Текст книги "До ее смерти осталось сто дней (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Как скажешь, отец, – ровно произнес Драко. Медленно встал, тихо вышел, осторожно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь, окинул безразличным взглядом холл, останавливаясь на алых розах в вазе. За цветами все еще ухаживала Нарцисса, упорно расставляя букеты по всему дому, как будто эти маленькие традиции, которые она из мирного времени перенесла в войну, могут хоть немного облегчить существование. Все эти мелочи – жалкие подделки счастливой стабильной жизни. Ни цветы, ни обеды в определенное время, ни привычные чаепития по пятницам не смогут заставить Драко забыть, что сейчас война. И что жертвами в этой войне слишком часто становятся те, кто больше других заслуживал жить долго, полноценно и счастливо. Именно таким человеком была заучка Грейнджер. Она заслуживала. Она, черт возьми, хотела жить! И Драко ведь ей обещал… Впрочем, что стоит слово Малфоев? Пустышка, всего лишь звуки, от которых через секунду даже эха не останется… Ей просто, наверное, не стоило ему верить.

***

Письмо Гермионы Грейнджер пришло не вовремя. Хотя Альбус Дамблдор свыкся с тем, что эта девочка очень многое делает не тогда и не так, как необходимо. Идеалистка до мозга костей, она то ли в силу своего юного возраста, то ли из-за какой-то патологической веры в высшее добро и вселенскую справедливость не хотела, а, быть может, просто не была способна понять, что далеко не все в мире – особенно в магическом мире! – подвластно желаниям и благим намерениям! Иногда из двух зол приходится выбирать меньшее, жертвовать сотнями, чтобы спасти тысячи, отдавать на заклание невинных агнцев, чтобы этой кровью оправдать существование серой массы большинства. И убедить ее тоже не удавалось – упрямая, несгибаемая, она видела только черное и белое, не замечала полутонов.

Письмо, правда, в этот раз было не совсем обычным. Тревожное. Конечно, и раньше ее послания были в разной степени пронизаны волнением и опасением, но так явственно это чувствовалось впервые. Гермиона Грейнджер нервничала, об этом свидетельствовали и немного скачущие буквы обычно аккуратного почерка, и смятая бумага, будто письмо не единожды перечитывали, прежде чем отправить. Альбус наконец-то отложил его, задумчиво поглаживая длинную седую бороду. Усталость, накопившаяся за долгие годы – еще со времен смерти Лили и Джеймса Поттеров – тяжким бременем лежала на плечах Дамблдора. Усталость, а еще вина. Слишком много сейчас ему приходилось лгать для того, чтобы тогда, когда будет необходимо, именно Гарри одержал победу. Слишком уж была высока цена поражения для всего магического мира. А значит, нужно было до конца делать все возможное, чтобы исход войны был благополучен. Даже если придется пожертвовать чьими-то жизнями.

Профессор Дамблдор вздохнул, медленно надел очки и, взяв пергамент и чернила, принялся за написание ответа для Гермионы Грейнджер.

***

– Малфой, ты хочешь что-то сказать? – не сдержав тяжелого вздоха, поинтересовалась Гермиона. За окном стремительно сгущались сумерки, стоило бы зажечь свечи, но в глубоком кресле было так уютно и спокойно, так не хотелось разрушать эту хрупкую иллюзию защищенности, что Грейнджер не решалась пошевелиться, хотя различать мелкие буквы в учебнике становилось все сложнее. Но не это ее раздражало. Малфой. Он пялился. Вот уже несколько часов, как он пришел сюда: молча сел напротив, открыл толстый фолиант (первый попавшийся, конечно), но так ни разу и не перевернул страницу. Сначала он еще делал вид, что читает, но сейчас смотрел на Гермиону неотрывно, и это, Мерлин его побери, нервировало!

– С чего ты взяла? – хмыкнул Драко, захлопывая книгу. Ну, и на том спасибо, этот фарс с “чтением” ужасно действовал на нервы.

