Текст книги "Карантин (СИ)"

Автор книги: Майский День

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Страшно было? Нет. Скорее весело. Я едва не рассмеялся, кровь словно пузырьками вскипела, щекоча вены, хотелось дурачиться, только что не песни петь. Вопреки серьёзности момента губы разъезжались в улыбке.

– Надо срочно вернуться, – сказал я сокрушённо.

– Что? – ошеломлённо спросил Гессе.

Из-за рёва стартовых ракет мы едва слышали друг друга.

– Я тапочки забыл. Не ломиться же нам на станцию в этих страшных ботах.

– Заткнитесь ненормальные! – прорычал в наушниках Чайка. – Молчание! Полная пауза в эфире!

Мы послушно затихли. Корабль наш как раз надрожался в объятиях стартовой норы и начал отрыв. Тело привычно вмялось в подставку. Я улыбнулся шире прежнего. Невидимый горизонт дрогнул где-то за пределами металлической стрелы, вздохнул, прогнулся. От упругого совершенства беснующейся за бортом стихии захватывало дух. Я впитывал мир, что рванул мне навстречу и так погрузился в красоту своих ощущений, что совсем забыл о спутнике.

Сквозь шлем я видел лишь часть лица, но выглядело оно вполне живым, хотя и напряжённым, а ещё знакомо размазанным: несовершенная человеческая плоть не успевала приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Ну глаза напарник таращит – значит, он в порядке. Я вновь занялся собой любимым: поглощал новые впечатления и совершенно не думал о том, что нас могут расстрелять превентивно ещё на взлёте.

Чайка почему-то держал в секрете так называемые мероприятия прикрытия, и я слабо представлял, что они там затеяли, стараясь отвлечь внимание от самого старта с его вспышкой и грохотом, заодно не дать возможность ближайшему спутнику засечь момент отрыва и выхода на орбиту. Вполне вероятно, что комплекс обеспечения не достигал желательного совершенства и Чайка просто не хотел пугать и без того рискующих своими шкурами космонавтов. Заботился о наших нервах, хотя не щадил своих.

Да пошло оно всё! Я знал, что ввязался в безумное предприятие, но счастье распирало изнутри и ловкие нити слетевшего с нарезки горизонта осторожно выщёлкивались из меня для того, чтобы их место тут же заняли другие. Щупальца неба деловито исследовали своего вампира, словно словили занятную зверушку, которую не хотели отпускать на волю случая, обязательно пристроить к своему делу. Я не возражал. Мне нравилось полное родство с миром.

Старт занимал минуты, я и представить себе не мог, что всё случается так быстро. То есть знал умом, но забыл памятью, врос в планету как замшелый камень, прислонился к ней. И вот волшебная сила неведомого мне горючего выбросила в пустоту.

У ракеты было три ступени. Одна за другой они отрабатывали, роняя нас верх и каждый раз корабль зависал в беспомощном ожидании включения следующих по счёту двигателей. То есть, мы конечно продолжали лететь, но я именно так чувствовал этапы и хмелел от азарта и неистовства происходящего.

Запеть бы или хоть заорать, но перед внутренним взором каждый раз вставало сердитое лицо Чайки предлагавшего нам заткнуться, и я сдерживался, не потому что собирался слушать человека, когда ему вздумается командовать, а понимая справедливость требований.

Лишь когда мы вышли на орбиту и вкусили сладкое нечто невесомости, я сообразил, что у нас есть внутренняя связь, надо лишь переключить рычажок. Именно так я и поступил, и смог, наконец, рассмотреть лицо спутника, всё в белых и красных пятнах, ошеломлённые глаза. Я заодно щёлкнул и тумблером на его скафандре, для верности прислонил свой шлем к чужому и спросил сакраментальное:

– Ну ты как?

Губы шевельнулись и через несколько долгих секунд выдали едва слышный ответ:

– В порядке… Окно… маневрировать пора…

– Рано. Комплекс сам запустится, когда придёт время. У нас ограниченный ресурс и распорядиться им следует строго по плану.

