Текст книги "Полярные (СИ)"

Автор книги: nobody_heart

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Ханыль чувствует резкую необходимость в том, чтобы уехать из Сеула на пару дней подальше – в горную местность, к морю или в лес. Не важно. Ей хочется привести мысли в порядок и отдохнуть не только физически, но и душевно. Чтобы вернуться домой полной сил и вдохновения.

Иногда наша жизнь проходит по принципу розжига костра. Человек так старается, чтобы огонь, наконец, появился. И как только он видит результаты своей усердной работы, думает, что это – всё. Что он может расслабиться и спокойно вздохнуть. Но всё с точностью наоборот. С этого момента нужно стараться ещё больше, чтобы сохранить его, подкидывать дополнительных дров, оберегать от дождя и ветра. Жизнь никогда не даст этому огню покоя, и в руках человека – определить его судьбу. Потухнет от также быстро, как зажегся. Или будет гореть так долго и сильно, что согреет человеческую душу.

Им благодарна судьбе за всех, кого она повстречала после двадцати лет, потому что они её невероятное благословение. Они все преподали ей урок – кто-то помог, кто-то ушёл, но все они – часть неизменного прошлого. Это всё нужно принять, но стараться не зацикливаться на этом, потому что будущее может оказаться намного интереснее. Она прижимается к Кану всем телом и ластится об него, словно кошка. Даниэль поглаживает осторожно по её растрёпанным волосам и заглядывает ей в лицо, касаясь пальцем кончика её носа.

Всё закончилось.

И у неё всё хорошо.

***

Как только Ханыль видит знакомые очертания пляжа и вдалеке огромный валун, то тут же останавливает Даниэля и просит вернуться к дороге. У неё на глаза наворачиваются слезы, стоит только ей прислушаться к волнам. Она либо сошла с ума, либо ветер и вправду шепчет, что Джинён здесь – рядом с этим морем; его упокоившаяся душа терпеливо ждёт кого-то на берегу, сминая босыми ступнями горячий влажный песок.

– Давай поедем дальше. Я не хочу тревожить кое-кого, – Кан вопросительно смотрит на девушку, но вновь садится на мотоцикл и заводит мотор.

Её слова утопают в рёве транспорта, и она только рада этому. Воспоминания о Джинёне принадлежат ей, благодаря им он жив в её сердце. Их история должна быть только Ханыль.

– Он заслужил покоя и счастья. Надеюсь, ты нашёл то, чего так долго искал и хотел, – ветер, словно отвечая за Бэ, приятно ласкает оголённую кожу рук.

Им улыбается – так, когда видела Джинёна с пакетами полными курицей и пивом, а в зубах он зажимал бумажник – искренне и счастливо. Бэ был её защитником даже после смерти. И если раньше Ханыль яростно отказывалась верить в жизнь после ухода, то сейчас верит, что Джинён, так или иначе, жив и присматривает за ней.

Он был. Боже, как же это было больно признавать, но сейчас его и вправду нет. И вот, что действительно важно – память о Джинёне дарит ему шанс быть счастливым. Есть человек, который его помнит и ценит каждый миг, проведённый рядом с ним. Бэ, думается девушке, был бы неимоверно счастлив, зная, что этот самый человек – Ханыль.

Она любит. Не так, как ему бы хотелось, но не меньше, чем остальных близких людей в её жизни.

Любит. Скучает.

И, оставляя позади себя её самое любимое море, вытирает горькие слезы и смеётся – заливисто, громко, чтобы все знали о её счастье. Она живет. И живет, наконец, наслаждаясь каждым днём.

«Ты, как и всегда, прав. Спасибо, Джинён.

Я клянусь жить хорошо и помнить только хорошее. Я живу хорошо. Боже, будь же счастлив и ты там, где ты сейчас. На нашем с тобой море».

***

Ханыль не хочет заходить в этот дом, но Даниэль долго смотрит на неё и кивает головой в сторону двери.

«Давай же, Им, не трусь» – девушка поднимает руку в воздух и следом раздаётся звонок, оповещающий хозяев о прибывших гостях. Её начинает заметно пробивать мандраж, и Кан, заметив это, заботливо берёт её за руку и целует в щёку.

