Текст книги "По правилам и без (СИ)"

Автор книги: neereya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Да, наверно, – согласилась я, внутренне костеря себя, на чем свет стоит: от одной мысли о том, чтобы рассказать все, что я слышала, язык словно отнимался. Не хотелось признаваться, что всему виной мой отец, все равно эти похитители сами придут и начнут «намекать». Пара часов отсрочки перед тем моментом, когда я не смогу смотреть Диме Воронцову в глаза, этого стоит.

– Знаешь, ты первая девушка, которую я так весело провожал домой, – вдруг сказал он.

– Весело? Это такой неуловимый сарказм?

– Да не то чтобы очень, – в тон Воронцова вернулись привычные смешливые нотки. И как ему только удается оставаться спокойным? – Но посуди сама: мало того, что вывожу я тебя из своего дома в пижаме, наркоманских тапочках и моей куртке, причем под ехидные комментарии Кирилла, так еще и нас при этом похищают, как в дешевом кино. Кстати, эти ребятки от нашего вида, похоже, сами немного охренели, так что есть чем гордиться.

– Как у тебя это получается? – и, столкнувшись с непониманием, уточнила: – Вот так легко ко всему относиться? – я действительно не понимала. Дима лишь пожал плечами.

– Просто отношусь ко всему философски, что и тебе советую. А если серьезно, то у меня в этом уже есть опыт. Рассказать?

Я кивнула. Как-то не верилось, что что-то такое ужасное, как похищение, с ним уже случалось, но парень бы лгать не стал – и от осознания того, что он уже успел в свои восемнадцать пережить такое, стало жутко. Но все равно я захотела послушать: может, хотя бы будет не так страшно?

Дима зашевелился, стараясь устроиться поудобнее, чертыхнулся, ругнулся и наконец начал рассказ:

– Ты же знаешь, что мой дед – довольно успешный бизнесмен? – и тут же сам ответил: – Ну да, должна, об этом почему-то все знают… Ну так вот, какому-то идиоту захотелось прибрать к рукам его бизнес, а как это сделать, кроме как не надавить на самое больное – близких людей? Дедушка, каким бы суровым он ни был, и папу с Кириллом, и меня очень сильно любит, и маму любил. И даже свою дуру-племянницу, Лесю, тоже любит, а уж дочку ее, Алину, так вообще. Я тебе о них потом расскажу – занятные личности что мама, что дочка. Но про них почему-то как-то не вспомнили, взрослых дяденек похищать не солидно, а вот пятнадцатилетнего паренька – в самый раз, тем более что дедушка меня и правда больше всего любит. Ну, значит, иду я со школы, солнце светит, птички поют, семестровые на носу, и тут, значит, выезжает эдакий черно-грязный микроавтобус, тормозит прямо напротив меня, вылезают из него ребятки вроде тех, что нас похитили, только побольше, и, соответственно, неповоротливее… Благодаря этой самой неповоротливости я, кстати, успел на стройку старую забежать, ты ее знаешь, на углу Садовой и Пушкина, и там с ними в прятки играл минут десять так точно. Только, как на зло, там сеть не везде ловила, и на нормальное место, где все ловит, я попал всего за минуту до того, как эти братки меня все-таки повязали, только и успел, что набрать номер Кирилла – папа тогда как раз на заседании суда был – да, предупредив, чтоб не дай бог чего не вякнул, сунул телефон во внутренний карман. Надеялся, как в кино, выспросить, куда меня везут, только вот не учел, что меня попросту вырубили, причем не как цивилизованные люди, хлороформом, а прозаично: пистолетом по голове. Только вот они сами прокололись: мало того, что не обыскали меня, неудобно им в машине было, так еще и сами водиле напоминали, куда ехать надо. Кирилл, конечно, сволочь еще та, но меня в обиду не даст, так что через три часа я был уже дома, но вот за тот час, что мне довелось пообщаться с похитителями, приобрел бесценный опыт, во-первых, в остроумии (черт дернул меня тогда с ними вообще разговаривать, думал, если заложник, ничего не сделают), во-вторых, в художественной матерщине (сделать-то они и правда ничего не могли, мне повезло, так что они только и делали, что матерились на меня, дедушку, начальство, весь мир), в-третьих, в умении оставаться спокойным и даже искать везде положительные моменты. Лишь бы только не позволять себе трястись от страха, я прикидывал, что бы с каждым из похитителей сделал Кирилл, если бы кто-то вообще позволил ему к ним приблизиться и делать, что он хочет. Не буду освещать, на что способен мой любимый дядя, он выдумщик еще тот, да еще и с присущим любому врачу цинизмом… – парень вдруг стал необычно серьезным. – А еще тогда же я понял, что не всегда простые работяги-исполнители беспрекословно слушают начальство, а за наглость можно отхватить как следует. У меня на спине есть небольшой шрам, аккуратный такой, Николай Семенович сам латал, а он в этом почти ювелир. Нет, не думай, ножом или еще чем-то меня не резали, – в голос вернулись привычные нотки, – просто по морде неудачно врезали: я отлетел как раз на крючок для батареи, хорошо хоть, что он просто глубоко меня поцарапал, а не встрял где-нибудь под ребром. Зато как потом Кирилл измывался, обещал, если я начну распускать язык, таким же методом меня приструнять будет. Хотя шутил он, конечно, но все равно было обидно. Зато пропустил все семестровые. Вот так вот весело было.