– Потому что ты смотришь, – Гермиона выразительно приподняла брови и поджала губы. Рон когда-то сказал, что так она невероятно напоминает профессора Макгонагалл. Вряд ли это был комплимент, но Грейнджер запомнила и с тех пор часто использовала этот взгляд, чтобы осадить товарищей или припугнуть младшекурсников. Впрочем, Малфой только ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что такие фокусы с ним не пройдут. Наверное, теперь, когда он принял метку и часто видел Волдеморта, одного грозного выражения лица было недостаточно, чтобы напомнить ему о необходимости придерживаться элементарных правил приличия.

– А может, мне нравится на тебя смотреть, – пожав плечами, равнодушно бросил Драко. Гермиона ощутила, как горячо становится щекам: она наверняка покраснела и теперь была только рада, что в библиотеке уже почти темно. Конечно, Малфой врал. Он мог хотеть ее, но она ему не нравилась. Это было странно, конечно, для нормальных людей, но кто сказал, что Драко Малфой нормальный? Он был сплошным противоречием – то холодным и отстраненным, то теплым и почти понятным. – Особенно ночью. Когда ты спишь рядом со мной.

– Прекрати! Я пойду к себе, – сердито пробормотала Гермиона, выбираясь из мягкого уюта кресла. Ей всегда казалось, что у них с Малфоем негласный договор – не возвращаться в разговорах к тем странным моментам, когда они нарушали границы допустимого. Сейчас он нарушал это правило, и ничего хорошего из этого не выйдет, Грейнджер чувствовала.

– Я смущаю тебя? – вопрос догнал у двери. Колкий, злой, словно требование признаться, что она слабее, что она уступила и проиграла в их личной войне.

– Ты меня раздражаешь. И я еще раз спрашиваю: ты хочешь что-то сказать?

– Сказать? Грейнджер, у нас не очень получается разговаривать. Тебе не кажется? Это всегда заканчивается плачевно. Ты не умеешь слушать, – Драко поднялся, шаг за шагом приближаясь к ней. Гермионе приходилось прикладывать титаническое усилие воли, чтобы не обернуться. Она вся обратилась в слух, улавливая малейший звук за спиной и, стиснув зубы, так и стояла перед закрытой дверью. Уйти сейчас, в разгар этого бессмысленного разговора – признать поражение.

– Впрочем, как и ты, Малфой, – справедливо заметила Гермиона. Драко стоял за спиной, не прикасаясь, но дыхание все равно перехватило – уже привычно, но от этого не менее стыдно. – Если ты не хочешь говорить, то я пойду.

– Иди, – безразлично разрешил Малфой, – я тебя не держу, если ты не заметила.

Гермиона положила ладонь на дверную ручку, с раздражением замечая, как мелко дрожат пальцы. Опустила ее вниз, осторожно потянула дверь на себя… Открыть, правда так и не успела: Драко порывисто подался вперед, упираясь руками по бокам от головы Гермионы, захлопывая приоткрытую дверь. Тяжело задышал ей в макушку, обжигая горячим дыханием.

– Что ты…

– Тшш, не уходи, Грейндже-е-ер, не уходи сейчас. Побудь со мной, пожалуйста, – и в этом “пожалуйста” было столько мольбы – горькой, отчаянной, такой несвойственной Слизеринскому принцу, такой чужеродной из его уст. Гермиона вздрогнула, судорожно втянула носом воздух и развернулась на носках, пытливо всматриваясь в выражение лица Малфоя, пытаясь в уже почти кромешной темноте, чернильной тушью заполнившей библиотеку, различить хоть что-нибудь, кроме болезненного лихорадочного блеска глаз.

– Что случилось? Расскажи мне, Драко. Что? – Гермиона не узнала свой голос – никогда он еще не был переполнен такой обреченностью. Она видела Малфоя разным за эти долгие недели, но, Мерлин свидетель, никогда еще не было в его словах, глазах, позе – во всем! – столько полынной едкой горечи.

– Ты боишься умереть, Грейнджер? – вместо ответа пробормотал Драко. Склонился еще ниже, зарываясь носом в непослушные каштановые пряди Гермионы, вжался холодными губами в висок, пытаясь поймать заполошенное биение пульса под тонкой кожей.

– Все умирают. Это нормально.

– Не все умирают в шестнадцать. Это НЕ нормально, – с нажимом произнес Драко.