– Не беспокойся. Я рядом и не дам тебя в обиду, кто бы это ни был, – Ханыль благодарна улыбается ему и кладёт голову ему на плечо, прикрывая на несколько секунд глаза.

В её сердце цветут душистые цветы, которые заполняют всё изнутри – в душе вечная весна.

– Это я – Ханыль. Откроешь? – девушка не узнаёт голоса с другой стороны, пытаясь всё спихнуть на плохо работающий аппарат.

Дверь отворяется, и они вдвоём проходят внутрь. Даниэль отпускает Ханыль, чтобы забрать у неё пакеты со сладостями, но она отдёрнула руку и оглянулась вокруг себя. Им знала, что за одиннадцать лет отсутствия в этом доме всё кардинально изменится. Но не могла допустить и мысли, что женщина всё запустит до такой степени.

Некогда величественный, ухоженный сад зарос сорниками и листвой, деревья вскрыли землю своими корнями, некоторые из них упали и прогнивали, стоял неприятный запах плесени и пропавшей еды. Ханыль поняла, в чём дело, только когда увидела запущенный огород, в детстве с которого она часто воровала сладкие поспевшие ягоды. Её голова закружилась, а слёзы тут же подобрались к глазам, потому что было и обидно, и печально одновременно.

Где её красивый, аккуратный сад, в котором она любила проводить время?

Ножка деревянной скамейки сломалась и она склонилась к земле. Вокруг неё были обвиты стебли сорняков, пробивалась жёсткая трава сквозь деревянные прутья. Было плохой идеей надеть открытые босоножки, потому что даже на тропинке, обложенной качественным дорогим кафелем, была грязь и скользкая трава после утреннего мелкого дождя. На том же самом кафеле появились трещины, и сквозь них когда-то пробивались ростки, а сейчас, недавно беспорядочно торчащие летом, опустились.

Ханыль смотрела на всё это и не верила глазам – её сердце обливалось кровью при каждом вздохе и скрипе дерева из-за порывов ветра. Было неспокойно здесь, хотелось покинуть это место, как можно быстрее. На стенах висели толстые стебли лиан, из-за чего здание казалось заброшенным. Она боялась и представить, что творилось внутри дома.

Даниэль хотел уже было, что-нибудь сказать, но Ханыль дала понять одним взглядом, что слов не нужно. Это стояло в абсолютный противовес всему, что она ему рассказывала про свой дом. В то время они были на слуху у всего округа – богатые, дом их, словно у аристократов, гостеприимные и вежливые. В их саду мечтали побывать многие жители, но им так этого и не удавалось.

А сейчас это всё просто разрушилось у неё на глазах, как и у самого Даниэля. Она показывала Кану фотографии, и Ханыль, думается ему, имела полное право на разочарование.

– Жизнь не была лёгкой, верно? Раз ты вернулась, – парадная дверь отворилась, и Им взглянула на вышедшую к ним пожилую женщину в старом потрёпанном халате.

– Привет, мама.

Даниэль поклонился и поздоровался, на что женщина только махнула рукой и закатила глаза. Она пригласила гостей внутрь, на ходу подбирая грязные вещи и бросая их в стороны, чтобы очистить проход. Дойдя до кухни, женщина пинала пустые бутылки от соджу в стороны, отчего они бились о тумбы и технику. Ханыль с каждым таким стуком пугалась и слёзы просились наружу, но она глотала всё своё отвращение к этому месту и следовала за матерью.

От женщины неприятно пахло, и она наспех вышла из комнаты, а когда вернулась, то несла за собой шлейф старых её любимых духов Givenchy. Ханыль, вдохнувшая сладкий аромат, поглотила ностальгия по тому, как она часто в детстве прижималась к матери и обнимала её, вдыхая такой любимый запах симфонии цветов. Даниэль отряхнул обивку стула от грязи и пыли, пододвигая его к девушке, а сам остался стоять на ногах, потому что лишнего стула на кухне не обнаружил.