– Ничего себе весело, – ошарашено проговорила я, пытаясь переварить услышанное. Уж каким-каким, а веселым мне это не казалось – да и вообще, как можно так спокойно и даже с долей веселья рассказывать о таком страшном событии?

– Ну, такой уж я человек, со своими странностями. Ну, хочешь, могу что-нибудь веселое рассказать. Допустим, про любопытного маленького Димочку и только что разведшуюся тетю Лесю, хотя какая она «тетя», ума как у меня – а то и меньше. Не смешно, между прочим! Хотя нет, смешно… Ей вообще с мужиками капитально не везло всю жизнь: то бабник, то алкоголик, то, извини за такое, еще тот извращенец, то просто придурок. В общем, развод на ее счету это был уже четвертый – и это в ее-то тогдашние тридцать два, причем по довольно смешной причине: ее муж через пару месяцев после женитьбы вдруг понял, что, как бы это поделикатнее выразиться… мальчиков, в общем, любит. Разумеется, скандал, немедленный развод, Леся в ярости, пьет, курит, кроет бывшего муженька, почем свет стоит. А тут попадаюсь ей, значит, семилетний я, и вопрошает она у меня, как у представителя мужского рода, почему ей попадаются одни только га… гады, за что ее мир так не любит, ну, и далее в этом же роде. Ну, а тетя на слова, когда выпьет и разозлится, резкая; а я ребенок любопытный, не нахожу ничего умнее, кроме как спросить, что значат тетины слова, которые я повторять не буду, у Кирилла. Тот мне не отвечает, как-то вообще подозрительно сбегает, и иду я уже к папе…

Тут я не выдержала – захихикала, представив себе эту картину.

– Тебе смешно, – наигранно обиженно продолжил Дима, – а мне вспоминать не хочется, до сих пор от воспоминаний задница болеть начинает…

– Прости, обещаю больше не смеяться, – примирительно сказала я, но предательски захихикала снова.

– Нет, ты смейся, смейся, главное, чтоб не плакала, а то я тебя сейчас не смогу как следует успокоить, – «признался» Воронцов, только показалось ли мне, что первую часть фразы он сказал на полном серьезе? – А еще лучше, расскажи что-нибудь, а то у меня уже горло болит.

– И что же тебе рассказать?

– Ну, не знаю даже. Допустим, о том, когда ты впервые напилась, и не надо говорить, что это было недавно и в моем обществе! Ну или… – Дима резко замолчал и жестом велел мне притихнуть. Прислушавшись, я поняла, что входная дверь снова открылась, раздались тяжелые шаги, которые становились все громче и громче, и вот уже в комнату, где нас держали, зашел мужчина лет сорока на вид, отличающийся от тех бритых не только наличием волос, а еще и строгим костюмом, осмысленным выражением лица и общей, как бы поточнее выразиться… представительностью, что ли.

