Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– …Дима, ты случаем не знаешь номер ее отца? – донесся до меня взволнованный шепот моей классной руководительницы.

– Нет. Софья Михайловна, я и сам могу ее довести до дома, мы все равно живем рядом, – а это уже Дима, чуть раздраженный. – У меня осталось всего два, вернее, полтора урока, ничего страшного, если пропущу. Серж… Сергей Олегович поймет.

Точно, у нас ведь сегодня физкультура. И зачем я, спрашивается, брала форму?..

– Рит, ты уже проснулась? – выдала меня Алена Николаевна. – Как себя чувствуешь?

– Чуть лучше, – прислушавшись к своим ощущениям, ответила я. – Софья Михайловна, я и сама дойду домой, не в первый раз…

– Еще чего, – резко оборвала меня иногда чересчур ответственная классная руководительница. – Тебя может забрать кто-то из родных?

Я отрицательно покачала головой: отец сейчас у мамы, а беспокоить ее мне совсем не хотелось. Тем более что ничего из ряда вон выходящего не произошло, давление у меня скачет с завидной регулярностью.

– Дима, тогда я отпрошу тебя с физкультуры, и ты проведешь Риту до дома, хорошо?

– Конечно, – заверил женщину Воронцов, и она, кажется, все-таки успокоилась.

– Обязательно позвонишь мне, как дойдешь. Хотя нет, оба! А сейчас, простите, но у меня все же еще урок, – сказав это, она покинула кабинет.

– Смотри, не потеряй сознание по дороге, – «напутствовала» меня медсестра, прежде чем буквально выпихнуть из своего кабинета – мол, если сейчас заявится директор, или, того хуже, Светлана Павловна, то попадет всем.

Сознание я не потеряла, только вот голова все же кружилась, поэтому Дима поддерживал меня за локоть, рассказывая веселую историю, после которой он месяц не ходил на химию. И меньше всего меня волновало, как это выглядело со стороны – пока вдруг не раздалось недовольное:

– Молодой человек, вы не хотите представиться? – вот надо было папе возвращаться домой именно сейчас! А мне – не заметить его, хотя я сейчас, если честно, вообще ничего вокруг не замечала.

– Папа? – совершенно по-глупому уточнила я, тут же пытаясь высвободиться. Тщетно: Воронцов мой локоть так и не отпустил.

– Меня зовут Дима, мы с Ритой учимся в параллельных классах, – ответил папе он. – Ей в школе стало плохо, а я вызвался довести ее до дома – сам я живу в соседнем.

– Дмитрий, ваша фамилия – Воронцов? – невесть зачем решил уточнить папа, кажется, забыв про меня. То же самое можно было сказать и про Диму, который кивком подтвердил сказанное отцом. – Рита рассказывала мне о вас, – тут я снова залилась предательской краской. – Спасибо, что привели ее домой. И еще, Дмитрий, не могли бы вы передать "Привет" вашему отцу, Константину? От Алексея Беликова.

– Конечно. Рита, побереги себя. И позвони, как будешь в порядке. До свидания, – и, передав меня отцу из рук в руки – буквально – Воронцов пошел к своему дому, а мне только и оставалось, что смотреть ему вслед. Нехорошее чувство от натянутости беседы почему-то только усилилось, но я отогнала все тревожные мысли, предчувствуя, что сейчас мне долго придется убеждать отца, что Дима и правда просто проявил участие, и мы друг с другом совсем не близки.

Только вот когда я говорила: «Это всего лишь друг парня моей лучшей подруги, живущий по соседству», – что-то, похожее на совесть, вдруг начало усиленно грызть. Но я не была бы собой, если бы не умела заглушать все ненужные чувства. Ничего я к Диме не чувствую, ясно? И нет ничего такого в том, что мне хочется снова грохнуться в обморок рядом с ним! Ни-че-го!

