Текст книги "Из мрака (СИ)"

Автор книги: matericsoul

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Ты чего улыбаешься, сволочь? – спросил надзиратель.

Фрэнк мельком взглянул на лицо тюремщика – как и другие лица, это лицо выражало ощущение болезненного счастья.

– Просто… анекдот смешной вспомнил, – ответил Освальд.

– Правда? Расскажешь?

Освальд начал смеяться.

– Как хотите, – сказал он.

– Валяй, – приказал надзиратель.

– «Почему ты плачешь?» – «Слон помер» – «Он был твоим питомцем?» – «Нет, просто мне могилу рыть».

– И правда смешно, – подтвердил надзиратель.

Никто не смеялся, кроме Освальда.

Сделав замах, надзиратель ударил Освальда по голове. Тюремщик наносил удары, пока Освальд не упал на пол, после чего надзиратель продолжил избивать заключённого. Врубив электрошок, тюремщик несколько раз пропустил через тело Освальда заряд. Освальд молчал. Всё время, что его били, он не издал ни звука. Когда надзиратель закончил показательную экзекуцию, Освальд кое-как поднялся на ноги. Его лицо всё было в подтёках и синяках, приняв бледно-фиолетовый цвет. Подошедший охранник приказал выдать Освальду дозу физраствора.

Во время завтрака Освальд не ел. Фрэнк не мог понять, почему – из-за травм или это было решение самого Освальда. У того надзирателя вполне могло получиться сломать ему челюсть. В принципе, Освальд сам по себе производил впечатление человека, для которого принцип дороже чувства голода, и Фрэнку вновь стало не по себе от этого человека. Только маньяк так сильно верен собственным идеям. Впрочем, впоследствии всегда оказывается, что, за редкими исключениями, маньяки – это обычные убийцы, и их внешнее хладнокровие – маскарад. Освальд тоже мог оказаться на поверку обыкновенным человеком, без этой странной ауры, которую ощущал Фрэнк. Без этого странного взгляда. Времени прошло не мало, однако Фрэнк всё ещё опасался своего сокамерника, при этом Освальд не внушал чувства опасности; подобное ощущение было куда более глубоким, неоднозначным. Если страх перед охраной был продиктован вполне конкретными причинами и походил на обыкновенный, почти примитивный страх перед наказанием, то в случае Освальда страх принимал куда более хитрую, изощрённую форму – так, наверное, люди боялись чего-то сверхъестественного, что не укладывалось в рамки их понимания. Это не сила, которая может общаться с тобой лишь методом кнута и пряника, она не делала больно, когда ты поступал неправильно, и не трогала тебя, когда ты делал что-то в соответствии с правилами, отнюдь, это была сила с другим, необъяснимым характером. Мудрая сила. И что там, внутри неё, неизвестно. Непостижимая сила. И всё же – всё это могло только привидеться Фрэнку. Освальд, наверняка, не такой уж непростой человек. Правда, даже после наказания его лицо, хоть и заплывшее от синяков, не выражало ни капли подавленности и паники. Такое же, как и всегда.

После завтрака их выстроили в следующем помещении. Всё время до этого Фрэнк едва ли обращал внимание на интерьер зала; заключение меняло мировоззрение, оно искажало восприятие, и Фрэнк постепенно уходил дальше внутрь себя, разрываясь между желанием побыстрее очутиться в новой секции «Нова Проспект», забыв совершенно кошмар прошлой жизни и жизни здесь, в стенах старой тюрьмы, и смешанным с тревогой страхом, что все лелеемые Фрэнком мечты могут превратиться в то, что он видел, когда выкапывал могильники: только трупы, разложившиеся куски материи, в которых когда-то теплилась жизнь. Фрэнк боялся не смерти – подлинный ужас на него наводил образ того, как он остаётся жив, даже став мёртвым. Продолжая замыкаться в себе, Фрэнк всё меньше замечал внешний мир, стал глух к тому, что происходило снаружи.

