Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Первой не выдержала «любимая», а вслед за ней и все оставшиеся четверо «будущих трупов». Только мне, если честно, не было так уж и смешно. Скорее даже грустно: вот так вот всегда этот несносный человек уходит от прямого ответа; прячется за шутками, отговорками, иронией и сарказмом, часто контратакует – и это вместо того, чтобы поступить, как любой другой, на его месте: поделиться с другом тем, что его гложет.

«Я одиночка и никогда не изменюсь».

Да кто же сказал тебе такую глупость?

– На самом деле, это ужасно, – отсмеявшись, первым подал голос Игорь. – Здесь, оказывается, такая трагедия, а во-первых, у нас нет вина, а во-вторых, – тут он зачем-то наклонился ко мне и прошептал: – Подыграй мне, – а потом уже громко произнес, – мы с Марго в вашей будущей маленькой шведской семье чувствуем себя лишними, и оставим вас, заодно принесем вина, – и бесцеремонно поднял меня и, ухватив за локоть, уволок в кухню. Хорошо, что хотя бы предупредил, а то я за себя, если честно, не ручаюсь. Только вот все равно не могу понять: что это все значит?

Собственно, именно этот вопрос я и задала ему, как только мы оказались на кухне. Еще и демонстративно загородила собой холодильник – хотя это и было бесполезно.

Коротков посмотрел на меня серьезно-серьезно, а потом вдруг выдал:

– У тебя кто-то умер? Или тебя бросил парень?

Я подавилась воздухом.

– Нет, конечно, не дай Бог, – это к первому. – И парня у меня не было, но это к делу не относится, – это уже ко второму. И какая-то непонятная обида, раздражение: – Что за глупые вопросы?

– А что за траурный вид? – несмотря на почти неприкрытую агрессию, Игорь продолжил смотреть на меня своими серьезными карими глазами с какой-то непонятной долей сожаления. – Что у тебя, что у Воронцова, и такое впечатление, что между вами что-то серьезное произошло. И не надо тут лапшу на уши вешать, что все в порядке. Я и тебя, и его уже больше десяти лет знаю, и если он еще может отшутиться, то у тебя все на лице написано. Не буду спрашивать, что произошло, но сегодня у твоих друзей и просто отличных ребят праздник. Празд-ник. И не надо им его портить своей угрюмой мордашкой, тем более что веселая ты гораздо симпатичнее, – и бесцеремонно отодвинул меня, достал сразу две бутылки вина – господи, сколько же они купили-то? – одну вручил мне, и только в проходе обернулся с немым вопросом: «Идешь?».

Он, что, только что сделал мне комплимент?

– Поворковали, голубки? – Керн встретил нас усмешкой. Катя ткнула его в бок, а Дима лишь на секунду окинул Игоря взглядом. И, господи, если бы он так смотрел на меня… Но на меня он даже не обратил внимания.

– Марго, не отдавай им вино, – игнорируя всех и вся, заявил мне парень с хитрой усмешкой. – Давай лучше возьмем нашего отчего-то молчаливого друга да сообразим на троих…

«Молчаливый друг» так же молча запустил в излишне предприимчивого товарища подушкой.

– И это он еще говорил о шведской семье? – вопросил у вселенной Саша с видом великомученика.

– Ладно, хватит ломать комедию: у меня возник тост, – наконец-то изрек Коротков и сел на свое место – с краю большого, смело вмещающего троих дивана. С другого края сидел Дима. А по середине кто? Конечно же, Рита, которую сегодня, кажется, хотят убить. Причем непонятно за что.

Ну, ладно, что я, не ездила в общественном транспорте? И вообще, расстояние между ногами Игоря и столом есть, так что пролезть не составило труда. Только вот почему атмосфера снова накалилась?

– С вашего разрешения, поменяем руку, – дождавшись, пока я сяду на свое место, наконец сказал Коротков. Открыл бутылку, – как же хорошо, что это не шампанское, с моей удачей на меня обязательно бы попало – наполнил бокалы, причем нам с Димой почему-то больше, чем остальным. – И выпьем за то, чтобы в следующем году мы собрались здесь таким же составом, но некоторые, как минимум некоторые – в ином качестве. И не спрашивайте, что я имею в виду, кому надо, тот поймет.