Глава 9. Иллюзии

Неделя пролетела почти незаметно, да и, к тому же, на редкость однообразно: школа-больница-дом, снова школа-больница-дом. Хотя, грех жаловаться: дома меня всегда ждал папа, в больнице мама шла на поправку (она, кажется, даже торжественно разрешила отцу снова жить с нами – но только в зале), а в школе… Там были Катя и, как ни старалась я себя убедить в обратном, Дима. За последние дни он стал мне ближе тех парней, с которыми я учусь с первого класса. Они с Катькой – а иногда с ними был и Керн, теперь уже снова парень Щербатовой – взяли надо мной шефство, если можно так выразиться: регулярно поили кофе. Причем мотивировали это как-то даже странно: Катя – тем, что не хочет оставаться одна на химии (а, если посудить, только мы с ней этот предмет и знаем – остальные же в основном списывают у нас), ну а Дима – нежеланием снова терпеть на себе гневный отцовский взгляд. Хотя, парень как-то обмолвился, что папа у меня внушающий уважение, хоть и программист – а их Воронцов не особо жаловал.

А вот о том самом «Привете» он не упоминал – а ведь, по идее, Константин Викторович должен был что-то на эту тему сказать, а я, соответственно, узнать от его сына. Но спрашивать я не стала, озабоченная другими проблемами.

Кирилл Викторович сделал маме – или, вернее, нам с папой, как здоровым представителям маминой семьи – очень заманчивое предложение: путевку в оздоровительный центр в горах, причем с немалой скидкой. Мол, маме нужно восстановиться после травмы и вызванного происшествием стресса, а у него все равно есть ненужная путевка: пациент, который хотел туда отправиться, срочно выписался из-за каких-то своих невероятно важных дел, а путевку оставил лечащему врачу, чтобы тот отдал кому-нибудь – жалко ведь, если зря пропадет.

Папа тут же жарко выразил свое согласие, да и я от него не слишком-то отставала, прекрасно понимая, что маме и правда нужно отдохнуть. Под таким сильным напором она тут же сдалась, только вот пообещала, что припомнит нам. Я только улыбнулась: так говорить могла только выздоровевшая мама.

Только вот тоскливо было – и, как только поезд, увозящий самого дорогого мне человека, тронулся, стало совсем невыносимо. Это была суббота, и как же жаль, что мы не учимся по субботам. К тому же, папа тут же умчался по каким-то своим делам, оставив меня возле рынка, хоть и с деньгами, чтобы я себе купила что-нибудь, что захочу. Причем деньги эти в разы превышали мои обычные карманные, так что пришлось серьезно задуматься, чего же я такого хочу. Практичность не позволяла купить, скажем, приглянувшийся набор из сережек, подвески и браслета, да и не ношу я их, по правде сказать. Разве что на выпускной… На выпускной можно. С этой светлой мыслью я зашла в огромный магазин со всевозможными украшениями, подарками и прочим в том же духе.

…и убедилась, что Абсолют надо мной издевается. Возле витрин с золотом стоял никто иной, как Дима Воронцов. И почему меня это уже не удивляет?

Тут же зародилась кощунственная мысль: уйти по-тихому, пока он меня не заметил – но я отогнала ее, понимая, что, во-первых, это невежливо, а, во-вторых, общества этого человека мне сейчас не хватает. А что ему мое общество не слишком-то необходимо, не важно: не спрашивал же он, вытаскивая меня из класса в понедельник, – а из-за этого, между прочим, мои любимые одноклассники до сих пор иногда что-то говорят. Так что я банально мстила, тихо подходя сзади и неожиданно спрашивая:

– Скажи, ты меня преследуешь?

К моему неудовольствию, Дима не растерялся – тут же перекинул мячик разговора на грани шутки мне:

– А ты решила наконец-то побыть вежливой и поздороваться? Кстати, ты этого еще не сделала.

– Ах, прости. Добрый день, Князь. Простите, что не поприветствовала вас сразу так, как полагается, – теперь я не удержалась от иронии, и Воронцов выпад мой оценил.

А что, память у меня хорошая, помню веселый рассказ Керна о том, как отмечался его день рождения – и Дима там, конечно же, присутствовал; а обращалась таким тоном тогда к нему девушка, очень весело его потом отшившая. Не воспользоваться таким было просто кощунством.

– Рыжая, общение со мной на тебя пагубно влияет, – усмехнулся в ответ на мои слова парень – хотя видно было, что ему захотелось меня ударить. – В змею превращаешься. А рыжая и мохнатая змея – это печальное зрелище, не находишь?

