Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Но это непозволительное хамство – убежать с урока классной руководительницы.

Увидеть Диму мне удалось только к третьему уроку, да и то совершенно случайно: в библиотеке. Причем я зашла туда просто чтобы отдать наконец-то так и не пригодившуюся книгу по украинской литературе, а парень… он с живым интересом листал книгу по головоломкам и математическим фокусам, заученную мною до дыр.

– Эм… привет, – тихо и неуверенно поздоровалась я. Дима встрепенулся, поставил книгу на полку и посмотрел на меня так, что мне захотелось отшатнуться – столько всего непонятного и пугающего было в этом взгляде. А еще там была боль, много боли, и от этого было только гаже. – Ты… хотел со мной поговорить?

– Разве? А, действительно. Но ты была слишком занята, – а это уже злая ирония. Точно, пришел в самый неподходящий момент. Только неужели это его как-то зацепило? – Еще вопросы?

– О чем ты хотел поговорить? – я незаметно ущипнула себя за руку, лишь бы прогнать это нехорошее ощущение, от которого хотелось разрыдаться. Во всяком случае, глаза начали характерно печь – я впилась ногтями в ладонь. Помогло.

– Хотел спросить, что будет на лабораторной по физике, – секунду заколебавшись, наконец ответил Дима. – Но она у нас только что была, так что это мне, сама понимаешь, уже не нужно.

Звучало все складно и убедительно: у нас с 11-Ф действительно часто получалось так, что контрольные и лабораторные у них проводили на урок позже, чем у нас, а текст был один и тот же, так что филологи часто практиковали списывание еще до самого урока. Логично, правдиво – до тошноты. И не похоже, что лжет – либо лжет слишком хорошо.

Только вот незачем Воронцову лгать в чем-то столь незначительном.

– Понятно. Пока, – сказать два слова, развернуться и уйти оказалось трудно. Трудно было сидеть на уроках, мчащихся слишком быстро, словно издеваясь: сегодня последним две физкультуры, сведенных с 11-Ф. И Дима Воронцов ни за что не пропустит любимый урок.

Довершением всего стал «Познай себя», на котором снова проверяли наш уровень то ли интеллекта, то ли что-то в этом духе. За семь минут до конца урока я не выдержала и, как и в прошлый раз, отпросилась в туалет, хотя и не хотелось.

Где-то на задворках сознания мелькнула шальная мысль: а вдруг Дима опять прячется там от биологички? Вдруг я сейчас открою дверь и ощущу на себе насмешливый взгляд невозможных серых глаз?

Туалет, как и положено, был пуст. Усевшись на тумбочку, я нарочито бодро достала мобильник и сняла блокировку, но на этом успехи закончились. Я так и осталась сидеть, уставившись на экран и задумавшись о чем-то непонятном настолько глубоко, что, когда до конца урока осталось четыре минуты, не сразу поняла, что это за музыка играет в пустой комнате. Мне звонил незнакомый номер. Разумеется, трубку я взяла.

«Рита Беликова?» – вопросил отдаленно знакомый мужской голос.

– Да, а кто это? – тут же спросила я. В трубке раздался легкий смех.

«Надо же, не думал, что вы не вспомните».

Вспомнила. Перед глазами встала улыбка человека, с легкой руки которого воскресенье превратилось в худший день в жизни.

«Кажется, все же вспомнили и узнали. Это похвально, – наверняка этот мужчина все еще улыбался. Телефон несколько искажал его голос – но он так и остался правильно поставленным, подходящим скорее актеру или певцу, и при этом пугающим. – Вас, должно быть, заботит, зачем я вам позвонил? Ничего сверхъестественного, не переживайте заранее. Я просто хотел удостовериться, что с вами все в порядке. Все ведь в порядке?»

– В полном, – тихо ответила я, сжимая правую руку левой, лишь бы она не тряслась.

«А ваша мама? Как она отдыхает в горах?»

– Хо.. рошо, – еще тише, едва удерживая телефон в руках.

«Это замечательно, – Шекспир снова засмеялся так же легко и неискренне. – Но вам, дорогая Рита, совершенно не стоит меня бояться, вы в безопасности, а я не настолько аморален, чтобы угрожать юным девушками. И я, правда, просто хотел удостовериться, что все в порядке. До свидания».