– Ладно, делай как знаешь, – просипел он в ответ.

Слабый человеческий организм понемногу оправлялся от нагрузки. Мышцы мышцами, но физиологию не исправишь, она во много оставалась прежней. Ну да ничего, я верил, что совладаем со слабостями, раз природа снабдила заодно силой. Я внимательно следил за приборами и подобрался за секунду до того, как распахнулась заслонка и перед нами открылся для скромного обзора внешний мир.

Наверное, следовало благоговейно замереть от величия момента, но я вообще не обратил внимания на красоты пейзажа и глубины чувств. Ощущения отошли на второй план и послушно поблекли, словно дожидаясь своего часа или вполне полагаясь на самих себя, а я принялся распоряжаться на борту, исполняя свои пилотские обязанности. Как и следовало поступить.

Специалисты постарались, и автоматика сработала почти идеально. Водитель локатора тускло пискнул, сообщая о близости станции, а тут и сама она вплыла в скудную рамку окошка – странное сооружение словно составленное из нескольких пухлых грибных шляпок. Я знал, как выглядит этот орбитальный комплекс, но почему-то воочию он не потряс моего воображения, а скорее насмешил. Не было в нём ничего угрожающего. Забавная безобидная стопочка оладий, кажется так люди называли эти штуки, которые делали на сковородке. Альберта вечно пекла их на плитке в уголочке конторы и скармливала своим широкоротым детишкам, когда те забегали к ней на работу, а временами, забывшись, и меня пыталась угостить мерзкими кусками жареного теста. Я вежливо отказывался, но чувствовал себя польщённым.

Прошлые воспоминания из той давней жизни на тверди показались странными, хотя и милыми. Я отодвинул их в глубину рассудка и принялся осторожно сближаться с объектом. Накрыло пару раз мимолётное удивление от того, что база землян действительно существует и плавала тут все прошедшие, казавшиеся длинными века, от того, что мы на неё почти безупречно вышли и сам полёт получился настоящим, не игрой, затеянной от отчаяния запертыми на планете людьми. Страх кольнул остро и больно, я и его отринул. Занялся делом.

Не так и просто было причалить. Курс всё время плыл, и не помогай мне вампирское проворство и чёткость любого движения, наш корабль мог ведь и мимо проскочить, а так держался цели, и она неумолимо росла, заполнив обзор, застив всё окошко, так что пришлось лихорадочно ориентироваться, отыскивая стыковочную платформу.

Увидев воочию, а не на схеме нужный комплекс, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение и невольно облизал сухие как пустыня губы. Ещё немного отточенных до блеска манипуляций. Так, теперь сигнал. Я мельком глянул на Гессе, наблюдавшего за мной с каким-то особенным, почти почтительным вниманием, кивнул ему и сделал страшные глаза. Пришла пора самого спорного этапа. Ну я так считал. Опасность ждала на каждом шагу, и выделить самую заметную не представлялось возможным. Человек важно наклонил голову в ответ и стиснул зубы до изрядного побеления скул.

Сигналы у нас шли в записи, полный набор имелся прямо под рукой, и я тут же отправил тот, что специалисты считали самым вероятным. Короткие нелепые писки ушли в пустоту.

Я впился взглядом в причальный блок, изучил, наверное, каждую заклёпку, хотя вряд ли были там эти наверняка устаревшие элементы конструкции. Несколько секунд расплылись в вечность. У Гессе лицо покрылось испариной, и я решил, что на борту жарко, хотя сам не смог бы даже приблизительно определить температуру: организм отключил лишние функции без подсказки со стороны. Честно говоря, и не представлял, что буду так волноваться.

Хотелось заговорить, сказать станции, что мы свои, как же она способна сомневаться, ведь никто чужой тут и рядом пролететь не мог, попытаться уболтать скопище чужого металла, как вампиры поступают с людьми. Почему-то я сразу поверил, что землян на борту нет, лишь механизмы. Не знаю, как объяснить. В этой истории с карантином угадывался не только страх, но ещё изрядное высокомерие. За века первый должен был утихнуть, зато второе набрать обороты.

