Текст книги "Свет очей моих (ЛП)"

Автор книги: mydogwatson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Теперь Джон вскинул пистолет и застрелил ещё одну коричневую крысу. Она была седьмой по счёту на сегодня, хорошая заявка, чтобы побить его предыдущий рекорд в пятнадцать убиенных. Забавно, что это несметное количество грызунов каждый день приносило некий комфорт: все поголовно были убеждены, что божьи твари предчувствовали тяжёлые бомбардировки. Те полчищами бежали из окопов, что, несомненно, являлось признаком высокоразвитого ума.

Джон всегда мечтал присоединиться к их бегству.

Он снова отложил оружие и ненадолго прикрыл глаза. Усталость – ещё одна извечная спутница. Сон, настоящий сон, остался лишь отголоском светлой памяти.

Секунду спустя, кто-то тихонько коснулся его плеча. Джон открыл глаза, и другой парень протянул ему то, что считалось ужином последнее время, а всё из-за транспортных проблем. Война иногда была крайне неудобной. Паёк был скудным. Ломтик сухого хлеба с кусочком сыра. И ещё одна краюшка хлеба с крохотной каплей джема. Горстка сухофруктов. Сегодня без овощей, так что вместо них четверть пинты лаймового сока.

Джон слабо улыбнулся, окинув паёк взглядом.

Да, безумие – самое подходящее объяснение той жизни, которой он жил.

***

Позже в тот день ему приказали вернуться на линию поддержки.

Когда приблизился вечер, он нашёл сухое местечко, чтобы присесть. Он расстегнул куртку, достал дневник с карандашом, который бережно хранил во внутреннем кармане, пришитым им самим. Джон вообще-то не вёл дневник, он рассказывал историю. Историю своей войны. Это не было романом, который он собирался написать пока был в Кембридже, это было произведение, которое он должен был написать сейчас.

Он перелистывал страницы пока не нашёл самую свежую запись. Как и всегда, прежде чем приступить к работе, он перечитал последние написанные слова.

«Я видел как мужчина – нет, вообще-то, мальчишка – умер сегодня. Думаю, его звали Фрэнк. Фрэнк Какойто. Однажды я слышал, как он рассказывал, что дома его ждёт девушка. Её звали Энни, и она служила камеристкой. Пока он говорил, я думал, ждёт ли она его на самом деле. Может, в действительности за ней ухаживал кто-то ещё, и скоро она бы написала Фрэнку прощальное письмо. Пока Фрэнк страдал и умирал от снайперской пули, я думал, что, по крайней мере, ему не разбили сердце».

Конечно, Фрэнк был ненастоящим.

Но мужчины – мальчишки – умирали на глазах Джона. И возможно у кого-то из них осталась возлюбленная, которую возможно звали Энни, и она служила камеристкой.

Джон пожевал карандаш (некий писательский ритуал перед работой, хотя он и не признавал его, даже перед самим собой), а затем начал карябать как курица лапой. С трудом верилось, что когда-то его хвалили за чистописание. Рядом присел другой солдат, чтобы отдохнуть, не обращая внимания на Джона: все привыкли к его причудам.

Джон частенько писал вместо сна, отчасти потому что он не мог уснуть, но в основном потому, что ему нужно было выплеснуть всё на бумагу, пока не стало слишком поздно. На самом деле это единственное, что теперь имело значение.

__________________________________________

Примечания:

*Эми Лоуэлл. “Условности” (“Patterns”) Стихотворение основанное на мгонозначности слова “pattern” – узор, шаблон, трафарет, автоматная очередь, купон на платье, модель и т.д. Повествует о девушке, потерявшей жениха во время Первой Мировой Войны, весьма неплохой перевод можно почитать здесь: https://www.stihi.ru/2015/10/09/4898

Эми Лоуэлл (1984 – 1925) – поэтесса, лидерка американских имажистов. Как поэтесса, Эми Лоуэлл находилась под сильным влиянием имажистов (в том числе того же Паунда) и старинных восточных поэтов, таких как Ли Бо. Многие ее стихотворения читаются сегодня как стилизации-шинуазри. Эми отдавала предпочтение зарисовкам природы и быта, а также любовной лирике, однако, скажем, ее знаменитое Patterns прославилось как антивоенное стихотворение.

