Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, раз срочно… – и, только Коротков закрыл за собой дверь, Керн посмотрел на меня так серьезно, что я невольно отшатнулась назад:

– Игорь был прав, от первого до последнего слова, – произнес он, опираясь одной рукой о стену. Я вдруг почувствовала себя маленьким ребенком, которого отчитывает большой дядя-милиционер. – Ты сама, наверно, не замечаешь, что все не «как всегда». Прекрати уже страдать, словно у тебя как минимум родители погибли – не дай Бог, конечно.

Я буквально задохнулась от возмущения. Страдать, значит? Ничего не произошло?

Да в мои семнадцать меня успели похитить, взять в заложники, угрожали моим маме и отцу; семнадцатилетнюю, всего семнадцатилетнюю девчонку втянули во взрослые игры преступников, заставили пережить такое, что не все за свою жизнь переживают – и это ничего?! Да еще и человек, который был для меня всем, просто уехал, не удосужившись даже позвонить, когда все утряслось – только вернул мою вещь, тем самым поставив точку в чем-то, что не слишком-то и началось.

– Хватит быть такой слабой. Вот уж не знаю, какая ты там на самом деле, но слабость тебя точно не красит. У Димы погибла мама, которую он безумно любил, но он держался, стал жить дальше. А тебя, по сути, всего лишь оставил парень. Вот уж не знаю, что там произошло на самом деле; Дима, конечно, говорил, что там все не так просто, но нам знать не следует; но у тебя все живы, ты сама жива-здорова. Будешь продолжать строить из себя слабую обиженную девочку – Дима точно не станет с тобой даже общаться. Он презирает таких людей.

Это было, как пощечина. Как пощечина рукой с перстнем по замерзшей щеке. Но это было верно. Черт, да он ведь был прав от первого до последнего слова, он говорил те простые истины, которые должны были до меня дойти еще сразу. Подумаешь, уехал, ничего не сказав. Вернется, обязательно ведь вернется, и тогда черта с два отвертится от разговора. А если и решил бросить – пусть скажет в глаза. Так будет честнее, гораздо честнее.

Кажется, в моем выражении лица что-то поменялось: Саша вдруг улыбнулся, похлопал меня по плечу.

– Не зря он так к тебе привязался, – вдруг произнес он тем особым доверительным тоном, которым могут говорить только о друзьях и близких – только с друзьями и близкими. – Он ведь редко к кому привязывается, даже мне, несмотря на дружбу с первого класса, не слишком-то доверяет. И вот уж не знаю, что у вас там произошло на самом деле, но не позволяй этому «чему-то» разрушить то, что между вами двумя.

– Спасибо, – только и смогла произнести я. Да, эта встряска была именно тем, что нужно – иначе совсем бы в кисейную барышню превратилась, от которой самой тошно. – Предупредишь, что мне пришлось уйти? У меня срочно появились кое-какие дела…

– Иди уже, – наставительно пихнул меня в сторону выхода парень.

– Спасибо.

Держа в руках три небольших подарочных пакета, я звонила в квартиру Кирилла. Двери мне открыли не сразу, и, к тому же, Алина.

– С Новым Годом, – возвестила я, с порога вручая ей один из пакетов. – Не помешала?

– Да нет, конечно, – ответила девушка, пропуская меня в квартиру. – Правда, мы думали, ты позже зайдешь, у вас ведь там какой-то праздник в школе.

– Я с него сбежала, – доверительно сообщила я, снимая с себя куртку и разуваясь. Наконец-то: к Воронцову я почти бежала, особенно по ступенькам.

В коридор вышел Кирилл в домашней футболке, спортивных штанах и тапочках. Консервативных таких, темных, не чета моим радужным мишкам. Я непроизвольно хихикнула.

– Нет, я не угадала с подарком, – в ответ на удивленный взгляд, пояснила я. – Надо было подарить тебе тапочки повеселее.

– Радужные? – понимающе усмехнулся Кирилл и поспешил объяснить не совсем понимающей Алине, в чем, собственно, весь юмор. Точно, он ведь видел мои тапочки, безвременно почившие в связи с приключениями их хозяйки – а что еще ожидать, если в них тебя похищают? Девушке эта идея понравилась, и она принялась развивать тему наркоманско-веселой одежды и обуви.

За всем этим меня даже не забыли напоить кофе, как всегда, вкусным, но не слишком крепким.

