Текст книги "Полярные (СИ)"

Автор книги: nobody_heart

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Все мы скрываем что-то даже от самых близких людей, потому что это наше, хоть и не такое ценное, сокровище. Иногда это становится слишком тяжело, Ханыль, – Сонхва села рядом с подругой и взяла её за руку. – Ты не сможешь справиться со всем этим одна, потому что в один момент это поглотит тебя. И ты сломаешься. Если это было в прошлом, то это не меняет того факта, что оно всегда будет напоминать о совершённых ошибках. Поэтому, Ханыль, расскажи мне, – Чхве глянула на своего парня и он послушно ушёл, – кто такой Накамото Юта?

***

Накамото вернулся домой и сразу же спустился вниз, где его уже ждали Джэхван, Уджин и Джинён. За несколько лет в этой комнате всё кардинально изменилось. Вместо пуфиков стоял прямоугольный залакированный дубовый стол, за которым и сидели парни. Стулья на деревянном каркасе с мягким сиденьем и спинкой чёрного цвета, такой же тёмный массивный шкаф с дверями-купе, который расположился напротив входа.

Вместо проектора висел телевизор, которым никто в принципе больше и не пользуется. И холодильник, который стоял в самом дальнем углу комнату, издавал странный шум. Накамото давно хотел вызвать мастера, чтобы они исправили эту проблему.

Когда он сел, то Уджин был единственным, кто отвлёкся от своих дел и поздоровался с Ютой. Джинён облокотился на спинку и сидел с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. В комнате было душно, несмотря на осенний сезон, а кондиционер не включишь из-за простывшего Джэхвана, который только и делает, что жалуется, мол ему в спину дует, а завтра у него важная встреча.

– Не видел вас на вечеринке. Почему не пришли? – Ким закатил глаза и указал на своё горло, намекая на то, что он болеет.

– Мне было так лень, если честно, – отозвался Уджин и встал изо стола, чтобы поискать какую-нибудь еду в холодильнике. – Ещё завал на работе, и брат заставил меня разбираться с новой невестой, которую мне выбрали. У самого свадьба на носу, а он тыкает всё мне. Так ещё и думает, что имеет на это право! Сам же свалил из дома.

– Чанёль как всегда. Женится – успокоится и отстанет от тебя. А ты, Джинён? – Бэ медленно поднял веки и взглянул на японца. Он пожал плечами и поднял голову, разглядывая белоснежный потолок.

– Я был занят. Тот Чунмён доставляет проблемы – вновь устраивает скандал, что дело в прокуратуре ещё не закрыто, – Юта хмыкнул и кивнул, чтобы Бэ продолжал. – А ещё он грозит рассказать всё своему начальству, если ты не выплатишь ему определённую сумму за слитую информацию о ловушке полиции в ту ночь, неделю назад. Ты ведь знаешь, агент До тот ещё придурок, – Джинён усмехнулся и выжидающе взглянул на парня. Он ждёт его ответа на это, но Накамото смотрит вперёд себя и молчит в течение получаса.

– Даже если он сильно захочет, всё равно ничего не сможет сделать. Иногда он забывает, кто на самом деле владеет ситуацией, – японец ехидно ухмыляется и поднимает глаза к потолку, разглядывая дорогую люстру. – Видел Ханыль на вечеринке.

Джинён дёргается и кончики его пальцев начинают гореть изнутри. Но он всё равно сохраняет невозмутимый вид и даже не интересуется подробностями, потому что вполне ожидает, что они и не разговаривали. Но Юта гадко улыбается и смотрит на свои руки: он потирает ладони и сжимает их в кулаки, потом разжимает и снова продолжает смотреть.

– И как она? Сильно изменилась? Чанёль однажды сказал, что она стала намного лучше со времён университета! – Уджин гордо задрал подбородок и усмехнулся, мельком взглянув на невозмутимого Бэ. Заметив, что реакции на его слова никакой не последовало, Пак отворачивается снова к Киму.