– Он в гостиной. Иди и возьми, – ответила женщина на стоящий вопрос к глазах Кана. Даниэль непонятливо повёл бровью, а потом поблагодарил и удалился из кухни. – Зачем пришла? – Ханыль опешила от этого вопроса. Неужели, мать может задавать такие вопросы своему ребёнку.

– Скучала, – ответила Им, и хотя признавать этого не хотелось, но это было сущей правдой.

За несколько лет все чувства остыли и поутихли, оставляя на своём месте пепел, олицетворяющий обиду и печаль. А сейчас в стенах когда-то родного дома она чувствует себя хоть и некомфортно, но вполне себе сносно. В подростковом возрасте атмосфера не отличалась теплотой и любовью, разве что только чистотой и приятным ароматом по всему дому. Ханыль устало вздохнула и отвела взгляд от грязных стен с жёлтыми разводами на мать.

– Как поживала всё это время? – Им старается быть хорошей дочерью, но осуждающий взгляд матери тут же впился в её память. Спустя минуту разглядывания друг друга мать поставила на стол кружки с чёрным чаем, который привезли Ханыль с Даниэлем.

– Только благодаря заложенным в банк деньгам твоего отца и старшему брату, – честно ответила женщина. Она села напротив дочери и на некоторое время её злость утихла. – Они не отдают мне полную сумму. Приходится забирать частями. А твой брат присылает по мелочи. Одна ты обо мне забыла, – честно ответила женщина. Она села напротив дочери и на некоторое время её злость утихла.

Женщина разглядывала повзрослевшую девушку, которая выглядела, честно говоря, намного лучше, чем того ожидала родительница. Её кожа оставалось не идеальной, но она умело скрывала это за слоем тонального крема, глаза были аккуратно подчёркнуты благодаря чёрному карандашу, красивая форма бровей, губы покрыты блеском и плотно сжаты из-за недовольства.

Мать любовалась, какой её дочь выросла красивой и статной. Она выглядела аккуратно и ухожено в босоножках, нежно-голубой рубашке в вертикальную тонкую полоску и бежевых узких джинсах.

– Ты выросла очень красивой, – прошептала мать, всё ещё не веря, что её дочь вернулась.

– Смею думать, что ты держишь на меня обиду из-за моего долгого отсутствия, – Ханыль растаяла.

Она боялась сказать что-нибудь, что могло бы нарушить эту атмосферу, которая только-только наладилась.

– Да, есть такое. Но сейчас ты здесь, нам же во вред озвучивать вслух все обиды друг на друга. Ты ведь не приезжала по определённым причинам, а не просто от отсутствия свободного времени.

Они молчат. Ханыль не знает, что ответить, а мать, что сказать ещё, поэтому они предпочитают молча пить чай и иногда наблюдать друг за другом. Им всё ещё неловко, и она мысленно уже отругала Даниэля за то, что он смылся.

– Долго вы встречаетесь? – первой нарушить тишину решилась мать. – Отец однажды упомянул имя парня – Хван Минхён. Он? – Ханыль прикрыла глаза на мгновение из-за упоминания Минхёна и отрицательно покачала головой.

– Кан Даниэль, встречаемся несколько месяцев, – а дальше последовали дежурные вопросы от матери и вполне себе развёрнутые ответы от дочери. У них завязался непринужденный разговор, они в какой-то момент отвлеклись от своей ненависти и наслаждались временем, отведённым только для них.

Даниэль зашёл внутрь и сел на стул, слушая рассказы девушек. Но не прошло и десяти минут, как рассказывать больше нечего и между ними повисло напряжение.

– Нам пора идти, – Ханыль быстро нашла решение проблемы и встала со стула.

Даниэль уже вышел на улицу, когда ему позвонил какой-то друг, а мать остановила Ханыль на пороге.

– Что ещё? – недовольно простонала Им, когда мать стояла и молчала.

– Мы так и будем встречаться раз в десять лет? Не думаю, что доживу следующий десяток, – Ханыль покривила губы.

Она знала, что мать не молодеет, время беспощадно летит вперёд, но никак не могла посочувствовать ей, потому что один разговор ничего не значит. Им всё ещё помнит целый год унижений и обвинений в их разводе с отцом.