Эми Лоуэлл долгие годы страдала от проблем с железами внутренней секреции, была тучной и грузной, что давало ее недоброжелателям повод для насмешек, и умерла в 1925 году в возрасте 51 года. На следующий год ей посмертно присудили Пулитцеровскую премию.

Комментарий к Глава 3. Стандарт, зовущийся войной

* Абсурдизм (также известный как «философия абсурда») – система философских взглядов, развившаяся из экзистенциализма, в рамках которой утверждается отсутствие смысла человеческого бытия (абсурдность человеческого существования).

Предпосылками для возникновения философии абсурда стала череда мировых войн начала XX столетия, страдания и гибель людей в которых, а также социальная неустроенность общества стали почвой для развития и распространения идей экзистенциализма как в первую очередь гуманистического движения. На волне повышенного интереса к работам вошедших в моду Сартра и Камю в первой половине XX века началась популяризация идей философии абсурда.

«Лучшим доказательством ничтожества жизни являются примеры, приводимые в доказательство её величия» – C. Къеркегор

========== Глава 4. Тёмная ночь души ==========

Шерлок борется за себя, выполняя приказ Майкрофта

В настоящую тёмную ночь души

на часах всегда три утра.*

– Ф. Скотт Фицджеральд

Теперь Шерлок находился в своей палатке на хорошем расстоянии от запасных войск. Он всё ещё не понимал, почему ему было приказано вернуться, но думал, что это как всегда как-то связано с Майкрофтом. Похоже, с Майкрофтом было связано всё на свете. Теперь Шерлок уже в самом деле стал считать своего брата Британским правительством.

За два дня он ни слова не получил, зачем его сюда вызвали. Так что он сидел в своей палатке, которая была гораздо удобнее той, в которой он жил ближе к фронту, и работал, радуясь, будучи вдали от грязи и шума. Ещё никто не умер у него на глазах, что тоже приятно. Он даже принял умеренно горячий душ, хоть и недолгий, а затем облачился в угольно-чёрный костюм, светло-серую рубашку и шёлковый жилет абрикосового цвета. Сделав это, он ощутил себя прежним вопреки обычному чувству потерянности. Чтобы убить время, он рисовал по памяти. Он набросал сад за их фамильным домом.

Внутри этого дома он частенько бывал несчастным, но в саду он всегда испытывал умиротворение. Особенно он любил наблюдать за пчёлами. Теперь Шерлок задавался вопросом, что же случилось с пчёлами во время войны?

Его цветные карандаши аккуратно расположились на столе. Он взял тёмно-зелёный и свободно держал его, пока наносил широкие штрихи на плотной бумаге. Цвет ложился на выпуклости шероховатой поверхности.

Шерлок склонился над столом и всецело сосредоточился на рисунке, так что не заметил, что в палатку кто-то зашёл, пока не услышал слабое раздражающе знакомое покашливание.

– Майкрофт, – пробормотал он, не поднимая головы.

– Шерлок, – ответил его брат.

Он наложил несколько слоёв штриховки в тенях, прежде чем отложить карандаш.

– Наконец-то ты явился. Похоже, это важно, раз уж ты вызвал меня сюда.

– Ах, что ж, по крайней мере, ты неплохо отдохнул. – Майкрофт замолчал и поджал губы.

Только сейчас Шерлок вспомнил, что из-за работы снял пиджак и закатал рукава рубашки. А Майкрофт, который никогда ничего не упускал, очевидно, заметил слабые следы уколов на его руке. Шерлок лениво раскатал рукава опять.

Похоже, Майкрофт собирался сказать одно, но передумал.

– У меня есть небольшое дело для тебя.

– «Небольшое дело» – это как в прошлый раз? Когда меня чуть не арестовали?

Майкрофт скривился при упоминании операции, в которой всё пошло псу под хвост.

– Это просто… невезение. К несчастью, новая работа действительно более опасна.

Шерлок понял, что положил тёмно-зелёный карандаш не туда, и передвинул его.

– Поправь меня, брат, что все эти особо опасные миссии – не часть злодейского плана отобрать часть моего наследства.

