Текст книги "Ловец (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

(с, Петр Давыдов)

Спасский проснулся уже посреди ночи и был неприятно удивлен этим фактом. Губы со сна запеклись, лицо горело, во рту плавал неприятный металлический привкус, и он, некоторое время бесцельно полежав в темноте и поглазев в освещенный луной потолок, пошел искать ванную комнату.

Ванная вовсе не была образцом английского стиля, а оказалась китчевой, от пола до потолка облицованной блестящей алой плиткой, со стилизованными под старину золотого цвета раковинами с прозеленью, в которых прятались хитроумные сенсоры, реагирующие на голос и движение. Это он успел сообразить, потому что только наклонился к раковине и произнес «вода», как вода тут же полилась, в меру теплая и упоительная на вкус, видимо, какой-то многоступенчатой очистки.

Из ванной открывался вход в другую комнату, круглую, маленькую, напоминавшую будуар, и был этот будуар весь черно-синий, как звездное небо, как отражение настоящего звездного неба, которое сейчас бесстыдно пялилось в незашторенное окно.

Антон умылся и подумал, что ему лучше вернуться в гостиную, а перед этим найти плед – во всем доме как-то неожиданно оказалось прохладно, хотя в той комнате, где заснул Спасский, ровно гудел электрический камин, пугающе натурально стилизованный под настоящий. Но Антон чувствовал себя странно беззащитным без одеяла, пусть даже самого декоративного и тонкого. Обратно он шел почти крадучись и почему-то чувствовал себя вором, словно бы это не его притащили почти волоком в этот дом, а он сюда проник без всякого спроса.

Из-за одной из плотно закрытых дверей по коридору, ведущему к гостиной, доносились приглушенные голоса. Антон остановился и прислушался. Слов нельзя было разобрать, но там явно ругались, и ругались зло, горячо, по-настоящему. Спасский слышал восклицания, ругательства, гневные тирады, даже различал, где чей вступал голос, – а потом послышался звук пощечины, который сразу же потонул в шуме борьбы, придушенных криках, а еще чуть позже раздались жалобные стоны. Жалобные… и какие-то томные. А когда Антон уловил в них определенную ритмичность, то почувствовал, как краска заливает щеки – и весь мир точно заполняется красным. Спасскому стало и стыдно, и жарко, и ему на миг показалось, что это его собственные стоны, и мир заалел еще больше. Да, определенно, цвет вполне мог бы поведать свою историю, да, «меня зовут красный» – это многое означает.

Несколько секунд он стоял и вслушивался, несколько раз порывался уйти – но у него словно ноги отнялись. Потом все-таки заставил себя оторваться от проклятой двери и поплелся в гостиную.

Он вспомнил глаза Тома – прозрачные и всегда словно бы чуть удивленные, невинные и одновременно на все готовые.

Спасский никогда не придавал особого значения плоти. С Софьей он был ласков. Нежен. Даже в том, как он занимался с ней любовью, всегда содержался некий пиетет. Иногда, наверное, она чувствовала себя неким подобием иконы. Может быть, если было бы немножко больше равнодушия, немножко больше бесстыдства… Но Антон никогда не чувствовал того, что делает объятья столь сладкими, что отключает сознание, что вызывает во всем теле ощущение полета, а мир вокруг обращает в золото. Он всегда все слишком хорошо видел и бесстрастно констатировал во время соития. Родинка на груди. Приоткрывшийся рот. Облупившийся лак на ногте безымянного пальца правой руки, кольцо с бриллиантом на этом же пальце. Расстегнувшаяся сережка. Скомканная на ресницах тушь…

Но он ни разу не попадал в страну, где все дозволено, где крысы безропотно следуют за крысоловом с волшебной флейтой. Где можно целовать небрежно, даже оскорбительно, бесстыдно, властно, без всякого поклонения, где можно с какой-то даже жестокостью запускать в чужое тело влажные пальцы, где можно двигаться в этом теле без намека на такт и угодливость, наплевав на сопротивление, без всяких опасений, без всякого внутреннего трепета. Закручивать тонкую кожу до синяков, заламывать руки за спину, прижимать кого-то лицом к подушкам…

Может быть, они ссорятся из-за кого-то третьего, подумал Спасский. И эта страсть – она не просто страсть, а еще и месть, месть за то, что нельзя обладать другим человеком целиком.

