Текст книги "Ловец (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

«Это настоящая обитель зла, и дополнительная жуть в том, что она полностью принадлежит частному лицу, прикидываясь научным институтом, однако государство ее контролирует, и к счастью, в моем лице. Вот уже два года я ее куратор, так что у меня есть право на плановые – а порою и внеплановые – проверки», – объяснил Том.

Их кэб – служебный, как догадался Антон по гербам на боках автомобиля – двигался неспешно: теперь движение в историческом центре Лондона было вялым, здесь дозволялось жить слишком немногим, поэтому не было никакой суеты, никаких столпотворений. Так, вероятно, был населен Лондон в начале двадцатого века. Подземка функционировала, через центр тянулись даже высотные линии скоростных экспрессов на магнитной подушке, там и сям виднелись классические монорельсовые дороги, но все равно Антона не покидало ощущение некоторой натянутости, искусственности этой действительности. Не было шума, гама толпы, не было грязных оборванцев, чокнутых подростков, не было гопоты и сутенерского вида личностей – такое создавалось впечатление, что Спасский очутился в месте, где живут милые боги, безупречные от кончиков волос до кончиков пальцев. Везде он видел элегантно одетых мужчин и женщин, холеных и цветущих независимо от возраста, любезных, с очаровательными улыбками, плавными движениями, гордой осанкой. Даже сравнительно просто выглядевшие люди несли в каждом своем жесте отпечаток величавого достоинства, словно воплотив собой героев сказок, где благородство изначально присуще даже бедным. Спасский смотрел на всех этих чарующих молодых девушек, импозантных седовласых леди в мехах, элегантных пожилых и изысканных молодых джентльменов, и ему становилось не по себе. Казалось, даже само солнце светит слишком ярко, да и небо слишком синее, чтобы быть правдоподобными. Кто знает, как сейчас управляют погодой – быть может, над центром Лондона всегда светит безмятежное солнце?

– В Лондоне теперь всегда солнечно? – спросил он у Тома, сидевшего слева от него с чинно сложенными на коленях руками в тонких мягких черных кожаных перчатках. – Управление погодой и все такое прочее?

– Что? – переспросил Том. – А, нет, нам просто повезло. Лет десять назад весь мир активно управлял погодой. Так активно, что это привело к стихийным бедствиям. Сейчас эта технология существует, но к ней стараются не прибегать без крайней надобности. Так что в Лондоне по-прежнему часто идет дождь. Только он не такой, как ты, наверное, помнишь. Не холодный и затяжной, а быстрый и теплый. Хотя зимой – да, зимой могут идти долгие дожди.

И Антон, хотя и не был раньше англичанином, вдруг остро заскучал по холодному, туманному, дождливому Лондону, каким тот всегда представлялся в его мечтах, о каком он читал в книгах – и каким этот непостижимый город оказался в день его первого визита в Британию.

– Центр скоро укроют под колпак, – продолжил Том, точно услышав его мысли. – Такой большой стеклянный купол с технологиями, регулирующими температуру и влажность. Правительство грезит классическим Лондоном, желает воссоздать здесь прежний микроклимат. И туманы в том числе. Королева мечтает о туманах. Королева мечтает вернуться на пятьдесят лет назад. Она уже очень стара.

– В Питере тоже бывали туманы, – тихо сказал Спасский, глядя на свои крепко переплетенные пальцы – словно бы вовсе не свои, а чужие. Подумалось даже, что у него, оказывается, красивые руки.

Том внимательно посмотрел на него и вежливо улыбнулся.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – ответил он. – Совсем не знаю.

Они проехали несколько минут в молчании, и это молчание впивалось в Спасского, как лед: ему стало совсем тоскливо.

– О чем ты скучаешь, Том? – спросил Антон и сам поразился тому, как это у него настойчиво вышло. – Ты хоть о чем-нибудь скучаешь из своего прошлого? Жалеешь?

По лицу Тома пробежала мимолетная гримаска, значение которой Спасский не смог расшифровать.

