Текст книги "Лицо под маской (СИ)"

Автор книги: Martann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– И что же тогда, город замирает?

– О, нет, мы с этим справляемся! Итак, – вздохнув, он отставил чашку, – вы, должно быть, уже в курсе. Я Пьетро Контарини. Прошу прощения, что вам пришлось ждать нашей встречи, но, откровенно говоря, меня сорвали с полпути в Бостон. Я уже был в Кале и покупал билеты на трансокеанский лайнер.

– В Бостон?

– Да, синьора, я отправился туда, чтобы встретиться с вами.

Он помешал кочергой дрова в камине и уперся взглядом в мое лицо. Я положила на столик маску, которую чуть раньше вертела в руках, и молча ждала продолжения. Мой собеседник вздохнул и продолжил:

– У меня есть племянник Карло, сын моего двоюродного брата. Брат погиб десять лет назад, и я обещал его вдове присмотреть за мальчиком. И, видимо, где-то упустил…

Налив в бокал чего-то, по-видимому, крепкого, он жестом предложил и мне; я покачала головой. Судя по аромату, это келимас с галлийских виноградников, у него крепость не меньше сорока пяти градусов, меня после одной порции можно будет выносить из этой комнаты.

– Рассказывайте, Пьетро, прошу вас. Я пока не понимаю, чем могу помочь я.

– Мальчик талантливый маг, не отнимешь, – Контарини сделал большой глоток из бокала. – Но ему все давалось слишком легко, и он стал… Знаете, вот у вас сегодня маска gatto, кот. А есть еще маска gnaga, тоже кошачья, но со своими особенностями. Ее надевают мужчины вместе с рваным и грязным женским платьем; они могут шататься по городу, приставать к прохожим, орать. Даже поговорка появилась “иметь наглость ньяги”. Так вот, Карло… стал именно таким.

Он перевел дух, вновь налил себе из графина, аромат келимаса снова поплыл по гостиной.

– Может, лучше кофе? – спросила я. – И мне заодно налейте, пожалуйста.

Получив свою чашку, я жестом предложила графу продолжать.

– Ньягой обычно пользуются мужчины… с нетрадиционной ориентацией. Но Карло как раз в этом смысле вполне обычен. Вот только к женщинам относится, как… к бумажным салфеткам. Ну, что-то одноразовое. Примерно так некоторые эльфы к человеческим женщинам относятся.

– Ага, понимаю. Пусть будет счастлива, что ее облагодетельствовали, обратив на нее внимание, – я кивнула. – Знакомо. Это не только эльфам присуще, вообще говоря, хомо в этом смысле ничем не лучше.

– Ну, так вот. У одной из таких… облагодетельствованных был брат. Как потом оказалось, среди прочего молодой человек увлекался и магией крови. И он проклял моего племянника, покончив с собой.

– Посмертное проклятие? Да, это серьезно. Но я все еще не понимаю, в чем моя роль.

Вместо ответа Пьетро протянул мне свой коммуникатор, где на экране был снимок молодого человека в серебряной маске, полностью повторяющей лицо.

– И? – спросила я, возвращая аппарат. – Красивая маска.

– Да, маска называется Volto, гражданин. Только это не маска. Это теперь у Карло такое лицо. Всегда.

– Однако… Вы хотите сказать, что маска вросла в его лицо?

– Не знаю, вросла, или полностью собой его заменила, но избавиться от нее не удалось. Магические средства с посмертными проклятиями не справляются, сами знаете…

Я кивнула. Да уж, с посмертным проклятием мага крови, я думаю, и сам Парацельсус не справился бы. Потом спросила:

– Как давно все это случилось? И еще – замена лица вот этим, – кивнула в сторону коммуникатора, – происходила одномоментно или постепенно?

– Год назад. И одномоментно. Карло вернулся под утро с какой-то гулянки и ушел спать, а когда проснулся…

– Ясно. Как я понимаю, чисто хирургические методы тоже результата не дали?

– Нет. Пытались удалить, но сразу начинается такое сильное кровотечение, что… при первой попытке Карло еле спасли. И с тех пор он очень… в общем, стал даже хуже. Еще немного, и дело дойдет до изгнания.