– Весьма, – запал во мне резко пропал: на нас начали косо смотреть продавцы и покупатели. – Ты тут зачем?

– Кириллу подарок выбираю, – Дима резко помрачнел. Судя по внушительному количеству вытащенных из витрин вещиц выбирал он уже долго и пока безуспешно. – Вот что подарить сволочи, у которой по сути все есть, которой ничего не надо, но которая слишком оскорбится, если ей не подарить что-то стоящее. Юбилей, чтоб его…

– Попробуй начать с уважением относиться к дяде, – пробормотала я в ответ – отношения Кирилла Викторовича с Димой меня несколько коробили, – но Воронцов, похоже, меня не расслышал. И тут же подал соломинку, за которую я с радостью ухватилась. – Юбилей? Сколько ему исполняется? Тридцать?

– Слышал бы тебя этот гад, он бы обиделся, – усмехнулся Воронцов. – Ему двадцать пять.

Сказать, что я была удивлена, значило ничего не сказать. И дело даже не в том, на сколько Кирилл выглядит, а в том, как он себя подает, какую должность занимает… И этому человеку только исполняется двадцать пять? Не поверила бы – но Диме лгать незачем.

– Но я ему не скажу при одном условии, – парень прищурился. Заметил ли он мое удивление, осталось загадкой. Хотя, наверняка заметил: он вообще подмечает то, что не нужно. – Прояви весь свой пресловутый ум и помоги мне с подарком, иначе я наплюю на все и воспользуюсь принципом «Лучший твой подарочек – это я».

– Вообще-то тут нужна фантазия, а не ум, – угрюмо напомнила я и тут же себя одернула: этот чуть поучительный тон все время проскальзывал в речи, напоминая о том, что я отношусь к тем, кого принято считать заучками. Да и, если честно, не умею я подарки выбирать: маме всегда дарю то, что ей нужно – вернее, она сама заказывает себе подарок, а я просто добавляю к нему какую-нибудь неожиданную мелочь, а на день рождения к подругам ходила последний раз года три назад. А вот что дарить двадцатипятилетнему мужчине, у которого «есть все»?

– Какие хоть варианты ты рассматривал? – выжидательный взгляд Воронцова тут же заставил меня проглотить все возмущения. – Что мне точно не предлагать?

Парень усмехнулся: конечно, он опять победил, – и начал перечислять:

– Ручки, портсигары, фляги и прочая дребедень в этом духе – у врачей такого полно, как, собственно, и разного коньяка, виски… Украшения я ему дарить не буду, да и не нравятся они мне тут, хотя был такой неплохой вариант. Вот почему у меня не тетя, которой любые серьги подойдут? Ладно, не суть, – Дима тряхнул волосами и внимательно на меня посмотрел: – А ты кому подарок выбираешь?

– Никому, – я почему-то резко смутилась. Рядом с теми вещицами, которые продавщица сейчас убирала с прилавка, приглянувшийся мне набор не просто блекнул – становился дешевой китайской подделкой. – И вообще, тебе нужно дяде подарок выбрать, а не отвлекаться на ненужные вопросы.

– Это ты так тонко намекаешь, что не мое дело? – Господи, Воронцов, кажется, оскорбился – только этого мне не хватало для полного счастья. Был печальный опыт… Даже вспоминать не хочу, до сих пор руки так и чешутся кому-нибудь что-нибудь оторвать.

– Нет, – я вздохнула, понимая, что придется отвечать, не увиливая и не выдумывая. – Хочу купить себе что-нибудь к выпускному, да и вообще…

– Я знал, что эта тактика сработает, – этот… у меня просто слов нет, какой гад, победно усмехнулся – и я не удержалась, отвесила ему затрещину. После чего, правда, еле успела нырнуть за удачно подвернувшуюся колонну. И что же этот у меня слов нет кто? Засмеялся на весь магазин, так, что на него начали оборачиваться люди.

– Рыжая, ты с каждым днем удивляешь меня все больше, – он сделал шаг ко мне, а я – от него, не зная, чего еще ожидать, что вызвало новый приступ смеха. – Расслабься, я бельчатиной не питаюсь. И мне правда нужна помощь.