– Очень смешно, – ответил Майкрофт. – Но, судя по всему, ты сам можешь обеспечить себе эту участь. – Не то чтобы он смотрел прямо на руку Шерлока.

Шерлок фыркнул. Как будто он не мог бы бросить кокаин. Затем он посмотрел брату прямо в глаза, что бывало редко.

– Если бы ты хоть изредка бывал в окопах, Майкрофт, ты бы понял.

Они оба знали, что больше не будут обсуждать тему. И также они оба знали, что Майкрофт о ней не забудет. На секунду Шерлок захотел рассказать ему, откуда у него кокаин. В таком случае Виктор Тревор очень быстро очутился бы на опасном задании. Соблазн был велик, потому что в душе он хотел завязать со всем этим делом.

Но он так ничего и не сказал. Хотел бы он думать, что молчит, потому что никому не желает смерти, даже такому раздражающему мужчине, как Тревор. Но он подозревал, что настоящая причина была куда менее человеколюбивой. В любом случае, у него было оправдание. Жизнь в аду требует некоторых послаблений.

Наконец, махнув на всё рукой, Майкрофт придвинулся ближе и начал объяснять, чего он хочет – ему нужно – от Шерлока.

Шерлок решил, что схема организации цветных карандашей, основанная на оттенках, не идеальна, и стал раскладывать их в алфавитном порядке, слушая голос брата.

***

Несколько часов спустя он складывал некоторые принадлежности в маленький холщовый ранец. Самое необходимое, как приказано. Ему не пригодится его вечерний наряд, по словам Майкрофта, так что, по крайней мере, он знал, что не будет бесед по душам с немецкой элитой в парижском ночном клубе, как было на прошлом задании. Немного грубой одежды, чистый блокнот, чуть-чуть карандашей и акварельных красок. «Используй свои сильные стороны», – всегда наставлял его брат. Поэтому Шерлок был молодым, неимущим французским художником.

Остальные его вещи были уже у Майкрофта, который обещал доставить их обратно на фронт. Очевидно, он ожидал, что Шерлок останется в живых.

Что обнадёживало.

Полог палатки поднялся, и заявился Тревор.

А мог бы быть посреди мясорубки на Кингс Кросс.

– Убирайся, – сказал Шерлок.

– Остынь, Холмс. Я просто заглянул в гости. Может дать тебе…

– Не сегодня, Тревор.

Тот заметил ранец.

– О, я вижу. Ты отправляешься на одну из своих таинственных миссий, да? Мальчик мой, я бы с удовольствием послушал, чем ты занимаешься, когда исчезаешь.

Шерлок одарил его мрачной улыбкой, которая не сочеталась со взглядом.

– И я бы с удовольствием рассказал тебе, Тревор, но тогда мне бы пришлось убить тебя.

– Чем бы ты, несомненно, насладился, как я полагаю.

Шерлок пропустил его слова мимо ушей.

Тревор только рассмеялся, его смех напоминал рёв осла.

– Я знаю, что рано или поздно ты снова придёшь, Холмс.

– Ты меня совсем не знаешь, – огрызнулся Шерлок.

– Но хочу, – Тревор понизил голос.

Шерлок подумал, что к списку причин, по которым Майкрофт насладился бы отправкой этого недоумка на смертельную миссию, добавилась ещё одна. Он закрыл ранец и вновь одарил его угрожающей улыбкой.

– И тогда мне придётся убить тебя, – повторил он.

Не дожидаясь ответа, он вышел из палатки. Маленькая чёрная машина уже ждала его.

***

Три дня спустя Шерлок сидел в тёмном деревенском баре, который, по крайней мере, сейчас находился под контролем немцев. Он был одет в рабочие парусиновые штаны, дешёвые грязные ботинки и потрёпанное чёрное пальто. Под пальто – несвежая льняная рубашка и, внезапно, небесно-голубой сатиновый жилет. Шерлок уступил маленькой слабости потому, что, в конце концов, предполагалось, что он эксцентричный парижский художник, а ещё потому, что хотел не забывать самого себя, пока играл в глупые игры Майкрофта. А чтобы избежать неудобных вопросов, почему он не служит на фронте, он подделал сильную хромоту и таскал тяжёлую трость, которая также могла стать действенным оружием, если дойдёт дело.