Охранники начали теснить зэков, распределяя тех на рабочие объекты. Фрэнка, Освальда и ещё нескольких заключённых собрали в углу и, когда других людей вывели и помещение опустели, охранники приказали оставшейся группе выстроиться в две шеренги.

Сперва Фрэнк подумал, что их вновь направят копать могилы, однако в этот раз заключённым не выдали курток и не вывели сразу во внутренний двор.

Группу повели через подземный этаж, который раньше, наверное, использовался в качестве склада, но сейчас пустел, не считая нескольких пыльных деревянных ящиков и досок, и Фрэнк с большим вниманием осматривал помещение, будто его вывели на прогулку. Заметив, что Фрэнк слишком сильно мотает головой по сторонам, один из конвоиров тычком приклада заставил Фрэнка смотреть прямо перед собой – в затылок впереди идущего зэка.

Склад мало чем отличался по состоянию от других помещений старой тюрьмы: блеклые, щербатые стены, разбитая плитка, потерявшая цвет краска. В воздухе стоял сырой запах, будто сам подвал давно гниёт, как труп. Виднелись даже следы плесени.

Понятное дело, что в основном Альянс постарался обустроить новую секцию и перерабатывающий завод. Эта часть «Нова Проспект» использовалась исключительно в качестве своеобразной камеры хранения. До поры до времени тут находились люди, как сельди в банке. Законсервированные. И, как предположил Освальд, законсервированы не только люди, но и их умы, их способность мечтать, фантазировать. Альянс был настолько жесток, что вместо того, чтобы сделать невыносимой саму реальность, он пресекал попытки избежать её лика, укрывшись среди грёз.

Тут не о чем мечтать, сказал себе Фрэнк. Мечты только душат человека.

Хотя, Фрэнк и сам мечтал о том, чтобы всё это прекратилось. Чтобы однажды он уснул – и не пробудился.

Заключённых вывели в помещение с низким потолком и серыми стенами, бетонная поверхность которых была покрыта капельками конденсата. Со стороны выхода тянуло уже знакомым Фрэнку запахом моря, теперь, однако, запах отличался большей насыщенностью, терпкостью, будто побережье совсем рядом, и Фрэнк чуть ли не слышит монотонные перекаты волн, шуршание песка и камня. Казалось, море находится сразу же за порогом.

– Стоять! – скомандовал охранник.

Среди охранников не было ни одного надзирателя. Фрэнк не придал этому факту значения.

Один из охранников открыл решётку в дальнем углу помещения: за сетчатой переборкой на полу лежали сваленные в кучу куртки.

– Надевайте! – приказал охранник, и заключённые медленным шагом направились к решётке.

Куртки все были изношенными, сальными, с порванными рукавами и карманами; потрёпанная, дырявая ткань вся пропиталась влагой и потому была довольно тяжёлой – когда Фрэнк надел на себя одну из этих курток, он почувствовал себя так, будто только что облачился в рыцарский доспех.

– Оборудование! – раздался искажённый системой фильтров голос охранника, и заключённых повели в другую часть помещения, где находились разложенные по тележкам различные инструменты, их разнообразие действительно выглядело довольно броским: в кузовах лежали лопаты, гаечные и разводные ключи, гвоздодёры, стамески, зубила и прочее.

Группу разделили по парам; в напарники Фрэнку достался Освальд. Охранники заставили Фрэнка толкать тележку; Освальд вытащил из кузова лопаты и понёс их в руках, шагая рядом с Фрэнком.

Наконец заключённых вывели из помещения во двор тюрьмы, и Фрэнк сперва не поверил тому, что увидел.

Это был участок двора, ведущий к внешнему периметру «Нова Проспект».