– Ясно, – повторила я. – Почему вы решили обратиться ко мне? Раз вы отправились в Бостон, значит, все варианты в Старом свете уже испробованы, не так ли?

– Да, вы правы. Наши аналитики предложила обратиться именно к вам, потому что вы серьезно занимались аналогами эпидермиса и базальной мембраны на базе алхимии и биохимии. Ваши статьи на эту тему я прочитал все.

– Хм… – Я в задумчивости потерла подбородок. Да, действительно, в моей клинике целая лаборатория занималась разработкой, так сказать, заменителя. Ну, например, в случае тяжелых ожогов, вместо того, чтобы пересаживать собственную кожу пострадавшего, мы предложили покрывать пострадавшие участки особым составом. Не мудрствуя лукаво, мои сотрудники дали ему название Pellis. Под воздействием разработанных нами заклинаний, в течение нескольких часов наш pellis превращался в собственный эпидермис данного пациента.

Беда в том, что от идеи до ее воплощения мы прошли лишь часть пути. Примерно в трети случаев организм наотрез отказывался воспринимать наш состав…

Об этом я честно сказала графу Контарини, но тот замотал головой.

– Две трети надежды лучше, чем полное ее отсутствие!

– Ну, хорошо, предположим, что я могу попробовать, ничего не обещая. Но, сколько я поняла из обмолвок окружающих, сам молодой человек может и не согласиться еще на одну операцию.

– Я давал слово его отцу, – тяжело произнес Пьетро. – Если Карло попытается отказаться, я свяжу его словом долга перед кланом.

– Хорошо. Когда это будет?

– Завтра.

– Приезжайте ко мне после разговора с Карло, и мы продолжим. Я живу теперь…

– В Ка”Виченте. Я в курсе. Благодарю вас, синьора, – граф склонился к моей руке.

Возвращаясь в бальный зал после беседы с Пьетро, я столкнулась нос к носу с Франческой. Ну, то есть, конечно, это она меня узнала – кошачью маску я несла в руке. Просто забыла вернуть на место.

– Я думала, ты не придешь сегодня! – удивилась я. – Как Мария?

– Все хорошо, слава светлым богам, – она осенила себя знаком Единого. – Да я и не пошла бы, но примчалась Маргарет и вытолкала меня с требованием: найти тебя и пригласить придти к ней на чашку шоколада. В любое удобное для тебя время.

– Спасибо, – я пожала плечами. – А с чего вдруг?

– Мария – любимая внучка. Самая младшая, да еще и самая способная, как оказалось. И на Маргарет похожа, как две капли воды. Поэтому свекровь за ее спасение готова на тебя молиться. Нет-нет, – Франческа замахала на меня руками. – Ты можешь даже не говорить, что ты тут ни при чем, и это организм сам справился. Я-то была рядом, и понимаю, что мы все были так растеряны, что просто не успели бы помочь…

– Хорошо, как скажешь. Конечно, я с удовольствием встречусь с твоей свекровью. Правда, завтра у меня встреча…

– С Пьетро, – подхватила женщина. – Ну, конечно, ты же сегодня с ним должна была переговорить! Значит, завтра он будет уговаривать Карло, а потом отправится к тебе.

Мы нашли пару свободных кресел в тихом уголке и сели, взяв с подносов по бокалу шампанского.

– Расскажи мне об этом Карло, – попросила я.

– Вообще-то, я очень мало его знаю. Другая ветвь семьи, да и младше он намного. Но он странный. И всегда был таким, даже до появления этой жуткой маски.

– Странный – злой, угрюмый, распущенный, грубый? Какой?

– Замкнутый. Холодный. Молчаливый. Иногда вдруг будто взрывается, и тогда его начинает нести; вот в такие моменты он надевает gnaga, шатается с какими-то странными компаниями, приводит женщин… Нет, я плохо его знаю, правда; в основном по рассказам Витторе, сама-то я и видела его всего несколько раз, на каких-то торжествах. А почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь, такого рода проклятие, как на него наслали, штука очень сложная. Не всякому полному магистру по силам. А тот молодой маг, брат девушки, о котором мне рассказал Пьетро, как я поняла, до магистра не дорос. Магию крови в университетах не преподают, ее можно изучить только на основе личного ученичества. И я почти уверена, что за спиной страдающего брата располагается фигура его учителя.