– У тебя что-то случилось, да? Малфой, поговори со мной. Ты ведь хотел… – Гермиона медленно подняла руку, осторожно положила на его плечо. Она ждала, что Драко сбросит ладонь, отойдет, оскорбит, – в конце концов, это он всегда первый прикасался к ней. Она – никогда. Но Малфой не шевелился, так и стоял, склонив голову, будто не в силах больше держать осанку, выносить груз неразрешенных проблем. И Гермиона решилась: встала на носочки, прижимаясь тесно-тесно, и обняла его. Крепко, комкая дорогую ткань рубашки на спине, позволяя ему тоже обнять в ответ – до боли, до хруста в ребрах и невозможности сделать вдох. Пускай! Ему это сейчас было нужно, Гермиона знала. – Все будет хорошо, Драко. Вот увидишь, мы все переживем.

Грейнджер лгала. Говорила то, во что не верила. Просто наполняла тяжелую тишину собственным голосом в надежде, что хотя бы Малфою это поможет. Она не знала, что стало причиной такого его надлома, не была уверена, что он когда-либо поделится с ней своими страхами, но что Гермиона точно знала, так это то, что сохранит эту их тайну и никогда не воспользуется его минутной слабостью. Ей просто никогда не удастся забыть такого Драко – настоящего, без сотен безобразных масок. Гермиона никогда не сможет ненавидеть такого Драко.

***

Конечно, после случая в библиотеке и Малфой, и Грейнджер сделали вид, что ничего не произошло. Было привычно и как-то даже спокойно делать едкие замечания и едва не оскорблять друг друга. Такая модель поведения была значительно проще, напоминала о мирном времени в стенах безопасного Хогвартса и, наверное, в некотором роде даже оставалась предпочтительной для них обоих. Искренность требовала сил, вынуждала отказаться от въевшихся глубоко под кожу принципов, простить и забыть все былые обиды. Ни Гермиона, ни тем более Драко не были к этому готовы.

Несколько дней прошло совершенно спокойно: Грейнджер почти не выходила из комнаты, встречая Малфоя только в столовой, да однажды в коридоре. За это время они перекинулись парой ничего не значащих фраз, стремясь как можно скорее разойтись по разным углам. По ночам Гермиона, правда, часами не могла заснуть, ворочаясь на кажущейся ужасно неудобной кровати. Она прислушивалась к малейшему шуму в коридоре, оправдывая себя тем, что в Малфой-Мэноре жизненно необходимо постоянно оставаться начеку, но на самом деле просто готовая в любой момент увидеть на пороге Малфоя. Малфоя после ссоры с отцом. Малфоя после “круцио” Волдеморта. Другого Малфоя, не такого, как в школе или в компании его родителей, а того, которому она, Гермиона, была необходима, вне зависимости от чистоты крови и стороны, которую они поддерживали в этой войне. Но он не приходил, и Грейнджер засыпала, убеждая себя, что это хорошо – верный знак того, что ничего страшного не произошло.

В один из вечеров Гермиона получила письмо. Не от Гарри или Рона. Сердце мгновенно замерло, а потом стремительно ухнуло вниз, замирая тяжелым камнем – отправителем был директор Дамблдор. Со всеми этими переживаниями она как-то и забыла о том, как требовала его прояснить целесообразность присутствия в Малфой-мэноре. Сейчас же, поглаживая пергамент кончиками пальцев, Грейнджер ужасно боялась прочитать это послание. Некстати вспомнились слова Драко о том, что умирать в их возрасте – неправильно. Была ли она готова узнать правду? Вряд ли… Мелькнула даже трусливая мысль сжечь письмо, но, конечно, Гермиона не стала этого делать. Спросить, чтобы так и не узнать ответ – глупость. Гермиона Грейнджер не делала глупостей. По крайней мере, до недавнего времени…

“Здравствуй, Гермиона.

Скажу честно, я ждал такого письма. Понимаю, как важно для тебя знать правду и как тяготит необходимость быть вдали от друзей и школы. Ты спрашиваешь, есть ли смысл в твоем пребывании в Малфой-Мэноре, и я могу уверить тебя, что смысл, бесспорно, есть. К сожалению, я не могу сейчас вдаваться в подробности. Для твоей же безопасности, а также для безопасности твоих друзей. Отнесись к моему решению с пониманием, Гермиона. Ты вскоре все узнаешь. А пока – будь благоразумна, прошу тебя.

