Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ты же говорила, что сегодня не придешь, – бармен, молодой темно-рыжий парень приятной наружности, заговорил с девушкой, как со старой знакомой, при этом успевая мешать коктейли. – А тут еще и не одна…

– Планы поменялись, – туманно ответила она, доставая сигареты. – И, кстати, познакомься, – Алина указала на меня, – это моя подруга, Рита. А это Влад, лучший бармен, которого я знаю.

– Комплименты не меняют того факта, что у нас курят в курилке, – напомнил Влад и улыбнулся мне: – Приятно познакомиться.

– Мне тоже, – улыбнулась я в ответ, и тут парень поставил перед нами голубого цвета коктейли. Я с опасением потянула трубочкой неоднородную жидкость с удивлением отмечая, что она имеет приятный вкус и совершенно не разит спиртным, хотя в ее состав совершенно точно входит водка. – Вкусно!

– Еще бы, – Алина засмеялась, – у меня отличный вкус, это все признают. О, привет, красавцы!

Я даже не заметила, как «Вандерленд» поднялись из-за своего столика и направились к сцене, проходя, естественно, мимо нас. Все четверо приветливо поздоровались с моей спутницей и перекинулись парой фразочек, в которые я не вникала, сосредоточившись на важном занятии – попытке стать незаметной мебелью. Вот уж не знаю, получилось или нет, но взгляд как минимум одного из «красавцев» точно задержался на мне. Но они спешили за кулисы: через пару песен их выступление, – а Алина, заказав две бутылки слабоалкоголки, впихнула одну мне и потащила к сцене. С первым я спорить не стала, ощутив острое желание выпить «для храбрости», а от второго отвертеться просто не было шансов.

Вообще, я люблю рок-музыку. И альтернативную, будь то хоть все тот же рок, хоть металл. И даже, как показала статистика, пост-гранж, хотя не слишком-то разобралась в особенностях этого стиля. А еще я люблю живую музыку. Люблю видеть музыкантов совсем перед собой, всего в паре метров, люблю ощущать исходящую от них энергетику, всем телом ощущать ритм, улавливать каждый звук, каждый тон, различать в стройном потоке отдельные переборы.

Все это я поняла больше года назад, побывав на концерте тогда еще только недавно образовавшейся группы с громким названием «Вандерленд». Щербатова через брата познакомилась с их барабанщиком и просто не могла упустить возможности послушать ребят вживую, а меня потащила потому, что никто из ее подружек подобную музыку не любил. А я любила – и полюбила в тот вечер еще сильнее, несмотря на то, что все закончилось не так тихо, как начиналось.

И вот сейчас, как в тот вечер, четверо парней вышли на сцену, сказали слова благодарности публике, которая собралась в этом клубе, и заиграли. Барабаны, басы, гитарные переборы, и сильный, чуть хриплый вокал длинноволосого брюнета Глеба, Михалыча, как его назвали, если я правильно помню, из-за пристрастия к красному белью, вечно выглядывающему из джинсов. А вот соло Дэна, красавца-гитариста в футболке с неоновой надписью «Fuck them all». И, конечно же, не отстает от него его старший брат Ник, Никита, басист, полностью опровергающий все анекдоты про своих коллег по инструменту, но оправдывающий свою репутацию заправского ловеласа. А барабанщик Юра, Джей, теперь щеголяет с русыми дредами – вот Катя посмеялась бы, если бы увидела.

Только теперь больше не каверов на известные группы, а собственных песен, завораживающих и необыкновенных.

И опять я у самой сцены с подругой, по-пьяному веселая и восторженная, а басы, кажется, звучат для меня одной.

Ловлю себя на мысли, что знаю текст последней песни и подпеваю, одна из многих, заворожено глядя на перебирающие струны пальцы.

– Подруга, отвисни. Или тебе «Сникерс» купить, чтобы не тормозила? – оказывается, уже почти все разбрелись по залу, а я так и осталась стоять и смотреть, как выступившие выше всех похвал новички сцены разбирают инструменты, передают друг другу бутылку минералки, собирают листы с очередностью песен. И один из этих исписанных размашистым почерком листов падает, подхватываемый сквозняком, как раз нам под ноги.