Изящно, подумала я, делая глоток кисловатой алой жидкости, в одном тосте пожелать и оставаться дальше парой и друзьями, и поступить – а про иное качество он наверняка имел в виду то, что мы станем студентами.

И, нет, мне не приходят в голову другие мысли, совсем не приходят! И, хорошо, я скажу тост. За то, чтобы мы все оставались теми, кто мы есть. И, конечно же, выпью, и вообще, Дима, не надо так на меня смотреть.

Сыграть в твистер? Замечательно, всегда хотела в него поиграть. И что такого странного в том, что я никогда не играла в твистер? Просто у меня были другие развлечения… и нет, Керн, я не торчу все лето в библиотеке.

Катя, ты не играешь? И почему я не надела юбку… Ладно, попробуем. И вовсе это не смешно, я, и правда, в первый раз, и вообще, кто до этого разливал вино? Да, да, я тебя имею в виду, подлый провокатор! Ой, Дима, прости, я на тебя чуть не упала… И ты, Игорь, что я на тебя все-таки упала. Я сама поднимусь! Вот, видишь, уже стою. И не надо меня держать!

Дима? Ты куда? Курить? Вредно же… Игорь, и ты? А ты разве?.. Хорошо, молчу, молчу. Я вот пока с Катей поговорю…

Ан-нет, не поговорю. И вообще, я тут лишняя, пойду, что ли, погуляю по дому...

– Слушай, это уже перебор! – оказывается, я уже дошла до того балкона, на который все вдруг отправились курить. Игорь, определенно некурящий Игорь, отчитывал Диму тем же тоном, каким отчитывал меня на кухне. – Вот что ты к девчонке пристал-то?

– А ты чего? – с вызовом ответил Воронцов. Я вздрогнула: сколько стали было в этом голосе, сколько раздражения и гнева. А еще боль, совсем чуть-чуть, но она там определенно была.

Игорь хотел что-то ответить, но, как всегда, вмешался случай, выбравший своим вершителем на земле почему-то меня. Я банально чихнула. И еще раз. И снова.

– Катя с Керном там как-то заняты… – попыталась оправдаться я с глупой улыбкой, заходя на балкон. – Простите, что помешала.

– Да ничего, ты не помешала, – с улыбкой заверил меня Игорь. – Правда, Воронцов?

– Именно, – фыркнул Дима, а потом вдруг посмотрел на меня с какой-то долей иронии и насмешки. – Кстати, Рыжая, мы на тебя все-таки плохо влияем. Пила наравне со мной.

– Так кто же виноват, – я меланхолично пожала плечами, а потом неожиданно даже для себя усмехнулась. – А, может, это ты сдаешь позиции?

Это был вызов. Глупый вызов, который Воронцов принял – это было видно по его усмешке.

Но снова, как говорится, не судьба, в этот раз принявшая облик задорной песенки – у Игоря зазвонил мобильник, и он с покаянием покинул уютный балкончик. Уютный, но, к сожалению, холодный – это я почему-то заметила только сейчас, хотя вышла в кофточке с рукавом на три четверти. И это тут же заметил Дима, более мудрый – он прихватил с собой кофту. Которую тут же, не спрашивая и не дожидаясь ответа, накинул мне на плечи.

– Если ты еще и заболеешь… – проговорил он, отчего-то не опуская руки. А потом словно вспомнил что-то, спохватился, отошел – и снова та стена отчуждения, воздвигнутая непонятно когда и непонятно кем.

– Спасибо, – только и проговорила я прежде, чем Игорь вернулся.

– Тут такое дело… – он взъерошил волосы, неловко и как-то виновато улыбнулся. – В общем, моя девушка решила, что я ей изменяю, и срочно требует явиться – тем более что у нее там кое-что стряслось, о чем вам знать не положено. Такси я уже вызвал, сейчас извинюсь перед Катей с Саней, и адьес, дача и шумная компания, здравствуй, любимая, но капризная Аня.

– У тебя есть девушка? – с каким-то недоверием уточнил Дима.

