Текст книги "Сделка 2 (СИ)"

Автор книги: Mia Kenzo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Да ну? – машинально отозвалась я. Рука легла на её щёку, отвлекая от странствий. Взгляд зелёных глаз устремился вверх на меня, целуя обожанием, пока губы прижались к подушечке моего большого пальца.

– Ты невозможно хороша!…

– Это здорово, – улыбнулась я, бессовестно раззадориваясь карт-бланшем. Палец проник в её рот, сразу лелейно охватываемый губами и встречаемый нежностью языка. Вольность быстро перескочила барьеры. Безвозбранно поваленная на кровать, Рита вытянулась на ней, внемля жару моего желания. – Сегодня порезвишься на жеребчике… – проговорила я, пользуясь её ласками, но фантазии мчали галопом впереди. – …Только сбруя – будет на тебе…

Пятью минутами позже она тиховодно загружалась надо мной, растягивая удовольствие. Её животик очаровательно вздымался и вальяжничал, сопровождаемый в неспешном танце моими руками по бокам. Взгляд беззастенчиво собирал с моего лица танталовы муки вожделения. Я пропустила палец над цепочкой, намотала одним витком и потянула к себе, одновременно производя несильный, но ощутимый толчок снизу.

– Любимая… – промямлила Рита, тронуто взнывая одуревающим взором.

– Я сказала “порезвиться”, а не устраивать сон-час… – распалённая её видом, напомнила я. – Специально дразнишь?…

– О, да!… – её голос стекался из самых недр. – …Это ведь тоже часть твоей фантазии,… просто неозвученная… Чёрт, Валя… да…

Она точно знала, как управлять этой лошадкой. Чем больнее я делала в лихорадке страсти, тем больше ей нравилось. И мне почему-то тоже…

Часом спустя я лежу в её объятиях на боку, а она уткнулась носом в мой затылок. “Девочка моя…”, – шепчет Рита.

– Покажи мне, – тихо прошу я.

– Что?

– Ты знаешь. Покажи мне, – повторяю я. – Покажи мне, – в третий раз прошу я после некоторой паузы.

И она показала…

– Мы на вершине высокой горы, – начинает Рита. – Леденящий ветер колется сразу сотнями игл. Пронзительная белизна снежной целины кружит голову. Под ней – спина застывшего великана, готового принять в своё величие вечного молчания. Его части тела давно слились воедино. Дитя земных страстей, бушующих много тысячелетий назад, пролетевших как один день, он так и замер в натуге прыжка в небо, не замечая ни времени, ни перемен… Даже этого солнца – отбрасывающего прореженный свет сквозь клочья облаков… Целина уходит вниз почти вертикально. Особенно опасен тот отрезок, придётся ехать по краю отвесной скалы…

– Ты хорошо катаешься, я в тебя верю.

– На целине другие правила. При глиссировании используется подъёмная сила, как у самолёта или на водных лыжах. Снег глубокий, иногда выше человеческого роста. Провалившись, в нём можно надолго увязнуть, а попытки выбраться закапывают всё дальше. Важна скорость, но крутые склоны таят другую угрозу. Одно неосторожное движение может привести к сходу лавины. Целину надо чувствовать…

– Но мы должны спуститься? – уточняю я, ненавязчиво стимулируя к продолжению.

Рита замирает, словно глуша смешок.

– Проще разорваться на атомы, чем встретить ночь в этом солнце, – говорит она странную фразу. – …Пикируем вниз, взводя лыжи на “взлёт” давлением пяток. На скорости нет хвата поверхности, только на плавных поворотах слегка прокручивает пространство. На губах – вкус страха… – Рита делает паузу, будто ощущает его цепенящие поцелуи. – Пока он не входит полностью, и мы становимся одним целым. Здесь. Очень близко к отвесу, где видна манящая пропасть… Вскоре снега всё меньше. Показывается трава. Там, внизу раскинулась долина с удивительным городком на берегу озера, а вокруг по сочным лугам пасутся единороги. Кипит счастливая жизнь людей бок-о-бок с гномами, хоббитами и другими чудными существами. Седлая коней, охотники радостно снаряжаются в лес. Их не пугают кишащие в нём монстры. Свирепые волки размером с трёх львов могут одной лапой разодрать коня, а тролли – размахом булавы – снести целый отряд. После них зуброподобные кабаны кажутся ягнятами. Но страшнее всех тот, кто скрывается в непролазных чащах… Провожая отцов, за ворота выскочила ребятня, звонко смеясь.