– Не подашь листик, малышка? – чтобы понять, что басист, так завороживший своей игрой, обращается ко мне, потребовалась пара секунд, чтобы передать белый лист – секунда, а для того, чтобы сердце забилось чаще, хватило и мига случайного соприкосновения пальцев.

– Спасибо, – парень обворожительно улыбнулся, и я не смогла не улыбнуться в ответ:

– Не за что, мне не сложно.

– Знаешь, а ты ведь только что очень помогла: спасла уставшую звезду от необходимости лично спускаться на бренную землю и поднимать важный документ, – он засмеялся. – И за это я просто обязан угостить тебя и твою подругу чем-нибудь особенным.

***

– Звезда, феромоны подсобери, – басиста в бок толкнул барабанщик Джей, о котором Щербатова прожужжала мне все уши – но при этом исключительно как о друге. Не вспомню сейчас, встречалась ли она тогда с Керном – кажется, еще нет, – но с Юрой у нее точно ничего не могло быть хотя бы просто потому, что ему, двадцатидвухлетнему выпускнику вуза, совесть не позволяла связываться с шестнадцатилетней школьницей. А мне тогда только должно было исполниться шестнадцать, через три дня после этого концерта, но производила я впечатление, по словам подруги и ее знакомого, едва ли не совершеннолетней, взрослой девушки.

– Успокойся, любимый, я не стану тебе изменять, – парень подмигнул другу, на что тот притворно скривился. – Это я так шучу, красавицы, не обращайте внимания, – он вновь улыбнулся нам с Катей и присел на краю сцены. – И мое предложение, кстати, еще в силе, так что вы пока погуляйте, а я, как освобожусь, вас найду, заодно с ребятами познакомитесь, – и, подмигнув почему-то мне, поднялся и скрылся в комнате за сценой.

– Охренеть, – коротко, но емко прокомментировала Щербатова, таща немного потерянную меня к барной стойке. Еще бы, впервые в жизни выбралась в клуб – и уже такое, гхм, внимание… – Ты ему, похоже, приглянулась.

– Кому? – я выпала на дурочку, нащупывая в сумочке зеркало. Ну и видок, конечно, но подруга постаралась на славу. Только вот все равно не могу я никому, как она сказала, приглянуться.

– Басисту их, Нику, – так, словно объясняла прописные истины, ответила мне Катя. – Мне Джей про него много рассказывал.

– Надеюсь, только хорошее? – Ник возник позади нас так неожиданно, что я едва не свалилась с высокого стула, но он не придержал меня.

– Ник, я даже на твоих похоронах молчать буду, потому что даже через шестьдесят лет про тебя будет нечего хорошего сказать, – рядом появился барабанщик и тепло улыбнулся сначала своей знакомой, а потом мне.

– Ах, вот ты какой, коварный! – ужаснулся басист и не выдержал, засмеялся. – Не слушайте его, красавицы, он у нас просто бесится из-за отсутствия женского общества.

– Зато ты им перенасытился! – беззлобно подколол его Юра. – Ладно, надо познакомиться, что ли, только сначала пойдем к нашим, места найдутся как раз для вас двоих…

Я не заметила, как оказалась за одним столиком с четырьмя студентами-музыкантами, зажатая между гитаристом и басистом. Катя расположилась напротив, правда, с краю.

– Ребят, познакомьтесь, это та самая Катя, сестра Влада Щербатова со второго курса, – Юра взял обязанность знакомства на себя, – и ее подруга… эм…

– Рита, – подсказала я, отчего-то смутившись.

– Дэн, – первым представился сидящий рядом со мной гитарист.

– Никита, для друзей просто Ник, – не отстал от друга – как я позже узнала, сводного младшего брата, – басист.

– Глеб, – последним представился вокалист, но его слова почему-то вызвали хохот.

– Да никакой он не Глеб, а настоящий Михалыч! – объяснил Юра, за что тут же получил от друга затрещину. – Опять свои красные труселя надел, а никакие суровые фрезеровщики так и не оценили.