– Её кожа такая же мягкая и нежная, – Джэхван с Уджином усмехаются, а потом отворачиваются от Юты и снова говорят уже о своём. Но у Бэ всё внутри сворачивается, органы сжимаются, сердце замирает в ожидании. Он всегда знал, что Накамото какой-то извращенец с замашками садиста, но выслушивать такое про давнюю знакомую было противно. Видимо, только Бэ. – Уверен, что теперь у неё синяки и раны, которые долго не сойдут.

Бэ проглатывает ярость, пылающую синим пламенем, и молчит. У него сейчас нет абсолютно никакого выбора. Да и желания тоже, чтобы начать спорить с японцем. Он знает, чем всё может закончиться. Особенно тогда, когда их отцы стали вести этот бизнес снова.

– Что будем делать с Сонуном? – еле выдавливает из себя Бэ.

– Вряд ли его найдут, так что не беспокойтесь сильно, – Юта брезгливо кривит лицо, потому что открыто ненавидит Ха после двух попыток сбежать, не выплатив долги. Японец встаёт и говорит, что придёт через час, так как ему нужно уладить некоторые вещи.

– Как поступить с Чунмёном? – вновь присоединяется к беседе Уджин.

Накамото останавливается и поворачивает голову так, что все трое парней видят его животный оскал. Он посмотрел на Джинёна, и Бэ увидел дикий огонёк в его глазах. Он не удивлён, но его кожа покрывается мурашками от такого пронзительного взгляда.

– Избавиться от него. Ты ведь, как и всегда, справишься с этой проблемой, Джинён, верно?

Не дожидаясь ответа Бэ, японец отворачивается и уходит. Если Уджин и Джэхван не придают этому особого внимания и возвращаются к своим повседневным разговорам, то Джинён загружается мыслями и закрывает глаза, потому что становится тяжело переваривать всё это со временем. Он так долго знаком с Ютой, так долго работает вместе с ним, но до сих пор не может избавить себя от мысли, что он – психопат, которому нужна помощь специалистов. С каждым годом он становится всё безумнее и хуже, чем раньше.

Джинён встаёт со стула и уходит из его дома. Ему становится невыносимо находиться здесь – словно в логове дьявола. Бэ не отрицает, что сам не лучше, но… Нет, Бэ тоже омерзителен и ужасен.

Но если у Юты в душе – загнившая пустота, то у Джинёна ютится тоска и старая обида за то, что она ушла, всё-таки оставляя его одного. Она забыла о нём и позволила себе отпустить его. Прямо так, как он ей и сказал. Но Бэ не мог унять бьющееся в горечи сердце, которое так сильно хочет вернуть её себе навсегда.

Джинён часто звонил своему старому знакомому, который лично избавлялся от всех возникающих проблем, которые создавали живые люди. Бэ только убеждался в его профессионализме, когда включал телевизор, а там снова репортаж про самоубийство чиновника, который, как оказалось, был одним из проводников наркотиков через таможенные пункты.

Но сейчас, вспоминая всё, что случилось одиннадцать лет назад, в нём проснулось желание увидеть Ханыль. И чтобы она, наконец, увидела его лично. Следить за её жизнью сквозь фотографии и отчеты в сообщениях от секретаря его резко перестало устраивать. Джинён горел желанием увидеть её, услышать голос и узнать от неё самой о той жизни, которую он хотел ей сам подарить. Хотелось узнать не о том, что происходит в её жизни. А что с ней самой – какая боль живёт в её душе и стала ли та обида меньше?

Бэ вернулся домой, нехотя поздоровался с родителями и зашёл в свой кабинет, обдумывая всё, что долго сидело в его голове.

Как ему правильно поступить? Как избавиться от этого грызущего чувства, которое съедает его каждую ночь перед сном? Как смыть с себя всю грязь, что наслоилась на него за столько лет жизни?

Джинён открывает нижнюю полку стола справа от него, долго копается в ненужных бумагах и на самом дне находит конверт. Его края уже стерлись, оставляя на своих местах лишь мелкие дыры, сама бумага потускнела и испортилась. Но хранящееся внутри навсегда останется чем-то таким, что нельзя будет уничтожить никому. Даже самому Бэ.

