Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Не знаю, – честно призналась я. – Катя находила, может, и ты найдешь.

Чай Воронцов нашел – правда, перед этим успел поиздеваться насчет моей неприязни к лифтам, коварных планов по заманиванию невинных мальчиков в темные коридоры, наглости и непослушания кошек (Лиса, предательница, сейчас уже мурчала на коленях этого наглого типа), количества пакетиков и баночек с кофе и домашних тапочек-мишек, имеющих жизнерадостную радужную расцветку.

– Нет, наркоманские у тебя тапочки, – вынес очередной «вердикт» Дима, допивая свой чай.

– Я же не заставляла тебя их надевать, хотя, похоже, стоило бы, для профилактики, – пока парень осиливал одну-единственную чашку, я допивала уже третью, только с кофе. На этот счет Воронцов тоже не упустил шанса пошутить, за что едва не получил ложкой по лбу.

– Не жалко? – осведомился он, с недоверием на меня косясь.

– Жалко, – безропотно согласилась я, но тут же добавила: – Порвутся еще, а я их люблю. И вообще, меня попрекает тапочками человек, у которого на ключах весит брелок с роботом из мультика?

– Это Бендер, неуч, – назидательно произнес Дима, старательно пытаясь не рассмеяться. – Окстись, если не знаешь, кто это такой.

– Да знаю я, знаю, поэтому и смеюсь, – как ни странно, «Футураму» я смотрела и даже любила, только было это лет пять назад, тогда папа купил мне диск незадолго до своего отъезда. Как сейчас помню, он тогда забирал меня из школы, причем как раз в тот день он говорил с Константином Викторовичем… Вот идиотка! Совсем забыла о том, что надо спросить!

– Слушай, а наши родители ведь знакомы, да? – я внимательно посмотрела на сидящего напротив парня, словно пытаясь уличить его во лжи. Хотя, с чего это Диме врать, да еще в таком незначительном вопросе.

– С чего ты взяла? – а вот тон намекал на то, что есть причины – слишком простой была попытка уйти от ответа. Но Воронцову повезло: у меня заиграл телефон – пришло сообщение. А самым печальным было то, что парню, чтобы достать до мобильного, достаточно было протянуть руку, а вот мне пришлось бы вставать. – Оператор, – Дима без капли стеснения прочел сообщение, к счастью, оказавшееся всего лишь служебным, но вот выпускать телефон из рук не спешил, уже что-то увлеченно клацая. – Слушай, у тебя, что, нет моего номера? Все, я обиделся.

А ведь и правда, номер я не сохранила – не видела смысла, но раз уж Воронцов возмущается…

– Все, теперь у тебя он есть, – довольно улыбнувшись, сообщил он. – Угадай, как подписан.

– Воронцов?

– Слишком официально.

– Дима?

– У тебя уже есть в контактах Дима.

– Дима Воронцов?

– Не вместилось бы. Ваши попытки истекли, – голосом ведущего какого-нибудь шоу сообщил мне парень. – Все гораздо проще: «Князь». Другого такого нет.

– Да уж, от скромности ты не умрешь, – я улыбнулась, но улыбка тут сползла с моих губ, когда я вспомнила о своем вопросе.

– Так знакомы наши родители или нет? – настойчиво повторила я.

– Кажется, да, – не стал в этот раз избегать ответа Дима, но вот только явно он знал больше, чем просто «кажется». – Так, чай был очень вкусным, но мне, увы, пора домой – и так я неприлично задержался, – он поднялся и поставил чашку в мойку. – Можешь не провожать, и тебе тут, кстати, Щербатова звонит. Ответь, а то обидится.

Деваться было некуда: я ответила и уже сквозь обеспокоенное щебетание услышала звук захлопывающейся двери. А уже через 10 минут мне пришло сообщение от Князя: «Мне из-за тебя влетело. Так что, Белка, будешь должна. Не забудь про биологию».

Точно, биология! А я про нее совсем забыла… Но это – и совершенно бессмысленная, но забавная переписка с Воронцовым – не помешало мне все-таки закончить этот чертов проект до полуночи. Только вот по закону подлости биологию отменили.