– Неужели, в приступе любви к родине, как Гаральд из сказки “Неведомый рай”, начнут рвать дивные цветы и целовать их? – не удерживаюсь от вставки я.

– А ещё качать нефть для хитродельных игрушек, – усмехается Рита. – И бросаться камнями в единорогов, потому что не в силах догнать. Девочки-мальвины усадят за стол, запичкают моралью и воображаемым чаем с резиновыми плюшками.

– Единороги скажут “спасибо”. И наградят чарами красоты, – улыбаюсь я. – В городе тоже чудеса?

– Весёлые прохожие, мимо благоухающих полисадников, и спектакли в амфитеатре на главной площади, – описывает Рита. – Только нам нельзя говорить.

– Почему?

– Может случиться нечто ужасное… Мы проведём здесь солнечный день и покинем город до того, как тень стрелки на башне коснётся цифры заката. В мрачной промозглой хижине на вершине горы, где в окне загорится свеча, я останусь одна. Но завтра мы опять спустимся сюда, чтобы посмотреть новый спектакль.

– Где же Вавилон? – спрашиваю я, растерявшись от внезапной концовки.

– Того сна больше нет.

Среди ночи Рита вскинулась, резко садясь. Не знаю точно, что вперёд меня разбудило: стихийный рывок или жар её тела, как от батареи – она вся горела. Я зажгла светильник.

– Ты умерла… – сокрушённо пробормотала она с глазами, одичавшими от непередаваемого ужаса. – Ещё тогда, в начале лета. Лёша не успел, он не успел… На мосту время замедляется… Прошло уже два с половиной года…

– Милая, я здесь. Ты со мной, это всего лишь сон… – утешала я, прикладываясь губами к её лбу.

Осенью Рита переболела ветрянкой. И Шляпник бы поперхнулся, какого бреда я понаслушалась. Зато с тех пор я в аккурат определяла её температуру. Сейчас она была под сорок.

– Я никуда не денусь, обещаю, – объяв её лицо ладошками, я внимательно в него вглядывалась. Меня содрогнуло от реальности, которую видела в её зрачках. Но вспомнив, что зареклась страха, поинтересовалась: – Что ещё там было, расскажи?

– Я стала ГАПом… Лёша надоумил Борю позвать обратно… Через год из ведущего сделали ГАПом… Ведь ты не любишь ошибок, и я старалась… Мне отдали твой кабинет, и я езжу на Ауди… – в её глазах стояли слёзы. – Я каждый день пытаюсь сделать тебя счастливой…

– Тише-тише… – приговаривала я. – Как бы ты меня делала счастливой, если я умерла?… – она молчала, а я не хотела знать ответ. – Это сон, я здесь. Ты не ГАП – всего лишь ведущий… – я собиралась за жаропонижающим.

– Это всё мост, я строю для тебя города… – отрешённо вымолвила она.

– Бесподобные города… – сказала я.

На утро Рита спокойно пила кофе, изучая чертежи. “Тридцать шесть и шесть”, – посчитала я.

– Думаю, с этим не будет проблем, – я вопросительно глянула на Борю. Он кивнул.

Мы провожали из переговорной заказчицу и её маму. Если статная, роста выше среднего, дочь была в дорогом элегантном, но довольно скромном юбочном костюме кремового цвета, – миниатюрная старушка, даже ниже меня, сражала наповал. В кепке с плоским козырьком и нетронутыми краской седыми волосами, просматриваемыми из-под головного убора; с весьма толковым макияжем и гармоничным сочетанием изысканных украшений; в ярком, но изумительно маститом кэжуале, – она обладала живым проницательным взглядом и грациозной, почти юной, подвижностью. Они создавали настолько исключительный контраст, что, по-первой, складывалось ощущение, будто в роддоме переврали карточки. Однако при ближайшем общении, это впечатление испарялось. У первой намечалась бунтарская старость, а за плечами второй угадывалась сдержанная молодость.