Как бы он не пытался, ему перехватывает дыхание, когда он берёт конверт в руки и проводит по нему невесомо пальцами. Прошло столько лет, а он всё ещё живёт теми воспоминаниями об их последней встрече. Можно ли было отпускать её так легко, позволяя оставить себя на растерзание Юте? Накамото тогда был в бешенстве, узнав о том, что произошло на самом деле. Он был ужасно зол даже тогда, когда узнал о самоубийстве Ренчжуна.

Они никогда не были близки. Его скорее взбесила мысль, что Ренчжун погиб из-за Ханыль. Но разве это правда? Во всём виноват Джинён. Он его довёл до этого состояния. Он предал однажды всех в пользу Им. И Ренчжун не выдержал. Он с самого начала был самым слабым из них.

Джинён открывает конверт и вываливает содержимое на стол. В этот момент ему звонит Дэхви – очевидно, с очередным истеричным порывом о том, что старший забыл об их важной встрече по поводу передачи оружия с маленького городка Инчхона в Пусан, куда и должен был направиться Юта с Чонгуком. Маленькая, так сказать, командировка.

Бэ сбрасывает вызов, потому что у него нет настроения разговаривать по поводу работы. У них много времени и вечером и завтра утром, чтобы обсудить оставшиеся мелкие детали. Джинён уверен, что Ли сможет справиться и без него, а если нет – позовёт на помощь Гуаньлиня, который с удовольствием возьмёт на себя эту ответственную ношу. Парень горит желанием оставить всё и уехать обратно в тот спокойный район Сеула, где всё и начиналось.

Казалось бы, такое безобидное дело – баловаться наркотиками с ровесниками, а вылилось всё в крупнейший бизнес. И это всё только растёт, семейство Накамото укрепляет за собой позиции, и отец Джинёна уже давно числится как партнёр.

У Джинёна нет выбора – только этот бизнес и эта работа, если он не хочет быть изгнанным из семьи без гроша.

Фотографии разлетаются в стороны, а Бэ наблюдает за этим, ощущая то, как тягостно разливается это тепло в душе. Он рассматривает каждую из них минуты две, не в силах оторваться от них. В них столько магии – той, которую он выдумал сам и о которой понятия не имеет сама девушка.

Бэ вздыхает и, взглянув на последнюю фотографию, слёзы на которой блестят ярче всех звёзд, твёрдо решает изменить всё.

Предать всех в пользу Им, как и одиннадцать лет назад. Даже если это будет стоить его жизни – он увидит её.

========== 5 ==========

У Чанёля, как и у всех, была своя мечта детства – любить и быть любимым. Всегда. И она хранилась в его сердце, будто вознесённая на пьедестал. Не было ничего, что Пак хотел бы также сильно, как это эфемерное, почти неуловимое чувство быть кому-то нужным. Ни одни дорогие игрушки, ни приставки, ни внимание со стороны чужих ему людей – ничего не могло заменить это.

Наверное потому, что в его доме, среди вроде бы близких людей, ему любви никогда не хватало. Был только отцовский долг из-за журналистов и камер репортёров, малая часть любви матери, напыщенная наигранность нянь и прислуги – всё фальшивое, пропитанное ложью до последнего гвоздика. И Пака тошнило.

Как только Пак узнал от родителей, что они намереваются отправить его в Канаду в престижный частный университет, где учиться, да и жить тоже, не так уж и дёшево, Чанёль начинает понемногу осознавать свою собственную беспомощность. Отец приказал старшему сыну поступать на факультет бизнес-администрирования, а после возвращаться обратно в Сеул, чтобы передать ему семейное дело, которое Пак-старший с таким трудом поднял до такого высокого уровня. Но Чанёль отказался ещё в старшей школе и специально завалил выпускные экзамены.

Тот период был для него в принципе очень тяжелым. Вся его боль не окупалась деньгами и положением отца.