– Зато оценили толпы девчонок, – не остался в долгу «Михалыч».

– Тебя? Не смеши! Да они все время на наших братьев-акробатов пялились, а про скромных вокалиста и барабанщика забыли, – шутливо пожаловался барабанщик.

– Если тебя это утешит, я мог видеть только тебя и никого другого, – окликнул его бармен, чем вызвал очередную волну хохота.

– Уже один поклонник есть!

– Два! Нет, даже три, – отозвалась сидящая за соседним столиком девчонка. – Хотя нет, два, Аля верна красным трусам Михалыча, – и снова хохот.

– Кстати, красавицы, а вам наша музыка понравилась? – снова переключился на нас Ник, и остальные тут же приготовились услышать ответ.

– Еще бы! – тихое Катино «Да» заглушил мой неожиданно звонкий голос. – Я, конечно, живую музыку до этого почти не слушала, но вы выступили просто потрясающе!

– Вот, видите, как должны говорить о нас все, а не только поклонницы красных труселей, – засмеялся Дэн, а Ник посмотрел на меня с непонятной улыбкой и чуть приобнял. Но, как оказалось, только для того, чтобы передать брату деньги:

– За такой ответ нужно угостить девочек лучшим, что есть в этом заведении, да и мы заслужили, – пояснил он, но руку почему-то не убрал.

Спорить никто из ребят не стал, а нас с Катей наверняка не стали бы и слушать.

Вечер перетекал в ночь весело, пьяно и беззаботно. Дэн и Глеб лавировали между нашим и соседним столиками, причем вокалист быстро обосновался среди поклонниц своего белья и уже целовался с той самой Алей, параллельно известным жестом посылая хохочущих друзей в известное место.

Очень быстро я убедилась, что Катька была права: Никита аккуратно, но настойчиво добивался моего внимания, прикасался как бы невзначай, угощал слабенькими коктейлями и, кажется, не замечал больше никого вокруг.

И это только подтвердилось, когда я вышла, чтобы поговорить с мамой.

– Родители беспокоятся? – поинтересовался прислонившийся к колонне Ник, закуривая.

– Мама, говорит через сорок минут быть дома, – я улыбнулась, не замечая никакого подвоха – алкоголь, старательно вливаемый маленькими порциями, уже давно дал о себе знать, отключая мой хваленый рассудительный мозг.

– Джинсы порезаны, лето, три полоски на кедах

Под теплым дождем.

Ты снова лучше всех, а дачу, маму, билеты

Мы переживем*

Парень запел тогда еще неизвестную мне песню неожиданно, на удивление приятным голосом, выбросил сигарету и подошел ко мне:

– Ты, увы, не в кедах, а джинсы резать жалко, – голос его обволакивал, равно как и запах – на удивление приятная смесь одеколона, сигарет и какого-то коктейля, название которого я не запомнила. – Нет дождя, билетов на дачу, но ты… лучше всех.

И поцеловал меня, так резко и неожиданно, что я тут же отпрянула, еще и оттолкнув его губы пальцами – правда, слабо и мягко.

– Что не так, малышка? – Ник тут же перехватил мою руку и обнял за талию, прижимая к себе.

– Ну… мы только сегодня познакомились… – неуверенным голосом ответила я, стараясь не обращать внимания на такую близость парня. – И вообще…

– Так. У тебя есть парень?

Я отрицательно замотала головой, от чего та чуть закружилась.

– И я свободен, так что никаких проблем. Если хочешь – можешь уйти хоть сейчас.

Я не ушла. Позволила себя поцеловать: требовательно, настойчиво, но неуловимо нежно и чертовски приятно. Это был мой первый поцелуй, только вот пьяная голова забыла об этом факте, полностью отдаваясь новому ощущению. Прекрасному, надо сказать, ощущению.

Ник проводил меня домой, правда, вместо десяти минут это заняло все полчаса – и еще пять минут у нас оставалось, когда мы наконец-то подошли к моему подъезду. И парень решил зря время не терять: прижал меня к стене в подъезде, покрывая шею поцелуями, руки его начали блуждать по моему телу, даря не наслаждение, а страх – особенно, когда скользнули под кофту. Я постаралась вырваться, но безуспешно.