– Представь себе. Я разбил тебе сердце? – этот чертов шутник еще и подмигнул, а я не выдержала, рассмеялась. – Так, ладно, до понедельника. Надеюсь, вы до понедельника оклемаетесь, алкоголики.

– Уж кто бы говорил, – Дима пожал другу руку с улыбкой, которую я сегодня на его лице еще не видела – не было в ней той фальши, что была раньше. Словно странная стена вдруг начала рушиться.

Меня Коротков поцеловал в щеку. Жаль, я не заметила, каким взглядом на него посмотрел Дима. И, добавив короткое пожелание как следует развлечься, обязанный перед девушкой бедняга покинул уютный балкон.

А стена осталась.

И с этим надо было что-то делать.

– Ты злишься из-за того, что произошло в выходные? Да, это моя вина, но…

– С чего ты взяла? – резко оборвал меня парень, но при этом даже не взглянул. – С чего ты взяла, что я вообще злюсь?

– С чего, с чего, – теперь злиться отчего-то начала я. – Я, что, по-твоему, не вижу? Что вообще с тобой происходит?

– Ничего, – не замечая моего тона, спокойно ответил Дима. – Тебе показалось. Может, не стоит столько пить?

– Столько? Да, господи, не пьяная я! И ничего мне не показалось! – я в сердцах взмахнула руками. Кофта сползла с плеч, грозя упасть на пол…

Но Дима подхватил ее и набросил обратно – и теперь был слишком близко. И что-то словно перемкнуло в моей отказывающейся соображать голове. Все стало на свои места: и странное поведение Димы, и его почти враждебность, и тот странный вопрос, и взгляд… А ведь если бы это касалось не тебя, Рита, то ты бы догадалась раньше.

– Дима, ты, что… ревнуешь? – спрашивать такое было почти безумием; наверно, все мы чуточку безумны. Во всяком случае, на этом балконе – так точно.

Парень, вопреки моим опасениям, не отпрянул. Только руки как-то незаметно начали сжимать мои плечи.

– А даже если так? – Дима наконец-то посмотрел мне в глаза. Сколько всего было в этом взгляде – даже будь я мастером слова, не смогла бы подобрать точного определения.

– Я не давала повода, – наверно, не пей я ничего, ответила бы иначе. Но сейчас иначе не могла. – В отличие от некоторых.

Воронцов лишь усмехнулся – и словно не было того взгляда. Всего лишь усмехнулся, а такое чувство, что оскорбил. Поэтому я резко развернулась, освобождаясь и от рук парня, и от вдруг опротивевшей кофты, сделала шаг… Но больше мне не позволили.

Дима, все-таки, сильный; но, попав в кольцо его рук, я почему-то не стала вырываться.

– Ты меня удивляешь, Рита, – прошептал он, наклонившись непозволительно близко. Я ощущала его всем телом, и это было до того ново, пугающе и приятно одновременно, что, спроси Дима сейчас что-то, я бы не смогла ответить. Но он не спрашивал – говорил сам. – С каждым днем все больше и больше. Такая благоразумная, правильная… а порой ведешь себя, как последняя идиотка. Да и я не лучше – хуже. Гораздо хуже. Словно совсем обезумел. Готов убить своего друга, стоит ему только посмотреть на тебя. Да не только его, любого. А насчет Рогожиной… нет с ней ничего. Ты мне веришь?

Я лишь кивнула – этому шепоту было невозможно не верить.

– Правда, совсем ничего. Дура она, не в моем вкусе, – зачем-то продолжил эту тему парень. – Да и не могу я ни о ком другом думать, кроме как о тебе. Но…

Что «но», мне узнать не удалось.

Впервые в жизни я готова была убить свою лучшую и, пожалуй, единственную подругу.

И впервые в жизни, наплевав абсолютно на все, первая, совершенно точно первая, поцеловала парня. И снова все мысли вылетели из головы, утопая в той невозможной нежности, что дарили мне самые желанные губы на свете. Теперь он позволил мне обхватить руками его шею, зарыться пальцами в волосы – и сам обнял, прижал еще сильнее, словно старался отгородить от всего мира.

И мне не нужен был никто другой. И никогда больше не будет нужен.