Тогда весна была холодной, и Пак часто болел. Он всегда думал, что своим слабым иммунитетом он полностью в мать, потому что в детстве, как ему помнится, после рождения Уджина она совсем ослабла. Каждый месяц она ложилась в больницу дня на три или четыре, а после возвращалась истощённая домой и болела в два раза дольше. Это становилось уже привычным, и Пак только умудрялся заскочить к больной матери домой и поцеловать её в потный горячий лоб перед школой.

Вместо гулянок с друзьями и походами в кино с его личной няней Чанёль бежал домой сломя голову, чтобы помочь матери с воспитанием маленького сына, ещё недавно родившегося, с которым не справлялась ни одна няня. Все их поиски заканчивались неудачами – Уджин родился весьма капризным и неугомонным, и отец Чанёля – Сонхо, всё никак не мог понять, почему же даже самые дорогие игрушки не могли утихомирить истеричный плач сына.

Наверное, Уджин чувствовал, будучи ребёнком, всё куда тоньше, чем уже повзрослевшие. Когда младшему исполнилось три года, Чанёль разозлился на отца ещё больше – мать была беременна. Старший тогда закончил первый класс младшей школы, и единственное, что он мог сделать – жалостливо расплакаться в теплых крепких объятиях матери, которая совсем исхудала, согнулась в сильной болезни и во время беременности не вылезала из кровати.

Врачи, которые приходили и которых успел замечать Чанёль, пичкали её различными витаминами и лекарствами, уверяя её в том, что с ребёнком ничего не случится.

Чанёль смирился. Он надеялся, что этот ребёнок родится и его мать оставят в покое, но после новости о выкидыше, когда мать проснулась ночью в окровавленной одежде, ничего не могло вернуть всё на место. Пак плакал очень много, потому что после этого не мог видеть родительницу в огромном, но, как оказалось, таком пустом доме. Без неё внутри в этих стенах стало ещё холоднее и страшнее, потому что отец вышел из-под контроля окончательно.

Всю свою злость он срывал на детях, а чаще всего – на Уджине, обвиняя его в том, что после его рождения женщина ослабла и стала подвергаться тяжелым заболеваниям. Чанёль уже перешёл в первый класс старшей школы, когда узнал о том, что после третьего выкидыша – наступила смерть не только не родившегося ребёнка, но и самой женщины, истощённой до такой степени, что в последние дни она уже не могла встать с кровати.

После операции, когда выкидыша извлекли из тела, мать Чанёля забилась в себе и целыми днями смотрела в вымытое до блеска окно, до тошнотворной чистоты – такой, какой никогда больше не будет её чернеющее сердце. Ночами она не спала, уделяя на сон всего час или два, да и тот был таким неспокойным и прерывистым, что женщина просто лежала с открытыми глазами и смотрела стеклянным взглядом в белоснежный потолок.

Её навещали каждый день – муж, которого она ненавидела, но терпела из-за любимых детей; Уджин, который мало что понимал, но чувствовал неладное, и потому каждую встречу лежал рядом и ластился к родному телу; и няня Уджина, которая смотрела на женщину глазами полных жалости и отчаяния. Но единственный, кого так хотела увидеть ослабевшая женщина и обвить болезненно худые и бледные руки вокруг его талии – Чанёль.

Пак был другого мнения. На смену нескончаемой любви и болезненной тоски по единственно родному человеку, пришло ужасающее спокойствие и даже безразличие. Он не знал, откуда это в нём. Чанёль любил склонять все свои доводы к тому, что просто привык к отсутствию матери и её вечным болезням. Однажды ночью, когда он сидел на её кровати в одиночной комнате, ведь отец отказывался спать рядом с ней, Пак подумал о том, что её смерть не так уж и далеко. И если она умрёт сейчас, то будет даже легче.

Чанёль переживёт это в старшей школе, а когда выпустится, то уже остынет всем сердцем к мёртвой. Он верил, что так будет правильнее и легче ему самому. Так будет легче даже его маме – чем раньше она умрёт, тем раньше оборвутся все её страдания. Пак верил, верил, верил и думал, что уже принял эту ситуацию полностью. Но реальность оказалась куда чудовищнее, чем он себе представлял.