До сих пор до этого не дошло. Однажды он встретил нескольких до зубовного скрежета недалёких местных. (Так вот с какими людьми приходилось работать Майкрофту? Неудивительно, что тот постоянно взывал о помощи). В остальное время он праздно шатался по деревне, рисуя всё, за что зацепился глаз, и при каждой возможности вступая в разговоры с местными. Почти как на каникулах, и никакой войны за кадром. Ну, кроме болтовни с местными, конечно. Никогда он таким не занимался на каникулах.

Но все эти скучные разговоры окупились. К настоящему времени у него было отличное представление о том, кого он искал. Не имя, конечно, но словесный портрет.

Он сидел в баре и слушал сплетни завсегдатаев, которые только подтверждали его подозрения. Как любые селяне, они трепали языками много и ни о чём, но он отсеивал крупицы смысла в бесполезном гомоне.

Разумеется, все разговоры прекратились, когда вошли немцы.

Первые два дня на Шерлока поглядывали с подозрением, но сейчас к нему уже привыкли. Он склонился над стаканом ужасного вина, которое, как он подозревал, было сделано в не особо чисто ванной хозяина, вообще-то, сейчас стоило сделать скидку на то, что идёт война. Лично он считал это злоупотреблением обстоятельствами и плохим оправданием для падения стандартов.

Но он был здесь не для критики. Вместо этого он просто сидел за крошечным столиком и делал наброски. Остальные посетители были впечатлены, что среди них есть художник, и, похоже, с уважением отнеслись к его достижениям, так что, по большей части, его не трогали.

Шерлок узнал свою цель, как только мужчина вошёл.

На первый взгляд, новоприбывший был просто ещё одним торговцем или спекулянтом с чёрного рынка, зашедшим за стаканчиком пива или чего посильнее. Но, заглянув под очевидную маску, Шерлок узнал всё, что нужно.

Подсказки таились в неподвижных глазах, линии плеч, даже в резком тоне, которым он заказал выпивку. Не говоря уже о его левом большом пальце. По инерции Шерлок продолжал рисовать, набрасывая портрет молодой женщины, которая помогала за барной стойкой. Она обладала красотой, полагал Шерлок, той же мишурной привлекательностью, как проститутка на Пиккадили, жила с овдовевшей матерью и была беременна, хотя об этом ещё никто не знал. Остаётся надеяться, и не узнают, что отцом оказался немец.

Когда через двадцать минут появился офицер Боше, все притворились, что не замечают его, особенно мужчина, за которым наблюдал Шерлок. На самом деле, он притворялся так сильно, что это было уже смешно. Видимо, немцам с нормальными агентами повезло не больше, чем Майкрофту. Шерлок уже не в первый раз задавался вопросом, ценил ли его брат достаточно высоко. Похоже, что нет.

Офицер занял столик рядом с мужчиной и отпил отвратного вина, сморщился и слегка наклонился. С ужасным французским акцентом он спросил:

– Простите, пожалуйста, вы уже прочитали газету?

Француз разыграл лёгкое (и абсолютно явное) сопротивление, но затем просто кивнул и протянул газету, оглядываясь на завсегдатаев, показывая, что у него не было иного выбора, они же заметили, да? Шерлок хотел кричать от показной глупости.

– Спасибо, – ответил немец. Затем он притворился, что читает первую страницу. Информация, которую он ищет, спрятана внутри, конечно. К несчастью для него, эта особая военная тайна – бесполезная выдумка.

Вскоре Шерлок закончил эскиз и небрежно оставил свои инициалы в нижнем правом углу. Здесь и сейчас, конечно, «Ш.Х.» значили Шарль Хюле.

Он дал изменнику две минуты форы и последовал за ним.

«Как избито», – подумал Шерлок, когда они направились в тёмный переулок позади местного публичного дома. Тонкие полоски дамского белья сушились на окнах и колыхались на ветру. Шерлок выругался себе под нос, хотя никто бы и не услышал. Жизнь становилась нелепой, и во всём был виноват только его брат.