– А ты хочешь видеться чаще? Я уже не виновата в вашем с папой разводе? Или ты просто боишься, что никто не заметит твоей смерти? – Ханыль нагрубила, и начала корить за это саму себя.

Мать в лице не поменялась, ведь думала так до сих пор.

– Я не поменяю своего мнения, но это не значит, что я не люблю тебя, Ханыль, – Им отворачивается и глотает слёзы.

Да, теперь мать хотя бы в курсе того, на кого она училась и с кем встречается, но её не было рядом тогда, когда Им в этом отчаянно нуждалась. Когда дочь звала её, звонила и просила приехать, чтобы утешить и помочь, потому что учёба давалась крайне тяжело в первый год, мать либо сбрасывала звонки, либо отчитывала её за слабость и вечное нытьё.

– Я люблю тебя, потому что биологически ты – моя мать. Думаю, я благодарна тебе за наши с тобой общие воспоминания из моего детства, но знаешь… – Ханыль вбирает воздух в лёгкие, чтобы продолжить и набраться смелости, – ты никогда не была мне мамой. Я увиделась с тобой, узнала, что ты живёшь нормально. Это всё, чего требовала моя душа за эти последние годы. Если ты так хочешь этого, то я найду время не через десять, а через пять лет. До встречи, – Им тряхнула рукой, когда родительница попыталась схватить её за запястье.

– До встречи.

На небе сгущались тучи, хотя синоптики дождь не обещали.

Чем дальше уезжала Ханыль от этого дома, тем легче ей становилось. Она плакала и не понимала, почему слёзы так отчаянно рвутся наружу. Пряча лицо между лопаток Кана, она прижималась к нему всем телом и содрогалась в рыданиях. Была непонятная невидимая тяжесть на плечах, словно она поступала неправильно, но она никак не могла найти другого выхода. Притворяться, что она счастлива общению с матерью, хотя это совсем не так? Она так не могла.

Проезжая вновь мимо моря, Ханыль повернула к нему голову и следила за тем, как оно начинает бушевать.

– Пожалуйста, помоги мне в последний раз. Помоги отпустить эти обиды.

Шептала Им, мысленно умоляя Джинёна и эти волны унести её тревоги.

Она задремала во время поездки обратно в Сеул, но когда проснулась, то ещё никогда не чувствовала себя такой бодрой и здоровой. Душа не болела, сердце цвело – всё хорошо.

***

Пока девушка спала, ей вновь снился странный сон, действия в котором она объяснить себе не в силах, но чувства, ощущаемые в нём, словно остались при ней даже с пробуждением – липкий страх, неугомонный ураган эмоций, который бушевал внутри, горячий ком, предательски застрявший в горле.

В этом сне она плакала и бежала изо всех сил от толпы, чтобы спасти свою жизнь. Её предали самые близкие друзья, вонзая нож в спину, пуская про неё не самые лицеприятные слухи, топили в пучине грязи и оскорблений – люди самые страшные монстры. А те, кого ты подпускаешь близко, хуже любого врага или дикого хищного зверя. И Ханыль проснулась в страхе, но понемногу приходила в себя, когда Даниэль целовал её ладони и смотрел в глаза, наклоняясь ближе, чтобы невесомо коснуться губами лба девушки.

Ханыль оглянулась и увидела, что сейчас они, видимо, за городом. Справа от неё расположился на холме небольшой двухэтажный домик – вполне обычный на первый взгляд, вокруг массивные деревья с царственной кроной, уже зацветающей листвой – золотистой, красной, желтоватой. Они все создавали гармонию друг с другом, и смотреть на это было одним наслаждением. Девушка взяла протянутую Даниэлем руку и сделала шаг вперёд, кутаясь в куртку, потому что здесь лучше всего ощущался холод и чувствовалось дыхание зимы.

Как ни странно, в Сеуле такого лютого мороза не чувствовалось, да и пронизывающего ветра тоже не наблюдалось. Траву покрыл сверху тонкий слой снега, но из-за полуденного солнца он таял на глазах – зелень блестела и сияла, словно россыпь звёзд. Даниэль улыбнулся, но слегка потянул её за руку, чтобы побыстрее оказаться в тёплом и уютном домике.

