Текст книги "Забытая история (СИ)"

Автор книги: Medea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Когда-то давно, еще в самом начале наших отношений, мы с Ангеликой решили, что эти орлы – символ нашей вечной любви. И вот, орел остался один. Как и я…

Я жил воспоминаниями, и именно они поддерживали меня, не давали умереть…

Здесь, в загородном доме, тоже была ее комната. Своеобразный мемориал, разве что чуть менее живой: в последние дни совей жизни Гели почти не бывала здесь. А ведь когда-то мы любили эту комнату.

Вечером я был с ней. Эта привычка осталась у нас с тех пор, как после аварии Гели выписали из больницы. Тогда она просила меня побыть с ней, пока она не уснет: оставшись одна, она вновь вспоминала нашу малышку.

Теперь Ангелике тало легче. Но я все равно каждый вечер проводил с ней рядом, рассказывая ей о чем-то, или же читая вслух: читать сама она пока что не могла.

– Обними меня, – попросила Гели. Я сел рядом с ней и обнял ее. – Не так, – она улыбнулась и откинула одеяло. – Иди ко мне.

– Гели, мне еще работать надо…

– Ничего. Я тебя не задержу. Я хочу уснуть в твоих объятьях…

Я лег с ней рядом, и накинул одеяло ей на плечи. Гели выключила лампу, стоявшую возле ее кровати, и положила голову мне на грудь:

– А теперь мне совсем хорошо…

– Правда? А так? – я поцеловал ее.

– Неописуемо!

Гели чуть приподнялась, так, что наши лица были совсем рядом:

– Примерно так же, – она поцеловала меня. Поцеловала так, как могла только она: нежно, смущаясь, и в то же время страстно. – Или вот так…

Теперь она коснулась губами моей шеи. Я крепче обнял ее.

Ее губы скользнули ниже. Она снова прижалась к моей груди, лишь на мгновение, как будто решила передохнуть, и снова поцеловала меня…

– Ты мое маленькое чудо, – сказал я ей, отстранив ее от себя и осторожно положив ее на спину. – Но это я должен ласкать тебя, не так ли? – Гели улыбнулась.

Я прижал ее к себе, поцеловал, сначала в губы, после в шею. В свои поцелуи, прикосновения, я вкладывал все чувства, которые испытывал к ней. Я расстегнул ее ночную рубашку, осторожно оголил ее плечи. Теперь я прикасался к ее телу. Ее запах сводил с ума…

Я вдруг поймал себя на мысли, что раньше был намного осторожнее. «Не напугать бы ее» – подумал я, на мгновение взглянув на Гели. Но она дала мне понять, что ей нравится.

Она обняла меня и прижалась ко мне так, как только могла: казалось, мы с ней одно целое. Она осторожно провела ногтями по моей спине:

– Кошечка моя, – прошептал я, после чего поцеловал ее в губы.

Я чувствовал, что ее сердце бьется чаще, чем обычно. Ее дыхание было учащенным, и в то же время она дышала глубоко. Я понял, что сейчас она не откажет мне…

Но все же я побоялся, что ей может быть больно. Нет, это должно быть ее решением. Как она когда-то попросила меня…

Я снова ласкал ее шею, ее грудь. Гели запустила пальцы мне в волосы:

– Альф, – еле слышно прошептала она. – Так хорошо мне еще ни с кем не было…

– Ты уверенна что хочешь этого? – я на секунду остановился.

– Ты мой муж, не забывай. Это естественно…

Теперь я действовал смелее…

Я прижал ее к себе. Так крепко, как только мог. Ее тело все еще было напряжено, дыхание учащенным…

Она прижалась ко мне, слегка царапнула мою спину. А может и не слегка: чувство боли притупилось в тот момент…

Я поцеловал ее:

– Я люблю тебя, Гели, – шепнул я ей на ухо и коснулся губами ее виска. – Мой ангел. Я не могу без тебя…

Она приоткрыла глаза. Я почувствовал, что ее тело уже не напряжено. Она нежно обняла меня:

– Я знаю, – Гели улыбнулась мне. – Не отпускай меня…

Я лег на спину, и прижал ее к своей груди:

– А ну ее к черту, эту работу! Я останусь с тобой.

– Спасибо, – она снова улыбнулась мне…

Даже когда мне стало немного легче, Гоффман все равно проводил со мной много времени. Его поддержка была неоценима. Иногда мне нужно было выговориться, и Гоффман мог выслушать меня. Он не перебивал, не давал советов, за что я был ему очень благодарен.