– Ну чего ты, как маленькая, – прошептал парень, нащупывая застежку лифчика. И тут его осенило: – Ты, что… того?

Что «того», он не объяснил, но я непостижимым образом поняла и неуверенно кивнула, стоило басисту отпрянуть от меня, словно обожженному.

– Тебе сколько лет?

– Шестнадцать… будет… во вторник…

Он застонал и схватился за голову.

– Ты, блять, раньше сказать не могла?! А если бы я… черт! – Ник посмотрел на меня сначала зло, а потом смягчился: – Иди домой. Просто забудь, хорошо?

Я неуверенно кивнула и на дрожащих ногах поднялась по ступенькам, вяло что-то сказала маме и простояла под душем больше часа, пока запах мужского одеколона не забил цитрусовый гель для душа, а ощущение чужих прикосновений не прошло. Нет, мне не было неприятно – лишь чуть-чуть страшно и самую малость обидно, но встречаться с Ником еще раз не хотелось, по крайней мере пока я не стану полноценным взрослым человеком.

***

Но высший разум почему-то все решает за меня. И вот опять я и моя подруга – а Алину я вдруг стала считать подругой, и знала, что это взаимно – сидим за барной стойкой, а к нам подходят двое музыкантов. Только на этот раз басист и вокалист, причем первый молчит, а второй с улыбкой обнимает девушку и тепло приветствует меня, давая понять, что узнал.

– Понравилось? – спросил Глеб, кивая бармену. Тот тут же подал две бутылки пива и отпустил дежурный комплимент хорошему выступлению.

– Конечно, – Алина улыбнулась и чмокнула парня в щеку. – Я весь вечер следила только за твоими трусами, – и звонко рассмеялась, а я вдруг поняла, что алкоголь отрицательно действует на мою память. – А тебе как, Рит? Признай, что никогда не слышала подобного!

– Вообще-то слышала, – наконец-то заговорил Ник, а на губах его заиграла усмешка, – на самом первом нашем выступлении, когда ты мечтала стянуть с нашего Михалыча трусы.

– Так. Стоп, – девушка взмахнула руками, призывая всех к молчанию. Музыканты повиновались, а вот остальные посетители клуба… но ее это не волновало. – Прошлый год. Сентябрь. Вот тот дальний столик, – неопределенный жест в сторону. – Девчонка, которую Ник клеит, – внимательный взгляд на меня: – Ты?!

– Именно, – басист опять усмехнулся, а потом неожиданно обнял меня за плечи, – и я почти добился своего.

– Но проснулась совесть, – прошипела я, сбрасывая его руки беззлобно, но явно недовольно.

– Не советую лапки к ней протягивать, – Алина посмотрела на парня совершенно серьезно, пусть и немного не сосредоточенно. – Мой братишка тебе за нее голову оторвет.

– Ладно, понял, понял, – Ник поднял руки, давая понять, что никаких поползновений не предпримет. – Нехорошо у мелкого девушку уводить, обидится ведь. А где он, кстати? И где Кир?

– Один ушел курить и пропал, другой разбирается с неожиданным довеском в животе любимой, – последнее слово девушка почти выплюнула, сразу же высказывая свое отношение и к этому, и к подобным вопросам в целом. – Хочешь видеть – зови сам, я не нанималась…

– А лучше, если вы нам сейчас составите компанию и заодно поделитесь впечатлением от новых песен, – заметив реакцию на столь невинный с виду вопрос, тут же внес предложение Михалыч и, не особо-то слушая ответ, потащил нас к тому самому столику.

И опять меня усадили с двумя братьями, а подруга сидела напротив; только в этот раз подругой была Алина, и охмуряли не меня, а ее. Да и Никиту больше интересовала сидящая возле барной стойки блондинка, чем я, и это успокаивало, пусть и немного задевало.

– Чего такое лицо, малышка? – заметив мой отсутствующий взгляд, спросил басист так внезапно, что я даже дернулась от неожиданности и едва не впечаталась головой ему в подбородок. Причем он, похоже, заметил еще и то, куда этот взгляд направлен – а, почему-то, внимание мое то и дело сосредотачивалось на этой злосчастной фифочке в коротком платье и на огромной шпильке. – Ревнуешь, что ли?