– О помощи просят совсем не так, – угрюмо проговорила я, выходя из-за своего «укрытия». Дима примирительно вскинул руки вверх:

– Действительно, – он улыбнулся чуть виновато. – Рита, помоги мне, пожалуйста, сам я ничего толкового не смогу придумать.

Мне надо было бежать. Определенно, следовало убежать еще до того, как Воронцов меня заметил – тогда бы не было этих детских препираний, смеха на весь магазин, глупого поведения и… не было бы этой улыбки, от которой сердце замирает, и этого какого-то особенного «Рита», от которого этот чертов мышечный орган начинает отбивать чечетку. Надо было бежать еще тогда – а теперь ноги не несут никуда, кроме как в сторону этого невозможного мальчишки.

– Надо же, а ты не безнадежен, – сто очков за выдержку, Рита. Ты себя не выдала ни голосом, ни выражением лица.

Только как же жаль, что в этот момент я не видела своих глаз – а Воронцов видел. Видел и все понял – даже то, что на тот момент не могла понять я.

А на тот момент я просто наслаждалась субботним днем, ставшим из-за одного-единственного человека самым хорошим за последний… а, черт с ней, с этой математикой. Просто начавшийся хуже некуда день вдруг стал прекрасным, ярким, несмотря на отсутствие солнца – это самое солнце каким-то непостижимым образом заменил светловолосый парень с восхитительными серыми глазами и незабываемой улыбкой.

Мы гуляли по огромному магазину, говорили обо всем и, в то же время, ни о чем, смеялись, веселились. И впервые за все время нашего с Димой знакомства я с чистой совестью – но невероятно трепещущим сердцем – употребляла «мы»: не осталось ни лучшей ученицы, ни самого проблемного ученика, никаких предрассудков и разговоров за спиной, казалось бы, неотделимых от меня. Были только мы – и цель, несколько позабытая цель неожиданной прогулки. И сейчас я была невероятно благодарна Кириллу Воронцову за то, что он, всего лишь родившись на свет, подарил мне несколько часов радости.

– Смотри, здесь открыли новый отдел! – заметив, что всегда пустующий дальний угол второго этажа магазина перестал быть пустующим, я тут же устремилась туда, ухватив Воронцова за запястье и потянув за собой. Причина такой наглости была проста: там я заметила оружие и, кажется, даже макеты кораблей – тайное увлечение еще с юного двенадцатилетнего возраста.

Парень удивился, но ничего не сказал – ровно до того момента, как я не достигла своей цели и не разразилась восторженными комментариями.

– Это же «Месть королевы Анны»! – наверно, со стороны это выглядело глупо – стоять, задрав голову вверх (кто-то додумался поставить корабль сверху на витрины), и с неописуемым восторгом смотреть на макет корабля с бордовыми парусами длинной где-то в полметра. А еще я напрочь забыла о том, что до сих пор не отпустила руку Димы – пока он мне об этом не напомнил со свойственной ему бестактностью и издевкой.

– Будь твоя воля, ты бы загребла не только мою руку, но и этот кораблик? – насмешливо спросил он, наклонившись к самому моему уху. Я дернулась, тут же выпустила его запястье и залилась краской. Парень засмеялся, а потом совершенно серьезно спросил: – Скажи, ты просто хочешь произвести впечатление или правда любишь корабли?

– Конечно люблю, еще спрашиваешь! – чуть оскорбилась я, услышав реплику о «произведении впечатления». – Это тебя удивляет?

– Еще как, – не стал скрывать Воронцов. – Не ожидал от тебя любви к подобному. Может, ты еще и оружие любишь?

– Люблю, – совершенно серьезно подтвердила я, переводя восторженный взгляд на лежащие под стеклом витрины пистолеты и кинжалы. – Что-то не так?

– Да нет, отчего же, – Дима подошел к той же витрине и задумчиво посмотрел на оружие. Потом поднял голову на корабль – и резко расплылся в довольной улыбке. – Рыжая, да ты гений! – он повернулся ко мне, и на мгновение даже показалось, что он хочет меня обнять – но тут же застыл на месте и, кажется, чуть стушевался. Хотя, скорее всего мне это просто показалось – ну не мог же он, в самом деле… не хочу даже думать – начинаю краснеть.