– Привет, ребятишки, – бегло осмотрев нас пугающими темными глазами, произнес он неожиданно приятным голосом, подходящим скорее актеру или певцу, чем преступнику. – Вас не слишком обижали?

– Да они сами кого хочешь обидят, – в комнату вошел другой тип, тот самый, который получил от Димы, вероятно, Гамлет. – Шекспир, мне точно нельзя мальчика хотя бы раз стукнуть?

– Я тебя сейчас самого стукну так, что весь день звездочки ловить будешь, – резко посерьезнев, ответил Гамлету Шекспир. Ну и клички у них, одна другой краше… Еще, кажется, среди них есть Отелло; еще Зюзя, совершенно не вписывающийся в это «литературное общество».

Мои отстраненные размышления прервал все тот же Шекспир, снова обративший на нас свое внимание:

– Дело в том, что произошло досадное недоразумение, – начал он, но его тут же перебили.

– Вы нас с кем-то перепутали и теперь пришли, чтобы принести извинения и отпустить? – с привычной долей язвительности осведомился Дима. Ну и зачем ему это, ответьте мне на милость? Неужели нельзя просто тихо посидеть, послушать? А вдруг этот Шекспир тоже не слишком-то чтит приказы свыше, тем более, судя по его виду и поведению, он и сам относится к этим самым «свыше»?..

Но его реакция повергла и меня, и лысого Гамлета в глубокий шок: этот пугающий человек рассмеялся, причем не зло, а так, как смеются с хорошей шутки.

– Нет, не настолько недоразумение, – отсмеявшись, ответил он. – Но гораздо более досадное. И, ты угадал, мы действительно вас скоро отпустим… может быть.

– В каком же случае это произойдет? – тут же ухватился за фразу Воронцов. Сейчас он напомнил мне отца: такой же цепкий, внимательный, да еще и чертовски серьезный – по выражению не лица, глаз.

– От тебя лично, Дима, – мужчина сделал на имени какой-то неуловимый акцент, от которого парень сжал кулаки так, что костяшки побелели, – требуется всего лишь сидеть тихо и не обижать моих ребят.

– Кто кого обижает, – прошептал Дима, а потом словно бы что-то понял: – Что вам нужно от Риты?

– Всего лишь поговорить, – Шекспир улыбнулся так, что, познакомься мы в других обстоятельствах, я бы поверила этой улыбке. Но было то, что было.

Были наручники, был холодный пол, были угрозы и… и еще была ладонь Димы, каким-то неуловимым движением начавшая сжимать мою. У него была холодная рука, но холод этот был приятным, в отличие от холода пола и батареи, приятным и чуть-чуть пугающим. Мне вдруг стало страшно. Опять, только в этот раз я по-настоящему испугалась того, что, возможно, последний раз Дима вот так вот сжимает мою руку, он ведь если и не скажет ничего плохого, достаточно будет того, что он знает, что знаю я…

– Поговорим, – голос дрогнул. Холодная ладонь сжалась, но стоило чуть пошевелиться, тут же безвольно повисла, словно ничего и не было. Я не могла заглянуть в глаза парню, в эти невозможно, невыносимо серые глаза – просто не было сил. Но и так знала, что там не было упрека. «Если ты так решила», – вот что было сказано еще холодной ладонью.

«Если с тобой что-то случится, я не прощу ни себя, ни тебя», – вот что было в холодных серых глазах, когда они смотрели на меня, уходящую из комнаты вместе с человеком со странным прозвищем Шекспир.

Но я этого не видела.

Я смотрела в пол, не в силах поднять глаза. Я боялась. Уже не чего-то конкретного, а всего понемногу.

И даже не заметила за этим отсутствующе-напуганным состоянием, что вышла на лестничную площадку.

– Я в любом случае тебя догоню, так что не дергайся, – опережая мои еще не оформившиеся мысли, произнес мужчина и достал сигареты. Несколько секунд – и вот он уже затягивается, выпускает клубы дыма… А я, что зачарованная, смотрю на тлеющий огонек.