– Конечно, – мягко ответил Том, но в подробности вдаваться не стал.

Он отвернулся к окну, а Антон продолжил исподтишка разглядывать его. Странная у Тома была внешность: вроде острые черты, острые зубы, острые плечи и колени, узкое лицо, высокие скулы, быстрый взгляд, все тонкое, угловатое – и в то же время он весь был словно выписан плавной, мягкой кистью Ботичелли, в характерных рыжеватых оттенках. Никакой он не блондин, подумал Спасский. Скорее рыжий. А в целом – темная лошадка. Даже Имс, с его авантюрностью экс-бандита и загадочностью секретного агента, был Спасскому более понятен. А про Тома он ничего определенного сказать не мог. Том мог улыбаться, причем и губами, и своими прозрачными невинными глазами, но при этом Антон легко представлял, как он, нисколько не теряя этой улыбки, непринужденно глушит кого-то по голове или лупит тростью по морде. Интересно, какое у них сейчас оружие? Спасский все больше чувствовал себя попугаем в накрытой темной тряпкой клетке – ему все показывали по кусочку, дозированно.

Лаборатория располагалась в каком-то очень помпезном старинном здании, в великолепии которого даже не скрывалась – а, напротив, выпячивалась каждой лепной деталью и каждой чеканной линией давящая тяжесть исторической достопримечательности. Антон, конечно же, не помнил, что здесь было раньше, хотя весь облик здания кричал о том, что оно видало еще век семнадцатый, если не шестнадцатый. Вряд ли средневековых королей, конечно, но Георгов-то уж точно. По длинным залам гулял вялый желтый свет, а тишина здесь казалась заключенной в раму, как старинный холст. Половина здания, похоже, вовсе никак не использовалась, и это показалось Антону совсем чудным: он ожидал увидеть что-то вроде белоснежной мертвенной инопланетной фабрики грез, но никак не призраки старой чопорной Англии.

– С виду она совсем небольшая, но это обманчивое впечатление, – пояснил Том, останавливаясь перед очередной дверью, покрытой красным лаком и завитками, и взмахнув рукой перед невидимым сенсором, который тут же начал задавать вопросы электронным женским голосом, мелодичным и юным.

Их встречали сухо и льстиво одновременно – какие-то однообразно красивые девицы в васильково-синих одеяних, некто рыжий с бородкой и водянистыми глазами и второй, чином повыше, высокий и сухой, как жердь, напоминавший черного ворона. Хотя, может быть, это у Антона разыгралось воображение: вот, например, Том напоминал ему обликом и поведением комиссаров всех революций разом – с холодным взглядом, вежливой улыбкой, весь в черном и не снимавший перчаток, невозможно прямой, невозможно презрительный, невозможно убежденный в своей правоте. За несколько дней пребывания в доме Эмиля Антон еще ни разу не видел его таким. Он представил, как сам смотрится рядом с Томом, видимо, играя роль ассистента, младшего помощника или какие должности тут у них в ходу, – и подумал, что не очень-то помогает. Хотя, с другой стороны, ему всегда говорили, что он идеально мимикрирует под любую среду, даже не замечая этого. Вот и сейчас Спасский украдкой кинул взгляд в зеркальную поверхность какого-то сооружения, напоминавшего шкаф, но, разумеется, шкафом не бывшего, и удивленно обнаружил, что на лице его – маска надменности, а глаза его смотрят так же презрительно, как у предполагаемого начальника.

– Здесь хранятся записи еще живущих, – тихо рассказывал Том Спасскому, пока их вели по залам, похожим на хрустальные чаши, таким же белым, прозрачным и хрупким. – В том числе и наши.

– Ты – тоже?