А вечером следующего дня, когда я возвращалась с больницы, в окнах моей квартиры почему-то горел свет.

_________

* Установив законы рычага, Архимед произнёс слова, ставшие крылатыми: «Дайте мне точку опоры, и я сдвину (переверну) Землю!». Спустя столетия ученые, уже зная массу Земли, подсчитали: если бы в распоряжении Архимеда была точка опоры и даже сверхпрочный рычаг, античный учёный, двигая большее плечо рычага всю свою жизнь, не сдвинул бы Землю даже на волос.

**Психиатрическая больница в г.Харьков (северо-восток Украины)

Глава 7. Отец

Я бежала по лестнице, не думая почти ни о чем. Перед глазами до сих пор стояли светящиеся окна.

Наверно, стоило кому-то позвонить – только вот кому, не Воронцову же? Хотя, наверно, можно было позвонить и ему, только вот то шестое чувство, что кто-то называет интуицией, а кто-то – левой пяткой, подсказывало, что это все не важно. Важно только добежать до своей квартиры, найти в кармане ключи, отпереть трясущимися руками дверь…

…чтобы угодить в такие родные и любимые объятия.

– Папа, – я даже не спрашивала – утверждала, лишь чтобы снова ощутить это давно забытое чувство – называть отца «папой», когда он не за десяток тысяч километров, а вот тут, совсем рядом, что можно обнять, уткнуться в грудь, ощутить запах его любимого одеколона, не меняющегося уже долгие десять лет.

– Прости, что не смог приехать раньше, – одной рукой все еще удерживая меня, другой папа закрыл входную дверь. – Тяжело тебе пришлось, да?

Я лишь кивнула, стараясь сдержать накатившие слезы. Ну вот, Рита, дожила: каждый день истерика намечается. Хотя, перед папой можно было плакать: на то он и отец, чтобы понять, помочь, защитить… И именно в отце я нуждалась больше всего – только поняла это лишь сейчас.

– Как там мама? – снимая с меня сначала шарф с шапкой, а следом и куртку, спросил он. – Я хотел позвонить в больницу, но время уже позднее…

– Уже лучше. Если все будет в порядке, то через неделю ее уже выпишут, – я разулась и, все еще находясь в объятиях отца, прошла на кухню. На столе уже ждал ужин.

– Ничего, что я немного похозяйничал? – папа улыбнулся и, усадив меня за стол, тут же поставил тарелку с картофелем по-французски – его коронным блюдом. – Конечно, я в тебе не сомневаюсь, готовить ты умеешь, но лучше ведь, если о тебе позаботится кто-то другой?

– Ты не кто-то другой, – я улыбнулась, правда момент испортило позорное шмыганье носом. – Ты мой папа, единственный и любимый.

Утро наступило слишком быстро, а ведь мне снился такой хороший сон. В нем мы втроем – мама, папа и маленькая я – ходили в аквапарк, а потом гуляли по проспекту, на котором устраивали выставки молодые художники. Они за символическую плату рисовали прохожих, и одна из них, совсем еще девочка в забавном вязаном рыжем шарфике с мордой лисицы, сама попросила нарисовать такую счастливую семью.

Я открыла глаза и тут же уткнулась взглядом в висящую напротив кровати картину кисти не слишком известной художницы: мама обнимала одиннадцатилетнюю меня, и мы обе улыбались счастливо-счастливо. Мой сон был просто сном: папа так и не выполнил своего обещания сводить меня в аквапарк, а уехал, ничего толком не объяснив, и мама водила меня гулять одна. И только сейчас я заметила, что в глазах мамы, нарисованных слишком реалистично, залегла грусть.

– Ты уже проснулась? – раздался с кухни папин голос, а вместе с ним и соблазнительный запах кофе и оладий. – Умывайся и иди завтракать.

