355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Martann » Лицо под маской (СИ) » Текст книги (страница 7)
Лицо под маской (СИ)
  • Текст добавлен: 13 мая 2017, 10:30

Текст книги "Лицо под маской (СИ)"


Автор книги: Martann



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Вот так.

Получается, бесследно пропавший Винченцо Лоредано не имел права становиться дожем…

Я посмотрела на часы: почти час дня. Еще немного, и церемонная синьора Пальдини пригласит меня к ланчу. Эти письма никому нельзя показывать: такие секреты очень быстро убивают своих владельцев, а у меня несколько другие планы. Положив все три письма на столик, я сделала снимок на коммуникатор и вновь убрала их в тайник. В конце концов, три листка бумаги пролежали в секретном отделении столика без малого четыреста лет, полежат и еще. Полюбовавшись еще раз на брошку – смородину, я вернула ее в коробочку и убрала в сейф, туда же, где лежат изумруды Хэмилтонов и браслет рубинового стекла, так хорошо определяющий яды. Вот кстати: пожалуй, в ближайшее время мне лучше с этим браслетом не расставаться.

Я надела его на руку и почувствовала себя как-то спокойнее, даже не знаю, почему.

К ланчу приехала Франческа вместе с Чинцией, своей кузиной, двадцатилетней дочерью уже знакомого мне Пьетро; девушка была, к счастью, мало похожа на отца, потому что тяжелая челюсть и резкие скулы вкупе с длинным носом мало идут юным леди. Дамы отправлялись на вернисаж модного живописца и звали меня с собой. Подумав, я согласилась, но поставила условием, что кофе мы выпьем у меня. И, как оказалось, не зря: вместе с кофе, печеньем и взбитыми сливками горничная принесла несколько писем, в том числе – два приглашения. Я просмотрела оба и без слов протянула Франческе.

– Ну, прием в Ка’Торнабуони по случаю дня рождения главы клана пропускать нельзя, это понятно, – сказала она, читая второе приглашение. – А вот прием у Донато Брагадина… Тут надо все взвесить.

– Поясни? – попросила я.

– Ну, с одной стороны, Донато – один из нобилей, довольно сильный маг, представитель когда-то весьма уважаемой семьи. На последних выборах дожа, тридцать лет назад, он даже был соперником Винченцо Лоредано. Проиграл, правда.

– Это понятно, – кивнула я. – А с другой?

– А с другой – он просто подонок, – неожиданно резко ответила Чинция, нежный цветочек. – Я бы даже в воду не плюнула, если б он тонул.

– То есть, на прием не ходить? – настаивала я.

– Не ходи, – сказала Чинция. – Пусть он к Темному провалится вместе со своими приемами. Он же рассчитывает, что ты про него ничего не знаешь, и придешь. А на его приемах давно уже никто не бывает, кроме уж самой распоследней шушеры.

– Вот интересно, – повернулась к ней Франческа, – а откуда ты это знаешь, дорогая моя девица на выданье?

– Ой, да брось, Фран! Я ж не в монастырь заточена. Сесилия рассказывала… всякое. И, кстати, категорически не советовала даже близко подходить к Ка’Брагадин. Так что от этого знакомства тоже есть польза!

– Ладно, посмотрим еще, что скажет Пьетро о твоих подругах… – сердито ответила Франческа.

Пока дамы препирались, я думала. Донато Брагадин был соперником Лоредано на выборах дожа. Да, это было тридцать лет назад, но что эти годы для мага, живущего несколько сот лет? Может ли быть, что Брагадин как-то связан с исчезновением дожа?

И почему, тьма вас возьми, меня все время будто подталкивают к этой загадке?

– Ну, хорошо, – прервала я спор Чинции с тетушкой. – Я поняла, что одно приглашение отправляется в корзину, а второе я принимаю. Что положено надевать на такое мероприятие?

На вернисаж мы не пошли, о чем я нимало не пожалела: современное искусство не кажется мне интересным. Вместо осмотра «инсталляций из современных материалов», как было написано в проспекте выставки, дамы занялись инспекцией моего гардероба. Через час, вытащив все платья и заставив меня половину перемерить, они единодушно пришли к выводу, что ничто не годится для столь значимого приема, и нужно срочно заказывать что-то новое.

Тут уже уперлась я.