Нас выкинули потому, что могли прекрасно без нас обойтись. Отвернулись, считая себя достойнее брошенных на перепутье, ну а там уже гордость росла, росла, пока не взгромоздилась выше небес. Ничто так не помогает избавиться от подспудного чувства вины, как раскрученное самомнение. Все мы отчасти этим грешны, ну да ладно.

Я старался поменьше думать. Отгонял тревоги.

Там, внизу, сейчас прятались в глубины вампирского города люди, которым предстояло поднимать цивилизацию с очередных колен, избранные, но пока не знающие о своей миссии, мальчишки и девчонки. А правители нашего мира улыбались на экранах, а то и разъезжали по улицам, чтобы показать всем прочим, как весело иногда поиграть в немыслимое для реальности нападение. Я не слишком хорошо изучил этих людей, но теперь узнал о них достаточно. Они выполняли свой долг.

Вот и я справлюсь, даже если придётся пробивать стену станции лбом. Я упрямый.

Откуда что взялось, и сам не знал, навеяло как-то. Сторонился всех, надувался нелепым высокомерием, а тут вдруг, поднявшись в небо, ощутил себя посланником земли. Человеком своего народа. Воином общей армии. Частью социума. И не стыдно было, что интересно ни за прошлое, ни за настоящее, ни за грядущее. Если есть оно у нас.

Ну же!

И станция ответила. Платформа призывно раскрылась, и я повёл к ней наш корабль, скаредно дожигая последние граммы горючего. Впившись взглядом, не дыша и ничего другого не сознавая. Затаившись. То есть, я обнаружил в себе всё это безобразие лишь когда кабина легла на приёмные выступы и зацепилась за них, чтобы стать частью враждебного мира.

Как долго я сам сидел, сжимая более ненужные лапки рулей, сказать не берусь. Мы молчали, не смея поверить в удачу, всё ещё опасаясь, что это коварная ловушка и ничто не помешает станции жахнуть по нам и в этой относительно безопасной позиции. Обнаружив, что, словно чахоточный орёл, вжимаю голову в плечи, я опомнился, отлип от управления и непослушными пальцами выбрал новый сигнал из нашей богатой коллекции – запросил доступ в недра станции.

Более от нас не зависело почти ничего. Лишь теперь, наверное, я до конца осознал, насколько безумную мы затеяли авантюру. Планировали достичь своей цели если повезёт, а коли сорвётся – красиво сгореть в кипении взрыва. Мы не предполагали, не подумали, что можем зависнуть в пустоте, остановленные у самого порога, просто не принятые станцией не столько за нашей подозрительностью, сколько за ничтожностью притязаний.

У Гессе, как видно, варились в голове те же пораженческие мысли.

– Подыхать тут один на один с вампиром, – прошептал он, едва шевельнув губами, но я услышал.

Паника поднялась в душе, метнулась туда-сюда и затихла. Никогда я ей не сдавался.

– Почему тебя не устраивает компания? – спросил сварливо, искренне озабоченный этим моментом. О серьёзных вещах какое-то время следовало не думать. – Там был хорош, тут чем не вышел?

Гессе вздохнул еле слышно:

– Неправильно всё…

Я его понял, потому что много чего уже уяснил и про миссию, и про людей, но на откровенность не развёл. Хватило двух-трёх мгновений, чтобы взять себя в руки. Событиям следовало развиваться последовательно. Я грубо рыкнул, пресекая ненужные разговоры:

– Вот и заткнись! На станции мне душу изольёшь. Разрешу даже порыдать на моём мужественном плече, если дашь себе труд нагнуться.

В ответное сердитое сопение не вслушивался. Я деловито прикидывал, как попытаюсь выбраться из кабины и начну личную атаку на станцию, смогу или не смогу, но попробую процарапать дорогу, пусть человек и помрёт в процессе от существенного недостатка кислорода. Я выносливее, я справлюсь. Когда их автомат коротко пискнул в ответ на наш запрос и механизм полной стыковки пришёл в действие, я прям чуть не расстроился – не пригодился столь красивый и отчаянный героизм.