Больше смерти родного человека, которая подкосила повзрослевшего парня, его разрушило то, с какой скоростью отец нашёл ей замену – он привёл в дом свою любовницу, подождав то время, пока все журналисты утихомирятся. Чанёль скандалил с отцом, отказывался называть новую чужую женщину в их доме своей матерью.

Все фотографии матери в доме были уничтожены, только одна – их общая семейная, осталась висеть в просторной гостиной, чтобы репортёры могли заснять её и после назвать «тяжелой скорбью по ушедшей любимой жене председателя». Чанёль забыл, что такое дом на самом деле. И в выпускном классе бросил всё к чёрту – будь, как будет; умру, так умру; так будет лучше.

Чанёль хотел любви – чистой и искренней, хотел возносить свою возлюбленную до небес, идеализировать всю его будущую семейную жизнь, но после очередного расставания, когда девушка оскорбляла его и давилась слезами, он понял, что не умеет. Не может любить так, как в фильмах – красиво, громко, искренне и честно. Пак даже не умеет быть таким же честным и романтичным – это всё давно сгнило в его душе. Он только хотел, а отдавать в итоге разучился также быстро, как загоралась в нём мысль о самоубийстве.

Но убийство самого себя – слишком хорошая новость для отца. Особенно тогда, когда после окончания школы Пак сбежал из дома, который больше не мог таковым считать. Парень знал, что если убьёт себя, то отец будет только рад – минус одна головная боль и проблема, минус человек, который так чертовски сильно похож на свою мать. И лицом, и характером.

Когда Чанёль полностью принял свою, так сказать, патологию в том, что любить он не умеет (скорее всего, не хочет), ему на пути встречается Чонин, который после предлагает Паку начать работать, а не ныть о ничтожности бытия и не тухнуть в университете на занятиях, раз он так не хочет учиться. И тогда всё закрутилось с такой скоростью, что Пак не успевал даже вздохнуть нормально. Он забывал, что такое выходные и праздники; не успевал ничего из того, что он хотел бы сделать. У Чанёля в голове осталось только одно – работа.

В возрасте двадцати четырёх лет Чанёль оставался никем – бесконечная смена грязной и тяжелой работы; маленькая и тухлая квартира, в которой часто выключали свет и горячую воду; нелюбимая девушка, которая была рядом с Паком и уговаривала его вернуться к влиятельному и очень богатому отцу; и Чонин, у которого жизнь складывалась куда лучше, чем у него.

Чистое ли это везение или Ким кому-то уже продал душу, но удача словно была второй составляющей его души. И учеба давалась отлично, и с родителями прекрасные отношения, и любовь такая, как в мелодрамах – Соын была красивой и, что самое главное, любила не в пол-силы.

Она отдавалась чувствам к Киму полностью и совершенно не ожидая такой же отдачи с его стороны.

Чанёль смотрел и завидовал. Завистью чёрной, как смола, и тяжелой, которая тянула его ко дну быстрее, чем всё остальное. А потом, исчерпав все свои эмоции, Пак, оставаясь пустышкой на протяжении целого года – оказался на крупном кастинге в модельное агентство.

И тогда Пак не мог поверить, что та его несчастная жизнь оказалась позади. И ему повезло также крупно, как и Киму. Удача, наконец, на его стороне.

Когда Чанёль довольно-таки быстро добился успеха и стал одной из самых востребованных моделей, к нему в квартиру постучал отец – сам лично, без секретаря и без детей.

– Вернись домой. У меня есть к тебе отличное предложение, раз ты не хочешь, чтобы я передавал тебе семейный бизнес. Женишься на этой девчонке, – отец протянул Паку смятую фотографию и недовольно фыркнул, – и тогда я отдам по праву принадлежащие тебе половину акций компании. Просто, без судебных разбирательств. За обручальное кольцо на пальце этой бестолковой дуры.

Чанёль бы отказался, ведь деньги больше не были его приоритетом – их было так много, что парень не знал, куда их деть. Но, взглянув на натянутую улыбку девушку на семейной фотографии он подумал о том, что было бы неплохо хотя бы попробовать. И когда он бросит эту богатую девчонку – его отец увидит, что он не нуждается больше в его поощрении, как раньше. Теперь он может сам себя обеспечить и плюнуть в душу отца, на все его указки и просьбы, на всю его чертову «любовь» и якобы заботу о старшем сыне.