Из отдела раздавался шум, и мать переглянулась с дочерью. Боря едва заметно нахмурился, стараясь не выдать замешательства.

– Прошу меня извинить, – ретировалась я, приподнимая указательный палец в рассеянном полужесте “я на часок – на минуточку”.

– Да-да, – спешно поддержал Боря. – Пойдёмте, леди!

– Ты совсем охамела? – злопыхала Елена. – “В тряпочку” сама будешь молчать!…

– Ну, хочешь – посопи, – жонглировала вариантами Рита. – Главное, варежку не распахивай, а то муха залетит. Толстая такая муха.

Елена побледнела-покраснела-позеленела. Она имела довольно большой рот и пухлые губы, которые всегда подчёркивала сочной помадой. Богатая женскими формами, но не сказать пышка, она считала себя сексапильной до кончиков накладного маникюра и, в то же время, маньячески боролась с несовершенствами фигуры. Летом и до глубокой осени она носила огламуренные стрекозьи очки со стразами, первая встреча с которыми ошеломила до онемения. Просто это были губы и очки – от лица ничего не осталось. Плывущие по коридору. Иногда я удивлялась, как в такую головку легла математика, однако Елена была, бесспорно, достойным архитектором.

– Маргарита, – вступила я. – В мой кабинет! Живо!

– Я? Она первая покатила на Ларису!

В прошлом закадычные подружки, Лариса и Елена не ладили с тех пор, как наняли Дениса. Нетрудно догадаться, какая драная кошка между ними бегала туда-сюда. Тем временем, ни в какой кабинет Рита не собиралась. Тут уже я побледнела-покраснела-позеленела.

– Я сказала, в кабинет! Живо!

– Да, моя королева! – по-циркачески вытянулась она, и сердце ёкнуло, как по команде “але-оп”. – Если меня уволят, – в обращении к Елене, она угрожающе подняла тост бутылочкой кефира. – Я буду писать тебе каждый день, – после того, как бросила курить, кефир она поглощала в страшных количествах и неутомимо.

– В спа-ам! – послала Елена категоричную шифровку.

– А с вами ещё будет разговор, – отпустила я напоследок.

– Пожалуйста, не рамси! – дверь закрылась, и Рита упреждающе выставила руки. В одной из них, зажатая большим пальцем, по-прежнему, маячила бутылка. – Ты, конечно, шикарна в гневе, но это мелкая перепалка. Не стоила шумихи!

– Куда ты лезешь? У Ларисы что, своего языка нет? – я шурудила по ящикам стола. – Ты под лупой у Бори. И я вместе с тобой…

– Я – незаменимый сотрудник, – бахвально-полушутливо выпятилась она.

– Г-ди, Рита, какой же ты ребёнок!… Ты правда в это веришь? – я вышла из-за стола, держа пачку сигарет, и сунула ей в свободную руку. – Единственная причина, по которой ты здесь – потому что я так захотела, а я всегда получаю то, чего хочу, – я излагала спокойно и даже с ласковыми нотами. – И что взамен? Ты снова ставишь меня в неловкое положение. ГАП? Тебе до ГАПа как до луны с такой недальновидностью. На месте не сидится – надо порисоваться, оскандалиться… Смехушечки и гонка за плодовитостью – это то, на что ты хочешь разменять свой талант? В самом деле?

– Спасибо, хоть не кричишь, но… это к чему? – Рита смотрела на сигареты.

Раздался стук, и мы примолкли. В проёме показалась Настя.

– Славно, что ничему не помешала!… – обнаружив одетыми, она подвисла озадаченностью на ритиных державах – кефире и сигаретах.

– Если б могла чему-то помешать, дверь была бы заперта, – я упёрлась мягким местом о выступ столешницы и скрестила на груди руки. “Или боялась что-то пропустить”, – взвешивала я её вертлявый настрой маневренной обольстительности.

– Валь, Рита не виновата! Я всё слышала…

– А ты ничего не попутала? – внушала я границы холодным взглядом, полным острастки. – Тебя это не касается.

– Лучше уйди, – рекомендовала Рита накось Насте.

– Валь, зачем этот тон? Мы-то знаем… – она подала набок товарищеский жест, мол, всё чики-пуки, сейчас гранит обязательно треснет.

– Что, прости? – я приподняла бровь. – Ты ни-че-го обо мне не знаешь. Не смей даже думать, что оказываешь хоть ка-кое-то влияние на мои решения. Рябчик, очнись: потусили – и забыли.

– Вот как?… – по глазам и дрогнувшей интонации я поняла, что мои слова хлёстко ударили её. Причём, не столько самолюбие, а нечто более интимное, глубокое, тёплое.

– А ты полагала, обвила плющом, корнями вросла? – подтрунила Рита над её наивностью, но ни мускулы лица, ни глаза не выказали и намёка на улыбку. Лишь тогда Настя осознала, что она вовсе не собиралась её поддерживать.

Она обескураженно молчала, не двигаясь с места.

– Не надо так со мной… – наконец, тихо обмолвила она под нашим неотступным вниманием.

– Что, Полли, прискучило со Светланой? – спросила я, давая понять, что истинная цель её визита не осталась незамеченной.

– Я сделала ошибку… Она хорошая, нежная… Но это не моё… Просто не моё… – оглянувшись на Риту, она медленно двинулась на меня. Настя была на каблуках, и при приближении я оказывалась в невыгодной позиции. Безассоциативно отодвинув канцелярские принадлежности, я расчитила достаточную область и в последний момент ушла в сторону, подтолкнув рукой сзади её инерцию впечататься в стол. Дальше дело было за малым. Я нагнула её, заставляя прилечь корпусом. Всё случилось настолько быстро, что Настя не успела ахнуть. Через чулки она ощутила прикосновения моих рух, задирающих на ней юбку.

Послышался щелчок дверного замка, и Рита присоединилась к нам, отставив кефир с сигаретами, – как раз в тот момент, когда трусики упали на пол, являя хорошо изведанные, но оттого не менее притягательные тайны. Я приложилась к ним поцелуем. Настя со стоном изгибнулась, но тотчас была занижена ритиной рукой.

– Не вздумай кричать, – вполголоса зарекала Рита. – Здесь не шумят, помнишь?

Тем временем, я подпихнула настину ногу закинуться боковиной коленки на стол. Она повиновалась, теряя вместе с гордостью равновесие и тут же подхватываемая в разных местах.

– Даже любопытно… Ты со всеми так готова, Полли?… – период прелюдии стремительно сменился дерзновенным постижением, и Настя взныла от удовольствия, спешно закусив губу.

– Ого, Насть, да ты грязная шлюшка, – подзуживала Рита. – Как легко тебя разложить на столе. Сохрани хоть каплю самоуважения…

– Куда его?… Солить, что ли?… – сдавленно философствовала Настя раненой дикой кошкой. – Называйте, как хотите…

Рита уже не слушала, в ней мерцали бэкграунды. Настя вдруг обмякла, теряя дар речи. Я быстро сообразила причину. Даже не требовалось смотреть вниз, чтобы обнаружить движение ритиной руки над своей. Созерцая её лицо, запруженное вызовом всякой запретности, я подозревала, что её жених не миновал участи периодически становиться девочкой. Околдовываясь ритмами в тонко-граничащем сопричастии, я больше ни разу не взглянула на Настю, превратившись в сплошное ощущение. Мы бились единым сердцем… Сердцем чудовища, и у этой сказки обещалось совсем иное продолжение…

***

Несколько дней спустя.

– Я никогда не научусь! – серчала красавица, сидя со мной на кухне за шахматной доской. Она тёрла виски и морщила лоб. Рядом на столе лежал её блокнот с зарисовкой – Рита в ванной.

– Ты же любишь сложности, – парировала я. – Я научилась в семь лет, а в восемь уже ставила в тупик дедов на дворовых турнирах.

– У тебя играли родители?

– Первые шахматы мне подарила бабушка на Новый год. Она у нас однажды гостила на праздники.

Это была готовщина, как я перестала верить в Деда Мороза. Предыдущий подарок содержал мандарины и конфеты – те же, что в вазочках на столе. А логика у меня работала. Бабушку я сразу невзлюбила и даже устраивала истерики, чтобы она ушла. Уже тогда я знала, как кому и где жить. Разумеется, меня никто не слушал, хотя отец неважно относился к тёще. “Я понимаю, почему тебе не нравлюсь”, – показывая игру на следующий день, старая женщина подцепила мою голову, чтобы я не могла отвернуться. – “Я для тебя чужак. Ты маленький лев, и защищаешь свою территорию”.

– У меня была странная мама… – продолжила я. – Замкнутая, всегда в своих мыслях. Сколько себя помню, я всегда пыталась привлечь её внимание. Когда бабушка уехала, я упросила её на несколько партий, но ей было неинтересно. Я стала бегать к дедам, чтобы научиться. Через полгода история повторилась. А ещё через полгода она не могла меня обыграть. Ей снова стало неинтересно, но уже по другой причине… А шахматы остались.

Это был первый поворот, когда я пошла своей дорогой. На Новый год бабушка не приехала. В следующий раз мы встретились только на похоронах матери. На поминках, заплаканная и раздавленная, она удивилась моим сухим глазам и протянутой шахматной доске. Несмотря на слёзы, она выиграла. “Валюша, бедная моя внученька!” – взвыла бабушка, ставя неожиданный мат. – “Горе-то какое!”. Я поняла, что можно лучше. По-настоящему играть меня научила Катерина. Она сказала одну вещь: “Ты играешь на слабостях, зажимая, накручивая, заманивая, создавая узоры мнимых опасностей. Но сильный соперник всегда на шаг впереди. На самом деле, ты играешь с собой – со своей логикой, психологией, с собственной прогнозируемостью. С судьбой, от которой можешь получить победу или сокрушительное поражение. Ты всегда играешь с собой”.

– Где она сейчас? – спросила Настя. – Вы общаетесь?

– Покончила с собой… А у тебя как с родителями?

– Жаль, – обмолвила Настя. – Я родилась от позднего брака. Они у меня очень консервативные и с любовью к старьевщине, как гоголевская Коробочка. Дома до сих пор висят ковры, а на полках пылятся собрания сочинений, которые никто не читает. Меня одевали, как монашку. Я долго скрывала, что училась на архетиктурном – вместо экономического. У меня даже сохранилась липовая зачётка. Как только начала зарабатывать, сразу стала снимать комнату на пару с подружкой. Лишь бы оттуда подальше. Они, конечно, думают, что поселилась у парня. Я знакомила их с подставным, – бывшим одноклассником… Нет, мы иногда общаемся. Они неплохие, просто навязчивые… Сберегли что-то, ждут свадьбы. Хотят добавить на собственное жильё. Как будто без мужа оно мне не нужно.

– Ну, ты нахимичила… Они ведь исто верят: не ряди тебя монашкой, не видать тебе чистой любви одноклассника, как своих ушей! – несколько эмфатически разумела я.

Мы плавно переходили от дебюта к миттельшпилю.

– К чему на старости огорчаться? – Настя занесла над доской коня. “Ну, и дура у тебя девка!” – так и слышался голос Катерины на её ход.

– Не совсем.

– Что “не совсем”?

– Не так надо. Ты всегда должна анализировать, куда метит противник. Я итак даю тебе фору, а ты открываешься. Вот, смотри, – я начала переставлять фигуры. – Я планирую пробраться сюда. Так, так и так. Видишь? Тут уже всё, конь раз, и скоро мат. Теперь смотри, я хожу так. Ты идёшь в нападение слоном…

– Так, Валь! Ну-ка, брысь! – она мотыляла руками над моими, будто пыталась вымести их мановениями. – Ты что, сама с собой играешь?!…

– Ладно, – согласилась я, делая ход. – Думай.

Настя накренилась, локотками на столе и гипнотизируя клетчатую доску с фигурками. Я взяла блокнот и глядела на рисунок.

– Я бы добавила один элемент…

– Какой? – воодушевлённо откликнулась Настя.

– Вот сюда… – я показала на бортик ванной. – Например, фаллос.

Настя возмущённо отняла у меня блокнот.

– Заборных художников хватает!

– А для чего ты рисуешь? Пока это просто девушка в ванной. Её можно и сфоткать. Она ни о чём не говорит смотрящему. Но если ты добавишь символ, – между прочим, один из древнейших lege artis, – пропустила я высокопарную вводку. – Зритель начнёт задаваться вопросами. Что таится в её взгляде? Откуда она, чем живёт? О чём она думает? Неужели об интимных утехах? А может, совсем не о них? Картинка сразу приобретает смысловые объёмы. Даже Архимеду нужна была точка опоры…

Настя повернула в руках блокнот и задумчиво скребла взором по рисунку.

– Не-ет! – озарилась она решением, но тут же угасла, снова окутываясь сомнениями. – Что за “лэгэ артис”?

– По всем правилам искусства.

***

За пару дней до Нового года.

– “…ско-ро всё случится”… – напевала Настя на заднем сиденьи авто, доставая из сумочки зеркальце, дабы очередной раз убедиться, не осталось ли следов с конкурса.

Корпоратив прошёл на славу. В одном из конкурсов Настя поучаствовала манекеном. Состязались две команды. Нужно было создать оригинальный образ, используя любые предметы из офиса. А накопилось здесь многожество сувениров с разных поездок, да Таня вела целую коллекцию фарфоровых кукол. Настя выступила эдакой девчушкой-расхлябушкой аля Пеппи Длинныйчулок с сексуальным наклоном. Она была из тех, кто легко шёл на жертвы ради искусства. Потому даже дилемы не возникло, чтобы красочно исполосовать её чулки. Также, подрисовали ей выразительный макияж и веснушки. Облачили в форменное платьице из скатерти, сделали две торчащие косички и дали в руку фарфоровую куклу. Если бы не природные актёрские способности, она бы вряд ли победила у более навешанной мексиканки с огромным будильником для сиесты. Ухохатывались все. Даже я смеялась до колик. Зато команда, в которой состояла Рита, легко выиграла в конкурсе “Мюнхгаузен”, за самую невероятную историю, которую надо было обосновать и ответить на все заковыристые вопросы соперников.

– Кстати, у нас всё случилось после корпоратива, – обернулась Рита.

– Первая ночь? – шустро откликнулась Настя, предвкушая “хлеба и зрелищ”. – Требую подробностей!

– Перехочешь, – пробовала отстреляться я от борзых куропаток.

– Валя была очень… робкая, – улыбнулась Рита, откидываясь в кресле.

“Всё вспомнила?” – скосила я на неё.

– Робкая? – не поверила ушам Настя.

– Я помешалась на ней, – помедлив, поделилась я. – Она была для меня каким-то божеством. Волнующим, непостижимым, недосягаемым. Я набиралась силы духа всякий раз, чтобы просто заговорить…

– Я тебя умоляю!… – прервала меня Рита. – По-моему, ты очень хорошо говорила, когда отчитывала и штрафовала.

Настя звонко рассмеялась:

– В это больше верится!

– Вот-вот! – поддержала Рита.

– Кого-то из вас тоже нарядили на корпоративе? – поинтересовалась Настя.

– Номера Рита исполняла без всяких конкурсов, – сообщила я.

– Длинная была юбка! – запротестовала Рита, хмыкнув всугонь: – Кто ж знал, что Лёша всё доносит…

– На корпоративе наклюкалась как гусар, – продолжила я. – И пошла по кочкам в плезир пускать шарм и наживки… Причём, все они – направленные на мужчин…

– Ты ревновала? – спросила Настя.

– Вряд ли. Я ничего не могла ждать. Какую бы притягательность она не источала… Это была реакция защиты, я просто пыталась уберечь от позора. Если бы она назвала адрес…

– Скорее, было похоже, что хотела выдворить за неприличное поведение, – подала другую версию Рита. – Я удивилась, когда подвела к своей машине, а не вызвала такси. В голове не укладывалось, чем заслужила великую честь. Готовилась к промывке мозга – это ещё по щадящей программе. Но Валя словно специально томила молчанием… Было любопытно, когда же затухнет благородная рефлексия, так что я делала всё, чтобы усилить раздражающие факторы.

Мы ехали медленно из-за обильного снегопада и нарушенной видимости. Под колёсами замешивалась бело-грязная масса, и красные тормозные маячки у спутников перед нами зажигались особенно часто.

– А если бы терпение лопнуло? – задала вариант Настя.

– Взяла бы такси, поехала домой, – отвечала Рита. – Но я бы не хотела…

– В итоге, Валя повезла к себе? – определила Настя.

– Обкурила весь салон… – посетовала я. – Повезла. А что делать? Хотя я жутко нервничала, – призналась я. – Что наломаю дров… По сути, сама себя подставляла. Но другая часть меня трепетала от осознания сидеть на расстоянии вытянутой руки…

– В машине постоянно на меня смотрела, – говорила Рита. – Вроде примеряла, на каком светофоре высадить. Я так и ждала, что сейчас тормознёт, сбросив маски. Как только я поворачивалась, сразу уводила взгляд. Потом мы приехали, и она спросила: “Идти сможешь?”… Я напряглась не по-детски, аж протрезвела! – Рита перемигнулась с Настей об опасностях внезапного перехода со мной на “ты”. – Я решила подстраховаться и притвориться, что пьяна в стельку…

– Ты… что сделала? – возмутилась я.

– С бухого какой спрос: взятки гладки, – пояснила Рита. – Зато чисто полюшко для импровизаций. А я собиралась выжать из вечера максимум. С другой стороны, ты сама напросилась: назвался груздь…

– Ради хохмы прилегла на меня в лифте… – проговорила я.

– А ты? – Настя приснастилась сзади к спинкам наших кресел и просунула голову между ними.

– Вжалась в стенку…

– Я прибалдела, – сказала Рита. – Только тогда стала соображать, что что-то не так… И это Что-То-Не-Так – с щенячьими глазами… Уже дома прислонила к двери, а сама опустилась на колени в своих дорогих брюках, чтобы снять мои сапоги, – она обратилась к Насте: – Можешь такое вообразить? Несгибаемая Валентина Михайловна, вечно бесстрастная и подтыкающая претензиями, стоит передо мной на коленях и возится с застёжками…

– Какие брюки – я думала только о том, что была бы счастлива делать это каждый день…

– Вы надо мной прикалываетесь? – недоверчиво запустила Настя.

– Когда поднялась, Рита тронула меня за талию. Я не могла шелохнуться, не понимая, опирается на меня или… Она просто смотрела в глаза, а я теряла голову… В глубине души я подозревала, что всё это – продолжение забав, которые ей почему-то так полюбились со мной…

– Ты играла? – пропытывала Настя у Риты.

Свет фонарей со столбов писал причудливо-лиричные тона на ритином лице. Она смотрела вдаль.

– И да, и нет, – задумчиво произнесла Рита. – Это было действительно аппетитно: пройти сквозь стены и отведать личжи конфиденции. Но… – Рита заронила паузу. – Я кое-что увидела, и это сильно напугало меня… Я хотела бежать, и не могла двинуться с места… Я назвала её “Валя” и наблюдала, как она борется с притяжением… А потом слабо застонала от моих губ, словно у неё ещё век назад иссяк лимит звука.

– Разве не накинулась? – удивилась Настя.

– Я чувствовала себя девственницей… – донесла я. – Словно весь прошлый опыт канул в небытие, и захлопнулись двери. У меня темнело в глазах, я была совершенно беспомощна…

– Ну, тут-то Рита, конечно, вошла в раж!… – закипевала нетерпением Настя.