Как только они зашли внутрь, то щёки Им обдало горячим прогревшимся воздухом, и она ахнула от удовольствия. Как ни крути, а на холоде она бывать не любила, предпочитая подобным прогулкам по свежему воздуху посиделки дома с горячим чаем и сладостями.

– Мама сказала, что это дом отца, который он давным-давно, ещё до своего исчезновения, переписал на неё. Продать его не получалось, потому что тогда спроса не было, а несколько лет назад я уговорил её оставить его. Он мне безумно нравится – здесь тихо, спокойно, уединённо, – пропев последнее слово, Кан рассмеялся и, присев на маленький диван в бежевой махровой обивке, похлопал рядом с собой, чтобы Им присела тоже.

– Здесь мило, – Им устало вздохнула и облокотилась о парня, положив голову ему на плечо.

Даниэль переплёл пальцы их рук между собой и глядел на них, и на лице у него расплылась счастливая улыбка.

– На самом деле, не так уж мы и далеко от города. Да и посёлок здесь один хороший рядом совсем, – Даниэль слегка нахмурился и время от времени щурил глаза, когда вспоминал знакомые места. – В лесу очень красиво, особенно открывающаяся панорама с лоджии, – Ханыль сопроводила его слова удивлённым вздохом, на что Кан усмехнулся. – А ещё на втором этаже в одной из комнат есть проектор, поэтому можно там смотреть фильмы. Было бы круто, – Им кивнула, соглашаясь со всем, что после говорил Кан.

Он рассказывал об этом доме, вскользь упоминая отца, о проведённом Рождестве в прошлом году, в целом о своей жизни и о моментах, связанных с этим домом. Было интересно слушать, узнавать что-то новое, но Им даже не заметила, как вновь уснула под треск брёвен в камине, мягкий тихий голос парня и его тепло, что разливалось по всему телу, проникая даже в самые далёкие уголки сердца.

– Мне так повезло встретить тебя, Ханыль.

Судя по времени Им проспала больше шести часов. Даниэль догадывался об этом, потому что она явно слишком утомилась во время поездки, поэтому он подготовил ей таблетку от головной боли и уложил в постель, укрывая пуховым одеялом. Когда девушка проснулась, то на улице наступили сумерки и в комнате было мягкое бежевое свечение от свечи у кровати.

Пламя дёргалось и полыхало как-то неравномерно друг с другом, словно кто-то дует на них и пытается затушить. Ханыль подумала, что сквозняк, но ничего не могло это спровоцировать. Решив плюнуть на это, она встала и стала осматриваться.

Задержавшись у огромного окна, Им застыла около него на несколько минут, любуясь тем, как фонарные столбы, разместившиеся на лоджии, мягко освещали территорию и у их фонарей были заметны мелкие снежинки снега, которые медленно кружились в воздухе, словно танцуя друг с другом, и опадали на поверхность.

Ветра почти не было, но верхушки крон деревьев слегка тормошило, и они покачивались из стороны в сторону. Ханыль скрестила руки на груди и вздохнула, потому что ощутило умиротворение. Словно душа, наконец, нашла покой.

Кончики пальцев подрагивали от сильного желания выбежать на улицу и стоять вот так под мелким снегопадом и наблюдать за тем, как всё кружится и двигается. Стать одним целым с природой и почувствовать всю жизнь, таившуюся в этих лесах; разгадать секреты, что затерялись среди стволов деревьев; смеяться и улыбаться от того, как ветер вплетает в волосы аромат хвои и свежести.

Это щекотало сердце изнутри, поэтому Ханыль прикоснулась к окну и провела по нему рукой, пальцем очерчивая имена.

Мы.

Боже, какое это всё-таки ребячество, но от того, насколько это мило и очаровательно смотрелось, у неё сводит челюсти. Она хочет обнять эти слова, прижать к груди и запихнуть в пустующие дыры в душе. Но они выжжены у неё на сердце, и от этого становится ещё теплее и приятнее.

Ханыль не знает, за что она могла заслужить это счастье, которое испытывает сейчас. Она задаёт вопросы, но не получает на них ответов.