Пак с нетерпением ждал встречи с семьёй, как оказалось, дочери верховного судьи и некогда популярного адвоката, которая отказалась от дальнейшей карьеры в пользу семьи – Пак Джинхо. Парень знал, что в ней не может быть ничего интересного – только то, что в ней воспитали родители. Покорность, уважение и спокойствие. Смирение со своей судьбой, фальшивые улыбки и ложь о том, что у неё всё хорошо.

Парень подготовился к этой встрече, выехав к ресторану за час до встречи.

Чанёль опешил – Джинхо кричала в ресторане, пока никого из его семьи не было, а он удачно спрятался за колонной. Зачем правда, вообще непонятно. Пак, несомненно, была красивой, но парень сомневался, была ли это её настоящая красота или просто деньги родителей, которые оплатили тяжелый труд пластического хирурга. Что бы не было истиной причиной её красоты – Паку всё равно нравится.

Он никогда не отказывал себе в чём-то роскошном и прекрасном, как симпатичные девушки на пару ночей (он ведь не совсем моральный урод, чтобы на одну ночь), до безумия дорогие машины, крохотные блюда за огромные суммы, картины, висящие на стене его просторной квартиры.

Чанёль ни в чём и никогда себе не отказывал. И сейчас в нём загорелось желание хоть какую-то выгоду выручить с этой нежеланной помолвки.

Мать Джинхо не постеснялась ударить дочь на виду у всех и насильно усадить её обратно на стул. Народу-то в принципе было не так уж и много, в помещении тихо играла фоновая классическая музыка, официанты незаметно огибали столы и исчезали за дверьми. А Чанёль не мог оторвать взгляда от их семьи. Никто не стал ворчать или что-то говорить. Из-за постоянных косвенных упоминаний Джинхо в новостях о пьяном дебоширстве многие могли только поддержать подобные методы воспитания.

Ведь богатые дети не понимают иначе. Они доводят всё до предела, достигая точки кипения, а потом, окончательно опозорив семью, опускаются на дно.

– Я позволяю тебе гулять с твоими безмозглыми подружками и позорить нашу семью, когда ты снова напиваешься. Побудь сегодня хорошей и послушной девочкой, и тогда твой домашний арест будет закончен. Если не он, то я выдам тебя за кого-нибудь другого, а другие претенденты, спешу тебя заверить, не такие симпатичные и молодые, как Чанёль. Он – твой единственный нормальный вариант.

На этих словах Пак аккуратно отошёл от колонны и подошёл поближе к огромному столу, на котором уже стояли салаты и закуски. Мать Джинхо тут же улыбнулась и встала изо стола, с силой потянув за собой резко замолкшую дочь.

– Чанёль, а где твой отец? – прямо задал вопрос отец Джинхо, осматривая ресторан и после снова обратив глаза к парню.

– Он скоро подойдёт. Извините за его опоздание, просто… маме тяжело из-за беременности. Они в больнице, – Пака тошнило. Отвращение к самому себе после одного единственного слова окатило его новой волной. И стало так не по-человечески плохо.

Прошло столько лет, но Пак не может забыть того телефонного звонка матери. Он сбрасывал три раза, а на четвёртый решился взять, но не слушал. Лишь так, прислушивался к её тихим словам, пока играл в видео-игру у друга дома. Она хотела увидеться, но Чанёль лишь отмахнулся тем, что у него уроки. И вечером того же дня мать Пака умерла.

И все забыли о ней так быстро – словно её никогда не было. Словно она была никем. И из когда-то живого дышащего человека превратилась в оглушающую пустоту, и только Чанёль, как кажется сейчас, помнил её всю. Её боль, которую она тщательно пыталась скрыть. Её тот прежний смех, который скрашивает детские воспоминания. И её слова о том, что никогда нельзя сдаваться; что будет тяжело, что будет гадко, что мир давно перестал им быть – но нужно бороться.