– Еще чего! – чуть резче, чем следовало, ответила я. Только бы этот чертов ловелас не решил, что я отреагировала слишком эмоционально и теперь пытаюсь его обмануть, с него ведь станется. А если что эта блондиночка у меня и вызвала, так это зависть: красивая, приковывающая внимание и, определенно, обладающая тем особым чувством достоинства, которое не позволит равнять ее с той же Рогожиной. Такие не вешаются на первых встречных, вон, даже красавца Ника не особо-то удостоила вниманием, не смотря на его более чем обольстительные взгляды.

– Да и не ее полета ты птица, смирись, – зачем-то поддела я. – Если даже малолетку очаровать не можешь.

Вот уж не знаю, зачем я это говорила. То ли чтобы как-то чувство собственного достоинства порадовать, то ли взбесил меня самоуверенный (в меру, правда, и совершенно обоснованно, но какая уже разница) музыкант, но пьяному море по колено, ни то, что не слабо сказать что-то, о чем в трезвом состоянии никогда бы не сказал.

– Была бы ты хотя бы такой, как сейчас… – ничуть не обиделся Ник и мечтательно закатил глаза.

– У меня есть парень. И я его люблю, – слова, чересчур уверенные, вырвались сами по себе.

– Да, да, я слышал, что ты сейчас с мелким, – засмеялся парень. – Только не могу понять, как у вас получился такой вопиюще дис… бля, опять слово забыл!

«Дисгармоничный», – хотела напомнить я, но вместо этого получилось что-то вроде «дисграмонический». Нет-нет, а заговариваюсь по нетрезвости, хотя «дезоксирибонуклеиновая кислота» произнесу в любом состоянии.

– Именно, – не заметил – или тактично сделал вид – моей оговорки Ник. – Серьезно, я же неплохо знаю его и о тебе кое-что тоже, – ему даже не стоило говорить, что, и так ясно. – Так вот, ты, при всей своей симпатичности, не из тех, с кем он обычно проводил время. Так что, как у вас с ним все получилось?

– Места знать надо, где знакомиться, – нагло заявила я с улыбкой, чуть более широкой, чем обычно.

– Ах вот даже как, – ответил мне усмешкой басист, которого такой ответ, похоже, искренне позабавил. И он бы наверняка не преминул уточнить еще что-нибудь, но тут Алина, что-то узревшая в телефоне, громко выругалась и, бросив короткое «Я курить», пошла к выходу, к которому вел коридор, заменяющий курилку.

– Я с тобой, – тут же подхватилась я и почти побежала за ней, вызвав недоуменное «Малышка курит?». Но мне было, если честно, все равно. У Алины, когда она уходила, было такое лицо, что… не могу подобрать правильные слова, но, честно, такое мне было бы больно видеть даже на лице Рогожиной.

Застала я девушку прислонившейся к стенке и затягивающейся. Причем сигарета исчезала со скоростью, которую я не наблюдала даже у Димы.

– Алин… – неуверенно начала я, не зная, что нужно сказать, чтобы хотя бы узнать, что вдруг случилось, да и стоит ли мне это вообще знать.

– Я ненавижу этого ублюдка, – усмехнулась Алина и протянула мне все еще светящийся окном входящего сообщения телефон.

«Соловьева, если через пятнадцать минут тебя не окажется в «Миднайте», ты очень сильно пожалеешь. И если что-то случится с Ритой, тоже».

И отправитель – «Кир».

«Так вот, значит, какая у Алины фамилия», – отстраненно подумала я, стараясь гнать от себя это гнетущее чувство вины.

– Дело не в том, что он так про тебя волнуется: я в «Миднайте» часто и ничего плохого не случится, а вот с тобой вполне могло бы что-то произойти, пока я отвлекусь, – забрав у меня мобильник, объяснила девушка. – Он знает меня лучше, чем кто бы то ни было, и не просто пользуется этим, а еще и напоминает при каждом удобном случае. Вот даже сейчас… Вернулись бы мы домой через часок-другой, все бы было в порядке, а он пусть со своей беременной шлюшкой разбирается!

