Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Воронцова-старшего не оказалось дома, он, по словам сына, был злющий как черт, взял папку с документами и уехал куда-то.

– Это он из-за папы, – послушно усаживаясь на небольшой диван и позволяя укутать себя мягким и теплым даже на вид пледом, проговорила-прошептала я. – Он был очень… пьяный. Ты не думай, он не такой, и редко себе позволяет! Просто ему было плохо…

– И он наговорил тебе того, о чем потом пожалеет, – спросил-утвердил Дима, такой понимающий, близкий и… родной? Более подходящего слова у меня сейчас не было.

– Он… много что говорил… он сказал… «если бы не ты»… – я вдруг не смогла сдерживать слезы и зарыдала, обняв Диму за шею. Я бормотала бессвязные слова и фразы, выплескивая все, что накопилось – только каким-то непостижимым образом обогнула темы некой Маши, а он шептал мне успокаивающие и приободряющие, гладил по голове, позволял почувствовать себя защищенной ото всех проблем.

– Успокоилась? – парень отцепил меня от себя и посмотрел в глаза. Ах, как же мне хотелось раствориться в его невозможных серых глазах. Невозможно понимающих, невозможно теплых, невозможно родных, невозможно лю… нет, нет и нет! Я резво отпрянула, а потом только утвердительно кивнула.

– Я вижу, – Дима чуть горько улыбнулся и поднялся с дивана.

Прежде чем вернуть контроль своему обезумевшему телу, я успела схватить парня за руку так крепко, что, наверно, останется синяк, попросить его, глотая слезы, не оставлять меня, и сказать, что если его не будет – я умру.

– Я сейчас вернусь, просто найду тебе что-то успокоительное, – отцепив мою руку, мягко произнес Дима и включил телевизор. – Посмотри пока, я буду на кухне и вернусь меньше, чем через минуту.

Парень не соврал: стрелка на часах еще не совершила полный оборот, а он уже вернулся с платком, низким стаканом из толстого стекла и графином с чем-то темно-малиновым.

– Я не нашел успокоительного, – он налил содержимое графина в стакан почти наполовину и протянул мне. – Поэтому пей это, заодно согреешься.

Я с опаской посмотрела на стакан, но все же взяла его, а потом принюхалась.

– Не бойся, не крепкое – не стану же я тебя коньяком поить. Пей, и сразу полегчает.

И я выпила залпом, и тут же съела протянутую мне конфету – оказывается, они лежали тут, на столике, а я и не заметила. Горло обожгло, а потом стало тепло. Второй стакан – в этот раз полный лишь на четверть, – еще две конфеты, и стало спокойней. Где-то на грани сознания появилась мысль, что из рук сидящего рядом человека я бы выпила даже яд – и был бы он для меня божественным напитком, если бы только он так его назвал.

– Ну вот, полегчало? – Дима улыбнулся, ставя стакан на стол и закрывая графин. Взамен он протянул мне платок. – А ты не хотела пить… Всего лишь ликер, к тому же, совершенно не крепкий.

О «не крепком» у меня было полностью противоположное мнение, но я смолчала. Тем более, что заметила стоящую на полочке фотографию с красивой женщиной и ребенком. В ребенке легко угадывался Дима, а женщиной была его мать, Мария Воронцова.

– У тебя красивая мама, – тихо сказала я, как зачарованная глядя на фото в нежно-голубой рамке.

– Была, – поправил меня Дима, чуть погрустнев. – Она умерла пять лет назад.

– Я знаю, – и, предугадав следующий вопрос, объяснила: – Мне папа говорил. Они учились на одном факультете, только он на несколько курсов старше. А наши с тобой мамы были однокурсницами, и даже дружили… А еще, – я вдохнула побольше воздуха, ища смелость продолжить: – я нашла у себя ее фотографию…

И рассказала все: и про фотографии, и про пустые места в альбоме, словно кто-то убрал некоторые фото, и про папины слова – от которых снова потекли слезы.

А Дима слушал. Внимательно, не перебивая, давая мне выговориться – и только глаза выдавали то, что сказанное мной его задевало. И стоило мне закончить говорить, как он снова заставил – хотя, я не сопротивлялась ни секунды – меня выпить сладкий ликер, а потом выпил сам – полный стакан, даже не морщась.