– Три часа поисков вознаграждены, – улыбка парня чуть померкла, мне на секунду даже почудилось, что он ее из себя выдавливает – как и этот легкий веселый тон. – Кирилл будет в восторге. Он, помнится, был большим поклонником пиратов и прочей дребедени. Тех же «Пиратов Карибского моря» уже не меньше десяти раз посмотрел, это точно.

– Это, что, плохо?

– Только не говори, что ты тоже… Что, правда? Белка, ты меня удивляешь все больше и больше!

– У меня есть имя, и вообще…

И вообще, нечего препираться в общественном месте – всегда может кто-то прервать, к примеру, вернувшийся продавец.

– Вам что-то подсказать? – это оказался паренек лет двадцати на вид, по моему представлению, далеко не продавец, а типичный геймер: потертые джинсы, растянутый свитер, растрепанные черные волосы, чуть потерянный вид, а в руках диск с Варкрафтом.

Первым опомнился Воронцов – тут же переключился с меня на продавца:

– Сколько стоит этот корабль, как там его?..

– «Месть королевы Анны», – напомнила я с некоторым недовольством – ну как можно не запомнить такое простое название!

– Да, сейчас, – судя по виду шатена, этот вопрос его изрядно загрузил. Он метнулся на свое место за прилавок и начал рыться в журнале, вероятно, с ценами. – Вы сегодня мои первые покупатели. На подарок?

– Именно, – подтвердила я, заметив на задней стенке еще макеты – в одном из которых безошибочно узнала знаменитый корабль капитана Джека Воробья, «Черную жемчужину», правда, в несколько раз меньший, чем макет корабля Черной Бороды. Продавец проследил за моим восторженным взглядом и улыбнулся, совершенно позабыв про то, что искал. – Вы – мой первый покупатель, заметивший эту красотку. Все как в фильме, до мельчайших деталей, да еще и по смешной цене – всего-то триста сорок гривен. А для такой очаровательной девушки скидка.

Я едва не поперхнулась: всего-то триста гривен за кораблик двадцати сантиметров в длину. Правда, не привей мне мама невероятную практичность, я бы купила «Жемчужину», не задумываясь – но, к тому же, Воронцов так удачно напомнил о своей покупке.

– Так сколько стоит эта ваша Месть? – недовольно уточнил он, совершенно ненавязчиво отодвигая меня подальше от рассеянного и улыбчивого продавца. При этом Дима смерил его таким нехорошим взглядом, что я невольно поежилась.

– Ах, да, простите, – паренек снова уткнулся в журнал, а я от греха подальше отошла к крайней витрине – с самурайскими мечами.

Продавец тем временем нашел-таки цену – от этой циферки и у меня едва глаза на лоб не полезли – упаковал «Месть королевы Анны» в подарочную бумагу и, как только Воронцов расплатился, вручил ему большой пакет, в который жизнерадостная желтая коробка с алым бантом полностью не вместилась.

И тут же мы направились к отделу с алкоголем: Дима объяснил, что у них в семье есть традиция поздравлять с днем рождения сыновей еще и дедушку, причем больше всего он любит хороший коньяк. И, надо же, оказалось, что ему уже есть восемнадцать – в школу он пошел на год позже, чем следовало, потому что до этого был заграницей.

Я вдруг почувствовала себя совершенно маленькой, бедной и глупой девочкой, ощутила всю разницу между Маргаритой Беликовой, дочкой сотрудницы турфирмы, и Дмитрием Воронцовым, единственным сыном одного из лучших адвокатов города.

– Рыжая, ты чего поникла? – с легкой обеспокоенностью в голосе спросил парень, когда мы наконец-то вышли на улицу. Я тут же поежилась: похолодало, к тому же налетел ледяной ветер, ударяющий в лицо мокрым снегом. – Погода не нравится? Или запал в душу корабль? А, может, тот задрот?