Это и волнует Соловьеву больше всего, только она не хочет признаваться. Храбрится, переводит тему, дымит, как паровоз; как и все мы, по сути, не признается в самом важном.

– И, скажи, как с такой кучей раздражающих факторов не начать курить?

– А, что, помогает успокоиться? – без привычного скептицизма в отношении подобного спросила я, точно ощущая, что и без того не радужное настроение упало до нуля по Кельвину.

– Мне – нет, – уверенно ответила Алина, доставая следующую сигарету. – Но дает пару-тройку минут, за которые я бы давно кого-то убила или закатила истерику. И, не знаю, что насчет других, а я начинаю смотреть на мир проще. Будешь? – и протянула мне уже не пачку, а одну-единственную сигарету вместе с зажигалкой. Странно, но я не отказалась.

И только подкурила, пытаясь привыкнуть ко вкусу дыма во рту, как к нам подошел Михалыч и, взглянув на меня, констатировал:

– Я выиграл полтинник, – а потом уже необыкновенно участливо обратился к девушке, заботливо убирая за ухо вылезшую прядь: – Что произошло, Аль?

– Ничего, – раздался голос, от которого бросило в дрожь. До боли знакомая рука выдернула у меня сигарету, которой я так ни разу и не затянулась.

Алина, что-то прошептав, впилась губами в ничего не понимающего Глеба, но, стоило ей оторваться от него, как Кирилл тут же отвесил ей подзатыльник, а самого вокалиста «отправил» к друзьям.

Как гардеробные номерки, лежавшие в сумочке Алины, оказались в руках мужчины и когда он забрал наши куртки, я не заметила, старательно отводя взгляд от Димы. Сказать, что мне было безумно плохо и стыдно – не сказать ничего. От одного взгляда в его глаза, продлившегося меньше мгновения, алкоголь мгновенно выветрился; а стоило ему второй раз поймать мой взгляд, глаз отвести я уже не смогла.

Даже не заметила, когда Кирилл, кинув племяннице ее куртку, а мою отдав племяннику, потащил девушку на улицу, грубо ухватив за локоть.

Смотрела в серые глаза, в которых была укоризна, гнев, боль и… чувство вины?

– Не делай больше так, – только и сказал Дима, а потом неожиданно привлек меня к себе и поцеловал: требовательно, настойчиво и немного грубо, как никогда раньше.

Надо ли говорить, что спорить я не стала и, получив приглашение пройтись по ночному городу, тут же согласилась?

Потому что в который раз отчетливо поняла: мне не нужен никто другой. И я не хочу больше видеть любимые серые глаза такими.

Вот только я не знала, что где-то там дорогие мне люди тоже пытаются понять кое-что важное, выбирая для этого самые сложные пути.

____________

*Animal ДжаZ – Три полоски.

И снова, раз уж глав стало юбилейное число, немного «От автора».

Во-первых, простите за столь долгую задержку. Есть много причин, но не буду оправдываться. Просто простите, пожалуйста.

Во-вторых, простите, что не отвечаю на отзывы: сразу как-то не получилось, а сейчас уже неуместно. Спасибо вам за них, огромное спасибо.

В-третьих, следующей по порядку будет идти не глава – что-то вроде бонуса, спэшла, как некоторые называют. «20.5», как обозначено у меня. И посвящена она будет исключительно Кириллу и Алине. Вообще, я не люблю менять форму повествования, да и можно было бы без этого «20.5» обойтись, но я не смогла. Просто не получилось как-то.

Не обессудьте за такую своевольность.)

И спасибо всем тем, кто продолжает читать это безобразие :)

20.5. Для двоих

– Отпусти меня немедленно! – Алина возмущалась, как могла, но вырваться из стальной хватки Кирилла не удавалось. В такие моменты она вспоминала, что не у одного Димы отца вызывали в школу за драки, в которых он, к тому же, с завидной регулярностью становился победителем. Поэтому только и оставалось, что шипеть, кричать и ругаться, черт знает какой раз подряд.

