… магия?

Это было дико и глупо, это было невероятно, но, черт возьми, становилось понятно, почему перегородка – целая, а картины висят на местах и мебель починена.

– Это невозможно, – упрямо повторил он. – Это наркотики? Или гипноз? Гипноз, да?

– Нет, – Гермиона вздохнула, – я знаю про гипноз, я много читала, но никогда не практиковала. Я использовала заклинание, чтобы просмотреть твои воспоминания.

Он дернулся, как от удара. Это было неприятно, но – чему удивляться – если на минуту допустить, что магия возможна. Почему бы не читать чужие мысли, раз можешь легким движением руки восстановить разгромленную квартиру. И все же он не удержался, чтобы не спросить язвительно:

– Было интересно?

– Я сделала это не из-за любопытства и не рассматривала то, что не касалось проблемы утраченной памяти. Мне сложно объяснить, но… представь плотину, которая сдерживает поток воды. Вот такая плотина отделяет твои воспоминания. Ты был прекрасным окклюментом, ты закрыл сознание от вторжения, а потом, потом тебя чуть не убили и ты как-то попал к маглам.

– К кому?

– К простым людям, к не-волшебникам. Если бы ты остался в Хогвартсе, в школе, то, возможно…

– Я бы умер?

– Или выжил бы и вернул себе память, сам.

Он потер переносицу, снова вскочил. Новая информация никак не втискивалась в привычные шаблоны. Самым верным решением было бы выгнать Гермиону. Или позвонить и сдать ее на руки психиатрам и самому сдаться, потому что забыть ее фокусы уже вряд ли получится.

– У тебя в руках…

– Это не указка, конечно. Это – волшебная палочка.

– И я тоже с ее помощью смог бы…

– Не знаю, тебя она может и не слушаться.

Он вспомнил, как выбросил похожую, разломанную надвое деревяшку, так и не поняв, почему она была среди его личных вещей.

Растерянный, он стоял посреди кухни, не зная, что делать.

– Так нельзя, – он опустился на колени перед Гермионой, – все слишком быстро и слишком невероятно. Я схожу с ума? – он позволил себе обнять ее ноги, прижаться щекой к коленям. – Мне не одиннадцать лет, мне не так-то просто смириться с тем, что твой рассказ – правда. И я… не верю тебе, хотя и знаю, что ты не врешь.

Ее ладонь опустилась на его затылок, скользнула по волосам.

– Я понимаю. Я покажу тебе наш мир, он закрыт от обычных людей. Ты сможешь все увидеть сам.

– Только не сейчас, – его руки скользили по ее бедрам, задирая подол платья. – Чувствую себя, как приговоренный, выторговывающий последнее желание.

– Джо… не надо, – она остановила движение его рук. – Нет. Это, как ни посмотри, неправильно.

Сидеть у ее ног, слушать будничные, привычные звуки большого города и не думать о том, что он – разве это возможно? – часть другого мира: вот чего бы он хотел.

– Ладно, пойдем на экскурсию, если ты хочешь, – он со вздохом встал и подал руку Гермионе. Что толку мечтать о том, что не сбудется? – Хотя я все еще надеюсь, что все это часть какой-то непонятной мне мистификации. Я даже подозреваю, что это дело рук Игги: у русских очень странное чувство юмора.

– Это не розыгрыш. Тебе надо переодеться во что-то более респектабельное и выпить это, – она поставила на стол небольшой старомодный флакон с искрящейся темной жидкостью.

– Что это?

– Оборотное зелье. Действует пару часов. Не думаю, что идти в своем настоящем облике – хорошая идея.

– Оборотное зелье? И ты хочешь, чтобы я это выпил? – он хмыкнул. – Ясно. «Выпей меня и ты увидишь небо в алмазах, голубых единорогов, небесные города и множество других чудес…»