Никто ничего Чанёлю просто так на блюдечке готовое не принесёт.

Когда все были в сборе, разговоры между членами семьи не умолкали. Спрашивали о состоянии жены и её ребёнке, о бизнесе и прочих неинтересных делах, а про Чанёля с Джинхо будто и вовсе забыли.

– Свадьба в ноябре. Двадцатого числа, как Вам? – Чанёль выпучил глаза и взглянул на своего отца, словно пытаясь поймать его взгляд и узнать, в чём дело.

Так скоро?

Повернувшись в сторону Джинхо, которая сидела напротив, Пак даже сам немного испугался тому, какой спокойной она сейчас была. У неё во взгляде абсолютно ничего – такая поглощающая тёмная пустота, в которой запросто можно утонуть и задохнуться.

– Отлично! Чем раньше, тем лучше!

– Я не хочу замуж.

Все разом замолкли, а Чанёль не мог поверить, что это были слова девушки напротив. Она нервно сглотнула и тяжело вздохнула, подняв заплаканные глаза на парня. Её взгляд пронзительный и такой, словно девушка только что разрушила все оковы у него на душе и разорвала там всё, что можно было.

Подвергла его убийственное спокойствие в сердце сильнейшему шторму, и навела там хаос.

– Я не выйду за тебя. Ни за что.

Словам Джинхо верилось сейчас больше, чем когда-либо будет – Чанёль уверен. Она говорит об этом и сама хочет верить в них всем сердцем, и они звучат поэтому так честно. Если бы только она имела право выбора, то Пак бы просто начал молча аплодировать ей – той достоверности в её игре.

– Извините, Вы же знаете этих девушек – то хочу, то не хочу, – первой спохватилась мать Пак, дёргая свою дочь за локоть и одним только взглядом угрожая ей, прося вернуть все слова обратно.

– Моя первая жена была такой же – своенравной и свободолюбивой. Но, как говорится, стерпится – слюбится. И с ней будет также, мой сын неплохой парень. Они смогут поладить! – председатель тихо посмеялся, закрывая глаза на подобный оскорбительный выпад девушки.

Всё равно она попросит прощения, ведь этот брак выгоднее им, чем семейству Пака. Он согласился лишь потому, что это позволит ему взять под контроль Чанёля и ту половину акций, что он ему обещал. Он сможет иметь на них право, шанс завладеть ими – хоть и был он маленький и почти невозможный в исполнении, но почему бы не попытаться. Да и уход старшего сына из семьи плохо сказалось на заголовках в новостях.

Сам же Чанёль молчал так, словно воды в рот набрал. Он просто прожигал в девушке взглядом дыру. Хотелось её встряхнуть и сказать, что её жизнь больше не принадлежит ей. Она не такая, как раньше или в детстве. Джинхо ничего не сможет контролировать, и ей бы давно с этим смириться. Но она продолжает ворчать и пререкаться с отцом, видимо, совсем забыв о присутствии других людей.

Интересно, смог бы так Чанёль, несмотря на чёткое осознание неизбежного, защищать себя и, что самое главное, свою свободу, личность, мировоззрение до самого конца. Смог бы он также, как Джинхо, смотреть в ненавистные глаза и говорить так смело?

Чанёль подсознательно знает, что нет. На её месте он бы вообще ни слова не проронил, особенно учитывая теперь уже её репутацию и положение семьи. Отчего отец так держится за неё? Почему не уйдёт из-за оскорбительного поведения невесты?

Так много вопросов, что у парня голова болит.

Такое отчаяние в её взгляде – Чанёля прошибает током. Он не умеет любить, но Джинхо была так чертовски похожа на женщину, которую он ненавидел и любил сильнее всего на свете. Отец прав – душа матери словно вот она, перед ним, открытая и живая; дышит внутри этой взбалмошной девчонки, которая уже плачет и убегает из ресторана.

Чанёль любить не умеет, и вряд ли когда-нибудь научится. Но если Джинхо возненавидит его ещё сильнее, то Паку будет легче справиться с самим собой.