– Дима не звонил? – мой неожиданный вопрос, казалось, заглушил даже телевизор, хотя спросила я не слишком-то громко.

Алина опустила взгляд, а Кирилл только вздохнул. Отвечать пришлось ему:

– Костя вчера вернулся. У него срочно появились какие-то дела, а мелкий остался с Машей. Я с ним не говорил, но, наверняка, он вернется скоро. Телефон до сих пор не включил, засранец мелкий, – он посмотрел на меня чуть обеспокоенно, будто ожидал какой-то излишне эмоциональной реакции.

А я улыбнулась в ответ, чем его изрядно удивила. Так привычно и, вместе с тем, дико было слышать шутливые оскорбления в Димин адрес – я не смогла удержаться.

– Кирилл, я хотела тебя попросить… – я вдруг растеряла всю свою уверенность, замялась и чуть смутилась. – Ты же можешь позвонить Марии, верно? Передать Диме, что мне необходимо с ним поговорить – всего пять минут, несчастных пять минут простого разговора. В честь праздника, или еще почему – ты же сможешь что-нибудь придумать. Всего пять минут, и больше я его не побеспокою. Пожалуйста.

Кирилл неожиданно улыбнулся, как и Алина.

– Заварю-ка я еще кофе, – произнесла она и ушла с чашками на кухню.

Мужчина набрал какой-то номер, включил громкую связь и положил телефон перед собой. Гудок. Второй. Третий. Четвертый. Пятый.

«Алло», – раздался в трубке чуть искаженный, но все равно приятный женский голос.

– Маш, прости, что беспокою, но мне срочно нужно поговорить с мелким. Это важно, – с улыбкой – он наверняка был рад слышать этот голос – ответил Кирилл.

«Он ушел в магазин. Минуть пять как», – чуть растерянно ответила женщина.

– Тогда, как только придет…

Я дотронулась до руки мужчины, привлекая его внимание. Покачала головой.

– Не надо, – одними губами.

– Скажи ему, что он настоящий идиот. Я позвоню чуть позже, и мы поговорим как следует, – вздохнув, напоследок сказал Воронцов и, попрощавшись, нажал на «Сброс».

– Ладно, дело твое, – он чуть пожал плечами. По глазам видно – понял все; и не станет задавать вопросы, ответить на которые будет очень сложно.

Я, вообще-то, совсем не фаталистка, но если мир настойчиво тебя к чему-то толкает – то лучше не противиться: всегда лучше сделать что-то самой, чем получить не всегда приятный сюрприз. Точно так же и наоборот: если тебя от чего-то отваживают, то так, наверно, лучше. Миру ведь виднее.

Это, просто-напросто, стало для меня чем-то вроде последней попытки, последнего рывка. Или пан, или пропал, как говорится. В моем случае, вариант второй.

– Он обязательно позвонит, когда вернется, – произнес Кирилл, уже провожая меня: он не смог позволить девушке одной возвращаться домой по темной улице.

– Если захочет, – подтвердила я совершенно, что удивительно, спокойно. – А нет – встретимся в школе.

А уже на следующий день жизнь завертелась своим чередом. Кто-то решил, что понедельник, пусть и четвертое января, – достаточное основание, чтобы вызвать в школу. Для подготовки к очередному конкурсу, правда, участвовать в котором я сама пожелала, но дела это не меняло.

Вторник я посвятила Кате и торжественному дуракавалянию в ее комнате, которое вымотало, как оказалось, почище занятий математикой. Поэтому домой я едва ли не приползла, совершенно забыв, что скоро Рождество, и завалилась спать еще в «детское время», так и не увидев, когда в окне дома напротив, таком знакомом окне, зажегся свет, и замаячила еще более знакомая фигура.

Глава 25. Рождественский аккорд. Я ненавижу эпилоги

Утром шестого января я вдруг проснулась с твердым желанием что-то делать. Делать, к слову, было совершенно нечего, но желание становилось все сильнее и сильнее. Словно кто-то там, наверху, засунул в меня какую-то волшебную фиговину, призывающую к действиям.

Мама ушла на работу, папа обещал заехать вечером, с сюрпризом, и сейчас, в девять утра, я была предоставлена самой себе. За окном валил снег, на плите остывал завтрак и чашка с кофе. Накинулась на них я почти с жадностью: организм, ко всему прочему, слишком настойчиво потребовал еды и кофеина. Впервые за много времени я наконец-то полностью выспалась и почувствовала себя целиком отдохнувшей.