– Да, пап, – ответила я, но сначала заглянула на кухню за кофе, а уже потом поплелась с чашкой в ванную. И продиктовано это было не только любовью к этому ароматному напитку. Дело в том, что уже года четыре у меня гипотония, а в числе прочего она вызывает большие трудности при подъеме, так что без хотя бы глотка кофе я буду бродить скорее призраком, чем более-менее живым человеком. А таскать чашки с собой в ванную – привычка, которую ни мне, ни маме так и не удалось искоренить. Впрочем, мы уже привыкли, а вот у папы это вызвало смех. Впрочем, дело в моем внешнем виде в целом: все еще закрытые глаза, растрепанные две косы, пижама с какими-то неведомыми зверьками и неизменные радужные мишки-тапочки.

– Доброе утро, – промямлила я, усаживаясь на стул с ногами. – Можно мне еще кофе? Иначе я прямо тут усну, и ты меня не разбудишь еще как минимум пару часов, – и, в подтверждение своих слов, широко зевнула. Нащупав на подоконнике, сидеть возле которого я любила больше всего, пульт, я включила телевизор на первый попавшийся канал. Шли новости, причем сейчас как раз начинался новый репортаж.

«Вчера прошло первое заседание по делу об убийстве Евгения Новикова, сына депутата облсовета Степана Павловича Новикова, – говорила ведущая, красивая женщина за тридцать в дорогом костюме. – Напоминаем, что убийца был схвачен месяц назад, а две недели назад милиция вышла на заказчика – бизнесмена Олега Андреевича Трубачева. Как известно, адвокатом заказчика стал Константин Воронцов, глава крупнейшей в городе коллегии адвокатов. Материал из зала суда предоставит Евгения Кошевая».

Изображение студии исчезло, на его место пришел вид на здание суда, на фоне которого стояла миловидная блондинка лет двадцати пяти с микрофоном в руках. Позади толпились люди, их пыталась разогнать милиция. В общем, ничего нового и интересного. Но вот скажите мне на милость, зачем же так резко выключать телевизор?

– Пап? – я с неприкрытым удивлением посмотрела на отца, всего пару секунд назад резко выхватившего у меня пульт. Тут же пришла в голову мысль, что вот он, случай узнать хоть что-то, и я не упустила шанса этим случаем воспользоваться: – Скажи, вы с Константином Воронцовым ведь знакомы?

– С чего ты взяла? – выдал невероятно оригинальный ответ папа, заметно побледнев.

– Пап, вы как-то при мне разговаривали в школе, – напомнила я, чуть нахмурившись. – И я уже не маленькая наивная девочка, которую может обмануть притворное удивление.

– Это я заметил, – папа улыбнулся, и за эту улыбку я готова была простить любые недомолвки и тайны – но вовремя одернула себя. – Ты очень выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз. Во всех смыслах. Но, к сожалению, я все равно не могу ответить тебе ничего интересного. Мы с Константином знакомы, но встречались лишь раза три, может чуть больше. А вот с его женой Машей… – отец замолчал и улыбнулся так, как улыбалась мама, вспоминая свои юношеские годы. – Мы учились на одном факультете, только я на два курса старше. Кстати, твоя мама была с ней в одной группе, они даже неплохо общались. А потом сначала она вышла замуж, потом я женился на Лене, родилась ты, а у Маши, еще раньше, сын. Общение медленно сошло на нет, а тогда, пять лет назад, когда ты присутствовала при нашем с Константином разговоре… Это был месяц со дня смерти Маши – ее убил какой-то наркоман.

Я едва не уронила чашку. Маму Димы убили? Подумать только… А я не просто не знала, не удосужилась даже поинтересоваться. И могла ведь, дура, в разговоре задеть тему его мамы… Идиотка ты, Беликова, при всем своем интеллекте.

– Рит, ты в порядке? – оказывается, папа уже не первый раз пытался воззвать ко мне, и теперь щелкал пальцами перед лицом. Я встрепенулась и словно бы очнулась от осознания… чего? Того, что у Димы не такая уж и хорошая жизнь? Или того, что мои проблемы и беды гораздо меньше, чем его? Безусловно, и этого тоже, но не только. Я ведь раньше никогда не задумывалась о том, как живет Воронцов, что происходит в его семье, лишь видела сына успешного адвоката, у которого есть если не все, то многое. Нет, конечно, я не воспринимала его как, скажем, тех же моих обеспеченных одноклассников, но никогда не задумывалась над тем, что же происходит там, куда допускают только самых близких. А еще я вдруг подумала, что не смогла бы пережить потерю мамы.

– Рита, очнись, – требовательно повторил отец, и теперь в его голосе появилось недюжинное беспокойство.

– Просто я знаю Диму Воронцова, – наконец-то ответила я, одним глотком опустошая чашку с только что заваренным кофе. – Мы с ним учимся в параллельных классах. Никогда бы не подумала, что он потерял маму…

– Ты с ним знакома? – в тоне отца послышалось беспокойство и что-то сродни тому, что было в голосе мамы – но гораздо в меньшей степени. Что, черт побери, вы все от меня скрываете?!

– Мы учимся в параллельных классах, у нас сведенная физкультура и общие школьные мероприятия, конечно, мы знакомы, – о том, что познакомились мы совсем недавно, да еще и в женском туалете, а физ-ру я обычно прогуливаю, я предусмотрительно умолчала. – И что в этом такого? Или есть что-то важное, чего я не знаю?

– Нет, конечно, нет, – как-то слишком быстро ответил папа и зачем-то начал рыться в карманах. Достав оттуда телефон, он посмотрел на часы и убрал телефон обратно. Зачем? На полочке ведь стоит будильник… – Так, если я не ошибаюсь, сейчас началось время для посещений, так что я пойду к маме. А ты сегодня останься дома, отдохни как следует, а с мамой посижу я. К тому же, нам в любом случае надо поговорить…

– О чем? – я тут же заинтересовалась, желая услышать лишь одно.

– Я бы хотел вернуться в этот город. Ты ведь не против?

Нет, нет и еще раз нет! Да я только за, всеми руками, ногами и прочими частями тела! Об этом я не преминула сообщить папе, радостно обняв его. Все вопросы, какие только у меня оставались, тут же куда-то исчезли, осталась лишь радость. Вот оно, счастье, подумала я, стараясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Что-то я в последнее время слишком много плачу, плохо это.

За своим счастьем я совсем забыла не только обо всех загадках, связанных в Воронцовыми, но и предупредить отца, кто же является маминым лечащим врачом.

Оказывается, папа привез с собой их с мамой старый фотоальбом, который он забрал с собой в Россию, чтобы, как он сам сказал, хоть как-то пережить нехватку его любимой семьи. И теперь это сокровище он торжественно передал мне. А я, признаться, была только рада: у мамы осталось слишком мало фотографий их с отцом молодости, да и моих тоже: раз, два и обчелся. А тут целый альбом толщиной как минимум с два моих учебника по биологии (немаленьких, кстати).

Запасшись чашкой кофе и печеньем, которое, кстати, тоже папа купил, я поудобнее устроилась на кровати и раскрыла альбом на самой первой странице. Оттуда на меня смотрел улыбающийся папа, причем был он чуть старше меня нынешней.

«Он у меня еще со студенческих времен», – тут же вспомнила я его слова, и с интересом принялась рассматривать фотографию. Мне всегда говорили, что я очень похожа на отца, но теперь я и сама это прекрасно поняла: мы были почти на одно лицо. Только со временем папины черты лица огрубели, а его нынешняя стрижка еще и визуально их преобразила, а я же выглядела почти так же, как улыбающийся юноша, только вот цвет волос у нас был разный: у меня темно-рыжий, а у него каштановый.

А на следующей странице рядом с все еще улыбающимся отцом стоял такой же улыбающийся мальчик – если я правильно помню, его друг детства, Егор. Сейчас он где-то заграницей, пишет компьютерные программы.

Папа учился по специальности «Прикладная математика», окончил университет с красным дипломом, да и вообще всегда любил и знал математику – и я пошла в него. Хотя, несмотря на название специальности, оттуда во время учебы моего отца выпускали больше программистов, чем математиков в прямом смысле этого слова, так что он скорее программист, да и работает по этой специальности. К тому же, мама говорила, что папа в молодости разбирался в этом всем лучше многих. А еще мама говорила, что папа умел красиво ухаживать – и я и сама это поняла, пролистнув еще пару страниц: с очередной фотографии на меня смотрела обнимающая отца девушка, в руках она держала огромную плюшевую игрушку и букет ромашек, а еще она улыбалась так счастливо-счастливо, что на глаза у меня навернулись слезы. Первая папина любовь, погибла в ДТП в конце первого курса.

А вот фотографии со дня математического факультета, с первой поездки в колхоз – раньше студентов часто туда отправляли, и что мама, что папа вспоминали это со смехом, – с какого-то семинара, просто фотографии их группы сначала на 1 курсе, потом на втором, на третьем…

Я на секунду замерла, так и не донеся печенье до рта: с фотографии на меня смотрели, кроме папы, еще две девушки – в одной из них я легко узнала маму, а другая…

«Мы учились на одном факультете, только я на два курса старше», – сразу же всплыли в памяти слова отца. Мария Воронцова, бесспорно, была красавицей, а ее улыбка… она передалась ее сыну, равно как и цвет волос. Значит, тут схожесть не с дядей, а с мамой, вопреки моим предыдущим представлениям.

Я перевернула страницу, но не увидела ничего, кроме пустых мест. Разворот, два, три, четыре – много, и лишь изредка попадаются фотографии: с мамой, с друзьями, а одна даже с Константином Воронцовым, его я узнала сразу. И снова альбом заполнен полностью: фотографии папы с мамой до свадьбы, после, фотографии со мной. Господи, не говорите мне, что это я! Это существо не может быть мной, пусть надпись твердит иное!

А вообще, в детстве я была довольно забавной, если не сказать милой: трогательные рыжие косички (тогда цвет почему-то не раздражал, а наоборот, казался медным – а теперь же больше напоминает ржавый), полные жажды знаний глаза и жизнерадостная улыбка. А вот тут я-четвероклассница плачу, потому что один мальчик (уехавший, кстати, лет пять назад) меня донимает, за волосы дергает. Прекрасно помню этот день: в довершение всего, я упала, сбила коленки и завела кошку, вернее, мне ее завели вместо хомячка. А вот, кстати, и Лиса – совсем еще маленький комочек шерсти, помещающийся у меня на ладошках. Как же давно это было, и как же счастливо мы все тогда улыбались…

Альбом закончился фотографиями с моего двенадцатого дня рождения – пожалуй, последнего, проведенного в кругу семьи. Фотографий было всего лишь три, и на всех – только я, и никого другого. И от этого почему-то стало тоскливо.

Я уже встала с кровати, намереваясь отнести столь дорогую сердцу вещь в место более надежное, чем моя комната, но заметила на полу листик – а, вернее, фотографию. Подняла – и замерла, не моргая и, кажется, даже не дыша. Дело было даже не совсем в том, что улыбающаяся Мария Воронцова держала в руках плюшевого зайца, который сейчас стоит у меня на шкафу, а в подписи: «В память о лучшем вечере лучшему парню на земле». Почерк был невероятно красивым и до того необычным и запоминающимся, что я тут же вспомнила то письмо, что было у мамы в руках в тот злополучный вечер. Таких совпадений не бывает. Это не просто странно – все гораздо хуже.

Я осознала, что делаю, только когда бесцветный женский голос произнес: «На данний момент абонент не може прийняти ваш дзвінок. Зателефонуйте, будь ласка, пізніше».* Тут же яростно нажала на сброс, благодаря богов за удачу и костеря себя на чем свет стоит. Даже контакт «Князь» тут же удалила из списка вызовов, забыв еще раз подивиться скромности хозяина номера.

Спросить что-то у отца, или, тем более, мамы, я не решилась, ночью старалась отогнать бредовые догадки бредовым же занятием – просмотром какого-то бессмысленного сериала, который, увы, мало чем помог. О том, что уже вообще-то понедельник, и скоро в школу, организм так и не вспомнил – и как следствие, утром я была похожа скорее на зомби, чем на более-менее живого человека. А сегодня еще эта злополучная биология…

________

«На данный момент абонент не может принять ваш звонок. Позвоните, пожалуйста, попозже» – дословный перевод того, что у нас говорится, когда телефон абонента выключен (на всякий случай, если кто совсем не в ладах с украинским). Если уж писать про Украину – надо быть достоверной.

Глава 8. Слабости

– Эй, рыжая, ты тут? – раздалось на весь сейчас, к счастью, полупустой класс. Я посильнее вжалась в стул, искренне жалея, что не пошла в столовую – хотя путь в столовую проходил как раз мимо 11-Ф, а к нему мне сегодня и на пушечный выстрел подходить не хотелось: мало того, что вчера невесть зачем звонила Воронцову, так еще и сегодня проигнорировала его звонок. И интуиция тут же подсказала, что это мне ой как аукнется…

Уже аукнулось нежданным визитом, шепотком одноклассников и чужой задницей на моей парте.

– Эй, ты оглохла, Рыжая? – ну еще и рукой перед самым лицом, за которую так хочется дернуть… Вообще, я нервная, если не высыпаюсь, так что вполне могу так сделать – если бы не уверенность в том, что Воронцов шутя отразит все мои поползновения.

– Нет, я прекрасно тебя слышу, – спокойным голосом заверила я парня. – Чего хочешь?

– Вообще-то, это я должен задать тебе этот вопрос, – наигранно серьезно ответил мне он, а в глазах плясали бесенята. Нет, ну точно что-то задумал! Только что?

– Так спрашивай, – настроения что-то гадать, равно как и участвовать в каких-либо затеях Димы не было – или, вернее, настроения не было ни на что. Чертова биология, чертов проект, чертова Жаба, чертов мозг, не дающий по ночам спать! И именно благодаря им, при особой поддержке ОАО «Тупость», до меня только сейчас дошло: Воронцов Дима говорит со мной в моем классе, сидя на моей парте. Воронцов. Дима. Говорит. Со мной. В моем. Классе. Сидя. На моей. Парте. Можно еще повторить по слогам, но и этого, кажется, достаточно.

А Воронцов тем временем как-то нехорошо усмехнулся и наклонился ко мне близко-близко, так, что наши носы почти соприкасались.

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я спросил при твоих одноклассниках? – он говорил шепотом, а потом вдруг рассмеялся – так, что я не сдержалась и попыталась ударить его. И, конечно же, парень ловко перехватил мою руку.

Положение спасла Катя, пришедшая напомнить, что у нас сегодня практическая по химии. К тому же, она уже где-то – я даже догадываюсь, где – раздобыла не только задания, но и черновик отчета к работе. А с химией у наших математиков туго, так что все присутствующие тут же забыли про меня и столпились над Катькиной партой. Дима же под сложившийся шумок просто вытянул меня из класса, благо, дав пару секунд на то, чтобы взять сумку.

– Ну так вот, теперь давай поговорим, – Воронцов уселся на подоконник, возле которого мы разговаривали, когда Катя выясняла отношения с Керном, и внимательно на меня посмотрел. – Для начала, зачем ты мне звонила?

– Да так,– неопределенно ответила я, на самом-то деле прекрасно понимая, что этот парень от меня так просто не отстанет. Чего только стоит его теперешний красноречивый взгляд. – Хотела кое-что спросить, но потом вопрос отпал сам собой.

И снова красноречивый взгляд и вскинутая бровь – я всю жизнь мечтала такому научиться, но не судьба, увы, – в которых так и слышится "Неужели? И что же это за вопрос?"

– Честно, ничего важного! – наверно, со стороны я выглядела смешно, во всяком случае Дима едва не засмеялся.

– Просто признай, что соскучилась и хотела поговорить, – он вдруг посмотрел на меня так, что я, кажется, покраснела до кончиков волос. Вдруг его предположение не показалось таким уж абсурдным, во всяком случае, лучше признать это – тем более что сердце почему-то с ним согласно, – чем касаться такой щекотливой темы, как его семья.

– Ладно, признаю, – я насупилась и проговорила это тихо-тихо, но парень все равно меня услышал.

– Что признаешь? – нет, ну он точно издевается! Да еще и усмехается так, что хочется огреть чем-нибудь, да посильнее. – Ну же, неужели так тяжело сказать всего несколько слов?

Отступать не было смысла, тем более что на нас начали оглядываться другие ученики. Я набрала в грудь побольше воздуха, и, подняв глаза на парня, выпалила на одном дыхании:

– Я соскучилась и хотела поговорить, – и посмотрела прямо Воронцову в глаза, и вот опять едва смогла от них оторваться. – Доволен?

– Не совсем, – и снова та же не предвещающая ничего хорошего усмешка. – В следующий раз отвечай на мои звонки, поняла?

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть и наблюдать, как парень сначала расплывается в довольной улыбке, а потом треплет меня по голове:

– Какая хорошая дрессированная белочка, – он достал что-то из кармана и дал мне. Как оказалось, это были орехи в шоколаде. – Ты же любишь орешки, верно?

Самым печальным было то, что орехи я любила. Но злость на этого наглого субъекта все же пересилила, и в следующий миг я вырвала пачку Nuts'а из его рук и, быстро разорвав упаковку, высыпала содержимое прямо ему на голову. И только потом сообразила, что и, главное, кому только что сделала.

Серж бы мной гордился: я преодолела расстояние до кабинета химии за рекордно короткое время, удачно преодолевая препятствия вроде учеников и выходящей из библиотеки Жабы. Та, кажется, что-то мне сказала, вроде как обещала спросить на уроке первой, но лучше злая биологичка, чем злой Воронцов.

Впрочем, возле класса я вдруг затормозила – почувствовала привычное, но отнюдь не приятное головокружение. А значило это только одно: мое излюбленное давление опять соизволило упасть, причем довольно низко – если судить по более чем печальному состоянию организма. По идее, достаточно было бы просто купить в столовой кофе, но вот стоять в извечной очереди совсем не хотелось, поэтому я, предпочитая держаться стеночки, поплелась к медсестре. По дороге (а кабинет медсестры располагался в противоположной кабинету химии части школы) даже успела написать Кате, чтобы та предупредила учительницу.

Но, должно быть, Мироздание сегодня решило надо мной поиздеваться: зайдя в кабинет медсестры, я увидела там не улыбчивую и веселую Алену Николаевну, а Диму Воронцова собственной персоной. Вопрос «Что он тут забыл?» отпал сразу же: у 11-Ф сейчас совершенно точно биология, а биологию он посещает реже, чем я – физкультуру.

– Пришла загладить вину, рыжая? – судя по тону и взгляду, парень не был в ярости, но вот недовольства хватало. Еще бы, какая-то заучка с параллельного класса вдруг высыпала на него его же орешки! На месте Воронцова я бы врезала этой наглой девице, не взирая ни на что.

– Я, пожалуй, пойду… – и тут то ли волнение и, что греха таить, страх сыграли со мной злую шутку, то ли это было все то же Мироздание, но я вдруг поняла, что сейчас упаду. И, как обычно для меня в таких случаях, сознание пропало лишь на пару мгновений, чтобы вернуться в самый неприятный момент падения.

Такое было уже тысячу раз, только сегодня, почему-то, близкого знакомства с холодной плиткой кабинета не последовало, и я сразу поняла, почему: Дима среагировал моментально, и в последний момент удержал меня, тут же прижав к себе. Все как в дешевых женских романах и романтических фильмах, вот только в глаза я ему не смотрела, так и не найдя сил оторвать голову от его груди.

– Черт, Рита, ты чего? – оказывается, парень первый раз назвал меня по имени, а не использовал глупые прозвища. Обеспокоенности в его голосе хватило бы как минимум на троих, а как аккуратно он придерживал меня за талию, не давая упасть… Ноги подкосились повторно, только в этот раз к ним добавилось в бешеном ритме колотящееся сердце.

– Рита? – требовательно повторил Дима.

– Просто давление упало, – я не сразу узнала свой голос: таким тихим и даже жалким он вдруг стал. – Надо немного посидеть, выпить кофе и…

Договорить я не успела: Воронцов подхватил меня на руки и усадил на кушетку – попытке уложить меня я воспротивилась слишком резко.

– И где же эта Алена, когда она так нужна? – скорее у неба (а в данном случае – потолка), чем у кого-то конкретно, спросил он, и, убедившись, что я сижу и снова падать не собираюсь, подошел к бесчисленным шкафчикам. Я запоздало удивилась тому, что Дима вот так вот запросто называет медсестру по имени, но это померкло в сравнении с тем, что он совершенно по-хозяйски включил стоящий на подоконнике чайник, достал из шкафчика чашку и коробку с кофе.

– Если можно, две ложки, – попросила я, наблюдая за этой удивительной картиной. – Без сахара.

– А не много ли? – парень с сомнением посмотрел на меня, но все же высыпал в чашку вторую ложку. – Хотя, я не врач и даже не собираюсь им быть, так что дело твое.

– А на кого ты пойдешь учиться? – вдруг спросила я, про себя отмечая, что это мне и правда интересно. – На адвоката?

– Неуч, нет такой специальности – адвокат, – наставительным тоном ответил Воронцов, заливая кофе. По кабинету тут же распространился его соблазнительный аромат. К счастью, к кушетке примыкал столик, на который парень и поставил чашку со столь желанным кофе, вот только когда я потянулась к нему, легонько ударил по рукам. – Горячий, разольешь еще на себя. Хотя, ты была близка: я пойду на юриста, только вот адвокатом работать потом не хочу – ты же это имела в виду?

– Ага, – глубокомысленно подтвердила я, и тут же задала еще один вопрос: – А куда ты хочешь пойти работать?

– В ментовку. Не следователем, так опером. А что насчет тебя?

– Прикладная математика, – в сотый раз повторила я, отчего-то немного погрустнев. – Еще с младших классов решила, что пойду туда. Так сказать, по стопам родителей, – я чуть улыбнулась и потянулась к чашке. Кофе не слишком-то остыл, но его я могу пить горячим.

– Знаешь, моя мама тоже училась на прикладной математике, – неожиданно произнес Дима после нескольких секунд молчания.

– Наши мамы учились на одном курсе, – зачем-то сказала я, и только потом поняла, что сказала – когда в меня уперся вопросительно-требовательный взгляд. – Папа рассказал мне. Он приехал в субботу, вот я и спросила… Ты меня еще слышишь?

– А, да, прости, я задумался, – парень тряхнул головой, словно отгоняя ненужные мысли. – Я не знал. В смысле, что наши мамы учились вместе.

Может, Дима хотел сказать что-то еще, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вошла Алена Николаевна с медицинскими картами в руках.

– Воронцов, то, что я училась с твоим старшим братом, не дает тебе права просиживать уроки в моем кабинете, – с порога начала она не слишком-то гневную тираду, и только потом заметила меня. – Беликова, а ты тут чего? Опять давление?

Я только кивнула и как можно незаметнее поставила чашку на стол. Медсестра достала со шкафчика тонометр и принялась измерять давление. Я прикрыла глаза – так надоела мне за последние пять лет эта процедура.

– Восемьдесят на пятьдесят, – Алена Николаевна убрала тонометр и протянула мне ту самую чашку, из которой я и пила. – Надо же, Воронцов, и от тебя польза бывает.

– Стараюсь, – со смешком ответил парень. – Ален, дай ты рыжей таблетку, что ли.

– Да не имею я права, и даже не держу у себя ничего, кроме валерьянки и активированного угля, сколько можно повторять, – со вздохом ответила ему медсестра, садясь в свое кресло. – Рита, как допьешь кофе, полежи. А Воронцов пока докажет, что не зря прогуливает – дай угадаю, опять биологию – и найдет Софью Михайловну. Слышал? Бегом!

– Так точно, мэм! – Дима шутливо отдал честь и буквально выбежал из кабинета. А я же решила послушать совет Алены Николаевны и полежать – и едва голова коснулась кушетки, я уснула.