Только в этот раз, дойдя до пустующего дворика возле какого-то административного строения, мужчина отпустил ее. Лавочки сбоку от здания были не предусмотрены, зато были высокие бордюры, об одну из которых девушка тут же и оперлась, не обращая внимания на то, что может вымазаться: Воронцов совершенно не жалел ее ног и шел до того быстрым шагом, что его племянница дважды спотыкалась, а бедные обутые в сапожки на шпильке ноги за пару минут вынужденной прогулки немилостиво заныли.

– А теперь объясни мне, что это было, – подойдя к Алине в упор, не спросил – потребовал Кирилл.

– Что именно? – наигранно удивилась она, хлопая пушистыми ресницами.

– Да все! Что ты, черт побери, творишь весь сегодняшний день?! Хватит прикидываться дурочкой и делать вид, что не понимаешь, о чем я! Какого черта ты то закатываешь истерики, то напиваешься вместе с несовершеннолетней, то вообще лижешься с кем попало?! А теперь еще и невинно хлопаешь глазками! Какого черта, Соловьева?!

Девушка непроизвольно затряслась, испугавшись внезапной для в целом спокойного человека вспышки. Воронцов злился, очень злился, достаточно хотя бы того, что он назвал ее по фамилии – это самый верный признак бешеной ярости, такой редкой для кого-то вроде Кирилла Воронцова.

Но она знала его всю свою жизнь и давно перестала терять самообладание в таких вот ситуациях. Да и норма они для Алины Соловьевой, меняющей отчимов чаще, чем кто-либо другой.

За свои девятнадцать она уже пережила семерых «отцов», причем троих из них уже в том возрасте, когда трудно найти общий язык с чужим мужчиной, старающимся заменить того единственного и родного, память о котором – самое священное и дорогое, что есть на свете.

Валерий Соловьев умер, когда его единственной дочке едва исполнилось четыре года, но успел так прочно засесть в сознании ребенка, что никого другого она рядом с мамой совсем не воспринимала. Сначала молча дулась, плакала, а, ступив в переходный возраст, начала закатывать истерики и скандалы и всячески (и часто грубо) выказывать недоверие отчимам, что, разумеется, не могло им нравиться. Последний из них, бывший военный, не смог терпеть наглую падчерицу и стал ставить ее на место по-своему, не брезгуя ни руганью, ни, когда кричать на нее стало совсем бесполезно, рукоприкладством. Получив пощечину в первый раз, девочка (а ей тогда было всего шестнадцать) потрясенно замолчала и сидела тихо несколько дней, но потом не выдержала, и все повторилось, в этот раз с двойной силой. Третий же скандал закончился еще и парой ощутимых синяков, а вот после четвертого пришлось банально убегать из дома, благо, всегда можно было пойти к уже живущему отдельно, все понимающему и спокойному в любых ситуациях дяде – студенту-медику.

В тот день, когда отчим пришел искать падчерицу, грозясь как только можно, Алина впервые увидела Кирилла взбешенным. И предпочитала не вспоминать, что он вообще может быть таким… пугающим. До дрожи в коленях, до широко распахнутых от удивления и страха глаз, до шараханья от протянутой с добрыми намерениями руки.

В тот день изменилось слишком многое.

Если бы не было того дня, не было бы тонн слез, не было бы истерик, не было бы боли и щемящей безысходности, не было бы ссор, не было бы нынешней ситуации… Если бы не было того дня, не было бы слишком много, жить без чего не представляется возможным.

– А, что, не нравится? – благодаря огромному опыту, Соловьева умела с убойным спокойствием отвечать на любые крики в свой адрес, при этом еще и усмехаясь, чем порой выводила из себя еще больше. Только вот рядом с этим мужчиной все ее барьеры летели в Тартарары, так трудно сохраняемое спокойствие уступало вспышкам эмоций, таким, когда трудно контролировать слова, действия, даже мысли.