Но на душе все равно было чертовски паршиво.

И безумно хотелось вновь увидеть любимые серые глаза с задорной смешинкой.

Вздохнув и отогнав от себя гнетущие мысли, я включила телевизор, надеясь увидеть там что-то стоящее. Попала я, что удивительно, на местные новости.

«Вчера вечером возле старого театра был найден труп Егорова Антона. Мужчину убили одним выстрелом в голову за несколько дней до того, как тело обнаружили. По предварительной версии, он стал жертвой «передела власти» между криминальными авторитетами города. Милиция ведет расследование. Если кому-то известно что-то об убийстве этого человека, позвоните по номеру, который вы видите на экране».

Пульт выпал у меня из рук. Рядом с ведущей с фотографии улыбался Шекспир. Тот самый Шекспир, который угрожал мне, Диме, папе, маме, который приходил в наш дом, который…

Я ведь так и не узнала, чем же все разрешилось в тот чертов день. И… черт побери, папа ведь не мог! Совершенно точно не мог! Пусть у него был пистолет, пусть он уверенно его держал, пусть все проблемы решились… но не таким же способом!

Папа ответил после второго гудка.

«Рит, я сейчас не совсем могу говорить…» – начал он, но я его перебила:

– Я только что смотрела новости, где сказано о смерти Шекспира. Я знаю, что это не можешь быть ты, но!..

Он все понял без слов. И приехал буквально через десять минут. К моему огромному удивлению – не один.

– Доброе утро, Рита, – Константин Викторович выглядел устало, и говорил точно так же. – Могу я тоже войти?

– Конечно, – я замялась, но тут же отошла от двери и позволила мужчине войти. – А вы здесь как друг отца или… как адвокат?

Константин Викторович неожиданно засмеялся и похлопал отца – достав до него, не смотря на препятствие в виде меня; он вообще был высоким – по плечу.

– Да уж, дочка растет что надо.

Я почему-то чуть смутилась и тут же перевела тему:

– Чай, кофе будете?

– Чай, – в один голос ответили мужчины и направились в зал. Только Константин Викторович обернулся ко мне, улыбнулся и ответил:

– Твоему отцу мои услуги точно не понадобятся.

Странно, но эти слова меня успокоили. И Воронцов-старший вдруг предстал в совершенно ином свете, стоило ему только единожды улыбнуться. Раньше он представлялся мне грозным адвокатом с какими-то своими невероятно строгими правилами и принципами, строгим отцом и человеком из тех, без знакомства и общения с которыми жить проще, спокойнее и совесть не мучит. И, признаться, я его отчего-то боялась еще с нашей первой встречи, если можно назвать таковой его разговор с папой в моем присутствии.

А сейчас же я увидела хорошего человека, друга и отца, который смог завоевать сердце прекрасной девушки и сделать ее счастливой, который воспитал прекрасного сына. Словно посмотрела в первый раз; не осталось больше необъяснимых страха и опасений, какой-то антипатии – мне только предстоит сложить свое мнение об этом человеке, и часть его, наверняка, сложится уже сегодня.

Ведь разговор, при всем прочем, ожидал серьезный.

Я достала новый, подаренный папой не иначе как взамен разбитой чашки, сервиз с бабочками, заварила чай с цитрусовыми – тоже подаренный и тоже папой, так сказать, в комплекте, – даже выудила сахарницу и поднос, и со всей этой нелегкой ношей вышла к занявшим диван мужчинам. Мне же они оставили место напротив, что только усугубляло серьезность намечающегося разговора.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарил Константин Викторович и взял одну из чашек. Папа взял другую, сказав то же самое; но он не улыбался.

– Шекспир действительно убит, – без лишних вступлений начал он, – но никто из нашей семьи не имеет к этому прямого отношения.

– А косвенного? – тут же уточнила я, совершенно не осознавая, что сжимаю чашку с кипятком.

– Только если учитывать, что он не смог выполнить связанное с тобой, мамой и мной задание, – папа посмотрел на меня с какой-то смесью раскаяния и боли. – Ты уже взрослая девочка, поэтому скажу, как есть: его убил его же начальник, Новиков, за то, что Шекспир его не просто подвел – почти подставил.

– Подставил? – непонимающе уточнила я.

– Это долго объяснять…

– Позволь, я все объясню, – оборвал папу Константин Викторович. – Ты совершенно прав, что Рита уже достаточно взрослая и достаточно влезла во все это, чтобы знать. К тому же, Кирилл и так много тебе рассказал, и теперь вся эта информация уже почти безвредна. Шекспир перегнул палку, и мой отец выполнил свое обещание как следует прижать Ноя. Тот еще пытается отмыться, но вместе с последним убийством, у которого был свидетель, ему только и остается, что уповать на не слишком большой срок. Ты наверняка слышала об убийстве его сына, заказчика которого я защищаю. Он тоже связан со всем этим, и с теми событиями, в результате которых пришлось «убить» Машу. Я наслышан о твоем любопытстве, и рассказываю все именно поэтому, а в ответ хочу получить обещание ни во что самой не лезть.

Я снова чуть смутилась:

– Я не буду ни во что лезть, обещаю, – и это была чистая правда: вся эта уголовщина достала меня настолько, что, кажется, укоротила то самое «любопытство». Пусть просто расскажут сами все то, что знать мне можно, и на этом закончим с историей вражды двух криминальных авторитетов. Хотя нет, вероятно, трех.

– Как ты знаешь, по официальной версии убийцей был наркоман. Он и правда был наркоманом и убил девушку; опознать ее так и не удалось, и она и стала Машей. Только вот это был не просто наркоман с улицы, а человек Новикова, который очень мешал… тому, кому я был обязан. Собственно, я ему и сейчас обязан, поэтому и защищаю, несмотря на его доказанную и абсолютную вину. И сейчас, во многом благодаря ему, все благополучно разрешилось, моему отцу не всегда следует связываться с криминалом, во всяком случае, так явно. В общем, если кратко, то все эти события привели к одному конкретному: Ноя очень скоро посадят, и посадят надолго.

– А что насчет вашей жены?..

Константин Викторович чуть нахмурился, а в глазах появилось что-то, напоминающее боль. Да уж, умеешь ты, Рита, задавать правильные вопросы, а, главное, такие тактичные. Прикусить бы язык – да поздно.

Но, к моему удивлению, мужчина все же ответил, причем на удивление спокойно.

– Она останется жить, как и сейчас, под Киевом и под чужим именем. Дима собирается поступать в Киев, и, скорее всего, будет жить с ней. Он, впрочем, и без этого планировал там учиться. К сожалению, никому по-прежнему не стоит знать, что Маша жива, поэтому я попрошу тебя никому об этом не распространяться.

– Да, конечно, – я согласилась со всей серьезностью, на которую только была способна, и твердо для себя решила, что никогда и никому не проболтаюсь. Одним чужим секретом больше, одним меньше – какая, собственно, разница?

Атмосфера в комнате разрядилась, словно и не было этого разговора, этих подозрений, этой правды.

– Кстати, тебе Леша уже говорил, что мой отец приглашает вас сегодня к себе?

Я чуть не подавилась и полными негодования глазами уставилась на папу. Тот виновато улыбнулся:

– Я хотел, чтобы это стало сюрпризом. И для тебя, и для мамы: когда-то давно, еще до твоего рождения, мы все вместе уже проводили Рождество у Виктора Ивановича.

– И стоит эту традицию возобновить, – закончил Константин Викторович. – В расширенном варианте.

Я прикусила язык прежде, чем вырвался теперь единственный волнующий меня вопрос.

Дима вернется?

Я хотела надеяться, что да. Хотела опять ждать чуда, хотела верить, что сегодня его увижу, но тут же себя одернула. Это совсем не обязательно, он вполне может не вернуться вообще. Я бы на его месте мать не оставила.

Зато сегодня я обязательно с ним поговорю. Пусть даже под предлогом рождественского чуда.

Лучше, когда что-то превосходит твои ожидания, чем когда надежды тают, как снег на ладони.

– Дочь, ну хоть ты-то должна знать, куда мы едем! – серьезно посмотрела на меня мама, а я в очередной раз пожалела, что не села на переднее сидение нового папиного Шевроле.