– Дим, что это все значит? – спросила я, чуть подрагивающими руками теребя платок.

– Хотел бы я знать, – парень завертел в руках стакан, а потом, что-то решив, вышел на кухню, откуда вернулся с еще одним стаканом, пепельницей, зажигалкой и сигаретами. – Но не думай об этом сейчас. Тебе нужно еще выпить, чтобы спокойно уснуть, а мне… нужно, в общем, – он поставил стакан на стол, разлил ликер, но, вопреки моим ожиданиям, не сел на место. – А я пока… пойду на балкон.

Я снова схватила его за руку:

– Кури тут, это же твой дом… не стоит из-за меня идти куда-то, да и на балконе сейчас наверняка холодно.

– Это да, – согласился парень, садясь в кресло. Он протянул мне стакан (заполненный лишь на четверть) и взял полный свой, который тут же залпом осушил. Я последовала его примеру. – Ты уже согрелась? – кивок. – Хорошо, теперь будем надеяться, что ты не заболеешь. Может, тебе дать теплый халат?

– Нет, не стоит, – я резко залилась краской, которую не было заметно на фоне и без того раскрасневшегося от холода и спиртного лица. – Я… все в порядке, – и для убедительности закивала головой. Зря: та тут же немилосердно закружилась, но я не выдала этого, лишь решила не делать резких телодвижений.

– Дело твое, хотя не стоит мне тебя слушать, – скорее себе, чем мне, сказал Дима и закурил. Странно, но с сигаретой он выглядел взрослее – хотя обычно я такого не признавала, относясь к сигаретам, как к чему-то негативному. Впрочем, негативное отношение никуда не делось, просто я вынуждена была признать, что Диме сигарета шла, как бы пошло это ни звучало. Он затягивался, выпускал клубы дыма, снова затягивался, думая о чем-то своем, а я не могла оторвать от него взгляда. Он был таким… таким – я не смогла подобрать более-менее точных слов, хотя никогда не страдала отсутствием словарного запаса.

– Если бы ты была в своем обычном состоянии, я бы решил, что ты влюбилась, – голос парня застал меня врасплох, и я резко перевела взгляд на телевизор, где как раз шла к своему логическому завершению виданная мною уже не один раз мелодрама – герои целовались, а на заднем плане играла до жути романтическая мелодия.

Я резко поднялась с дивана, намереваясь пройти в ванную – и какая разница, что я не знаю, где она, – чтобы умыться и отогнать этот проклятый жар с лица, но подвела координация. Как там говорилось в какой-то книге? «Привет, паркет, я вижу твои трещины»? У Воронцовых в зале был постелен ламинат, и трещин на нем не наблюдалось, но видеть его вблизи тоже не слишком-то хотелось… И опять – в который раз? – меня спас Дима: поймал перед самым падением. Только вот сам не удержался на ногах, и только в последний момент уперся одной рукой – второй он держал меня – в спинку дивана: так, что я попросту осталась зажата между ним и этим враз показавшимся неудобным предметом мебели.

– Как-то мы слишком много выпили, – тихо сказал он. Я кивнула. – И куда это тебя понесло?

– В ванную. Или на кухню – умыться, – так же тихо ответила я. Я собиралась тут же попросить прощения – по привычке, как и обычно в ситуациях, когда из-за меня страдают другие, но смолчала – некстати сейчас были бы слова извинения. Да и любые другие – я просто вдруг попала в плен этих невозможно желанных серых глаз.

– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя странные глаза? – уже даже не сказал, прошептал мне парень. – Всего минуту назад они казались мне ореховыми, теперь я ясно вижу: они зеленые. И они красивые, настоящие, не испорченные тоннами косметики, а еще по ним всегда все видно, как бы ты ни старалась скрыть свои эмоции.