Это не было объяснением даже в самом широком смысле: Дима не сказал ничего конкретного, а я вообще молчала. Но это было чем-то гораздо более важным, чем какие-то утверждения, обещания, признания. И, главное, это было. Был этот балкон, были эти слова, были эти губы, руки… Это все было, и оно никуда не денется.

И Дима никуда не денется. Черта с два я его отпущу. Как там говорил Кирилл? Не играть с ним? Я не буду. И он не будет играть со мной.

Так мы просто не сможем.

Я сидела на своей кровати и по-глупому смотрела на экран телефона.

Вчера, или уже сегодня, не помню, если честно, что-то неуловимо изменилось. То, что было на балконе, не нашло продолжения: Катя, бестактная, но любимая подруга Катя, затолкала нас в комнату, напоила горячим кофе, а потом еще чем-то прохладным, но горячительным; продолжилась «культурная программа» развлечений подростков, даже обещанное катание на коньках. Оказывается, я этого совершенно не умею, и если бы не один небезызвестный светловолосый парень, совершенно точно себе что-нибудь бы расквасила или, того хуже, сломала. Было и караоке: оказывается, это так весело – петь с друзьями, совершенно игнорируя тот факт, что поешь ты посредственно, в половине песен не знаешь ритма, а то и слов. А еще чертовски весело играть в «Показуху», даже не смотря на то, что вас четверо, а слова с каждым разом все хуже и хуже. И смотреть какой-то фильм, в котором не запомнил ни то что название, даже маленький отрывок – потому что весь фильм украдкой смотришь на того, кто сидит рядом. Это здорово – вот так вот сидеть с близкими людьми, когда не нужно притворяться, соответствовать стандартам и рамкам, когда можно делать и говорить, что захочешь, когда стоит руку протянуть – и вот он тут, рядом, тот, без кого, наверно, уже не сможешь жить.

Героини книг в таком случае говорят: «Влюбилась, как девчонка». А я и есть девчонка. Временами глупая, чертовски наивная, доверчивая и какая-то излишне самокритичная, но безумно влюбленная девчонка.

Никогда раньше не влюблявшаяся, даже не представлявшая толком, что это такое; да и не желавшая влюбляться, по правде говоря. Просто девчонка, которая, вместо того, чтобы соблюдать постельный режим, спать – всю ночь ведь не спала, или хотя бы пить лекарство, сидит и смотрит на экран мобильного, взяв градусник минут пятнадцать назад. Выпью лекарство, просто лягу на кровать – усну и не получу ответ. Получу, конечно, но потом, а хочется сейчас.

Подумать только, при каких обстоятельствах я умудрилась заболеть: в одной тонкой кофточке целуясь на балконе с парнем, о котором всего месяц назад не то что мечтать не могла, даже не задумывалась вовсе. А потом катаясь с ним на коньках – вернее, поминутно теряя равновесие, трудно назвать это катанием.

И сейчас я согласна наконец-то лечь поспать только после его сообщения.

«Спи наконец, а то позову Кирилла, и он вмиг тебя вылечит своими садистскими методами. Напиши потом. Сегодня зайду. Сладких снов».

И все равно, что будет потом. Главное, что есть Он.

Глава 16. Полоса белая, полоса черная

– И какого черта ты тут забыла?

Вопрос, по сути своей, был глупым. Что ученица может забыть в классе перед уроком? Вчерашний день, блин, сижу и высматриваю!

Так бы я ответила любому. Любому другому, а не раздраженному Диме Воронцову.

– Со мной уже все в порядке, – абсолютно игнорируя тот факт, что наш разговор вызывает живейший интерес одноклассников, спокойно ответила я. Только не нашла в себе смелости посмотреть Диме в глаза – и так под этим взглядом чувствовала себя нашкодившим ребенком. – Честно, не веришь, я могу сходить к медсестре, померить температуру, а потом предъявить тебе градусник.

– А я могу договориться с Аленой, чтобы она отправила тебя домой, а еще лучше – в больницу, – все с тем же раздражением ответил мне парень. – Серьезно, Рыжая, следи ты за собой. Парацетамол выпила, температуру сбила, и все, думаешь, выздоровела? Тебе же не пять лет…

– Именно что не пять, – резко возразила я. – И поэтому я не могу из-за какой-то несчастной простуды пропустить сразу две контрольных.