– Конечно, я же на службе. Это требование контракта. А вот это – хранилище Бессмертных. Это записи чувств и воспоминаний умерших людей. При жизни с них считывается эмоциональная матрица, которая впоследствии может саморазвиваться, хотя и до известной степени, разумеется. И как раз на этих матрицах, то есть, прости, на киберличностях, сейчас проводятся эксперименты Артура. Он соединяет генератор сновидений с индивидуальными программами, которые, кстати, еще объединены в глобальную, этакую псевдосоциальную сеть. Генератор снов, настроенный на каждого кибернетического бессмертного и одновременно разрешающий обмен снами, то есть, фактически, совместные сновидения в вирте, – это авторское изобретение Артура. Больше никто в мире в подробностях не знает, как работает это приложение. Он научил здешних программистов работать с ним, но не более того. Забыл сказать, что «бессмертная» сеть управляется искусственным разумом, который пока выступает как модератор сети и контролер безопасности базы данных. Но я подозреваю, что через свою новую программу Артур теоретически может контролировать и самого контролера. Он гениальный хакер, хотя и полный самоучка.

Том вещал очень тихим, едва слышным шепотом, почти вплотную приблизив узкие губы к уху Антона, и, наверное, это смотрелось двусмысленно, так близко они стояли, и Спасский не мог не вспомнить некоторые обстоятельства своей первой ночи в доме на Винсент-сквер. Слушая все это, он дрожал от волнения. А Том не забывал улыбаться улыбкой ледяного бога в сторону персонала лаборатории.

– Покажите моему помощнику нашего легендарного Артура Каллахана, – приказал он рыжему с бородкой, тот засуетился, и вскоре на огромном экране во всю стену появилось уже знакомое Антону лицо. Современные технологии давали максимально широкие возможности, и вскоре с экрана шагнула мастерски сделанная голограмма – не плоская, а объемная и совсем как живая. Однако Спасского как громом поразило, когда Артур вместо ожидаемой лекции о пользе своего изобретения мягко проговорил:

– Как неотрывно светлая звезда –

Та, что над миром бодрствует в ночи,

Раскрыв ресницы, трепетно чиста,

Переливая длинные лучи,

Следит прибоя неустанный бег

И пристально с высот вперяет взор

На гладь равнин и на вершины гор,

Где свежей ризой лег неслышный снег;

Вот так бы мне – вовек без перемен,

Приникнув к расцветающей груди,

Делить с любимой свой бессонный плен,

Не знать покоя в тихом забытьи,

Дыханье слушать без конца, всегда –

Иль в бездну смерти кануть без следа.

Спасский почувствовал вдруг отвращение, сам не мог объяснить почему – или это вовсе не отвращение сжало ему горло кольцами змеи? Или это была жалость? Или это был восторг?

– Я дам вам возможность вечно слушать это дыханье, – заключил Артур. – Смерти больше нет. И даже помнить о ней больше не надо, не надо ее бояться. Долгие века мы испытывали перед ней невообразимый ужас – и поэтому рационализировали ее. Мы перестали считать смерть непереносимой, подлинной трагедией, уверяя себя, что это раз и навсегда заведенный порядок вещей, который никак невозможно нарушить. Мы уверили себя, что иначе нельзя. Но иначе – можно, и пора признать, что смерть действительно трагедия. Утрата любой души – трагедия. Утрата уникального человеческого материала – трагедия. И пришло время перестать с этим мириться. Мы сможем радоваться, удивляться, смеяться, общаться и видеть чудесные сны и после физической смерти. И пусть боги завидуют нам.

***

Из подобострастного отчета рыжего Антон толком ничего не понял, так отчет был перегружен терминологий, помнилось только, что Том смотрел на докладчика почти не мигая и сам в этот момент походил на киборга, которых в лаборатории наблюдалось великое множество – Антон понял это, как только внимательно присмотрелся к персоналу. Впрочем, рыжий явно разливался соловьем о том, что эксперимент проходит чудесно и мистер Каллахан ведет себя абсолютно безопасно и лояльно к властям, не преподносит никаких неприятных сюрпризов.

– Значит, Артур – весьма обеспеченный парень? – спросил Спасский Тома, когда они вышли из лаборатории и решили прогуляться по Лондону. – Патент на генератор снов, а если он такой редкий талант, вероятно, – и на многие другие штучки?