Близится Рождество, и Им только сейчас замечает в окне соседские дома. Семейная пара украшает дом и двор, а дети резво играются и бегают вокруг, даже не думая помогать. В другом доме свет не горит – может, хозяев пока нет дома. Ханыль чувствует себя моментом, словно она всего лишь секунда или обрывок воспоминаний, но потом вновь тянет руки вперёд и оставляет отпечаток ладони на запотевшем окне.

Всё красиво. Всё правильно. Всё это очень нравится Ханыль.

Она слышит, как Даниэль заходит в комнату и шепчет ей: «Проснулась, наконец». Он подходит к ней со спины и обнимает, сцепляя руки на её талии. Кан уткнулся подбородком ей в плечо и прикрыл веки, потому что ему это всё тоже до безумия нравится.

Нравится до помутнения в глазах быть рядом с Ханыль, потому что она кажется ему идеальной. И Даниэль, пожалуй, тоже задаётся вопросом, как ему могла достаться такая девушка, как Им.

– Я люблю тебя, – шепчет Ханыль и поворачивает голову к парню. Коснувшись губами его щеки, она чувствует, как слёзы подбираются к глазам.

– Пошли вниз, я приготовил поесть. Ты наконец попробуешь моё фирменное блюдо. И где-то через двадцать минут будут готовы кексы, так что давай не будем медлить. Я, если честно, так проголодался! – Кан улыбается Ханыль и надувает губы, чтобы она поцеловала его, и Им выполняет его просьбу.

Поцелуй выходит смазанным, но пропитанным необъятной нежностью, из-за чего у Ханыль дрожат руки.

– Уже не терпится попробовать! – Им будто по волшебству слышит чудный аромат сладкого десерта, и у неё тут же заурчал живот. Они оба усмехнулись, и Ханыль стало даже немного неловко.

Даниэль счастливо подпрыгивает и убегает вниз, что-то крича ей, но она не разбирает слов. Ханыль в последний раз оглядывается назад и выглядывает в окно, переводя взгляд со своего отражения вглубь леса.

Благодарность – вот, что сейчас у неё на уме.

В сердце поселилась любовь, и Им не может сдержать искренней улыбки. Может, вот они – ответы на вопросы о её будущем. Может, все тяжёлые трудности позади; и самое главное, что Ханыль хотелось бы выбросить из своей головы раз и навсегда – ощущение одиночества.

Теперь она не одна, ей будет с кем разделять горькую боль. Это несметно радует. Впереди у неё – у них – вся жизнь, и никто не знает, что будет дальше, но теперь Ханыль не боится, а с нетерпением ждёт и наслаждается каждым моментом. Наверное, так и должно быть.

Наверное, это правильно – ценить жизнь, не бояться завтрашнего дня и быть счастливой. Наверное, это и имели ввиду Джинён, Минхён и все остальные.

– Всё хорошо. Даже намного лучше – прекрасно. Спасибо.

========== 15 ==========

Три года спустя.

– Твоя мать была жалкой, и никогда не любила вас, потому что изначально не хотела никаких детей. Ради вас она убила все свои мечты!

Чанёль сильнее сжимает руль в руках и жмурится от света фонарных столбов. Парень думал, что больше чувствовать не умеет, а его сердце застыло в давно забытых муках. Но сейчас оно бьётся так часто и громко, словно сумасшедшее, что Пак хочет вырвать его. Ему нравилось ничего не ощущать. Нравилась эта пустота в грудной клетке, когда он вспоминал о матери.

Он отцу не верит. Только не ему и только не в эти слова. Его мать не могла им врать. Она не могла не любить Чанёля.

Пак ведь стёр её из своей жизни с тем фактом, что она умерла и так тосковала по старшему сыну. А сейчас это всё рассыпалось на его глазах.

Чанёль оправдывает слова отца только из горя – Пак старший словно постарел на десять лет, когда узнал о заключение в тюрьме младшего сына. Правда парень не знает: это было больше из страха за их семью, или из-за настоящего родительского инстинкта.