***

Утреннее небо распирало от света: казалось, оно все расширяется и расширяется – и скоро поглотит всю землю и старинный город, который опрокинулся навзничь прямо под этими сияющими небесами, словно белый ангел, каждое перышко на крыльях которого трепетало от ветра.

У Антона закружилась голова, и он поневоле закачался вслед этим волнам, и сводам, и быстро плывшим по сиявшему небу тонким облакам, и всему этому синему светозарному дню.

– Нравится? – спросил Эмиль, появляясь за спиной. – Это Венеция, узнал? Я часто прихожу сюда в своих снах. Сегодня ты этого уже не увидишь.

– Почему? – сипло проговорил Антон, облизывая губы.

– Венеция не так давно почти полностью ушла под воду, – сказал Имс. – Сейчас там только крыши и верхние этажи зданий, хотя какие-то большие сооружения, конечно, сохранились. Но живут там полные отморозки. Те, кто скрывается от правосудия, в основном. Ну и просто люди, которые уже начали привыкать к… водному миру.

– Понятно, – сказал Спасский. Он испытывал приступы острой боли, находясь в этом будущем, где все время оказывалось, что чего-то важного уже нет. И никогда не будет. – А я не был в Венеции ни разу. Значит, уже и не буду, – хмуро добавил он.

Эмиль хмыкнул почти виновато, но тут же ухватил Спасского за рукав.

– Пойдем, покатаемся. Зря, что ли, я так ярко помню эти гондолы.

Только сейчас Антон заметил, что они уже быстро шагают по набережной к мосту, под которым сгрудилось несколько черных гондол с накрытыми ярко-синей тканью сиденьями. На носу одной из них стоял старик с белой бородой и в полосатой майке, издали очень напоминавшей матросскую тельняшку. Он будто бы и не заметил, как принял пассажиров, просто начал плавно и сильно грести, не сгибаясь, роняя на весло вес всего тела.

– Помнишь, как мы тут очутились? – спросил Эмиль.

Антон поморщил лоб – он не помнил, хотя прекрасно сейчас понимал, что они во сне Эмиля. Так ему и сказал.

– Осознаешь, это отлично. А вот что не помнишь – это нормально, но надо будет учиться запоминать, – улыбнулся Эмиль. – Сейчас мы лежим на кровати в моей спальне. Том стережет наc лучше самого преданного пса. И это мой сон, конечно.

– Твои воспоминания? – Антон обвел жестом мосты и каналы, разряженных туристов, забавных продавцов сувениров и еды, мокрые влюбленные парочки, жавшиеся по углам, маленьких пухлых детей, с визгом копошившихся в воде… Эта Венеция вовсе не была похожа на декорацию.

– Да, – помедлив, кивнул Эмиль. – Этот город дорог мне. Я здесь часто бывал.

– И зачем ты меня сюда привел?

– Научиться менять сон. Пространство. Ты можешь сделать с ним многое, а в своем сне так вообще что угодно. Я привел тебя в свою реальность, но в целом она наша общая.

– Как вы не путаетесь, когда в чьем сне находитесь? – спросил Антон.

– Профессиональная команда всегда прописывает схему погружения, интерьеры, лабиринты, роли. Каждый знает распорядок. В прибор также закладывается программа, он активизирует держателей в прописанном порядке – на каждом уровне, а они заранее просчитаны по минутам, по секундам, держатель активизируется первым, и под него уже прибор подключает, настраивает других участников сна.

– Ха, а если без прибора?

– Без прибора… – задумчиво повторил Эмиль. – Хочешь узнать: если ты вдруг оказался в чьем-то сне без прибора и снотворного, сможешь ли ты превратить его сон в свой?

– Да, смогу ли я управлять им?

– Сможешь, – кивнул Эмиль. – Частично, конечно. Хотя практики такой еще ни у кого не было. Но сможешь, я думаю. Если ты сильнее.

