Текст книги "Сделка 2 (СИ)"

Автор книги: Mia Kenzo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Интересно, в России ли Катя-заказчица? Если бы не Рита и перетягивание каната, мы неплохо общались. Ровесница или старше, она одевалась, как подросток, и “отрывалась” с неменьшим запалом. У неё частенько чередовались пассии помоложе. Неделя-две, и вот уже новая “девочка”, “малышка”, “зай”, а то со сленгом второй родины – “babes”, “baby-girl” и “hun”. Тем не менее, присутствовал в её манерах налёт робости и даже пугливости. Мне он виделся ничем иным, как камуфляжем овечьей шкуры – мастерски подогнанным штрихом обольщения. Несмотря на это, по-человечески она нравилась. Без лишних понтов, напротив – любовью подтрунить над темой крутизны; с одним стойким принципом – ни давать, ни принимать поучительств, – она умела ладно ввернуть свои пять центов практически по любому вопросу. Веяло от неё чем-то беззаветным – как будто неугасшей верой в большое и светлое. Я бы рада похвастать сходством, но нет. Там, где пять центов, я выдавала десять, а то – пригоршню; там, где сторонительство поучительств – с лихвой отпускала советы, как кому и чем жить; там, где понты – одним видом набивала цену. Логика крутила постоянно – она спасала, она истребляла восточные полюса и отклонения курса. Я удивилась собственным мыслям и ощущениям: я смотрела на Катю как на вполне съестной объект общения – она имела запах и вкус.

Я собиралась восвояси, когда ко мне подсел лысеющий мужчина с пинтой пива и типичной увертюрой: “По-моему, я вас знаю”. Оказалось – не казалось. Действительно, знал. Это был тот самый церковный прихожанин: легион, грехи, страсти Христовы. Отчего-то всплыли образы “Мастера и Маргариты” Булгакова. Теперь ещё и кот. Хотя Мюнхгаузен не разговаривал, но вполне безбилетно общался.

Новообразовавшийся кавалер предложил угостить. Я отмахнулась с блудливой мыслью о недосягаемом “Кристалл”, уверяя, что пощусь. Он улыбнулся и зачем-то подмигнул. Завёл о себе: женат, пятеро детей, рыбалка. Чем больше его монолог приобретал куртуазную речистость, тем больше я ненавидела весь мужской род. Его серо-голубые глаза утратили былой блеск. Они опошлились, отараканились и таили неизвестных монстроподобных существ, грозивших вырваться из заточения. Всё было мерзко и печально. “А может, мне просто мерещатся чудища в тени голубя?”

На пороге появился ритин отец. Он был с двумя товарищами. Я безотчётно поправила шарф. От тандемности меня с моим пиджаком остались миф да легенда, и последний внушал весьма спорную презентабельность. Давно бы подыскать по размеру, но я всё рассчитывала набрать утерянные кило со дня на день.

Никакого галантного вступления, Рома прошёл мимо, даже не взглянув. Они с друзьями сели за столик неподалёку. В надежде привлечь внимание, я достала из сумочки крем, подаренный Таней, и начала растирать руки быстрами движениями. Мой непрошенный спутник странно посмотрел на меня. Наконец, Рома заметил. Однако остался на месте, по всей вероятности, не намереваясь встревать в чужие дела. Я измерила собеседника с головы до пят. Отдавая должное, – выглядел он прилично, хорошо сложен и, несмотря на лысину, был в определённом смысле привлекателен. “Раз гора не идёт к Магамету…”, – решилась я, поднимаясь. Извинившись, я проделала путь к Роме.

– Привет! – сказала я.

– Где Рита? – без всяких салютов поинтересовался он.

– Хочешь поговорить? – давала я “зелёный”, делая ударение на первом слове.

– Что-то не так? – обеспоился он.

– Тет-а-тет, – лаконично огласила я и по взгляду поняла, что странная. Пора заканчиваь с привычкой сокращать предложения.

– Что ж, – озадаченно проговорил он. – Ладно.

Я ждала, пока Рома попрощается с товарищами. Затем мы передислоцировались в тихое кафе с видом на Москва-реку. Всю дорогу молчали. Когда я заказывала вино, Рома осторожно предложил:

– Может, возьмём что-то безалкогольное?