– Ты ведь умная девочка, – огонек опускается вниз, а голос вынуждает смотреть в пугающие темные глаза. – И понимаешь, что даже если мы вас сейчас отпустим – а так, скорее всего, и будет, – все просто так не решится. Твой отец слишком сглупил, огрызнувшись на Степана Павловича, но проявил чудеса ловкости, быстренько передав очень важные для шефа документы Князю. Не стану объяснять, что к чему и кто есть кто, скажу только, что оба эти человека – в некотором роде хозяева всех нас, и грызутся они уже давно, но ничего друг другу сделать не могут даже в сложившейся ситуации. Подумай, кто тогда пострадает, – и снова затянулся, ожидая, пока я «подумаю».

Знала и так.

– Вижу, догадалась, – мужчина усмехнулся. – Это палка о двух концах. С Воронцовыми, Беликовым и его семьей все в порядке, пока документы у Князя. Но пока документы у Князя, каждый под прицелом Степана Павловича. Твой папа залез слишком далеко, а расплачиваться, если говорить прямо, будете вы с твоей мамой. Всем будет гораздо проще, если все вернется законному владельцу – и он лично запретит всем и каждому трогать кого-то из фигурантов этого нехорошего дела даже пальцем.

– И что же вы от меня хотите? – я заставила себя посмотреть Шекспиру в глаза, отправив страх куда-то далеко. Лишь бы только не выдать себя…

– Ничего.

Я моргнула. Еще раз. И еще. Разве рот только, как рыба, не открыла, глотая судорожно воздух.

– Ты ведь умная девочка и все решишь сама. Я просто хочу, чтобы ты все понимала и верно оценивала. А дальше…

А дальше пришли еще люди, и Шекспир замолчал, при этом едва заметно поморщившись. Я даже не осознала, что произошло – лишь позволила увести себя, пропустив мимо ушей все сказанное. В голове звенели слова мужчины, больше подходящего для актера, чем для человека, и было глубоко плевать на все остальное; пока все внимание не захватили знакомые голубые глаза.

– Все закончилось, так что можешь отмереть, – накидывая мне на плечи плед, проговорил Кирилл Викторович, усаживая меня в машину. В метрах пятидесяти от нее стояла еще одна, более строгая, и из нее вышел человек. Седоволосый мужчина, сила которого ощущалась даже если вот так вот смотреть ему в спину.

– Тебе понравилось это милое местечко, – «ненавязчиво» усадил меня в машину врач и сам сел рядом. Последним, что я увидела прежде, чем он сунул мне какие-то таблетки и велел выпить, я успела заметить, что Дима вышел в обществе Шекспира, и решила, что седоволосый мужчина занимает у Константина Викторовича аналогичную должность.

Проснулась я в знакомой комнате в серо-зеленых тонах. Не от шума, а от того, что этот шум разом исчез.

Глава 13. Череда ошибок

– Наконец-то, – первым, что услышала я, резко сев на уже знакомой кровати, был голос, принадлежащий Кириллу Викторовичу. Вернее, не первым; первым был стук собственного сердца, отдающий болью в висках.

– Я уже боялся, что переборщил с успокоительным, – тем временем продолжал мужчина; по голосу его, правда, нельзя было сказать, что он чего-то опасался. – Как ты себя чувствуешь?

Хороший вопрос, для ответа на который надо чувствовать хоть что-то, кроме бешено колотящегося сердца. Но не скажешь же так врачу, мало ли, как он отреагирует…

– На удивление хорошо, – солгала, не моргнув и глазом. Я научилась этому еще лет пять назад, если не раньше, и с тех пор не растеряла навыка – практиковаться на маме приходилось едва ли не всегда. Что уж поделать, если не хотелось ее нагружать своими проблемами – приходилось лгать, и со временем эта ложь буквально срослась со мной, переплелась с правдой и честностью.

Вообще, я не люблю лгать. Прямо-таки ненавижу. Но лгу. Часто, бесстрастно, беззастенчиво. Плохо? Все хорошо, мам. Болит? Да нет, пустяк, сейчас пройдет. Поссорились? Нет, что ты, просто немного повздорили. Все, правда, хорошо, не переживай.