– Она была космически нежной… – негромко опровергла я. – Едва касалась… Я была без ума от её пальцев. Она приговаривала любовно поощряюще: “Девочка моя”. Будто мы общались на сокровенном наречии, и она слышала мои мысли. Я извелась, когда она снова назвала по имени…

– На утро я проснулась от поцелуев по всему телу, мало, что помня из вчерашнего, – перемотала Рита. – Было дико: в постели с женщиной, с шефом, с которой, к тому же, давеча ходили в контрах. Впрочем, она была довольно соблазнительна. Захотелось довести до криков, и у меня получилось. Показалось мало, и я взяла её ещё несколько раз, пока не исчерпалась…

Я молчала, заново пережив то утро, когда она меня сломала.

– А дальше вы начали встречаться, – вывела радужный итог Настя.

– Дальше она разбила мне сердце и вытерла об него ноги, – сухо отразила я. – Сказала, мол, не лесбиянка, у неё нет чувств ко мне, и между нами никогда не будет ничего серьёзного. А секс – физиологическая данность, кое-где психологически занятная – и всё на том… Я не понимала, как можно так быстро измениться, развернуть на сто восемьдесят без штурмового предупреждения. Пару раз уговаривала на свидания, конфеты-цветы-ухаживания, всё попусту. Ей надоело, и она подвела черту.

– Охре-ене-еть… – протянула Настя.

– Подсознательный блок, – подала голос Рита. – Я не была готова…

– Что же ты увидела, что так сильно напугало тебя? – Настя заинтригованно притаилась. Впрочем, как и я.

– Я увидела мощный след её бывшей женщины; её жизнь, мчащуюся по магистралям билбордов и заглушаемой боли; её мечты, в которые она давно отказалась верить… Но весь ужас не в этом. Я любила её. Словно все параллели свивались на этом моменте нашего целого, когда небо падает, способное раздавить всё земное-привычное: знания, эго, отличия. Я не была готова…

– Да ну вас к чёрту! – искренне огорчилась Настя, обиженно откидываясь назад. – Так трудно рассказать реальную историю?

– Насть, а что ты хочешь на Новый год? – крутанулась к ней Рита.

– Хотя бы одно нормальное зеркало во весь рост! – без запинки огласила Настя. – Почему вы их не держите?

– Потому что правда – она здесь, с нами, в нас, вокруг, – сказала я. – Разная – со всеми чудесными оттенками.

Ночь накануне новогоднего торжества выдалась удивительно тихой. В темноте за окном бесшумно кружили снежные хлопья. Тане снилось, что исполнилась давняя мечта, она стала знаметиной певицей, и все просят её автограф. Она порхает ресницами и настолько блистательна, что каждый поэт хочет написать ей стихи. Боре снилось, что он разоблачил вражеский картель. Его почествуют важные люди и награждают Тайным Орденом с изображением белого лебедя. Лариса не могла уснуть, потому что в мысли её ломились губы Елены, а то хуже – аполлон Денис со всеми своими достоинствами. Она долго ворочалась, взбивая подушку. Правильное воспитание с церковным уклоном не позволяло запустить руку под пижаму. Лёша улыбался, поглаживая кота и глядя на луну, по лику которой скользил силуэт на метле. Его мысли были далеко: в Лондоне или норвежских фьордах. Насте снилось, что явились разом все сто пятьдесят её случайных и нарочных, одна красивей другой, и каждая влечёт к себе. Она мечется в кровати, постанывая от мучительного выбора. Рита выпросталась из-под одеяла, взяла из стола скотч и поместила в раскрытый чемодан. После Нового года мы собирались отправиться на горнолыжный курорт Финляндии. “Зачем тебе скотч?” – прошептала я, когда она легла обратно в мои объятия. “Настя опять раскричится, почему не Тай”, – также едва слышно отвечала Рита. “Давай кляп купим?” – улыбнулась я. – “Нет, правда, для чего тебе скотч?”. “Ш-шш…” – прошикала она. – “Город засыпает…”. На утро его жители никому не расскажут, что видели и чем жили этой ночью вне правил таблоидных магистралей.

– Потому что некомильфо припираться с лыжами на работу! – отчеканил большой-босс.

Начинался новый день.

{Конец}