– Герр Вольф, все скоро пройдет. Вы снова женитесь, полюбите другую. А Гели навсегда останется в вашей памяти. Она станет вашим ангелом – хранителем, первой любовью, ставшей для вас святой. Она поймет, ведь она любит вас.

– Я не забуду ее, Гоффман. Теперь мое сердце окаменело, – я и не мог представить, что полюблю кого-то еще. Для меня это означало бы предать Гели. – На самом деле женщина… она намного важнее для мужчины, чем это принято признавать. Я не говорю о желании обладать женщиной, без этого можно жить. Да и найти женщину только для этого – давно не проблема. Мне нужна именно Гели. Мне так не хватает ее заботы. Неуловимой, не заметной с первого взгляда, и настолько важной для меня. Когда рядом с тобой любимый человек – каждый миг прекрасен. Я понял это слишком поздно. Самый большой пробел, зияющая пустота – я ощущаю ее, когда я прихожу домой, неважно, днем или вечером. Тогда я остаюсь наедине с собой. Я совсем один, хотя вокруг так много людей. Сестры поддерживают меня, как могут. Но им не заменить мне Гели…

Я закрыл глаза. Моя девочка как будто была рядом. Хотелось дотронуться до ее маленькой ручки, провести рукой по ее волосам, почувствовать, как бьется ее сердце…

– Гоффман, оставь меня одного.

Гоффман молча вышел. Наверное, решил, что его слова задели меня.

Чуть позже приехал Гиммлер. В этот раз он казался растерянным, даже испуганным. Не снимая плаща, он вошел в кабинет.

– Мы ведь все еще друзья? – спросил он у меня. Я кивнул: к чему этот вопрос?

– Так ты не видел? – он протянул мне газету, которую держал в руках.

«Самоубийство Ангелики Раубал. Самоубийство ли?» – гласил заголовок.

Я прочитал статью несколько раз. В газете говорилось, что перед смертью Гели была жестоко избита. И что, возможно, в ее смерти виноват Гиммлер: она мешала нам прийти к власти, и мой помощник решил устранить помеху.

Я был поражен тем, как подробно описывались повреждения. «Но ведь вскрытия не было?» – удивился я. Обыкновенная журналистская выдумка! Но зачем они играют на моих чувствах?

– Продажные люди! – я бросил газету на пол. – Я знаю, что ты никогда бы не сделал этого.

Гиммлер кивнул.

– Спасибо за доверие, – он помедлил. – Хорошо, что им мало кто верит. Я бы никогда не поступил так с девушкой, тем более с Гели. Она была моим другом…

– Да, я знаю, – я помедлил: «спрашивать или нет?» – Гиммлер, что там насчет избиения? Выдумка?

– Увы, нет, – на секунду он замолчал, но секунда показалась мне вечностью. – Конечно не так, как описано в газете. Похоже, что Гели сопротивлялась, а убийца играл с ней в кошки – мышки. У нее сломаны два ребра и рука, разбит висок. Губы были искусаны в кровь: признак мучительной смерти, – он помедлил. – Все тело было в ссадинах. Ты не заметил: они специально одели ее в длинное платье и жакет с длинными рукавами. Не хотели, чтобы ты знал. Извини, что я тебе это говорю. Тебе и так тяжело…

– Нет, я должен знать, – я поднял газету и еще раз прочитал статью. – Они пишут, что рыба гниет с головы. Не знаю как рыба, а они сгниют сразу. Их смерть будет мучительна…

– Странно, что соседи ничего не слышали, – заметил Гиммлер. – Она наверняка кричала, звала на помощь…

А я и не подумал об этом!

– Может, их запугали? Или подкупили, – предположил я.

– Не знаю, – Гиммлер пожал плечами. – Элен тоже три раза меняла показания. Хотя уж ей-то чего бояться…

– Как раз ей и нужно бояться, – я рассказал Гиммлеру о дневнике. Ему я мог говорить все: он не предаст, не выдаст, не погонится за деньгами.

– И что делать будешь? – спросил он у меня, выслушав все.

– А у меня разве есть выбор? – конечно, я отправил Элен подальше от меня. И в то же время продолжал следить за ней: иначе рыбка могла сорваться с крючка.