Когда раздался звонок, я все еще сжимала телефон, разрывающийся размеренными короткими гудками.

Позвонил удостовериться, все ли со мной в порядке, конечно… Напомнить решил о том, что говорил до этого, чтобы не забыла, что я и мама под прицелом.

Да пропади оно все пропадом! Какого черта все это вообще происходит?!

…«Звони мне, если что-то опять произойдет, пиши или еще что в этом духе, но не держи в себе»…

Точно, у нас сейчас сведенная физкультура, Дима никогда ее не пропускает… Дойти до раздевалок – две минуты, по дороге столкнуться с Катей и все-таки забрать вещи – еще тридцать секунд. Только бы он не ушел, только бы не ушел….

Он не ушел. Более того, уже успел переодеться.

– Дима… – а всего пару секунд назад в женскую раздевалку вошла Маша Рогожина. И она единственная во всей школе пользуется таким розовым блеском…

– Что? – нет, это не грубость, это что-то другое, чему я не могу подобрать названия. Ни сейчас, когда единственное желание – разрыдаться на плече у этого парня, всего пару секунд назад…

– Блеск Рогожиной стирается только средством для снятия макияжа.

В том, чтобы прогулять физ-ру, нет ничего такого. Тем более что есть настойчивое приглашение в гости на улицу Ленина, дом 25, квартира 18. Подъезд первый, этаж пятый. Дверь деревянная и явно новая. Хозяин в одних спортивных штанах и полотенце, сползшем с влажных волос на плечи.

Молча пропускает в комнату, ведет в зал, усаживает на диван и подает стакан воды.

– Не думал, что ты придешь так скоро, – ленивая полуулыбка. – Что-то случилось или ты хочешь что-то спросить?

– И то, и другое. Мне звонил тот человек, который назвал себя Шекспиром. А спросить…

– А спросить ты хочешь про моего непутевого племянника, – не спросил, а утвердил Кирилл Викторович. Раздался стук в дверь – три коротких удара и три длинных. – А вот и он.

Сердце замерло, словно не оно пару секунд назад отбивало чечетку.

– Побудь пока в спальне, нехорошо получится, если он тебя увидит, – и, не дожидаясь ответа, Кирилл Викторович подтолкнул меня в спальню и закрыл двери, словно намеренно, не полностью. Я тут же опустилась на пол и припала к щели. Оттуда прекрасно был виден диван, на который сел хозяин, но совершенно не просматривалось кресло, которое всего секунду назад занял Дима.

– Я идиот, – сказал он, не дожидаясь, пока его о чем-то спросят.

– А еще у тебя на губах след отвратной помады, – «утешил» его дядя. – И до тошноты напоминает цвет помады твоей прошлой пассии, Рожкиной, что ли…

– Рогожиной, – судя по голосу, Дима чуть усмехнулся – наверняка из-за такого коверкания фамилии красотки. – Это она и есть. Поэтому я и идиот.

– Действительно. Идиотский поступок.

– Нет, мы с ней не стали снова встречаться, не подумай, – парень вздохнул и замолчал, словно подбирая слова. – Просто у меня было отвратное настроение.

– И виной всему очаровательная Марго? – Кирилл Викторович усмехнулся. Я вздрогнула. И Дима тоже вздрогнул – но я этого не видела.

– Возьми с полки пирожок, – проворчал он. – Да, всему виной именно она, ты как всегда прав! Только вот ничего такого она не сделала – просто мило беседовала с Игорем, который, между прочим, мне друг и с ней хорошо общается, да еще и имеет привычку девчонок в качестве благодарности в щеку целовать. Совершенно ничего – а мне уже убить его хочется! – Дима снова замолчал и продолжил уже спокойнее. – А тут еще эта дура Рогожина, мало ее, что ли, Писарьков трахает, приклепалась. Так ладно сначала просто что-то говорила, а потом еще и целоваться полезла, как раз перед физрой, а она у нас сведенная…

– И тут как раз мимо проходила прекрасная Марго? – с участием осведомился мужчина, хотя в голосе все равно слышалась насмешка, впрочем, слабая.

– Нет, она проходила мимо позже. И, похоже, не проходила мимо, а искала меня. И, знаешь, у нее такой вид был, словно опять что-то произошло… а тут эта гребаная помада! И ни на мобильный, ни на домашний Рита не отвечает. Хоть бы просто разрядился…

А ведь, и правда, у меня мобильник разрядился… но я тут же выкинула эту мысль из головы – сейчас все помыслы занимал разговор, который я не должна была слышать.

– Уверен, с ней все в порядке. Шекспир не сунется, пока у него не будет документов, а его шеф – трус и тем более не станет ничего предпринимать, так что не стоит переживать об этом, – успокоил племянника Кирилл Викторович. – Лучше переживай о том, как теперь будешь объяснять девочке, что ничего у тебя с этой дурой нет, да и вообще, она одна в твоем сердце…

– Еще слово в этом духе, и я тебя ударю, – прошипел парень. – Сколько просил не говорить подобное! Да еще и в таком тоне!

– А разве я не прав? – мужчина вопросительно вскинул бровь. – Ты думаешь только о ней. Не скажу, что ты влюбился или что-то в этом роде – ты и сам еще не разобрался толком. Но факт остается фактом. Это не просто подруга девушки твоего друга. И ты для нее тоже больше, чем просто знакомый, друг парня ее подруги. Не хочешь мучиться сомнениями – действуй, определи все для себя раз и навсегда.

– Не могу, – тихо, еле слышно отозвался Дима. – Не могу и все тут. Ты же знаешь, я одиночка и никогда не изменюсь. И всегда сам все порчу. И она не станет исключением – скорее даже наоборот. Понимаешь, она такая… живая, искренняя, легко поддающаяся влиянию, что любой неосторожный поступок с моей стороны – и она изменится, сломается…

Это было странно – почти пять минут слушать слова о себе, в большей степени правдивые, словно вырванные откуда-то изнутри. Я совершенно не знаю человека по имени Дима Воронцов – но он прекрасно знает глупую девчонку Риту Беликову.

– Все это, конечно, так, – выслушав племянника, задумчиво проговорил Кирилл Викторович, – но в одном ты не прав. Ты не сломаешь эту девочку, даже если будешь вести себя, как последняя тварь. И сам потом будешь по ней умирать, если сделаешь неправильный шаг. Или если так и продолжишь сидеть и ныть.

– Знаешь, Кирилл, ты иногда совсем не такая сука, как обычно кажется, – с улыбкой, это было слышно по голосу, ответил Дима.

– Фи, племянничек, – притворно скривился мужчина. – Сколько тебе говорил не ругаться! Вдруг у меня сейчас дама?

– Дама? – с насмешкой уточнил парень. – Очень смешно.

– Отчего же? Не смешно. Особенно тебе. У меня в спальне, припав к щели между дверью и дверным проемом и внимательно слушая все твои слова, сидит прекрасная Марго собственной персоной.

Дима резко подскочил. Я так же резко отскочила от двери, насколько это можно было сделать сидя на полу.

Что, черт побери, творит этот человек по имени Кирилл Воронцов?!

_________

*Человека привязывают так, что он не может пошевелиться или пошевелить головой, и в полной темноте ему на лоб медленно капает вода, где-то по капле в минуту. Через какое-то количество времени он сходит с ума.

Глава 14. Кирилл Воронцов

– Рита?! Здесь?! – Дима резко рванул к двери, но застыл, услышав смех. Этот странный смех словно заставил все замереть – даже само время.

– Шут-ка, – раздельно проговорил Кирилл Викторович. – Кстати, ты на секунду обрадовался. Хотел бы, чтобы она услышала твои откровения, чтобы не пришлось еще раз подбирать слова. Признайся в этом хотя бы себе.

– Хренов ты психолог, убить бы тебя за такие шутки, – в сердцах воскликнул парень и, не сказав больше ни слова, покинул квартиру. А я так и осталась сидеть возле кровати, обхватив колени, пока Кирилл Викторович собственноручно не поднял меня и не усадил в то самое кресло, в котором всего минуту назад сидел Дима.

– Зачем вы так? – спросила наконец я. – Это… жестоко.

– Это правильно, девочка, – неожиданно серьезно ответил мужчина. – Он получил ответы на свои вопросы, да и ты тоже. Провокация – часто единственный способ достучаться до кого-то. Во всяком случае, до моего дубоголового племянника. И, знаешь что, Марго, называй меня просто Кирилл и на «ты», не такой уж я и старый.

Признаться, я ожидала этого. Ожидала и боялась, и дело тут не в привитых принципах, вернее, не только в них. Это трудно объяснить, но это… пугает, что ли. Но противиться глупо и невежливо.

– Как скажете… скажешь, Кирилл, – без имени сейчас можно было обойтись, но мне захотелось сразу же попробовать назвать его по имени. И, что удивительно, это оказалось пугающе просто, как словно бы он был не дядей моего ровесника, а его старшим братом.

– Вот, видишь, это просто, и гораздо более удобно, чем мучиться с отчествами, – Кирилл Вик…. Кирилл улыбнулся, причем на этот раз на удивление тепло. – Хочешь чаю? Кофе не предлагаю – тебе от него сейчас стоит отказаться.

– Да, если можно, черный и без сахара, – успокоившись хоть немного, сказала я с улыбкой.

– Это правильно – пить чай без сахара, – поднимаясь с дивана, ответил мне мужчина. – Сахар портит вкус, зубы и фигуру.

– Я помню, вы… ты говорил, – я снова улыбнулась, правда Кирилл этого уже не видел – он скрылся в кухне, оставив меня одну. Только сейчас я заметила на столике пачку Kent’а, явно принадлежащего Диме: его дядя курит другие сигареты, гораздо дороже. А под пачкой лежала зажигалка в железном корпусе, на котором был выгравирован дракон. И вот уж не знаю, зачем, но я тут же взяла эту зажигалку в руки, словно бы она еще помнила тепло ладони Димы. Железо было холодным. Она не помнила.

Зато помнила я. Помнила тепло его холодной ладони, помнила то спокойствие, которое принесло прикосновение, помнила ту боль… и я никогда не забуду, просто не смогу забыть обычное прикосновение. Хотя, какое обычное: никто никогда так не сжимал мою руку. И ни из-за кого другого я никогда так не мучилась.

А эта зажигалка… всего пару минут назад он держал ее в руках, вот так вот откидывал крышку, зажигал ее. И огонь совсем не горячий: по нему можно провести пальцами и не обжечься. Холодные слова Димы обжигают гораздо сильнее. И его прикосновения – огонь просто не может так жечь.

– Надеюсь, ты не откажешься от печенья.

Я дернулась, словно была поймана с поличным. И совершенно неосознанно сунула зажигалку в карман.

Кирилл не заметил – или просто сделал вид, но весьма мастерски. Дожили, Рита, теперь еще ты клептоманкой стала…

– Спасибо, – неловко поблагодарила я, тут же ухватываясь за чашку. Разумеется, там кипяток, и, разумеется, я об этом забыла… Хорошо хоть, разлила не на себя, а на стол. И только тогда заметила, что у меня, оказывается, руки трясутся.

– Расскажи подробнее, что все-таки произошло, – вытерев небольшую лужицу салфеткой, наконец спросил Кирилл. При этом рядом со мной волшебным образом появился уже знакомый стакан воды и две темных таблетки. Не иначе как мое «любимое» успокоительное, которого я за свою недолгую жизнь перепила столько, что вспомнить страшно.

Отказываться было глупо.

– Сегодня в конце пятого урока… – проглотив таблетки и выпив весь стакан воды разом, начала я, – мне позвонил неизвестный номер. Я ответила. Это был тот самый человек, который разговаривал со мной, когда… когда вы пришли забрать нас. Шекспир, кажется. Я его еще и не сразу узнала – других проблем в голове было достаточно. А он… у него страшный голос. Красивый, но страшный, такой не забудешь. И, знаешь, зачем он звонил? Удостовериться, все ли со мной в порядке! И про маму спрашивал! Да еще и сказал, что просто хотел удостовериться, все ли со мной в порядке, что мне не стоит его бояться… Да как его можно не бояться?! Я боюсь его гораздо больше, чем тех, кто нас похитил! Правда….

Так, Рита, только не плачь. Да, страшно, да, глаза пекут, а сердце колотится так, что вот-вот замолкнет, да, хочется, чтобы ничего этого не было…

Я все-таки заплакала. Тихо, сжавшись, закрыв лицо руками, беззвучно, только изредка содрогаясь. А Кирилл так и продолжил сидеть и смотреть, ничего не предпринимая. Да и не нужно было, по правде. Нужен был не он, а другой, с такими же волосами, но другими глазами.

Интересно, а это он тоже специально, чтобы я поняла?

– С тобой все будет в порядке. И с твоими родителями тоже, – наконец произнес мужчина совершенно серьезно, не оставляя шанса на недоверие. – О вас есть кому позаботиться.

– Князь? – я тут же вспомнила все, о чем говорили те бандиты.

Кирилл усмехнулся и кивнул. Сделал еще пару глотков. Съел печенье. Снова пара глотков чая…

– И все-таки Ной побаивается отца, – задумчиво протянул он.

Так. Стоп. Отца?! То есть Князь – это не Константин Викторович, а Виктор не-знаю-как-его-по-отчеству? Вот те раз… Надеюсь, удивление на моем лице было не слишком явным.

– Думаю, тебе стоит узнать про этих двоих немного больше, раз уж так глубоко влезла в это дело. Наш с Костей отец, как ты знаешь, весьма успешный бизнесмен, но быть честным в этом мире нельзя. Либо нужно находить себе крышу среди сильных и нечистых мира сего, либо самому становиться таким. Отец выбрал второй вариант, причем получилось это у него в лучшем виде. Князя, не смотря на его почтенный возраст, боятся многие. А вот Ной – Степа Новиков – в лихие девяностые решил, что может его переплюнуть. Пытается до сих пор, даже в политику подался. Наглеет на глазах, так что папа даже рад, что Алексей так удачно решил поквитаться за дела давно минувших дней и нашел столько компромата: теперь этого излишне резвого политика можно хоть как-то держать в узде, чтобы не лез со своими счетами. Собственно, больше о том, что к чему и в чьи разборки вам с мелким посчастливилось влезть, тебе знать не стоит, – и снова сделал пару глотков, давая мне время переварить услышанное. – Если есть вопросы – задавай.

Вопросы были. Много вопросов, одинаково важных – таких, что не знаешь, что нужно узнать раньше. А половину даже не можешь облечь в слова.

– А Дима, он… – вопрос вырвался сам по себе. И даже договорить я не смогла – а Кирилл все понял.

– Он знает, разумеется. Но никакого отношения к этому не имеет и не хочет иметь, – он вздохнул так, словно это решение племянника доставляло немало проблем. – Не знаю, говорил он тебе или нет, но он хочет закончить юридический, как отец, а потом работать следователем. Надежда и опора для деда, называется, единственная отрада. Папа и так бесился, когда Костя стал адвокатом, а не согласился продолжать семейный бизнес, а потом еще и я пошел во врачи. Хорошо хоть, дядя Коля заступился вовремя, убедил, что я все равно заброшу любое семейное дело, с моей-то ленью… Не важно, впрочем, это мне просто нужно с кем-то поделиться.

– Понимаю… – ошарашено ответила я. И даже, правда, почти поняла все то, что касается семьи Воронцовых. Но при чем тут мой папа?

Собственно, этот вопрос и стал следующим. Кирилл задумался, словно не знал, что сказать. А, может, прикидывал, что мне стоит знать, а что говорить не следует – я так и не поняла. Этот человек был таким же непонятным, как его племянник.

– Они с Костей всегда хорошо общались, а потом еще и Маша так удачно подвернулась… Маша – это жена Кости.

– Я знаю, – прервала я ненужные объяснения. – И что они были близки с папой – тоже, – и замолчала – следующие слова дались мне с трудом. – Он любил ее, да? А она вышла замуж за другого?

– В общих чертах, да, – мужчина допил наконец-таки свой чай, поставил чашку, а потом посмотрел на меня так внимательно и серьезно, что я невольно замерла, боясь пропустить хоть одно слово. – Я знаю больше. Могу рассказать все то, что как-то рассказала мне Маша. Только ты уверена, что хочешь услышать историю и своей семьи тоже из уст постороннего, по сути, человека?

– Да.

Если честно, я не была уверена ни на каплю. Просто на секунду появилась решимость – и я сказала, зная, что больше не смогу, а другого такого шанса может и не быть. Мне было безумно страшно, но, с другой стороны, хотелось наконец-то узнать, что же произошло между нашими семьями – тем более что вряд ли папа или мама что-то мне расскажут.

– Ты знаешь правду: твой отец любил Машу. А еще они с Костей общались достаточно хорошо, чтобы он познакомил этих двоих… Вот уж не знаю, если честно, какой именно был расклад – я тогда еще под стол пешком ходил. То ли Алексей был таким уж нерешительным, что так и не зашел дальше прогулок, то ли еще что, но любовь его стала со временем безответной – мой любимый братец покорил сердце юной девицы. Дошло все до того, что она забеременела – у нас в семье почему-то всегда дети рано появляются, только я – исключение во всех смыслах. Потом свадьбу сыграли, и, как я понял, на этой самой свадьбе твой папа был свидетелем, а мама – свидетельницей, и, закономерно, закончилось у них все так, как закончилось. Сначала молодые семьи между собой общались, потом как-то поубавились отношения, особенно у Маши и Елены. Костя со студенческим другом так и продолжали общаться, тем более что Алексей стал работать у отца: тогда ему как раз нужны были специалисты. А пять лет назад… – Кирилл на секунду замолчал, а потом посмотрел мне в глаза. Все-таки, необычные у него глаза, смотрят в самую душу, пленяют и не дают отвести взгляда, – Степан Новиков познакомился с невесткой своего противника и влюбился с первого взгляда. Может, конечно, и не совсем влюбился, но Маша так крепко завладела его мыслями, что сначала он всячески пытался ее охмурить обычными методами, а потом, потерпев неудачу, перешел к методам преступным. И…

– Ее убили, – тихо закончила я. – Вот почему отец тогда бросил все и уехал…

– Не смог находиться рядом с тем, кто не уберег когда-то любимую им девушку, – подтвердил мои догадки мужчина. И все, что он говорил, был правдой – такое не придумаешь, да и незачем. Все, кроме одного.

– Не когда-то любимую, – слова получились тихими и даже жалкими. – Он любит ее до сих пор, несмотря на то, что ее уже нет…

– Он и тебя любит, Рита, и маму твою. Поверь, мне незачем тебя утешать.

Пусть даже он и лгал – от этих слов стало легче.

– Кирилл… скажи, почему ты вот так вот просто рассказываешь то, что, по сути, мне знать не положено? – не спросить я не могла. Надеялась понять этого человека чуть лучше, что ли. Надеялась – это ключевое слово, ставшее мне в последние дни родным.

– Если ты в это влезла, значит тебе следует знать, из-за чего это все происходит, – спокойно ответил мне Кирилл. – К тому же, с чего ты взяла, что я рассказал тебе все? Есть еще кое-что, что имеет огромное значение, но лично с тобой никак не связано. Но, даже если бы это имело непосредственное к тебе отношение… Даже Дима не знает. И если первым узнает кто-то другой, он не просто обидится – это будет форменное предательство, – он взял оставленную племянником пачку сигарет, вытащил одну, закурил – у него была своя зажигалка, изысканная и чертовски дорогая. – Это, что, восьмерка? Надо с ним поговорить, что ли, – затянувшись и чуть поморщившись, сказал он. Затянулся еще раз, стряхнул пепел в каменную пепельницу и положил туда сигарету, впрочем, не выпуская из пальцев. – Можешь ему так и сказать. Если он поймет, с чем связан самый большой Костин секрет, и спросит прямо, брат никуда не денется, ответит. Только я не могу даже намекнуть: обещание и все такое, знаешь ли.

Он снова затянулся. А я только и смогла сказать тихое «спасибо».

– Слушай, ты же у нас мастер всяких головоломок и прочего, – вдруг произнес мужчина, когда я уже подумывала о том, чтобы уйти. Он не спрашивал, а утверждал. – У меня к тебе будет одна задачка… – поднялся, прошел к полочке, на которой стояли лишь часы, семейная фотография и фарфоровая статуэтка – грациозная белоснежная леди. Он бережно взял эту статуэтку и поставил передо мной. – В ней есть секрет, который я не могу разгадать уже почти два года. Может, у тебя получится?

– Не знаю, никогда с таким не сталкивалась, – честно ответила я, взяв статуэтку в руки. Такая хрупкая, такая холодная и, в то же время, нежная… – И даже не слышала, что статуэтки бывают с какими-то тайниками.

– Я, если честно, тоже, – Кирилл тяжело вздохнул. – Но, как видишь, такая вот уникальная вещица сейчас перед тобой. Только, пожалуйста, не разбей.

– Хорошо, – признаться, ответила я уже на полуавтомате: эта странная вещица вдруг заполонила все мои помыслы, как и любая другая стоящая загадка. Подумать только, я уже и забыла это прекрасное, непередаваемое чувство тайны, которую тебе нужно разгадать, и теперь настолько погрузилась в него, что едва не пропустила мимо ушей слова Кирилла.

А, может, ему показалось, что я уже давно не с этим миром, и он заговорил (перед этим снова закурив), надеясь, что я не услышу или хотя бы не пойму, – но, судя по всему, ему просто надо было это сказать.

– Ее мне подарила девушка, – он говорил негромко, медленно, тщательно подбирая слова, – которая, по сути своей, такая же фарфоровая статуэтка. Красивая, но холодная, далекая, словно из другого мира, – он затянулся и выпустил клубы дыма к потолку, провожая их задумчивым взглядом. – Но такая желанная, что в любой другой я вижу ее. И в ней тоже есть секрет, который я никак не могу разгадать, но отчаянно пытаюсь уже не один год. А она только смеется, да еще и подарила эту статуэтку, сказав, что если я разгадаю секрет фарфоровой леди, пойму и леди живую. Она словно играет со мной. Постоянно, совершенно не заботясь о том, что скоро я могу не выдержать…

Сигарета переломилась, а я вздрогнула, едва не уронив заветную вещицу.

– Знаешь, Рита, о чем я хочу тебя попросить… не играй с Димой. Он не заслужил подобного. Даже если будет тупить и тормозить, как стадо ослов, он все равно не заслуживает пренебрежения и несерьезного отношения. Он не такой, как я, как Костя, как отец. Он весь в Машу, просто немного запутался. Да и ты тоже. Может, запереть вас вместе, пока не выясните отношения? Или еще напоить для верности?

Даже если вопрос был не риторическим, отвечать я не рискнула, а лишь молча слушала, можно сказать, мысли человека, понять которого мне не дано природой.

– Серьезно, вы ведь уже не маленькие. Ладно, он со своими принципами, но ты, Рита, умная ведь девочка. И не надо говорить, что боишься или нет опыта – это все, знаешь ли, не столь важно. Определись, наконец, чего ты ждешь от него и от себя – и может он тоже наконец-то все поймет. Ведь и правда, болван, искренне верит, что приносит всем только беды, и даже в смерти Маши себя винит. Боюсь представить, что с ним будет, когда он узнает, что его обманывали… Так, стоп, – Кирилл замолчал и нахмурился. – Что-то я начинаю болтать лишнее. Да еще и курю перед юной леди… Ты пока разбирайся, можешь налить себе еще чаю, а я пойду на балкон.

И, неопределенно махнув рукой, вышел из комнаты. Вернулся он только через двадцать минут, когда я уже начала развлекать себя музыкой. Хотя, «развлекать» – громко сказано, треки попадались на редкость грустные. Только почему-то затягивали в мир своих слов, причем не только меня – это я поняла, заметив, наконец, замершего в дверном проеме Кирилла.

– Скажи, что простишь, и все вернем*, – задумчиво повторил он, а потом встрепенулся, словно отгоняя лишние мысли. – Ну, как успехи?

– Никак, – честно призналась я. Определенно, в этой статуэтке что-то было, но я не смогла обнаружить и намека на отгадку.

Кирилл словно бы ожидал такого ответа.

– Значит, надо, чтобы я все-таки разобрался сам, – горько усмехнулся он. – Тебе, кстати, пора бы отправиться домой. И позвони хотя бы Кате, а она уже моему непутевому племяшу передаст, что все с тобой в порядке…

Спорить я не стала. Только когда уже стояла перед открытой дверью, осмелилась спросить:

– Ты сказал, что Дима не заслуживает того, чтобы с ним играли, не заслуживает пренебрежения… А ты, что, заслуживаешь?

Ответом была усмешка: кривая и болезненная.

Ты тоже не заслуживаешь, но упрямо считаешь иначе.

___________

*Строчка из песни Бумбокс – «Скажи, как мне жить».

Вторая песня, игравшая тогда у Риты и которую слышал Кирилл – «Ангел», Animal ДжаZ.

Глава 15. Почти

Суббота наступила неожиданно.

Отец так и не вернулся, и даже не звонил; по крайней мере, мне – маме он звонил каждый день. И это… обнадеживало, что ли. Позволяло думать, что те года, что они прожили в браке, не были ложью и обязательством перед нежеланным, по сути своей, ребенком?

После разговора с Кириллом что-то неуловимо изменилось. Во всяком случае, плакать мне больше не хотелось. Хотелось… даже не знаю, чего. Увидеть маму, обнять, сказать, что люблю ее. Увидеть папу, такого же любимого, несмотря ни на что. Понять, что все будет в порядке.

Но только, что удивительно, не хотелось вернуться к началу – к тому злосчастному и, одновременно с этим, прекрасному дню, когда мама потеряла покой, а я обрела человека, без которого, наверно, не смогу больше прожить.

Наверно, я все-таки влюбилась. Между прочим, впервые – раньше все обходилось лишь слабой симпатией. А, может, это что-то другое: если честно, не знаю. Но хочу узнать, иначе просто не смогу.

Я ждала этой субботы. Но она все равно наступила слишком неожиданно.

Так сказала и Катя, отчего-то решившая, что в этот знаменательный день не понравится своему парню, хотя выглядела она просто замечательно. Уложила свои короткие светлые волосы, надела невероятно подходящее ей фиолетовое платье – на месте Керна я бы от такого на раз обомлела – накрасилась так, что любой визажист обзавидуется, но при этом неброско и натурально, но главным был взгляд. Тот самый взгляд влюбленной девушки, который не смог описать ни один классик.

А как она радовалась огромному букету из ромашек – и где только Саша, сам какой-то неожиданно сияющий, нашел их зимой?

А вот Дима контрастировал с другом – угрюмый и местами даже раздраженный. Но все равно отпустил подруге дежурный комплимент, правда, уже после того, как это сделал как всегда беззаботно-веселый Игорь.

И теперь в количестве пяти тел и огромного букета мы ехали на Катину дачу с таким расчетом, чтобы вернуться только завтра. Дима, как единственный совершеннолетний, вел машину, кажется, даже его собственную – весьма дорогую, даже по моим скромным познаниям, черную Ауди, рядом с ним, впереди, сидел Игорь, а сзади разместились Саша, Катя и я. Причем эти двое всю дорогу щебетали о чем-то своем, а Игорь поочередно развлекал меня и Диму байками о шашлыках, которых сегодня, к его огромному сожалению, не предвидится.

Но при всей своей непринужденности атмосфера почему-то таковой не была. И мрачность умудрялись нагонять только 40% от общего числа приглашенных на праздник.

– Так, я не понял, ты не рад нашему с Катей счастью? – Керн, разлив наконец-то бутылку красного шампанского, серьезно посмотрел на друга, так и не вручив ему бокал – словно раздумывал, а заслужил ли он. Странно, вроде еще не должен был захмелеть, а сразу видно – нетрезвый…

– Ни капли, – серьезно заявил Дима. – На самом деле, наверно, только ты один не заметил: я влюблен в Катю еще с садика, причем настолько сильно, что только ее любовь к тебе удерживает меня от того, чтобы не убить тебя прямо сейчас. А потом, заодно, и всех свидетелей, – на этих словах он обвел остальных (то есть немного не понимающих, что происходит, нас с Игорем) красноречивым взглядом. – И если ты сейчас же не оставишь меня в покое, на этой даче скоро найдут пять трупов. Я от горя и любимую, и себя убью.