Я не отвечала – да и зачем? Что сейчас можно сказать? Можно лишь судорожно сглотнуть, почувствовав восхитительный аромат – смесь геля для душа и сигаретного дыма, еще сильнее прижаться к разгоряченному алкоголем телу, лишь бы только не упасть, пусть и на мягкий диван, потому что ноги резко подкосились, и почувствовать на своих губах чуть сладковатый привкус других, сейчас таких желанных…

Вопреки бытующему среди моих одноклассников мнению, я уже целовалась, причем не просто дотронувшись своими губами до чужих, а по-настоящему – только вот те, другие поцелуи, меркли с тем, что подарил мне Дима. Все мысли разом куда-то испарились, я прижалась к нему еще сильнее, дотронулась руками до плеч – и тут же упала на диван, под тихую, но звучную ругань.

– Что же ты со мной творишь… – не оборачиваясь ко мне, Дима ухватил сигареты и зажигалку и стремительно вышел на балкон.

А я с совершенно глупым выражением лица дотронулась пальцем до разгоряченных губ. Наверно, не лишним было бы случае обидеться – но я понимала, что ругался парень исключительно на себя, да и то не потому, что ему наш поцелуй был неприятен – даже наоборот, я успела разглядеть это в его глазах, таких… любимых. Только сейчас, нетрезвая, я могла это признать – да и отрицать было бы глупо.

Мысли так и не вернулись, а вот пустая голова кружилась нещадно, так что я легла на диван, свернувшись калачиком (по-другому поместиться не получалось), и задремала, не думая ни о чем и глупо улыбаясь.

Я не проснулась ни когда вместо тихой музыки мелодрамы заиграла громкая песня из рекламы, ни когда Дима вернулся и отнес меня на свою кровать – по себе ведь знал, как неудобно спать на маленьком диванчике, ни когда он наклонился ко мне, прошептал:

– И где же твоя хваленая рассудительность? Зачем заставляешь меня думать за двоих? – и, укутав меня, ушел – опять курить.

Глава 11. После

– Значит, твоя милая подружка осталась у тебя?

– Она мне не подружка, сколько можно повторять.

– Конечно, и поэтому ты привел ее к себе среди ночи, напоил и уложил в свою кровать. Прямо-таки заботливая мамочка.

– Заткнись! Если ты ее разбудишь – я тебя удушу.

– Вообще-то, это ты кричишь так, что даже у не бравшего уже три дня и капли спиртного в рот меня разболится голова…

– Заткнись по-хорошему, а? А то ведь и правда врежу, ты же знаешь…

Я рывком села на кровати. Приглушенный разговор продолжился совсем тихо, так, что я перестала улавливать его суть. Да и не стала бы: появилась проблема поважнее – где я и что тут забыла в одной пижаме?

Комната незнакомая, в серо-зеленых тонах, и, сразу видно, холостяцкая: ни одной безделушки, игрушки или даже разбросанных вещей – прямо-таки спартанский порядок. Да уж, моей спальне до этой далеко. Только, разве что, футболка ультрамаринового цвета, совершенно некуртуазно валяющаяся на столе, выбивается из общей гармонии.

Воспоминания пополам с осознанием накатили сразу, не щадя мою многострадальную головку. Сразу вспомнилось, и кому принадлежат разбудившие меня голоса, и где я, и что я тут делаю, и почему мне так хочется пить, и что вчера (вернее, сегодня) вообще было – и я тут же немилосердно залилась краской. Я. Вчера. Выпила. И. Целовалась. С. Димой. Воронцовым.

Охренеть.

Тем временем голоса за стеной смолкли, но в сторону спальни, где я боролась с краской и совершенно идиотской улыбкой, кто-то направился – судя по тому, как становились все громче и громче шаги. Господи, хоть бы это был не Кирилл Викторович!

Бог меня услышал. Но лучше бы это был не Дима – вернее, не Дима без футболки, с влажными после душа волосами и редкими капельками воды на мускулистом теле. Сердце, и без того бьющееся невероятно часто, стало отбивать марш солдат по пересеченной местности с сопровождением в виде ядовитых тиранозавров. И пока я боролась с этим глупым органом-насосом, Воронцов заметил, что я уже не сплю.

– Доброе утро, – а вот по голосу и тону я бы не сказала, что утро доброе. Скорее, что мучает похмелье, да и горло болит – у Кати после попойки, где она, ко всему прочему, умудрилась выкурить полпачки сигарет, голос был таким же хриплым. Интуиция подсказывала, что Дима за ночь выкурил целую пачку.

– Доброе, – не стала спорить я. – Ты... это... прости...

– Забей, – отмахнулся парень, так и не услышав, за что я собираюсь просить прощение. – Как ты себя чувствуешь?

– Все в порядке, спасибо, – я не солгала: от ночной истерики не осталось и следа. – Если бы не ты...

– Ты бы не сидела сейчас на чужой кровати в чужом доме, у тебя бы не болела голова и не было бы чувства надвигающихся проблем из-за того, что ты ночевала у едва знакомого парня, – с не слишком-то хорошей усмешкой закончил за меня Воронцов.

– Никакого не едва знакомого! – я тут же возмутилась, но так же резко стушевалась: – Спасибо. Ты мне уже столько помогал, что я со счета сбилась…

Так помоги и теперь: надень футболку или уйди с глаз моих.

– Вот скажи, и как тебе, такой несчастной потерянной Белочке, можно отказать? – наконец-то со мной заговорил прежний Воронцов: наглый, хамоватый, самоуверенный и такой привычный, даже родной.

– Сколько говорила – у меня есть имя! – возмутилась я, подрываясь с кровати и швыряя в обидчика его же подушку. Попала. Во всех смыслах.

– Ах ты, мелкая!..

– Детки, я вам не мешаю развлекаться? – в дверном проеме показался Кирилл Викторович. Я так и застыла с занесенной для удара подушкой, потом смутилась и положила ее на кровать, при этом даже расправив. – Вы мне, в любом случае, очень мешаете своими криками с утра пораньше. Это у кого еще голова болела?

– Отвали, Кирилл, я с Белочкой воюю, – а вот Диму присутствие дяди ничуть не сковало – так этот гад еще и воспользовался тем, что я безоружна, и тут же начал меня щекотать. И когда только прознал, что я боюсь щекотки?

– Сколько тебя учить, малыш, что с милыми леди не надо воевать, их надо любить: днем на словах, а ночью на деле. Хотя, днем тоже можно, так даже веселее.

– Обойдусь без твоих советов, старый извращенец, – оставив в покое мои ребра, ответил Воронцов-младший. – Мне лучше знать, что делать с излишне резвыми рыжими Белками.

Нет, они оба издеваются!

– Эм… – самой осмысленной репликой напомнила о себе я и тут же об этом пожалела: на меня уставились две пары совершенно одинаковых, не считая цвета, глаз, только вот одни из них меня ни капли не заботили, а другие… в них хотелось утонуть – и одновременно с этим украсить парой фингалов. А еще заставить их владельца все-таки надеть на себя хоть что-то, будь то хоть индийское сари, женское, к тому же.

– Мелкий, оденься хотя бы, – словно прочитав мои мысли, сказал Кирилл Викторович, и тут же с долей ехидства добавил: – А то эти твои поползновения смахивают на домогательство. Сядешь еще за совращение малолетних, а еще и за их спаивание, и Костя помочь не успеет.

– Если я за что и сяду, так это за убийство родного дяди, – тем же тоном ответил ему Дима, но все же надел футболку, ту самую ультрамариновую, что валялась на столе. Я зачем-то отвернулась, хотя, по идее, смотреть, как кто-то одевается, совсем не предосудительно – да и вообще, на это зрелище я насмотрелась и на физ-ре. Но вот иногда случается, что я сначала делаю, потом думаю – и сегодня наступило то самое иногда. Поэтому, отвернувшись к стене, я не заметила, как парень выразительно посмотрел на своего дядю.

– Ладно, детки, развлекайтесь, а я пойду, чайник поставлю, – вдруг сказал он и вышел из комнаты. Я удивилась, но особо задумываться на этот счет не стала – и более чем зря. Тогда бы у меня, пожалуй, было время для бегства – а теперь Воронцов уже сидел на своей же кровати напротив меня, и вид его не предвещал мне ничего хорошего.

– Чего? – как-то резко стушевавшись и искренне пожалев, что люди не умеют втягивать голову в плечи полностью, пробормотала я, глядя на огромный принт на футболке парня. К счастью, этот загадочный рисунок с кучей надписей, вкупе с природным любопытством, мог служить поводом для того, чтобы не поднимать глаза.

– Угадай, – немного усталым, но не капли не злым тоном ответил мне Дима. – Впрочем, ты сейчас наверняка не слишком-то быстро соображаешь…

Возражать я не стала – голова не варила совершенно.

– В общем, прости, я позволил себе лишнее, это больше не повторится, – на одном дыхании произнес он, глядя куда-то, но точно не на меня.

И тут я выдала совершенно гениальный вопрос, от которого впоследствии у меня стали гореть не только щеки, но и уши.

– Это ты о том, что споил меня, или о том, что поцеловал? – а сейчас, кажется, я была в том состоянии, в котором и море по колено. И оно того стоило: такой озадаченной физиономии Воронцова не наблюдал, наверно, еще никто. В его глазах отразилась напряженная работа мысли – наверняка, пытался понять, это я еще не протрезвела или просто немного с приветом, – а потом он разразился таким хохотом, что стекла едва не повылетали – особенно когда я присоединилась к нему.

– Слушай, не ожидал от тебя такого. Ну, что ты так запросто будешь говорить о таком… гхм… веселом времяпрепровождении, – отсмеявшись, «просветил» меня Дима.

– Я от тебя тоже. Того, что будешь извиняться, да еще и такой шаблонной фразой, – в тон ему ответила я, но тут же добавила, тише и скромнее: – Я, знаешь ли, тоже вела себя не слишком-то подобающе… Да еще и вывалила на тебя все свои проблемы, так что тебе пришлось выслушивать истерику, успокаивать меня – даже кровать уступить.

– И потратить любимый ликер Кирилла, – с привычной чуть издевательской, но необидной усмешкой, добавил парень. Сразу стало как-то спокойнее и легче, все словно вернулось на круги своя. – Но его мне совершенно не жаль. Так что можешь обращаться в любое время. Я серьезно, Рита. Звони мне, если что-то опять произойдет, пиши или еще что в этом духе, но не держи в себе. Не такие уж у тебя и сильные плечи, чтобы взваливать на них все проблемы. Просто не забудь, хорошо?

Я кивнула и тихо прошептала: «Спасибо».

– Так, ладно, все мои усилия по приведению тебя в порядок окажутся напрасны, если ты умрешь от голода, – Дима поднялся с кровати и поставил на ноги меня. – Уверен, тебе очень хочется есть. Я, правда, не слишком-то хорошо готовлю, но после ночных посиделок обязательно надо поесть хоть что-то.

Спорить я, разумеется, не стала и безропотно поплелась на кухню вслед за хозяином.

Если – а так, наверняка, и было – он готовил сам, то явно скромничал касательно своих кулинарных способностей. Жареный картофель, куриная отбивная и какой-то салат получились не просто съедобными, а достаточно вкусными, так что я не удержалась и попросила добавки.

– Хороший аппетит – признак хорошего здоровья, – глубокомысленно заметил Кирилл Викторович, с видом заботливого родителя попивающий чаек и наблюдающий за мной и Димой. – Так что, мелкий, радуйся, что дама после твоих способов успокоения в полном порядке – это я тебе как специалист заявляю.

– Хватит уже называть меня мелким, – беззлобно откликнулся Воронцов-младший. – Мне напомнить, кто выжрал у нас в доме все успокоительное, когда его – о ужас, впервые! – бросила подружка?

Я тихо хихикнула: мне вдруг подумалось, что, наверно, своим острым языком Дима обязан именно дяде, да и похожи они были сейчас безумно, словно братья – причем не сразу можно было сказать, кто же «старший».

– Не позорь меня перед дамой, – спокойно ответил племяннику дядя. – И сам не позорься, заодно, я ведь тоже знаю много чего интересного. Чай будете?

– А можно… – только заикнулась я, но тут же напоролась на нехороший взгляд серых глаз, так и твердящий: никакого кофе! – Да, чай, пожалуйста. Без сахара.

– Похвально, – уже знакомым мне наставительным тоном сказал Кирилл Викторович, при этом улыбнувшись. У него тоже была очень красивая улыбка, только вот с улыбкой Димы конкуренцию не выдерживала ни по одному параметру. – Бережешь зубы или фигуру? Последнее, кстати, тебе не надо: как специалист заверяю, что фигура у тебя нормальная, даже, я бы сказал, очень даже ничего…

– А я бы сказал, куда некоторым специалистам идти, но ругаться при девушке не хочу, – прошипел Воронцов, чем вызвал у дяди лишь только улыбку и – что удивительно – ни капли обиды. А потом этот самый дядя вдруг решил обратиться ко мне.

– Кстати, юная леди, что тебе будет за то, что ты не ночевала дома?

Я погрустнела.

– Если мама не узнает, то обойдусь устным предупреждением и требованием познакомить приютившего меня человека с отцом. А если узнает…

– Не дрейфь, все будет хорошо, – Дима ободряюще похлопал меня по плечу, но почему-то резко убрал руку. – Если надо, смело все вали на меня. Ну там, не знаю, потребовал помочь мне с каким-нибудь проектом, ну или просто с домашкой. Ты же еще помнишь, что у меня в заложниках твоя заколка, подозреваю, любимая?

– Конечно помню, и вообще пришла к тебе исключительно за тем, чтобы найти ее и вернуть. А не найду сейчас, приду еще раз, – соврала я. Забыла уже давно про заколку, но вот еще раз в гости пришла бы с удовольствием, только не в пижаме, и не когда тут же присутствует Кирилл Викторович. Влияет на меня его присутствие как-то нехорошо, что ли. Трудно сказать точно, но вот ощущения у меня он вызывает не слишком-то хорошие. Хотя, с другой стороны…

Что «с другой стороны», я додумать не успела: телефон, все еще лежащий в кармане пижамных штанов, запел голосом Эминема – звонила мама.

И пришлось ей врать, что я у Кати, потому что надо было взять у нее конспект по химии, которую я благополучно пропустила из-за давления, а до этого я про это как-то забыла; что все замечательно, папа куда-то уехал по своим делам, мы с ним ведем себя прилично; спать я легла вовремя – и далее по списку «Чтобы мама не волновалась». Лгать пришлось столько, что мне от самой себя стало тошно, но иначе никак. И тут же проснулся здравый смысл, который буквально орал, что надо идти домой, и чем скорее, тем лучше, да и вообще, неподобающе…

– Я тебя провожу, – стоило мне только засобираться – то есть надеть шаль и обуть «наркоманские» тапочки, сразу же сказал Дима таким тоном, что возражать я не стала. Он снова натянул на меня свою куртку, даже ботинки предлагал, а стоило мне отказаться, Кирилл Викторович предложил донести меня на руках. Это у него юмор такой, что ли?

Воронцов-младший тут же согласился, мотивируя это тем, что такие веселые тапочки жалко, и даже попытался все же понести меня, но, как говорится, все решили за нас.

Я, признаться, всю жизнь думала, что такое бывает только в кино: из тонированной машины высыпали этакие бритые братки и направились к нам уж точно не для того, чтобы спросить дорогу до библиотеки. Дима, надо отдать ему должное, не растерялся: тут же ударил в солнечное сплетение первого приблизившегося к нам, а потом для верности приложил кулаками по голове, и готов был ударить второго… но только в дешевом кино юный герой может запросто тягаться с несколькими здоровыми мужиками, у которых, к тому же, в руках пистолеты.

– Не дергайся, герой, – пугающим и противным голосом сказал тот, что повыше, – и мы ничего ни тебе, ни твоей подружке не сделаем. Подними руки вверх и медленно сделай два шага вправо.

Выполнил ли Дима требование, я так и не поняла: второй «браток», чем-то напомнивший мне Голлума из «Властелина Колец», ухитрился за это время достать откуда-то платок, пропитанный, скорее всего, хлороформом. И последней моей осмысленной мыслью было то, что героинь обычно не похищают в пижамах и наркоманских тапочках.

Глава 12. Наказание

Пара слов от автора:

1. Прошу прощения за долгую задержку: уезжала на экскурсионную поездку, а там, даже если бы был интернет, сил что-то писать все равно бы не было.

2. Эта часть мне не нравится чуть менее чем полностью, но что-либо убирать или вообще переписывать (что и того лучше) я не стала по одной-единственной причине: затевалось все ради одного-единственного пункта, в другом контексте который вместить было бы нельзя. И еще тут все сумбурно, странно и плохо, но в следующей главе я обещаю реабилитироваться. И вообще, это все Москва на меня так влияет, да.

3. Если ставите минус (предчувствую их левой пяткой), объясните, пожалуйста, почему. И сильно не ругайте, если можно.)

Ваша раскаивающаяся neereya

________________

– Что там эти, не очнулись?

Странно, но именно на этой фразе, произнесенной в соседней, должно быть, комнате незнакомым голосом, я открыла глаза.

– Неа. Ничего, скоро выспятся, и поговорим. Только надо было их каждого в отдельности сковать, а то по руке свободно, мало ли… – ответил второй голос, такой же неприятный.

– А ты, блять, найди сначала вторые наручники. Не веревками же их вязать, в конце-то концов, шеф же ясно сказал, чтоб особо следов не осталось.

Лучше бы вязали веревками, да не к батарее, подумала я, ощущая все прелести того, что левая рука была закинута наверх – пристегнута к ржавой батарее. Рядом в такой же позе полусидел-полулежал Дима, кажется, все еще то ли спавший, то ли находящийся без сознания. Но, похоже, никаких увечий на нем не было – насколько позволял видеть тусклый свет из-за задернутого шторами окна.

– Хотя парня следовало бы связать по рукам и ногам, уж больно резвый, – продолжил первый голос.

– Так почему не связал? Его бы еще приложить пару раз об стену, чтоб не повадно было старших бить. Сука, шишка на голове теперь нехилая… – значит, этот тот, кого Воронцов так лихо вырубил. – Ну, можно я его хоть стукну пару раз, для отвода души?

– Тебя бы самого стукнуть, – огрызнулся первый, наверняка старший по рангу, или что там у этих бандитов… – Знаешь, кто это вообще? Впрочем, обо всем по порядку. Во-первых, ты этих детишек вообще не трогай, знаю я тебя, только посмотрят не так. Обычная схема тут не канает, вы, дебилы с ватой вместо мозгов, засветиться успели, мне уже шеф с утра звонил. Орал, мол, я и мои ребята, что, в голову гуманоидами трахнутые, что не могут одну-единственную девку выловить так, чтоб аккуратненько и без шума? Что у нас – у вас, то есть, дебилоидов – вместо мозгов желе, что один и два путаете? Еще и пообещал при встрече каждого персонально бензопилой оттрахать. Хотел бы я на это посмотреть… Ах, да, ты же не в состоянии понять, почему шеф так рассвирепел, да еще и теперь сокрушаешься, что не пристукнул мальца сразу. Так вот, пристукни ты его, уже в живых бы не ходил, только вот не знаю, кто бы тебя первым убил: шеф или Князь.

– Он, что, его… – второй сказал это таким тоном, будто только что открыл совершенный вирус, пытаясь намешать «отвертку» – с небывалыми удивлением, страхом и каким-то странным восхищением. Только вот чем, осталось загадкой.

А я как-то отрешенно подумала о превратностях судьбы: это же надо, чтобы отец и сын носили одинаковые прозвища – при разнице поколений тогдашнего и нынешнего…

– Браво, додумался, – старший похлопал в ладоши. – Единственный и любимый. Так вот, теперь документы у Князя, и теперь не шеф шантажирует этого сукина сына, Беликова, а шефа – причем обещает испортить репутацию, жизнь и даже здоровье, если с ребятишками что-то случится. А нахера оно надо перед предвыборной кампанией? Так что подержим их тут немного, пока большие люди договорятся – а они обязательно договорятся, будь уверен, – и даже не поразвлекаешься.

Меня передернуло: от этого «поразвлекаешься» сразу вспомнилась пара документальных фильмов об аморальных похитителях – и мимо воли я подвинулась поближе к Диме.

– Только вот тут мы Князя уделаем: тонко намекнем этой девке, что если документы не найдутся и не вернутся хозяину, то пострадает ее мамаша – кстати, говорю сразу, пробей, где она сейчас находится, да отправь туда кого-то из своих, чтобы, если что, тут же исполнить угрозу, – раз уж папочка такой бесхребетный попался, что сразу к Князю бежит. А ведь умный мужик, а ни на что не способен…

– А девка эта, по-твоему, на что-то способна?

– О, ты разве ее не узнал: это же та самая девочка, которая второе, или даже первое, место в какой-то там олимпиаде Всеукраинской заняла. Ну, ей еще и шеф лично вручал сертификат на какую-то там стипендию.

Мне вдруг стало холоднее: значит, этим мифическим шефом был Степан Павлович Новиков, у которого недавно сына убили. Я помнила его взгляд: неживой и даже безжалостный, пугающий так, что я зареклась еще где-то побеждать, лишь бы только опять не встречаться с этим человеком.

– Но дело даже не в ней, – тем временем продолжал старший. – А в пареньке. Он это все тоже будет слышать, мотать на ус, а потом еще и девочка ему мозги промоет – и принесет нам документы на блюдечке с голубой каемочкой. Князь в нем души не чает, отдаст наверняка, стоит только попросить.

– А с чего ты взял, что он ради какой-то паршивой девки станет что-то делать – да еще и с шефом связываться? Нет в ней ничего такого, да и вообще, глупость это, ради бабы…

– Это ты сейчас, в коем-то веке, мозгами думаешь, да принципами, привитыми так крепко, что иначе ты просто не можешь. А в такой сопливой юности чем, по-твоему, любой пацан думает? Тем, что в штанах. Трахает он ее, как пить дать, а не даст она пару раз – побежит к Князю как миленький.

– А, может, новую найдет, нахера ему эта замухрышка?

– Может, он излишне умных любит, а, может, за невзрачной личиной что-то особенное скрывается, мне, честно, по тангенсу. Только ты, когда он тебя уделал, не видел, как он на Зюзю смотрел, когда тот к девке притронулся. Убил бы, если бы ее под прицелом не держали, я из машины все прекрасно видел. Ладно, я к шефу, а ты, Гамлет, через пару часиков голубков навести, если не проснутся, буди как угодно, лишь бы следов не осталось. И не дай бог накладка случится – так я тебя первого шефу отдам, еще и бензопилу в придачу.

Раздались шаги, хлопнула входная дверь, а потом послышалась звучная ругань – в адрес неких Отелло и Шекспира, «этих траханных малолеток», шефа, Князя, Димы персонально…

К холоду добавился вполне ощутимый страх: за папу, за маму, за Диму, за себя, разумеется, чего уж лицемерить… Но, надо отдать моей расшатавшейся психике должное: этот липкий страх так и остался тугим клубком, обещая проявить себя потом, вместе с матушкой истерикой. А пока меня только трясло, мозг же пытался соображать.

Я покосилась на Диму: как хорошо, что он еще не очнулся, иначе мало ли что… Да и не дай Бог бы услышал все эти «рассуждения» о наших с ним отношениях. Жаль, только, что вряд ли он не очнется к тому времени, когда бандиты начнут мне тонко намекать о том, что надо бы вернуть документы.

И, словно в подтверждение моих мыслей, парень зашевелился, открыл глаза и тут же спросил:

– Ты как?

– Нормально, если в этой ситуации вообще можно так сказать. А ты? Когда меня усыпили, они тебе ничего не сделали?

– Да нет, на удивление цивильные ребята оказались, как и тебя усыпили, и все на этом. Только башка трещит жуть: наверно, тот обиженный решил мне немного отомстить… – Дима говорил это таким спокойным тоном, словно случилось вполне рядовое событие. Разве что привычной насмешливости не было, да беспокойства добавилось – но ни намека на страх. – Знать бы еще, что им надо, но, думаю, сами скоро придут и все объяснят.