Пак, только увидев своего первого сына, не знал, куда себя деть. Он начал плакать то ли от счастья, то ли от незнания, что делать дальше. А вдруг он не сможет стать ему достойным отцом? А вдруг Джемин вырастет посреди ненависти и холодной атмосферой между родителями? Что делать ему тогда?

Парень держал маленький хрупкий комочек в своих больших руках и дивился тому, как его жизнь менялась у него на глазах. Она становилось такой дивной и чудесной, когда Джемин доверчиво тянул к нему руки и касался мягких ладоней носа. Мысли о детях были последними в голове Чанёля, когда другая машина решила проскочить на красный свет светофора.

Удар. Рваный вдох. Темнота, которая принимает Чанёля в свои руки, словно родного сына.

Очнувшись, Чанёль мог разглядеть только размытые тусклые силуэты. Но то, что полностью привело его в чувства и дало ощутить внутри себя вернувшуюся жизнь – тихий детский плач и заглушающая его фраза дрожащим голосом: «Папа, ты жив». Пак может полностью открыть глаза и проснуться только спустя два дня, когда жизненные показатели приходят в норму.

Мужчине помогают принять сидячее положение на кровати, переключив режим кровати, и подкладывают аккуратно подушки за его спину. Пак озадачивается намного больше, когда хочет пошевелить ногой, но ничего не чувствует, а под одеялом всё остаётся неподвижным.

Ещё через неделю его навещает Джинхо одна, оставляя детей по рекомендации врача дома у Соын, договорившись с ней утром. Чанёль встречает жену недоуменным взглядом, но она не особо удивлена тем, что услышала от мужа минутами позже. Вместо лишних слов она садится рядом с ним и обнимает, аккуратно гладя Пака по голове.

Жизнь Чанёля переворачивается в одно мгновение, и единственный человек, который разделял с ним это несчастье – Джинхо, успокаивая плачущего мужа в своих объятиях. Пак не знал, что ответить. Он очень сомневался в том, что теперь его жене хватит простого «спасибо» на всё, что она для него делает сейчас.

Но, несмотря на полное отсутствие какого-либо проявления благодарности со стороны парня, Джинхо оставалась на его стороне, созванивалась с детьми по видео-чату и показывала Чанёлю.

Забрать их и увести к подруге была идея психолога Чжан. Он сказал, что пока Чанёль будет привыкать к своему новому стилю жизни и, так скажем, новому телу, понадобится много времени и ещё больше усилий. Поэтому ввязывать детей хотя бы в первую неделю похода парня по всевозможным врачам будет не очень хорошим делом для определения их индивидуальностей и становления, как личностей.

Оставлять наедине с няней тоже плохо скажется – дети будут чувствовать себя брошенными и ненужными, ощущать ущемление от отсутствия родительской любви и внимания. Поэтому Исин – так он просил его называть, чтобы создать между ними приятную и дружескую атмосферу для успешной дальнейшей работы – порекомендовал передать временную опеку над детьми на людей, которым можно доверять. И которых они сами знают: голос, жесты, смогут распознать их запах – дети к этому очень восприимчивы.

Пока Джинхо была занята уходом за Чанёлем и походами вместе с ним к психологу и остальным врачам, Ким полностью взяла на себя ответственность за её детей на несколько дней. Джемин – их старший сын, чаще всего в обед сидел вместе с младшей сестрой, и они вместе смотрели мультфильмы, пока дочь Соын мирно спала в их спальне рядом с Чонином.

Девушка даже не понимала, как ей удавалось успевать следить за тремя маленькими будучи на седьмом месяце беременности.

– Слушай, Сехун, Ханыль приглашает всех, так что ты не можешь это пропустить! Ты ведь говорил, что у тебя будут выходные на следующей неделе!

О на другом конце трубки устало закатывает глаза и откладывает от себя документы. О и вправду не планировал задерживаться в Китае ещё на одну неделю, но пришлось отсрочить свой заслуженный отпуск в родном Сеуле.

Когда Джинхо освободилась и забрала детей у замотавшейся, но явно довольной Соын, то приехала к Ханыль, так как возвращаться домой – туда, где нет Пака – совсем не хотелось. Там словно совершенно пусто без него. Даниэль, поприветствовав Джинхо, позвал детей к себе и своему сыну в гостиную, чтобы девушки могли спокойно поговорить о своём.