– Отчего же? – градус помог бы развязать язык. – Давай выпьем.

– Тогда я буду водку.

Официантка, довольно красивая чернобровая девушка не самых молодых лет, зажгла свечку, создавая жутковатый романтический антураж. Жутковатый – по множеству причин, но она об этом не догатывалась. Мы сделали заказ. Напитки принесли почти сразу.

– Что с Ритой? – спросил Рома. – Я сам, – он перехватил у официантки откупоренное вино, давая понять, что лишний раз к столику лучше не подходить. Он налил мне почти полный бокал, добрую треть от всего содержимого бутылки.

– Нравится играть хорошего папочку? – я полоснула его взглядом. – Ты так же заботливо принуждал дочь лгать?

– Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, – он сщурился и звучал убийственно ледяным тоном, какой мог бы охладить любого. Только не меня.

– Расскажи лучше, как сына похоронил, – нажимала я.

Рома зловеще откинулся на спинку стула, опрокинув в себя стопку и соблюдая абсолютно невозмутимую мину.

– Закончила? – спросил он после полуминутной паузы.

– Ошибаешься. Только начала, – я пригубила вино, не отводя пристального взгляда от его лица.

– Поехали! – по-гагарински подмахнул он. – Чего ждём? Второго пришествия? Выговорись, раз такая очумелая. А потом я скажу, в чём ошибаешься ты.

Пришла официантка и поставила закуски. То ли умаялась за смену, то ли по лицам поняла, что больше мы “ничего не будете”, она удалилась, не задавая вопросов. За окном курсировали теплоходы в вечерних огнях.

– И в чём же, интересно узнать.

– Хотя бы в том, что у Риты никогда не было брата. Он умер ещё до рождения, – эти слова прозвучали, будто выстрел, заставив проглотить запасы словесной тирады. – Рита тебя выбрала, и я тебя принял. Но эта хрень, я имею в виду, вот это, – он черкнул рукой в воздухе выгнутую дугу в моём направлении. – Эта хрень уже порядком затянулась.

“Конфуз”, – подумала я. Всё бы отрицать, но даже на Риту не сослаться. Она лишь дала почву для заблуждений. А я резво состряпала картинку, нафаршировав начинкой из злачных подробностей. Всё смешалось. Глотая вино, я завистливо косила на водку.

– Я спрошу ещё раз: где Рита?

– Мы не вместе, – надоели шарады.

– Поссорились?

– Личное.

– Ваше дело, – Рома залпом осушил следующую стопку. – Рита не рассказывала, как дурила охрану и при первом удобном случае сбегала? Мы с женой сходили с ума, не зная, где искать… Или как она стриглась под мальчика и рвалась в армию? А однажды перестреляла все зеркала в доме. Она… что-то видела, – он показал на висок. – Не спрашивай, откуда это взялось. Ей никто не говорил, что вместе с ней должен был родиться брат… Иногда я думаю: “А вдруг то, что она видит – не так уж нереально?”…

– Ты приставил к ней охрану? – удивилась я. – Всё было настолько плохо?

– Банальнее, – он отрицательно мотнул головой. – Мутные времена, девяностые… Мне угрожали. Я пытался её защитить, нанял телохранителей. Но в какой-то момент понял никчёмность затеи… Ты знаешь, что это за чувство? Когда не можешь защитить своего ребёнка?… – Рома заметил осушенный бокал и наполнил его впрок. Кажется, мы немо согласовались не комментировать дозы друг друга. – …Кое-как уговорил жену, – продолжал он. – Подфортило, что батя жил у чёрта на рогах – хрен разыщешь. Кроме того, давно стоило показать её психологу. Я тянул, оправдывал переходным возрастом. А у отца как-никак научная степень. Не знаю толком, что он делал, но вернулась она другим человеком. Он говорил про “цепь”. По сути, что-то вроде самоконтроля… Я бы никогда не отправил дочь так далеко, не будь на то веских причин. Поехал бы с ней. Но нужно было здесь разобраться.

– А мать?

– Нет, – скупо доложил он. – Она не поехала.

– В итоге, разобрался? – спросила я.

– На это ушло больше времени… Но да, я разобрался, – я точно знала эти глаза – глаза убийцы. – Слушай, только не восприми в штыки. Юлить не умею, поэтому скажу прямо. Тебе бы, по-хорошему, тоже сходить к специалисту. Я эти вещи вижу.