– Сейчас его более всего интересует именно генератор снов для бессмертных, но, в общем, ты прав: Артур приложил руку к упрощению прибора снохождения, можно сказать, способствовал тому, что управляемые сны вошли в каждый дом. В юности он, помнится, продавал на черных биржах записи с чужими снами – для людей, абсолютно лишенных воображения. К ним нельзя было присоединиться, конечно, и управлять ими тоже было нельзя, но можно было смотреть – как раньше смотрели кино. Понятно, что в основном это был абсолютный трэш – сны маньяков, нимфоманов, сумасшедших. Как уж Артур их доставал, с каким риском для себя (ведь ему приходилось спускаться самому в эти сны) – отдельная тема. Но эту мерзость покупали, и покупали дорого. Спрос на такие вещи и сейчас есть, но сегодня Артура это не интересует – он совсем на другом уровне. Каллахан участвовал и в разработке микросхем, вживляемых в мозг, которые позволяли овладеть телепатией на начальном уровне. Их тестировали на парализованных людях – те обучались усилием мысли писать электронные письма, играть в видеоигры и путешествовать по интернету. Такие же схемы параллельно устанавливали и роботам. Очевидно, именно эта работа подвигла Артура соединить любимую тему снов и тему виртуального бессмертия. Именно тогда стало возможно восстановить картину зрительного опыта человека при помощи измерений мозговой активности. Ну а дальше все понеслось, как лавина.

– Так вы все телепаты? – спросил Антон, припоминая, как замечал уже нечто подобное в беседах с Эмилем еще в Петербурге.

– Не все, – улыбнулся Том. – Эти микросхемы в основном вшиваются госслужащим, более того, спецслужащим. Частное лицо, конечно, тоже может это сделать, но для этого должно быть медицинские или профессиональные показания. И, конечно, возможности для частных лиц значительно сужены. Ну и хочу тебя сразу разочаровать: полной телепатии не дали нам даже самые совершенные микросхемы. Эта, скорее, телепатия для работы с искусственным разумом. С человеческим разумом все сложнее – мы можем читать только очевидные мысли, яркие импульсы. По большому счету, хороший психолог может определить подобное без всяких микросхем. Вот у тебя на лице все написано, Тони.

– Я подозреваю, что вы с Эмилем прошиты чипами, как бабушкины гобелены – шелком, – хмуро сказал Спасский.

Том некоторое время молчал, и они просто шли рядом по улице, а их обгоняли подростки, яркие, как цветы, – двигались они словно бы на роликах, но для роликов уж слишком быстро, Антон только взглядом успевал их провожать, да и воздух буквально свистел от проносившихся мимо мальчишек и девчонок. Потом он понял, что это обувь у них такая – реактивная, кроссовки с мотором. В конце концов, что-то подобное начали выпускать уже в 2010 году.

– В развитых странах почти каждому гражданину вшит чип-идентификатор, – неожиданно продолжая разговор, пояснил Том. – Это довольно давно произошло, еще лет пятьдесят назад. Универсальный ключ – паспорт, пароль, все в одном флаконе. ID позволяет управлять персональным пространством в интернете, защищать свои серверы, где хранится вся персональная информация, может открывать двери, управлять техникой в доме и офисе, проверять состояние здоровья и осуществлять лечение, брать кредиты, наконец, осуществлять юридические сделки. Как правило, персональный чип связывается с устройством, позволяющим управлять виртуальной реальностью – это либо браслет, либо очки, либо линзы, кому как удобнее. Эти гаджеты настраиваются на чип и на индивидуальные особенности – и вот ты уже видишь дополненную реальность: одновременно реал и вирт. Некоторые носят такие гаджеты активированными всегда – это как наркотик, люди уже не могут обойтись без вирта. Да что там многие: подавляющее большинство. Поэтому очки пользуются все меньшей популярностью – браслет и линзы удобнее, они становятся частью тела. Большинство таких устройств – на голосовом и сенсорном управлении, но в последнее время все больше гаджетов производится на управлении взглядом и даже на мысленном управлении, хотя голос и сенсор подключены по умолчанию, параллельно. Просто человек до сих пор мыслит очень хаотично – в этом мы ничем не отличаемся от людей других времен. Поэтому редко кто решается на мысленное управление без всякой другой поддержки.