– Вот гады, – зло сказал Гиммлер. – Они подстроили и продумали все. Подослали эту Элен…

– Мария тоже хороша: так быстро с ней сошлись. Я и поверил: всегда думал, что Мария разбирается в людях. Гели она не любила только из зависти. Она всегда говорила мне, что Ангелика замечательный человек, и была права. А вот в Элен она так жестоко ошиблась. Ее я тоже уволю, пожалуй. Чтобы не вспоминать…

– Это самое верное решение…

– Мучительная смерть, – я вернулся к статье. – Ангелика не переносила даже самой слабой боли. Чуть что – и у нее на глазах уже блестели слезы. От малейшей ссадины, малейшего ушиба. Что же она пережила… – произнес я, глядя в окно. – Она ведь была такой нежной, такой беззащитной. И именно ее…

– Мы отомстим, – перебил меня Гиммлер. – Адское пламя покажется этим гадам райскими садами…

– Я на вас надеюсь, – ответил я. – Сделай это, даже если я не доживу…

– Вольф, ты должен жить.

– Должен. Но не хочу. Я любил ее, понимаешь! У меня отобрали последнее! Для чего мне жить? – Сейчас только один человек мог бы успокоить меня. И этим человеком была Гели. – И все же, почему вы не сказали мне раньше?

– О чем?

– О том, что сделали с ней. Гиммлер, я хочу видеть протокол вскрытия!

– Не думаю, что это хорошая идея, – ответил Гиммлер.

– Что еще? – неужели есть еще что-то, что они скрыли от меня?

– Ничего, просто не нужно, – хотел обмануть меня Гиммлер, но я слишком долго знал его.

– Гиммлер, говори, раз уж начал. Я должен знать все. Что еще? Угрозы? Ножевые раны? – я секунду помедлил. – Изнасилование? – последнее было худшим, что я мог предположить.

– Хуже, Вольф. При вскрытии врач увидела… я не знаю, почему ты не знал, – Гиммлер не мог подобрать слов. – Вольф, она была беременна.

Земля как будто ушла у меня из под ног: мы так долго ждали этого! И вдруг я узнаю…

«Один шанс из миллиона» – прозвучали у меня в голове слова Гели. Тогда они казались приговором, но природа дала нам этот шанс. А я не уберег их. Не уберег!

– Вольф, держись, – голос Гиммлера вернул меня к жизни.

– Почему она не сказала мне? – спросил я больше у себя. Если б я знал, не оставил бы ее одну. Если б только знал…

– Всего два месяца. Быть может, еще не верила…

Однажды Гели все-таки решила прочитать «Мою борьбу». Она прочитала всего одну главу, и с ужасом закрыла книгу:

– Альф, зачем ты пишешь такое?

– А в чем дело, маленькая? – удивился я.

– Ты ведь никогда не сделаешь этого, правда? – она растерянно посмотрела на меня. – Это просто ужасно…

Я обнял ее:

– Не обращай внимания. Не все, что написано в этой книге, правда. Кое-что я, конечно, преувеличил. Это политика…

Она прижалась ко мне:

– Я знала, что это не правда. Ты не такой…

– А какой же я, по-твоему?

– Ты? – на секунду она задумалась. – Ты жесткий, но не жестокий. Ты можешь любить, можешь жалеть и понимать, но не показываешь этого. А еще ты лучше всех…

– А вот и не правда! Это ты лучше всех, – я обнял ее, – а книгу эту лучше не читай. Незачем себя расстраивать.

Может быть, тогда я еще мог отказаться от своих планов. Ради любимой я был готов и на большее. Но теперь, после того, что они сделали с Гели, все, что я обещал, будет приведено в действие. Все, что я обещал, и даже больше.

С детства я знал о том, что некоторые народы применяют кровную месть в качестве расплаты за своих родственников. Они убивают одного, десять, двадцать родственников убийцы, чтобы наказать его род за убийство. Кровавые расправы стали нормой для них. Они берут оружие даже на прогулку с детьми. Их дети растут, видя кровь, ссоры и драки из-за мелочей…

Но даже эти люди не могут представить, что будет теперь…

========== Таким меня помнят все. ==========

И овцы целы, и волки сыты…

Давно те времена забыты.

И детство кончилось давно,

Как будто сном было оно

И пред тобой уж взрослый мир,

Ты здесь герой, ты здесь кумир!

Во взрослой жизни нет места шалости,

А в волчьем сердце нет места жалости…

– Вольф, – Ева тихо вошла в мой кабинет, – ты мне нужен…

– А я вообще-то занят, если ты не заметила, – ответил ей я, даже не взглянув в ее сторону.

Ева села на край моего стола:

– Я на секунду…

– Ненавижу, когда ты так делаешь! – я отложил документы. – Ну, давай поговорим…

– Вольф, мне надоело жить в комнате для гостей, – Ева улыбнулась мне. – Я чувствую себя чужой в этом доме…

«О, женщины! Что еще она придумает?» – подумал я. Несколько лет назад комната Евы действительно была гостевой спальней. Но с тех пор, как мы стали жить вместе, комната принадлежала ей.

– Вольф, у нас ведь есть свободная комната. Может, сделаем там ремонт…

– Это ты сейчас о какой комнате? – я посмотрел ей в глаза.

– О той, угловой, – Ева говорила о комнате, ранее принадлежавшей Ангелике. – Только вот мебель поменять надо…

– Значит так, – я встал и взял Еву за подбородок. – Ты, конечно, живешь здесь, но не думай, что тебе все позволено…

– Но зачем она нужна? – испуганно удивилась Ева.

– Затем, что я так решил! – я старался казаться спокойным. – Ты в этом доме ничего не решаешь, поняла? И то, что из-за тебя отсюда уехала Ангела, не дает тебе права думать, что теперь ты можешь позволять себе все!

Ангела с самого начала не поладила с Евой: мою сестру раздражала манера подражать Гели. А Еве не нравилось, что мать моей бывшей жены все еще живет в моем доме. Ева делала все, чтобы жизнь Ангелы стала как можно сложнее: подговаривала слуг не слушать Ангелу, делала глупые замечания. Я не раз пытался поговорить с ней, но Ева как будто не слушала, или же разговор заканчивался истерикой. В конце концов, Ангела предпочла переехать: «Тебе надо устроить свою жизнь. А обо мне не беспокойся. Я поживу с Фридл, ей сейчас помощь не помешает» – сказала она мне в день отъезда.

– Она сама виновата, – Ева хотела освободиться, оттолкнув мою руку. – Я хотела быть ее подругой, но она только и говорила об этой Гели…

– Ты что, не понимаешь? У нее дочь умерла! В тебе есть хоть капля сочувствия? Есть? А это еще что? – я заметил браслет на руке у Евы. – Это что, я тебя спрашиваю?

– Он все равно больше никому не нужен…

Браслет принадлежал Ангелике.

– Ты заходила в ее комнату? – не помня себя, я ударил Еву по щеке. Внутри все кипело. – Не смей больше заходить туда! И отдай ключи…

– У меня нет, – Ева закрыла лицо руками.

– Отдай, я сказал! – я схватил Еву за руку и снял с нее браслет. – Или хуже будет…

Дрожащей рукой Ева достала ключи из кармана:

– Но зачем тогда эти украшения? Если их нельзя носить…

– Не твое дело, – я оттолкнул Еву. – Они принадлежат мне. А ты даже не смей больше думать об этом. И смени прическу…

Ева подняла на меня глаза. Ее взгляд напоминал взгляд дворняги. Да, именно так и смотрит дворняга, привыкшая к побоям. Но мне было все равно:

– Ты не поняла? Вон отсюда! – я перешел на крик. – И чтоб я тебя не видел!

Ева выбежала из кабинета.

Я закрыл дверь на ключ и сел на диван: в ближайшее время я все равно не смогу работать.

Я сжал браслет в руке. Холодные камни. Холодные, как руки Ангелики в тот день…

Никто не знал, насколько холодны были ее руки. Никто, кроме меня. Я держал ее за руку, как будто не хотел отпускать в мир иной, и понимал: это уже не она. От нее пахло теми же духами, ее волосы были такими же мягкими, но это была всего лишь оболочка. Безжизненное тело. Все, что осталось от самого близкого мне человека.

В тот день я так и не решился поцеловать ее на прощание. Может это и к лучшему: я бы не смог избавиться от этого воспоминания. А все, произошедшее в тот день, и без того стало моим ночным кошмаром…

Мы так долго шли к нашему счастью. И все рассыпалось. Разбилось, как хрустальная ваза, на сотни мелких, острых осколков, до сих пор наполнявших мою душу.