– Зачем сразу оскорблять? Никто мне в душу не запал, – пробормотала я, стараясь придумать более-менее приличную причину для плохого настроения. Причем за этим сложным занятием я не заметила, как изменился тон Воронцова, стоило ему упомянуть рассеянного шатена. – Я просто… кофе хочу, вот. Утром только одну чашку выпила…

– Так бы сразу и сказала, – уже спокойнее – и что это, облегчение? – сказал Дима. – Тогда предлагаю выпить кофе, тем более что погода и правда не фонтан.

Возражений я не имела. Даже наоборот: обрадовалась невесть чему, но уж никак не возможности выпить кофе – тем более что я соврала, утром я уже успела выпить не меньше трех чашек.

За что, собственно, и поплатилась вечером, увидев на тонометре вместо привычного «100/60» совершенно невероятное для меня давление «135/90». Заснуть с высоким давлением оказалось выше моих сил, да еще и папа до сих пор не вернулся, позвонив и пробормотав что-то невнятное про срочные дела.

Когда настроение, и без того подпорченное, начало скатываться до отрицательной отметки из-за «прелестного» состояния организма, телефон, в такое время – двенадцать ночи на часах – обычно молчащий, запиликал сигналом сообщения.

«Чего не спишь, Рыжая»?

Конечно же, это Дима Воронцов, только он может писать в такое время.

Я улыбнулась, ощутив странную теплоту где-то в районе груди, и быстренько написала ответ: «С чего ты взял, что я не сплю?» – чтобы получить информацию о том, что окна его комнаты, оказывается, находятся прямо напротив окон моей.

Через десяток сообщений, устав постоянно что-то набирать и отправлять, Дима решил мне позвонить, и проболтали мы не меньше двух часов, до того момента, пока Константин Викторович не подъехал к дому – оказалось, что он тоже где-то отсуствовал.

Ведомая интересом – а что же у Воронцова за машина? Я ведь никогда ее раньше не видела, вернее, не обращала внимания, – я выглянула в окно как раз в тот момент, как черный внедорожник припарковался аккурат под фонарем. Со стороны пассажира из машины вышел человек, в котором я с удивлением узнала папу. Пробормотав что-то о том, что мне надо попытаться уснуть, я нажала на «Сброс» и побежала в коридор с твердой уверенностью в том, что сегодня я задам папе много вопросов, и не успокоюсь, пока не получу на них ответы.

Глава 10. Преступление и преступление

Заскрежетал дверной замок, я приготовилась с порога выдать с десяток вопросов, не пропуская папу дальше до тех пор, пока не получу ответы, но вся решимость вмиг слетела, стоило мне вдохнуть поглубже, чтобы дыхания хватило на всю пламенную речь. От такого перегара я сама едва не окосела.

– Риточка, дор-рогая, а ты почему не спишь? – чуть заплетающимся языком спросил папа, пытаясь снять с себя шарф. То, что для этого нужно было расстегнуть куртку, его не заботило. – А, я понял! Ты меня ждешь! Настоящая любящая дочка! – и расплылся в улыбке, от которой мне стало немного плохо.

Проглотив недовольство, я помогла папе раздеться и разуться и провела его на кухню, где тут же поставила перед ним ожидающий его ужин и уже остывший чай.

– Ешь, уже, правда, остыло, но все равно вкусно, – просто чтобы не молчать – а больше сказать пьяному отцу мне пока было нечего, кроме, пожалуй, пары-тройки ругательств, но такое отцу не говорят, – сказала я, усаживаясь напротив.

– Спасибо, доченька! Только ты мен-ня и любишь! – все тем же заплетающимся языком сказал папа и начал ужинать, приговаривая, как же хорошо я готовлю и как его люблю. Пока он был занят этим нехитрым делом – и, следовательно, сбежать от меня не мог – я поставила чайник и заварила, для разнообразия, чай нам обоим.

– Пап, ты чего так напился-то? Да еще и с кем? С Константином Воронцовым? – убрав наконец-то тарелки в мойку, тут же спросила я.

– Откуда ты знаешь? – тут же ужаснулся отец и едва не поперхнулся чаем. Должно быть, это был знак, что надо прекратить вопросы – но разве остановишь меня такой причиной, как алкогольное опьянение?