Из-за того, что приходилось толкать вперёд тяжеленую тележку, а на плечи давила куртка, которая, ко всему прочему, никак не защищала от холода – ветер пробирался сквозь прорехи прямо внутрь, покрывая кожу ледяным дыханием, – Фрэнк не мог как следует осмотреться. Он чувствовал какое-то особенное, приподнятое настроение духа. Проведённые несколько месяцев взаперти вдруг раскрылись гигантским, безбрежным пространством, что открывалось за пределами массивных ворот «Нова Проспект». Наблюдатели на вышках внимательно следили за передвижением конвоя. На одном из зданий Фрэнк заметил огромную надпись NOVA PROSPECT, видимо, пережиток давних времён. Здания, будто древние монументы, хранили в себе непостижимое очарование; тёмные, пыльные окна, как глаза слепого, хоть и были обращены во внешний мир, но ничего уже не могли видеть, как и сам мир не мог постучаться и пробраться внутрь этих окон. Небо было серым и не таким мрачным, каким оно было, когда Фрэнк копал могильник; даже тогда, когда ему пришлось хоронить человеческие тела, шёл дождь, и небеса были тёмными и хмурыми. Сейчас же солнечные лучи словно бы подогревали облачную завесу, разбавляя её бледным желтоватым сиянием; сквозь тучи даже прорезались потоки света. Холод, правда, был таким же пронзительным и неумолимым; влажный, колючий воздух резал лёгкие и тёр кожу, будто наждачка. Фрэнку еле удавалось унять дрожь. И всё-таки впечатления от открывшегося вида перебивали чувства изнеможения и боли.

Группу вывели за пределы внутреннего двора и повели через равнину. Каменистый, покрытый слоем жухлой, потерявшей цвет травы, грунт вкупе с небом цвета меди производил ощущение заброшенного, покинутого богом места; до самого горизонта тянулся этот однообразный пейзаж, и даже такой, он воодушевлял Фрэнка, очаровывал. На мгновение Фрэнк обернулся и увидел тонкую серебристую прослойку, на которой оканчивалась суша. Море. Оно издавало далёкий, вкрадчивый шёпот, напоминая какое-то древнее, мудрое существо, которое многое повидало на своём веку, и вторжение инопланетных сил совершенно точно не могло внести разлад в её установленный вечностью ритм; вдох-выдох, одна волна сменяется другой, и вода неровными, но методичными движениями ласкает почву. Последние остатки гармонии в увядающем мире. Эхо сердцебиения.

Справа находился комплекс самой тюрьмы. И без Альянса «Нова Проспект» являлась крупным сооружением, а с новыми хозяевами бывшее концентрационное учреждение превратилось в гигантский центр по переработке ресурсов и «складированию» человеческого резерва. Вновь Фрэнку пришли на ум слухи о тех залах, где в саркофагах хранят людей, погружённых в анабиоз. Состоящий из нескольких зданий, одинаковых по высоте и форме, тюремный комплекс вписывался в окружающий вид довольно органично и точно, что, впрочем, было обусловлено лишь тем, что сам по себе комплекс едва ли обладал какими-нибудь отличительными признаками, которые явно бы выделяли его из общего фона; бирюзовые металлические пластины, из которых и были собраны новые сооружения, мягко отражали скупой солнечный свет, идеально сочетались с апокалиптическим видом пустошей. «Нова Проспект» – это тюрьма, она всегда была тюрьмой, на отшибе, на краю человеческого мира, на берегу ледяного моря, которое не переплывёшь, даже если стремление к свободе вовсю полыхает в твоём сердце – ты только пополнишь число утопленников, которым пришла в голову гениальная идея сбежать из заключения, переплыв необозримый водный массив. Архитектура Альянса с её идеальным соответствием геометрическим нормам не просто подавляла старые здания тюрьмы, а как бы меняла их, делая подобными себе, хотя, если присмотреться, становилось понятным, что ребристые колонны стен заграждения, будто клыки гигантской пасти, словно откусывают части «Нова Проспект», переваривая их, превращая в очередное дополнение к царству абсолютной унификации, торжества самой усреднённости, скуки совершенных и точных геометрических форм. В принципе, Фрэнк не мог не увидеть здесь связь с тем, как действовал в политике его отец: издалека те или иные решения чиновников могут казаться правильными и уместными, даже гуманными, но стоит углубиться в истинное положение дел, как становится видно, какой ценой достаётся общее благополучие. И так, руками каторжников и зэков, строится идеальное государство; так Альянс возводит собственное могущество – на системе тюрем и стратегии запугивания.