– В каком смысле?

– В любом. Если ты – сильнее, Тони. Хладнокровнее, умнее, расчетливее, безумнее, храбрее. Что угодно. Энергетически сильнее. Больше веришь в себя. Больше веришь во что-то. Вот сейчас – ты боишься?

Антон пожал плечами и огляделся: бородатый гондольер размеренно греб, гондола ловко лавировала между другими гондолами, где сидели веселые туристы, о чем-то щебеча между собой и непрерывно щелкая фотоаппаратами и камерами телефонов. Сверху плыло синее небо, снизу – зеленое зеркало канала, а по обеим сторонам скользили изукрашенные до ажурности дворцы и старые дома, в каждом из которых были распахнуты окна. Пахло рыбой, солью, сыростью, солнцем, деревом. Даже запах Эмиль запомнил в точности, а это редко, очень редко бывает во сне.

Антон не боялся, совсем. Это даже не походило на декорацию, ничего искусственного или мертвого в этом сне он не находил.

– Нет, ничего страшного, – признался он. – И это не очень-то похоже на сон.

– Ну ладно, – хмыкнул Имс. – А так?

Антон обернулся и чуть не свалился со скамьи: перед ним, закинув ногу на ногу, в зеленом шелковом платье почти до пят и широкополой соломенной шляпе сидела Софья и ласково на него смотрела. На запястье ее звенели серебряные массивные браслеты, которые они вместе когда-то покупали на Гоа, а на безымянном пальце правой руки пускало солнечные зайчики обручальное кольцо с бриллиантом. Все было правильно, все было верно – и пухлые красивые губы, и лучистые глаза, и смелый изгиб бровей, и даже вертикальные морщинки, наметившиеся на высоком лбу. Глубокое декольте открывало две родинки-близнеца на груди, прямо в ложбинке, и Антон скрипнул зубами. Изменяла ли ему Софья с Эмилем? Или все же нет? Или это не имеет значения?

Он смотрел, и смотрел, и смотрел на эту грудь, на эти родинки, на это кольцо, и на мгновение вообще забыл, что перед ним Эмиль. Ему захотелось ударить Софью. Ему захотелось, совершенно внезапно, повалить ее на дно лодки, грубо задрать платье и хорошенько оттрахать. Так хорошенько, как он раньше никогда этого не делал, потому что – не осмеливался.

– Ого, – сказала Софья совершенно своим, мягким и мелодичным, голосом. – Да ты не испугался! Ты разозлен и… – тут Соня прищурилась, на этот раз вовсе не свойственным ей манером. – Да ты возбужден! Молодец, Тони! Так держать!

Антон отвернулся и сжал кулаки. Проще было смотреть на распахнутые окна старых домов с полуопущенными шоколадными жалюзями, чем на свою жену. Гораздо проще.

– Теперь видишь, какие возможности предоставляет сон? – лукаво спросил его Эмиль, вернувшись в прежнее обличье, да еще и подмигнул похабно. – Хотя с помощью определенных программ это сейчас возможно без всякого сна, в виртуальности.

– Ты и Соня в одном лице? – усмехнулся Спасский, хотя сердце у него колотилось, как после триатлонского пробега. – Действительно шикарная возможность. Ты ведь наверняка узнал, какова она в постели, можешь даже поведение в точности сымитировать. Мне даже скучать не придется – ты мне ее вполне можешь заменить.

Эмиль какое-то время смотрел на него не мигая, совершенно непроницаемым взглядом, потом гондола завернула за угол, Антону открылся новый прекрасный вид, и он поневоле загляделся на благородные очертания словно бы летящих над водой церквей, а когда снова взглянул на имитатора, перед ним сидела томная итальянка с темными зелеными глазами, медно-рыжими волосами почти по пояс, в черной кружевной полумаске и красном бархатном платье со старинными, чуть пожелтевшими, кружевами. Летящие брови были четко прорисованы на лице, а большой рот намазан алой помадой, над верхней губой примостилась маленькая родинка – и выглядела эта девица странным, но эффектным персонажем какой-нибудь сверхмодной фотосессии. Однако и привлекательности, и соблазнительности у нее было не отнять, а глаза ее сквозь прорези маски горели, как уголья.

