Текст книги "До ее смерти осталось сто дней (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Проходи, – распахнув дверь в свою комнату, произнес Драко. Пэнси неуклюже, на негнущихся ногах переступила порог, дошла до кресла возле окна и тут же рухнула в него. Силы окончательно покинули ее, она обмякла, словно больше была не в состоянии держать спину прямо, и закрыла глаза. Если бы Пэнси то и дело не облизывала сухие потрескавшиеся губы и ресницы ее не дрожали так часто, можно было бы посчитать, что она и вовсе без сознания. Драко склонился над Паркинсон, коснулся тыльной стороной ладони ее лба. Горячий… Неудивительно, после принятия метки у Малфоя несколько дней был жар и никакие зелья не в силах были ему помочь. – Как ты чувствуешь себя? – все же спросил Драко.

– Все болит, – прошептала Пэнси и поморщилась. Каждое слово сейчас давалось ей с трудом.

– Все пройдет. Нужно просто немного потерпеть.

Это было очевидной ложью. Да, спустя какое-то время метка и правда перестанет причинять такие физические страдания, но ощущение обреченности с каждым днем, напротив, будет становиться все сильнее и сильнее. Уж Драко это точно знал…

Но сегодня было не время посвящать Паркинсон во все ужасы жизни Пожирателей. Поэтому Малфой молча налил из графина воду в стакан и заставил Пэнси выпить его до дна. Она попыталась благодарно улыбнуться, но получилась у нее лишь какая-то судорожная гримаса. Ей было слишком больно, да и моральное напряжение последних двух дней давало о себе знать.

– Давай, тебе нужно поспать, – приказал Драко, буквально вытаскивая Пэнси из кресла. Она что-то неразборчиво пробормотала под нос, болезненно всхлипнула, когда Малфой случайно задел ее предплечье. – Прости.

Паркинсон ничего не ответила, и все то время, пока Драко осторожно стягивал с нее мантию, напоминала тряпичную куклу, неспособную и мгновения продержаться прямо. А когда ее наконец-то уложили на кровать, она тут же провалилась то ли в сон, то ли в обморок.

Малфой тяжело вздохнул; это оказался чертовски длинный день. Приняв душ, Драко попытался заснуть: обнял Пэнси, уткнулся носом ей в затылок. Ее волосы были послушные и мягкие, даже сейчас аккуратно рассыпались по подушке, будто их только что расчесали. И пахло от Пэнси чем-то пряным, особым – тяжелым духом слизеринских подземелий, горьким чаем, который она так любила, и душной едкой лавандой. Некстати вспомнилась Грейнджер, с которой – Мерлин, ирония-то какая! – совсем недавно Драко лежал точно так же. У нее был совсем другой запах, ее волосы к утру напоминали птичье гнездо, она толкалась и спала беспокойно, но все же, если бы Малфоя спросили, с кем именно он хотел бы провести эту ночь… Драко не стал доводить мысль до конца. Когда-то он обещал Пэнси, что хотя бы находясь с ней в одной постели не будет думать ни о ком другом. В конце концов, она, как его будущая жена, имела право на такую просьбу. И, конечно, не заслуживала сравнения с грязнокровной гриффиндорской девчонкой…

***

Драко проснулся от ощущения чужих рук на его теле. На одно мимолетное мгновение ему подумалось, что это может быть Грейнджер, но уже через секунду он осознал, насколько бредова эта мысль. Конечно, это была Пэнси; ее все еще горячие руки легко поглаживали его грудь и живот.

– Я знаю, что ты не спишь, – прошептала Паркинсон, целуя Малфоя в уголок рта.

– Уже нет. Поспишь тут, когда тебя так… провоцируют.

Пэнси тихо засмеялась, ее небольшая ладонь наконец-то накрыла полувозбужденный член Драко.

– Это просто маленькая благодарность за твою помощь, – выдохнула она ему в губы и наконец-то поцеловала.

Поцелуй получился ленивым, тягучим. Пэнси, вероятно, еще не окончательно пришла в себя, но раз у нее хватало энергии для этого, то почему Малфой должен был отказываться? За последние месяцы он успел соскучиться: и по женскому телу в целом и по Пэнси в частности.

Уже позже, когда Паркинсон небрежно вытерла перепачканую спермой ладонь о простынь и, положив голову Драко на грудь, вновь задремала, он позволил себе признаться. Признаться в том, что на месте Пэнси ему бы хотелось видеть Грейнджер – грязнокровную, неопытную, неловкую. Малфой осознавал, что сошел с ума, помешался. И никакая сила воли не помогала избавиться от этой мании.

Пэнси пошевелилась, уткнулась носом ему в плечо. На ее руке чернела метка, кожа вокруг была покрасневшая и воспаленная. Драко всегда считал, что их с Пэнси союз будет очень неплохим – в чем-то они все же были схожи. Оба не ревнивые, ценящие свободу, не стремящиеся лезть друг другу в душу. А еще у них были одинаковые взгляды на служение Волдеморту. Они редко обсуждали это – даже наедине разговаривать на подобные темы было слишком рискованно, но все же знали, что для них судьба Пожирателей – вынужденное обязательство, своеобразная расплата за чистокровность. Пэнси принимала его таким, какой он есть. И никогда не пыталась увидеть в нем кого-то другого, не выискивала в нем слабые, уязвимые стороны. Она никогда не раздражала его, не вызывала желания причинить ей боль, но и интереса к ней Драко не испытывал. Уж слишком она была привычна, ее действия можно было предугадать на десяток шагов вперед. Не то, что Грейнджер…

Малфой недовольно поморщился. Кажется, чем дольше он не видел Гермиону, тем больше думал о ней.

Комментарий к Часть 26

Глава переходная, соответственно совсем маленькая.

Спасибо всем за терпение!

========== Часть 27 ==========

Гермиона не знала, уехала Паркинсон или нет. Наверное, да, потому что и вчера, и сегодня домовой эльф сообщал, что “мистер Малфой приглашает мисс Грейнджер в столовую”. Вряд ли бы они посадили ее за один стол со своей чистокровной гостьей. Зачем отказываться от установившихся традиций? Грейнджер давно привыкла, что к ней здесь относятся, словно к страшной тайне, уродцу, которого стоит скрывать от остальных. Хотя вначале ее же это не волновало… Это все чертов притворщик Драко, который в какой-то момент стал казаться нормальным, человечным что ли… Вот Гермиона и взрастила какие-то глупые иллюзии, которые с оглушительным звоном разбились тем поздним вечером, когда Малфой так ужасно поступил с ней. Она зареклась выискивать хорошие качества в Драко и полутона в этой войне. Драко Малфой был сволочью и врагом, Гермиона Грейнджер была предана Ордену и безоговорочно верила директору Дамблдору – точка! Вот так было правильно. Такого курса стоило придерживаться оставшееся до Рождества время.

И вчера, и сегодня Гермиона проигнорировала приглашение разделить трапезу с Малфоями. Люциус мог возмущаться сколько угодно из-за ее неповиновения, но Гермиона имела право самой решать, где, когда и сколько ей есть. Она же значилась “почетной гостьей” в Малфой-Мэноре, не так ли? Вот и пришла пора воспользоваться своим положением – пусть даже в таком пустяке.

Уже несколько дней Гермиона чувствовала тяжелую апатию. Она не выходила из комнаты, не открывала письмо с заданиями из Хогвартса, почти не притрагивалась к еде, которую ей все же с запозданием приносили эльфы. От Гарри и Рона вчера пришли письма, но и друзья тоже ограничились общими, ничего не значащими фразами. Их можно было понять – они не хотели волновать Гермиону, зная, что ей и так несладко приходится, но все же, перечитывая их послания вновь и вновь, до дрожи хотелось обнаружить хоть что-то значимое. Какую-то зацепку, которая подарила бы хоть толику энергии, позволила собраться с силами и вновь поверить, что она нужна, что Гермиону все еще считают важным членом их Золотого Трио. Когда такой зацепки обнаружено не было, она просто смяла письма и не стала пока отвечать. В таком ее душевном состоянии каждая строчка была бы пронизана болью и обидой. И кому от этого стало бы лучше? Вот-вот, никому… Гермионе просто нужно было время.