Нас подтащили ближе. В боку станции неспешно и как-то лениво повернулись незаметные прежде панели, формируя нечто вроде портала. У настоящего спутника сейчас расправился бы зарядно-заправочно-переходный рукав, но мы таким не обладали. С планеты не удалось разглядеть толком, как это работает, да и каждый килограмм разработчики считали лишним, так что отправили нас в дорогу без ступенек и даже без перил. Впрочем, я видел, что и так справлюсь, теперь следовало действовать самостоятельно.

– Пошли! – прошипел я.

Человек двигался неуклюже, потому я расстарался сам. Сначала отжал собственные крепления, потом его отстегнул от кресла и отпихнул с дороги, чтобы налечь на основательно сделанный затвор люка.

Как ни странно, мне удалось раскачать механизм без особого труда. Нас ведь могло заварить тут как в банке от высоких температур старта, но дверь поддалась, хотя и не сразу, а потом воздух злобно свистнул, покидая кабину и несильно рванув обоих к щели. Я обругал себя за то, что раньше времени отстегнул Гессе, к счастью, проём не пропустил бы сквозь себя ни одного из нас: пока недостаточно для этого раскрылся.

Передохнув, я увеличил зазор и глянул в отверстие. Приёмный зев станции был тут, рядом и в тоже время недостаточно близко, чтобы шагнуть из кабины прямо в него. Хорошенькое дельце. Чего мы в простоте своей не предусмотрели, так это верёвок, а выйти погулять просто так, значило рискнуть всем сразу.

Станция, как легко понять, не могла вечно вращаться на орбите одним лишь манием небес, она упала бы, не имей собственных двигателей, которые включались на нужных этапах и корректировали её положение в пространстве. Врубись они в момент нашего исторического прохода по корпусу, лететь бы двум незадачливым космонавтам в вечность. Так вот.

Помимо прочих неприятностей, костюмы несколько раздулись, хотя их и конструировали с учётом компенсации забортного низкого давления, и движения приобрели изрядную неловкость, тупость, я бы сказал. В невесомости и так ощущаешь себя дураком, а тут ещё и руки-ноги едва слушаются команд владельца. Не столько сила нужна, сколько сноровка. Ну и решимость действовать, пока эта орбитальная бандура не передумала нас приглашать.

– Гес! – сказал я негромко, мы всё ещё придерживались режима относительного молчания и пользовались лишь внутренней связью, но всё равно тянуло приглушить голос. – Сейчас мы попытаемся перебраться на борт станции. Слушай сюда. Пусть ты теперь и главный, но сделаем всё по моему плану. Сейчас я выйду в открытый космос и попытаюсь дотянуться до края этого портала. Тут близко. Ты держи меня за руку (не бойся – никто не увидит и не осудит), а другой граблей вцепись в ремень крепежа, это будет надежнее чем царапаться за скользкий край люка. Понял?

– Да! – хрипло ответил он.

Вампирская сила помогала, но пришлось изрядно повозиться прежде чем я, где оторвал, где отстегнул, ненужные уже фиксаторы и связал вместе.

– Не отпускай! – напутствовал я напарника в последний раз и сам вцепился в его перчатку правой рукой.

Я, если что, левша.

Выбираться было непросто, но я успел приноровиться к обстоятельствам и сумел вынырнуть наружу не так изящно, как пробка вылетает из бутылки, но и не повредив костюм. Гессе копался, словно вещички с собой собирал, и я предложил помощь, нарвавшись при этом на приглушённую ругань вместо громкой благодарности, но выяснять причину его дурного настроения не стал. Живой пока, и этого вполне довольно. Отлично.

Повисев несколько секунд в пространстве, я обнаружил, что станция слегка притягивает. Не знаю уж за счёт чего: её большей нежели моя массы или сквозняком повеяло, но я почти сразу сообразил, как действовать и слегка развернувшись, несильно оттолкнулся от кабины. Отлетел я так энергично, что Гессе нелепо дёрнулся за мной, но, к чести его, руку не отпустил.