– Она не пыталась бежать от деда? – я пропустила мимо ушей его “дружеский совет”.

– Пару раз. Но попытки прекратились, когда она начала общаться с какой-то местной женщиной. Отец был не в восторге, но я настоял не вмешиваться: по крайней мере, не пришлось разыскивать её по лесам и деревням.

– Не такой уж местной… – проговорила я. – Знал бы ты, что они делали с той женщиной…

– В смысле? – он ощутимо напрягся. Испуг – вот, что я читала в его глазах. Пронизывающий парализующий страх – столкнуться с неумолимой правдой.

Кажется, внимания к моему бокалу уже не дождаться. Я решила сама за собой поухаживать.

– Откуда ты знаешь? – ринулся он к последней лазейке.

– Потому что та женщина – моя бывшая.

Правило утаивания знаний отступило – я не желала ему хорошего сна. Пусть хлебнёт с моё – полную чашу.

– Они…? – он сидел, словно оглушённый и только всаживал в меня тяжёлый взгляд. Хорошо, что новость прозвучала не на сухую. – Она была совсем юна!… – “Ага, это мы все в курсе”, – мысленно поддержала я. – Где она сейчас – твоя бывшая?

– Остынь, она получила по заслугам. От меня, – сказала я далеко не на сухую, смакуя заключительную треть бутылки. – А во-вторых, искать её тебе придётся на другом свете.

Рома опорожнил в себя стопку. Прозрачная жидкость потекла по усам, и он нагрубо отёр её тыльной стороной ладони. Он, было, схватился за мобильный, но отложил. Налил заново и махнул в себя, не поморщившись. За окном, по-прежнему, курсировали теплоходы в вечерних огнях. Стайка разношёрстных роллеров рассекала по набережной. Им вслед ехала пара, по всей видимости, супружеская. Загорелый мужчина катил коляску с чадом, а девушка гнала впереди скоростным задним ходом и что-то выкрикивала навстречу. Вдалеке скользил одинокий велосипедист. Им невдомёк бактерии, грибы, питание душами, кровь. Как обделены – даже не представляют. В следующей жизни я обязательно буду на чём-нибудь кататься.

– Теперь я у тебя спрошу: не хочешь показаться доктору? – поинтересовалась я.

– Лучше скажи, где та сука закопана.

Я гуляла в одиночестве по набережной, думая о детях, лишившихся жизни ещё до первого вздоха. Больное чувство одолевало грудную клетку. Я плакала. Но не из-за канувших судеб, а потому что туфли натёрли, было холодно, костюм совсем обвис и донельзя не смотрелся.

Я пришла в квартиру. У меня не было дома. Мюнхгаузен не откликнулся на печень. Я вспомнила, что последний раз видела его с утра перед уходом на работу. Скорей всего, незаметно вышмыгнул за дверь. “Паршивец сделал свой выбор”, – решила я. Через полчаса я ходила по двору, заглядывая под каждую машину и призывая на “Мусю”, на “кис-кис”, на “печень”. Его нигде не было. Вернувшись, я набрала ванную, набросала короткую записку, погрузилась в горячую воду. И порезала вены.

Не её отца, а её саму я хотела встретить. И верила – в светлое и большое. Хотя бы просто увидеть – смеющиеся глаза, милое лицо, манящие изгибы плоти. Да, “дурацкая”. Зато вся твоя – до последней нервной клетки. В дверь звонили. Разве воскресить суетными потугами большое и светлое? Кровь стекала на кафель. “Он же мёртвый”, – ужаснулась я. “Тряпка, помойка, пепел”, – подсказала логика. – “Всё вернётся в землю, из неё вырастут виноградники. Через сто, а может, тысячу лет, кто-то выпьет мою кровь на фуршете.”

Я парила на роликах в закатных лучах солнца, и свежий ветер орошал лицо. Это дверь отворилась. Я ненадолго очнулась от миражей. Запястья перетянуты тонкими вафельными полотенцами. Лёша. Воспользовался запасным ключом из-за щитка. Цепляясь за его рукав, перед тем, как снова потерять сознание, я успела выдавить:

– Никто не должен знать. Ураган, стихии, крах – у сильных всё в порядке… А ещё Катерина… убежала…

– Тише-тише. Что же ты с собой сделала?… – причитал он, его понимание плыло в закрывающихся глазах. – Пьяна – лучше бы проблевалась, как обычные люди…

========== Часть 9 ==========

И колеса вращаются, молнии, жернова,

Перемалывай сердце в пыль, пусть улетает к апрелю.

Потому что когда я люблю тебя – я права.

Снег летит, крылья кружатся, мир вращается все быстрее.

Быстрее, быстрее, Быстрее…

Потому что снег летит вертикально вверх.

“Мельница” – “Об устройстве небесного свода”

***

Около двух месяцев я провела в оздоровительном центре Швейцарии – лечила нервы. Здесь отдыхали довольно состоятельные люди со всей Европы. Говорили, в основном, на английском. Горный воздух, термальные ванны под открытым небом, непритязательные беседы на летних террасах – всё способствовало эмоциональному укреплению. Я набрала почти весь утерянный вес. Начала писать сказки. С заколдованными зверями, пакостными троллями и положительно хитрыми эльфами. На неделю ко мне выбрался Лёша. Вместе мы облазили окрестности по горным тропам, съездили на развалины древней крепости, взяли круиз по живописному озеру.

– Выйти за ворота своих стен – всегдя нелегко, – его глаза таинственно поблёскивали в свете высокого камина.

Ужин давно кончился, и постояльцев сдуло из общей залы кого куда. Большинство отправились на воздух под звёздное небо. Другие разбрелись по номерам.

– Я вышла. Обувку вон даже сменила, – сидя в кресле, я задрала ногу в довольно громоздких треккинговых ботинках. – Всё в мозолях и пластырях… very good shoes! – в поддержку этикета пояснила я для вошедшей пары.

Они были нарядными ещё с трапезы. Грегор улыбнулся и продемонстрировал знак “O`key”, изобразив кольцо большим и указательным пальцами. Мол, всё хорошо, общайтесь по-своему. Я чувствовала себя русским медведем в калошах. В новой шкуре было и проще, и беззащитней одновременно. Давно не сжимались кулаки, испарилась нужда к помпезу, а логика осталась на печи сиднем-сиживать, как по былинушке об Илье да Муромце. Элеонор прильнула головой к плечу мужа. “Oh, so sweet…” – умилилась я про себя.

– Good night, Val… – откланивался Грегор. – Alex…

– Gregor… Eleanor… – качнулся в ответ Лёша.

Здешняя почва для сплетен отличалась деревенской скудностью, и тема моего молодого любовника, а может, альфонса, если не произвела фурор, то восполнила дефицит. В чистую дружбу, разумеется, никто не верил. Пикантный вопрос особенно будоражил пристарелого гера Шнайдера, имевшего причудливое пристрастие к своим кожанным перчаткам, которые надевал даже в жаркую погоду. С потрёпанной каштановой бородой и изъевшими лицо глубокими морщинами, он то и дело провожал лёшин зад маслянистым взглядом. Я боялась за лёшин зад. Впрочем, это касалось только гера Шнайдера. Остальные относились к лёшиному седалищу безобидно равнодушно. А меня как-никак знали и, кажется, симпатизировали. Тот взгляд, который пара отпустила напоследок, был полон противоречивых тонов. Они словно не ладились с мыслью, радоваться ли за меня или жалеть.

– Они милые, – сказала я, когда супруги удалились, неспешно шагая вполуобнимку. – Знаешь, Грегор однажды рисковал жизнью, чтобы спасти чужого ребёнка. Жена им очень гордится.

– А ещё пустил сотни судеб под откос – и судьбы их детей – одним росчерком, – ухмыльнулся Лёша, отпивая вино из бокала. – Такие люди следуют правилам. А правила часто жестоки.

Грегор был одним из совладельцев крупного холдинга. Бесспорно, на его долю выпадали трудные решения.

– Успех требует поступков, которым мы не всегда рады, – я испытывала положительное отвращение к алкоголю. Это был первый глоток за долгое время. Поморщившись, отставила бокал.

– Я его не осуждаю. Даже напротив, – огонь в камине пошёл на убыль, и Лёша, один за другим, подкинул пару поленьев. – Не чудо ли – этому человеку жертвовать собой ради другого. В чём же, ты думала, весь смысл?

Языки пламени радостно подхватили новую пищу и стали её оплясывать в древнейшем танце.

– И в чём же? – переспросила я.

– В них и есть – в чудесах. Суть “крови” не столько в том, что каждый – продолжение другого, и даже не в том, что живая, течёт и передаётся, но в том, что она в себе несёт. А заложены в ней – чудеса.

– Не было никаких чудес в моей матери, – она часто снилась после инцидента с порезанными венами. – Две попытки суицида. Вторая – удачная. Есть, к чему стремиться.

– Бесы слетаются на открытую душу, – пространно изрёк Лёша, игнорируя горькую шутку. – Хочешь поговорить об этом? – прозвучало, как на приёме психолога.

– Иногда думаю: а могла ли я что-то изменить?

– Зато сейчас можешь.

– Её уже нет.

Лёша загадочно посмотрел на меня.

– Выйти вышла, а далеко не ушла, – проговорил он. – Рите не следовало оставлять тебя одну.

– Не следовало… – повторила я, вспоминая её выбор “посиделок”.

– Бесы слетаются на открытую душу, – снова сказал он, обозревая пространство вокруг меня, словно видел чёрных воронов, и все они ждали случая, чтобы продолжить когда-то начатый пир. Логика звала с печи, в уютные стены, к огороду оценок с соломенным пугалом в шляпе.

Я избегала воспоминаний, любых разговоров о Рите и даже невинных мыслей. “Ещё не время,” – осекала на корню. Сила воли, поддерживаемая верой, давала это сделать. Я не думала о ней. До этого момента.

– Как у неё дела? Она устроилась на работу?

– Взяли в одно место, но продержалась меньше месяца – показала характер.

– Рита хороший архитектор. Странно, почему за неё ещё не дерутся.

– Хороший архитектор – на волне неудач. Об этом знаешь ты, и знаю я. Многое зависит от того, кто смотрит и что видит. Ты давала её талантам раскрыться. Она старалась, потому что во всём был смысл… Ты её слишком приучила к лучшему. Ей трудно довольствоваться меньшим.

– Бизнесу нужны шестерёнки. Рита знает правила и умеет подстраиваться. Ничего, скоро всосётся.

– Я бы согласился, если бы не одно “но”, – Лёша медитативно взглядывался в огонь. Казалось, мысли его были далеко: в Лондоне или норвежских фьордах. – Что-то мне подсказывает, что она сознательно пустилась во все тяжкие. Чем хуже – тем лучше.

– Что ты предлагаешь? – по-танински спросила я. – Когда я с ней, у меня сто пятьдесят заболеваний психики, включая галлюцинации.

– Порталы?

– Да нет, какие порталы? – я удивилась. – Мы же никуда не перемещаемся. Всё внутри… Может, чакры – и то ближе.

– Смотря, что считать перемещением, – Лёша приспустил смешок, оборачиваясь. – Чакры – порталы – какая разница. Земной шарик, и тот вертится вокруг своей оси. Всё относительно, – он поставил пустой бокал на стеклянный журнальный столик. – Рита – энергетически сложный человек. У неё много сущностей. Наверняка она избегает зеркал, не так ли?… А ты – стратег по крови. Хочешь уничтожить её – уничтожь себя. Потому что ты – её главная слабая точка. Вопрос в том, что ты действительно хочешь?

***

Накануне отъезда я долго гуляла, поднимаясь на высоту, где ветра насквозили апвеллинг внутренних потоков, тягу к полёту и насморк. Москва встречала безоблачным августом.

– Валя? Ты ли это? – в аэропорту окликнул знакомый голос с едва различимым акцентом.

Это была заказчица Катя, по-прежнему, худосочная, в диких кроссовках и с копной высветленных волос. На вороте футболки болтались тёмные очки с ярко-зелёными зеркалящими стёклами.

– Нет, Дед Пихто и бабка с пистолетом, – мы расцеловывались в щёки, будто никогда не существовало холода, угощений кулаками и грызни за лакомый кусок. – Кости на месте, – одобрительно щипнула я за спину при объятии.

– It`s everything you need to hang out clothes, – кажется, она хотела тусовать одежду, а не вывешивать её. – Упс, земля перевернулась – ты в джинсах?! Пойдём в сторону.

Она ловко подхватила мой чемодан и вместе со своим увезла с прохода.

– С отпуска? – спросила Катя.

– Выкроила каникулы в кои-то веки.

– Вы не с Ритой?… Расстались?

В её взгляде мелькнуло сомнительное выражение, и укол ревности забыто просочился в крови раствором яда, а может, средством от кашля.

– Сексуальная штучка, не правда ли? – я весьма разделяла её чувства. Сквозь прошлую себя, которая, скорее, вцепилась бы в глотку за своё неприкосновенное.

– Да, очень, – мечтательно подтвердила Катя. – Хочешь сказать, она свободна? Я могу с ней встретиться? И ты не?…

– Ничего не хочу сказать. Но ты можешь делать, что угодно. Карты в руки, – приветливо разыграла я шаблонами.

– Даже не знаю, – не надолго хватило её оптимизма. – Она выбрала тебя, – пожала плечами Катя, будто Рита много потеряла в её персоне, лишившись грандиозного союза. – Есть время? Присядем куда-нибудь?

***

– Ты вернулась! – с порога ознаменовал Боря, не успев ступить в кабинет. – Прискокал, как смог! – полдня он отсутствовал на встречах.

– Смотрю на всё это и думаю: а не отправиться ли в следующий отпуск, – стоя у окна, я развернулась к нему.

– Мы справляемся, – неубедительно похвалился Боря. Он впорхул внутрь, закрывая дверь от лишних глаз и ушей. – Послушай, если я тебя обидел…

– Не знаю, как тебе, – прервала я его мысль. – А мне нужны нормальные работники.

– Где ж их взять по щучьему велению.

– Погляди распечатку на столе. Столбец справа – тот объём, который делала Маргарита, слева – наше усреднённое большинство.

Боря нехотя штудировал предложенные листки.

– Вторая страница – беглый перерасчёт на проект, – комментировала я.

– Ладно, – наконец, вымолвил он. – Но если кто-то прочухает…

– Кому какая разница, с кем я сплю? В работе ничего не меняет. На Западе давно незазорно. У нас тоже половина светской тусовки в слухах, как в грязи.

– Авторитет – не хухры-мухры. “Этим” только дай слабые точки.

– “Эти” – не враги.

– Пока их не увольняешь и не отчитываешь.

– Я рискну.

– Как знаешь. То, что я делал – я, прежде всего, тебя оберегал, – нашёл он спонтанное обоснование.

– Спасибо, Боря, – не хотелось спорить или брать за рога. – Я оценила.

– Зря только денег дал… – пробурчал он. – Надеюсь, они пойдут в счёт будущих работ?… Я много думал, мы должны быть заодно. Схема “лебедь, рак и щука” никуда не приведёт, – с белыми перьями, вестимо, он самый.

– Тебя никто за кошель не тянул. И тогда ты не был со мной заодно.

В который раз я набрала номер из контактов мобильного. Не сбросила. Гудки прекратились на пятом интервале.

– Привет, Рита.

– Привет… – раздался голос, от предыхания которого задрожала рука и смочился порох взрослого.

– Хочу поговорить с тобой в офисе. Но сначала ответь на вопрос: интересно ли тебе восстановление в должности, свой проект и реализация как архитектора? Не торопись с решением. Ты должна понимать – будут условия. Обдумай толково… Перезвоню завтра, – я собиралась оборвать вызов.

– Валя, – задержала она. Я сглотнула. – Это сделка, не так ли?…

– Умная девочка. Всё правильно поняла.

– Не уверена насчёт сделки, но… Когда тебе удобно?…

***

Два с лишним месяца назад.

Ранним утром Мюнхгаузен подкараулил момент, когда новая хозяйка уходила из дома. Он юркнул за открытую дверь и засеменил скользящей походкой до ближайшего пролёта лестничной клетки. Привычную погоню за собой он не обнаружил.

– Чёрт. Ну что за чёрт!… – она забыла папку.

Мюнхгаузен никогда не понимал человеческой склонности придавать предметам важные значения. Ему это и не надо было – понимать. Главное, чтобы кормили, холили и лелеяли. Так или иначе, спустился он до самой железной двери. В это время, с ночной смены как раз возвращался Юрий. Мимоходом он удивился вынырнувшему из подъезда чёрному коту. Будучи натурой многогранной, Юрий грезил сразу в двух направлениях: о девушке с сайта знакомств и о холодильнике. Эпизод с котом исчез из его мировоззрения так же быстро, как появился.

Нужно сказать, г-н Мюнхгаузен не был гулящим. Поэтому путешествие, которое он предпримет, станет одним из самых грандиозных в его жизни. Никто не скажет точно, что им руководило. То ли тяга к оставленной территории; то ли скучал по прошлой хозяйке, которая запропастилась невесть куда; то ли забыл в старом доме нечто важное. А может, он видел будущее. В любом случае, никто никогда не узнает, что творилось в его голове. Он ничего не рассказывал ни кошачьим богам, ни чертям. Секреты были его главным оружием – вовсе не когти, которые остригла новая хозяйка.

На пути ему повстречалась старушка. Барон преодолевал очередной двор перебежками, когда она стала его кискать. Ему пришлось затулиться под первую попавшуюся машину. Женщина была вполне себе Анна Васильевна Красноложкина, умудрёная опытом и общением с кошками, которых систематически прикармлимала. Желающие стекались со всей округи. Её рука хранила множество их запахов.

– У меня есть кое-что вкусное для тебя, не бойся, кис-кис, – призывала она, склонившись с кряхтением возле его укрытия.

– Мяу! – “уйди прочь, старуха!” – говорил Мюнхгаузен.

– Не бойся, я тебя не обижу, – убеждала Анна Васильевна.

– Мяу! – “недосуг мне твои тёрки!” – снова внушал он.

Долго ли, коротко ли вели они беседу, но в конце концов, женщина отступила, а Мюнхгаузен смог продолжить свой путь. Никто никогда не узнает, что творилось у него в голове, и как он проложил нужную тропу в бетонных джунглях. Так или иначе, через кварталы, свору слюнявых псов и прочие поперечные, оказался он в своей прежней обители и ластился к ногам хозяйкиного сына.

***

Условленный день. Два часа пополудни.

Смортю на свет. Яркие солнечные лучи усеяли петлистые улицы. Они сочатся на лицо благотворным омовением. Я думаю о древних египтянах, греках и римлянах.

– Валя, – слышится вопросительное нетерпение.

– Да, – решительно оборачиваюсь. Зрение осваивается не сразу, перед глазами мельтешат пятна.

Рассечённая губа, ссадина на полщеки – ущерб, неподвластный самому искусному макияжу. Да она и не пыталась ширмоваться. Открытое лицо, прядки волос обрамляют по бокам. Одета по-деловому, кулон в вырезе рубашки. Но пуще всего волнуют несмеющиеся глаза: в их серьёзности растлался трансцендентный бэкграунд.

– Что случилось? – запаски растеряны.

– Глупо сгруппировалась с лошади, – на её устах прокладывается намёк на улыбку. – Не слишком вписывается в фантазии, да? Не беспокойся, на мне заживает, как на собаке.

Я молчу. Прямо сейчас пишутся. В них она делает два шага, разделяющих нас, и объятие даёт испытать бойкость колотящихся сердец. Я зарываюсь тебе в волосы, вдыхая – твой дух, твою кожу – всю тебя… Но мы стоим, не двигаясь. Будто любой шаг грозит обернуться комичным прыжком космонавта на луне.

– Ты изменилась… – оглядывает меня с ног до головы, задерживается на руках, убранных по карманам брюк; возвращается к лицу. – Вроде прежняя и всё же – другая.

– В чём же? – руки по карманам – совершенно типичная для меня поза.

– Больше света.

– Хорошая погода.

– Раньше ты с ним не разговаривала, – её лоб слегка бугрится, выдавая усиленный мыслительный процесс. Такое у неё выражение, когда она проектирует стремительные линии практичной динамики хай-тека, и вдруг ты понимаешь, что это совсем не он. Потому что детали, выбор оттенков, освещение робко намекают, а затем и вовсе неизбежно уводят в живое пространство, преображая элегантный холод в реверсивное дыхание мифических мотивов. Она никогда не работала в чистом хай-теке, но часто брала его за основу.

– С кем?

– С небом.

– С небом? Что за глупости?

– Ты хотела обсудить условия, – помолчав, напоминает Рита.

– Условия те же. Кроме одного, – достаю кольцо из кармана и кладу на стол. – Наденешь его.

– Ты… делаешь мне предложение, – потрясённо протягивает она, недоверчиво кося на изысканную безделицу от известного дизайнерского дома. – Поэзия зашкаливает…

– Оно значит: никаких замужеств, – пропускаю мимо ушей едкость. Зато честное. Пережитой болью и оставшимися шрамами.

– Ну, с Серёжей всё кончено, – беспечно роняет Рита. Внезапно настигнутая догадкой, меняется в лице: – Оно значит… что я… буду только твоя…

– Ты против?

– Против? – она нервно смеётся, тут же перевоплощаясь. – Знаешь, я никогда ничего не ожидала от людей. Уж точно не от тебя. Потому что ты – один из худших представителей, и всегда это показывала… Я никого не пускала дальше порога. Но ты со своей высокой патетикой… Зачем ты заставила думать, что есть что-то больше?!… Как тебе это удаётся?… Нужна моя свобода? Всего-то? Посадить в клетку кукольного театра? А когда наиграешься – что?… Снова полетишь за океан, кинув золотой ключик на обочину?… Зачем ты вернулась?

– Я не была в Новой Зеландии, – потираю фантомное кровотечение, маскируя поправкой наручных часов. – Всего лишь Европа.

Она выдыхает. Европа бежит в её глазах скоростным поездом по сменившейся системе координат. Манёвр с часами не остаётся незамеченным. “Европа” резко тормозит со всеми увязанными вагонами, со скрежетом и фонтаном искр из-под колёс. Рита оказывается так близко, что в скафандре не остаётся воздуха. Её пальцы легко находят неровности кожи запястий. И на другой руке. Взгляд устремляется в меня.

– Я не буду торговаться, – выдерживаю его, не моргая. Рано или поздно это всё равно бы произошло. – Ты примешь условия или уйдёшь.

– Я думала, что потеряла тебя… – тихо молвит она, не сводя пальцев с моих запястий. Берёт кольцо и надевает – она надевает его.

– И что бы ты делала? – спрашиваю безыскусно, рассчитывая на венок из ромашек и возвращение в счастливые времена.

– Нашла бы романтическую душу… – обманчивые зелёные чертята веселятся, а голос приобретает обольстительный окрас. – И показала бы богатый удовольствиями кроличий мир… Прямо за терновым кустом.

С кем я говорю, перед кем открываю раны? Разверзлись жирня времена обилием соли и спецпредложениями по терновым композициям: браслеты, ожерелья, венки. С новым счастьем удавиться.

– Я не знала, что делать… – в одно мгновение голос падает. – Это ты хотела услышать?…

– Какая разница, что я хочу слышать?! Ты можешь быть просто правдива?

– Да… – она надвигается, а я инстинктивно пячусь, пока не упираюсь в подоконник, как загнанный зверёк. Отступать некуда, позади небо. – Да, – повторяет она, припечатывая своим телом, её взгляд прожигающ. – Да, – отвечает она на немой вопрос моих глаз.

Каждый поцелуй проникает до дна в океане космоса, пронзая глубину и вновь вынося наружу вдохнуть воздуха. Всеми фибрами я умоляю небо, чтобы она чувствовала то же самое. Но мысли теряются в жаберном примитиве. Нервы мечутся, как рыбы в сетях, а где-то над толщей течений зловеще каркает логика. Стыдно бы перед Борей? Да если бы! Мы уже на диване, и интим хлещет через край всеми профессиональными талантами. Жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в удовольствии. Сети прорваны быстро…

– Рита?!… – поймала Лариса, когда та покидала кабинет. – Б-же, что с тобой?…

– Ах, это… Плата по высоким идеалам.

– Подралась, что ли? – я их не вижу, но представляю выпученные глаза. Скоро новость обежит все закоулки офиса и расползётся даже в соседние – на другие этажи. “Оспорь!” – мысленно рекомендовала я, но Лариса не дала шанса, тараторя: – Откуда тут? Что-то забирала? Почему такая счастливая?

– Похоже, будем видеться чаще!… – в её голосе сквозит радость, и я понимаю, что импульсивная Лариса, истолковав на личный счёт, начинает объятия, прыгания или что-то подобное в своей манере.