Грейнджер читала достаточно маггловских книг по психологии, чтобы поставить себе диагноз. Ее состояние уж слишком напоминало депрессию, но какой-либо возможности вырваться из заколдованного круга, сменить обстановку не было. Оставалось надеяться, что к Рождеству она окончательно не сойдет с ума.

Иногда Гермиона вспоминала те мгновения, когда Малфой был нормальным или даже дружелюбным. Ведь тогда Грейнджер – не стоило скрывать – даже испытывала удовольствие от его общества. Мерлин, она позволяла Малфою целовать себя и, если быть до конца честной, испытывала постыдное, робкое, но все же явное желание. Наверное, необходимо было поблагодарить Драко: в конце концов, своим поступком он разбил розовые очки, позволил вернуться в пугающую реальность из мира странных, нелепых фантазий.

Теперь, после визита Паркинсон, Малфой уже не ошивался возле ее комнаты, что лучше всего иллюстрировало подлинные причины его поступков. Еще в Хогвартсе до ушей Гермионы долетали слухи о похождениях “Слизеринского принца”. Конечно, здесь, будучи тоже невольным заложником обстоятельств, он на время забыл о происхождении Гермионы. А как только рядом оказалась его чистокровная подружка – сразу вспомнил. Вот и все – никакого глубинного смысла.

В дверь постучали, отрывая Грейнджер от тягостных мыслей. Она приподнялась на локтях, раздумывая, стоит ли отвечать или же притвориться спящей. С одной стороны она не чувствовала в себе стойкости выдержать неприятный разговор с кем-либо из Малфоев. С другой – откладывать было не в правилах Гермионы; рано или поздно нежеланная беседа все равно состоится, зная упрямство членов этой семьи. Пока Грейнджер раздумывала над возможными последствиями этих вариантов, в дверь постучали вновь – в этот раз настойчиво и нетерпеливо. Стало ясно, что это Драко; ни Люциус, ни тем более Нарцисса не позволили бы себе такой наглости, даже если бы на Малфой-Мэнор напали дементоры. Сыну определенно стоило поучиться у родителей.

– Кто там? – в конце концов, крикнула Гермиона.

– Рон Уизли, кто же еще? – раздраженно прорычал из коридора Малфой. – Грейнджер, что за глупые вопросы? Открывай или я открою сам!

– Я отдыхаю, Малфой.

– Я не займу много твоего драгоценного времени!

Раздражение в голосе Драко было настолько отчетливым, что Гермиона с какой-то злой досадой поняла, что боится. Боится, что он вновь позволит себе те жестокие унизительные вольности. Боится, что не справится с ним, не сможет отстоять свои права и достоинство.

Грейнджер тяжело вздохнула, пытаясь унять заполошенное сердцебиение. Потом резким движением откинула одеяло, схватила с прикроватной тумбочки волшебную палочку, отдернула простую хлопчатобумажную футболку на животе – еще не хватало, чтобы она, Гермиона Грейнджер, гриффиндорка, спасовала перед слизеринцем.

– У тебя две минуты, – широко распахнув дверь, произнесла Гермиона. Голос был на удивление решительным и твердым. Малфой оценил; у него явственно проступили желваки, он сжал тонкие губы в узкую линию и недоуменно приподнял светлую бровь.

– С каких это пор ты ставишь условия в моем доме, Грейнджер?

– О каких условиях речь, Малфой? Я просто ставлю тебя в известность, что через две минуты не смогу уделить тебе внимание.

– А-а-а, ты уходишь куда-то? – с издевкой протянул Драко.

– Так, все, я не собираюсь выслушивать твое ребячество! – раздраженно воскликнула Гермиона, пытаясь захлопнуть дверь. Малфой оказался проворнее – просунул ногу, вынуждая Грейнджер отступить. Запереться бы самым сложным заклятием, чтобы Малфоям пришлось попотеть в попытке попасть в спальню! Но использовать магию в этом доме без острой необходимости Гермиона справедливо опасалась…

Да и поздно уже было что-то предпринимать. От двери пришлось отойти, и Малфой тут же воспользовался временным замешательством Грейнджер – переступил порог, захлопывая дверь за своей спиной.

Сделал несколько широких шагов, стремительно сокращая между ними расстояние, обхватил Гермиону за запястье, дернул на себя, игнорируя ее яростный и немного испуганный взгляд.

– Это что у тебя за привычка такая, захлопывать дверь у меня перед носом в моем собственном доме, Грейнджер? – прошипел он, поднося руку Гермионы почти к своему лицу. На запястье часто-часто бился пульс, на светлой коже проступили ярко-красные пятна – следы от его пальцев.

– Эта привычка всего лишь следствие твоей привычки врываться ко мне в любое время суток.

Многие другие девушки – почти все, наверное, – которых знал Драко, уже явно проявили бы страх. Но Грейнджер держалась молодцом: только настороженный взгляд выдавал ее волнение да учащенный пульс. И пока Драко с наслаждением всматривался в ее лицо, отмечая раскрасневшиеся щеки и поджатые губы, Гермиона неуловимым молниеносным движением подняла вторую руку с волшебной палочкой, утыкая ее Малфою в горло. Ох, за те несколько секунд, в течении которых с лица Драко слетел весь аристократический лоск, а зачастую прищуренные презрительно глаза удивленно расширились, Грейнджер многое готова была отдать! Стоило отдать Малфою должное – он быстро взял себя в руки. Видимо, общение с Пожирателями не прошло даром.

– Ничего себе! Может, из тебя в итоге что-то получится, Грейнджер. Ты по крайней мере научилась держать палочку при себе.

– У меня был хороший учитель, Малфой, – произнесла Гермиона, надавливая еще сильнее. Была бы возможность, она бы проткнула Малфою кожу и наверняка испытала бы удовольствие, наблюдая за стекающими крупными каплями крови. Красной крови, точно такой же, как и у Гермионы, несмотря на свою хваленую чистоту. Нечасто в своей жизни она испытывала такую всепоглощающую ярость, но сейчас накатило; Грейнджер больше не чувствовала ни страха, ни боли в руке, которую все еще крепко держал Драко.

– Ты про меня? Лестно, ничего не скажешь, – хмыкнул Малфой. – Ладно, ты застала меня врасплох, но что дальше, Грейнджер? Испробуешь на мне Круцио? Или будем стоять так и дальше?

– Просто отпусти меня, Малфой, и уйди. Две минуты давно прошли, у меня совершенно нет желания слушать тебя. Да и тебе сказать нечего, будь честен. Просто Паркинсон уехала, стало скучно, не так ли? – поджав губы, прошипела Гермиона.

– Я не уйду, – проигнорировав вопрос, заявил Драко. На самом деле Грейнджер была права, но лишь отчасти: после отъезда Пэнси он как-то особенно остро осознал, насколько неистово ему хочется увидеть Грейнджер. Как же Драко презирал себя за это желание! Ведь так стремился напугать ее, разрушить то хрупкое доверие, которое зародилось у этой глупой девчонки, по отношению к нему, а сам… – Грейнджер, разве тебя не гнетет одиночество? Сомневаюсь, что Поттер или Уизли пишут тебе длинные письма. Они хотя бы рассказывают тебе о родителях? Помнят, где ты оказалась отрезанной от мира? Они делают хоть что-то, чтобы узнать, почему ты оказалась пленницей? Или они заняты, а, Грейнджер? Поттер спасает мир, Уизли… Чем он занят, Гермиона?

– Заткнись! – прошептала Грейнджер. Мерлин, как ей хотелось сейчас закрыть уши, не слышать слов, которые так больно и метко били в цель, но для этого нужно было опустить палочку. И даже тогда она бы осталась пленницей Драко – ее запястье все также было в стальной хватке его пальцев.

– Пэнси рассказывала мне, что за Уизли постоянно таскается Лаванда Браун. А он и не против, поверь. Я его понимаю: Браун красивая, с ней легко, целуется она, наверное, хорошо… – издевательски протянул Драко. Пульс Грейнджер под его пальцами бился так отчаянно, что на мгновение стало противно. Дурочка… Неужто и правда она так любила этого нелепого Уизли?

– Прекрати! – тем временем крикнула Гермиона. Волшебная палочка в ее руке дрогнула, на коже Малфоя проступил ярко-розовый след. – Прекрати, иначе я…

– Что? – перебил ее Драко. – Проклянешь меня? Нет, ты этого не сделаешь. А знаешь почему? Потому что иначе ты останешься совсем одна. Потому что это я вытаскиваю тебя из передряг, потому что это я вижу твои слезы и твою боль.

Гермиона тяжело сглотнула, переводя взгляд на окно. На улице было ветрено, деревья клонились из стороны в сторону, словно исполняя какой-то неуклюжий танец. Холодно, наверное… Так же, как было сейчас у Гермионы внутри, будто кровь застыла в жилах.

– Ты болен, Малфой, – в конце концов, произнесла Грейнджер. – Сначала ты делаешь все, чтобы я боялась тебя, избегала, а теперь стоишь в моей комнате и говоришь, что ты – единственный, кто у меня есть, да? Или ты страдаешь раздвоением личности, или просто издеваешься. Но, смею тебя заверить, тебя у меня нет. И, слава Мерлину, никогда не будет. Я бы не знала, что делать с таким богатством, – нервный смешок сорвался с губ Гермионы. Она стиснула зубы и опустила волшебную палочку. Усталость накатила так резко… Не осталось сил ни на войну, ни даже на короткую битву. – Все, ты победил. Делай, что хочешь: оставайся здесь, уходи, говори или молчи, но только отпусти. Отпусти меня, пожалуйста…

Драко выиграл. Сделал больно. Доказал превосходство. Мерлин, да девчонка перед ним была сломлена! Можно было праздновать, ликовать! Ведь он и правда пришел сюда, чтобы развеять скуку, чтобы вывести Грейнджер на эмоции…

Драко почти разжал пальцы. Почти… Но за мгновение до того, как Гермиона отдернула руку, он притянул ее к себе. Сжал, напряженную и дрожащую, в крепких объятиях, срывая всхлип с ее пересохших губ. Она что-то бормотала – тихо и нервно – ему в плечо. Он не слышал, – не слушал – гладил худую спину с выступающими позвонками и осознавал, что пропал.

– Тихо, Грейнджер, тихо, – зашептал он, касаясь губами ее виска. – Да, я определенно болен. Что ты сделала со мной?

– Я просто пыталась понять тебя, Малфой. Просто верила в тебя, – глухо пробормотала Грейнджер, обмякая в его объятиях.

Пускай… Там, в другом мире, они обязательно поправятся, заполнят пустоту внутри с помощью других – подходящих – людей, окунутся в череду каждодневных забот. Там, за стенами Мэнора, эта зависимость выветрится из крови, там время уже не будет длиться от встречи до встречи. Там они не будут одиноки и уязвимы. Там… А пока пускай.

За окном падал первый снег.

========== Часть 28.1 ==========

Комментарий к Часть 28.1

Первая часть главы. Вычитано слабо, прошу прощения.

“Рон, что у тебя с Лавандой Браун?”

Гермиона прикусила губу и решительно зачеркнула фразу.

“Рон, ты ничего не хочешь мне рассказать?”

Слишком тонкий намек, вряд ли он догадается.

“Рон, тебя тяготят наши отношения? Я буду рада подарить тебе свободу…”

Грейнджер стиснула зубы и, направив на письмо волшебную палочку, испепелила и эту версию. Третью, между прочим! Все это не то! Рон наверняка спросит, откуда она знает такие подробности его досуга в Хогвартсе, и что ему отвечать? Признаться, что пташку, которая принесла на хвосте эту новость, зовут Драко Малфой? Но ведь тогда Рон будет вправе спросить, с каких пор Гермиона обсуждает их личную жизнь с Малфоем. И что сказать? Признаться, что она сама не лучше, а может и хуже, рассказать об их с Драко странных отношениях? Но ведь у нее-то хотя бы повод был! Это она была одинока. Это она была заперта в доме врага. Она, Гермиона, а не Рон!

Грейнджер раздраженно отодвинула стул от стола, решив, что напишет это проклятое письмо позже. Она подошла к окну, опустилась на излюбленное место на подоконнике, прижалась разгоряченным лбом к холодному стеклу. Мэнор тонул в снегу; он сыпал непрерывно уже третьи сутки, превращая маячащий вдалеке “парк” во вполне себе симпатичную иллюстрацию из детской книжки. До Рождества оставалось меньше месяца… Гермиона обняла себя за плечи, прижала колени к груди – в последнее время ее часто беспричинно бросало в дрожь. Это не был холод, скорее неприятное предчувствие, ощущение надвигающейся беды. Грейнджер ненавидела себя за эту слабость: ведь раньше, во многих тяжелых ситуациях, ей удавалось сохранять хладнокровие, не опускаться к банальному суеверию. Что же случилось сейчас? Неужто эти несколько месяцев настолько сломали ее? Или дело в этом месте – одновременно и в таком величественном, и в пугающе мрачном? Или же причина крылась глубже, в стенах Хогвартса, где таился тот секрет, который и привел Гермиону сюда? Вопросы накапливались, будто снежный ком, но Грейнджер негде было получить ответы. Неудивительно, что в таком положении она постоянно находилась на грани нервного истощения.

В дверь постучали. Гермионе не нужно было спрашивать, чтобы понять, кто являлся ее визитером. Драко… Их отношения вновь изменились – этакие эмоциональные качели – то вверх, почти к дружбе и уважению, то вниз – к ненависти и испепеляющей злости. От таких перемен – неожиданных, необоснованных – Гермиона ужасно уставала, но в глубине души признавалась себе, что готова терпеть дурной характер Малфоя за те редкие минуты, когда он был другим – то ли настоящим, то ли наибольшим в мире лжецом.

– Входи, – крикнула Гермиона. Драко молча переступил порог, внимательным взглядом окинул комнату, выхватывая беспорядок на письменном столе. Гермиона вновь отвернулась к окну, кляня себя на чем свет стоит за то, что не убрала пергамент и чернила. Малфой, наверное, догадался, кому она пыталась написать, и теперь у него был очередной повод для сарказма, ранящего Грейнджер так глубоко.

Гермиона слышала его шаги. Один, второй, третий, четвертый…

– Подвигайся, – потребовал Драко, опускаясь напротив. Гермиона еще теснее прижала колени к груди, чтобы не касаться ненароком Малфоя. Но тот, кажется, даже не заметил ее неловкости. Он взглянул в окно, и на миг Гермионе показалось, что в его глазах мелькнула тоска – настолько мучительная и глубокая, что Драко просто-напросто не успел спрятать ее за очередной маской. Кто знает, что видел он сейчас, смотря на такой знакомый пейзаж… Гермиона никогда бы не решилась спросить. Какое-то время они так и сидели в абсолютной тишине, думая каждый о своем. Вскоре Гермиона и вовсе перестала замечать присутствие Драко. Стоило признать, что в его обществе бывало уютно и спокойно тогда, когда он сам это допускал.

– Что ты будешь делать дальше? – неожиданно поинтересовался Малфой.

– О чем ты? – спокойно уточнила Грейнджер. Она не любила такие разговоры: уж слишком разные у них с Драко были представления о будущем, о целях, к которым стоит стремиться. Не хотелось сейчас наткнуться на очередную насмешку – только не теперь, когда они вновь заключили молчаливое перемирие, в очередной раз признав, что на данном жизненном этапе нуждаются друг в друге. Неужто Малфой вновь решил напомнить, каков он на самом деле?

– О твоих планах, – прямо встречая взгляд Гермионы, ответил Драко. – После того, как ты вернешься в Хогвартс.

– Если я вернусь, конечно, – хмыкнула Грейнджер.

– Да, если вернешься, – согласно кивнул Малфой. За то, что он никогда не давал ложных надежд, ему определенно можно было сказать “спасибо”.

– Буду учиться, – пожав плечами, ответила все же Гермиона. – Помогать Гарри…

– Ты действительно веришь, что Поттер победит, Грейнджер? – презрительно скривив тонкие губы, поинтересовался Драко.

– Верю, – твердо ответила Гермиона. Хотя бы в этом она не позволяла себе сомневаться. Если бы и эта вера пошатнулась, то у нее и вовсе не осталось бы почвы под ногами. – Правда на его стороне.

– Думаешь, всегда побеждает правда? – грустно улыбнулся Драко. – Ты, Грейнджер, сказок перечитала.

– Только не говори Малфой, что ты желаешь победы… – Грейнджер замялась; в этом доме произносить имя Волдеморта было особенно страшно. – ЕМУ… Я не поверю. Всю жизнь служить ему, бояться взглянуть не так или сказать что-нибудь неправильное. Такой судьбы ты себе желаешь?

– Только давай без нотаций, Грейнджер, хорошо? Ты же понимаешь, что выбор есть у тебя, но не у меня. О желаниях тут речи не идет, – отмахнулся Драко и вновь надолго замолчал. Как же с ним было сложно! То с откровенным и наглым, то со злым и вспыльчивым, то с таким вот грустным и растерянным! Но в такие моменты он был живой. И Гермиона любила в нем эту жизнь, эти эмоции, которые скрывались за маской ледяного принца.

– Я думаю, что у тебя тоже есть выбор, Драко, – тихо произнесла Гермиона и, словно испугавшись собственных слов, встрепенулась, нервно пригладила волосы. Потом неловко поднялась, вновь села за письменный стол, положила перед собой чистый пергамент…

“Здравствуй, Рон.

Очень рада была получить твое письмо. Тоже скучаю, но мысль о том, что до Рождества осталось совсем немного, греет меня.

В Мэноре все на удивление спокойно и тебе не стоит волноваться. Если бы мне хотели причинить вред, то сделали это раньше, не так ли? Уверена, что профессор Дамблдор прав. Как всегда. Он бы никогда не отправил меня в Мэнор, если бы не был уверен, что его решение будет мне во благо. Просто забудь об этом, ладно? Рано или поздно все тайное в любом случае станет явным.

Береги себя, Рон. Безмерно скучаю и люблю.

Гермиона Грейнджер”

Подуть на чернила, сложить письмо вдвое, вложить его в конверт – все это под пристальным взглядом Малфоя. Гермиона чувствовала, что ему любопытно, но он не спросил. Если бы спросил, она бы ответила, что выбор есть всегда, просто иногда каждый сознательно принимает неверные решения. И что она не винит его за его неправильный выбор.

– Малфой, я на улицу хочу. Составь мне компанию, – расправив плечи, попросила Грейнджер. Знала – он не откажет.

– Одевайся. На улице жутко холодно, – бесстрастно отозвался Драко. – Я жду тебя внизу.

Он не отказал.

***

Ночью Гермиона долго не могла уснуть. Там, на улице, Малфой поцеловал ее. И пускай это было не впервые, но никогда прежде он не делал этого настолько… естественно. Будто имел право, будто поцелуй – самое обыденное, что есть в их отношениях, будто он позволяет себе подобное десятки раз на дню. И никогда прежде Гермиона не отвечала так на его поцелуй – никогда не открывала призывно губ, никогда не ласкала в ответ, никогда не прижималась к его телу настолько тесно – никогда прежде до этого снежного дня, когда целоваться под серым, тяжелым небом казалось единственно верным. У Малфоя были холодные губы и холодные руки. И глаза у него были холодные, – тревожные и грустные – но в тот момент Гермионе было жарко. Хорошо. Правильно. Это был еще один ее сознательный неверный выбор.

Она не была глупа. Знала, что эта дорожка не приведет ее к добру. Но ведь эту дорогу выбрала не она! Ее толкнули на этот путь! И пусть теперь не винят ее, что она выживает так, как умеет…

Гермиона, кажется, задремала. Потом как-то резко проснулась, словно вынырнула из-под темной воды. Она и сама не знала, что ее встревожило – в доме было тихо, только размеренно тикали старинные часы на стене. Гермиона попыталась заснуть вновь – повернулась на бок, натянула одеяло повыше – и не смогла. Какая-то смутная тревога не давала покоя. Такое случалось и раньше; Малфой-Мэнор, будто организм, жил собственной жизнью, его стены пропитывались злом, которое можно было почувствовать горечью на языке и нервной дрожью по позвоночнику. Обычно Грейнджер ощущала себя так волнительно в те ночи, когда Малфой велел ей не покидать спальни: она ворочалась и вздрагивала от любого шороха. Но сегодня он не говорил ничего, хотя они долго находились на улице и возможностей у Драко было более, чем достаточно.

Гермиона зацепилась за эту мысль, словно утопающий за соломинку. Меньше всего ей сейчас хотелось принимать решение: либо поступить по совести и убедиться, что в доме действительно все хорошо, либо руководствоваться соображениями безопасности и остаться в комнате. Как же Гермиона ненавидела себя за эти сомнения! Неужто она настолько изменилась? Когда только успела? Как позволила себе такую постыдную слабость?

В этих сомнениях прошло еще несколько минут, а потом в коридоре послышались шаги. Это мог быть только Драко: эльфы никогда не шумели, а комната Люциуса и Нарциссы находилась в другом конце коридора и вряд ли кто-то из них бродил здесь в такое время. Да и шаги… Грейнджер научилась отличать шаги Малфоя и была уверена – это он.

Теперь-то пытаться уснуть было точно бесполезно – острое любопытство и фантомное, еще не оформившееся до конца, волнение не позволяли. Гермиона резко отбросила одеяло, схватила с тумбочки волшебную палочку, – это правило она усвоила на всю жизнь! – и, стараясь двигаться бесшумно, выскользнула в коридор.

Драко уже не было видно. Вряд ли он обрадуется, если заметит слежку. Возможно, даже разозлится, и хрупкий мир, установившийся между ними, вновь разрушится. Но уже поздно было сожалеть; Гермиона осторожно спустилась по лестнице, не решаясь зажечь свет и опасаясь упасть и свернуть себе шею. Погибла, следя за Драко Малфоем – можно ли было придумать более нелепую смерть? В холле Гермиона остановилась, прислушалась: в доме было темно и тихо. С чего она вообще взяла, что происходит что-то из ряда вон выходящее? Может, Драко спустился взять стакан воды или книгу из библиотеки. Если Грейнджер страдала в эту ночь бессонницей, то почему она не могла мучить и Малфоя?

Часы отсчитывали секунды. Тик-так, тик-так, тик-так… Гермиона досчитала до шестидесяти – ровно минута. Эти звуки успокаивали ее, убаюкивали; как-то внезапно накатила усталость. Она решила вернуться – не звать же Малфоя посреди ночи! Но стоило ступить на первую ступеньку, как раздался звук – будто уронили что-то тяжелое. Грейнджер замерла, прислушалась: шум повторился в одной из комнат дальше по коридору. Если бы не Малфой – этот чертов ублюдок! – Гермиона подумала бы прежде, чем броситься на звук. Но она должна была убедиться, что все хорошо – и плевать ей было сейчас на странные мотивы этой потребности!

Гермиона распахнула дверь в одну из гостиных, пытаясь разобрать хоть что-то в темноте. Все, кажется, было спокойно… Грейнджер сделала несколько шагов – может, если раздвинуть шторы, то станет хоть немного светлее. Хотя вряд ли, небо все еще было затянуто тяжелыми снежными облаками.

До окна она так и не дошла. Споткнулась обо что-то, едва не упала. Переведя дыхание, Гермиона опустила взгляд: какой-то непонятный силуэт чернел на светлом полу. Грейнджер склонилась ниже, осторожно коснулась непонятного предмета и едва сдержала готовый сорваться с губ крик. Под пальцами оказались волосы – спутанные и влажные. Грейнджер готова была поспорить, что сейчас кончики ее пальцев в крови. Нужно было что-то делать! Даже если это Нарцисса – а кто еще это мог быть? – стоило помочь ей. Нарцисса, конечно, вызывала неприязнь, но не острую и обоснованную, как Люциус. Нарцисса Малфой была темной лошадкой. Да, она была во вражеском лагере, но даже это не являлось достаточной причиной, чтобы Гермиона по-настоящему возненавидела ее и оставила умирать. Она была матерью Драко и, стоило честно признать, это тоже играло немаловажную роль.

Гермиона тихо прошептала “люмос”, освещая лицо женщины. Женщины, которая не была Нарциссой. Темноволосая, молодая – она дышала спокойно и размеренно. Если бы не кровь на ее лице, Гермиона бы решила, что девушка просто спит.