Да, оказалось, что он купил себе машину; мне даже не захотелось спрашивать, где он взял деньги, а маме просто было не до того за удивлениями. Папа не просто приехал за нами на серебристой иномарке, которую тут же гордо представил как свою, так еще и торжественно попросил у мамы разрешения остаться с нами. Мол, идиот, придурок, козел (цитирую), совсем плохо с семьей обошелся, а ведь мы для него – самое главное, что есть в этой жизни. Мама еще не согласилась, но совершенно точно должна была скоро растаять. Правда, всю свою тщательно скрываемую радость она направила на доставание ни в чем не повинной меня.

– Я знаю, – мстительно заявила я, – но не скажу, потому что это сюрприз, – и, показав язык, стала смотреть в окно, в котором можно было разглядеть свое отражение. Мама, прознав о том, что сюрприз подразумевает собой, кроме всего прочего, еще и праздничный ужин, решила «привести в человеческий вид» (опять же, цитирую) и себя, и меня. И если на ее «вид» грешить было, простите за каламбур, прямо-таки грешно, то я чувствовала себя почти так же неуютно, как перед Днем Рождения Кирилла.

Во-первых, мама заставила меня накраситься по всем правилам «тон-тени-тушь-помада». Оказалось, что у меня это неплохо получается, но все равно непривычно как-то, хоть и выглядит неплохо.

Во-вторых, волосы. Зачем-то их пришлось подкрутить, так что теперь они спадали почти красивыми локонами. Шапку надевать мне, впервые в жизни, строго запретили.

В-третьих, платье. Мама подарила мне платье из таких, которые можно надевать и на занятия, и на такие вот праздники. Довольно строгое, но вместе с тем, красивое, это платье делало меня на удивление стройной, и едва ли не впервые собственное отражение мне нравилось.

Но все это жутко смущало, хотя я прекрасно знала, что в том обществе, куда мы едем, никто не станет шептать, презрительно на меня глядя: «У-у, гляди, как вырядилась».

Зато, все эти приготовления и споры с мамой на всевозможные темы отвлекли меня от ненужных мыслей. И, когда мы вошли в уже знакомый мне дом, я почти не расстроилась, не увидев за столом того, без кого жить, порой казалось, было совсем невозможно.

И всю грусть, накатившую на меня, тут же смела мама, удивленная, но, видит Бог, счастливая.

– Как когда-то давно, – с улыбкой, но нотками грусти и в голосе, и в глазах, произнесла она. – Как я рада вас видеть, Виктор Иванович, Костя, Леся! Только…

Присутствующие синхронно опустили глаза, и я в том числе. Наверняка, мама решила, что тоже вспомнили Машу и ее «гибель». Я была уверена, что в глазах у всех, не только у меня, застыли стыд и вина. Мама-то ничего не знала.

– Садитесь уже, в ногах правды нет, – с улыбкой велел Виктор Иванович.

«А где она, эта правда?» – вдруг захотелось спросить мне. От того, что маме искренне больно вспоминать подругу, которая на самом деле совсем не мертва, стало больно уже мне. Но я отогнала эти мысли: пусть решают взрослые, это их дела и их мир. А я просто буду помалкивать, как и обещала.

Сесть мама, правда, еще не успела: отец вдруг придержал ее за локоть. Я не слишком-то придала значения этой мелочи, но осталась стоять рядом.

– Леночка, ты так изменилась с нашей последней встречи, – обратился к моей матери Воронцов-самый-старший, и та улыбнулась в ответ. – Вырастила замечательную дочку, стала прекрасной женщиной. Я помню тебя, когда ты еще была студенткой, и, пусть мы виделись и не так уж и часто, я много слышал о тебе и от твоего мужа, – на этих словах папа, как мне показалось, даже немного смутился, – и от моей дорогой невестки.

Мама вздрогнула, и я вместе с ней. А Виктор Иванович тем временем продолжил:

– Я знаю, что вы с ней были лучшими подругами. Из-за печального стечения обстоятельств ваша дружба чуть не разорвалась, а потом… – он замолчал, словно пытался подобрать правильные слова. – Знаешь, мы очень перед тобой виноваты. Не только перед тобой, перед Димой, Лесей, Алиной. Не знаю, простили ли они старика, но сейчас я прошу прощения у тебя за то, что вынужден был лгать в одном из самых священных.

– Леночка!