– А как тебе такая версия? – спросила она неожиданно густым, бархатным, сочным, почти мужским – и в то же время не мужским голосом. – Всем нравится. Хотя многих и отпугивает. Один из моих любимых персонажей. Смотри, какое дивное контральто? Сам наслушаться не могу, так и переливается, и в груди что-то вибрирует слегка.

Спасский весь изъерзался – Эмиль и не подозревал, что с недавнего времени постоянно подбрасывает ему янтарные плоды познания. Хотя, может быть, и подозревал, и даже точно знал – вот как наслаждался его замешательством, усмехался, приоткрывая алые губы почти зазывно. Ну да ладно, будет честными, без всякого «почти».

– Вот, значит, какова твоя роль, – собравшись наконец, выдавил Антон. – Впечатляет. Но, может быть, ты скажешь мне, как все-таки можно менять пространство?

– Да ты сам знаешь, – рассмеялась рыжеволосая красотка и обмахнулась невесть откуда взявшимся черным кружевным веером с алыми цветами. – Можешь вообразить любые предметы, любой пейзаж. Только не слишком агрессивный, не надо мне тут войны. И вообще, не сильно экспериментируй с пространством. А то удирать придется. Все эти туристы моментально станут покруче стаи зомби.

– Почему?

– Агрессию почувствуют. Тебя почувствуют, а ты здесь, дорогой мой, все-таки чужеродный элемент. Не порождение моего сознания и даже бессознательного. Ты здесь сам по себе, и проекции могут тебя убить. Сожрать. Затоптать. Да что угодно могут. Здесь сплошные сюрпризы.

Антон пожал плечами, огляделся и через секунду уже обмахивался точно таким же, как в руках у Эмиля, черным веером.

– Хорошо, – улыбнулся имитатор. – Дальше…

Еще пару минут спустя лодка была доверху заполнена яблоками, клетками с поющими канарейками, старинными безделушками и даже кошмарными золотыми чашками из бабушкиного сервиза. Поверх всего этого безобразия лежала огромная фарфоровая кукла с грустным лицом в пышном полосатом платье и черном парике буклями, которую Антон однажды видел у бабушки на старом бюро. Гондольер размеренно греб, не обращая внимания на заполонившие лодку предметы, и вот только тут Антон почувствовал некую неестественность и даже жутковатость происходящего.

Они снова завернули за угол, и тут Эмиль широко открыл глаза, моментально вернув собственный облик: прямо на них двигалась вполне узнаваемая ими обоими башня, только уместна она была в венецианском пейзаже так же, как арабский рынок посреди льдов Антарктиды. Это была башня из красного кирпича, втиснутая в груду болезненно-бледно-желтых домов с прямоугольными зарешеченными окнами, испещренная белыми знаками, которые складывались в ромбовидные узоры. На самом деле, если приглядеться, можно было понять, что таким образом большинство кирпичей, из которых состоит башня, пронумеровано. Башня была приплюснута сверху остроугольной жестяной крышей, дверей и окон не имела и выглядела довольно мрачно.

– Я смотрю, ты неравнодушен к городским легендам, да, Тони? – спросил Эмиль и незаметно оглянулся по сторонам. – Однако я не сказал бы, что это очень уж плавное изменение пейзажа.

– Люблю все странное, – не слушая его, ответил Спасский, любовно разглядывая корявое красное сооружение посреди сияющих вод. – Люди, которые селились здесь, загадочным образом богатели… или обретали славу… или любящую семью… Есть легенда о маленьком мальчике, который остался сиротой и бродяжничал по этому кварталу. Его мать умерла от побоев пьющего отца, а самого алкаша-папеньку задавило телегой. Сирота боялся приюта и рано или поздно, конечно, замерз бы, но именно здесь, около Башни Грифонов, к нему подошел какой-то богач и забрал к себе жить, усыновил и сделал своим наследником. Еще считается, что именно в этом месте аптекарем Пелем, известным алхимиком, была найдена формула счастья, которую и охраняют живущие в башне грифоны. Грифоны боятся солнца, поэтому днем скрываются в башне, а по ночам невидимыми летают над городом, бросая свои тени на дома Квартала аптекарей... А вот эти белые цифры якобы выстраиваются в тот самый код счастья, если их правильно прочитать. Как бы там ни было, код мне прочитать не удалось, но зато именно здесь я встретил Софью. Она тоже любила Башню Грифонов.

– Тони… Черт побери, – как-то устало сказал Эмиль, и тут Спасский отчетливо увидел Софью, стоявшую у башни и вдумчиво обозревавшую ее расписные стены. На этот раз на ней не было ни дивного зеленого платья, ни элегантной шляпы, да и кольцо не сверкало у нее на пальце, – она была в простом белом хлопковом сарафане, как и в первую свою встречу со Спасским несколько лет назад. Она обернулась и пристально посмотрела на мужа, приложив ко лбу ладонь и заслоняя ей глаза от яркого солнца.

– Антон… Я смотрю, ты хорошо проводишь время и ни о чем не сожалеешь? – протянула она как-то по-детски, как иногда делала, когда капризничала, и тон у нее был обвиняющий, несмотря на мягкие интонации. – Ты меня никогда не любил, ведь так? Столько лет сам себя обманывал, и меня тоже… Но признаться ни себе, ни мне не мог. Всегда был бесхребетным слабаком, мой милый, золотой, пухлогубый мальчик. Как там говорил Эмиль? Принц-потеряшка!

– Зря ты это, Тони, зря-я, – пробормотал Эмиль, и мигом очутился у него за спиной, и схватил железными пальцами за плечо. – Убери ее сейчас же, а не то нам быстро придется отсюда валить, хоть это и мой собственный сон!

– Как? – ошеломленно пробормотал Антон. – Как я ее уберу?

– Зря ты вызвал к жизни такое знаковое для тебя место, видишь, сразу проекции полезли… Представь что-то другое, но тоже важное и обязательно позитивное, а то твоя жена мне как-то не очень импонирует сейчас… Она способна была на крайности в жизни?

– Она не умерла, – возмутился Артур и тут только увидел, что Соня как-то неприятно, напряженно прищурилась.

Тут Спасский почему-то разом вспомнил все фильмы ужасов о зомби, хотя ведь его жена не умерла, не умерла, грешно и нелепо было так думать даже! Но теперь он ясно понял, что для него именно – умерла, он так к ней относился с момента расставания, с того вечера, когда пьяным провожал ее на такси и когда она еще так снисходительно похлопала его по щеке. Так что да, Софья и в самом деле была в каком-то смысле живым мертвецом, и, осознав это, Спасский испытал настоящий страх, да что там, его прямо-таки захлестнуло паникой.

Сразу же ему показалось, что башня опасно покачнулась в их сторону, небо стало стремительно сереть и словно бы схлопываться в разных местах, люди в лодках начали поочередно поворачивать к ним головы, совсем как китайские болванчики, разговоры прекратились, и наступило совершенно неестественное, театральное, самое ужасное в жизни Спасского молчание, даже плеска волн уже не было слышно. И Антон только начал соображать, что же он наделал и как же они из всего этого будут выбираться, и неужели придется топиться или пилить себе вены подручными предметами, чтобы Софья, не дай бог, не разорвала ему горло зубами – в общем, всякая дрянь полезла ему в голову, как вдруг он услышал за спиной незнакомый молодой, тоже мелодичный и приятный голос – и все эти нелепые мысли разом вылетели в трубу.

– Мы тоже здесь познакомились с Имсом, – негромко, и насмешливо, и даже как-то нежно сказал этот голос, и Антон почувствовал плечом, как Эмиль окаменел, словно, посмотрев туда, откуда эти слова раздались, превратился в соляной столб, как Лотова жена. – Не у этой нелепой башни, конечно. В Венеции, в Кастелло, у базилики Санти-Джованни-э-Паоло. Такая красивая была, просто невыносимо. Очень старая. Еще Веронезе для нее «Тайную вечерю» писал. Остатки ее сохранились до сих пор, кстати, я ведь там бываю порой!

Антон тоже медленно обернулся и моментом забыл и о Башне Грифонов, и о Софье – кажется, они тут же исчезли у него за спиной, беззвучно обрушились битыми цветными пикселями в зеленые воды.

Сейчас их гондола качалась в узком канале между рядами оранжевых и розовых, местами сильно облупившихся домов, а неподалеку, в просвете между сходившимися зданиями, где канал делал изгиб, горбатился маленький мостик, соединявший улицы. Тротуар, отгороженный от канала бортиком, имела только одна сторона, и вот у этого кирпичного бортика, небрежно к нему прислонившись бедром, стоял черноволосый юноша… нет, пригляделся Антон, молодой мужчина, стройный, тонкий, с очень прямой, гордой спиной, со смуглой кожей и чуть раскосыми, азиатскими глазами. И очень неприятной усмешкой.

– Ну здравствуй, мистер Имс, – улыбнулся он, и какая-то мышца на шее у Эмиля дернулась. – Я смотрю, у тебя появились новые знакомые? А как же твой верный напарник? Или ты его тоже бросил?

Эмиль не отвечал и как-то странно щерился – поднял верхнюю губу, как волк в оскале. Его пальцы, державшие Антона за плечо, сами собой разжались, и рука безвольно упала вдоль тела.

– Он твоя проекция? – гневным шепотом спросил Антон. – Это ведь Артур, да? Он твоя тайна, оказывается? Меня попрекал, а сам-то? Сам-то? Так вот зачем ты сюда ходишь, устраиваешь тут себе романтические воспоминания? Старые фильмы о главном, да, Имс?

– Я не его проекция, – усмехнулся Артур, и черные глаза его смотрели на Эмиля, как револьверные дула. – Имс вовсе не сентиментален.

– Врешь, – сказал Эмиль зло. – Врешь, как раз проекция! Ты всего лишь мой… мой…

– Кто? – живо заинтересовался Артур, даже бровь приподнял. – Или – что?.. Думаешь, почистил от меня память, поставил защиту, обучил проекции – и решил все проблемы? Ты же знаешь, как я умею мимикрировать. Я ходил в твои сны, Имс, ходил тихо и незаметно… Даже ты сам не замечал моего присутствия…

– Врешь! – зарычал Эмиль, растеряв весь свой лоск и бесстрастие. – Я бы тебя заметил!

– О, Имс, одно из двух – или ты злишься и вопишь на собственную проекцию, что вовсе не свидетельствует в пользу твоего ума, или я все же обошел тебя в искусстве притворяться… И в том, и в другом случае ты проиграл, мой славный имитатор, романтичный любитель реальных приключений.

– Не слушай его, – сказал Имс. – Мой косяк, со всеми бывает.

– Кто этот мальчик? – спросил Артур. – Кто он, Имс? Скажи мне. Зачем ты его привез откуда-то издалека? Откуда-то из такого далека, что за тобой явно вился временной след, когда вы так эффектно и вроде бы незаметно появились на платформе «Чернильное сердце». Ведь не только как игрушка он тебе нужен, Имс? Как собираешься его использовать? И – насколько? На всю катушку, как всегда? До его смерти? До полного изничтожения?

– Заткнись и убирайся, – сказал Эмиль. – Бессмысленные вопросы, Артур.

– Если он проекция, это твои мысли, Эмиль, – заметил Антон. – И меня они не радуют.

– Умный мальчик… – улыбнулся Артур. – А если я не его проекция, то смысл не особо меняется, поскольку я хорошо знаю твоего нового друга. Понимаешь, мне-то он старый друг. Потому и всполошился. А знаете, я ведь помогу вам решить вашу маленькую проблемку, заодно и удовольствие получу. Я готов делать это снова и снова, Имс. Снова и снова. Только с тобой. Совсем как раньше – делать только с тобой, снова и снова, кое-что другое, что нам обоим так нравилось…

Тут Антон и опомниться не успел, как что-то мелькнуло в воздухе серебряным проблеском, и Эмиль тяжело рухнул на дно гондолы с кинжалом в груди, всаженным по самую рукоять – старинную, черненую, узорную рукоять. Изо рта его тут же потекла струйка крови, и Спасский застыл, почувствовав холод по всему телу и слабость в ногах, но не успел даже толком испугаться – грудь его тут же тоже прошило острой болью. Однако еще сильнее, чем боль, был толчок от удара влет – кинжал метнули издалека и с большой силой, так что Антон не устоял, закачался и вылетел из гондолы в зеленоватые, гнилостные воды канала, чувствуя себе бабочкой, насаженной на иглу. Небо сразу покосилось, стало похоже на потекший старый холст, пространство начало сжиматься, но Спасский еще успел кинуть взгляд на тротуар и увидеть, что там никого нет. Просто никого нет.

Глава 9

Как неотрывно светлая звезда –

Та, что над миром бодрствует в ночи,

Раскрыв ресницы, трепетно чиста,

Переливая длинные лучи,

Следит прибоя неустанный бег

И пристально с высот вперяет взор

На гладь равнин и на вершины гор,

Где свежей ризой лег неслышный снег;

Вот так бы мне – вовек без перемен,

Приникнув к расцветающей груди,

Делить с любимой свой бессонный плен,

Не знать покоя в тихом забытьи,

Дыханье слушать без конца, всегда –

Иль в бездну смерти кануть без следа.

Джон Китс

Первое, что увидел Спасский при пробуждении, – это встревоженные голубые глаза Тома. Тот тряс его за плечо.

– Тони! Эй, Тони! Ты в порядке? Ау?

Спасский медленно сел на кровати и потер кулаком глаза – ему казалось, он вовсе не спал, а провалился в какую-то кроличью нору, как Алиса. Быстро огляделся – Эмиля рядом не было, а потом Антон понял, что его не было и вовсе в комнате.

– Имс ушел, – ответил Том на эти взгляды. – Что у вас там произошло?

Антон поколебался, но потом подумал, что если начать что-то скрывать, можно быстро запутаться в паутине лжи, и честно ответил:

– Артур.

– Артур? Ну что ж, не столь неожиданно, как могло бы показаться, – улыбнулся Том и показал мелкие, острые и очень белые зубы. Акула бы позавидовала такой улыбке. И на момент показалось Спасскому, что мелькнуло в этом тонком блондинистом человеке что-то опасное. Словно бы черная змейка скользнула по белой стене – и тут же исчезла.

– А мне привиделась жена, – скучным тоном добавил Антон.

– Чудесно, – сухо сказал Том. – Классическая семейная драма во всей красе.

– Что дальше?

– Дальше ты пойдешь в сон со мной. Но не сегодня. Тебе и так придется пройти очень интенсивную подготовку – а это вредно.

Антон пожал плечами.

– Мне неважно, вредно это или нет – я хочу знать, чего вы от меня ждете.

Том вздохнул и сел на какое-то подобие кушетки, стоявшее рядом с широкой кроватью, где сейчас сидел Антон – и где до этого лежал вместе с Эмилем.

– Честно говоря, не знаю. Я думаю, даже Имс слабо представляет, на что надеется. Он говорил мне, что у тебя есть дар, такой же, как у Артура. Ты можешь на расстоянии и без всяких приборов входить в чужие сны. Причем в случае с Имсом, как я понял, ты умудрился проскочить не только сквозь расстояние, но и сквозь время. Я бы сказал, что это невероятно, но уже зарекался говорить такое. На такие трюки вряд ли способен даже Артур – я имею в виду, проделывать фокусы со временем, иначе не преминул бы этим воспользоваться. Представляешь, что бы тут началось? Внедрение идей кому-нибудь в прошлом – и весь ход истории летит ко всем чертям. Мы бы могли проснуться среди ядерной зимы, в канализации среди крыс или на какой-нибудь другой планете, смуглые и золотоглазые от неведомого радиоактивного солнца… Но, видимо, Артур пока на что-то такое не способен. Правда, если предположить, что подобные способности развиваются – развил же он свои собственные способности, это абсолютно точно, изначально он был простым извлекателем, таким же, как мы с Имсом... Так вот, если он будет развиваться дальше и сможет тоже проходить сквозь время… В мире не останется ни одной стабильной системы, каждая секунда будет проходить под риском полного краха мира. Да, мы сегодня изучаем путешествия во времени, и они возможны, но по определенным датам и через конкретные порталы, которых в мире всего несколько десятков. Разумеется, они жестко контролируется всемирными службами. Однако путешествия во снах и путешествия во времени до твоего появления были параллельными прямыми, которые никогда не пересекались. Никто и вообразить не мог, что такое возможно! Имс тоже сначала не верил, долго не верил, пока не сопоставил детали обстановки из сна, которые ты принес с собой, с видом мира, откуда как-то вылавливал одного безголового наследника знатного рода.

– У Эмиля разнообразная оперативная деятельность, как я погляжу, – заметил Спасский. – Но что, если это была случайность? Случайность, которая никогда больше не повторится, и никакого дара нет? Просто нет?

Том пожал плечами.

– Имс уверен, что есть. Может быть, он цепляется за последний шанс. Понимаешь, мы не можем отследить Артура. Технически не можем – он все время утекает сквозь пальцы, растворяется в воздухе. А во снах – если Артур и навещает своего старого друга, то обычно не приносит с собой абсолютно ничего, по чему его можно было бы отследить. Опытный, гад. Притворяется проекцией – во снах Имса ему это легко, поскольку, я думаю, там действительно есть его проекции, масса проекций, хотя Имс мастерски притворяется, что ничего такого нет. Наш козырь – это ты. Если сумеешь почувствовать Артура, подключиться к нему, настроиться... Да я не знаю, как вы это делаете! Если сумеешь попасть к нему в сон и понять, где он находится – или вычислить, где он может находиться… По разговорам, по каким-то знакам, по оговоркам… В общем, тогда мы получим шанс его поймать.

Антон слушал, слушал и чем дальше, тем больше не верил своим ушам, тем больше поднимались его брови. Кажется, на последней, особенно воодушевляющей, тираде он даже вцепился в собственные волосы и теперь терзал их, норовя вырвать большой клок волос.

– Но, Том! – не в силах больше выносить, как радужными красками раскрашивается его гипотетическое будущее, выкрикнул он. – Это же полная чушь! Вы сделали выводы на основе одного-единственного случая, вы сами не видите никакой системы! А теперь еще выясняется, что я должен психологически раскусить вашего самого легендарного злодея, этот живой мозговой вирус? Да еще и что-то там расследовать?! Я вам что, гребаный Шерлок? Доктор Фрейд? Я обычный человек, и, если честно, – слабый, очень слабый! Я не был на войне, не сражался за идеи! Я не секретный агент, я не колдун! Вы ошиблись! Вам кто-то другой нужен!

– Любой избранный всегда так говорил, – тихо сказал Том и посмотрел на Спасского с пониманием, даже с сочувствием, как на безнадежного больного, ну или как на приговоренного. – Может быть, мы ошиблись. Но, может быть, так случится, что наступит твое время, и все получится. Ты должен принять свою роль. Без этого ничего не выйдет.

– То есть, у меня нет выбора? – зло спросил Антон. – Нет никакого выбора, и вы меня будете таскать по своим безумным снам и держать в своем треклятом будущем, пока не выжмете из меня все, что только сможете? Так вот какие приключения Эмиль мне обещал! Гигантскую мозговыжималку?

– К сожалению, все именно так, – скромно подтвердил Том и посмотрел в пол кротко, как какой-нибудь молодой священник.

– А что с Артуром будете делать, когда найдете? Ставить на нем эксперименты, конечно?

– Нет, – вдруг улыбнулся Том и даже глаза прикрыл, словно бы предвкушая тонкое, извращенное удовольствие. – Артура приказано ликвидировать. Он слишком опасен.

***

На следующий день, когда солнце уже стояло высоко в зените и вовсю шпарило золотым кипятком по черепичным крышам старинного Лондона, медно-зеленой листве парков и лаковым крыльям черных ретро-кэбов, Том и Антон отправились в Лабораторию по развитию кибернетического бессмертия.