– О Боги, будто это самое важное! – возвел очи горе Дима.

Вообще-то, тут я слукавила: во-первых, для меня лично пропуск контрольных по алгебре и физике ничем не грозил, но вот оставлять без поддержки свой временами любимый (за исключением некоторых личностей) класс не хотелось; забавно, конечно, потом было бы слушать их оценки, редко у кого дотягивающие даже до достаточного уровня, но все равно жалко. Хотя, это было совсем не причиной: так, отговоркой. И тут-то появлялось «во-вторых» и «в-третьих». В-третьих, мне не хотелось оставаться дома одной; не знаю почему, но это даже немного пугало: одна, в пустой квартире, с температурой, больным горлом и насморком, обреченная смотреть какие-то фильмы вместо того, чтобы… Отсюда и вытекало то самое «во-вторых», которое все же стояло на первом месте: я хотела увидеть Диму. Безумно хотела, пусть для этого придется мужественно делать вид, что со мной все в порядке, терпеть его раздраженные нравоучения – он же обо мне, дуре, заботится. Просто ради того, чтобы смотреть на него вот так, как сейчас, я бы отдала многое. Наверно, даже слишком многое.

А еще, честно, я бы отдала многое, чтобы заткнуть навеки эту «красотку» Рогожину, распоясавшуюся из-за отсутствия своего дорогого Писарева.

– До тебя, что, только дошло? – со смешком спросила у Димы она. И как так оказалось, что эта красавица сидит на соседнем ряду, и всего лишь на одну парту ближе? За что меня боги не любят-то? – Она же за своими уроками ничего не видит. Или у тебя такой извращенный вкус стал? Нравятся ботанички-заучки?

Наверно, у меня все-таки температура. Или Дима на меня слишком плохо влияет.

И, как назло, как раз в тот момент, когда моя ладонь с характерным шлепком соприкоснулась с щекой Рогожиной, в класс вошла Виктория Владимировна.

– Воронцов, а ты тут что забыл? – словно игнорируя настоящее происшествие, грозно посмотрела она на чуть ошалевшего Диму. – А ну, марш на урок, нечего мне атмосферу в классе перед контрольной нагонять!

Парню ничего не оставалось, кроме как послушаться. Только напоследок он все же успел одарить меня весьма красноречивым взглядом. Разговор не просто не закончен, а будет продолжен с новой силой.

– Рита, Маша, пойдемте со мной, – тут же продолжила раздавать наставления директриса. – А вы все, – это она уже к весьма ошалевшему классу, – сидите тихо. У вас есть пять минут, чтобы подготовиться к контрольной.

Нам с Рогожиной ничего не оставалось, кроме как последовать за женщиной; но, вот странно, не в ее кабинет, а всего лишь в коридор, к окну.

– Надо же, опять Одинцов опаздывает, – задумчиво проговорила Виктория Владимировна, а потом только обернулась к нам. – У вас было время придумать объяснение, но все же я хочу узнать что-нибудь более-менее правдивое. Что это было?

– У этой сумасшедшей спрашивайте, – огрызнулась Рогожина, одарив меня презрительным взглядом. – Это она руки распускает.

– И у нее спрошу, и у тебя, – спокойно ответила на агрессивный выпад директриса. – Девочки, я знаю вас двоих достаточно хорошо, так что можете не пытаться увиливать. Рита, ты ведь не из тех, кто сразу же дерется. Влияет на тебя кто-то, что ли? Уж не Воронцов ли?

Отвечать я не стала – да этого и не требовалось.

– А ты, Маша, – женщина перевела взгляд на Рогожину, – сколько раз я просила тебя следить за тем, что говоришь, и не оскорблять людей? Вот и получила… Не хочу знать, что ты такого сказала…

– Правду я сказала.

– Не перебивай! Повторяюсь, не хочу этого знать. И оставлять после уроков не буду, – и, прежде чем мы с Машей на удивление синхронно облегченно вздохнули, – на этот раз. Но если еще раз произойдет что-то подобное, вы обе так просто не отделаетесь. И еще, Рита… Если увижу, что даешь кому-то списывать – и тебе, и тому человеку двойки поставлю, не задумываясь.

Вот теперь-то можно было облегченно вздохнуть. Все обошлось малой кровью, и даже класс в преддверии контрольной не стал раздувать из произошедшего великую трагикомедию на пять актов, как они любят это делать. Предупреждение директрисы – даже оба – было чистой формальностью, так что ни за обязательное списывание с моей тетради, ни за пощечину языкатой Рогожиной я наказание не понесла. Зато как весело было наблюдать, как по этому модельному личику расползается едва заметный, но все же синяк. Так ей и надо, если честно, и я ни капли не жалею о том, что сделала.

И большая часть моего 11-М, похоже, тоже: на перемене, стоило только нашей красотке выйти, меня как следует подбодрили и даже похвалили за смелость, мол, давно пора было ее заткнуть. Эх, была бы сегодня в школе Катя… но она уехала куда-то с родителями. Поэтому защитить меня от праведного гнева человека с громким прозвищем Князь было некому.

– И все-таки, что ты творишь? – для верности утащив меня подальше от чужих глаз и ушей, спросил Дима. Я уселась на подоконник, бесцеремонно отодвинув горшок с геранью, и все-таки ответила:

– То, что считаю нужным. Давно пора, – и никакого смиренного раскаяния в голосе. Ответ был неверным: во всяком случае, как иначе объяснить то, что парень тихо чертыхнулся, резко повернулся ко мне и уперся руками в подоконник по обе стороны от меня?

– Она, конечно, заслужила, не спорю, но ты ведь не такая – не распускаешь руки, стоит кому-то что-то сказать.

– Это твоя прерогатива? – склонив голову набок, уточнила я, за что тут же получила в ответ красноречивый взгляд, который можно было расшифровать по-разному. – К тому же, ты же сам должен знать, она слов не понимает.

– Это не причина. Это нормально для меня, Сани, Игоря, да даже для вашего Лемешева…

– А для меня, значит, нет? – непонятно почему вспылила я. – Вот такая вот я ненормальная, смирись.

– Да не это я имел ввиду, – вздохнул Дима. – Просто ты должна знать – на каждое действие может возникнуть противодействие. Особенно если действие столь радикальное и направленное на… кого-то вроде Рогожиной, в общем, – ему было трудно это объяснить, как трудно объяснить ребенку прописные истины, легко объяснимые лишь с возрастом, если этот ребенок одним «потому что это так» не ограничивается. Собственно, то, что парень объяснял мне, и было «прописным» – для того мира, в котором привык вертеться он. А я даже не задумывалась о том, что за подправленное личико Рогожиной кто-то так же может «подправить» его мне.

– Я поняла, о чем ты, – разом помрачнев, прервала я тягостные объяснения. – Но давай не будем об этом, пожалуйста.

– Хорошо, – на удивление легко согласился Дима, а потом снова наградил меня взглядом, под которым я почувствовала себя комариком на площади Тяньаньмэнь*. Причем комариком, имевшим наглость кого-то укусить и которого вот-вот прихлопнут. – Тогда вернемся к той теме, от которой нас бесцеремонно отвлекли. Ты, что, маленькая, не понимаешь, чем может подобное обернуться? Могу сейчас же позвонить Кириллу – и он припомнит парочку самых ярких последствий самолечения или же вообще отсутствия этого самого лечения как такового.

– Спасибо, сама в состоянии представить, – огрызнулась я, проявляя поистине ослиное упрямство. – Ну нельзя было мне сегодня дома оставаться, нельзя.

– Почему это? – не унимался парень.

– Во-первых, две контрольных – писать их потом как минимум лень, – а придется, чтоб ее, эту золотую медаль. Ни одной контрольной нельзя пропустить! – Во-вторых, придется лгать маме, придумывать какие-то причины пропуска школы, а лгать маме мне хочется меньше всего. А в-третьих… – и замолчала. Нет, этого я не скажу – глупо, по-детски, даже по-идиотски. Но мне, как всегда, не позволили отмолчаться: под этим взглядом невозможно молчать. – Не смогу я весь день провести сама дома.

Только вот из-за чего, не скажу, догадывайся сам. Только, пожалуйста, не пытайся уточнить. Я не признаюсь в том, что мне страшно. Страшно от любых шагов в подъезде, от любого звонка – а маме почему-то звонят едва ли не каждый день, словно она никуда не уехала – от любого сигнала машины на улице, и где же эта хваленая шумонепроницаемость… А еще страшно, что стоит мне не увидеть тебя хоть день – и все, и без того хрупкое, разрушится, как карточный домик. Что я приду завтра, через три дня, неделю, а ты будешь обниматься с Рогожиной, у тебя на губах опять будет ее помада. И никакие разумные доводы вроде тех, что бесит она тебя так же, как и меня, да и сама к тебе уже не вернется, у нее же гордость тоже есть, не помогают. Но тебе, правда, не стоит этого знать.

Дима допрашивать меня не стал – лишь улыбнулся, потрепал по голове, а потом ему словно что-то в голову взбрело, и посмотрел он с уже давно мною не замечаемой хитринкой:

– Рыжая, у тебя сейчас какой урок?

– Английский, – на автомате ответила я, и только потом задумалась: зачем он спрашивает, да еще и так нехорошо усмехаясь?

– Тебе его сдавать для поступления? – от моего отрицательного мотания головой парень воодушевился. – Отлично. Как насчет того, чтобы прогулять?

Теперь наступила моя очередь опешить. И выдать совершенно глупый вопрос:

– Зачем?

– Ну, ты же сегодня уже проявила себя далеко не как образцовая ученица, так что держи марку, – со смешком пояснил Дима. Насмехается, гад, как пить дать насмехается. Я ему покажу «держать марку»!

Но все мои поползновения в сторону многострадальной хулиганьей головы – а ни на что другое, кроме как попытаться отвесить затрещину, моей фантазии не хватило – были остановлены могучими руками, вернее, даже одной рукой этого самого хулигана. И прежде, чем я опомнилась, он потащил меня по уже известному направлению – к кабинету медсестры.

Алена Николаевна нам, разумеется, не обрадовалась – вернее, не обрадовалась она нагло улыбающемуся Воронцову.

– Что на этот раз? – устало спросила она, откладывая какой-то каталог с косметикой.

– Нагло сбитая температура, больное горло и самоотверженное желание писать контрольную, – сдал меня парень, усаживая на кушетку. – Вот что с ней прикажешь делать?

– В больницу, – не подумав даже для приличия, вынесла вердикт медсестра. – Но, если хочешь, – она обратилась ко мне, – можешь пока полежать у меня.

– Хочет, – нагло влез Дима, столь же нагло усаживаясь на стул.

– А тебя это приглашение не касается. Воронцов, у тебя, что, сейчас урока нет?

– Не-а, – усмехаясь, заявил парень. – Химичка заболела, а на замену поставить некого – вот мы и будем «делать домашние задания» в обществе лаборанта. Оно мне надо?

Алена Николаевна только вздохнула.

– А учитель Риты хоть знает, где она? – наверно, это было последним аргументом. Причем, совершенно бесполезным:

– Я уже предупредил Игоря, он скажет учителю. К тому же, Егор Валентинович поймет и не станет возмущаться, – а вот аргумент Димы был более чем веским: молодой учитель английского и правда поймет; вернее сказать, его совершенно не волнует, присутствует ли ученик на уроке, и чем их меньше, тем лучше – он вообще пошел работать в школу исключительно для того, чтобы откосить от армии. Его регулярно видят в шумных компаниях с алкоголем в руках, а некоторые поговаривают, что он даже пил с учениками – вернее, с учеником. И, естественно, с Дмитрием Воронцовым. Интересно, а правда ли это?

– Дим, а можно вопрос? – рассудив, что другого момента может и не представиться, немного неуверенно начала я: – А правда, что вы с Егором Валентиновичем однажды… выпивали вместе?

– Выпивали? – кажется, Дима искренне удивился. Ну, хоть что-то не правда… – Да разве это выпивали? Так, по бутылке пива выпили вместе, и все. А что тут странного? Он, между прочим, старший брат Алининого бывшего.