Так и сейчас: стоило только посмотреть в эти голубые глаза, как на место спокойствию пришли гнев, раздражение и боль:

– Чтобы ты тоже мучился! – выкрикнула девушка и попыталась уйти, но сильные руки тут же прижали ее к себе, не давая вырваться. – Сволочь! Ненавижу тебя! – она забарабанила кулаками по его груди, но это не дало никаких результатов. – Ненавижу! Слышишь, ненавижу! Отпусти меня немедленно! Сволочь!

Правда, вспышки эти заканчивались так же быстро, стоило только Кириллу обнять Алину к себе еще крепче, одной рукой бережно прижав ее голову к своей груди. И тут же крики сменялись неясным бормотанием и всхлипыванием, а пальцы, длинные и тонкие пальцы пианистки, разжимались, хватались за одежду или за плечи.

Эта девочка, старающаяся казаться взрослой, была как динамит. Стоит только дать искру, и она взорвется, и никогда не знаешь, что принесет этот взрыв. Один такой «взрыв» однажды привел к тому, что родные дядя и племянница полюбили друг друга, несмотря ни на что.

Это длилось уже около трех лет, сначала Кирилл принимал свое отношение за родственные чувства, а когда понял, что ошибается – стал сторониться девушки, так прочно засевшей у него в голове, как только мог. Получалось плохо: они виделись слишком часто, чтобы выкинуть это обрамленное невероятно красивыми черными волосами лицо из головы, и без того не отличающиеся постоянностью отношения стали связями на одну-две ночи, а когда мужчина спохватился, уже было поздно, потому что все девушки, на которых он обращал внимание, были чем-то похожи на одну-единственную.

Даже Ника, его последняя пассия, и то обладала черными волосами и карими глазами, правда, волосы эти были короткими и крашеными, а глаза гораздо темнее и непривлекательнее.

– Отпусти меня, – замолчав почти на минуту, вдруг попросила Алина. – Пожалуйста, отпусти. Я уеду как можно дальше, забуду… а у тебя будет ребенок и любящая девушка, быть с которой тебе ничего не мешает.

– Да не мой это ребенок, – раздраженно ответил Кирилл, отпуская удивленную такими словами девушку. – Ты, правда, думаешь, что врач, если не захочет иметь детей, не позаботится о том, чтобы они внезапно не появились? Это от ее бывшего, с которым она пару раз встречалась, когда я «не удостаивал ее своим вниманием». Сама призналась, стоило только спросить правильно.

От этого «правильно спросить» Соловьеву передернуло. Воронцов, конечно, не ударил бы беременную, да и просто не ударил бы женщину, но он умеет и без рукоприкладства, но так, что больше не посмеешь его обманывать… Нику стало даже немного жаль.

– Мне все равно лучше уехать, – покачала головой девушка. – Или тебе, но тебе сложнее, а я могу перевестись в Киев или Харьков, никто и возражать не станет. Я… я не могу так больше, понимаешь, не могу! Не могу делать вид, что все в порядке, не могу смотреть на то, как к тебе липнет твоя очередная красотка, не могу видеть перед собой никого другого!

…поцелуй получился, как бывало до этого не раз, соленым, с примесью алкоголя и табака. Он был неправильным, противоестественным, недопустимым, но, как всегда, безудержным, страстным, требовательным, вытесняющим все те слова, которые были произнесены за миг до него, сводящим с ума, заставляющем забыть обо всем, кроме человека напротив.

Вот такие вот поцелуи – это все, что у них было. Это и мимолетные касания, взгляды, понятные только двоим, переписки и разговоры ни о чем, между строчек которых всегда есть другие слова, и ничего больше.

Если Кириллу и было наплевать на то, что скажут другие, как потом он будет чувствовать себя, то с девочкой, такой глупой и неопытной во взрослых делах, он так поступить просто не мог. Не мог даже дотронуться до ее тела, такого желанного, – единственного желанного – хотя безумно хотелось.

А еще он боялся. Боялся, что рано или поздно все его грани и барьеры, с таким трудом воздвигнутые и с еще большим поддерживающиеся, полетят ко всем чертям, что рано или поздно он не сможет сдержаться и, в конце концов, только причинит боль той, ради которой, не задумываясь, убил бы любого, даже себя – тем более себя.