А вот мне следовало вести себя умнее. Я вернулся на броню и осторожно выволок наружу моего спутника. Не знаю, что он там про себя ощущал, но повиновался моим усилиям без сопротивления, словно большая неуклюжая кукла. Тем лучше. Я осторожно выпростал наружу всё тело и растопыренные конечности, убедился, что парень надёжно вцепился в импровизированную верёвку, пробормотал попутно что-то одобрительное и сделал новый толчок.

Я полетел вперёд и даже довольно уверенно, но в пути меня нелепо развернуло и мимо цели я промазал. Зато успел оценить расстояние и понял, что при правильном положении в пространстве достану как раз до края портала. Наработанный опыт вдохновлял и успокаивал. Задача выглядела вполне решаемой.

– Держись, Гес, – пробормотал я, подбадривая скорее себя, нежели его. – Сейчас ещё разок попробую, уже почти уцепился, но не вздумай отпускать ремень, пока я не скажу.

Ответом было его хриплое дыхание в наушниках, а потом и едва слышное:

– Давай!

Ну до сих пор жив, здоров и даже разговаривает – что ещё надо от партнёра по космическим странствиям? Я вновь сконцентрировался, призвал на выручку вампирское совершенство и послал себя к станции на этот раз предельно плавно и точно. В награду моему терпению изогнутый край портала сам лёг в ладонь, и я вцепился в него так крепко, что перчатка, наверное, едва не развалилась пополам.

– Гес, я поймался. Теперь следующее. Бросай ремень. Я подтягиваю тебя сюда и приклеиваю к краю, а сам делаю прыжок внутрь. Входной люк вот он прямо перед нами, осталось чуть-чуть.

Я отстранённо подумал, что, если сейчас человек отпустит связующую нас с кабиной нить, обратно мы уже не вернёмся. Потерпим неудачу здесь и обречены… впрочем, что бы мы делали там? Тихо подыхать можно в любом месте, то дело не принципиальное. Я перестал думать о всякой чепухе и повторил приказ. Только тогда человек разжал пальцы и выпустил верёвку. Наверное, ему было страшно, я не спрашивал.

– Отлично, – приободрил я. – У нас очень хорошо получается. Теперь держись за этот край. Понял? Нащупал?

Гессе реагировал вяло, но только убедившись, что он действительно надёжно вцепился в нужную деталь станции я рискнул на следующий бросок. Внутри портала почувствовал себя как-то уютнее, да и расстояние было меньше. Я осторожно подплыл к овальному люку, разглядывая всё, что только мог.

Осталась, как говорится самая малость: попасть внутрь. Кто бы ещё подсказал – как. Стучать явно не катило и не только потому, что на станции, скорее всего, некому было гостеприимно распахнуть дверь – звуки в безвоздушном пространстве не распространялись, тонули в пустоте, хотя с той стороны их быть может и услышали бы. Я не стал терзать себя праздным любопытством.

Какие уж тут вопросы, когда нужны в первую очередь ответы.

Взгляд скользил по поверхности люка и рамке портала, гладкой, блестящей и одновременно шероховатой, ни ручки не находил, ни звонка. Глаза не помогали, и я принялся ощупывать всё, до чего мог дотянуться, скрёбся, как кот под дверью, отчаянно пытался проникнуть внутрь разумом и видел пустые помещения за плитой, но никак не мог установить контакт с механизмом этой долбаной калитки.

Был ведь он, ждал чего-то и насмехался над нами, но я пообещал себе, что не раскручу его на винтики, едва проберусь внутрь станции и встречусь с ним лицом к лицу. Задабривал, как умел.

Я уже начал волноваться всерьёз, когда пришла неожиданно здравая мысль. Там, где ничего не добьёшься молотком, придёт на помощь интуиция. Горизонт подбросил меня сюда к волшебным небесам, не сумеют ли его упругие нити как-то договориться с упрямой техникой? Что тут где и каким боком, я сейчас не вникал. Просто сосредоточился.