От одного из зданий тюрьмы дальше в пустыри тянулись в ряд несколько гигантских труб. Судя по всему, через них на завод поступают добытые ресурсы. Трубы исчезали где-то вдалеке и, видимо, оканчивались неким подобием колодца, уходящим глубоко вниз, в самые недра почвы, откуда Альянс выкачивает необходимое сырьё. Вся планета превращается, таким образом, в лакомый кусок. Превосходство Альянса над человечеством заключалось не только в военной мощи, вернее, не столько в ней, сколько в способность достать себе ресурсы откуда угодно. Доказательство истинного могущества цивилизации таится в том, в силах ли эта цивилизация достать себе необходимое количество энергии и ресурсов, может ли она перерабатывать сырьё, превращая природу в источник собственных сил. Каждое государство, по сути, это желудок, и чем лучше ему удаётся переваривать пищу, тем дольше оно будет жить и здравствовать. Альянс, судя по всему, мог достать себе ресурсы практически из любого вида сырья, будь то солнечный свет, воздух, почва, вода. Всё мироздание для него являлось раскрытым сундуком, откуда, как из закромов, Альянс вынимал нужные элементы и перерабатывал их в ресурс.

Также Альянс стремился переработать и самого человека. И каждый заключённый, хоть и подсознательно, ощущал это на себе.

Вдоль всего побережья были установлены ЛЭП. Скорее всего, «Нова Проспект» ещё и являлась источником электроэнергии, которая подавалась по этим ЛЭП в Сити-17. Высокие столбы только подчёркивали безмятежность и пустынность данного пейзажа, напоминая брошенные среди веков монументы, стражей, охраняющий покой самой пустоты. Ничего из увиденного не могло натолкнуть даже на крохотную мысль, что здесь может находиться человек, что здесь вообще можно ощутить тепло человеческого присутствия. Только холод, каменистая почва и небеса, застывшие в одном-единственном цветовом спектре. Весь мир замер. И, вероятно, конец света уже произошёл – и так он выглядел на самом деле.

Заключённых остановили, когда очертания тюрьмы уже начали теряться вдалеке.

Освальд молчал, ожидая дальнейших действий.

Охранники принялись разделять заключённых, и Фрэнка с Освальдом повели направо. Они продолжали идти под присмотром двоих конвоиров, пока не достигли того, чего Фрэнк до сего момента никогда не видел: установленные в почву, в ряд стояло пять устройств, разделённые друг от друга расстоянием примерно в пятьдесят футов. Устройства были похожи на сваи, которыми пользуются нефтяники для бурения скважин.

– Нужно исправить неполадки и установить новые устройства заграждения, – сообщил один из конвоиров. Голос как у робота.

Ничего не ответив, Освальд направился к ближайшему «устройству заграждения».

Фрэнк, как вкопанный, стоял на месте, не представляя, что делать дальше.

– Шевелись! – рыкнул охранник, и Фрэнк подвёз тележку к Освальду, который уже начал осматривать устройство.

– Освальд, что это?

– Эти штуки стоят по всему периметру тюрьмы. Они отпугивают муравьиных львов.

Фрэнк слышал об этих тварях. Обитают в пустырях близ побережья. Они, как и другие представители фауны Зена, сделали жизнь вне карантинных зон практически невозможной. Фрэнк только слышал, но никогда не видел муравьиных львов. Впрочем, мало встречалось людей, которые могли бы рассказать о том, как они повстречали этих монстров, поскольку львы являлись прожорливыми, живучими и опасными ублюдками для безоружного человека. И даже для вооружённого. Понятно, почему начальство «Нова Проспект» так пеклось о безопасности сооружения.

– Гидранты создают вибрацию, которая заставляет муравьиных львов держать дистанцию и не приближаться к обозначенной территории, – пояснил Освальд. – Типа локального землетрясения. Муравьиные львы очень чувствительны к колебаниям.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросил Фрэнк.

– Я уже целый год сижу в тюрьме, – сказал Освальд. – Мне много чего известно. Альянс, чтобы не тратить людей, отправляет сюда заключённых в периоды, когда активность муравьиных львов минимальна. Но бывали случаи, когда людей тут сжирали или утаскивали.

Фрэнк кивнул.

Странно, что Альянс доверял сложную техническую работу зэкам, однако, как Фрэнк увидел впоследствии, ничего сложного в ней не было; конструкция устройств, или гидрантов, как называл их Освальд, была достаточно примитивной, и не было необходимости в наличии высшего технического образования, чтобы понять принцип их работы. Найти неполадки также было достаточно легко. Простая система, в которой задействовано минимальное количество возможных элементов.

На влажном и холодном воздухе куртки, естественно, не просохли и тяжестью своей давили на плечи Фрэнка, сковывая движения. Ветер высушивал кожу на руках и лице, и скоро Фрэнк почувствовал, как ладони начинает покалывать от холода; пальцы еле сгибались.

Работа на периметре мало чем отличалась от работы на заводе или выкапывания могильников – такая же бесполезная и бестолковая, работа, которую можно было доверить автоматике. Копать, кстати, тоже пришлось. Когда Фрэнк с Освальдом закончили чинить старые гидранты, бронетранспортёр подвёз к ним новое устройство, которое лежало сзади в прицепе. Заметив прицеп, Фрэнк по старой памяти подумал, что там лежат трупы; другой, колкий и въедливый холодок пробежался по коже, внутри стало пусто. Фрэнк ожидал, что вновь увидит мёртвые тела в принципе. Но там, конечно же, просто лежало новое устройство. Весил гидрант не мало, и, разумеется, разгружать и монтировать его было поручено только Фрэнку и Освальду; отдельных усилий стоило просто вытащить из прицепа эту громадину, после чего, сражаясь с усталостью, заключённые поволокли металлическую махину к месту предполагаемого монтажа.

Фрэнк заметил, что поблизости не было охранников. То есть конвоиры присутствовали, но это присутствие не было таким навязчивым, как в тюрьме. Ко всему прочему, здесь не было ни одного надзирателя – только обращённые солдаты. Посмотрев на простирающийся вдаль пустырь, Фрэнк подумал, что ситуация для побега настолько подходящая, что лучше не сыщешь. И всё же он не помышлял о том, чтобы сбежать. Тело изнывало от усталости и боли, по-прежнему желудок и кишечник скручивало в спазмах, а пустые дырки в дёснах с оставшимися в них обломками зубов кровоточили, так что Фрэнк весь день чувствовал солоноватый вкус во рту, попеременно сплёвывая сгустки красноватой слюны. Самой же слюны осталось очень мало, и Фрэнк со временем начал сплёвывать загустевшие комочки крови.

А свобода была очень близко. Она разве что не хлопала заключённых по плечу.

Достав из тележки кирки – все до единого инструменты были ржавыми, а деревянные черенки практически полностью сгнили, – Освальд и Фрэнк начали долбить каменные наросты для установки штативов. Уже наступил вечер, темнело, и перед глазами плыло, как в замыленном изображении. Холод крепчал, и куртка теперь становилась не просто тяжёлой, она словно твердела, делая Фрэнка совсем неповоротливым. Выбивая новые куски каменистого грунта, Фрэнк старался двигаться так, чтобы не дать ткани совсем заиндеветь.

Выкопав яму, заключённые начали устанавливать гидрант. От изнеможения и последствий утреннего наказания, в тот момент, как свая была поставлена в вертикальное положение и её необходимо было прикрепить к штативу, Освальд внезапно осел на землю, будто кто-то выключил его, и свая начала крениться вбок. По наитию Фрэнк подскочил к Освальду и рывком оттащил его в сторону, когда свая начала падать. Ломая штативы, длинная металлическая палка с грохотом рухнула наземь – ровно на то место, где секундой ранее находился Освальд. Только сейчас до Фрэнка дошло, что он сделал. В те мгновения, когда свая наваливалась на ослабевшего до состояния обморока Освальда, он совсем не собирался выручать сокамерника. Однако что-то зажглось в нём. Нечто своевольное и требовательное. Фрэнк спас Освальда от смерти, потому что это показалось ему правильным. Тем не менее, сейчас по их душу направлялось несколько охранников, их красные окуляры, точно глаза загадочных ночных зверей, тускло светились в ледяной тьме, а тишину оглашал топот армейских ботинок.

– Молчи, – сказал Фрэнк. Он не мог подавить дрожи в голосе. Как ни как, сейчас ему страшно. И одновременно с этим как-то спокойно.

Включив фонари, охранники направили на заключённых оружие и начали осматривать место поломки; треножный штатив, точно корни векового дерева, опрокинутые, торчали из прорубленной ямы, под сваей лежало несколько передавленных частей, которые нужно было установить на гидранте после того, как будет зафиксирована сама свая.

Охранники приказали заключённым встать на ноги. Освальд с трудом поднялся. Фрэнк придерживал его, чувствуя под курткой сокамерника дрожь. Освальда лихорадило.

– Нужны новые части! – скомандовал охранник; ему что-то ответили по рации. Услышав трескучий, перебиваемый мелкими помехами в эфире голос, Фрэнка бросило в пот: он будто бы оказался там же, во дворе, в окружении десятков взглядов, и в руке у него был булыжник с пятнами крови, на земле лежал труп ГО-шника с пробитой головой. Паника. Микки кричит. Ведь он и заварил эту кашу. Микки уже в аду, и там, вероятно, намного лучше, чем здесь. Чёрт тебя дери, Микки. Джек, наверное, тоже мёртв. Фрэнк вдруг подумал, что его почти не волновала судьба Джека. Он исчез. Была облава, и Джек будто бы испарился. Не удивительно, что Фрэнк не заметил этого – они были напуганы и действовали под властью страха.

Охранник направил свет фонарика прямо на лица заключённых, и Фрэнк ослеп на те несколько секунд, что жёг глаза невыносимо яркий луч белого света.

– Вы будете наказаны, – прозвучал голос в ночи. Неживой и механический, будто сыгранный на синтезаторе.

Фрэнк решил сделать то, что, наверное, мог сделать разве что сумасшедший.

– Это из-за меня упала свая, – сказал Фрэнк.

Не нужно быть гением, чтобы догадаться – нет смысла выгораживать другого перед лицом того, кто давно уже забыл, что такое человеческие эмоции. Но почему-то Фрэнк хотел помочь Освальду, помочь хоть чем-нибудь, пусть вместе с ним Фрэнк представлял собой слабое подобие самостоятельного человека. Никакой свободы, полумёртвое тело и практически убитая душа.

– Накажите меня! – закричал Фрэнк. – Эй, ты, придурок! Ты слышал, что я сказал? Нахер тебя, сука! Нахер тебя и всё это дерьмо!

Вновь глаза осветил ослепительный луч. Охранник молчал.

Подъехал броневик с новыми частями для устройства заграждения.

– Исправляйте! – приказал охранник.

На этот раз заключённые устанавливали гидрант под тщательным надзором двоих охранников. Освальд еле справлялся. Фрэнк едва мог видеть в темноте его лицо, но слышал, как тяжело дышит сокамерник. Заметив, что большую часть работы выполняет Фрэнк, в то время как Освальд всё чаще отвлекается, чтобы поднабраться сил, которые и так были на исходе, охранник начал бить Освальда, дабы тот не отлынивал.

– Не трогай его! – закричал Фрэнк.

И почему я сделал это, спрашивал он себя потом.

Фрэнк подбежал к охраннику, что избивал Освальда, и попытался ударить его. Исхудавший заключённый мог нанести мало вреда полностью экипированному и подготовленному солдату, и Фрэнка быстро повалили на землю. На мгновение Фрэнк увидел широкий ночной небосвод: чистая, бездонная тьма, тьма без звёзд, без сновидений, тьма самого забытья.

Охранники не избивали заключённых, как это делали надзиратели. Фрэнк услышал приказ:

– В карцер!

После этого Фрэнка подхватили и скрутили, что нельзя было даже пошевелить головой.

– Здесь всё! – услышал Фрэнк за спиной.

Его куда-то повели, и всё, что мог видеть Фрэнк, это земля, которая быстро уходила из-под ног. Охранники держали его тело будто в тисках; даже в этих движениях не было ни единого выражения человеческой воли, какая чувствовалась в действиях надзирателей. Последние были пропитаны нездоровым удовлетворением, желанием причинять боль, наслаждением от власти. Но сейчас – руки как механические приводы цепко удержали Фрэнка, и не было никакой ругани и злости. Фрэнк вспомнил того смешного человека. А ведь он и правда был забавен. Даже с дубинкой в руках. Даже с наделённой властью.

Фрэнка швырнули в кузов броневика и закрыли люк.

Стало тихо и темно. Фрэнк не видел абсолютно ничего. Он только чувствовал ледяную и твёрдую поверхность пластин, которыми был окован грузовой отсек бронемашины.

Спустя какое-то время заревел двигатель, и броневик начал движение. Машину трясло на ухабах, и Фрэнк то и дело ударялся о стенки кузова; последний удар пришёлся прямо по затылку, и волна боли охватила собой весь череп – от макушки до основания; в глазах зажёгся огонь, который распался на тысячи цветных разводов.

Броневик остановился.

Люк открыли, и Фрэнка выволокли наружу, бросив наземь, как мусорный мешок.

Над головой вместо неба – низкий серый потолок с висящими на проводах лампочками накаливания; светили они очень тускло, так что большая часть пространства рассеивалась во влажных и промозглых потёмках. Со стороны раздавались крики и просьбы прекратить. У Фрэнка ёкнуло сердце. В этот момент ему стало по-настоящему страшно. Сил подняться не было, голова ещё болела после того удара о стенку кузова. Над Фрэнком появились трое надзирателей. Догадываясь, что сейчас произойдёт, Фрэнк попытался свернуться калачиком, но тут же на него обрушились удары; Фрэнка молотили так, будто пытались превратить его тело в фарш. Никогда ещё в «Нова Проспект» его не избивали так сильно, с таким упорством и старанием. Звуки ударов раздавались с такой частотой, что поглотили собой иные шумы, а мир превратился в шторм из болевых ощущений, которые с каждый разом только повышали собственную интенсивность. Наконец, мир погрузился в пламя, когда надзиратели врубили электрошок, и каждый удар заставлял Фрэнка испытывать такую боль, что единственное возможное спасение он видел только в смерти; спустя ещё несколько таких ударов Фрэнк не мог думать даже о смерти. Он вообще ни о чём думал. Он не боялся и не страдал. Он являлся самой болью, самим мучением, страданием.

Экзекуция закончилась с приказом охранника.

Фрэнк не мог открыть глаза, потому что они заплыли синяками, и только слабое и мутное сияние света от лампочек проникало сквозь кожу, достигая роговицы.

Фрэнк слышал звуки ударов: бум! бум! бум! Словно стучат по матрацу или пиньяте. Ещё слышались крики, но с каждым новым ударом кричали всё реже, пока не оставалось ничего, кроме этих глухих и резких стуков.

– Надеть рубашку! – раздался приказ.

С Фрэнка стянули куртку, чего он, в принципе, не почувствовал, после этого с него сняли рубашку, оставив его валяться с голой спиной на холодном полу. Подняв его, охранники надели на Фрэнка смирительную рубашку. Все эти действия Фрэнк воспринимал будто сквозь сон, ощущения были слабыми, практически не продираясь сквозь слой избитых, изувеченных рецепторов. Когда рубашка была надета, Фрэнка положили лицом в пол и начали завязывать рубашку; в какой-то момент чья-то нога упёрлась Фрэнку в спину и сильно нажала на неё, тем самым охранник стягивал узлы так сильно, что руки и торс Фрэнка полностью утратили подвижность. Рубашка полностью сковала Фрэнка, однако он всё ещё не чувствовал каких-то неудобств. Он до сих находился на границе с забытьем.

– В карцер! – прозвучала команда, и Фрэнка закинули во тьму. После этого хлопнула дверь, и всё погрузилось в утробную тишину.

Фрэнк пока слабо сознавал, что именно произошло. Надзиратели выбили из него всю душу и, похоже, весь рассудок. И Фрэнк начал наслаждаться – тем, что всё закончилось, что стало тихо, как на дне морском…

Тихо и темно – точно в утробе.

Однако тьма и тишина были единственными чертами, что напоминали о блаженном покое эмбрионального существования, на которое карцер никак не мог полностью походить.

========== 7. Заживо погребённый ==========

Барнакл медленно поедал тело. Фрэнк слышал хруст сдавливаемых костей, слышал, как, чмокая, пасть засасывала в себя куски мяса; он слышал клацанье мелких, острых зубов, соскабливающих с суставов свежие сухожилия… Ещë Фрэнк слышал крик. Сперва он пытался уверить себя, что это галлюцинация, однако в ушах действительно раздавались отголоски этого крика – истошного вопля самой жизни, застигнутой на краю полного уничтожения.

«Перестань! – молил Фрэнк. – Не надо!»

Куски плоти, которые барнаклу не удалось сожрать, плюхались в воду, обрызгивая Фрэнка. Упала откусанная по локоть рука. Стопа. Что-то бесформенное – желудок или печень… Вода вперемешку с кровью. Снова что-то упало, и в воздухе повис характерный запашок; видимо, содержимое толстой кишки оказалось барнаклу не по вкусу… Луч фонаря хаотично выхватывал из темноты фрагменты некогда цельного тела, как части детского конструктора.

А крик всë звучал. Издалека он нитью тянулся к Фрэнку, пытаясь пробить кору, которой оброс его рассудок со времëн «Нова Проспект». Реальность стучалась в его укомплектованный, сжатый, точно алмаз, мирок. И стучала она от раза к разу настойчивее и настойчивее.

Холодная, смердящая сточными потоками вода сковала Фрэнка. По телу пробежали мелкие судороги. В какой-то момент Фрэнк чуть не захлебнулся, не в силах удержаться на плаву.

По какой-то неизвестной причине он жаждал жить. Крик Бена пугал Фрэнка так же, как и пробуждал желание выбраться отсюда. Будто на мгновение Фрэнк причастился к основам самого существования, того края бытия, где располагался таинственный источник, откуда черпает энергию любая, даже самая примитивная и отвратительная, форма жизни, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы внутри Фрэнка зажглось первобытное стремление выжить. Чистая биология. Какая-то часть рассудка на время вырубилась, дав другой части, которая полностью находилась под контролем инстинктов, карт-бланш. Всякий организм цепляется за жизнь. Зачем-то борется ради неё.

А ведь в пещере смерть находилась на столь незначительном расстоянии от Фрэнка… И почему выжил именно он? Почему остальные ребята из смены остались погребёнными под кусками каменных пород? Шансов остаться в живых у них было не меньше, чем у Фрэнка. Что это за судьба такая, действия которой абсолютно непостижимы для тех, кто остаётся на этом свете – кто выбирается из мясорубки, выживает в самом пекле…

Теперь ещё и Бен.

Его останки покоились на поверхности воды. Свет фонарика бросал причудливые, будто размазанные, тени на каменистые стены заброшенной шахты. А по теням не скажешь, какие предметы их отбрасывают – селезёнка, печень, или кишки, кусок мяса с оставшейся на ней кожей и лоскутом ткани, кость…

Бен не должен был умереть. Это несправедливо.

Справедливость – всего на всего символическое понятие, придуманное людьми, а кто сказал, что жизнь подчиняется проявлению человеческого ума… Справедливость – это детская мечта, что каждому воздастся по делам его. И Фрэнк до сих пор слышал крик, который постепенно превращался из крика живого человека в крик мертвеца; этот вопль зародился здесь, в этом мире, но благодаря своей силе он не оборвался, а продолжился в ином, потустороннем, мире, куда Фрэнк пока никак не попадёт.