И обязательно улыбка, приросшая к таким вот фразам – но только не в этом случае. В этом случае хочется заплакать, зарыдать.

– Как…. Дима? – слова почему-то дались с трудом. Особенно имя, которое, кажется, мне больше не доведется произносить – вряд ли парень захочет и дальше со мной общаться, все вернется к тем временам, когда мы даже не были знакомы и почти не пересекались. Да и Константин Викторович вряд ли простит подобное…

– Да что с ним может случиться? – Кирилл Викторович беспечно махнул рукой, мол, все с ним в порядке. – Жив, здоров, только злой, как черт…

И, разумеется, на меня или папу.

– Ему, видите ли, непростительно было вот так вот попасться. Он, конечно, в некотором смысле прав – с четырех лет ходит на борьбу, только сейчас почему-то забросил… Но не в этом суть, – мужчина выпрямился в кресле, его голубые глаза разом стали необычно серьезными – и вся эта серьезность отразилась в позе, осанке, выражении лица. – Я уже говорил Диме и повторю тебе. Вам, ребятки, очень повезло, что мы сориентировались быстро и ничего непоправимого не произошло. Еще вам повезло… Впрочем, это не важно, все равно не поймешь, – в его голос вернулась прежняя расслабленность. – По моей части с тобой все в порядке, не считая небольшого стресса, который вполне поправим. Попьешь успокоительные, поспишь как следует, школу прогуляешь… И никакого кофе, только мятный чай. Поняла?

Я кивнула. Из слов Кирилла Викторовича не следовало, что он или кто-то из его семьи меня в чем-то обвиняет, и в это безумно хотелось верить. Хотелось, но не моглось: не привыкла я к самообману, да и гораздо проще все выяснить сразу, чем мучиться догадками и напрасными надеждами. Поэтому…

– Это все вина моя и папы, верно? И вашему племяннику теперь не стоит со мной пересекаться, – получилось как-то слишком жалко. Да и слова были неправильными, но подобрать другие не было времени – призрачная решимость так и норовила рассыпаться пеплом, словно сгоревший лист.

На стене висели часы. Обычные серые часы с узорчатым фоном циферблата, из тех, что слышны даже по телефону. И в тишине мучительного ожидания они чем-то напоминают китайскую пытку водой*. Действительно, впору сойти с ума.

– Кто сказал тебе такую глупость? – Кирилл Викторович улыбнулся. Совершенно не вязалась эта улыбка со сложившейся ситуацией: снисходительная и даже добрая, она играла на лице взрослых при взгляде на испачкавшегося и рыдающего по этому поводу ребенка. – Ты не знаешь многого, так что не можешь судить объективно. Хочешь узнать?

Я кивнула как-то слишком слабо.

– Тогда приходи ко мне на работу или домой. Я живу на улице Ленина, дом 25, квартира 18. Подъезд первый, этаж пятый. Сегодня, завтра и послезавтра у меня выходной. Приходи обязательно, и я расскажу тебе много чего интересного, – и снова не вяжущаяся с ситуацией улыбка. Только в этот раз такая, от которой мне стало страшно. В дверь постучали, и, как только прозвучало стандартное «Входи», в дверь просунулась обеспокоенная головка Кати.

– Как ты? – и голос был таким обеспокоенным, что мне стало даже неловко. Девушка за меня искренне переживает, а ведь виновата во всем одна только я.

– Неплохо, – и улыбка, гораздо более искренняя, чем обычно. – А ты как…

– Мы попросили ее присмотреть за тобой, – не дослушав вопроса, ответил мужчина, – раз уж твой отец в отъезде.

– Папа… уехал?

– Да, еще до всего этого, – Кирилл Викторович посмотрел на меня как-то странно. «Приходи, и все узнаешь», – пожалуй, этот взгляд можно было расшифровать так. – Так, сейчас нам всем нужно поужинать. Особенно тебе, Марго: ты не ела уже больше суток.

– Больше суток? – если бы можно было, мои глаза бы совершенно точно вылезли на лоб, а челюсть буквально упала на пол. Это, получается, сегодня уже вечер понедельника… Вот черт! – А как же…

– Со школой все улажено, можешь не переживать, – тут же заверил меня Кирилл Викторович. Надо же, он тоже иногда ошибается.