Мужчина, которого он преследовал, не только носил с собой тонкий и очень острый нож, но и, очевидно, отлично владел им, и, надо признать, всё это было немного тревожно, но Шерлок уложил его хорошим ударом крепкой трости. К несчастью, в процессе он получил тонкий порез вдоль торса.

К тому времени, как Шерлок связал бессознательного мужчину своим дешёвым галстуком и затолкал его за маленький велосипедный сарай, кровь просочилась сквозь рубашку. Он нашёл время, чтобы сорвать пиджак, а затем более осторожно снять всё ещё чистый жилет, который любил и убрал его в ранец. Разрез можно починить. Отстирать кровь сложнее.

Наконец, он добрался до бара и пожаловался там, что на него напали воры. Девушка вызывающе присвистнула, а затем промыла и перевязала его рану. Он вознаградил её портретом, который нарисовал раньше, и девушка чмокнула его в щёку. Он подождал, пока она отвернётся, и стёр влажный след её языка. Прежде чем уйти он накарябал записку, положил её в конверт и попросил девушку передать всё его другу сеньору Роже, когда тот придёт. Местные агенты сами заберут изменника. Его работа была окончена. Не такая уж и опасная или интересная, как считал Майкрофт. Иногда Шерлок думал, что его брат изображал потенциальную опасность просто, чтобы подогреть интерес. Первому оперативнику, что, перерезали глотку? Если да, должно быть, он был полным идиотом.

Несколько часов спустя Шерлок пришёл к месту встречи и нетерпеливо ждал обещанного транспорта. Его бок пульсировал от боли, и, сам того не желая, он думал о пакетике с белым порошком, спрятанном в его вещах в лагере.

Когда машина, наконец, подъехала, на часах было три утра. Шерлок забрался на заднее сидение, ни слова не сказав водителю, прикрыл глаз и притворялся спящим всю дорогу до фронта.

Иногда Шерлок думал, что, наверное, никогда больше не будет спать по-настоящему.

Комментарий к Глава 4. Тёмная ночь души

* Строчки из «Крушения» – сборника публицистики, изданного посмертно. Это три статьи для журнала «Эсквайр»: «человек, разрушенный алкоголем, публично, на страницах журнала, признался в том, что пьет, страдает от депрессии и утратил способность писать. По сути, это прощальное письмо, наполненное безграничным отчаянием и одновременно демонстрирующее чувство собственного достоинства автора, внушающее глубочайшее уважение. Публикация статей обернулась скандалом. Американцев шокировало бесстыдство, с каким кумир их безумных лет признавался в собственной слабости».

Отсюда: http://rutlib2.com/book/6937/p/92

========== Глава 5. Простирается тень ==========

Война Джона окончена.

Меж намерением

И воплощением

Между действием

И движением*

Простирается Тень

– Т.С. Элиот

Теперь окружение избегало Джона. Не то чтобы он был одиночкой по натуре, на самом деле, всё обстояло иначе. В его школьных отчётах много раз всплывало слово «общительный», хотя и не всегда в качестве похвалы. В те безмятежные деньки Джон Уотсон был славным малым, умелым регбистом, несмотря на свои небольшие размеры, и никогда не отказывался покурить тайком за сараем.

Отчасти его дружелюбие объяснялось лишь холодным расчетом. Он всегда был самым низким среди погодок, тощим, остроумным и довольно мечтательным. Не говоря уже о том, что его воспринимали только через призму терпимости или великодушия других. Иными словами, Джон Уотсон был рождён для травли и мучений. Так что в целях самозащиты он взялся всех очаровать. Он играл в регби и страдал от неминуемых синяков. Он подшучивал и участвовал в проказах над заведующим пансионом при школе.

Подчас он уставал от своей маски, но был умным мальчиком и знал, что нужно делать, чтобы ужиться с другими.

Как бы то ни было, война – не место для дружбы, уж точно не для него. Отчасти из-за того, что он не хотел сближаться с кем-то, а потом смотреть, как тот умирает прямо у него на глазах.

Но кроме этого простого факта, как только у Джона выдавалась свободная минутка, он писал в своём потрёпаном ежедневнике, добавляя новые абзацы к своему роману. Иногда он чувствовал, что живёт только из-за одного желания закончить чёртов текст.

Учитывая своё обычное уединение, Джон слегка удивился, когда кто-то плюхнулся рядом с ним, когда он писал. В это же время он пытался прожевать и проглотить сухарь и сыр, которые составляли его обед.

– Привет, – сказал незнакомец.

Его дружелюбие действовало на нервы, так что Джон просто глянул на него и пробормотал что-то под нос.

Незнакомец не смутился.

– Прости, что отрываю. Ты же Джон Уотсон, так? Мне говорили, ты пишешь роман.

Джон нахмурился.

– Разве это твоё дело?

Собеседник рассмеялся над его откровенной грубостью.

– Вообще-то, да. В буквальном смысле. – Он протянул полноватую руку. – Майкл Стэмфорд. Прежде чем… – он окинул рукой мрачный пейзаж, – появление Аида отвлекло меня, я работал издателем в Лондоне. Надеюсь вернуться к этому когда-нибудь.

– Правда? – Джон прекратил писать и присмотрелся к нему. Живая приветливость отразилась в глазах Майкла, и Джон подумал, как долго тот находится здесь. Стэмфорд всё ещё улыбался, и Джон решил, что жизнерадостность – его природная черта. Если он не вешал нос в таком месте как это, значит, у него отличное чувство юмора. Или он идиот.

Стэмфорд удобнее опёрся о деревянную доску, служащую стеной.

– Итак, Уотсон. Ты – пишешь.

– Хорошо, – ответил он.

Стэмфорд не обратил внимания на двусмысленность.

– Я думаю, что однажды, когда весь этот бардак закончится, должно же это произойти в один прекрасный день, будет спрос на книги, которые расскажут обо всей трагедии. Особенно на истории из первых рук. От очевидцев. Конечно, пока я не прочитал твою работу, не могу ничего обещать, но если она неплохая, я бы хотел представить тебя издателям.

Джон пальцами сжал потрепанный дневник. Он немного встревожился, что кто-то ещё прочитает написанное им, но зачем же ещё он строчил страницу за страницей?

– Думаю, роман хороший, – сказал он тихо. Вообще-то он впервые позволил себе сказать это вслух.

Стэмфорд смерил его долгим взглядом, в котором отразилась неожиданная проницательность. Не идиот, значит, просто жизнерадостный. Наконец, он кивнул.

– С нетерпением жду твою работу, – сказал он, вытаскивая визитку из кармана. Возможно, они располагались на Чаринг-Кросс Роуд. – Когда вернёмся в Лондон, найди меня.

– Найду, – ответил Джон. Он сложил визитку в дневник.

Они пожали друг другу руки снова, а потом Стэмфорд улыбнулся и ушёл.

Джон задумался, мог ли такой счастливый малый выжить на войне.

***

Джон ненавидел артиллерийские обстрелы, даже когда понимал их цель, которая заключалась в том, чтобы убить как можно больше защитников Германии, и в то же время, уничтожить проклятую колючую проволоку, прежде чем они вступят на неё. Но грохот был действительно невыносим. Один новобранец, даже моложе Джона, совсем рехнулся во время обстрела и попытался убить себя своим штыком. На него было больно смотреть, слушая его несчастные рыдания.

Конечно, происшествие послужило основой для отличной главы его романа.

Джон думал, может, что-то с ним не так, если он мог использовать такую трагедию для собственной пользы. Затем особенно громкий залп заставил его забыть обо всём и ещё сильнее вжаться в грязь.

Он никогда не молился в минуты отчаяния. Многие мужчины вокруг него бормотали слова, адресованные, как он считал, их богу. Или, может, Иисусу. Обстоятельство, что они были здесь и готовились к смерти (по приказу мужчины, который не так давно был известным в высшем обществе адвокатом по бракоразводным процессам*), и всё ещё верили, что милосердное божество беспокоится, с одной стороны, веселило его, а с другой – нагоняло хандру.

У него был свой способ усмирить чистый ужас в такие секунды: он мысленно перебирал случайные изречения на латинском.

Crede quod habes, et habes*.

Он пригнул голову из-за ещё одного громкого взрыва.

Aut viam inveniam aut faciam*.

Он прочистил горло и сплюнул.

Adde parvum parvo magnus acervus erit*.

Он надеялся, что тот парень-издатель Стэмфорд выживет. Джон радовался, что это не только из-за книги, а потому, что тот казался хорошим человеком.

Non omnis moria*.

Спустя бесконечность на фронт пришёл приказ, и Джон вместе с всё ещё молящимся парнем рядом с собой выкарабкался из окопа и кое-как стал продираться по болотистой ничейной земле. Всего-то километр пешком.

Вот только он никогда не пробирался по колючей проволоке.

Он лишь переложил свою винтовку, чтобы ухватить её сильнее, как мир вокруг него взлетел на воздух, а плечо вспыхнуло. Он упал на колени, винтовка выпала из внезапно бесполезных пальцев, а затем онокончательно опрокинулся. Сознание ускользало, Джон смутно осознавал, что вокруг бегут люди, некоторые случайно наступали прямо на него.

Ему было наплевать.

Джон понятия не имел, сколько прошло времени, прежде чем его подняли и положили на носилки. Его подбрасывало и шатало из стороны в сторону, пока двое мужчин несли его, не останавливаясь до самого перевязочного пункта. Он бывал здесь раньше из-за ноги, но теперь это казалось бесполезным путешествием.

В какой-то момент в рану налили солёной воды, и он вскрикнул от боли.

– Мы не хотим, чтобы развилась инфекция, – проговорил тихий голос над ухом.

Ему всё ещё было наплевать.

***

Уже темнело, когда его и нескольких других мужчин погрузили в конную повозку. Тот же самый голос заговорил опять.

– Вы отправляетесь на станцию эвакуации. Похоже на военную травму за старушку Англию*, – звучало так, будто это хорошие новости.

Джон задумался, что если бы ему было не наплевать.

Комментарий к Глава 5. Простирается тень

* «Полые люди» перевод Александра Волкова, отсюда: https://www.stihi.ru/2002/02/04-135 Объективно поэма “Полые люди” стала отражением внутреннего состояния поколения, растерявшего после Первой мировой войны иллюзии и веру в гармонию жизни.

*Премьер-министр Великобритании во время Первой Мировой – Герберт Генри Асквит. «Избрав для себя юридическую карьеру, Асквит в 1876 году сдал экзамены на право заниматься адвокатской деятельностью и в следующие десять лет сделался преуспевающим адвокатом, бравшимся за громкие дела, широко освещавшиеся в прессе. В 1890 году он получил статус королевского адвоката – в английском языке это называется ‘получить шелк’, то есть шелковую тогу особого покроя». Отсюда: http://www.peoples.ru/state/statesmen/herbert_henry_asquith/

*Верь, что имеешь это, и в то, что имеешь

*Или найду дорогу, или проложу её сам

*Складывай малое с малым, и получишь большую кучу. (Овидий)

*Нет, весь я не умру (Гораций)

* В оригинале – «Blighty wound». «Blighty» – именно так в простонародье называли Великобританию. Во время Первой мировой войны солдаты молились за ‘Blighty wound’, то есть просили у небесных сил послать им серьезное ранение, для лечения которого необходимо было бы вернуться в Британию. Существует версия, что это слово – искаженный вариант ‘beauty’ (красота). Однако, более вероятно, что оно произошло от слова на языке хинди ‘bilayati’, которое означало «чужеземец», и было заимствовано англичанами во время господства в Индии. Отсюда: https://lingvister

========== Глава 6. Моё сердце охвачено жаром ==========

Недовстреча среди войны и смерти.

Этой ночью нет луны,

Нет надежд его увидеть.

Просыпаюсь вожделея -

Моё сердце охвачено жаром.

– Оно-но Комати*.

Иногда Шерлоку хотелось просто сбежать.

Бывали времена, когда он почти боялся, что окончательно теряет рассудок.