– Ну… тогда, получается, маги клана должны были бы об этом знать.

– Получается, да. Но Пьетро мне об этом не сказал ни слова. Почему?

Франческа надолго задумалась, а я глотнула шампанского и посмотрела на нее повнимательнее. Собственно говоря, мы знакомы чуть больше суток. Как бы она ни была мне симпатична, я ее совсем не знаю. Правда, в момент отравления девочки она была искренней по максимуму, но вот насколько ей можно доверять?

С другой стороны, а кому вообще в этом мире я могу доверять?

По дороге домой…

Домой! Вот же тьма, я поняла вдруг, что не только называю Ка”Виченте домом, но и ощущаю его именно так. Гораздо больше мой дом, чем квартира в Бостоне или загородный дом моей матушки… Ну, и хорошо. Мне понравилось теплое чувство, возникшее от взгляда на светящиеся окна Ка”Виченте.

Так вот, по дороге домой я думала о двух вещах: во-первых, об Маргарет. У этой женщины странное для Венеции имя, и я не понимаю пока, чего она от меня хочет. Для того, чтобы поблагодарить за внучку, можно было встретиться со мной на одном из ближайших мероприятий или прислать письмо. А если уж ей хотелось сделать это лично, так можно было и с визитом в мой дом придти. Но графиня Контарини предпочла меня к себе пригласить. Только мне в этом мерещится некий взгляд свысока?

Получается, что меня хотят включить в некую интригу…

Почему-то люди (и нелюди тоже) чаще всего считают профессора медицины неким неземным существом, далеким от мирских забот и низменных устремлений. А зря. Принцессы не какают бабочками.

Моя матушка, одна из дам-патронесс бостонского высшего света, легко и непринужденно даст фору любой венецианской интриганке. А если меня рассердить, так я вспомню, чему у нее научилась.

Пожалуй, я уже начала сердиться. И для начала посмотрю, кто же эта женщина, пригласившая меня на чашку шоколада: Сеть пока никто не отменял, и в Ка”Виченте она работает отлично.

Во-вторых, я думала о будущем пациенте, Карло Контарини-Маффео. Да, получается, я уже решила попытаться помочь ему, раз воспринимаю именно так. Конечно, мне нужно будет посмотреть воочию на пресловутую маску, понять, как она соединена с кожей… И. если мы решимся на операцию, мне понадобится ассистент.

Ближе всего клиника Motta di Livenza в Медиолануме, и с ее главным врачом, профессором Родерико Ди Майо, мне доводилось вместе оперировать. Если он на месте и сумеет выкроить пару дней в своем графике, будет замечательно.

В любом случае, прежде всего, нужно выяснить многие вопросы с Пьетро и посмотреть пациента.

И очень любопытно: чем сможет расплатиться со мной семейство Контарини?

Руди снова встречал меня у входа, проводил по лестнице наверх, потерся о ногу, коротко мявкнул и ушел по своим делам. Несмотря на поздний вечер, почти уже ночь, ждала моего возвращения и синьора Пальдини. Она поинтересовалась, чего я желаю на завтрак и в какое время его подать, и вслед за котом растворилась в февральской темноте. Спать мне совершенно не хотелось, и я пошла по новой осматривать свои владения. Итак, что я не разглядела? Ну, например, будуар… Кстати, что можно делать в будуаре, а?

Возле высокого окна, глядящего на Гранд Канал, стояло широкое мягкое кресло, как раз такое, чтобы сесть в него с ногами и смотреть на разноцветные огни гондол, освещенные окна зданий напротив, розовые и золотые цепочки уличных фонарей. Я так и сделала: налила себе в стеклянную, конечно же, кружку горячего вина с пряностями из приготовленного тут же на столике термоса, забралась с ногами в кресло и стала смотреть на Канал. Очень хотелось, чтобы мысли все из головы улетели, стала бы она пустой и восхитительно легкой…

Напрасно.

Отключиться не получилось, поэтому я допила глинтвейн и отправилась по своим владениям дальше. Гардеробная, спальня, кабинет… О! Кабинет! Я ж хотела посмотреть в Сети информацию о графине Маргарет Контарини.

Конечно, компьютер довольно сюрреалистически смотрелся на письменном столе в чиньском стиле. Стол на тонких гнутых ножках, из дерева, покрытого черным лаком; верхняя крышка обтянута алой кожей, а медные ручки дверец и многочисленных ящичков – в виде карпов. Однако компьютер на алой кожаной поверхности был самой последней модели, и Сеть работала отлично. Итак, Маргарет…

Через полчаса я откинулась в кресле и озадаченно потерла кончик носа. Как я и предполагала, свекровь Франчески не была венецианской. Она оказалась младшей дочерью герцога Саффолка, кузена бритвальдского короля Кристиана. Магия воздуха и жизни, в клане на ней лежит работа семейных виноградников и виноделен. Ого, как интересно! Я думала, супруга графа занимается только делами дома Контарини, хозяйством, так сказать, а у нее две лично ею выведенных лозы и десяток золотых медалей с винных выставок по всему миру… Пятеро детей: старший Джакомо, второй – известный мне Пьетро, далее Витторе, Оливия и Маттео.

Опять вопрос – а почему в отдельный дом, Контарини-Боволо, выделили третьего сына, Витторе? И что это, наказание или поощрение?

Я отключила компьютер, пометив себе в блокноте все вопросы, которые хочу задать. Торопиться мне некуда, этот ребус я решу раньше или позже. А сейчас надо ложиться спать, потому что завтра многое должно случиться.

Расправив на манекене свое фиалковое платье, я подошла к одному из зеркал. Оно холодно отражало полки и вешалки с моими вещами, мое усталое лицо и растрепанную прическу, раскрытую дверь в спальню. Я погладила серебряные виноградные лозы, свивавшиеся в раму и отправилась умываться. Надо еще завтра попытать Франческу, что-то она такое говорила про здешние зеркала?

Наутро сигнал коммуникатора прозвучал ровно в тот момент, когда у меня был полон рот зубной пасты. Понятное дело, пока я дочищала зубы и все это выполаскивала, загадочная ранняя пташка отключилась, номер не определился. Следующий раз колокольчик прозвенел на первом глотке кофе. Но, услышав голос Пьетро Контарини, я могла только тихо вздохнуть и любезно поприветствовать его:

– Доброе утро!

– Доброе утро, синьора Хемилтон-Дайер! – голос графа прямо-таки излучал оптимизм. – Если я приеду к вам вместе с Карло примерно через час-полтора, вам это будет удобно?

– Конечно, приезжайте. Буду вас ждать.

Одним глотком я допила кофе и отправилась одеваться.

«Вот не буду сегодня наряжаться и играть в карнавал, – бубнила я себе под нос, выкапывая из чемодана джинсы и хлопковый джемпер. – Не хочу, я современная женщина, мне длинные юбки неудобны и неуместны». Оделась, взглянула в зеркало и разочарованно поджала губы. Вчерашняя Нора явно была интереснее сегодняшней.

Руди и синьора Пальдини проводили визитеров в гостиную. Кот подошел ко мне, потерся о ноги, строго взглянул на представителей клана Контарини и важно удалился, подрагивая хвостом. Горничная принесла поднос с кофе и сливками и нас, наконец, оставили одних.

Я рассматривала молодого человека.

Серебряная маска была частью лица. Вот как бы это объяснить… Наверное, можно сравнить это с губами – кожа другого цвета, но нет шва, физической границы между тем и этим участком тела. Так было и тут: вот серебряная поверхность, сверкающая металлом, вот теплая кожа шеи и уха. Цвет и даже текстура разная, а граница между ними лишь визуальная.

– Можно потрогать? – спросила я, прерывая молчание.

Карло дернул головой, обозначая согласие.

Я прикоснулась к маске – холодная, чувствуется металл. К коже – теплая, живая. К границе… не понимаю. Пальцы не чувствуют здесь ни тепла, ни холода, только… пустоту проклятия?

Встав, я прошлась по гостиной, подошла к окну и посмотрела на Гранд канал. Потом вернулась к гостям, встала перед Карло и сказала:

– Я могу попытаться помочь вам. Если операция пройдет удачно, мы снимем с вашего лица эту маску и заменим ее специальным составом, который через несколько дней превратится в настоящую кожу лица.

Темно-серые глаза смотрели на меня сквозь прорези маски, и я не могла понять их выражения. Пьетро поспешил ответить:

– Мы согласны.

– Подождите, это не все, – я покачала головой. – Три-четыре дня, и вы получите то лицо, которое захотите. Дадите мне портрет, каким вы были до… проклятия, будете таким. Нет – покажете желаемое лицо и получите его. Но есть одно «но».

– Какое? – нетерпеливо выкрикнул Карло. – Да говорите же, Темный вас побери!

– Карло! – попытался одернуть его родственник.

Я жестом руки заставила его замолчать и продолжила, глядя прямо в серые грозовые глаза:

– Поначалу это лицо будет столь же выразительно, как нынешняя серебряная маска. Постепенно вы сами сделаете его вашим настоящим лицом. На нем будет отражаться каждый ваш поступок, дурной или хороший; любовь, ненависть, равнодушие – все это нарисует на чистом полотне ваш новый облик. Все будет зависеть только от вас, Карло.

Молодой человек помолчал, потом спросил тихо:

– Такой… как бы Дориан Грей наоборот?

– Да. Именно. Дориан Грей наоборот, – согласилась я.

– Нет, – он встал и пошел к двери; остановившись в проеме, повторил, не поворачиваясь, – Нет!

И вышел, без хлопка закрыв дверь.

Старший Контарини закрыл руками лицо и минуту просидел молча. Потом оторвал с усилием ладони от глаз, сказал глухо «Спасибо!» и встал.

– Сядьте, Пьетро, куда вы спешите? – спросила я спокойно.

– Чего ради теперь мне отнимать ваше время?

– Вы ничего не поняли, дорогой мой. Он уже согласился. Я даю ему десять минут на то, чтобы вернуться. Выпейте пока еще кофе, или, может быть, чего-то покрепче? Погодите-ка…

В кабинете я достала из шкафчика, на красном лаке которого были вырезаны пышные пионы, бутылку, поспешно вернулась в гостиную и дернула за шнурок колокольчика. Синьора Пальдини выросла на пороге, кажется, раньше, чем звон колокольчика затих в глубине дома. Я показала ей бутылку, она кивнула и через мгновение уже внесла поднос с широкими бокалами-«тюльпанами», вазочками с орехами и кусочками пармезана. Разлив в бокалы понемногу, я протянула один моему визави.

– Что это? – спросил он без интереса.

– Подарок пациента. Получен от него через год после операции, – сказала я не без гордости.

Пьетро осторожно глотнул и задохнулся.

– Ого! Келимас?

– Пятидесятилетней выдержки, лучший купаж за последние сто пятьдесят лет. Все будет хорошо, поверьте.

Дверь в гостиную вновь открылась. Карло подошел вплотную к моему креслу, посмотрел сверху вниз и сказал:

– Я согласен.

Граф Контарини шумно выдохнул.

– Хорошо, – сказала я. – Мне понадобятся от вас ответы на некоторые медицинские вопросы, я пришлю вам анкету на электронную почту. Пожалуйста, постарайтесь отвечать как можно точнее и подробнее.

Молодой человек записал мне свой электронный адрес и посмотрел на дядю:

– Ты еще остаешься?

– Да.

– Ладно, тогда я пройдусь пешком… До свидания, синьора!

Изысканно поклонившись, он вышел.

– Итак?… – я смотрела на графа.

– Итак, если не возражаете, синьора, я бы хотел обсудить ваш… гонорар. Правильно я понимаю, что деньги вас не очень интересуют?

– Да, это действительно так. Какие-то иные варианты существуют?

Пьетро усмехнулся и вдруг сделался молодым и невероятно красивым. Боги, так все это время у него было такое мрачное лицо, что он казался почти стариком! А на самом деле ему всего сто лет, для мага это молодость, которая будет длиться еще очень долго…

– Вы ведь уехали из Бостона не просто потому, что захотели попутешествовать, не так ли? – спросил он.

– Да.

– Расскажете?

Почему бы нет, подумала вдруг я. Может быть, это поможет мне избавиться от тяжелого чувства вины…

– Почему бы и нет, – повторила я вслух. – Полгода назад ко мне на прием пришла давняя постоянная пациентка, миссис Рубинштейн. Периодически она ложилась в мою клинику, чтобы привести в порядок лицо и фигуру. Ничего радикального, просто десять дней реабилитации после тяжелого труда светской жизни. Но в этот раз она пожелала именно что радикального. Миссис Рубинштейн в свои шестьдесят-с-хвостом решила выйти замуж за молодого человека двадцати восьми лет от роду, и желала на свадьбе выглядеть ровесницей будущего мужа.

– То есть, она хотела повернуть время вспять?

– В общем, да. Причем немедленно. Она слышала о препарате pellis, который я упоминала сегодня, и потребовала полностью заменить ей кожу на лице на новую, созданную из него.

– Но вы же сказали, что это возможно? – граф Контарини слушал очень внимательно.

– Это возможно, – эхом повторила я. – Вашему племяннику двадцать пять?

– Двадцать четыре. Да, я понимаю, совсем иная биохимия.

– Нет, разумеется, если бы были медицинские показания, мы бы и к столетнему пациенту не задумались применить pellis. Но в этом случае я отказала наотрез. Миссис Рубинштейн ушла страшно разобиженная, грозила мне судебным иском и прочими неприятностями…

– И что, неужели она подала в суд, и вы просто уехали от этих… неприятностей? – теперь он смотрел слегка насмешливо.

– Нет. Она обратилась к другому врачу. И через три месяца пришла ко мне в вуали, а под вуалью было вот это, – я протянула Пьетро свой коммуникатор, где во всей красе было запечатлено новое лицо миссис Рубинштейн: перекошенный рот, потекшие скулы, заплывшие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин, и, как венец всего – гладкий алебастровый лоб.

– Да-а-а… И как же это произошло?

– На тот момент pellis не был полностью разработан, существовал только в виде лабораторных образцов. Один из сотрудников моей клиники решил, что может позаимствовать флакон-другой, и передал их… ну, не буду называть имя этого хирурга. По-видимому, ее организм отторгал новую кожу, они накладывали новый слой… В общем, вот так. Миссис Рубинштейн потребовала, чтобы я это немедленно исправила. Я отказалась. Через два-три года можно было бы попробовать, но немедленное вмешательство было абсолютно исключено.

– И это произвело на вас такое впечатление?

– О, нет! – я невесело рассмеялась. – Я, знаете ли, хирург со стажем, всякое видала. Но, вернувшись домой, миссис Рубинштейн покончила с собой, в предсмертном письме обвинив меня. И вот это уже, как вы выразились, произвело впечатление.

– Вас подвергли остракизму…

– Нет, ну что вы, кто бы себе такое позволил? Но у меня было ощущение, что за моей спиной все время звучит шепот, и я сдалась. Клиника работает, препарат доведен до ума и испытан, а я… уехала из Бостона. И не уверена, что хочу возвращаться.

– Да, я вас понял. – Он в задумчивости постучал пальцами по подлокотнику кресла, потом поднял на меня взгляд. – А что вы скажете о венецианском гражданстве?

– Гражданстве? – кажется, я вытаращила глаза. – Мне казалось, чужаку его получить невозможно!

– Все возможно, – усмехнулся Контарини. – Вот мое предложение, обдумайте его: гражданство Сиятельной Республики и этот дом в собственность – немедленно; место в Совете магов – через три года. Собственная клиника, если пожелаете, здесь или на Терра Ферма…

Я жестом прервала его.

– Клинику я точно не хочу, ставить все заново у меня духу не хватит. Место в Совете… не знаю, пока не понимаю, нужно ли мне это. Но я хотела бы кое-чего другого…

– Слушаю вас, – лицо моего собеседника сделалось сосредоточенным.

– В городских лавках артефакторов я обнаружила несколько весьма интересных амулетов. Мне сказали, что это местные разработки, но авторов назвать отказались. Мне хотелось бы узнать, кто автор и поработать с ним, может быть, поучиться. У меня очень слабая магия воды, но дело в том, что там как раз и используются слабые потоки.

– А взглянуть на них можно?

– Разумеется, – я принесла из кабинета мою добычу.

Пьетро осмотрел амулеты и усмехнулся.

– Торнабуони. Это их разработка.

– И это значит, что?…

– Что вы можете получить автора на завтрак, если пожелаете. Так что, принято?

– Принято.

– Отлично, – он откинулся на спинку кресла и, казалось, расслабился. Неужели этот хищник, почти хозяин города опасался, что я откажусь?

– Мне нужно будет съездить в Медиоланум, – сказала я. – Надеюсь, что мой коллега из Motta di Livenza сможет освободить пару дней, чтобы мне ассистировать. Но говорить об этом по коммуникатору было бы невежливо.

– Понимаю. Благодарю вас, синьора. Клан Контарини уже второй раз в долгу перед вами, и я сам прослежу, чтобы долг этот был полностью оплачен.

Пьетро Контарини отбыл, а я пошла к своему ежедневнику, проверить, какие приключения у нас намечены на сегодня. И что-то синьор Лаварди давно не появлялся?

Выяснилось, что мой consigliere приболел: температура, насморк, кашель…

– Ну, вы уже и сами стали ориентироваться в городе, словно истинная венецианка, – просипел он с экрана коммуникатора. – Простите, синьора, если подвел вас, но простуда в этих старых домах подкрадывается иной раз весьма коварно. Я надеюсь, синьора Пальдини достаточно хорошо протапливает ваш дом?

Ладно, судя по красному носу и слезящимся глазам, он и в самом деле простужен… Пожелав синьору Лаварди скорейшего выздоровления, я вернулась к записям. Итак… сегодня только шелка из Комо, больше никаких вечеров, балов и концертов. Это приятно, можно будет лечь спать пораньше. Завтра среда, в одиннадцать у меня встреча с графиней Боттарди, а потом можно было бы сразу сесть в поезд и отправиться в Медиоланум. Танцы и оперные арии, на которые приглашают завтра вечером в Ка”Грифони, я вполне могу пропустить; переночую в Медиолануме, послезавтра утром поговорю с профессором Ди Майо и вернусь. На четверг назначен бал во Дворце Дожей, и туда я пойду непременно.

Теперь главное, чтобы Ди Майо не укатил куда-нибудь “на гастроли”: он любит поездить по дружественным клиникам с показательными операциями. Впрочем, мы все это любим…

– Родерико, добрый день! – сказала я темному экрану коммуникатора. Что за тьма, сейчас середина дня, час пополудни, спит он, что ли? – Это Нора Хемилтон-Дайер, если можете, ответьте!

Судя по встрепанному профессору, появившемуся на экране через какое-то время, он не спал, но занят был чем-то предосудительным. Да и ладно, пусть его; лишь бы сделал то, что нужно мне.

Все-таки ужасно неудобно жить без секретаря. Вот сейчас мне нужно взять билеты на поезд до Медиоланума, выбрать там себе отель, чтобы переночевать, заказать билет в Оперу – последние лет пятнадцать все это делала Альма, а теперь придется самой.

Ладно; я, конечно, справилась. Но, если предложение Пьетро Контарини будет принято, и я поселюсь в Ка”Виченте надолго, Альме Хендерсон тоже придется пересечь океан!

Вот вроде бы недолгое дело, посещение выставки-продажи: час, полтора, ну, много – два. Так почему же я провела там почти пять часов, домой вернулась без ног, но зато приобретя шелка и изделия всех видов, типов и расцветок? А ушла я оттуда одна из первых, между прочим… Ладно, мои покупки привезут завтра, синьора Польдини уже предупреждена и они с Марией, моей новой горничной, все разберут, развесят и отгладят. Все завтра, сейчас спааааааать…

Мне снилось, что только что я исполнила сложнейшую оперную арию, и меня заваливают цветами. Все бы хорошо, но один из букетов настолько тяжел, что придавливает меня к земле, а розы шипами вонзаются мне в плечи. Дернувшись, я проснулась и пискнула от ужаса: прямо перед моим лицом в темноте спальни горели два круглых желтых глаза, а на груди лежала какая-то тяжесть. Я зажгла светильник и обнаружила, что Руди переминается на мне всеми четырьмя лапами, периодически вонзая когти, и неотрывно глядит мне в лицо.

– Кот, ты обнаглел! – рявкнула я, спихивая его на пол.

Руди сел на коврике возле кровати, обернул рыжий хвост вокруг лап и продолжил меня гипнотизировать.

– Чего тебе надо? – проворчала я уже чуть более миролюбиво. – Дверь открыта, иди по своим делам.

Кот подошел к открытой двери и уселся возле нее, явно призывая меня последовать за ним. “Вообще-то, – подумала я, – Руди в первый раз зашел в эту комнату за все время. что я живу в Ка”Виченте. Может, кто-то забрался в дом, и он предлагает мне пойти и составить ему компанию в охоте на злоумышленника?”

– Ладно, подожди, я халат надену. Не хотелось бы простудиться, – я отправилась на поиски теплого халата, продолжая бурчать под нос уже для себя самой. – Совсем с ума сошла. Уже с котами разговариваю…

Руди коротко мякнул за моей спиной, не то поторапливая, не то возражая против “котов” во множественном числе. Надев и туго завязав халат, я последовала за рыжим хвостом по лестнице наверх, на второй этаж, где были комнаты, предназначенные для прислуги. Я подумала было, что синьора Пальдини плохо себя почувствовала, но кот не остановился и вновь пошел к лестнице. Что там у нас, чердак? Вообще-то, на чердаке я еще не была, но почему ночью?

– Руди, – прошептала я. – Может, утром сходим?

Еще одно короткое “Мя” было мне ответом. Кот уже стоял перед закрытой дверью и выжидательно на меня посматривал. Я пожала плечами и толкнула дверь; она беззвучно отворилась, и мы с котом, следом за летящим фонариком, вошли внутрь.

Чердак был большим. Очень большим. Дальний конец его терялся в темноте. Я зябко поежилась и прибавила света в фонарике.

– Ну, и что тут у нас?

Руди прошел мимо кресел, закрытых белыми чехлами, мимо горы чемоданов, миновал несколько сундуков (ох, надо будет потом сунуть в них нос) и остановился перед… чем-то, накрытым тканью. Зеркало или картина?

– Кот, ты уверен, что это можно трогать?

В ответ Руди боднул меня лбом в ногу и снова подошел к загадочному предмету.

Ну, ладно, не съедят же меня… Я потянула ткань, и она с шуршанием сползла на пол.

К счастью, это не было зеркало; зеркала бы я не выдержала, и понеслась бы вниз по лестнице с топотом и визгом. Ну, я так предполагаю.

Передо мной была картина. Портрет молодой женщины, написанной в полный рост, практически в натуральную величину. Дама была одета примерно в такое платье, какие я купила в ателье Флавиа – голубой шелк, кружева, пышные юбки. Стоя возле туалетного столика, боком к зрителю, она не то снимала, не то надевала маску-gatto. Подпись художника есть, но одни лишь инициалы, это мне не по зубам. А кто изображен, интересно? Я обошла картину и посмотрела на задник: там что-то было написано на латыни, но слишком уж вычурным почерком. Подозвав фонарик поближе, я всмотрелась и сумела разобрать надпись: “Герцогиня Лаура Виченте дель Джованьоло. Писано в день ее двадцатилетия, 18 февраля 1788 года от О.Д.”

Хм, а ведь юная герцогиня стоит возле знакомого мне туалетного столика: розовое дерево, зеркало, окаймленное стеклянными лилиями, на ящичках резные накладки из слоновой кости… Готова спорить, именно на этот столик я сегодня утром положила ровно такую же маску!

– Очень интересно, Руди, но зачем ты меня сюда привел? Руди?

Но кота уже не было на чердаке.

Как ни странно, чердачное приключение отогнало от меня дурные сны, и до утра я проспала просто отлично. А утром, подойдя к окну будуара и посмотрев на Гранд Канал, только ахнула: вода залила всю набережную и подступила к домам. Над каналом висел густой туман, здания напротив лишь угадывались в этой жемчужной пелене. По каналу темными тенями скользили гондолы и катера, и лодочники перекрикивались протяжно.