Альбус Дамблдор”.

Гермиона отложила письмо и озадаченно нахмурилась. Мерлин свидетель, это просто попытка отделаться от нее! Он не ответил ни на один вопрос, а ее слова о происшествиях в Малфой-мэноре и вовсе проигнорировал, будто это несерьезная ерунда, которой она, Грейнджер, отвлекала его от важных дел. Дамблдор просто пользовался своим авторитетом, зная, что Гермиона не решится перечить и безоговорочно выполнит любую его просьбу. Единственное, что, видимо, не учел профессор, так это то, что у любого терпения есть предел. И у терпения Гермионы Грейнджер он тоже был.

Не давая себе времени передумать, она порывисто сжала письмо в кулаке и, развернувшись на носках, решительно вышла в коридор. Ей необходима была информация, что-то, что прольет свет на эту историю и поможет ей наконец-то принять верное решение. И получить ее она могла от одного-единственного источника, если он, конечно, согласится разговаривать с ней. Возле спальни Драко Гермиона, правда, замешкалась, в нерешительности покачиваясь с пятки на носок. Но, раззадоренная сухостью письма Дамблдора, все-таки решилась – подняла руку и коротко постучала костяшками пальцев. В конце концов, не съест же ее Драко Малфой за вопрос?

========== Часть 23 ==========

– Ты меня преследуешь? – сердито прошипел Малфой, облокотившись о дверной косяк. Впускать Гермиону в комнату он, видимо, не планировал. От него волнами исходило раздражение и нетерпение, и Грейнджер сразу пожалела о том, что пришла. Нет, когда он в таком настроении, разговор у них точно не получится.

– Просто хотела поговорить. Но, вижу, ты не в духе. Извини, я пойду, – устало пробормотала Гермиона, отводя взгляд. Ей почему-то было… обидно. Здесь, изолированная от целого мира, она волей-неволей могла общаться только с Малфоем, несмотря на множество разногласий между ними. И вот сейчас, когда ей было так необходимо поговорить, узнать хоть крупицу настоящей важной информации, Драко явно не жаждал находиться в ее компании. Но терзаться сомнениями было все же предпочтительнее, чем нарваться на вспышку его гнева. Для ссоры у Грейнджер сейчас не осталось никаких моральных сил.

– Ну-ка, стой! – Малфой обхватил Гермиону за запястье, не давая сделать и шага. Перевел взгляд на свои пальцы, будто не веря, что коснулся грязнокровки. Но тут же мысленно осадил себя – поздно спохватился, сколько ведь раз уже прикасался к ней. И никто его не вынуждал. Сам хотел. – Заходи, раз пришла.

– Не думаю, что это хорошая идея… – нерешительно пробормотала себе под нос Гермиона, впрочем, не особо сопротивляясь, когда Малфой втащил ее в свою комнату и, взмахнув волшебной палочкой, запер дверь за ее спиной.

– Что ты хотела? – садясь в глубокое кресло, спросил Драко. Ей он сесть не предложил, наверняка наслаждаясь неловкостью Гермионы. После разговора в библиотеке они словно вернулись на несколько шагов назад в их взаимоотношениях – к оскорблениям и ненависти. По крайней мере, Малфой точно старался вернуться. Как иначе можно было объяснить его поведение? Вероятно, он считал, что проявил слабость, позволив успокаивать себя, и теперь пытался отвоевать проигранные позиции.

– Ты уверен, что хочешь слушать? Не думаю, что тебе понравится этот разговор, – предупредила Гермиона, нервно комкая в кулаке письмо от Дамблдора. С каждой секундой она все яснее осознавала, что зря пришла сегодня. Ох, зря… Вот что значит поддаваться импульсам! Ведь сколько раз просила Гарри и Рона взвешивать каждый шаг, а сама-то хороша – наступила на те же грабли!

– Грейнджер, не тяни! – сквозь зубы прошипел Драко. – Я невероятно жажду узнать, о чем же тебе хотелось поговорить.

– Об этом… – разжимая ладонь и показывая смятое послание, пробормотала Гермиона. Малфой задумчиво склонил голову набок, впрочем, не проявляя особой заинтересованности. Он весь сейчас был демонстративно расслаблен и медлителен, давая понять, что имеет право вести себя так, как вздумается. Он у себя дома и это не он пришел. Не он первым нарушил их ледяное молчание.

– Любовное письмо от Уизли? – издевательски протянул Драко. – Нужен мой совет? У вас проблемы в отношениях, Грейнджер?

– Ты невыносим! – воскликнула Гермиона, не в силах скрыть злой отчаянной усмешки. Чертов Малфой с его чертовым расслоением личности! Как – ну, вот как?! – можно в одно мгновение быть почти приятным, а в другое – такой невообразимой сволочью? – Я передумала, мне не о чем говорить с тобой. Меня, Малфой, тошнит от тебя, ясно? Я, между прочим, тоже не в восторге от твоей компании, от всей этой ситуации, но все же нахожу в себе силы не вести себя как… как… – Гермиона не смогла подобрать слово, да и смысла в этом не было. Зачем? Разве эта ее вспышка что-то изменит? Их отношения никогда не станут лучше. Никогда. Быть может, иногда Драко и нуждался в ее обществе, что было вполне естественно, если вспомнить, что они оба оказались едва ли не пленниками в Малфой-Мэноре. Но это была вынужденная необходимость, и Гермиона злилась на саму себя, что иногда забывала это, допускала крамольную мысль, будто Малфой не так уж и плохо относится к ней, что его грубость – это следствие воспитания. Но сейчас, когда он откровенно издевался, так отчетливо было видно, что он наслаждался. Наслаждался, видя ее отчаянье. Наслаждался, причиняя ей боль, напоминая о тех мгновениях, когда она переступала все известные грани приличия и забывала о том, кто она есть, так подло предавая Рона.

– Как..? – изогнув бровь, поторопил Драко. В серебристых глазах искрился неподдельный интерес – так смотрят на забавного домашнего питомца, пытаясь определить, что же учудит тот в следующее мгновение.

– Спокойной ночи, – вместо ответа, прошипела Гермиона. Не собиралась она развлекать его. Развернувшись на пятках, Грейнджер сделала несколько стремительных шагов, решительно распрямив спину и вздернув подбородок. И только перед тяжелой запертой дверью замерла, чувствуя, как холодеет все внутри – палочку она не взяла. Ведь намеревалась просто поговорить с Драко – спокойно и мирно, и никак не могла предположить, что ей придется спешно сбегать из его комнаты. – Отопри дверь, Малфой!

– Нет, – с нотками веселья отказал Драко.

– Нет?

– Нет, Грейнджер.

– Это не смешно! – настойчиво потребовала Гермиона. Она храбрилась, конечно, потому что внутренне не чувствовала ни уверенности, ни спокойствия. Находиться в запертом пространстве с Драко Малфоем, пребывающем в очередном приступе своего сумасшествия, – было просто-напросто страшно.

– А мне кажется, что смешно. Крошка Грейнджер настолько доверчивая, что ходит по Малфой-Мэнору без палочки. И это лучшая ученица Хогвартса… Какая беспечность, – издевательски протянул Драко, цокая языком.

– Ты ничего мне не сделаешь, – заявила Гермиона, обреченно отворачиваясь от двери. Что теперь пялиться на нее? От одного взгляда она точно не откроется, так что придется выслушать все, что Малфой захочет сказать. Кошка поймала мышку и не отпустит, пока не наиграется.

– Да что ты говоришь! – воскликнул Драко, усмехаясь уголком рта. Он развлекался, но веселье его было каким-то злым, словно он не получал удовлетворения от своих действий и от этого раздражался еще сильнее. – Уверена, Грейнджер? Это же ты сейчас стоишь в моей комнате беззащитная. И никто – слышишь меня, никто! – не придет тебе на помощь.

– Ты ничего мне не сделаешь, Малфой! – упрямо поджав губы, повторила Гермиона. У нее мелко дрожали руки, и зубы мерзко стучали друг о друга. Она боялась сейчас и ненавидела себя за этот страх. Когда-то так же отчаянно ее пугал Люциус. Тогда, в Министерстве, когда смотрел на нее своими холодными глазами – почти такими же, как и у его сына. – Я доверяю тебе.

Слова сорвались, будто осенние листья от дуновения ветра: зависли в воздухе, закружились, зашелестели. Уже произнесенные, они еще несколько томительно долгих секунд отзвуком повторялись в густом, пряно пахнущем дождем, воздухе. Слова – откровение. Не только для Драко, но и для Гермионы. Даже больше для нее, ведь она не хотела произносить этого, даже не была убеждена, что сказала правду. Просто поддалась инстинкту, как делала это уже не единожды за последние месяцы. Хотелось прижать ладони ко рту, сорваться с места и убежать в свою комнату. Закрыться на все замки, спрятаться под одеялом и забыть-забыть-забыть и Мэнор, и эту семью. Или, еще лучше, вернуться в школу, где все было так просто и ясно, где черное – это всегда плохо, без всяких вариантов. Все что угодно – только бы не стоять, как нашкодивший ребенок, под изучающим взглядом Малфоя. Какой же черт тянул Гермиону за язык?!

– Доверяешь? – словно пробуя на вкус, переспросил Драко. Задумчиво прикусил губу, потер указательным пальцем переносицу, словно пытаясь решить тяжелую задачу. Еще мгновение – и он поднялся из кресла, вынуждая Грейнджер непроизвольно дернуться. – Думаешь, что я ничего не могу сделать тебе, Грейнджер? Считаешь, что я в глубине души добрый и благородный? Может, хочешь помочь мне встать на истинный путь, м?

– Нет, я не считаю тебя ни добрым, ни благородным, – собирая последние крупицы воли в кулак, охрипшим голосом ответила Гермиона. Она не отступила ни на шаг, хотя, Мерлин свидетель, ей нелегко это далось. – И я не собираюсь тебя менять. Но каким бы подлецом ты, Малфой, ни был, ты не причинишь мне вреда. По крайней мере, не сейчас…

Драко улыбнулся – широко, по-мальчишески. Так улыбался Гарри после победы в квиддиче. Так улыбался Рон, когда Гермиона давала ему списать. Такая улыбка не могла быть предшественником плохого поступка, и Грейнджер облегченно выдохнула. На долю секунды позволила себе прикрыть веки, расслабить окаменевшие мышцы – и тотчас пожалела. Драко Малфой умел притворяться. Драко Малфой не был другом. И Драко, черт бы его побрал, никогда не играл честно! А еще он мстил – за свою собственную слабость, за то, что позволил ей, грязнокровной девчонке, заглянуть в замочную скважину, увидеть его слабым, разглядеть в сплошном мраке слизеринской души маленький уголок света. И теперь он был готов на любую жестокость, только бы вернуть все на круги своя. Малфой тоже предпочитал четкие роли: белое и черное – в войне нет места полутонам.

Он не пользовался палочкой, будто пытаясь и этим унизить, уколоть больнее. Мол, смотри, Грейнджер, я справляюсь с тобой и так, без магии, о которой тебе, маггловскому отродью, и знать-то не пристало. Ловкая подсечка, и вот Гермиона уже падает на пол, вскрикнув и нелепо взмахнув руками. Толстый ковер смягчил удар, но затылок все равно прострелило острой болью. На глазах выступили слезы – обидные, яростные.

– Малфой, ты… ты… – вновь не окончив фразу, она попыталась встать, неуклюже опираясь на локти. Но Драко быстро пресек эту попытку: наступил на волосы, рассыпавшиеся каштановым покрывалом, и вот тогда-то Грейнджер и стало по-настоящему страшно. Лежать на полу, смотреть в потемневшие, мутные от ярости глаза, бороться со слезами, застилавшими взгляд – страшно. Осознавать, насколько сильно она ошиблась, – страшно.

– Ты все еще считаешь, что я не могу причинить тебе вред?

– Малфой, уймись! Что с тобой сегодня?

– Да или нет, Грейнджер? Ну? – Малфой присел, наматывая многострадальные волосы Гермионы на кулак. Он дернул ее на себя, вынуждая морщиться от боли, оставляя между ними всего дюйм – ничтожную преграду. Он весь был сейчас концентрацией агрессии, но, смотря, как раздуваются крылья его носа, как изгибаются в отвращении тонкие губы, как горестно изгибаются брови, Грейнджер понимала, что причина злости – сам Драко. Он позволил себе лишнее там, в библиотеке, и теперь хотел очиститься, причинив ей боль. И, наверное, стоило ему соврать – Мерлин, ну, конечно, стоило! – чтобы только Малфой поверил, будто он победил – напугал, сломал, растоптал ее самоуважение и достоинство. Но Грейнджер не была бы собой, если бы не сказала правду, даже осознавая, что, возможно, сделает только хуже.

– Нет, ты не причинишь мне настоящего вреда. А это… если тебе так легче…

Драко ухмыльнулся – принял вызов. Дернул волосы, заставляя запрокинуть голову, обнажая беззащитную шею. Впился губами, зубами, ртом – целуя, всасывая тонкую кожу, кусая, царапая. Оставлял на ней красные метки кровоподтеков, бурые и лиловые синяки, ловил губами заполошенное биение пульса, пьянел от ее всхлипов, криков, болезненных стонов.

– Я трахну тебя, Грейнджер. На полу. Сейчас. Трахну маленькую грязнокровку и заставлю смотреть мне в глаза. А потом ты станешь на колени и отсосешь мне. Как ты считаешь, это можно будет назвать настоящим вредом?

Драко не ждал ответа. Заглушил ее слова своими губами, ворвался языком внутрь – вылизывая каждый уголок, трахая ее рот. Делал то, что она запомнит на всю оставшуюся жизнь. То, что не делал и никогда не решится сделать Уизли. Потом прикусил ее нижнюю губу, потянул мягкую плоть на себя, с каким-то благоговейным ужасом ощущая металлический вкус чужой крови. Грязной крови. Отстранился на мгновение, облизываясь, будто кот, объевшийся сметаны. Мерлин, как же это было отвратительно и потрясающе одновременно! Тяжелая тягучая капля крови набухла на нижней губе Грейнджер, и Драко не удержался – слизал, языком лаская кровоточащую ранку.

– Малфой, перестань, – тихо-тихо попросила Гермиона. Крика он не слышал, она пыталась уже. Но шепот почему-то привлек внимание. По крайней мере, Драко поднял на нее расфокусированный шальной взгляд, и это вселяло робкую надежду. – Прекрати, пожалуйста. Зачем ты… так… – Нервный всхлип сорвался с губ – первый, второй, а дальше истерику было уже не остановить. Гермиона еще пыталась взять себя в руки, потому что одного сумасшедшего в комнате и так вполне достаточно, но у нее ровным счетом ничего не вышло. Словно прорвалась плотина, сдерживающая все страхи, сомнения, и пролилась рыданиями.

Грейнджер чувствовала, что больше ее волосы ничего не держит. Она села, прижимая колени к груди, пряча лицо в ладонях и раскачиваясь из стороны в сторону, как полоумная. Смотреть на Драко она не решалась: не была уверена, что он отказался от своей угрозы. Быть может, он просто ждал, когда истерика угаснет и можно будет снова… снова…

– Возьми, – спокойный равнодушный голос прорвался сквозь шум в ушах, Гермиона подняла заплаканное лицо, с недоумением смотря на влажное полотенце. – У тебя кровь на губе, вытри, – пояснил Малфой. Можно было спросить, к чему все эти трудности, если можно одним взмахом волшебной палочки уничтожить все следы, но Грейнджер, кажется, знала ответ. Он хотел, чтобы следы остались, чтобы еще не один день напоминали об этом вечере, о том, что Драко Малфой – жестокий Пожиратель смерти, не заслуживающий доверия.

– Открой дверь, – голос прозвучал глухо, равнодушно. Теперь-то причины отказать не было – Малфой достаточно успешно справился со своим планом. Гермиона вспомнила, за что много лет ненавидела его. Она ошиблась. Он действительно мог причинить ей настоящий вред.

– Уже, – бросил Драко, сдергивая с плеч рубашку и с гримасой омерзения швыряя ее на пол. На воротнике провокационно алели несколько капель крови – Гермиониной крови. Хотелось засмеяться ему прямо в лицо, потому что минуту назад он слизывал эту кровь и уж точно не морщился так. Очнулся теперь, да? Это хорошо, пусть и у него останется какое-то неприятное воспоминание – это меньшее, что он заслужил.

Грейнджер тяжело поднялась, борясь с головокружением и подкатывавшей к горлу тошнотой. Кое-как ей удалось преодолеть расстояние до двери, дрожащими пальцами опустить ручку, переступить порог – и все это время из последних сил держать спину прямо. И уже только в коридоре она сгорбилась, обхватила себя ладонями за плечи и глухо всхлипнула, чувствуя, как вновь возвращается ненадолго отступившая истерика. Хотелось сесть на пол и реветь от жалости к себе, от обиды на Малфоя, которому она – дура такая! – верила. Только страх быть застигнутой кем-то в таком состоянии толкал Гермиону вперед, вынуждал переставлять ватные ноги шаг за шагом. В своей же комнате она съехала по двери, свернулась клубком просто на полу и, прикусив костяшки пальцев, заплакала. О письме Дамблдора она, конечно, в тот вечер не вспомнила – оно так и осталось лежать измятым комком на полу комнаты Драко.

========== Часть 24 ==========

Заснуть Малфой даже не пытался. Знал – не получится. Не после встречи с Грейнджер, которая продолжала упорно владеть его мыслями и через несколько часов. Буквально спустя пару минут после того, как Гермиона ушла, он пожалел, что выпустил ее. Даже подумывал заявиться к ней в комнату и закончить начатое. Может, хоть так удалось бы вытравить ее из мыслей? Раньше ведь всегда помогало: если Малфою нравился кто-то, необходимо было просто устроить одну-две встречи, и наваждение пропадало без следа. Это было почти всегда легко: редко кто отказывался. Они велись на фамилию или тоже искали приятного времяпровождения – не суть важно. Факт оставался фактом – прилагать большие усилия, чтобы соблазнить девушку, Драко не привык. Встречались, конечно, и строптивые – этакие святоши и праведницы – но это была видимость. Их тоже было несложно сломать, подавить волю: да вот так же, как он попытался сделать это с Грейнджер. Просто лишить их права выбора, подарить иллюзию, будто они боролись до конца и просто не имели никакого выхода, чтобы сохранить свою “драгоценную” честь. Но это была театральная пьеса, сценка под названием “завоевание” – в ней были известны роли и сценарий. А вот с Грейнджер… Она не притворялась, когда билась в его руках. Не кокетничала, когда просила отпустить. И именно из-за этого Драко оставил ее в покое, поймав себя на странной мысли, что ему неприятно принуждать Гермиону. Да, он хотел ее – как бы ни было отвратительно это желание. Но еще хотел, чтобы она отдалась добровольно – не ревела, не сопротивлялась. И вот это смущало Драко сильнее всего: Мерлин, разве его должны волновать желания грязнокровной девчонки? Неужели заточение в собственном доме подействовало настолько сильно, что он помешался на Грейнджер? Более того, стал беспокоиться о ней на свой странный манер?

Конечно, она была сама виновата в произошедшем. Разве можно быть такой легкомысленной? “Доверяет” она ему, видите ли. Такая умная, начитанная всезнайка, а в жизни ничего не понимает. В книгах ведь не пишут, как вести себя в ситуации, когда приходится жить под одной крышей с врагами. И если ей не объяснил этого ни старик Дамблдор, ни ее лучший друг Поттер, не удивительно, что эту миссию пришлось выполнить Драко. Да, жестоко и подло, но разве есть другой способ, чтобы убедить упрямую дурочку прекратить наконец-то выискивать в Пожирателях Смерти проблески человечности. Даже если выискивать их она намеревалась в нем. Малфой и сам был не прав: проявил слабость, да еще и при Гермионе, позволил ей увидеть его страхи и боль. Что бы сказал отец, узнай об этом? Люциус ведь готовил его к такому будущему, к служению Темному Лорду, и велел никогда, ни при каких обстоятельствах не сомневаться. А Драко уже нарушил этот приказ, потому что все чаще думал о том, что вся эта война – глупость. И что ему жутко не хочется умирать из-за того, что Волдеморт отчаянно жаждет власти.