– Вот это платье от Баленсиага сшито перед моим отъездом из Бостона! – Я вытащила вешалку с обманчиво простым платьем цвета топленого молока. – И если вы скажете, что Флавиа сошьет лучше, я пойду и съем сырую рыбу!

– Ну, вообще-то это платье может и подойти… – с сомнением изрекла моя подруга.

Ее племянница с жаром возразила:

– Нет, ты не права, Фран! Платье в самый раз для большого приема, просто нужно продумать, с чем его надеть. – Сюда нужны золотистые топазы, – прищурившись, изрекла Франческа. – И какая-то яркая нотка, совсем небольшая. Найдешь, Нора?

– Поищу, – кивнула я, уже зная, что в качестве «яркой нотки» мне послужит найденная смородиновая брошь. Конечно, если не станет возражать герцогиня…

Дамы отправились по домам уже после ужина, проведя у меня почти весь день, а я пошла в кабинет и открыла почту. Раз уж пообещала Джузеппине рецепты из Нового света, надо исполнять. Поковырявшись в Сети, я не нашла на эту тему ничего хотя бы сносного, и тут меня посетила разумная мысль.

Вообще, что-то очень уж часто стали ко мне наведываться мудрые мысли. Интересно, это нужно считать признаком старости или просто венецианский воздух так благотворно действует?

Да, так вот, разумная мысль, пришедшая ко мне, была такова: матушка вот уже двадцать лет пеняет мне, что я все время и силы отдаю работе и не занимаюсь домом. Отлично! Я решила заняться домом! Вот пусть и найдет мне десяток-другой прописей по каким-нибудь необыкновенным блюдам нашей страны. Я знаю свою матушку: если ей обозначить цель, то все, не отошедшие в сторону с ее пути, будут просто растоптаны…

Уже в постели, почти засыпая, я подумала, что теперь мне не придется придумывать предлог для того, чтобы встретиться с Джан-Баттистой; ведь на празднике в честь дня рождения отца он уж точно будет? Значит, так и так через два дня мы встретимся…

Наутро появился Пьетро Контарини, вначале обозначившись звонком по коммуникатору, а потом и лично. Был он не в лучшем настроении, о причинах чего сразу же и рассказал мне. Едва синьора Пальдини принесла кофе и закрыла за собой двери кабинета.

– Я нашел девицу, – выпалил мой гость. – Всех на ноги поднял. Но нашел.

– Ну, так это же хорошо?

– Да если бы! – воскликнул он с досадой. – Она в монастыре авеллинок, куда не допускают посторонних ни под каким предлогом.

– Хм… А если отправить письмо?

– Им запрещены любые контакты с внешним миром. Нора, простите меня, но у вас есть что-нибудь… покрепче, чем кофе?

– Конечно! Келимас подойдет? Помнится, эту бутылку мы с вами начинали вместе… – если Пьетро Контарини хочет успокоить нервы спиртным еще до полудня, то кто я такая, чтобы ему мешать?

Я достала из бара и разлила по двум пузатым бокалам ароматный напиток; не могу же я не составить гостю компанию. Пьетро отпил большой глоток, зажмурился, глотнул еще, и вот теперь перевел дух.

– Дивный напиток! Ваши пациенты умеют быть благодарными, Нора, – сказал он, отставляя бокал. – Так вот, монастырь святой Авеллии находится в горах, километрах в сорока от деревни Фоллоне. Они живут почти исключительно плодами своего труда – огород, виноградник, пасека. Не употребляют мяса. Раз в месяц им привозят рыбу, муку, соль, в общем, то, что не вырастишь на территории монастыря; при этом все привезенное кладут в специальный ящик, выставленный за ворота. Дежурная послушница палкой с крюком протаскивает этот ящик, кладет в него деньги и выталкивает прочь. Как мне сказали, после этого ей положена суровая епитимья, неделя на хлебе и воде и ежечасные молитвы.

– С ума сойти! – я была искренне потрясена. – Неужели кто-то добровольно идет на такие… жуткие условия? Все-таки почитатели Единого, как мне кажется, чересчур суровы в своей вере…

– Да, идут, и именно добровольно… Еще каких-то пятьдесят лет назад в этом монастыре было более двух сотен монахинь и послушниц. Сейчас осталось пятьдесят шесть.

– Пьетро, я мало знаю о монастырских правилах… Есть же кто-то, кому должна подчиняться настоятельница монастыря?