Старший брат бывшего парня двоюродной сестры. Логично.

У Димы, что, полшколы – какие-нибудь «сестры», «братья», «одноклассники»?

Оказалось, что, к счастью, нет, но работников пять, так точно, и среди них – кто бы мог подумать? – Жаба Павловна собственной зеленой персоной. И не любит, оказывается, она своего ученика не из-за его разгильдяйства, хамства и прочего, а потому что Леся, которая Димина тетя, как-то чуть не увела у нее мужа. Да и вообще, это все легко объясняется тем, что мы все живем в одном районе. И кто бы знал, сколько у наших родителей и нас общих знакомых. А с Алиной мы вообще, оказывается, ходили в одну музыкальную школу и занимались в соседних кабинетах, только она – на два класса старше, и даже техзачет вместе однажды сдавали…

В общем, из всех уроков я не пропустила только физику – и то из-за контрольной. И, что самое ужасное, мне это слишком понравилось – вот так вот сидеть с Димой и Аленой (она тоже начала возмущаться, что еще слишком молода, чтобы к ней на «вы» и по отчеству обращаться), пить кофе, болтать на всякие разные темы. Хотя, нет, самое ужасное все же в другом: после физики у меня все же поднялась температура. То ли сказалась нагрузка (знаете ли, решать оба варианта, да еще и поминутно отвлекаясь на фотосъемку, как-то не слишком-то приятно и легко), то ли лекарство перестало действовать, то ли еще что – но результат был на лицо. И не только на лицо, кстати: весь организм решил меня подвести, показать, что я была не права, так его эксплуатируя. Зато был во всем этом положительный момент: Дима не просто вызвался меня проводить, а еще и завел в квартиру, усадил на диван, укутал в плед, напоил горячим чаем (мотивируя это тем, что кофе мне уже хватит) и пытался напоить таким же горячим лекарством – но тут я запротестовала:

– Если я сейчас выпью, то тут же усну! – красноречивый взгляд дал понять, что на то и расчет, но я все равно не сдалась: – А я, может, хочу еще о чем-то тебя спросить.

– О чем? – с улыбкой спросил Дима, наверно, решивший, что к капризам больного человека все же стоит прислушаться. Только вот не учел он: температура порой отбивает все тормоза почище спиртного. И, боюсь, тут же пожалел, что не проявил настойчивость – стоило мне озвучить свой вопрос.

– Ну, допустим, хотя бы о том, какие у нас с тобой теперь отношения, – нет, клянусь, я не это хотела спросить – я вообще не знала, что сказать. Но вырвалось как-то само по себе.

Дима даже не нашелся, что сказать. Секунд десять просидел, думая над ответом, а потом сделал то, что было красноречивее любых слов – поцеловал меня.

И опять мысли все вылетели, голова закружилась, руки потянулись, чтобы обнять его…

Отстранился парень так же неожиданно.

– Если честно, я и сам не знаю, – признался наконец он, а потом посмотрел на меня с хитрым прищуром: – А ты, стало быть, хочешь со мной встречаться? Не устояла перед моей неотразимостью?

Не улыбался бы он так очаровательно – прибила бы ко всем чертям, вот этой самой чашкой бы и прибила. Но вместо этого ответила:

– А даже если и так? – и меньше всего ожидала, но больше всего хотела услышать то, что произнес Дима:

– Значит, с этим решено, – он приблизился ко мне, дотронулся пальцами до губ… и совершенно наглым образом запихнул в рот таблетку, которую я от неожиданности сразу же проглотила. А потом неожиданно для себя рассмеялась, уткнувшись в шею своему новоиспеченному парню – а он понял, в чем дело, и рассмеялся следом.

– Знаешь, я никогда так не предлагал никому встречаться, – сквозь смех признался он, обнимая меня поверх одеяла и еще сильнее в него укутывая.

– Я тоже, представь себе, никогда не принимала предложение встречаться простуженной и укутанной в одеяло, – охотно отозвалась я. Хотя, по сути своей, предложение как таковое не прозвучало – но это было совершенно не важно. Да и вообще, вечно у меня в отношениях все не как у людей, так что нет в этом ничего удивительного. Зато положительного, приятного, радующего – масса.