Так будет легче. Будет легче, если его давняя мечта, давно разбившаяся и превратившаяся в мираж, не приобретёт живой образ по подобию Джинхо. Зачем ей оживать, если этого никогда не случится?

Зачем зря тешить себя надеждами о несбывшемся?

Зачем любить, если ненавидеть всегда легче. И Чанёль остался сидеть на месте, раздражённо ковыряя палочками остывшее блюдо. Успокаивать истеричек ему никогда не хотелось, поэтому он решает, что её родители справятся намного лучше него.

***

Пак не сдерживает усмешки, когда видит Джинхо на следующий день с синяками на руках, которые она тут же спрятала за длинными рукавами кардигана. Прислуга не предупредила девушку, находящуюся под домашним арестом после вчерашней выходки, что к ней заявился её уже жених. Наверное, решили ей таким образом устроить сюрприз.

Разговаривать со своей невестой Чанёлю не хотелось от слова «совсем», поэтому они просто молча сидели в разных углах её комнаты, иногда обмениваясь неоднозначными взглядами. Им обоим было непонятно, о чём думает другой – их объединяла только растущая ненависть.

У Джинхо к парню, который самым наглым образом осматривал её стол и различные рисунки, не доведенные до конца. У Чанёля к матери и всей этой ситуации – Пак была похожа настолько сильно на мертвую родительницу, что даже то, как девушка нервно поправляла волосы, оглушительно отдавалось эхом в голове. Даже её жесты чем-то отдалённо напоминали парню мать. И эти смешанные чувства застревали в горле, отчего Пак мог только тяжело вздыхать.

Если Чанёль будет вести себя, как отец, то Джинхо возненавидит его. Как однажды это сделала его мать. Точно так же.

Почему-то сейчас, когда они сидят вроде бы в одной комнате, не было ощущения единства. Но, несмотря на их холодность отношений и абсолютное безразличие друг к другу, Чанёлю с каждой минутой всё больше казалось то, что теперь выпутаться из этой аферы отца нельзя. Будто бы он наперёд знал, что Пак захочет отказаться, ведь акции так и так по праву принадлежат ему – шантажировать было бесполезно.

Но Чанёль, наверное, чисто по-человечески, не мог.

***

Через две недели, когда их семьи снова встретились уже дома у жениха, Пак хотел пойти и повеситься в когда-то своей комнате – теперь на её месте была детская. Отец специально, Чанёлю на зло – превратил его просторную комнату во владения маленькой дочери. Вот, чего хотел отец от настоящей матери Пака – дочь.

Чтобы можно было выгодно выдать её замуж, заключая нерушимый союз между двумя бизнес-семьями. Чанёлю помнится, что он часто говорил про семейство Бэ, которое было известно тем, что под их руководством были заводы по производству машин. Но теперь он наверняка подыскивает иные альтернативы, ведь девочке всего десять.

Он сидел в гостиной и из-за опоздания отец оставил ему место напротив фотографии – той, которая служила единственным напоминаем об их иллюзии идеальной семьи. И которую отец бессовестно использовал для жалости со стороны других. Чанёль смотрел куда угодно, но не туда. Потому что ему казалось, что мать сейчас вылезет из этой картины стоит ему взглянуть в её глаза. И ударит, а что ещё хуже – обнимет и простит.

Джинхо сидела рядом с ним, угрюмо мешая ложкой суп с водорослями. И чтобы не встречаться с матерью и вспоминать её запах, тепло тела и звонкий голос, Чанёль смотрел на девушку. Синяки сходили, но на их месте появлялись новые. Когда взрослые решили обсудить кое-что более важное и серьёзное, они отправили детей на верхний этаж, чтобы сделать хотя бы вид того, что им вместе комфортно.

Чанёль привёл Джинхо на широкую лоджию, по углам которой располагались декоративные кусты, а в левом – маленький круглый стол с плетенными стульями. Уютно – уголок его матери и его самого, когда мальчику не спалось по ночам, а женщина рассказывала забавные истории из её же детства. Их было много, и каждая словно из комедийного семейного фильма – неповторимая, тёплая и родная.