– Да к черту школу! Мама ведь должна была звонить не раз! Что вы ей сказали?!

– Ничего, что могло бы ее расстроить. Вчера ты пошла к Кате в гости и осталась у нее с ночевкой, потому что Алексей уехал по какому-то срочному делу, забыла зарядное, а телефон разрядился. Поэтому ты отправила маме сообщение с номера подруги, а вечером, как зарядишь телефон, обязательно позвонишь.

– Спасибо, – я была, правда, благодарна. Несмотря на все произошедшее, этот человек все равно мне помог. И за это ему недостаточно просто сказать: «Спасибо».

– А теперь немедленно ужинать!

Ужин был бессмысленным. Дима уехал к деду как раз перед тем, как я пришла в себя, причем вместе с Константином Викторовичем, так что за столом мы сидели втроем. Катя что-то щебетала о том, как плохо без меня было в школе, что по случаю отсутствия главного источника списывания Виктория Владимировна устроила внеплановую контрольную, но все расстроились из-за моего отсутствия еще до этого, причем дело было не в том, что не у кого списывать – я тактично сделала вид, что поверила. Жаба Павловна как всегда свирепствовала, ужасно расстроилась, что ее любимый ученик Воронцов отсутствует, – как сказал Кате Керн – спросила всех, всем поставила двойки…

Мне было совершенно неинтересно. Ни что там учудили любимые одноклассники, ни какие контрольные я пропустила – но я мужественно делала вид, что слушаю, и даже проявляю интерес. Зачем обижать Щербатову просто потому, что я дура и этот мир меня не любит? Она ведь искренне хочет помочь, пытается развеселить, да еще и из-за меня отменяет свои планы – у нее ведь каждый день чем-то да забит, а уж тем более понедельник…

Хорошо, все-таки, если у тебя есть подруги. Тем более, такие замечательные.

До дома мы дошли в сопровождении Кирилла Викторовича: он мотивировал это тем, что если вдруг я свалюсь где-то по дороге, тащить меня придется хрупкой Кате, а он, как мужчина, не может этого позволить.

Странно, но он, похоже, беспокоился. Эти странные нотки в голосе я не могла охарактеризовать никак иначе, да и тот редкий взгляд, что он бросал на меня… И это было странно и даже пугало.

– Если что-то случится, звони, – уходя, сказал он. – И обязательно зайди ко мне, иначе сама потом будешь жалеть.

Определенно, этот человек меня пугал. А еще пугал извечный вопрос: что будет дальше?

– Так, Кирилл сказал, кофе тебе противопоказан, поэтому пьем чай; с мелиссой, – Катя уже успела похозяйничать на кухне, так что теперь ставила на журнальный столик две чашки чая и вазочку с печеньем, которого у меня дома явно не было. Но это было не важно. Гораздо больше удивляло то, что Щербатова называла Кирилла Викторовича по имени, несмотря на то, что он старше на восемь лет, да и вообще, взрослый человек.

Так уж привили мне с детства: к людям старше обращаться на «вы». Да и к дяде Димы как-то не хотелось обращаться вот так вот запросто, просто по имени – это было даже чем-то вроде кощунства. Но вот для легкой в общении, порой даже беспардонной Кати это было в порядке вещей, тем более что с Димой она дружила уже довольно давно.

– Чай так чай, – не стала спорить я. Кофе даже почти не хотелось: хотелось выпить снотворного и уснуть так надолго, чтобы, когда я проснусь, все вернулось на круги своя. Но, ясное дело, это невозможно, да и глупо, к тому же.

Поэтому я просто улыбнулась и потянулась за печеньем, оказавшимся очень вкусным.

Кажется, Кирилл Викторович говорил про то, что мне следует прогулять школу и как следует отдохнуть, но в последнее время я, похоже, решила перестать выполнять предписания врачей.