И когда разговор медленно перетекал к случившейся трагедией с Паком, то Джинхо как-то грустно улыбнулась, грея ладони о кружку с горячим чаем.

– Я вряд ли когда-нибудь смогу полюбить Чанёля. Но я ему очень благодарна. За всю недолгую осознанную жизнь я любила по-настоящему только вас. И моих… То есть, наших детей. Меня обманывали и унижали, мною пользовались. Я была ничтожеством даже в глазах родителей, но Чанёль никому не дал меня в обиду с тех пор, как я стала его женой. Он помог, когда я в этом нуждалась. И сейчас мне абсолютно плевать, что он не может ходить или бегать вместе с нашим сыном по заднему двору. Чанёль жив. И теперь ему помочь обязана я. Думаю, это и есть та задача, ради которой мы оба родились и встретились. Я благодарна ему, Ханыль, и люблю наших детей. Это всё, что мне нужно.

Ханыль улыбнулась и достала из печи свежеиспеченные кексы, остудив их и поставив перед Джинхо на стол.

– Иногда для полного счастья многого и не нужно.

Им тоскливо улыбается и, пока Джинхо увлеченно разглядывала кексы, украдкой взглянула на фотографии, расставленные у окна.

Даниэль любил сидеть вместе со своей уже женой на кухне, обсуждать разные вещи: проще говоря, обо всём и ни о чём; ему нравилась та романтическая атмосфера, которая наступала между ними, когда свет на кухне слегка приглушён, у них в бокалах дорогое красное полусладкое – но пьянит их вовсе не алкоголь, а даже больше те кроткие и нежные поцелуи в губы, когда Кан обнимает девушку за талию и, ощутив сладкий привкус на губах, касается ими её щеки.

Было тяжело, когда Даниэль стал пропадать на работе в новом открытом баре, а Ханыль не имела возможности выйти вновь на работу, так как Ёнхо любезно пригласил её обратно к ним в контору, где ей всегда будут все рады. Ребёнок Им её не обременял, но она стала больше переживать о том, что они оба уделяют ему слишком мало внимания.

Даниэль успокаивал Ханыль и невзначай говорил, что это скорее всего её детская травма от отсутствия любви, в которой она так тогда нуждалась.

Им смотрит на сына и хочет уберечь от всего: от боли, от страданий, от слёз. Чтобы её судьба, в которой она так долго была несчастна, прервалась на ней. И их общий с Даниэлем ребёнок был самым счастливым. Ханыль сделает для этого всё, что будет в её силах.

Убережёт. Будет любить безмерно и бесконечно. Всегда.

***

Тэхён заходит в кабинет Намджуна и улыбается, когда видит там и смеющегося над чем-то Чонгуком. Они виделись в последний раз четыре месяца назад, когда глава приглашал близких знакомых на празднование дня рождения своего младшего брата.

Только общаясь с Чонгуком и своим начальником ближе, Ким смог в полной мере понять, кто же на самом деле держал весь Сеул (если не всю Корею) в своих руках. И это был уж точно не сгинувший Накамото Акира, чья компания полностью исчезла с земли Кореи два года назад.

– Джинён был, так скажем, мирным соглашением между нами и семьёй Накамото. Пока там был он – мы никого не трогали. А когда Бэ сам решил их уничтожить, то выбрал для этого просто идеальный вариант. Джинён всё ещё наш друг, – Чонгук усмехнулся и закинул ногу на ногу, положив руку на спинку дивана.

Намджун согласно кивнул на его слова и повернулся к слабо улыбающемуся Тэхёну.

– И давно ты перекрасился?

Ким тихо посмеялся и растрепал свои волосы ладонью, окрашенные в ядовито-красный. Киллер сделал такое смелое решение два месяца назад, когда жара, наконец, спала, сменяясь холодным октябрём. Тэхён умолчал об истинной причине такой спонтанной выходки – Джинён любил красные розы, а годовщина его смерти вновь неумолимо приближалась.