Только теперь я поняла, почему Виктор Иванович предложил сесть, и только потом начал разговор. И почему папа так и не отпустил мамин локоть – а теперь держал ее, грозящую вот-вот потерять равновесие.

Человек даже с абсолютно здоровым сердцем вполне может потерять сознание – или просто землю под ногами – когда видит мертвого.

Но Мария Воронцова была живой. Такая же, как на маминых фотографиях, только старше. Она улыбалась, а в глазах застыли слезы.

– Ты жива?..

Миг – и мама сорвалась с места, обняла подругу. Хотела удостовериться, что она действительно здесь, что она жива, что это не галлюцинация, не призрак.

И удостоверилась. Заплакала, попросила ничего ей не объяснять, не сейчас, потому что сейчас главное – что вот она, ее дорогая Машенька, живая. Просила прощения, Мария просила прощения у нее. Взрослые, особенно те, кто изначально все знал, синхронно потупились и устыдились, а Виктор Иванович даже пустил скупую мужскую слезу.

Мама не просила объяснений, не выражала негодования по поводу того, что кто-то – и ее муж и дочь в том числе – знал правду, она просто плакала и радовалась, радовалась и плакала.

А мы с папой радовались за нее. И я почти заплакала, обуреваемая радостью и, вместе с тем, странной тоской. Если Мария здесь, значит Дима тоже должен был вернуться. И он не позвонил.

В прихожей, в моей куртке, зазвенел мобильный, грозящий разрушить трогательный момент воссоединения, и я рванула, чтобы выключить его, уже кроя всеми возможными проклятиями того, кто посмел мне сейчас позвонить.

И замерла, так и не добежав до цели. Телефон разрывался уже припевом одной из моих самых любимых песен, и сквозь него едва прослушивались длинные гудки. Но дело было даже не в этом. Вдруг не стало дела ни до песни, ни до происходящего в доме – мир сузился до серых глаз.

– Оригинально я тебя позвал, да? – улыбнулся Дима чуть неуверенно. Совершенно для него не свойственно, и я вполне могла удивиться и даже засчитать очко в свою пользу, если бы думала о чем-то, кроме одного.

Он здесь.

Здесь.

Здесь.

– Дед убьет за опоздание, но я всего час назад понял, что сделал тебе не тот подарок, – продолжал он своим – и не своим одновременно – голосом. В руках у него, помимо телефона, была пара… тапочек. В виде панд. Радужных.

Быть может, он полагал, что подарок все исправит, и мы дружно сделаем вид, что я не узнавала ничего лишнего, а он не уезжал без единого предупреждения и не игнорировал звонки.

Очень возможно, Кирилл посоветовал – приказал – к нематериальным извинениям приложить материальный подарок и проявил свое особое чувство юмора, которое срезонировало с таким же особым чувством юмора племянника.

Вероятнее всего, Дима Воронцов, самый острый на язык из всех, кого я знаю, просто не слишком-то знал, что говорить. И больше говорить не стал.

Просто кинулся ко мне и закружил вокруг себя, извиняясь, обзывая себя самыми нелестными словами, целуя.

Если судить здраво, то я имела полное право обижаться, и такое быстрое прощение с моей стороны было слабоволием, но…

…черт побери, да разве можно даже думать, ни то что судить здраво, когда тебя так целуют и обнимают?

– Вот, собственно, и вся история, – Мария замолчала, рассказав «официальную» – урезанную до невозможного – версию того, почему пришлось всех обмануть. – И, пожалуйста, не заставляйте думать о том, что будет дальше, я хочу подольше насладиться обществом друзей и семьи без мыслей о будущем! – она сказала это совершенно беззлобно, почти как шутку.

Семейно-дружеское застолье было в самом разгаре. Мама уже не роняла слезы, все радовались, а я под столом сжимала руку Димы и смущалась. Смущалась потому, что его мама с веселой улыбкой успела «проехаться» по нашим с ним отношениям и потребовала, чтобы внуки были в меня, а не в ее оболтуса-сына (и почему, спрашивается, многие любят подкалывать именно на эту тему?), Кирилл со злорадством поддержал эту идею, а сам оболтус-сынок то и дело совершал поползновения в сторону моих коленей.

– К слову о планах на будущее, – вдруг подала голос до этого молчавшая Алина. – Я перевожусь учиться в Харьков, там как раз появилась нужная мне специальность. На выходных я уже уеду.

Мне вдруг стало стыдно и больно. Кирилл дежурно пошутил, что Харькову придется туго, Алина ответила ему что-то чуть едкое. Казалось бы, как обычно.

Но эти двое, по очереди, первыми покинули праздничный стол.

Это Рождество стало для меня самым счастливым, но, вместе с тем, самым горьким. Как темный шоколад, как крепкий кофе с сахаром. Как песня мажорного лада с минорным – и чересчур философским – бриджем.

За окном валил снег, за столом звенели хрусталь и смех; где-то там два человека пытались что-то решить, к чему-то прийти.

Жизнь продолжала течь своим чередом, не делая скидок на то, что дает слишком мало времени для любви, для смеха, для счастья. Совершенно не задумываясь, что кому-то необходимо быть рядом с любимым человеком, а кому-то приходится от него бежать.

Завтра будет рассвет, завтра будет новый день, завтра все сможет измениться.

Но к черту будущее, к черту эпилоги и послесловия, которые я так ненавижу.

У каждого есть сегодня и сейчас, у каждого есть миг жить.

Просто жить.

Немного от автора

Если вы дошли досюда, вам зачтется, будьте уверены.

Собственно, вот и все. Финита ля комедия, зе энд и прочее, и прочее. Зелень в графе "Статус", милая такая зелень. Хотелось бы написать больше, но больше просто нельзя, все и так скатилось черт знает куда.

Это первая макси-работа, первый переваливший за мини ориджинал, который я закончила, первая работа по заявке; много в чем "первая" – поэтому, наверно, я и пишу эти эгоистичные и не совсем нужные слова.

Огромное спасибо всем тем, кто читал это затянувшееся безобразие. Автора создают читатели, их мнения и их слова, это непрописанная истина, с которой мне лично трудно спорить.

Спасибо Miss_Dream, Верде, Miledi Diana, Artemida-san, MichelleAdams, Аномалия, justinia_rei, Нейтралка, Natsuoru, HELL angel, England-sama, Avantasia, Ботан, Eckler, Лавлина, Elenice, Ksen, Alex_, Коротко и ясно-хДДд, Jene Ben, winter, Девушка в белых перчатках, KarenaMakarena, Scar Tissue, Fabia Shin, W.o.l.f.r.a.m., Обкуренный Птиц, Funny_yeah, FOXnastena, Yuky-tyan, DiverSantka, _-Неко-_, Ани Кейн, linky, Урсула, Демонический ангел, Lеta, Niki_Angel, Mika-a.k.a-Kuzami, Katherine_San, Мышка Норушка, Geria, Artelia, Hidzasi, Сандалики, Xikari, __АнимеКа__, KokeTk0, Интегра, FromMars, BlahBlah, Anna_Stark, nastyona1209, ДаМоЧкА в ЧЕрНОм, Jennifer Nightberry, Киеми, Ane4ka_Anuta, Мурыша, Лазурь, Sibiryanka, Katrina-Lee, Диана-Неко-сан, Васюндра, Сая, Пельмень-_-, Etoniya.

Даже если это одна строчка в одной главе – все равно спасибо вам, что не обошли стороной. Огромное спасибо тем, кто дождался конца вместе со мной, не бросил, не смотря что к концу все скатилось в откровенное уг.

Отдельное спасибо W.o.l.f.r.a.m., исправившей столько ошибок, что мне очень-очень перед ней стыдно. И всем остальным, кто не гнушался публичной беты и очень мне помогал.

Эпилогов или чего-то подобного не будет. Недавно я вдруг поняла, что не очень их люблю, как не любит и Рита.

Но совершенно точно будет что-то про двоих, которые в оридже получили незаслуженно мало места – Кирилл и Алина. Я не слишком-то люблю инцесты и не умею их писать, но эти совершенно случайно (я до сих пор не могу понять, как так получилось и что я тогда пила-злоупотребляла) оказавшиеся вместе ребята заслуживают чего-то про них. Может, какой-то обрывочный момент из жизни, может, полноценный мини, но я торжественно обещаю, что оно будет. И очень надеюсь, что кто-то это прочитает.

Спасибо всем тем, кто читал все то, что было раньше, кто читает это. Правда, огромное спасибо.

Искренне надеюсь, что когда-нибудь кто-нибудь из вас прочитает мои другие, новые работы.

Искренне ваша,

neereya