– У тебя линзы, – вспомнил Антон. – И что-то я не помню в твоем исполнении голосовых команд.

– Да, – кивнул Том. – У меня основное управление – зрительное.

– А… Эмиль?

– У него браслет. Очень мультифункциональный, насколько ты успел заметить. Там зашито множество других устройств – его должность обязывает. Все функции управления присутствуют. Бонусная комплектация.

– Как же вы не можете отыскать Артура, если у вас каждому вживлен чип? Да он еще занимался такими опасными исследованиями, наверняка власти вшили ему еще кучу всего! – недоуменно спросил Спасский.

– Артур умная сучка, – усмехнулся Том. – Он, очевидно, удалил все чипы из своего тела и теперь пользуется внешними – мы никак не можем его отследить, ничего иного это означать не может. Очень просто: наклеивается на кожу особая пленка с микросхемами, и все. Разумеется, это преследуется по закону, так как таких наклеек можно заиметь несколько и постоянно их менять, выдавая себя за разных людей.

– Поддельные паспорта, – кивнул Спасский.

– Но Артур у нас сейчас персона неприкосновенная – на период проведения эксперимента. Правительство и королева жадно ждут плодов его работы – всем жутко хочется быть бессмертными, причем бессмертными со всем мыслимым комфортом. А у Артура еще в рукаве припрятано много фокусов, которыми он может удивить и соблазнить власти. Он все козыри сразу никогда не выкидывал. Но в правительстве свои интриги, и там тоже есть разные лагеря. И кое-кто с кое-кем объединился, приняв решение устранить Артура, каким бы гением он ни был. Вернее, именно потому, что он гений. А гениям всегда всего мало. Поэтому официально мы Артура не ищем, официально мы его всячески восхваляем и охраняем, хотя и курируем для порядка его исследования, все же это работа особой важности. А тайно мы вынюхиваем его, чтобы ликвидировать.

– И почему же ты мне об этом так легко рассказываешь в вашем антиутопическом будущем – этом воплощенном кошмаре параноика? Разве здесь не везде электронные глаза и уши? Разве Большой Брат не следит за вами круглые сутки и на каждом углу?

Том засмеялся и тронул Спасского за рукав, призывая оглянуться вокруг. Антон последовал этому ненавязчивому призыву и обмер: вокруг расстилался огромный парк, больше похожий на дремучий лес. Он явно был заброшен, однако в нем угадывались остатки былого великолепия – полуразбитые чаши иссякших фонтанов, разросшиеся в некоторых местах розарии, заросшие, но еще различимые в густой траве каменные белые дорожки. Бывшие клумбы поросли какими-то сорными цветами, которые еще цвели, ярко, пестро, и пахли по-осеннему грустно и тонко, пьяняще, словно бы старым вином.

Антон крутил головой, совершенно ошеломленный: он не мог понять, как они здесь оказались, ведь, казалось, всего несколько мгновений назад шли по оживленной центральной улице, стиснутой огромными зданиями, в потоке прохожих, среди бушующих рекламных голограмм и непрерывного ласкового зова кибернетических объявлений.

Том улыбался довольно, любуясь шоком Спасского. Потом присел на выкрашенную в красный цвет парковую скамейку, старую, рассохшуюся, во многих местах пошедшую крупными трещинами, – и похлопал изящной ладонью по месту рядом с собой.

– Спецслужбы обучают и некоторым навыкам гипноза, – объяснил он. – Ты и не заметил, сколько и где мы шли. А здесь – одна из немногих зон, не охваченных камерами и прослушивающими устройствами. Некоторые лорды всячески борются с охватом всей территории Лондона и особенно его центра, где находится правительство, искусственным интеллектом. Так что в Сети есть дыры, и они довольно большие. Больше скажу, по новому закону предприниматели при желании могут отказаться от кибернетического управления. Дело в том, что многие боятся повторения 2050 года в Японии.

– А что случилось в 2050 году в Японии? – поинтересовался Спасский, садясь на скамейку. – Дай угадаю – восстание машин?

– Что-то вроде того, – кивнул Том, с удовольствием наблюдая за стаей мелких желтых птиц, носившихся в воздухе и что-то сердито чирикавших на лету.

– И… что же теперь с Японией?

– Ну, – протянул Том. – Нет больше Японии. Шла жестокая борьба, человечество победило, но всему есть своя цена – и Японии больше нет. Впрочем, ее бы постигла подобная судьба, даже не случись той войны. В 2060 все равно начались цунами и наводнения, и вся Азия безвозвратно ушла под воду.

– Что? – оторопело спросил Антон. – Вся Азия?! Гонконг, Малайзия, Таиланд, острова?

– Увы. И часть Индии, и большая часть Китая, и часть Дальнего Востока, – скорбно кивнул Том, но по его виду было понятно, что ему на все эти великие трагедии плевать с высокой колокольни.

Антон замолчал и теперь переваривал информацию. Том, сидевший рядом в черном плаще с нашитыми гербами и знаками отличий, вдруг показался ему похожим одновременно и на старинного черного мага, и на офицера СС, каких показывали в современных Антону фильмах. Тонколицый, с высокими скулами, переливающийся, как хамелеон, от нежности до жестокости в своих интонациях и взглядах, текучий, как ртуть, как вода, которая то и дело застывала острыми ледяными стрелами.

– Я никогда не увижу мир так, как вы, – проговорил он. – У меня ведь нет чипа, который бы связывал меня с виртуальной реальностью. Я почти беспомощен в этом времени.

– Мы наклеим тебе внешний чип, как у Артура, – успокоил его Том. – Будет с виду что-то вроде татуировки. В этом нет проблемы. Этот же чип будет следить за твоим физическим состоянием. Устройство для вирта тоже получишь – какое тебе понравится. Можно было бы вживить чип, но я не хочу, чтобы ты навечно засветился в базе данных. Будем играть по правилам Артура – он нам подсказал отличный прием. И с оружием научим тебя обращаться. С разным. И шаттл водить.

– Я и обычную-то машину водить не умею, – невесело усмехнулся Антон. – А уж оружие… Мечты, мечты. Да я сам себе ногу отстрелю с первого же раза. Кстати, сколько вы живете сейчас? Все мечты о жизни в сто лет стали реальностью? Вы победили рак, победили ВИЧ? Внедрили нанороботов в организм? Есть ли у вас слепые, парализованные? Хоть какие-нибудь хорошие вести, Том!

Том пожал плечами.

– Чипы решают все. Если человек слепой от рождения – ему в глазницу вживляют чип, который соединяется с нервной системой сетью электродов. К этому набору прилагается камера, встроенная в специальные очки. Камера передает данные об изображении на обрабатывающее устройство, оно дальше шлет его чипу, который отправляет сигнал в мозг. Парализованным и инвалидам тоже вшивают нейрочипы – в двигательный участок коры головного мозга. От них сигналы нервной активности поступают к компьютеру, который управляет искусственными конечностями. Болезни лечат наноприборами, спрятанными в жидкие шелковые волокна. В основном такие схемы убивают бактерий разницей температур – обычно прибор имеет антенну, с помощью которой может аккумулировать энергию. Даже повышение на несколько градусов часто позволяет убить бактерии, а другие ткани не страдают. Есть ДНК-чипы, которые позволяют отслеживать появление раковых клеток – и есть умные нанобомбы для борьбы с этими клетками… В среднем человек сегодня живет лет на сорок больше, чем в твое время. Лет сто – сто двадцать. Если его не убьют, или стихия не вмешается. Бессмертными нам стать не удалось. А ты хотел бы быть бессмертным, Тони? Мечтаешь о том же, что и Артур?

– А ты – разве нет? – спросил Спасский.

На самом деле он никогда не задумывался о подобном. Возможно, жить в мире, где были побеждены самые тяжелые болезни и основные немощи человечества, в самом деле было восхитительно, но вот хотел ли Антон стать этакой кибернетической головой профессора Доуэля? С другой стороны, мозг, полностью ставший виртуальным, наверняка не переживал отсутствия физического тела – он же сохранял в памяти все эмоции и физические ощущения и даже, по теории Каллахана, мог развивать их дальше. Посещали ли это вечно живое и вечно мертвое сознание, переплетенное с искусственным разумом, страшные моменты озарения, рефлексии, безжалостного понимания, чем оно, по сути, является – как иногда садистски посещает ясный разум больную голову шизофреника? Очевидно, если и посещали, то искусственный разум гасил их, как ласковая медсестра в психиатрической больнице. И снова наступала эйфория.

– Ты прав, – подтвердил Том. – Эти сполохи гасятся, чтобы не возникало эксцессов по всей глобальной Сети. Потому что такие эмоции – как вирус, они заразны. Артур должен ставить блок на каждую записанную личность. Однако не факт, что это сработает стопроцентно. Ужас в том, что матрица «бессмертного» самоуничтожиться не может – ей не оставляют выбора. Персональная матрица может быть ликвидирована только в случае капитального сбоя – когда подобные рефлексии начнут сотрясать программу постоянно и она будет заражать других через Сеть своим безумием.

– Надо же, как прочно прижилось в мире убийство. Оно и тут нашло себе приют, – скривился Спасский. – А за что ты так ненавидишь Артура? Ну, парень увидел спрос, у него есть предложение. Вот, зарубил муж жену топором, не станешь же ты обвинять в этом торговца, который продал ему топор? Не топор бы нашел, так нож, не нож – так лопату.

– Артур – как пастырь, который мог бы заботиться о глупом стаде, потому что в разы умнее его, но издевается на ним. Просто из прихоти. Это демонстрация ума и власти. Для него легче легкого играть с чужим разумом – во всех плоскостях, которые можно представить. Но любая игра ему быстро приедается, и он придумывает все новые. И эти игры все опаснее. Он говорит, что ведет человечество в прекрасный сад, который цветет вечно, но на самом деле в этом саду так же вечно каждый цветок и плод сочится все разъедающим ядом. Помимо этого, я знаю его жизненную теорию, и она… она очень показательна.

– И что же это за теория?

Том вздохнул тяжело, как будто отчасти сам был виноват в зарождении этой теории – или как будто когда-то разделял ее.

– Это теория о том, что человеку не требуется в этом мире никого и ничего, кроме самого себя. Артур всегда считал, что человеку более всего важен собственный внутренний мир, что более всего для него существенны отношения с самим собой. Как известно, в одной личности уживается несколько субличностей, и между ними всегда есть отношения: они могут вести диалог, спорить, бороться между собой, восхищаться, презирать, чувствовать друг за друга вину, ненавидеть, любоваться… Артур говорил, что любые внешние отношения с другими людьми, будь то любовь, страсть, ненависть, обида, влечение, – лишь слабое отражение того, что творится у каждого из нас внутри. С помощью внешних отношений личность выпускает погулять некоторых своих чудовищ, чтобы освободить себя, или же ублажить, или же насытиться. То есть, по большому счету, любая внешняя жизнь – слабый отсвет внутренней. Объект любви или ненависти может быть любой, это неважно, это зависит от качеств субъекта – ведь именно в зависимости от них субъект выбирает объект. Поэтому для Артура логично предложить личности вечную внутреннюю жизнь, бесконечные блуждания по собственному миру, по закоулкам души и разума, по темным пустошам бессознательного, по облакам воображения. У Каллахана абсолютно я-центричная модель вселенной, весь мир он видит как свое окружение, не больше. Он не представляет, как может быть иначе, и всех без разбора встраивает в эту модель. Всех! И мне жалко его, потому что такие люди, как правило, сильно страдают именно из-за своего нарциссизма. Они видят в себе источник и исход для всех радостей и печалей на свете, центр и причину всего, что происходит и еще произойдет. А быть божеством очень тяжело, даже для себя самого. Тяжело чувствовать, что мир рассыплется в пыль, если тебя не будет.

Спасский не знал, что на это ответить, поэтому надолго замолчал – замолчал и Том. Они сидели рядом на старой красной скамейке в бурно разросшемся парке, смотрели на желтых птиц, на оранжевые и красные цветы, на палую коричневую влажную листву, на мраморных белых львов, видневшихся среди осыпавшихся кустов, – ветер нес листву по дорожкам и утробно свистел, деревья светились, точно нарисованные гуашью на фоне яркого синего неба, – и оба думали об одном и том же. Пытались представить, каким будет мир, когда их уже не станет. Рассыплется ли в прах? Останется ли таким, как прежде? Изменится ли до неузнаваемости? Антон вспомнил, как раньше, в юности, иногда жалел о том, что не доживет до подлинно высокотехнологичного будущего, что не увидит 2100 года, 2150 года. Тогда он ужасно сетовал на то, что человеку отпущен такой малый земной срок. Что ж, теперь у него появился шанс увидеть и 2100 год, и 2150. И даже стать бессмертным, пусть и в понимании Артура Каллахана. Но радовало ли его это? Ужасало ли? Нет, сейчас в голове у него звенела абсолютная пустота.

Глава 10

Скажите мне сначала, кто я? Если мне это понравится, я подпишусь, а если нет – останусь здесь, пока не превращусь в кого-нибудь другого!

Льюис Кэрролл

Следующие две недели Антон получил стопроцентный шанс почувствовать себя варваром в блиставшем цивилизацией Риме.

Он учился обращаться с виртуальной реальностью, благо пленка с внешним нелегальным чипом уже сверкала на его плече, как замысловатая татуировка. В качестве гаджета-посредника он выбрал для начала очки, заодно выяснив, что современные модницы и некоторые модники предпочитают носить устройство упрятанным в серьги и даже в ожерелья (впрочем, почти все модели современных ожерелий представляли собой широкие металлические ошейники с инкрустацией).

Насколько Антон понимал принцип действия посредника, гаджет настраивался на биологические данные конкретного человека и в работе был связан с персональным чипом-идентификатором, вшитым под кожу: посредник задействовал чип, а чип, в свою очередь, задействовал нейроны в мозгу, позволяя воспринимать виртуальность не только разумом, но и чувствами. Также в гаджет были встроены фото– и видеокамеры с функцией моментальной передачи в Сеть и личное хранилище данных – а в этом мире подавляющее большинство данных хранилось именно в вирте.

Спасский, конечно, не решился на мысленное управление, ему вполне достаточно показалось голосового и сенсорного, и, если разговаривать с разумными виртуальными системами он быстро привык, даже во вкус вошел, то сенсорное управление визуальным виртуальным полем подразумевало крайне развитую мелкую моторику, и тут Антону пришлось порядком попотеть.

Некоторое время он испытывал мальчишескую зависть к Тому и Эмилю – как к полукиборгам и воплощенным мечтам своего детства, пока Том не рассказал ему, что в их тело, кроме всего прочего, вшиты также нейродатчики слежения, которые контора может в любой момент активировать. «В полноценных киборгов внедряют и датчики самоликвидации, и датчики дистанционной ликвидации, – сухо добавил он. – Нас закон пока защищает, но кто знает – придет к нашим лордам какая-нибудь такая же сирена, как Артур Каллахан, и все права полетят к черту… В особой группе риска те, кто перемещается по временным порталам, ведь их присутствие в другом времени может навредить ходу истории. Поэтому давно в сиятельных умах блуждает идея вживить им такие схемы – причем место вживления будет скрыто от носителя. И ты будешь удивлен – идея эта находит все больше сторонников».