И поэтому в семь сорок пять уже сидела за своей партой у окна и с грустью смотрела на школьный двор, заваленный снегом и наполненный играющими в снежки школьниками от мала до велика. Даже наш незабвенный 11-М принял участие в этой забаве почти в полном мужском составе, исключение составили только трое: заучка (как бы странно это не звучало от меня, но иначе этого паренька назвать нельзя) Влад Лемешев, отчаянно списывающий практическую Игорь Коротков, которому грозит неаттестация по физике и следующий из этого накрывшийся новый год в Египте, да напропалую флиртующий с Машей Рогожиной Олег Писарев.

– Они друг друга стоят, – шепнула мне Катя прежде, чем скрыться за дверью в обществе Керна. Девушка была права: эти двое из обеспеченных семей, привыкшие, что все получается так, как им того хочется, совершенно не считающиеся с другими, друг друга более чем стоили. Сколько проблем доставляли они мне, тому же Лемешеву, даже Игорю и Кате! Особенно Олег: он в прошлом году по моей подруге просто умирал, а стоило ей начать встречаться с Керном – точно с катушек слетел. Нашумевшее тогда происшествие было, М– и Ф-классы мариновали несколько часов, пока не выяснили, кто к кому первым полез, кто кому что сказал и кто кого ударил. И, конечно же, главной звездой тогдашней знатной разборки, кроме Олега, его закадычного друга Андрея Маликова, какого-то одиннадцатиклассника, Саши Керна и Игоря, решившего успокоить разбушевавшегося одноклассника, был Дима. Причем последнее никого не удивило, Виктория Владимировна вообще после показательного разбирательства просто рукой махнула, мол, чего от тебя, Воронцов, еще ожидать. С тех пор Олег Диму возненавидел и считал кем-то вроде соперника, хотя самому «сопернику» на это было глубоко плевать. И совершенно точно Диму не заботило то, что Писарев сейчас встречается с его бывшей девушкой.

Да, в начале года Воронцов встречался с Рогожиной. Недолго, правда, и, если верить всезнающей Кате, вчера решившей поболтать на излюбленные девичьи темы, исключительно попавшись на слабо: Керн тогда заявил, что его друг не выдержит главной школьной красотки и неделю. Дима продержался месяц, причем все обязанности парня выполнял исправно, да и девчонка ему чем-то даже приглянулась, так что Маше было грех жаловаться. Зато как она обозлилась, когда сначала (неслыханное дело!) он ее бросил, а потом еще и выяснилось, что всему виной обычный спор. Вот и спелась с Писаревым, и теперь эти два сапога пара раздражали половину класса уже вместе, а не по отдельности.

Обычно мне на них было плевать. Но сегодня почему-то я украдкой рассматривала Рогожину: идеально уложенные черные волосы, так же идеально подведенные черным карандашом голубые глаза, дорогое платьице, облегающее отличную фигуру, сапожки от кутюр на огромной шпильке, маникюр, томный взгляд и соблазнительный шепот… Все то, чего нет и не может быть у меня. Не удивительно, что приглянулась она Диме, совсем неудивительно.

– Эй, Рита, ты чего зависла? – Игорь навис надо мной, щелкая перед лицом пальцами. И правда, как-то я слишком глубоко задумалась, да еще и о чем – о том, что во всем я хуже пустой куклы Рогожиной! Да и какая, вообще, разница, что она с Воронцовым встречалась? Будто меня вообще заботит его личная жизнь. И совсем не интересно, какие девушки ему нравятся, что он в них любит! Ни капли!

– Ри-и-ита! – уже менее терпеливо повторил Коротков, для верности дотрагиваясь до моего плеча. Я подняла взгляд на него и снова подивилась тому, что даже сидя на стуле он умудряется быть гораздо больше меня, словно нависать каменной скалой.

– Прости, задумалась, – поспешно извинилась я и улыбнулась. Парень улыбнулся в ответ своей особой улыбкой, разгоняющей любые тучи плохого настроения. Он вообще был довольно неплохим, симпатичным во всех смыслах пареньком, одним из тех немногих, кто общался со мной еще с первого класса. Конечно, списывал он так же постоянно, но при этом всегда замечал мое плохое настроение и всячески его поднимал. И из-за чего, казалось бы? Просто полгода просидели за одной партой. Хотя, смело скажу, что это были лучшие полгода моей школьной жизни.