– В принципе – да, есть. Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже, монсеньор Паоло Гвискари, – мне показалось, или, называя имя, Пьетро скрипнул зубами?

– Как-то не услышала я в вашем голосе благоговения…

– Гвискари были противниками семьи Контарини еще тысячу лет назад. И с тех пор ничего не изменилось.

– Н-да, это может стать проблемой… Кажется, по правилам церкви Единого, любой, уходящий от мира, должен отказаться и от своих семейных связей? – я задумчиво подлила в бокалы келимаса.

– Должен, конечно. Только вот в реальности это редко случается. И уж точно Паоло Гвискари о своей семье не забыл.

– Понятно, – я встала и прошлась по кабинету, посмотрела в окно.

Мне ведь нет дела до вражды двух семейств нобилей. По большому счету, и до судьбы испорченного мальчишки Карло Контарини мне нет дела, и до юной женщины, запертой в холодных стенах монастыря – навсегда, навечно… Повернувшись к Пьетро, я решительно сказала:

– Вот что… Медики стоят над религиями, семьями и пристрастиями. Узнайте, кто лечащий врач Гвискари, и я попробую найти козу, на которой к нему можно подъехать.

Проводив гостя, я решила прогуляться и посмотреть, где же были конторы мореходов и купцов четыреста лет назад? Я знаю, что дож Джованни Контарини, предшественник Лоредано, примерно лет сто пятьдесят назад построил новый торговый порт, названный пышно Воротами Венеции. Сюда и перенесли причалы, якорные стоянки, ремонтные доки, склады и прочее, без чего не может жить один из самых крупных объектов морской торговли в Старом свете. Понятно, что туда же переехали и конторы торговцев.

Для территории нового порта был насыпан отдельный остров западнее Санта Кроче. Тут с названием не заморачивались, и новый порт размещался на Isola Nuova, Новом Острове.

По акватории нового порта мы проплывали, когда мне показывали город с воды, и где это, я помню. А вот где был старый порт?

– Синьора Пальдини? – позвала я негромко, спускаясь вниз.

Из кухни выглянула Джузеппини.

– Простите, синьора, она вышла. В храм пошла, с дочкой у нее совсем плохо, вот и решила помолиться Великой Матери…

– Я не знала… а что случилось с ее дочерью?

– Да не говорила она, но вроде бы роды были неудачные. Ребеночек сразу умер, а у дочки вот горячка родовая, и никто помочь не может.

– Я вас поняла. Спасибо, Джузеппина. Пожалуйста, когда синьора Пальдини вернется, пусть зайдет ко мне в кабинет, – я пошла к лестнице, потом приостановилась и вернулась на кухню. – Джузеппина, вы ведь отсюда родом, из Серениссимы?

– Да, синьора.

– Скажите мне, где был старый порт?

– Так за Кастелло, на Rimembranze! Там почти ничего и не осталось сейчас… хотели парк сделать, потом выставки какие-то, но так и не сделали.

– Спасибо, я поняла. Так я жду синьору Пальдини!

Вернувшись в кабинет, я открыла карту Венеции и нашла остров Rimembranze. Вроде бы добраться просто, думаю, на гондоле это займет минут пятнадцать-двадцать. Но я не уверена, что хочу показывать кому-то свой интерес к этому месту. А с другой стороны, Массимо ни разу не показал какой-либо заинтересованности в том, куда я иду и зачем. Он доставлял меня до нужной точки, надвигал шляпу на глаза, закутывался в плащ и спал.

Нет, пешком туда не дойти – от дома до Сан Марко мне минут двадцать ходу, и потом еще пара миль по набережным… Да там посмотреть, где что, да еще обратно. Не годится.

– Войдите! – откликнулась я на стук в дверь кабинета.

– Синьора, вы просили зайти? – в дверях появилась домоправительница, невозмутимая, как всегда.

– Да, зайдите и присядьте, пожалуйста.

– Я постою, если можно, – она сложила руки под белоснежным фартуком.

– Синьора Пальдини, расскажите мне, что случилось с вашей дочерью?

Каменное лицо дрогнуло. Я слушала и в очередной раз возмущалась, про себя, естественно, как можно быть настолько зашоренной? «Раз так все случилось, значит, на то воля Великой Матери, никто не смеет идти против нее».

– Где она лежит? – прервала я рассказ домоправительницы о сегодняшней молитве.

– Дома, синьора, в госпиталь ее не взяли, сказали, бесполезно.

Вот теперь она промокнула глаза фартуком и снова застыла неподвижно. Я взяла в руки коммуникатор.

– Пьетро? Да, я понимаю, что вы еще ничего не выяснили. У меня другой вопрос. Вы знаете того коновала, который руководит городским госпиталем… эээ

– Госпиталем Заниполо? Ну, конечно. У вас что-то случилось?

– Да, – знаком руки я остановила синьору Пальдини, попытавшуюся броситься на колени. – У моей домоправительницы очень плоха дочь. Послеродовые осложнения. Так называемый врач из госпиталя Заниполо отказал в госпитализации на прекрасном основании, что это, якобы, бесполезно.

– Нора, я немедленно отправлю к ней санитарный катер, говорите адрес! – голос Пьетро звучал и в самом деле встревожено.

– Да уж, пожалуйста. И предупредите их главврача, что, если женщине не помогут, я лично положу все свои силы на то, чтобы его выкинуть из профессии. Пусть улицы подметать идет!

Я отдала синьоре Пальдини коммуникатор, чтобы она продиктовала адрес, а сама села в кресло и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Да тьма вас побери, даже для отказа от пластической операции нужны объективные показания! Нет, я лопну, но этот мерзавец, посмевший произнести слово «бесполезно», точно даже в морг санитаром не устроится. Я прослежу.

Домоправительница вернула мне коммуникатор и спросила, перебирая пальцами оборки фартука.

– Я… могу идти, синьора?

– Вы можете бежать! К дочери, синьора Пальдини, бегите к дочери, и не возвращайтесь, пока кризис не минует. Думаю, мы с Джузеппиной и девочками управимся как-нибудь…

Отправив экономку на гондоле, просто для скорости, я еще некоторое время пыхтела, словно перегретый чайник, пока меня не привел в относительное равновесие обед – ризотто с мидиями и телячьи рулетики с кремонской горчицей. На свое счастье, дотторе Травески, главный врач госпиталя Заниполо, позвонил мне именно в тот момент, когда я допила последний глоток кофе.

Представившись, он заговорил так быстро, да еще и перескакивая со всеобщего на латинский, что я не могла понять и половины сказанного. Наконец, у меня зазвенело в правом ухе. Я переложила коммуникатор к левому и сказала:

– Стоп, синьор Травески!

– Ээээ… дотторе Травески, простите, синьора, – посмел он меня поправить.

– Ну, если на то пошло, то будьте любезны обращаться ко мне профессор Хэмилтон-Дайер! Это понятно? – на том конце линии сопели и молчали. – Так вот, если вы хотите извиниться за вашего бывшего сотрудника, посмевшего употребить слово «бесполезно» в разговоре с матерью пациентки, даже им не виденной, то я готова выслушать оправдания. Если хотите рассказать мне о состоянии женщины, я могу вас послушать. Прочее меня не интересует.

– Синьора профессор, у меня не хватает врачей! Он просто устал после ночной смены! Я сам работал сутки, и еще не успел посмотреть пациентку!

– Вы меня услышали, синьор дотторе. До свидания!

Я раздраженно отключила коммуникатор. Этот поганец нашел время и силы, чтобы добыть мой номер коммуникатора и позвонить. А на пациентку у него сил не хватило!

Не буду ждать возвращения Массимо. Возьму водное такси и отправлюсь в старый порт сама.

Остров Rimembranze, или остров Воспоминаний в переводе на всеобщий, длинным языком выдавался в воды лагуны, словно стремясь дотянуться до Лидо; на конце этого языка, словно типун, виднелась слегка осыпавшаяся башня старого маяка. Все причалы и постройки этого грандиозного некогда сооружения располагались на противоположной от лагуны стороне, с видом на Isola La Certosa.

Катер водного такси подошел к причалу, водитель помог мне выйти и спросил, оглядываясь:

– Вы надолго сюда, синьора?

– Подождите меня полчаса, я думаю, мне хватит этого времени, чтобы осмотреться, – ответила я, отдавая ему оговоренные шесть с половиной дукатов.

Пожав плечами, он устроился удобнее на своем сидении и включил погромче музыку, доносившуюся из небольшого кристалла – музыкального амулета. Я сделала шаг вперед и осмотрелась.

Четыре длинных мола, выложенных каменными плитами, отходили от берега; причальные столбы, почерневшие от времени, все еще крепко стояли на месте. Метрах в десяти от края набережной стояло длинное двухэтажное здание, ничуть не похожее на привычный уже стиль дворцов Гранд Канала – никаких стрельчатых окон, асимметрии, колонн, ничего лишнего. Только шесть дверей, равномерно расставленных по фасаду, слегка оживляли его вид. Пожалуй, более суровый критик назвал бы это здание унылым бараком, выкрашенным в грязно-желтый цвет. Левее располагались несколько отдельных домиков поменьше, тоже не большой красоты. Куда вел проход между ними, от меня видно не было. Шагнув вперед, я оглянулась на свой белый с синей полосой катер: водитель дремал, свесив голову на грудь. Ладно, ничего страшного тут нет: пусто и заброшено, вот и все.

Все двери в желтом бараке были одинаковыми, никаких табличек не сохранилось. Подергав за ручку одной из них, я убедилась, что заперты они на совесть. Ну, и как искать здесь бывшую контору купца Ансельмо Виченте?

Проход между зданиями вывел меня на небольшую площадь с традиционным колодцем в центре и церковью в глубине. На доме справа сохранилась вывеска: «Trattoria Serena». Порыв ветра вдруг покачнул вывеску, проржавевшие петли заскрипели; я передернулась.

– Синьора! – раздался голос из переулочка рядом с церковью. – Синьора, минутку!

Оттуда показался высокий старик в длинном сером плаще и шляпе с мягкими полями, прихрамывающий и опирающийся на трость. Я подождала, пока он подойдет поближе, и поздоровалась.

– Прошу простить, синьора, что вы здесь делаете? – спросил хромой… нет, пожалуй, стариком он не был. Лет сорок пять, судя по въевшемуся загару – бывший моряк.

– Осматриваюсь, – честно ответила я.

– Извините, но вообще здесь закрытая зона. Небезопасно, – серые глаза из-под нависших бровей смотрели неприветливо.

– Ну, никаких запрещающих надписей нет, так что упрек не мне адресован.

– Так все-таки, что вы здесь делаете?

Видимо, на меня набрел местный сторож. Если кто-то знает, где здесь что, так это он, подумала я, и решила, что вполне могу сказать правду.

– Я ищу дом, где в 1788 году была контора Ансельмо Виченте.

– Зачем? – вытаращился на меня хромой. – Капитана Виченте нет на свете уже почти четыре сотни лет!

Ага, значит, капитана, а не купца. И все-таки располагался он здесь, иначе, откуда бы этот почти призрак знал фамилию Виченте?

– Мне принадлежит теперь Ка’Виченте, и история семьи меня заинтересовала, – пожала я плечами. – Так что, покажете мне, где он располагался?

– Нет, – неуступчиво ответил сторож, и покрепче ухватился за трость. А трость-то у него непростая: черный лак, серебряная ручка в форме собачьей головы, какие-то значки золотятся на черном фоне.

– Почему?

– Не положено. Придете с разрешением от старшины Торговой палаты, тогда милости просим.

Я отвернулась с равнодушным видом, хотя внутри все пело: здесь, здесь надо искать!

К счастью, белый катер с синей полосой все так же покачивался возле причального столбика. Сказав таксисту отвезти меня к госпиталю, я откинулась на спинку диванчика и задумалась: кто такой старшина Торговой палаты, с чем его едят и кому он подчиняется?

В госпитале, к моей радости, все было хорошо: женщину привезли, сделали срочные анализы, и рядом с ней уже был маг-медик, постепенно очищающий кровь и сумевший снизить температуру до приемлемой. Синьора Пальдини сидела возле кровати и держала дочь за руку.

Я предупредила ее, что пока забираю Массимо вместе с лодкой, и отправилась домой, к компьютеру. Меня ждал очередной поиск в Сети: пришло сообщение от Пьетро, что личным врачом монсеньора Паоло Гвискари является доктор Руджеро Молоне из Университета Вероны. У меня нет там знакомых, но медицинский мир весьма узок. Уверена, выяснится постепенно, что кто-то из моих коллег с доктором Молоне знаком, вместе работал, а то и соавторствовал.

Правда, может оказаться, что у них семейная вражда вот уже тыщу лет, и они не здороваются даже на заседании какого-нибудь общего комитета…

Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже, монсиньор Паоло Гвискари хохотал. Его обширное чрево, обтянутое фиолетовым шелком, колыхалось, он утирал слезы белоснежным батистовым платком и снова начинал хохотать.

Ну, честное слово, если бы я знала, что таким успехом будет пользоваться анекдот про монашек, одна из которых увлекается логикой, а вторая математикой, я бы еще пару – тройку нашла и запомнила!

Наконец монсеньор отхохотался и сказал:

– Я знал, что наша встреча меня порадует, но не думал, что настолько! Итак, синьора Хемилтон-Дайер, расскажите же, зачем вам понадобился скромный пастырь?

Ну, насчет его скромности многое можно было бы сказать, только взглянув на упомянутое уже чрево, роскошную рясу тонкого шелка, кубки из рубинового стекла с острова Мурано… Кстати, уж не родственники ли эти кубки с моим браслетом? Задумавшись, я задала этот вопрос моему собеседнику.

– А можно взглянуть на ваш браслет?

– Конечно! С некоторых пор я ношу его, не снимая…

Гвискари нацепил на нос изящное пенсне в золотой оправе и внимательно осмотрел браслет. Потом снял пенсне, потер переносицу и поглядел на меня внимательно и без всякой улыбки.

– Вы говорите, просто купили его в магазине при фабрике?

– Да, монсиньор! Правда, он не лежал в витрине. Мастер Вельди достал его из ящика…

– Эти вещи не так просты, как может показаться с первого взгляда, – проговорил он, поглаживая кончиками пальцев свой кубок. – И, если одна из них уже решила попасть к вам в руки, лучше и не сопротивляться.

– Я и не сопротивлялась…

Мы помолчали, думая каждый о своем, наконец, я нарушила тишину.

– Монсиньор, в горах возле деревни Фоллоне есть монастырь святой Авеллии.

– Есть, да.

– Мне необходимо поговорить с одной из монахинь, а может быть, и вытащить ее оттуда.

– Однако, – Гвискари откинулся в кресле. – Вы не мелочитесь, синьора.

– Мне не к лицу и не по летам заниматься мелочами, – улыбнулась я. – От этой девушки зависит успех операции и жизнь пациента. Со своей стороны, я готова любым доступным мне способом… эээ… возместить потери церкви. Скажем, щедрый взнос на строительство храма?

– Вы ведь не из нашей паствы?

– Нет, монсиньор. Моя семья исповедует веру в Пятерых.

– Да-да. Новый свет, Бритвальд… Понимаю, – он вздохнул. – Вы выбрали монастырь с самым строгим уставом. Послушница из обители попроще не подойдет? Шучу, шучу!

Архиепископ встал, подошел к книжному шкафу, провел пальцами по золоченым корешкам, потом выдернул книгу, раскрыл на закладке и прочел вслух:

– «Добродетели ума суть следующие: правая вера, знание, благоразумие, смирение, непрестанная в сердце память о Боге, память о смерти, чистые помыслы, удаленные от житейских и суетных вещей мира, как то: разнообразной пищи и пития, стяжаний, безполезных связей с людьми и подобнаго сему, чем оскверняется душа безмолвствующаго», – захлопнув том, он пояснил, – Это «Митерикон», послания аввы Исайи блаженной Федоре. Так вы хотите лишить послушницу всех этих чистых помыслов и возобновить ее «бесполезные связи с людьми»?

Глаза его теперь вовсе не улыбались, а были холодны и почти суровы. Столь же сухим и холодным тоном я процитировала в ответ:

– «Владыка всяческих, человеколюбивый Бог, всегда дает человеческому роду действительные средства к познанию будущего, и, желая, чтобы каждый преуспевал, восходя к совершенству, вразумляет нас мановениями Своей благости, постоянно привлекая к добру созданного по образу Его человека. Это из наставлений преподобного Ефрема Сирина». Вы хотите лишить молодую женщину этого вот привлечения к добру, спасения ближнего?

Гвискари расхохотался, вновь превращаясь в добродушного и веселого толстяка.

– Синьора профессор, я восхищен! – он позвонил в колокольчик, и на пороге немедленно появился сухопарый монах в серой рясе, подпоясанной веревкой. – Серджо, дорогой мой, свяжи меня с матерью Прокопией, и поскорее. Как зовут вашу протеже?

– Беатриче. Ее зовут Беатриче Каталани, – ответила я.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю