Текст книги "Ловец (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Она держалась прямо, но казалась очень потерянной в пустой комнате, заставленной пышными цветами – бесконечными рядами цветов, словно леди Винтур уже праздновала собственные похороны или была актрисой, чествуемой после удачной премьеры, – а также великим множеством фотографий в вычурных рамах, по старой моде. В этой комнате не было ни малейшего намека на высокие технологии: ни единого электронного шороха, ни единого взблеска экрана. Вообще, вся эта комната очень походила на роскошное кладбище, где сотни почивших целую вечность оплакивала одна-единственная женщина.

Сколько ей было лет? Сто? Сто двадцать? Тогда они со Спасским, должно быть, родились примерно в одно и то же время. Леди Винтур была слишком знатной дамой и играла слишком заметную роль в обществе, чтобы страна пренебрегала ее здоровьем: очевидно, что под финал жизни ей уже наполовину заменили жизненно важные органы и постоянно пичкали ее эликсирами молодости. Но если телу можно вернуть ощущение новизны, то памяти его не вернешь.

Антон смотрел на все эти бесчисленные фотографии, на редкостной красоты цветы, на картины английских пейзажистов и патриотические флаги на стенах, на статуэтки и кукол на каминной доске, на ряды запыленных старинных бутылок, которые стоили сегодня целое состояние, – и ему казалось, все эти вещи тихонько разговаривают с маленькой хрупкой женщиной, как в старых сказках, шепчут ей о давно ушедших временах, о давно ушедших друзьях, близких, возлюбленных, вызывая имена волшебной, древней силы, которые слишком сильно зовут к себе. Слишком сильно – туда, к звонким утрам и бархатистым вечерам пятидесятилетней давности, к золотому вину и аромату левкоев, шуршанию шин по белой дороге и трепетанию локонов на ветру.

Леди Винтур шла за своим прошлым, как индианка шла за своим почившим мужем, крепко держась за собственную красную ленту – за виртуализацию личности и, конечно же, за сны, обещанные ей великим сновидцем.

Артур лишь не стал мешать ей, как не стал мешать тогда индийской вдове, – он считал, что каждый имеет право уйти за тем, что любит, – навсегда. Для него это было сродни возвращению. Как если бы можно было вернуться туда, где ты был счастлив, и отрыть из тайников все запрятанные туда в юности сокровища. Ведь только кажется, что они покрылись золой и пылью, но отряхни их, сдуй с них легкий слой забвения – и они снова будут сверкать на солнце, как прежде.

Хотел бы сам Спасский вернуть что-то? Хотел бы к чему-то вернуться? И тут грустная улыбка пробежалась по его губам: леди Винтур было значительно счастливее его, хотя с виду казалась жертвой маньяка, а он был призван выступить праведным оружием против этого маньяка. Но она была неизмеримо счастливее, потому что в ее памяти скрывалось место, куда ей хотелось вернуться. У Антона же такого места не было.

У Антона был только путь вперед.

Леди Винтур запахнулась в легкое серое пальто и вышла на балкон, и Антон, только было двинувшись за ней, жадно желая еще подробнее рассмотреть ее лицо, вдруг замер: в зеркале слева метнулась тень. И, уже оборачиваясь, уже по тому, как ужасно медленно этот оборот происходил, словно воздух состоял здесь из резины, и как безумно медленно осыпались на плиты пола белые, желтые, розовые, синие лепестки, кружась в воздухе, кажется, годы, прежде чем опуститься, вообще чудясь нарисованными маслом поверх застывшего воздуха… – он понял, что напал на след.

Артур стоял перед ним в чем-то очень ярком, светлом, кремовом, в ослепительно белой тонкой рубашке, такой еще юный на вид в этой одежде, такой летний, сам как цветок, – но глаза у него казались больными, и улыбка тоже была болезненной.

– Так вот в чем дело, – мягко произнес он. – Вот в чем дело. Я недооценил тебя. Тони. Оказывается, ты меня ловишь. И даже почти поймал. Молодец.

– Артур, стой! – крикнул Антон, но сон уже рассыпался окончательно, Спасского снова с головой окунуло в черную воду, и на этот раз там было жутко, холодно, это был сплошной хаос, без мерцающих звезд и без всякого ощущения покоя, но Антон несся в черной холодной глубине стрелой, как какая-нибудь быстрая рыба, не разбирая дороги, не видя света, – плыл за Артуром, пока чувствовал его всем своим существом, пока чувствовал его горечь, и торжество, и умиротворение, и сладкую грусть, все вместе.

Это было самый пахучий, самый горячий след для эмоциональной гончей, а кем еще был Спасский? Просто псом, бегущим по краю моря человеческих чувств. И сейчас это море было морем Артура, и он, кажется, наконец узнал, запомнил его цвет и запах. И больше не забудет.

Он плохо отследил момент, когда резко вынырнул и оказался в окружении воды и каких-то полуразрушенных старинных зданий, состоявших из песочного цвета кирпичей, отполированных временем, словно глянцевых. Следом он увидел ржавые решетки и шахматный кафельный пол в лужах, быстро выбрался из воды и, как мокрая русалка, вдруг обретшая ноги, пошел вперед, обалдело взирая на облупленные желтые стены, а потом на свежекрашеные белые стены с круглыми зеркалами в резных деревянных рамах, на кожаные диваны и белые двери с желтыми стеклами, на старые комоды, на клетки с канарейками и древние вентиляторы под потолком. Он зашел далеко по череде этих чарующих комнат и, едва остановившись, чтобы внимательно оглядеться, снова поймал в зеркале взгляд Артура. И понял, что радовался слишком рано.

Потому что через какие-то доли секунды перед ним с жутким грохотом выросла ледяная стена. Она была такой алмазной гладкости, что он отчетливо видел в ней свое отражение. А посмотрев вниз, он испытал совершенную панику – ибо стоял на такой же гигантской стене, чья ширина была подобна ширине лезвия ножа, и под ногами не было земли, а только ледяная бездна. И он не смог удержать громкого, жуткого вопля, когда, всего лишь чуть покачнувшись, конечно же, рухнул.

Глава 13

Только нет на свете того пути,

где нам вечно нет еще двадцати,

всего спросу – радовать и цвести,

как всегда вначале.

(с, Вера Полозкова)

Зайдя утром в столовую, Антон застал там картину маслом: истинный завтрак аристократов с такими атрибутами, как фарфоровые блюда и тончайшие чашки с искусно выписанными гербами (все те же львы и единороги), серебряные вилки и ложки, кофе, сливки, овсянка и апельсиновое густое что-то, не очень похожее на джем, но явно призванное его заменить. А вот в натуральности овсянки Спасский почему-то не сомневался – слишком уж пекся «Северус» о здоровье хозяев и напоминал о сбалансированном меню при каждом удобном случае. Завтракали в тишине и молчании, перед Эмилем даже не висела прозрачная панель Сети, как обычно.

– А несколько лет назад, еще до восстания машин, кухонный робот наливал вам розовую синтетическую кашку из собственной металлической ладошки? – поинтересовался Антон, небрежно усаживаясь на стул и подвигая к себе тарелку. – Или герцог Норфолк сразу был приучен к бесконечному воспроизведению столетних ритуалов?

Имс встряхнулся, видимо, выйдя из задумчивости, и как-то по-особому посмотрел на Тома. Тот опустил взгляд в тарелку и едва заметно усмехнулся. Оба ничего не сказали.

Антон некоторое время наслаждался кофе, кашей и джемом и давил в себе улыбку. Чувствовал, что его наниматели поймали от него некую волну и удерживали в себе вопросы.

– Какие новости в вашей науке? Есть что-нибудь сногсшибательное? – с милой улыбкой поинтересовался он.

– Ну, я надеюсь, тебя порадует, что на днях Британия запускает несколько собственных космических лифтов. Это изобретение в сотни раз сократит стоимость доставки грузов на околоземную орбиту, и космическое путешествие теперь станет доступно среднестатистическому человеку, – тоном опытного туристического гида поведал Том. – Кабина будет подниматься в небо по тросу длиной в тысячи миль, а трос будет удерживаться центробежной силой от вращения Земли. И все это благодаря карбоновым нанотрубкам, но, я думаю, тонкости тебя вряд ли интересуют, Тони.

– И зачем это все? – недоуменно поднял бровь Антон, наливая вторую чашку крепкого кофе. – Зачем ваши лифты будут бороздить просторы орбиты?

– Туристы, – пожал плечами Том. – Они везде. В космосе, во снах, в вирте… Люди с шилом в заднице на месте не усидят. Всё ищут приключений на эту самую задницу.

– Не томи, Тони, – наконец чуть хрипло сказал Эмиль. – От тебя лампочки скоро загораться будут. Ты точно его нашел. Я же вижу.

– Нашел, – кивнул Спасский, покачав опустошенную чашку в ладонях – она была легкой, как перышко. – Но так же и потерял. Он построил стену, и я рухнул с небес. Где уж тут вашему космическому лифту.

– Где ты его видел? – спросил Эмиль, и в его голосе проявилась горячность.

– Я подумал, что его не могла оставить равнодушным смерть леди Винтур. И меня она тоже не оставила равнодушным. В ее доме мы и встретились.

– Ловец, – улыбнулся Том. – Ты даже дома у нее никогда не бывал.

– Я читал ее блог, – возразил Антон. – И мне кажется, я отчасти понимаю ее… ее чувства.

– Вот как? – хмыкнул Эмиль. – Тони, ты меня все больше восхищаешь. Только вот ее примеру следовать не стоит. Зря, что ли, я тебя от твоей депрессивной жизни увел?

– Спасибо, Имс, – саркастически улыбнулся Антон и подумал, что теперь будет называть своего главного нанимателя только так, вежливый и аристократичный «Эмиль», пожалуй, закончился. – Однако мне почему-то думается, что обо мне ты думал в последнюю очередь. Ты думал о своей работе. Возможно, ты просто такой идейный, а возможно, для тебя важна карьера. Я еще не разобрался.

– Намерен разобраться? – с холодком спросил Имс.

– Пока мне не до этого, вы же теперь мне ни минуты покоя не дадите без погонь за Артуром. Только я хочу вам сказать – нам придется охотиться на него всем вместе. Но ведь это, я надеюсь, заранее предполагалось, не так ли?

Том с Имсом переглянулись.

– Как ты это себе представляешь?

– Вы можете пристегнуться ко мне обычным способом, с помощью браслета, пока я буду пытаться проникнуть во сны Артура. Пока я не могу вас присоединить к нашему общему с Артуром сну без ПЭСИВа, хотя в дальнейшем это было бы возможно. Но сейчас я буду тратить слишком много энергии, если начну входить сразу в несколько снов – очень тонкие настройки, очень много эмоций, все слишком разнообразно. Теоретически я могу создать общий сонный чат, но так как понадобится безмерно много сил, я запросто могу потерять след Артура. Придется пожертвовать комфортом и несколько раз в неделю спать в общей постели, господа.

– Нам не привыкать, – ухмыльнулся Том.

– Только… есть ли среди вас тот, кто умеет разгадывать лабиринты? Я знаю, Том архитектор, но он понадобится и для других целей – искать информацию, и нужен второй человек, который бы умел моментально строить свое пространство и просчитывать чужое, моментально находить лазейки и выставлять ответные препоны. Артур показал только одну стену, но знаете, мне уже понятно, что я не смогу с таким справиться. А фокусов, я чувствую, будет еще немало. Я всю ночь думал и боюсь представить, куда нас может загнать наша добыча, в какие углы и клетки.

– Даже я опасаюсь это представить, – произнес Имс.

– У меня есть человечек, – как-то лениво, по-кошачьи, сказал Том. – Завтра приведу, обсудите тонкости. А потом составим план.

– Это будет славная охота, – одним углом рта улыбнулся Антон и поднялся из-за стола.

Имс внимательно на него посмотрел и, кажется, на секунду захотел удержать, сделал едва уловимое движение вслед, но потом остановился и снова откинулся на высокую спинку старинного стула.

***

В этот день Антона никто больше не трогал и ни о чем не спрашивал. Сам он тоже не горел желанием вести беседы, да, впрочем, Имс и Том скоро разошлись по своим делам, а Спасский отправился в сад, плавно переходивший в пустыри за особняком.

Он хотел оказаться вне человеческих и электронных глаз, насколько это было возможно, ну хотя бы создать для себя такую иллюзию. Он не знал, сколько камер было установлено даже на том пустыре, куда он вышел – и чьи это были камеры: систем охраны дома Норфолка, полицейские, спецслужб Великобритании, шпионские или же Артура Каллахана.

Пустырь зарос остролистом и кошмаром аллергиков – амброзией, посреди него стояла одинокая алая древняя телефонная будка; уже во времена Спасского такие будки по большей части превратились в исторические артефакты и их начали превращать в библиотеки и цветочные киоски, а иногда внутрь вместо телефона вешали дефибриллятор. Эта же была пустой, ее обвил дикий виноград, но цвета своего она не потеряла – так и пламенела среди высокой травы.

Каждая история, думал Спасский, зачем-то шагая сквозь траву к этой будке и оглаживая ее бока с облупившейся по углам и кое-где вспученной краской, – это история изменений всех ее персонажей. Любая книга написана именно об этом, любое кино показывает это, любая игра меняет игрока. Иногда о переменах говорится прямо, иногда они показываются символами или о них рассказывается при помощи аллегорий – так было всегда, во веки веков, с того самого дня, когда какой-то чудак придумал рассказывать сказки, придумал сочинять песни.

Что уж тут говорить о так называемом «избранном»: какой же ты, к чертям, избранный, если не прошел путь, который изменил тебя полностью?

И почему избранными всегда оказываются фрики и лузеры?

Антон не питал иллюзий на свой счет. Сейчас он чувствовал себя бутылкой, где смешали два разных вина, и одно еще несло отблеск счастья, отблеск обретенной свободы от той жизни, в которой он никому и ни для чего не был нужен, а второе – уже явно горчило от сознания нового плена и тяжести выбора, который был сделан за него.

Значило ли все это, что он должен от пресловутого выбора отказаться? Хотел ли он убивать Артура? Считал ли его опасным, считал ли его угрозой для человечества?

Он не мог ответить на этот вопрос. Он слишком мало знал о нем, он совсем не знал его. И он не очень хорошо знал тех людей, которые якобы знали об Артуре достаточно.

Он сидел на скамейке возле старинной красной будки и даже не размышлял – он словно бы слушал себя. Вдыхал запахи осенних трав, смотрел на носки своих легких матерчатых туфель. Хотя стояла поздняя осень, было очень тепло, и никакого намека на дождь, а ветер дул хотя и сильный, но сухой и тоже теплый.

Впрочем, ему рано было жалеть Артура: он совсем не представлял, как найдет во сне его секрет. Информация о местонахождении базы Артура была спрятана в его снах, как любая тайна, только вот пока непонятно было, где и каким образом ее искать. Оставалось только каждый раз вламываться в его разум и перетряхивать там все, не оставляя камня на камне. Причем каждый раз такой взлом должен был быть максимально стрессовым для Артура, чтобы он, как женщина, при пожаре бегущая спасать ребенка, драгоценности или бумаги, сам показал, где хранится его тайна. Стрессовым фактором был Имс. Стрессовым фактором мог быть и Том. Но пока они доводят Артура до белого каления, Антон должен был стремительно отбрасывать одну за другой все возникавшие догадки, заглядывать во все ненароком открывавшиеся окна, двери и щели. Ему нужны будут подсказки, много подсказок, но, может быть, втроем они и справятся. Впрочем, Том обещал четвертого – и Антону было любопытно его увидеть. Что он умеет? Кто он, этот загадочный специалист по лабиринтам?

В саду Имса все еще цвели какие-то ползучие парковые розы редкого сорта – «Северус» не так давно хвастался, что только Норфолки сохранили этот дивный вид в поменявшемся английском климате, благодаря преданному клану садовников, служивших у герцогского рода еще со средних веков. Розы эти имели совершенно душераздирающий оттенок черной запекшейся крови, при этом сам цветок выглядел хрупко, как нарисованный. Со стороны пустыря розы увили стены особняка до половины, а кое-где уже победно тянули свои плети к окнам второго этажа. Удивительно, что они цвели такой поздней осенью – впрочем, в последние годы они цвели как раз осенью, лето пропускали – слишком теперь для них жаркое. Приспосабливаясь, эти кровавые розы просто изменили цикл цветения.

Зайдя в дом, Антон услышал из одной из гостиных веселый смех Тома и еще чей-то, звучавший высоко, заливисто, словно кто-то пересыпал серебряные и стеклянные шарики. Женский, с удивлением понял Спасский.

Из холла в гостиную вился долгий переменчивый шлейф легкого аромата – и свежего, и сладкого, и чувственного, который то исчезал, то вновь появлялся, словно помахивал шелковой ленточкой. Антон шел по нему, как пес по следу, и уже приготовился увидеть в компании Тома изысканную даму, но от неожиданности слегка споткнулся в дверях.

В глубоком кресле, перекинув через подлокотник длинные и стройные ноги, сидела и хохотала совсем молоденькая девушка – с тонкими обнаженными руками, удивительно светлыми волосами и удлиненными к вискам глазами, накрашенными так, что казалось – веки и ресницы вместили все цвета павлиньего оперенья. На ней было надето облегающее в лифе платье с пышными воланами, из бледного гладкого шелка – или из того, что играло роль шелка. В волосах ленты того же цвета. Увидев Антона, она издала звонкое восклицание и что-то прощебетала Тому, указывая на вошедшего рукой. Спустя две минуты до Антона дошло, что лепечет она по-французски, и он даже разобрал слова.

– C’est lui? C’est Chasseur? Oh, Tom, mais vous avez trouvez un mec qui est bien sympa. Il est si gentil! Je pensais que ce sera quelqu’un aussi sombre que tous vos agents! Mais quelle surprise! *

– Donc c’est Chasseur. Evidemment qu'ill est uassi un petit peu tonn. **

– A bon vous l'avez promis un dompteur chenu qui n’a qu’un il? ***

– Alors tu ne crois pas que tous mes agents sont de cirque, non? **** – улыбнулся Том.

– Mais pourquois pas? En fait on ne peux pas nous tonner, on ne peut pas nous faire peur. Alors nous sommes la meilleure caste pour vos expriences. En plus personne nous manque au cas o, tu sais. *****

– Oui, peut-tre, ****** – кивнул Том и протянул блондинке зажженную длинную и тонкую коричневую сигарету. Сам он уже затягивался точно такой же.

– Vous n’imaginez pas comme vous tes heureux! Vous pouvez fumer la maison et au jardin – merde, je peux proposer un an de ma vie pouvoir le faire! *******

И тут Антона осенило.

– Том… – не веря своим глазам, выговорил он. – Это твой человек?

– Угадал, – со смешком ответил Том. – А я думал, тебе дольше времени понадобится. А ты ей понравился.

– Это я понял. Твоя визави знает английский? – спросил Антон, натянуто улыбаясь свежеприобретенной напарнице.

– Немного, – кивнула эта леденцовая девочка, не выпуская из розового рта сигареты. – Я – Нина. Говорят, тебе нужна нить Ариадны в лабиринтах страшного злодея, за которым охотятся наши друзья.

– Суть ты уловила, – кивнул Антон и уселся в кресло рядом. – Дай мне тоже сигарету, Том.

– Rien n’a commenc mais nous passons dja le temps avec plaisir, ********* – довольно улыбнулась Нина, и кошачьи глаза ее, казалось, поменяли цвет, затуманившись. Тут Антон разглядел в ее светлых волосах острые черные ушки – надо сказать, они ей очень шли. Однако Спасский надеялся, что это не признак какой-то мутации, о которой его не просветили, а просто модный аксессуар.

Вначале сильно раздраженный, спустя некоторое время Антон поймал себя на том, что невольно начинает улыбаться. Эта красотка Нина походила на живой жизнерадостный коктейль: свежая и искрящаяся, она словно бы перетекала из одного настроения в другое, как в духах один запах вплетается в другой и течет бесконечным ручьем. Глаза ее, хоть и накрашенные сверх меры, горели очень ясно и не гасли ни на миг. Только с первого взгляда казалось, что предел ее мечтаний – сладкое пирожное, теперь Антон почувствовал, что под этой маской есть немного смысла. Как будто легкомысленный бумажный фонарик вдруг оказался далекой и таинственной звездой, которая лишь с виду висит прямо над головой, а на поверку светит из немыслимого далека, где все живет по другим законам. Глаза у Нины были не только ясные. Они были холодные-холодные.

– Я не знаю, что для тебя смогу сделать, – сказала она. – Но мне неудобно быть чьим-то должником. И не смотри на меня так, а то у меня кожа вскипает.

Она была жутко живая, эта Нина. Пахла туберозой и еще чем-то сложно уловимым. А сам Антон пах дымом и сырой листвой. Но сейчас вдруг тоже почувствовал себя жутко живым. Если бы можно было остаться в одном мгновении – застыть, как жучок в янтаре, в этом молчании, в этом дыму и аромате, когда все еще можно изменить, когда все еще живы и когда всем еще так мало лет, и можно цвести еще без раздумий. Если бы можно было.

– Когда мы начнем? – наконец, сполна насладившись дымом и тишиной, спросил Антон, туша сигарету о расписанную золотом фарфоровую тарелку на столе.

– Три дня на тренировки, и после этого начнем, – рассеянно ответил Том.

За окном быстро синело, и плетистые розы на стене за окном казались совсем черными.

–

*

Это он? Ловец? О, Том, да вы нашли очень симпатичного юношу. Он так мил. Я ожидала кого-то очень унылого, как все ваши агенты! О, какой сюрприз!

**

Да, это Ловец. Очевидно, он тоже слегка удивлен.

***

Вы ему обещали укротителя тигров, седого и одноглазого?

****

Ты ведь не думаешь, что все мои агенты из цирковых?

*****

Почему бы и нет? Нас ничем не удивить и не испугать! Мы самая подходящая каста для ваших экспериментов! И искать наc никто не будет, если что случится.

******

Может быть.

*******

Вы просто не представляете, какие вы счастливчики! Вы можете свободно курить в доме и в саду – я отдала бы год жизни за такую возможность!

********

Еще ничего не началось, а мы уже так приятно проводим время.

***

Все было просто на словах. На деле оказалось куда сложнее.

Во-первых, в сон нельзя было выходить часто – даже презрев всякий риск, извлекатели без ущерба для психики могли спускаться туда раз в неделю, не чаще. Во-вторых, спонтанные общие сны посещали Антона еще реже – и тут нельзя было ничего запрограммировать, можно было надеяться только на удачу, при этом всякий раз таская за собой команду. В-третьих, мог случиться коллапс – Антону пришло в голову, что он и команда могли оказаться во сне Артура, когда он уже находился с кем-то в общем сне. Вот это будет жуткий нахлест реальностей, лишь бы ноги унести. С другой стороны, такой нахлест мог дать лишние козыри: непрофессиональные, нетренированные объекты оставляли во снах больше следов своей настоящей жизни. Однако Артур вполне мог залечь на некоторое время на дно: к примеру, начать принимать препараты, которые позволяли довольно долго держаться без сна. Правда, не бесконечно.

Следующим камнем преткновения стало строительство собственных пространств внутри сна Артура. Если, опять же, во сне нетренированного объекта это было довольно легко, извлекатель просто обволакивал сновидение клиента собственными оболочками, проще говоря, помещал его подсознание внутрь своего, то с Артуром этот номер превращался в борьбу если не за жизнь, то за разум – Каллахан мог установить такие ловушки и лабиринты, что нацеленный на него дримшерер с легкостью рухнул бы в лимб. Могло случиться и так, что в сон Артура, по каким-то неведомым струнам, смог бы проникнуть только Антон, а всех остальных бы туда что-то просто не пустило – Спасский не мог объяснить логически, но нутром чуял, что так тоже может быть, а интуиция в данном случае была инструментом главнейшим.

Он перебирал все эти вероятности в течение дня, потом изложил их теплой компании, собравшейся за ужином в гостиной. Нина переоделась в черное платье, сняла дурацкие ушки, нацепила на белую шею бриллиантовое ожерелье и просто источала кокетство. Имс был как-то подозрительно беззаботен и шутил напропалую, да и Том улыбался самой широкой своей улыбкой, показывая все свои острые ослепительные зубы.

– Ну что ж, – сказал Имс весело в ответ на тираду Антона, и тот вопросительно поднял брови, услышав эту не к месту игривую интонацию. – Тони, ты, по-моему, уже обо всем подумал. Отступать некуда. Сначала будете тренироваться с Ниной и Томом, потом со мной, а затем – вперед, в неизвестность.

– У меня прямо мурашки по спине бегут, когда подумаю, что Тони позволит нам прикоснуться к своему таланту, – подмигнул Том.

Нина улыбалась и качала туфелькой, накручивая белый локон на тонкий пальчик.

Команда явно была не готова, но делать было нечего.

Впрочем, строить сны с Томом и Ниной оказалось захватывающе. Когда они впервые попали в общий сон, то оказались на какой-то каменной площадке, по всем сторонам которой расстилалась бесконечная, нагая, синяя даль. С краев площадки можно было видеть огромные ущелья, окружавшие ее кольцом, и тишина здесь обрела совершенно новое качество – казалось, было слышно, как плывут облака. Они стояли, оглушенные, всего-то несколько мгновений, но это короткое время впечаталось Спасскому в память намертво.

Потом Нина поманила их пальцем и вдруг кинулась со скалы вниз, как будто в воду, только воды там никакой не было: Антон ведь ясно видел это и потому закричал, бросился за девушкой, но снова был оглушен, ошарашен, потому что моментально все трое оказались именно под водой, и скалы обратились огромными рифами, белыми, коралловыми, страшными и прекрасными, а между ними резвились рыбы невероятных цветов и форм.

– Нельзя бояться, – крикнула Нина, выныривая и отплевываясь, мокрая, сама как маленькая гладкая рыбка. – Нельзя бояться ловушек, нужно сразу же менять под себя все! Он будет чувствовать, чего ты боишься – ты должен подменить стихию страха стихией комфорта. Только очень быстро, иначе эмоции тебя затянут! Страх как эпидемия!

Они поплыли к берегу и оказались в какой-то крошечной заброшенной гавани, где в воде колыхались старые, замшелые лодки, брошенные тут, казалось, лет сто назад.

– Твоя задача, Тони, – добавил Том, забираясь в одну такую лодку и садясь на банку, – не самому строить ответные пространства, а очень быстро следовать за Ниной, не отставать. Она тебя выведет. Ну и, конечно, следить за знаками. Все мы будем за ними следить. Это как игра в прятки и шарады одновременно. Захватывающе должно быть.

– Где ты так научилась? – пораженно спросил Антон.

– Я в цирке работаю, – усмехнулась Нина. – Там со всеми стихиями дело иметь приходится. А реакции не будет – умрешь. Сейчас цирк – это не то безопасное развлечение, что раньше.

И только Антон хотел спросить, что же сейчас цирк, как их выбросило.

***

Тренировались долго – до умопомрачения, до жестокой бессонницы, пили витамины, чтобы укрепить нервы, «Северус» выдавал из своей адской кухонной машины какое-то совершенно невероятное по вкусу и виду питье, уверяя, что нет ничего лучше для душевного и физического здоровья. Антону же казалось, что он поглощает сок из размельченных сырых ядовитых рыб.

Первый совместный сон не удался. Антону не удалось найти след Артура, хотя он изо всех душевных сил нацеливался именно на это. Может быть, ярость желания как раз блокировала возможности. В результате в общем сновидении они промаялись несколько часов среди черных заснеженных скал, наблюдая за тем, как по холодному синему небу быстро бегут закрученные в остроконечные белые шапки облака.

– Тут очень красиво, Тони, но, мне кажется, в этот раз пасьянс не сошелся, – заключил Имс уже перед самым выбросом.

И так было и потом: каждый раз они вместе оказывались на каких-то огромных пустынных пространствах, и каждый раз в этих пространствах было что-то слишком: то это была вымораживающая холодом снежная равнина, то пустыня, где ударило пятьдесят градусов жары по Цельсию, то голые острые скалы, то дремучий лес, такой мрачный, что средневековые сказки казались Диснейлендом в сравнении с ним, то вообще поверхность чужой, выжженной чем-то ужасным красной планеты, откуда им пришлось убираться, спешно поубивав друг друга, уж больно жутко там стало всего через несколько минут – напряжение зашкаливало до тошноты, до боли, до судорог.

Чем больше Антон переживал по поводу неудачи, тем больше напрягался, и это напряжение росло ото сна ко сну и выдавало все более психоделические ландшафты. Строить во сне у Ловца что-то было бессмысленно – они не знали, как может обернуться ситуация, они вообще не знали, чего ждать.

Через несколько недель Антон вымотался совершенно и так же совершенно потерял веру в то, что сможет выполнить свою миссию. Он не говорил ничего ни Имсу, ни Тому, не доказывал, не спорил, просто все больше мрачнел, сутулился и отгораживался. Те, в свою очередь, тоже не пытались выйти на разговор. Только раз в неделю с маниакальным упорством команда укладывалась в старинную кровать и опускалась в неизвестность. Постепенно спать нормальным сном перестали все – мозг был взбудоражен постоянно, сказывался невыносимый график снохождений, возбуждение перешло всякий предел.

В очередной раз устраиваясь на подушках, Спасский вымученно сказал:

– Если в этот раз ничего не случится, я беру самоотвод.

Том, бледный, с черными синяками под глазами, лишь устало вздохнул, Имс криво усмехнулся, тронув языком зубы, а Нина просто прикрыла воспаленные веки. И вдруг тихо проговорила:

– А может быть, ты просто не хочешь его найти, Тони? Не хочешь отдавать на растерзание?

– А может быть, не только я испытываю подобные чувства? – язвительно спросил Антон и выразительно взглянул на Имса.

– Нет уж, Тони, ты стрелки не переводи, дорогуша, – взглянул тот в ответ. – Если действительно так, то давай скажи. Сразу прекратим эти игры.

– Да хочу я, хочу! – огрызнулся Спасский. – Давайте уже, где эта кнопка подачи? Жмите.

Имс нажал на кнопку на его браслете почти яростно (сейчас Антон тоже носил на запястье ПЭСИВ, ибо только он со своим снотворным гарантировал моментальное погружение в сон), и в новую реальность все упали злыми и опустошенными.

Внезапно, как музыка, на них обрушился запахом каштанов и солнечной пыли, звоном колоколов и пронзительно голубым небом какой-то старинный город.

Некоторое время они смотрели по сторонам, снова оглушенные, слегка потерянные, но теперь совсем по-другому – мир, который их окружил, был неизъяснимо притягательным.

Имс присмотрелся к шагавшим по улице людям и внезапно заулыбался.

– Тони, ты молодец. Это одно из любимых сонных мест Артура. Оксфорд. Причем середины прошлого века.

Глава 14

Мол, был месяц, когда вломило под тыщу вольт,

Такой мальчик был серафический, чайльд-гарольд,

Так и гладишь карманы с целью нащупать кольт,

Чтоб когда он приедет, было чем угоститься.

(с, Вера Полозкова)

Ясный летний день дышал безмятежностью, и сейчас казалось очень странным, что все они ожидали в этом сне каких-то ловушек, какого-то подвоха. По тихим улицам, неторопливо о чем-то беседуя, прохаживались молодые люди, где-то слышался перезвон колоколов, чистый и звонкий. За старинными стенами медового оттенка открывались переулки, сады, гулкие переходы, книжные магазины, пабы, музеи. У Антона скоро начала кружиться голова от мелькания ажурных башен в ослепительном небе.