– О Рогожиной? Ты меня пугаешь, – Игорь засмеялся. – Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

– Почти прекрасно, – не солгала я. На физическое состояние было грех жаловаться, а что до духовного… при всем уважении, не его это дело, да и никого другого – только мое личное. – Ничто так не способствует хорошему самочувствию, как пропущенная биология.

– Золотые слова, Рита, золотые слова! Кстати, спасибо тебе огромное за физику, уж не знаю, что бы я без тебя делал, – и, просияв пуще прежнего, парень наклонился ко мне и чмокнул в щеку. Не первый раз, между прочим, и это ни к чему не обязывало. Только почему-то Рогожина с Писаревым тут же о чем-то усиленно зашептались. – Батя бы не простил, если бы я не вытянулся по физике, и прощай мечта о нормальных каникулах. Я обязательно привезу тебе сувенир, даже два. Нет, три!

Я не выдержала – засмеялась. Сколько всего мне обещал этот веселый паренек, сколько раз говорил подобное – но, что самое главное, не бросал слов на ветер. Как вспомню окончание девятого класса, когда он мне килограмм шоколада притащил, как и обещал…

Маша вдруг резко подорвалась, прикрикнула на Олега и быстро зашагала к выходу, так, словно хотела догнать кого-то.

– Маразм крепчал, – прокомментировал происходящее Игорь после того, как Писарев разразился руганью и ушел курить. – Знаешь, мне иногда кажется, что без них наш класс был бы спокойней, но гораздо скучнее.

Спорить я не стала.

Когда до звонка оставалась всего пара минут, вернулась Катя, причем, увидев меня на месте, сильно удивилась:

– А чего это ты тут?

– А почему я должна быть где-то еще? – вопросом на вопрос ответила я.

– Ну, Дима же… – начала было девушка и вдруг осеклась. Даже отшатнулась испуганно – так впечатлил ее мой неконтролируемый взгляд.

– Что Дима? – дрогнувшим голосом уточнила я, не зная, что и думать. В голову одна за одной лезли плохие мысли, причем чем дальше, тем страшнее.

– Он же вроде к тебе пошел, – успокоила меня Щербатова. Я облегченно вздохнула, но потом червячок опасений начал грызть меня с новой силой. – Он как узнал, что ты в школе, так и рванул к тебе, не дослушав нас с Сашей. А мы, между прочим, отличную вещь ему предлагали: на выходные поехать ко мне на дачу, покататься на коньках – папа специально бассейн заморозил, да и вообще весело отметить ровно год с тех пор, как Саша первый раз предложил мне встречаться…

О, это было в стиле Кати: отмечать что-то подобное. Самый смех в том, что с Керном они начинали встречаться раза четыре-пять, так что ее уточнение про «первый раз» имело огромное значение. Неудивительно, если ей захочется отметить второй, третий, четвертый, пятый раз…

– Тебя я, кстати, тоже приглашаю, – отвлекла меня от веселых раздумий девушка совершенно уж нереальным предложением.

– Меня? – для убедительности даже указала на себя. Щербатова рассмеялась.

– Нет, твоего злого двойника! Серьезно, возражения не принимаются. Маленький круг: я, Саша, Дима, Игорь и ты. Заметь, все хорошо знакомые и близкие! – спорить с такой Катей было себе дороже. Я и не стала: посмотрим, что будет дальше, до выходных времени еще много. Тем более что сейчас беспокоило другое.

– Говоришь, Дима… шел ко мне? – осторожно напомнила я первоначальную тему разговора.

– Именно, – беззаботно подтвердила девушка. – Странно, он не мог не дойти… Тем более что так хотел с тобой о чем-то поговорить…

И тут все встало на свои места. И внезапная ссора Рогожиной и Писарева, и то, что она словно за кем-то побежала, и даже нехорошее предчувствие, возникшее после разговора с Игорем…

Хотелось убежать с урока, найти Диму, что-то ему объяснить, спросить… просто увидеть, наконец. И вырвать волосики этой улыбающейся куколке Рогожиной.