Родной контур, оказывается, был рядом и радостно откликнулся, когда я его призвал, обнял приласкал нитями гравитации и почти подтолкнул к едва заметному выступу в середине овала. Механика?

Я настойчиво ощупал этот пятачок, поскрёб, постучал погладил, но так и не понял, какое из моих действий разбудило спящий замок, обозначило поворотный круг. Следовало сразу сообразить, что автоматика автоматикой, а на крайний случай они должны были предусмотреть что-то очень простое. Вот оно и раскрылось. Я нажал сначала осторожно, потом сильнее, как принято у людей по часовой стрелке, но ничего не вышло и тогда сообразив, что мышление извращенцев должно быть извращенцевым, резко подал штурвал в другую сторону.

Есть! Овал разошёлся сразу плавно и беззвучно. Открылась темнота приёмного портала. Мы взяли этот барьер.

Глава 18

Долю мгновения я напряжённо вглядывался в открывшийся зев, но увидел лишь пустое ограниченное по размеру пространство, а дальше ещё одно, как я сразу понял – за прозрачной преградой. Угрозы оттуда не исходило, и в любом случай торчание снаружи станции лишь увеличивало опасность гибели.

– Идём! – сказал я Гессе и потащил его за собой, но пришлось повторить приказ дважды, прежде чем он рискнул выпустить край проёма.

Внутри я сразу нашёл нужный рычаг, и когда за нами замкнулись створки, вздохнул с облегчением. Ноги коснулись пола, здесь явно существовало притяжение, пусть пока и слабое. Искусственная гравитация не была сказкой, это я помнил, не знал только как она работает.

Теперь появилась ещё одна проблема – тьма. Внешний мир давал достаточно света, я притерпелся и чувствовал себя прекрасно, а за порогом станции мы лишились любого. Так я полагал в наивной простоте, потому что, к стыду моему, лишь теперь вспомнил, что на шлеме у меня имеется фонарь.

Пальцы потянулись к заветному тумблеру, но раньше, чем я воспользовался собственным ресурсом, подключился станционный. В камере, куда мы попали вспыхнули заделанные в потолок неяркие лампы.

От неожиданности я выругался, хотя и довольно пристойно оглянулся на напарника и внезапно обнаружил, что он не вполне в порядке, то есть, не настолько благополучен, как я полагал прежде. На бледном лице читались скорее эмоции, чем мысли, да и то в замороженном состоянии. Я встревожился.

– Гес, что случилось?

– Идиот! – прошипел он в ответ, очень зло, хотя всё ещё и тихо: – Что ты строишь из себя супермена?

Вот какого рожна мне сейчас прилетело? Святому, невинному и одному всё за всех сделавшему!

– Да я скромнее мыши! – возмутился законно. – Ну распорядился пару раз минуя твои несомненные права, так ведь для пользы общего дела. Вот она польза – прямо у тебя перед носом, так что не шипи как змея, которой наступили на хвост.

Он меня не слушал, гнал своё:

– Ты хоть понимаешь, что сейчас ночь и до сего момента я ничего практически не видел?

– Так включил бы фонарь. Мне хватало света, я про свой и забыл.

– Проклятый включатель сломался!

Он сопел, глядя на меня зверем. Не хватало ещё устроить тут драку. Что о нас подумают обитатели станции? Решат, что водиться с нами точно не следует, раз мы и между собой не друзья.

Вину я действительно ощущал: следовало помнить, что человек мой не так совершенен, как старый вампир, какие бы амбиции сам при этом не предъявлял. Я заставил его по сути дела мучиться изрядной неизвестностью, выполнять команды, понятные лишь отчасти, а ведь обстоятельства, в которых мы находились, никто не назвал бы тривиальными.

– Прости! – сказал я искренне. – Мне следовало вести себя умнее. Я постараюсь считаться с твоей сутью, а сейчас давай двигать дальше. Набить мне морду ты сумеешь, лишь когда она будет без шлема. Потерпи, недолго осталось.

Он сразу успокоился. Теперь я прислушивался к его эмоциональному фону и уловил, как быстро он стабилизировался. Ситуация ведь продолжала оставаться опасной.

Насколько я понял, мы оказались в компрессорной кабине, придуманной для того, чтобы станция не теряла в пространство так нужный ей воздух, когда впускала или выпускала наружу гипотетических обитателей или забортных гостей. Догадаться оказалось совсем нетрудно, поскольку, пока мы бранились, насосы начали наполнять помещение газом, мы ощутили, как постепенно перестали раздуваться от внутреннего давления наши костюмы, а я ещё и слышал тихий шелест подаваемой смеси. Тяжесть не увеличивалась, но я полагал, что за очередным порогом она станет больше.

Прозрачная, но весьма толстая на вид дверь отделяла нас от основных помещений станции. Вероятно, внутри хотели видеть визитёров, не полагаясь целиком на камеры слежения. За стеклом находилась другая комнатка, побольше, но тоже совершенно пустая. И там включились фонари, едва прибор на груди показал, что давление сравнялось с привычным. Нас приглашали следовать дальше.

Анализатор среды, закреплённый на рукаве, удостоверил, что состав воздуха пригоден для дыхания, и я показал датчик Гессе, хотя у того был свой собственный, если и этот прибор он не ухитрился раскокать.

– Пойдём?

Человек кивнул. Искать скрытые механизмы не пришлось: ручка торчала сбоку, на самом виду. Я потянул её, и дверь услужливо ушла в пазы. Мы переступили порог, точнее ложбинку, по которой ездила прозрачная плита, но разницы я не видел. Мы оказались внутри станции, и ничего ужасного с нами не случилось.

Оглядевшись, я заметил, что здесь тайны закончились. На стене, рядом с послушно вернувшимся на место люком темнел ряд кнопок или клавиш и возле каждой старого начертания буковки бесхитростно сообщали о назначении любой из них. Выглядело всё просто и понятно: открытие, закрытие, блокировка, прозрачность, повышенная защита, катапультирование. Я на всякий случай прочитал и запомнил порядок функций, а потом поторопил Гессе, смотревшего на эти письмена с непонятным мне волнением.

– Давай дальше, мы сюда не грамоту учить приехали.

Он кивнул. Внутри станции, как я и предполагал, существовало притяжение вполне сравнимое с привычным – искусственная гравитация. По моим ощущениям выходило, что она несколько слабее, чем на планете, но достаточная, чтобы уверенно ходить, а не летать. Новая дверь выглядела и совсем обыденно, хотя казалась излишне массивной для такого простого устройства. Я без колебаний воспользовался ручкой, которая располагалась на косяке рядом, но работала на открывание. Затворялось всё следом автоматически.

Несмотря на пригодную для дыхания атмосферу, скафандры мы пока снимать не стали, чувствовали себя в них увереннее, что ли, хотя вряд ли эта ткань при всей своей прочности могла защитить от агрессии, а уж нападать самим помешала бы с гарантией.

Сообразив последнее, я предложил частично разоблачиться, то есть: мне скафандр снять, а человеку оставаться в нём. Я сильно сомневался, что какой-нибудь ядовитый газ мог мне по-настоящему навредить. В глубоких шахтах работали в основном вампиры, потому что им даже вентиляция не требовалась. Конечно, мы старались её делать, но всё равно убедились, что вредное людям нам урона не несло. Добыча шла чаще всего в автоматическом режиме, но налаживать линии разработки посылали только бессмертных.

Однажды двоих вампиров засыпало в дальней выработке, да так основательно, что и воздух туда почти не поступал. Когда через месяц их откопали, оба были живы, хотя сердиты и голодны. За себя я не боялся.

Гессе, подумав, согласился с моими доводами, но предложил ещё чуток повременить. Смысла я в этом не видел, но желая помочь ему ощутить себя подлинным командиром, послушался. Следуя инструкциям Чайки мы теперь окончательно поменялись ролями.

За дверью оказался самый обыкновенный коридор. Хотя нет, так я его бы не назвал. Как я уже сообразил (а кто бы не догадался), станция имела радиально-кольцевое строение. Открывшаяся нам рокада плавно изгибалась, но обе стены шли не ровными плоскостями, а изобиловали выступами и нишами, причём значительных размеров. Если с внутренней стороны за этим рельефом могли скрываться производственные, а то и жилые помещения, то внешние наводили на некие мысли.

Я подошёл к ближайшему выступу и положил ладонь на его поверхность. Даже сквозь перчатку я ощутил едва уловимую вибрацию, причём не столько материала, сколько энергии, знакомой и новой одновременно.

– Это она работает! – сказал я Гессе. – Должно быть, по внешнему краю идут механизмы, преобразующие жёсткое излучение звезды в пригодные электрические токи.

– Да, есть тут люди, или нет, комфортом они себя обеспечили, – ответил Гессе, осуждающе разглядывая панели бледно-жёлтого цвета.

О чём он думал, не знаю, скорее всего, вспоминал, как нелегко поначалу приходилось брошенным на произвол судьбы переселенцам, когда сами земляне, расположившись тут с комфортом, взирали на них свысока. Строго говоря, это я видел то тягостное время своими глазами, а Гессе лишь представлял по хроникам, но вполне вероятно, огонь обиды жёг не на шутку. Я его понимал. Напарника, а не горячее желание отомстить, хотя…

Мы двинулись дальше. Фонари на шлемах так и не пригодились, потому что при нашем приближении почти всегда загорался свет. Мы время от времени заглядывали в попадавшиеся с внутренней стороны коридора помещения. Сперва действовали с большой опаской, но быстро осмелели. Люди по самой своей природе склонны более верить в лучшее, у них просто нет выбора.

Оборудование внутри попадавшихся комнат мало о чём говорило. Что-то мы забыли за века, что-то изобрели заново в другой форме. Я узнавал отдельные детали энергетических узлов, хотя больше угадывал их назначение интуитивно.

– Вся внешняя окружность этого блина представляет собой одну комплексную силовую станцию, – сказал я Гессе.

Мы теперь разговаривали в полный голос, уже не страшась нарушить тишину – вломились ведь достаточно отчётливо, захоти кто, уже бы нас обнаружил и дал об этом знать.

– Она огромна.

– Совершенно верно, – не стал я спорить. – очень велика, что наводит на определённые мысли. У меня сложилось впечатление, что самые внешние структуры – это неизвестное нам оружие. Я немного разбираюсь в энергии, потому что зарабатываю этим на хлеб, и несмотря на сибаритство предполагаемых жильцов, даже таком большому дому в мирных целях требуется меньше ресурса.

– Кто бы сомневался! – проворчал Гессе.

Во мне станция вызывала любопытство, но в нём пробудилось иное чувство. Поразмыслив, я квалифицировал его как протест. Иной человек, попадая во дворец, простодушно восхищается царской мебелью, а другой завистливо созерцает недоступную роскошь, но напарника я в мелочности не подозревал. Нет, в нём кипело другое.

Готовясь и обучаясь, он думал лишь о средствах достижения цели, о её сути и смысле, но не видел её воочию, и сейчас, узрев, не то замёрз, не то распалился душой, а скорее всего работало здесь и то, и это. Горькое понимание чужого отторжения, а не умозрительное представление о нём.

Мы успели осмотреть лишь крошечный кусочек станции землян, а уже оценили отчасти её надменную избыточность. Когда там, внизу, умирали от недостатка лекарств и еды дети, здесь неторопливо и со вкусом монтировали блок за блоком, радуясь будущему творению и неспешно размышляли о том, что бы ещё полезное и нужное отнять у оставшейся внизу бывшей части человечества, чтобы вернее загнать её в мрак и невежество.

И у меня, как выяснилось, за века не перегорело полностью. Я не только понимал чувства Гессе, но и изрядно их разделял. Постыдно обжираться на глазах голодного, так было всегда. Всё же я сказал напарнику как мог рассудительно: