Текст книги "Ловец (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Остальные не разделяли его безмятежности: он видел это по напряженным лицам, по скованным позам. Шли по улицам, прижимаясь к стенам, передвигаясь как можно тише, улыбаясь как можно вежливее – как раз ожидали самого опасного, каждую секунду. Но ничего не происходило: никакой трансформации, никакого изменения пространства.

– Имс, а почему Оксфорд? – спросил Антон. Его внезапно озарило. – Вы бывали здесь вместе?.. Тогда только ты и знаешь, куда идти.

Имс помолчал, потом кивнул и уже целенаправленно завернул на какую-то улицу.

– Мы поселились здесь на месяц, – сказал он. – Тогда нас с Артуром перебросили сюда первым легальным телепортом, когда мы выполняли одно задание для властей. В принудительном порядке, надо сказать, выполняли. Искали здесь профессора Уилфрида Биона.

– Бион, – оживился Спасский. – Он же изучал общие сны. И вещие сны, насколько я помню.

– Да, он еще в шестидесятых прошлого века начал разрабатывать теорию о вещих снах и признал, что это объективная реальность. Многие его труды не были опубликованы, и вот британские власти заинтересовало, насколько далеко он зашел в своих исследованиях и что же именно затерялось во времени.

– Ты мне этого не говорил, – прищурив ставшие очень светлыми глаза, сказал Том. – Меня больше всего заинтересовал краткий факт про «задание для властей». Вы что же, были наняты спецслужбами вместе с Артуром?

Некоторое время Имс просто шел вперед, и они следовали за ним: меж старых деревьев и клумб, вдоль большой улицы, где выстроилась группа странной формы зданий, в том числе театр, окруженный забором с потешными бородатыми головами; наконец, преодолели несколько узких улочек, несколько высеченных в камне лестниц и остановились у небольшого дома, в окнах и на балконах которого буйно цвели в горшках мелкие сиреневые цветы.

Имс помедлил, а потом вошел в дом, просто толкнув тяжелую красную дверь с дверным молотком, висевшим сбоку.

Как легко впускает их сонное пространство Артура, удивился Спасский. Хотя могли ли они быть уверены в том, что это именно сновидение Артура, а не сон, например, того же Имса?

Солнечная тишина, окружавшая их и словно бы застывшая в своей прозрачности, тут же показалась зловещей. Сами они двигались, как тени, как световые блики, скользившие по стенам, но все равно чудилось: они нарушают все законы в этом мире, и он терпит их только из милости, до поры до времени.

В доме оказалось пусто и тихо, на столах громоздились стопки книг, везде можно было встретить бутылки вина и шампанского – пустые и запечатанные, а в одном месте бутылка с вином опрокинулась, и оно разлилось по паркету – не красное, а какое-то янтарное, золотое, как кровь самого лета, густая и сладкая на вкус.

– Это была ваша конспиративная квартира? Неплохо, – откомментировал Том, пока Нина пальчиком любовно водила по выпуклостям резьбы на мебели, по мягкой, чуть пыльной обивке диванов, по замысловатым рамам картин, которыми густо были увешаны стены. – Вы хорошо проводили время, я уверен…

И тут он замер и прислушался, даже не договорив. Из-за одной из дверей доносились приглушенные голоса. Не успел Антон опомниться, как вся команда прилипла к стенам, сжимая в руках моментально материализовавшееся оружие. Медленно Имс отворил дверь и вошел. И тут же застыл, и рука его с тяжелым пистолетом медленно опустилась. Том зашел следом и на что-то точно наткнулся взглядом – его качнуло вперед, а потом назад. Следом тихо вошли Нина и Антон, и стало понятно, почему Имс так застыл и почему Том так вздрогнул.

В этой комнате были двое. Артур сидел на подоконнике открытого окна, курил, поставив ногу в начищенном ботинке рядом с собой, то и дело с видимым удовольствием оглядываясь на цветущие возле окна каштаны; рядом на небольшом табурете расселся Имс, он тоже курил, порой прикладываясь к бутылке с тем самым золотым вином.

– А знаешь, мне нравится Уилфрид, – негромко проговорил Артур. – И мне нравится это задание. Но что-то мне говорит, что одним заданием мы не отделаемся.

– Ты всегда бежал впереди лошади, дорогуша, – отмахнулся Имс. – Давай закончим сначала здесь, а потом будем смотреть по ситуации.

– Ты всегда так уверен, что контролируешь ситуацию? – усмехнулся Артур.

Имс пожал плечами.

– Из-за того, что я не способен контролировать, переживать бесполезно. А если можешь воздействовать на что-то, то воздействуй, – ответил он и поднес к губам сигарету. – Пойдем сегодня в «Медведь»?

– Пойдем, – кивнул Артур. – Куда захочешь. Но сначала мы посмотрим те песочные часы с золотым пеликаном. Я много о них слышал.

Имс вдруг засмеялся, поднялся и, держа на отлете сигарету, притянул Артура к себе и поцеловал. Потом еще и еще, и рубашку на Артуровой спине сгреб в горсть, и прижимал к себе все крепче, и тут разом все исчезло, истаяло, и комната стала такой же пустой и гулкой, как все остальные в доме.

И тогда Том спросил, с трудом сдерживая раздражение в голосе:

– Это ведь воспоминание? Артур решил показать нам кино? Он ждал нас... Ну, конечно же, ждал! А что мы можем делать в воспоминании? Правильно, ничего.

– Мы ведь пришли искать разгадку, – подал голос Спасский. – Это мы можем делать. Что вам кажется здесь знакомым или, наоборот, нелепым?

– Это вино кажется мне знакомым, – сказал Том. – Но, видимо, Имс его пьет по давно сформировавшейся привычке. Или же из приятных воспоминаний.

– Эти розы на обоях кажутся мне знакомыми, – проговорила Нина и указала на узор из темных красных цветов на шелковых обоях. – Они очень похожи на те, что растут у вас в саду, Том. В Оксфорде в то лето цвели такие розы, Имс?

Имс некоторое время, не мигая, смотрел на обои, потом сплюнул на пол и заходил по комнате.

– Вот сучонок, это же невозможно! Он не мог поселиться рядом с моим домом, это, блядь, слишком большой риск!

– А по-моему, – заметил Том, – это как раз в стиле чокнутого Каллахана. Жить в пасти у льва! Да, это очень в его духе.

Имс что-то пробормотал, и через пару секунд их выбросило.

***

Следующую неделю, а потом еще неделю, а потом еще несколько длинных дней, когда, наконец, начало холодать (и Антон почувствовал, что он страстно жаждет холода), – Ловец только ждал, дела ему не нашлось. Он ждал, и ждал, и ждал, пока чертовы розы окажутся верной подсказкой и Артур будет, наконец, пойман. Хотя если быть честным, он сразу не верил в это.

По прошествии трех дней в это не верили уже ни Имс, ни Том, поскольку справедливо рассудили, что Имсов сад Артур мог наблюдать с любого своего гаджета, находясь на другом конце света, лишь повесив в нужном месте камеры и настроив спутник. Сидеть где-нибудь на базе в разрушенной Венеции, или в такой же затопленной Нормандии, или в Северной Африке, и любоваться издалека. Чувствовал он себя при этом, наверное, как Алиса – созерцая этот манящий сад, но не имея ключика, чтобы открыть калитку и поздороваться с хозяином. Но даже этот факт не менял ситуации.

Однако Имсу, видимо, было приказано проверять любую догадку, и поэтому каждую ночь агенты спецслужб, неприметные и быстрые, как ночные кошки, ощупывали, осматривали, обыскивали, сканировали каждую пядь пространства в Центре. Официального обыска объявлено быть не могло, так как сама операция поимки Каллахана являлась тайной, поэтому легальных пауков-поисковиков, которые ползали бы и просвечивали помещения, искали бы сходство в ДНК горожан с заданными параметрами поиска, привлечь не удалось. Обходились без помощи машин: агенты сновали туда-сюда с крохотными рентгенофонами, бластерами, подключенными в режиме рентгена, и тем самым легендарным оружием, которое было запрограммировано на ID конкретного человека – понятно, какого.

Ничего, конечно, они не нашли. Даже камер. Никто, впрочем, удивлен не был – скорее напротив.

– Да я даже был бы огорчен, если бы Каллахан оказался столь легкой добычей, – выразил общее настроение Том. – Мы же все знаем, с кем имеем дело.

Том, в свою очередь, провел особо изощренную беседу с руководителем Лаборатории кибернетического бессмертия, но тому ничего не было известно о местонахождении автора знаменитых программ: общались они исключительно виртуально, что по меркам современного мира считалось абсолютно нормальным, придраться было не к чему. Да и потом, уровень допуска руководителя лаборатории, если говорить о настоящих правительственных секретах, был низким, а в том, что Артур Каллахан – правительственный секрет, сомневаться не приходилось. Впрочем, секрет Полишинеля в известном смысле – он работал над программой легально, под патронажем министерства внутренних дел, премьер-министра и самой королевы. Однако никаких утечек информации оттуда осведомители, принадлежавшие к другому идеологическому лагерю, не замечали – более того, была информация, что даже министры-кураторы не имели понятия, где физически находится Артур. Постепенно именно Том, собрав все мыслимые и немыслимые слухи из правительственных кулуаров, привел команду к абсолютной уверенности, что в Британию Артур является исключительно виртуально, хотя и часто.

Имс, в свою очередь, добился внепланового приема у шефа, но там его тоже не обрадовали дополнительными сведениями – скорее, устроили разнос, поскольку вернулся он из высокого кабинета чернее тучи. Лорд Нотумберленд, возглавлявший Секретную патриотическую службу королевства, что включала разведку, контрразведку, наблюдение за идеологическим спокойствием в стране, а также контроль развития искусственного интеллекта, иногда бывал крайне резок в выражениях.

У министра внутренних дел имелась своя, менее масштабная, но очень влиятельная служба: она также занималась идеологией, политической преступностью, научными изысканиями и секретным производством новых технологий на благо страны. Именно поэтому министерство внутренних дел занималось программой Каллахана, а Том курировал ее от их общего с Имсом ведомства – в программе был задействован искусственный интеллект.

Составляя цельную картину по обрывкам бесед, Антон начал приходить к выводу, что вся эта яростная погоня за призраком больше походила на борьбу двух противоборствующих политических лагерей. Программа «Бессмертные» была скорее поводом для возвышения одних и утери влияния других, чем идеей, которой страстно поклонялась одна сторона и которую так же страстно не принимала другая. Однако доподлинно он ничего не знал: может быть, в верхах тоже разгоралась настоящая, пламенная идейная революция – почему нет? Хотя все революции рано или поздно сводятся к борьбе за власть, чего уж там. Антон еще не забыл силуэт некого крейсера на стылой воде.

Морщась от догадок, которые отравляли ему жизнь, Спасский оставил попытки разобраться в политике новой Британии и решил сосредоточиться на своей, крайне узкой, специализации.

Как бы то ни было, передышка всем пошла на пользу: истощенные прошлыми месяцами непрерывных сонных опытов, теперь извлекатели восстановились, хотя, конечно, и не полностью. Но надо было возвращаться.

Какими бы долгими ни казались те ночи, когда подчиненные Имса, словно легкие черные лисы, обыскивали Лондон, наступил момент, когда снова пришло время снов.

В этот раз даже не тренировались – устроились на гигантской герцогской кровати с каким-то подавленным настроением. Нина легла совсем рядом с Антоном, он чувствовал ее легкое дыхание, едва уловимый свежий запах ее кожи – перед работой она не использовала никаких духов, чтобы запах не отвлекал от цели во сне.

– А у тебя глаза зеленые, – сказала она, аккуратно отбрасывая распущенные волосы на подушку. – Прямо зеленые. Как трава, как мох. Мне нравится. Ты похож на моего кота.

Спасский улыбнулся, но, если честно, сейчас его мало волновали комплименты – ему и страшно было, и усталость он чувствовал все еще неимоверную, и не терпелось уже заснуть, чтобы оказаться опять внутри, внизу, где бы то ни было, там, где пределов не существует. Кажется, он сам грешил так же, как тот, кого ловил: подсел на иную реальность.

Да что там, все они были на нее подсажены, хотя и боролись именно с этим. Как там раньше говорили? «За что боролись, на то и напоролись»? Вот у них, у дримшереров, было все ровно наоборот. Зачарованные охотники. Так забавно.

***

– Венеция, – сказал Имс, не успел Спасский открыть глаза.

Антон увидел то же самое, что и тогда, когда несся за Артуром после встречи в доме леди Винтур: огромные лужи на кафеле, ноздреватый песочный камень, шоколадные жалюзи, круглые зеркала, клетки с канарейками…

– Я уже бывал здесь, – поделился он, щурясь от безумно яркого солнца. – Когда впервые обнаружил Артура. Думаешь, опять будут воспоминания?

– Да нет, – сказал Том, внимательно оглядываясь. – Это Венеция сегодняшнего дня. Не будет никаких воспоминаний. Ну, по крайней мере, романтического толка.

И тут Антон увидел: большинство домов были руинами, затопленными более чем наполовину, а те этажи, которые уцелели, пустовали, и по ним гулял ветер, хлопая ставнями, сметая с поверхностей мелкие предметы, которые еще каким-то чудом где-то удержались.

Поднявшись на крышу одного из домов, они остановились – всюду зеркально сияла вода, а в ней островками виднелись кое-где сохранившиеся улочки, отдельные дома, дворцы и, конечно, церкви, чьи шпили и башни клонились под разными углами к водной глади.

– Конец мира, как я его представлял в детстве, – задумчиво произнес Том. – А оказалось, что это еще вовсе не конец.

– Что не может не радовать, – хмыкнул Имс. – Черт, я ведь ни разу не был в затопленной Венеции. Даже не узнаю ничего из останков.

– Боялся, что нахлынут воспоминания? Как всегда трусил, Имс, – послышался язвительный голос, и все группа вздрогнула, как один человек.

Артур сидел на соседней зеленой крыше, в окне большой голубятни, и выглядел, как мальчишка, которому вздумалось поиграть. Казалось, еще немного, и он махнет им рукой, приглашая за собой.

– Я смотрю, все в сборе. Всех уже знаю, кроме прелестной мадмуазель, ну да, я думаю, это неважно. Зачем ты меня так упорно ищешь, Имс? Несколько лет назад я бы этому порадовался, но теперь, боюсь, повода для радости нет.

– Ты прав, – ответил Имс, закрывая глаза ладонью от солнца. – Повода такого нет.

– И все же я радуюсь, – Артур сделал неопределенный жест рукой. – Ты все же вспомнил обо мне. Пусть и по приказу своего тугодума-босса, но вспомнил. Стал верным псом, а, Имс? Когда же ты успел так измениться? Раньше, помнится, был таким свободолюбивым. Свобода превыше всего, так ты считал. От всего и от всех.

– Давай не будем предаваться воспоминаниям, как две престарелые дамы за пирожными, – ровно сказал Имс.

– Давай не будем, – быстро согласился Артур. – Кстати, тебя ведь так и не поставили в известность: вшили тебе датчик самоликвидации или нет? Пугали, помнится, что эта мера проводится без ведома агентов. Знаешь, мне почему-то кажется, что вшили, и уже года полтора как. Просто пока ты на хорошем счету. Но теперь ты знаешь. И ты также знаешь, что я могу найти код доступа к этой программе – легко и быстро. Кстати, к программе твоего напарника тоже. Пока вы меня ищете, а вы меня что-то уж очень долго ищете и какими-то странными путями, я могу устроить легкий хлопок, и тогда… И тогда какое счастье, что вы все же записаны в программе «Бессмертные»! Выходит, мы все равно с вами снова встретимся, даже если вы оба умрете. Мне кажется, это самое прекрасное, что я придумал. А ты помнишь Венецию, Имс?

– Замолчи, – сказал Том. Он был белым, как беленая известкой стена позади него.

– А ты, Том, успел мне понравиться в ходе нашей единственной встречи на том круизном лайнере. И мне не хочется тебя убивать. Слишком грубо, слишком просто.

– Он блефует насчет датчиков, я бы знал, – бросил Имс и сделал едва приметное движение. В руках у него тут же оказался гранатомет – или что-то очень похожее на него.

– Ты всегда во всем был слишком самоуверен, Имс, – улыбнулся Артур и спрыгнул вниз за долю секунду до того, как крыша под ним начала разлетаться в щепки под беспорядочным огнем.

Нина тут же прыгнула тоже, без всякого смысла, и за ней в воду попадали и остальные – на одном инстинкте, стремясь настичь Артура, вытрясти из него хоть какую-то кроху информации. Но Артур исчез за очередной затопленной колонной, как будто и не было его, зато пространство начало сжиматься и стоявшие вдоль улицы дома вдруг поднялись в воздух, как будто были нарисованы на бумаге и эта бумага сейчас заворачивалась внутрь. По бокам дома тоже начали быстро тесниться, сжимаясь вокруг плывущих – не очень быстро, зато неотвратимо.

– Дьявол, нас сейчас раздавит, – задыхаясь, пробормотал Том, ушел с головой под воду и снова вынырнул.

– Ну так меняйте что-нибудь, архитекторы хреновы, – выплюнул Имс, глядя в поднявшиеся в небо дворцы, которые уже закручивались в воронку.

Антон подумал сразу обо всем: что быть раздавленным всмятку неприятно даже во сне, что все слишком быстро, что надо опять убивать друг друга, что Артура они вновь упустили – как вдруг громада, надвигавшаяся сверху, застыла, а потом начала разваливаться, будто была сделана из цветного песка. Потом под ногами появились каменные плиты, еще залитые водой, но вполне устойчивые, а следом возникли корявые пластиковые столы и стулья.

Дышали все тяжело. Антону вообще пришлось согнуться, уперевшись руками в колени, чтобы откашляться, а потом отдышаться. Вода, казалось, была везде – в носу, в горле, в ушах.

– Эх, сдали мы, – горестно констатировал Имс. – Разленились на туристах.

– И что дальше? – спросил Том. – Перестреляем друг друга или попьем кофе в ожидании выброса?

– Он здесь еще, – вдруг сказал Спасский. – Он здесь, я чувствую.

– Конечно, он здесь, – как-то устало согласился Имс. – Мы же в его реальности.

Антон некоторое время молчал, а потом увидел дверь в стене. Обычную дверь, покрашенную зеленой краской, полинявшей от времени. В центре ее был нарисован – когда-то очень яркими, но теперь совсем потускневшими красками – ангел, но, присмотревшись, Спасский поразился, каким печальным был этот кротко склоненный ангел, с крыльями черного цвета, как беззвездная ночь.

Эта дверь звала и манила, словно бы хор неведомых сирен пел за ней, и Антон шагнул вперед, как завороженный, еще, и еще, не в силах удержаться, пока команда удивленно смотрела ему в спину.

– Тони, ты куда это? Скоро выброс! – крикнул Том, но Антон сделал последний шаг и обернулся к команде.

– Нам сюда, – сообщил он. – Нам сюда, и давайте быстрее. Может быть, это ловушка, но все равно.

– Ты уверен? – спросил Имс, серьезно и так, точно сразу поверил.

Остальные тоже подошли безропотно, и Антон медленно, со скрипом, отворил дверь в стене ветхого полуразрушенного дома.

***

Слепящий белый свет ударил в глаза, как широкий сверкающий нож, в нос сразу же попала пыль, шибануло влажной жарой и каким-то сладким ароматом, а уж потом все разложилось на детали: яркие солнечные блики, белесое небо, большой кривоватый белый дом с зарешеченными окнами и дверями, обитыми красной медью, сад из манговых деревьев, на которых висели созревшие фрукты, словно румяные фонари, кривая изгородь, за которой слышались крики ослов и мулов, скрип повозок, гомон пестрого и рвано одетого люда.

– Африка, – предположил Том. – Или Индия? Сразу и не разберешь…

Имс прислушался к голосам с улицы, посмотрел на прохожих и мрачно подтвердил:

– Африка. Центральная Африка. Похоже, где-то в Конго. Матади, что ли. Точно не скажу.

– Плевать, – сказал Антон. – Мы пойдем в дом.

– Чувствую, все закончится веселой оргией людоедов. Конго, надо же, никогда там не был даже, – пробормотал Том, но за Спасским пошел. Следом шла Нина, а Имс замыкал шествие.

Внутри дома плавала прохлада, на окнах висели белые занавеси. Дом оказался завален вещами. Антон никогда не видел столько вещей: комнаты были просто набиты ими. Здесь было все, что только можно себе вообразить: из разных времен и стран. Одежда всяческих фасонов, цветов и тканей – от арабских халатов до утонченных смокингов и облегающих брючных костюмов; посуда – от напоминавшей лампы Алладина до высокотехнологичной, из сплавов последнего поколения; книги, и цветы, и стулья, и столы, и диваны, и бутылки с вином, и всяческие домашние приборы, и шкатулки с украшениями, и статуэтки древних богов, и картины поразительной красоты, которые стояли прямо на полу в своих богатых рамах – Спасский узнал среди них картины из мировых музеев, и ткани, разбросанные просто так, и старинные фотографии разных городов, и оружие разного вида, и карты для игры в покер, и венецианские маски, и огромные морские раковины, и засушенные травы, и какие-то космического вида гаджеты, которым Антон не знал названия. Всего было не перечислить: дримшереры словно попали в своеобразный Ноев ковчег, где выжить предстояло не животным, а вещам. Ни логики не было в этих пестрых грудах, ни системы, ни малейшего смысла.

Хотя нет. Была логика.

– Посмотри внимательно на эти вещи, Имс, – сказал Антон, и голос его дрогнул, совсем неожиданно. Какое-то странное предчувствие будущей горечи охватило его – он еще не понимал, в чем дело, но его уже коснулась чужая грусть.

– Тони, в чем дело?

– Посмотри внимательно. Вот то самое странное желтое вино из Оксфорда. Вот букет красных роз из твоего особняка. А вот и блюда с гербом Норфолков. А вот этот большой серебристый чемодан… так раньше выглядел ПЭСИВ, я так понимаю? А эти маски из Венеции – вы же там познакомились? Присмотрись, и ты найдешь здесь собственные подарки. И одежда… может быть, ты припомнишь какую-то свою рубашку из юности… из той поры, когда….

– Когда вы были с Артуром, – закончил Том. – Это же музей. Музей вашей совместной жизни.

– Музей его любви к тебе, Имс, – мягко проговорила Нина и тронула большую оранжевую раковину размером со стол, на котором та лежала. – Он все помнил, все, до последней карты, которую ты когда-то проиграл. Каждый предмет – это то, что он помнит и хранит в памяти уже многие годы. Мы думали, что он адский перверс, но, похоже, единственный скелет в его шкафу – это ты, Имс.

Имс оглядывался и молчал. Потом начал бродить по комнате и брать в руки то одну вещь, то другую, рассматривал их – и молчал. И тогда Антону почему-то стало жутко.

Он сам начал оглядываться и вдруг заметил на одном из столиков, рядом с тарелкой из смутно знакомых зеленых фруктов («кремовое яблоко», вспомнил Антон), круглую жестяную коробку, разрисованную цветными слонами. Она совершенно затерялась в ряду очень на нее похожих и была зачем-то крест-накрест перевязана красной лентой. И тут Спасский вспомнил, где однажды уже видел очень похожую красную ленту.

Он медленно пошел к коробке – и у него возникло ощущение, что он не идет, а плывет, и никак не может доплыть, как будто плыл навстречу приливающей волне, а она все относила его на берег. Но он доплыл и открыл крышку, и увидел, что коробка пуста, и на ее красном шелковом дне, тоже расшитом золотыми слонами, лежит белый листок бумаги, где тонким почерком написан ряд слов и цифр. Ссылка и пароль для аккаунта в Сети. Иначе и быть не могло, если находишь главный секрет величайшего хакера, не так ли?

– Мы нашли, – негромко сказал Антон, и горло его сдавило, в нем словно бы появился хрустящий песок. – Мы нашли ключ. Кто его запомнит?

Том молча взял из его рук листок бумаги, и тут Антон почувствовал, что тонет в полной, кромешной, неизбывной темноте.

***

Страх перед Артуром был так велик, что в Сеть по указанным кодам входили, забравшись глубоким вечером на совсем уж заброшенную территорию на окраине Лондоне – там, где только грузовые баржи, странные мосты, куча ржавого железа, щелястые старые доки, забытые древние причалы. Пахло морем, рыбой, гнилью, мокрым деревом и почему-то кровью (или это Антону так только казалось), и все вокруг было окутано густеющими сумерками, в которых мерцали далекие огни города, как искры золотых нитей в шелковом покрывале. Все это было жутко похоже на прибытие Спасского в странный новый Лондон: вода, темнота, влажный воздух и холодок подавляемой тревоги под сердцем.

Нина покинула их почти сразу же после погружения, на прощание поцеловав Антона в губы, – он был слегка ошарашен таким вниманием.

– Я еще найду тебя, Ловец, – с улыбкой пообещала она и испарилась, как ее и не было.

В общем-то, ее появление совсем не было оправдано, подумал Антон. Быть может, ее и нанимали-то только для того, чтобы как-то развлечь его самого, рассеять его чудовищное напряжение. Может быть, она просто была опытной туристкой, а вовсе не дримшерером.

Устроились на самом дальнем причале, после которого уже было только море. Имс пробежался пальцами по кнопкам браслета, развернул экран Сети в воздухе и продиктовал сначала адрес аккаунта, потом несколько паролей – для каждой открывавшейся страницы. Наконец начал загружаться файл. Пока он загружался, все трое молчали, как убитые. Файл мог оказаться чем угодно: кодом активизации бомбы или же датчика самоликвидации, если он реально был уже вшит агентам; или же вирусом, способным парализовать девайсы-посредники и проникнуть в тот же ID, изменив его информацию на ложную, например, навесив преступное досье. В общем, ожидали всего, что могло разрушить, заразить, опутать, погрузить во мрак – не доверяя Каллахану, но отдавая должное его гению.

Однако того, что произошло, они явно не ожидали. При открытии файла Сеть моментально навесила интерфейс освещенной слабыми светильниками комнаты с открытыми окнами, в которые виднелось, однако, реальное море, а посреди комнаты на низком круглом табурете сидел, опираясь локтями на колени, сам Артур – в светлых летних брюках, ярко-голубой рубашке и босиком. Он слегка улыбался.

– Это голограмма, просто очень хорошая, – пояснил Том ошеломленному Антону, и тогда Артур улыбнулся чуть шире. Но смотрел он исключительно на Имса, как будто никого рядом больше не было.

– Здравствуй, Эмиль, – тихо и мягко сказал он, так, как будто они до сих пор были юными и влюбленными и просто о чем-то беседовали на ночном берегу. – Знаешь, мне очень хочется произнести длинную речь и сказать тебе все те слова, которые я всегда держал в себе: ведь никто из нас не хотел показаться перед другим слабым и чувствительным. Но я не буду – уже слишком поздно. Пожалуй, не стоит менять привычки. Правда, я все же дам себе поблажку и скажу единственный и последний раз: прости меня, я разочаровал тебя давно – и сделаю это снова, любовь моя.

Я знаю, что ведомство, в котором ты служишь, окончательно вступило в войну с ведомством, в котором служу я. Не удивляйся: когда мы разделились, я продолжил работать на Британию точно так же, как и ты, только постарался, чтобы ты думал обратное. Постарался, чтобы мы никогда не пересекались. Мои труды на благо королевства неоценимы – ты не можешь этого отрицать, сегодня ты видишь, насколько масштабна моя деятельность. Однако в дело вступила политика, и вот мы по разные стороны баррикад, как модно было говорить в старину.

Ты многое знаешь о моих программах, и мне лестно, что ты так пристально следишь за мной. Одного ты не знаешь точно, Эмиль, – леди Винтур вовсе не была первым добровольцем, уничтожившим себя физически, чтобы вступить в ряды Бессмертных. Им стал я. Я посчитал, что это будет не только честно, но и правильно: ведь если все получится, я смогу точно так же мыслить, работать, изобретать, как и раньше, только буду лишен обузы в виде «реальной жизни», как ты это называл. Для тебя, кстати, есть в этом абсолютно положительная сторона – я знаю, что, несмотря ни на что, тебе было бы тяжело убить меня, Эмиль. Тебе не придется – я давно это сделал сам, и сейчас я – только искусственный интеллект, в каком-то смысле вирусная программа.

Мои воспоминания так тщательно записаны, что мой виртуальный мозг испытывает подлинные эмоции. Я все помню, Имс, я могу саморазвиваться, я вижу сны, и они в самом деле уводят меня в волшебные страны, куда я звал тебя когда-то. Дух сложно убить, как оказалось: его невозможно уничтожить, даже если он перенесен на технологический носитель, переведен в двоичный код.

Но даже я не верил до конца в это, Эмиль, пока ты не преподнес мне мой лучший подарок за всю мою жизнь. Ты всегда был щедр на подарки, может быть, этим ты компенсировал недостаток чувств, кто знает?

Ты преподнес мне Ловца.

И когда я осознал, что он может видеть мои сны, разделять их со мной, виртуальным, почти киборгом, почти машиной, я пришел в восторг. Раньше мне не давал покоя крошечное сомнение, одно-единственное: что, несмотря на все мое могущество и каждодневное виртуальное общение с живыми людьми, которые даже не заподозрили никакого подвоха… – я одинок, я мертв, я лишь гигабайты хитро организованной информации. Перехитрившая сама себя программа.

О, конечно, я мог входить во сны любого, кто так или иначе был записан в Лаборатории – все вы, ваши ID, соединены со мной невидимыми кодами, лишь единожды прикоснувшись к базовому мозговому центру. Никто никогда не думал над этой закономерностью – все видели только, что я могу входить в любой сон, не используя ПЭСИВ. Но зачем мне ПЭСИВ, если для меня он уже стал инструментом сродни каменному топору?

Но ваш Ловец – он не только видел общие со мной сны безо всякого компьютерного вмешательства; он меня чувствовал, он разделял мои эмоции. Он сумел поймать меня в темных водах моего подсознания, среди вывихов моего разума, упрятанного в Сеть. И тогда я понял, что остался живым, что остался прежним. Я понял, что действительно существует другое поле, кроме глобальной Сети, как бы оно ни называлось: ноосферой ли, Тонким ли миром, мыслящей оболочкой, лимбом. А это значит, что человек – это не тело, как думаешь ты. И не разум, как думал я. Это нечто совершенно другое, чему мы так и не смогли придумать названия.

Ты можешь считать меня чокнутым фанатиком, помешавшимся на интеллектуальном превосходстве человека над всем живым и неживым, что существует на свете. Было время, когда я ощущал себя Богом – без всяких прикрас: я был всемогущ, я существовал везде – и в то же время нигде. Это такое странное ощущение – оно приходит не сразу.

Ты можешь считать меня маньяком.

Или ты можешь считать меня несчастливо влюбленным.

Может быть, отчасти я сделал это потому, что считал – я могу генерировать здесь, в вирте, любой другой сценарий своей любви. Ведь вариантов генерации эмоций, сновидений и воспоминаний здесь тысячи, – в самом деле, как у богов. Однако это не сработало. Я всегда распознавал ложь. Даже во сне. Я всегда помнил, что это лишь иллюзия.

Моя единственная, истинная любовь жива, даже если ее носитель заключен в цифровом коде, заперт в своем, теперь уже вечном, сияющем чистом разуме. И это заставляет меня плакать, Эмиль. Каждый день. И это заставляет меня смеяться, и торжествовать, и злиться, и восторгаться, и склонять голову в восхищении и смирении.