– Знаю, пап. Так из-за чего?

– Была причина! – туманно ответил он мне, а потом вдруг резко погрустнел. – Как же хорошо, что так вовремя маму мы послали… то есть отправили в сануз… санаторий! Вот бы и тебя куда-нибудь по… отправить – мне бы спокойней было….

– А что может случиться? – тут же насторожилась я.

– Пи… печаль, прости, доченька. Проблемы у меня и у Кости, большие проблемы! Вот зачем я тогда его слушал?! Поступил бы как хотел – и все бы было хорошо! – отец резко поставил чашку на стол, едва не расплескав содержимое. – Так нет же, он же умный, знает, как лучше! Всегда таким был – таких в детстве душить надо! И вообще, зря я тогда ушел, нельзя было Машку отпускать! И тогда бы…

– Пап, ты о чем? – улучив паузу в возмущенной тираде, спросила я, все же уловив некоторые аспекты сказанного. Но не верилось – мало ли на свете Маш? Вот только вместе с той фотографией…

– О чем я? – тут же переключил все свое внимание на меня папа. – Я о чем?! Ты даже не понимаешь! Конечно, тебе ведь никто не скажет! Даже Лена, и та почти ничего не знает, глупая и наивная девочка! Не залети она тогда, все было бы не так! Если бы не ты… Я бы не оставил Машу, мы бы были вместе, и тогда бы она не…

...Входная дверь закрылась особенно громко, даже яростно.

Наверно, мне стоило дослушать, но мы, дети, существа ранимые, и стоит нам уловить хоть отголосок фразы «Зачем ты вообще родился!», тут же лишаемся всего здравомыслия – остается только горечь, невероятная обида на весь мир, беспросветное отчаяние…

Каждый ребенок боится услышать такое, пусть даже сказанное не прямым текстом, и не важно, пять ему или пятьдесят – с родителями мы всегда остаемся детьми, это понятие не зависит от возраста. И я боюсь, как все, а может, и больше – и не желаю слышать такое, не желаю понимать, что не являюсь желанной, что испортила родителям жизнь. А ведь все так и есть, и дело даже не в папиных пьяных откровениях.

Я всегда это знала: когда родители ссорились, когда мама рыдала в ванной, а отец курил пачку за пачкой на балконе, когда мамины почти-подруги на ее дне рождения говорили о том, каким бы хорошим специалистом она была, не брось институт из-за беременности, когда в состоянии стала сосчитать, что родители поженились спустя пять месяцев после того, что мама забеременела.

А ведь ты, Рита Беликова, лучшая ученица, звездочка школы, должна была все понять еще три года назад…

Это был обычный вечер, ничем не примечательный, мы с мамой смотрели какой-то фильм – я не запомнила ни название, ни сюжет. Запомнила только одну-единственную фразу: «Ты же вышла замуж уже после того, как забеременела! Разве это правильно?» – и искренне удивилась.

– А разве это плохо – выйти замуж после того, как забеременеешь? – спросила я тогда у мамы. – Это же нормально…

– Это ненормально, доченька, – мама как-то грустно улыбнулась, но тогда я эту грусть не заметила. – Ты должна заводить ребенка только после того, как поймешь, что хочешь связать с человеком всю свою жизнь.

В тот вечер у меня не хватило смелости спросить: «А как же вы с папой? Неужели из-за меня вам пришлось связать жизни?» – да и не хотелось мне знать ответ, я ведь верила, что мама с папой друг друга любят и просто не могли раньше пожениться.

Глупой я тогда была – глупая и сейчас. Хотя бы потому, что выбежала из дома в чем была – пижаме, накинутой сверху вязаной собственноручно шали и тапочках, как сказал однажды Дима, наркоманской расцветки.

Дима… я посмотрела туда, где темнели его окна, и поняла, что больше всего на свете сейчас хочу услышать его голос. Глупо и очень «кстати». Хотя…

Когда я покупала эту пижаму, мама спросила, зачем мне нужна пижама с карманами. Тогда я ответила что-то невразумительное, а теперь поняла, что это была самая разумная покупка за всю свою жизнь: впопыхах я положила телефон не на тумбочку или кровать, а в карман пижамных штанов.