Гели…

Что осталось у меня? Только имя. И фотографии. И мои воспоминания и мысли о несостоявшемся счастье. Я часто думал, как изменилась бы моя жизнь, останься я в тот день с ней.

«Он не посмел бы, милая…» – подумал я, глядя на фотографию. Думаю, я бы смог защитить ее. Или же закрыть собой. Но меня просто не оказалось рядом.

Они охотились не на меня.

Хотели испугать, и больше я ничего не боюсь.

Хотели причинить боль, и больнее мне уже не будет.

Хотели отнять самое дорогое, и отняли все.

Но станет ли им лучше от этого? Нет. Потому что я все еще жив. И в моих руках сила, способная раздавить каждого, кто радовался этой смерти. Я ненавидел их и раньше, но теперь моей ненависти нет равных. И только это чувство будет управлять мною…

Вечером я встретился с Лизой.

Это была одна из давних подруг Ангелики. Обычно мы не общались, потому что девушка была крайне стеснительной, но в этот раз она сама нашла меня и настояла на встрече.

– Герр Вольф, – обратилась она ко мне. – Я должна была приехать, как только узнала, но я не решилась. Простите…

– Лиза, в чем ты виновата? Ты что? Спасибо приехала, – ответил ей я. Мне было приятно общаться со всеми, кто знал и любил Гели. А с Лизой у них были особенно близкие отношения.

Какое то время Лиза была нашей соседкой. Ее мать рано овдовела и вышла замуж за престарелого богача, жившего недалеко от нашего загородного дома. Первое время богачу практически не было дело до Лизы, но позже он рассмотрел в ней женщину…

Лиза страдала, и, ходили слухи, что даже хотела покончить с собой. Тогда я и решил познакомить их с Гели: моя девочка могла успокоить и пожалеть, и ей нужны были друзья. Я видел, что Лиза была неплохим человеком, которому просто не повезло в жизни. Я хотел помочь этому чистому ребенку сохранить чистоту и веру в людей. В тот момент другой помощи я оказать не мог: ее отчим был слишком влиятельной фигурой. Менее знаменит, но гораздо более влиятелен, чем я.

Лиза смогла избежать насилия, но для этого ей пришлось уехать в Австрию. С тех пор девушки общались только по телефону, но все же помнили друг о друге. Гели очень хотела поехать в Австрию. В том числе и для того, чтобы увидеться там с Лизой, но судьба распорядилась иначе.

– Нет. Вы не знаете главного, Лиза посмотрела мне в глаза: было видно, что она боится говорить мне это. – Я была там, в тот день. Тогда я приехала в Мюнхен по делам, и решила увидеться с Гели. Я пришла к ней вечером, но служанка сказала, что ее нет. Если бы я не поверила…

– Лиза, – я положил руку ей на плече. – Знала бы ты, сколько раз я жалел, что не остался дома! Мы ведь не знали об их планах.

– Это не все, – девушка помедлила. – В подъезде я столкнулась с молодым человеком. Он был напуган. Я не предала этому значения, но когда узнала момент смерти…

Меня как будто обдало холодной водой:

– Лиза! – я взял ее за руку. – Так ты видела его?

– Да. И не поняла…

– Черт возьми, да это лучшее что ты теперь можешь сделать для Гели! – я сжал ее руку. – Ты хоть понимаешь, насколько важна эта информация нам? Боже мой, то, что я искал, было так близко!

Лиза тяжело вздохнула:

– Но ее не спасти. Не вернуть…

– Знаю, но мы можем отомстить. Пусть они почувствуют то же, что и она! Нет, пусть им будет хуже! Ты со мной?

Девушка помедлила, но все же протянула мне руку:

– Конечно…

– Ну, вот и отлично. Опишешь его. А сейчас поехали ко мне? Ты ведь наверняка хочешь попрощаться с Гели. Когда мне особенно плохо, я захожу в ее комнату. Пожалуй, тебя я могу пустить туда…

Хотелось помочь девушке, так любившей Гели. И лучшего я придумать не смог.

Ева осуждающе посмотрела на нас. Но я не предал этому значения: я все еще злился на Еву за то, что произошло утром.

Я открыл дверь и пропустил Лизу вперед:

– Вот, здесь она и жила. Здесь и…

Говорить дальше я не смог. Встреча с Лизой пробудила воспоминания. Я сжал зубы: «Я не должен проронить ни слезы!»

Лиза осмотрелась, после подошла к портрету Гели:

– Прости, подруга. Никого более близкого у меня не было…

Я понял, что девушка плачет. Я не знал, что говорить. Знал только одно: просить ее не плакать сейчас глупо и бессмысленно. Не следует загонять чувства внутрь и делать вид, что все хорошо, когда происходит такое несчастье.

– Лиза, ты не виновата. Если кто-то и виноват в ее смерти, то это я, – я взял Лизу за руку. – Не думаю, что она обижается на тебя…

– Я так скучаю по ней.

– Я понимаю, – мысль пришла как сама собой. – Лиза, возьми это на память. Тебе нужнее, – я взял с комода браслет, из-за которого и разгорелась утренняя ссора. В тот момент я не вспомнил об этом. – Гели часто носила его. Пусть хоть что-то напоминает тебе о ней. – Я застегнул браслет на руке у Лизы.

– Спасибо. Я долго не смогу его снять…

– Я понимаю. Это только с виду все это – я оглядел комнату, – просто вещи. На самом деле они – часть ее жизни. То, что ей нравилось, что она любила, о чем мечтала. Она как будто все еще живет здесь. Просто мы не видим ее. Но можем почувствовать. Иногда я закрываю глаза, и мне кажется, что Гели рядом. Как будто я снова слышу ее голос. Только слов не могу разобрать… Хочешь побыть одна? – спросил я, увидев в каком состоянии была девушка.

– Нет, не уходите, – попросила она…

Чуть позже мы разговаривали, сидя в столовой. Ева заперлась в своей комнате и не выходила к нам, хотя сейчас, пожалуй, я простил бы ее.

– Как родные, как мама? – спросил я у Лизы.

– Мы не общаемся, – она посмотрела мне в глаза. – Может это покажется вам неправильным, но я не хочу ее видеть, после того, что было. Ведь он делал все с ее молчаливого согласия. И если бы я не уехала…

– Ты молодец, Лиза. И я тебя понимаю: я до сих пор ненавижу своего отца.

– Гели говорила об этом…

– Да. Ты очень решительная девушка. Смогла изменить свою жизнь. И теперь ты не тот испуганный подросток, которого я знал, – я улыбнулся ей. – Хочешь отомстить?

– Нет. Только забыть…

– Дело твое. Помни, если что случится – ты можешь обратиться ко мне. В любой ситуации.

– Спасибо, – девушка улыбнулась в ответ. – Но, боюсь, у Вас масса более важных дел…

– Для тебя я всегда найду время, – ответил я. – Не пропадай…

На выходных меня ждал еще один сюрприз, в этот раз – в загородном доме, куда после нашей ссоры уехала Ева.

Ева была в хорошем расположении духа, казалось, что недавней ссоры, после которой мы не разговаривали несколько дней, просто не было.

Мы вышли на балкон. Я облокотился на перила и посмотрел вдаль: «где ты, орел-одиночка?» – подумал я, вспомнив о моем товарище по несчастью.

– А я тебя люблю…

Ева подошла ко мне и положила голову мне на плече. Я обнял ее одной рукой: хоть кто-то есть рядом со мной.

– Что такое, зайчонок?

– Вольф, я не хочу, чтобы ты уходил…

– Ну, эти выходные я свободен, – я улыбнулся ей. – Сходим куда-нибудь? – Ева радостно улыбнулась и кивнула. – Ну, иди, собирайся! – я поцеловал ее в щеку.

Я вошел в свою комнату.

«Так вот, почему она настолько счастливая!» – подумал я.

– Ева! – наши комнаты были рядом, и она не могла меня не услышать.

– В чем дело, любимый? – она вбежала ко мне. Но, взглянув на меня, поняла, что о романтике не может быть и речи.

– .Где портрет? – «Снова она за свое!» – в первый момент я думал, что убью Еву.

– Я попросила его убрать, – Ева виновато опустила голову. – Я не хочу, чтобы в нашей спальне висел портрет другой…

Я взял Еву за плечи и притянул к себе:

– Во-первых, не в нашей, а в моей. Во-вторых, не твое это дело! Я и только я решаю, кому здесь место!

– Опять она! – глаза Евы наполнились слезами. – Везде, всегда она! В доме не одного моего портрета, зато куча ее! Даже у тебя на столе ее фотография! Только и слышу: Гели то, Гели се… Не хочу о ней слышать! Не хочу!

Я оттолкнул Еву, и она упала на кровать.

– С каких пор ты тут распоряжаешься? – ярость затмила все. – Тебе она мешает? Мешает?

– Да! Я ненавижу ее! Ненавижу! Ты только о ней и думаешь…

Я не дал Еве договорить. Не помня себя от ярости, я схватил с тумбочки хлыст и ударил Еву. Она вскрикнула и закрыла голову руками:

– Нет, прошу тебя!

Еще один удар. Просто потому, что я не смог сразу справиться с собой.

– Ты не понимаешь, что я чувствую? Не понимаешь? – я отбросил хлыст в угол. – Ты что вообще вытворяешь?

– Альф…

– Не смей называть меня так! – так называла меня только Ангелика. Теперь это имя ассоциировалось с ней. – Подумай о том, что делаешь! – я вышел из комнаты и захлопнул дверь.

Войдя в свой кабинет, я взял фото Ангелики со стола.

– Гели, мне так тяжело без тебя. Я люблю тебя, малышка. Прости, солнышко мое…

В памяти сохранилось все. Ее улыбка, ее взгляд, ее запах. Все произошло так давно, а, казалось, что только вчера…

В тот день я уехал в город: не хотел даже слышать о Еве. А вечером мне сообщили, что Ева хотела застрелиться. Стреляла в грудь, но пуля не задела сердце…

– Вы должны навестить ее, – сказал Гофман, услышав об этом.

– Не знаю, Гофман. Я приношу женщинам несчастья. Даже Гели я не уберег…

– Мистер Вольф, вам надо жить дальше…

Я не хотел новых отношений. Но Ева… она такая молодая, милая, забавная. И так похожа на мою Гели. Но от этого только тяжелее…

Да, я навещу ее. Ева скрепила наш союз своей кровью, и я должен был быть с ней.

В палату меня не пустили.

Ева спустилась ко мне сама. Бледная и изможденная, она казалась еще меньше.

– Вольф! – она уткнулась мне в плече и разрыдалась.

– Все, Ева, все кончилось. Я рядом, – я обнял ее. – Я буду с тобой. Но и ты пойми меня. Я все еще люблю Ангелику…

– Сможешь ли ты забыть ее? – Ева посмотрела мне в глаза. Я отрицательно покачал головой. – А хотя бы полюбить меня? Вольф…

– Поживем – увидим. Ты мне не безразлична, поверь. Даже больше чем просто не безразлична. Но любить другую так же, как Ангелику, я не могу, извини. Мы еще поговорим о наших отношениях, но когда тебе станет лучше. А сейчас отдыхай, хорошо? – я поцеловал ее в лоб. – Я еще приеду. Извини, времени очень мало.

«Ева, милая, зачем ты это сделала? Ты так хочешь быть похожа на Гели. Зачем?» – подумал я, вспоминая Еву. Такая же походка, та же прическа, те же духи, почти такие же наряды…

Точно такое же ранение…

Но Еву спасли. А Гели погибла.

Не спасли.

Не успели.

Не поняли.

Не знали…

9 ноября 1938

Я просматривал газеты. Конечно, можно было бы поручить это кому-то, но вряд ли сотрудник будет делать это с таким же вниманием.

Я наткнулся на статью об изнасиловании молодой девушки. Там говорилась, что девушка была изнасилована сотрудником полиции, который получил два года тюрьмы. Я взглянул на фотографию девушки, зачем-то помещенную в газете: «Бедный ребенок, ей всего шестнадцать» – подумал я: «Мало того, что с ней сделали, так еще и на всю страну опозорили!». Я вызвал секретаря:

– Что скажете о статье? – поинтересовался я. – Легко отделался, правда? – я уже знал, что делать дальше.

– Говорят, она спровоцировала его, – а вот этого ответа я не ожидал!

– Спровоцировала, говоришь? Интересная версия, – я посмотрел ему в глаза: парень двадцати пяти лет. Молод, но я думал, что уже умен. – И как же она его спровоцировала?

– Меня там не было, – он пожал плечами. – Но, думаю, обычные женские штучки. Глазки построила, юбочку покороче одела…

– Глазки, ножки, – я ударил кулаком по столу. – А он кто, животное? Он не может справиться со своими инстинктами? Раз ему строят глазки – значит надо напасть, ты так считаешь? Знал бы ты, сколько женщин каждый день строят мне глазки. Но почему-то я не затаскиваю в постель каждую из них! – я бросил газету секретарю. – Расстрелять! Готовь приказ, в статье есть все данные.

– Но он давний член партии…

– И что? Я не собираюсь терпеть в партии таких сволочей как он! Выполняй! Я лично проконтролирую!

Секретарь удалился. Что ж, кое-что я уже сделал.

Надо будет отредактировать соответствующие законы. Но это позже, когда я разделаюсь с более важными делами.

«Сегодня все должно решиться» – подумал я.

Этого дня я ждал семь лет, последние три года – с особым нетерпением. Мы немного затянули, но нужен был повод. Не мог ведь я на всю страну объявить, с чего именно хочу начать уничтожение евреев. Нет, пусть это будет небольшой тайной.

«Да и люди уже успели забыть, что случилось в тридцать первом. Думаю, им не следует напоминать об этом. Иностранные газетенки снова начнут свою истерику. Я и так даю им неплохой повод…»

Я отложил газету. Гиммлер обещал лично доложить мне, когда подготовка будет закончена, но его все не было…

Наконец-то Гиммлер приехал.

– Хайль Гитлер! – приветствовал он меня.

– Гиммлер, не нужно формальностей, – жестом я предложил ему сесть. – Что у тебя?

– Все решено. Вот, здесь примерный план. Но мы делаем ставку на толпу, а она, как известно, не предсказуема, – Гиммлер показал мне папку с документами. Я лишь бегло просмотрел их: спонтанно, значит спонтанно.

– Народ верит в то, что все это – месть за смерть Эрнеста?

Гиммлер усмехнулся:

– Народ, в большинстве своем, пока и не знает, – он помедлил. – Штурмовики, конечно, думают именно так.

– Отлично. Никто не должен пока знать, что это – только начало их конца. Штурмовиков предупредили, чтобы они не особо-то применяли оружие?

– Конечно, – ответил Гиммлер. – Хотя я и не понимаю смысла этого.

Похоже, он и, правда, не понимал. «Странный человек этот Гиммлер: он боится крови, и в то же время не против человеческих жертв» – подумал я.

– Как всегда: иностранные газетенки должны видеть бунт и погром, а не массовые убийства. Не нужно пугать людишек. Пока не нужно.

Мы обсудили детали плана и возможные повороты событий. Я дал несколько рекомендаций:

– Но решения вы принимаете сами. Я в эту ночь буду слишком занят, – мое воображение уже рисовало предстоящее событие. – Иногда я думаю, что нужно было сделать это сразу.

– Ну почему же? Мне кажется, все идет по плану.

– Да, ты прав. Но они уже ждут смерти – своего избавления. А я хотел бы дать им надежду, чтобы потом отобрать ее. С другой стороны, пара экспериментов им не повредила.

Мы пожали друг другу руки и попрощались. Гиммлер был одним из немногих, кто знал истинную причину предстоящего погрома. «Если уж я смогу расквитаться за все, пусть и штурмовики порадуются» – подумал я, еще раз пересмотрев план. Если будут действовать правильно – никто ничего не заподозрит. Начнут импровизировать – получится обычный погром, тоже ничего.

Нет, это событие нельзя испортить!

В штаб мы приехали к вечеру. Мне хотелось, чтобы это событие завершило день: я просто не имел право отвлекаться на мелкие проблемы. Я слишком долго ждал этого момента, чтобы думать о чем-то еще.

– Хайль Гитлер! – приветствовали меня два офицера.

– Зиг Хайль! – ответил я им.

– Все готово, мой фюрер! – доложил мне один из них.

– Спасибо, Герман. Будьте наготове, если вдруг мне понадобится помощь, – Герман и Отто уже давно были моими сторонниками. Они были среди тех штурмовиков, которые не позволили журналистам приблизиться к Гели тем сентябрьским утром. – Отто, ты тоже не отвлекайся. Надеюсь, морфий у тебя с собой?

– Так точно! – ответили мои партийные товарищи, уже почти друзья.

Я вошел в соседний зал, предназначенный для пыток предателей. Конечно, об этом зале было не принято говорить: еще слишком рано показывать то, на что мы способны.

В зале были четыре камеры, точнее четыре клетки: считалось, что смотреть на боль других бывает страшнее, чем испытывать ее самому.