Майкрофт появлялся ещё чаще с просьбами выполнить то одно, то другое поручение. Очень редко он мог отказаться, но всякий раз в таком случае наступали последствия. В последний раз, когда Шерлок сказал «нет», исчезла его драгоценная коробочка с принадлежностями. И появилась только два жутких дня спустя, когда он согласился отправиться в несуразно опасную поездку в Берлин. По счастью, его немецкий был так же безупречен, как и французский. Однако он утомился. В какой-то момент он потребовал от Майкрофта прекратить обращаться с ним как с ребёнком, забирая его любимые игрушки в качестве наказания.

На это Майкрофт лишь усмехнулся.

– Тогда прекрати вести себя как ребёнок, Шерлок. Похоже, ты считаешь мои визиты своего рода капризами. – Его лицо сделалось жёстким. – Но всё это не шутки.

Шерлок сел на узкую походную койку.

– О, да брось, – фыркнул он. – Я прямо вижу, как ты сидишь в своём убежище в Уайтхолле и играешь нашими жизнями, как пешками. И не только ты. Эта война – игра, которую ведут чинуши с обеих сторон. Все остальные – просто пушечное мясо.

Конечно, в итоге он согласился на поездку в Берлин, в основном из-за скуки.

Теперь во время их бесед Шерлок внимательно следил, чтобы его руки были прикрыты.

Невероятно, но Майкрофт с его макиавеллевскими планами был не самым худшим явлением. Гнусные ухаживания Виктора Тревора ужасно досаждали. Этот шут гороховый даже не скрывал, чего хотел. Шерлок и бровью не повёл. Небольшие исследования в этой области, ещё в школе, оказались чудовищно скучными, и у него не было ни нужды, ни желания повторять опыт.

Что Тревора не останавливало.

– Если ты на самом деле не заинтересован, – промурлыкал он накануне, – просто скажи мне. Мы оба знаем, какие последствия будут для меня.

– Мне бы стоило, – пробормотал Шерлок в ответ, пытаясь сосредоточиться на холсте, который он почти закончил. Это был этюд в серых и охристых тонах, изображающий троих молодых парней, свернувшихся в окопе. Он знал, уже когда набросок появился в его блокноте, что двое из них умрут на следующий день.

– Но ты не стал, – ответил Тревор. – И нам обоим хорошо известно, почему. – Он положил ещё один пакетик на стол. – Ты очень дорогая одержимость, Шерлок Холмс.

– Тогда проваливай и прекращай свою нелепую одержимость.

Тревор улыбнулся. Неприятной улыбкой.

– Конечно, я бы мог. Но тогда ты должен лишь прийти и найти меня, не так ли, потому что ты не протянешь без моих маленьких подарков. – Он придвинулся ещё ближе.

Шерлок закрыл глаза и попытался не вдыхать кислый запах немытого тела, исходящий от Тревора. Как же он хотел, чтобы ему хватило мужества просто отпихнуть Тревора, вытолкать его из палатки и из своей жизни.

Но его руки уже тряслись от ломки, и он ничего не мог поделать. Он ненавидел себя.

***

Поэтому иногда ему приходилось сбегать.

Этим вечером ему не удалось найти коляску с мотором, так что пришлось поехать на продовольственной повозке и сидеть в кузове, пока лошади не прискакали на конечную станцию – пункт эвакуации раненых рядом с железнодорожными путями.

Стояла тёмная, пасмурная ночь, так что лагерь освещали фонари. Иногда казалось, что эта война, несмотря на всё изощрённое оружие и химические вещества, велась в девятнадцатом столетии, а никак не в двадцатом веке.

На него никто не обращал внимания, когда он шатался со своим блокнотом и карандашами, делая быстрые, небрежные зарисовки происходящего вокруг. Очевидно, все ожидали прибытия поезда с минуты на минуту: он отвезёт тяжелораненых в ближайший порт, откуда на корабле их отправят в Англию. Их война окончена.

Везунчики.

Конечно, не те бедолаги, которые всё равно умрут.

Шерлок нашёл деревянный табурет в углу и уселся на него, пока рисовал.

Когда он закончил с первыми набросками, то снова окинул взором обстановку. Рядом положили носилки, и он остановился взглядом на лежащем мужчине с закрытыми глазами. Кровавая повязка охватывала часть его груди и плеча. Машинально Шерлок начал рисовать, уже представляя цвета, которые он бы замешал, чтобы воссоздать пыльные русые волосы.