Трясущимися ни то от обиды, ни то от холода – который пока еще не слишком ощущался – руками я набрала последний номер в списке вызовов. Гудок, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой…

В голове запоздало пронеслась мысль, что он уже наверняка спит, и ему сейчас точно не до меня.

…восьмой, девятый…

«Ты уже соскучилась? – сонный голос, но ни слова упрека, только извечная насмешка. И как же сразу хорошо стало, спокойно. – Эй, Белка? Рыжая, ты тут? Прием? Рита?!»

Мое имя заставило меня резко дернуться: как часто так же обеспокоенно его произносили мама и папа.

– Прости, – пробормотала я, не сдерживая рыданий. – Я просто… прости…

Мимо проехала машина, но я не обратила на нее внимания. Лишь судорожно сжимала трубку, лепеча слова извинения, глотая слезы и дрожа от холода и боли.

«Рита, ты, что, на улице?!»

– Кажется… я… прости, просто… – я будто забыла все слова. Да и не хотелось говорить – лишь слышать приятный голос, который волшебным образом дарил тепло и спокойствие.

«Стой на месте, я сейчас спущусь!» – я не улавливала смысл сказанного, просто наслаждалась голосом – и зря, иначе бы не стала так дергаться, когда кто-то накинул на меня что-то тяжелое, оказавшееся курткой.

– Ну же, спокойнее, это всего лишь я, Дима, – проговорил парень, укутывая притихшую меня и прижимая к себе.

– Прости, я думала, это…

– Понимаю, думала, что это кто-то плохой. Ты ведь даже не заметила, когда я подошел… Что случилось, почему ты выбежала в таком виде? – натянув мне на голову капюшон, спросил парень. Мне сразу стало тепло-тепло – просто потому что он рядом, а не только из-за его теплой куртки.

– Ничего… я просто… – меньше всего мне хотелось, чтобы он знал о словах отца и о том, что я нежеланный ребенок. И больше всего хотелось рассказать именно ему, чтобы он понял, прижал к себе, успокоил.

– Вижу я, что ничего, – Дима улыбнулся той особенной улыбкой, от которой слезы начали высыхать, а сердце – успокаиваться. – Какой у тебя код подъезда? Пойдем, я отведу тебя домой…

Его слова, что молния, ударили меня, заставили вырываться со всей возможной силой, то шепча, то крича, что я ни за что не пойду домой.

– Рита, немедленно возьми себя в руки! – прикрикнул на меня парень – я вся сжалась, понимая, что больше всего боюсь его разозлить, разочаровать, потерять его опору – и тут же продолжил, тихо и ласково: – Тогда пойдем ко мне, тебе хорошо, ты в куртке, а я заболею и умру – и что ты будешь делать?

– Не хочу, чтобы ты умирал. Не смей… – странно, но слова его причинили мне еще большую боль: не отчаянную, а наполненную страхом.

– Не буду, не буду, – тут же заверил меня Дима и повел к своему подъезду. – Только пойдем, а то тут и правда холодно, – все еще не отпуская меня, он заметно дрожащей от холода рукой набрал код подъезда: 7586. Ведя меня по ступенькам: в лифт заходить я наотрез отказалась, высказав это очередной порцией неразборчивого истерического шепота. – Да и вообще, несправедливо, что я у тебя в гостях был, а ты у меня – нет. И чем скорее мы это исправим, тем лучше.

Уже потом, успокоившись и тщательно все обдумав, я поняла, что именно такие вот успокаивающие шутливые слова спасли меня от нервного срыва – да и вообще, Диме я обязана чем-то даже большим, чем жизнь.

Но это было потом, а сейчас я дрожала, прижималась к теплому и сильному парню, рядом с которым чувствовала себя защищенной ото всех проблем, которые ждут меня там, в мире без него. Я совершенно не думала о том, как это все выглядит со стороны, что подумает Константин Викторович – я вдруг забыла про его существование, что потом скажет мама, а ведь она обязательно узнает, да и как потом будет шутить сам Дима – я почему-то верила, что подкалывать меня на эту тему он не будет, потому что он понимает.