Текст книги "Лицо под маской (СИ)"

Автор книги: Martann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Карло выглядел отлично. Правда, мимика пока была несколько затрудненной, но, по моему опыту, это вопрос недели – полутора, потом все наладится. Он наклонился ко мне и сказал негромко:

– Беатриче просила меня узнать, можно ли ей навестить вас?

– Конечно, – улыбнулась я. – Буду рада ее видеть. Да хоть завтра. Пусть приезжает часов в пять, мы выпьем чаю по бритвальдскому обычаю.

– Итак, – сказал Джан-Марко, когда шампанское было допито и бокалы унесены, – мы нашли и допросили гондольера Антонио Лукани.

– Он сопротивлялся?

– Никоим образом, – Джан-Марко устало махнул рукой. – Бедняга бы не смог сопротивляться даже котенку. Наниматель поймал его на острый крючок, подсадив на черный лотос.

– Погоди, он что – эльф? – удивилась я.

Пыльца черного лотоса, вызывающая у чистокровных людей сонливость и грезы наяву, эльфам давала стойкое мгновенное привыкание и, как рассказывают, неземное блаженство, от которого просто невозможно отказаться по собственной воле.

– На четверть, этого хватило.

– И что, он не знал, к чему это приводит?

– Он даже не знал, что к его трубочному табаку подмешано зелье. А когда очнулся, было уже поздно, и без очередной дозы пыльцы его начинало ломать. Так что для нанимателя Лукани был готов на все.

– А имя нанимателя мы узнали? – спросил Пьетро.

– Узнали. Но это ничего нам не дает. Лукани знал его как Джованни Вестрелли.

– Вестрелли? Но…

– Да-да, я знаю, что Джованни Вестрелли умер полгода назад в сумасшедшем доме на Сан-Серволо, а до смерти больше десяти лет оттуда не выходил. Я же говорю, имя нам ничего не дает. Лукани всегда забирал своего патрона из дома в сестьере Дорсодуро. Не дворец, не особняк – дом, где первый этаж занимает таверна, на втором живут ее хозяева, ну, а третий, с отдельным входом с маленькой боковой fondamenta, они сдавали.

– Договор они, конечно, показали? – вмешался Джан-Баттиста.

– Конечно. Договор аренды подписан двенадцать лет назад трактирщиком Лукой Падовани и синьором Джованни Вестрелли, гражданами Венеции. Он оплатил аренду сразу за два года, а потом ежегодно слуга приносил этому самому трактирщику наличные дукаты, и все были довольны. Падовани не лез на третий этаж, арендатор не спускался в таверну.

– Засаду оставили?

– Да ерунда это, там он больше не появится, – включилась в разговор госпожа Редфилд. – Скажи лучше, Джан-Марко, магические следы сняли?

– Да, госпожа профессор, – Джан-Марко поклонился.

– И?

– И установили параметры ауры. По характерным признакам, расположению и рисунку цветовых пятен, сетке Парацельсуса и прочему – это один из семьи Паски.

Я припомнила, что это имя уже всплывало, и не так давно. Ну, конечно – история с отравлением Марии Контарини-Боволо! Понятно, давние враги… Взглянув на Пьетро. я поразилась тому, как закаменело его лицо.

– Паски, значит? – проговорил он очень тихо.

– Погоди-погоди, – Джан-Марко похлопал его по колену. – Дело в том, что один из младших сыновей Бонифацио Паски был изгнан больше четверти века назад, и семья от него официально отреклась. Говорили, что Аренелло Паски отправился на африканский континент, в джунгли Квазулу-Нгуни, к тамошним колдунам, поклявшись найти способ мести семье.

– Колдуны Квазулу-Нгуни… – сказал мэтр Сонгхи. – Да, у исангола он мог найти многое. И, кстати, свихнуться окончательно.

Джан-Марко кивнул и продолжил:

– Я полагаю, что двенадцать лет назад он тайно вернулся в Венецию, каким-то образом сговорился с Джованни Вестрелли…

– Или попросту полностью расшатал его разум, и без того слабый, – дополнила Лавиния.

– Или так; и начал мстить. Вспомни, Пьетро, когда и с чего началось ослабление клана Паски?

– Со смерти старого Бонифацио, – вздохнул тот. – Да, апрель 2172 года. Потом в течение года за ним последовали четверо сыновей, и власть над кланом ушла к вдове старика, Антонелле.

– Это дает нам понимание, кто наш противник. Но мы пока не знаем, например, зачем ему понадобилось зеркало, или почему Карло год прожил без лица, – напомнила я. – Да и где искать Джокера, тоже пока неясно.

– Джокера мы найдем, – небрежно отмахнулся Джан-Марко. – У нас есть параметры ауры, имя, которым он пользуется, место, где он должен появиться… Хорошо, что мы не стали выходить через развалины дома алхимика: про суету в Римембранце он наверняка узнал, а вот нашли ли мы его логово – не знает.

– Возможно, завтра мы что-то узнаем от нашего Пьеро, – добавила Лавиния. – Он довольно долго мог наблюдать за фигурантом, и какие-то его привычки, слабости, любимые словечки мог приметить. Нора, как ты считаешь, он придет в себя… эээ… нормальным?

– Откуда же я могу знать? – пожала я плечами. – Может, он никогда и не был нормальным? Может, Джокер его выкрал из той самой психиатрической лечебницы на Сан-Серволо? Меня гораздо больше заботят другие его жертвы…

– Будем искать, – меланхолически ответил Джан-Марко. – Поднимем дела о пропажах у себя и у городской стражи, навестим родственников, поговорbм, порасспрашиваем, пособираем слухи… Как ни крути, наша работа – это на девяносто процентов бумаги и разговоры, разговоры и бумаги. Только потом появляется великий сыщик и раскладывает все по полочкам. Ладно, отдохнули, и хватит!

Он хлопнул ладонью по столу и решительно поднялся.

– Лавиния, ты со мной? – спросила я, вставая.

– Нет, я вернусь поздно, мне нужно поработать в архивах СБ, раз уж я тут очутилась. Плыви одна, меня Джан-Марко отправит.

Я задумалась: плыви – это хорошо, вот только катер мой давным-давно ушел домой, в Ка’Виченте. Пешком пойти? Тут с полчаса ходу, если не заблудиться…

– Ты не будешь против того, чтобы воспользоваться моей гондолой? – спросил у меня за плечом Джан-Баттиста.

– О, отлично, спасибо! А то я как раз вспоминала, как заблудилась ровно по дороге отсюда к дому, когда шла в первый раз.

– Тогда идем, Франческо нас мигом доставит…

Не знаю уж, как так вышло, но к моменту, когда гондола мягко причалила к ступеням Ка’Виченте, Джан-Баттиста был приглашен поужинать со мной. Собственно, почему бы и нет? Я точно знаю, что Джузеппина готовила сегодня гамбо по-луизиански, можно надеяться, что и со вторым блюдом в грязь лицом мы не ударим…

Ну, хорошо, лукавить перед самой собой не буду: да, мне хотелось побыть наедине с Джан-Баттистой и понять, померещился ли мне тот поцелуй… те поцелуи под цветущими магнолиями, в маленьком дворике рядом с храмом Ниалы?

Мы поужинали, но розовое вино из Провенса успело нагреться, пока к нему вернулись. Нет, поцелуи мне не приснились. Джан-Баттиста уходил от меня уже под утро, и я упала в постель, еще хранившую тепло наших тел.

Пару часов мне удалось поспать, потом в сон ворвался звонок коммуникатора:

– Нора, доброе утро, это Пьетро!

– Угу, – мрачно ответила я. – Утро редко бывает добрым.

Мой тон он предпочел не заметить, и продолжил все так же жизнерадостно:

– Наш Пьеро пришел в себя и даже вспомнил, кто он такой. Очень, знаешь ли, неожиданный поворот…

– И кто же? – невероятным услием воли я затолкала внутрь зевок.

– Приезжай, все узнаешь! – хмыкнул мой мучитель и отключился.

Я упала на подушку и от души выругалась. Про себя, естественно… А ведь придется ехать. В голосе Пьетро звучали изумление, радость и злорадство, смешанные в равной пропорции и припорошенные явным желанием сорваться в пляс. Просто не прощу себе, если не узнаю как можно скорее все новости!

Интересно, а Лавиния здесь, или тоже… хм… позволила себе приключения?

Госпожа Редфилд завтракала на кухне, обсуждая с Джузеппиной тонкости приготовления яблочного пирога с карамелью. Я украла с большого блюда жареную колбаску и села напротив.

– Ваш кофе, синьора! – кухарка уже протягивала мне чашку с кофе. Без сливок. Темный, как прошедшая ночь, такой же горячий и сладкий. Кажется, я покраснела, уткнувшись в чашку…

– Лавиния, звонил Пьетро, – сообщила я. – Нас ждут в Ка’Контарини.

– Отлично, – она отставила чашку и поднялась из-за стола. – Прежде чем мы поедем, загляни в мою спальню, пожалуйста.

Некоторую разбитость я чувствовала, вместе с усталостью и недосыпом. Ну, ничего удивительного в таком состоянии не было – после смерти Фрэнка у меня никого не было, а прошло ведь уже три года. Растренировалась, знаете ли…

Усадив меня на пуфик, магичка зашла за спину, положила мне ладони на лоб, и я почувствовала, как теплая волна пробежала по всему телу, смывая все неприятные ощущения, наполняя силой.

– Спасибо!

– Пожалуйста! – Она улыбнулась. – Ну, вот, теперь ты и выглядишь поживее. Так что, поехали?

Массимо уже вывел из крытой стоянки под домом катер. На белом борту между двумя красными полосами было четко выведено темно-синими буквами «Istiophorus». Я одобрительно кивнула: да, правильно, вот сейчас мы спешим.

В зеленой гостиной, так же, как и вчера, сидели Пьетро, мэтр Сонгхи и братья Торнабуони. Я остановилась в дверях, помахала им всем рукой и спросила:

– Ну, что, идем расспрашивать?

– Идите вы с Лавинией и Джан-Марко, мы подождем здесь, – распорядился Пьетро. – Я-то уже поговорил с синьором… ну, он сам представится.

Что-то было в его ухмылке от козлоного сатира, подглядывающего за купающимися нимфами…

Маска Пьеро повернулась в нашу сторону, и мужчина, полусидящий на кровати, зашевелился, пытаясь сесть повыше. Сиделка помогла ему устроиться поудобнее, бросила суровый взгляд в нашу сторону и сказала, поджав губы:

– Десять минут, не больше!

Взяв стул, я села рядом с кроватью, взяла его запястье, проверила пульс и спросила:

– Расскажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше, чем мог бы предположить еще два дня назад. – Он неожиданно хмыкнул. – Это вы нашли меня?

– Мы все, да. Что вы помните?

– О! и много, и мало… Я хорошо помню, что вышел из своего дома утром двадцать шестого января две тысячи сто семьдесят девятого года. Меня кто-то окликнул, я начал поворачиваться… ну, и собственно, следующее, что я помню – довольно жесткое ложе и оковы на руках и ногах. И эта личина…

Лавиния за моей спиной непочтительно присвистнула.

– То есть, вы хотите сказать, что этот маньяк пять лет держал вас на цепи?

В горле у мужчины булькнуло, но он справился с собой. Белое лицо Пьеро исказилось в улыбке:

– Пока мне не сказали, что прошло пять лет, я и не знал. Видимо, временами он усыплял меня, а иногда, наоборот, подолгу не давал спать… Маньяк, да… Боюсь, я теперь тоже не вполне нормален. Правда, Контарини сказал, что мой corno ducale еще не передали новому дожу, но, как только я смогу стоять на ногах хотя бы пять минут подряд, непременно это исправлю.

Боги темные и светлые, так это пропавший дож, Винченцо Лоредано!

Corno Ducale… Так, а что было зажато в той ужасной отрубленной руке, которую нашли месяц назад на ступенях причала возле Дворца Дожей? Я посмотрела на Джан-Марко, который стоял возле окна; тот многозначительно прикрыл веки, потом подошел к кровати так, чтобы пациенту удобно было его видеть, и спросил:

– Ваша светлость…

– Торнабуони, прошу вас! Я не правлю больше этим городом, не могу, и титул этот передам с радостью тому, кого нобили сочтут достойным.

На языке у меня повисло примерно сто вопросов, но я зажала рот руками и продолжала слушать.

– Хорошо… – Джан-Марко был в некотором затруднении, но справился с ним, – синьор Лоредано, а ваши атрибуты, что стало с ними?

– Не знаю. Мой… похититель довольно быстро справился с ними; он сильный маг, хотя использует странные формулы и артефакты. Где-то через месяц после моего пленения… о, тогда я еще пытался считать дни, надеялся, что смогу вырваться, – он всхлипнул и обессиленно сполз на подушках.

Отбросив в сторону Торнабуони, я подскочила к Лоредано, проверила пульс… вот тьма, почти не прощупывается! и дернула за шнурок вызова медсестры.

– Кардиомонитор!

– Да, доктор, – оказывается, аппарат уже был приготовлен, и я одобрительно кивнула женщине.

– Вколите ему успокоительное в половинной дозе, камфору, потом поставите капельницу с глюкозой, 200 миллимитров пятипроцентной. А, тьма, асистолия! Лавиния, нам нужно ввести эпинефрин в сердечную мышцу, ты сможешь его туда транслировать?

– Конечно, – госпожа Редфилд взяла у меня ампулу с чуть желтоватым раствором, надломила ее и сосредоточилась. Уровень жидкости в ампуле медленно начал понижаться, я кивнула и посмотрела на кардиомонитор.

Давление постепенно повышалось, сердечные сокращения уже достигли 48 в минуту, дыхание восстанавливалось; кривые стали успокоительно-зелеными. Ну, кажется, коллапс нам сегодня не грозит… Да, явно Лоредано задышал ровнее. Надо же, как, оказывается, мешает невозможность видеть лицо пациента!

– Пожалуйста, когда докапаете глюкозу, – сказала я медсестре, – пустите так же капельницей двести хлорида натрия, и в него кокарбоксилазу сто миллилитров. Думаю, этого на сегодня хватит, но за монитором следите, и, если что, вызывайте меня.

Я повернулась к Джан-Марко, который, кажется, не намеревался уходить.

– Даже не думай продолжать допрос сегодня!

– Я и не собирался! – Он соскочил с подоконника, чмокнул меня в щеку и сказал на мой ошарашенный вид, – я жду охрану! Пока возле двери не будет стоять пара надежных ребят из Службы, я тут сам посторожу!

– Разумно, – Лавиния бросила в корзину обломки ампулы. – А я, пожалуй, поставлю защиту на окна. Нора, если нужно, я могу влить ему немного энергии.

– Хм, – я задумалась. Там, в подземелье, у нас не было другого выхода, надо было поддержать организм, который перестал бороться. Но сейчас эта энергия, не усвоенная телом, может стать лишней, начнет сжигать его изнутри. – Нет, сейчас это будет лишним.

И раньше эта история не давала мне покоя, теперь же я не могла от нее отвязаться ни днем, ни ночью. Мне приснился сон, невыносимо реальный, и во сне я опять оказалась в той пещере-лаборатории-пыточной камере, где мы нашли Винченцо Лоредано. Я смотрела на все откуда-то сверху, будто висела под потолком. Внизу, подо мной, был алтарный камень с брошенными цепями, а возле него сидел на каменном полу Джокер. Он перебирал в пальцах цепи, перекидывал их из ладони в ладонь, сжимал в кулаке и все время. непрерывно что-то бормотал. Чуть снизившись, я подлетела поближе и прислушалась:

– Ну, согласись, это очень важный вопрос! Нет-нет, не возражай, сперва выслушай меня! Возможно, это прорыв, новое направление в науке, а ты тратишь время на споры… Как жаль, как мне жаль, что эксперимент не удалось довести до конца! Когда еще мне удастся найти экземпляр с такими необычными свойствами?… И я никак не могу найти мою малышку, ты не знаешь, куда я поставил ее колыбельку в прошлый раз? ее бы пора подкормить…

То, что Джокер говорил, вроде бы казалось связным, но я никак не могла понять, о чем он говорит? Вот примерно так же воспринимались мною разговоры молодых людей, которые приходили налаживать мой компьютер: вроде бы они говорят на таком же всеобщем языке, как и все вокруг, но ничего не понятно. Во сне меня нисколько не удивляло мое умение летать, боле того, я была уверена в своей невидимости и рискнула подлететь еще поближе. Но тут Джокер замолчал, поднял голову и посмотрел прямо на меня. Его глаза в прорезях маски оказались блекло-голубыми, совсем светлыми, почти белесыми, а зрачок сжался в крохотную точку.

– Это ты во всем виновала! – воскликнул он и, протянув руку в белой перчатке, схватил меня за левое предплечье.

Я вырвалась, отпрянула, взлетела к потолку и неожиданно оказалась втянутой в какую-то бесконечную вращающуюся трубу. Задыхаясь, сдирая ногти, хваталась за проносящиеся стенки, но какой-то поток тащил меня дальше и дальше. Вдруг со всего маху меня ударило о стенку это трубы, правый локоть обожгло болью, и я оказалась в своей постели, замотанная в простыню. Это я с ней так отчаянно сражалась?

Выпутавшись из простыни, я ею же вытерла пот с лица. Да уж, всем кошмарам кошмар… Где-то между сердцем и желудком будто кусок льда застыл. Надо бы успокоить нервы, но я ж так сопьюсь. Или нет? Босиком я прокралась в кабинет, зажгла крохотный магический фонарик, налила первый попавшийся бокал до краев драгоценным пятидесятилетним келимасом и выцедила его, не переводя дух. Вроде бы лед начал таять, я вернулась в спальню и нашла плед потеплее. Рукав моей шелковой пижамы задрался, и на левой руке проступили, наливаясь синевой, следы пальцев…

ЧАСТЬ 7. Volto.

Маска Volto – классическая венецианская маска для карнавала. Это наиболее нейтральный, повседневный вариант, бывший в эпоху расцвета карнавалов и уличных гуляний одним из самых доступных способов скрыть свою личность. Её мог надеть любой человек – от вельможи до плебея или иностранца, запретов на её ношение не было, потому в дни праздников её можно было встретить на каждом шагу.

Также эту маску называют Гражданин, Лицо, Горожанин, все это – варианты перевода слова volto. Второе название – Larva, что в переводе с латыни означает Призрак, или также Лицо. Все эти имена вполне обоснованы:

1. Маску Вольто мог надеть каждый гражданин, желавший остаться инкогнито – отсюда «Горожанин».

2. Название «Лицо», по всей видимости, связано с тем, что она скрывает его полностью.

3. «Призрак» – из-за цвета, так как самые дешевые варианты этой маски не украшались – фактически, если денег было мало, надевалась белая заготовка.

Каждый венецианец или приезжий мог позволить себе эту маску, так как она была чуть ли не самой доступной во всех смыслах. Несмотря на то, что она скрывала лицо намного меньше, чем та же маска Баута, этого было достаточно, чтобы влиться в общую массу празднующих, стать частью действа и наслаждаться карнавалом.

Плебеи и представители низших сословий, облачившись в костюм Вольто, имели возможность приблизиться к аристократии и бомонду. Довольно часто её использовали влюбленные (независимо от статуса и благосостояния), представители сексуальных меньшинств и «темные» личности.

Мэтр Сонгхи отошла от окна моей гостиной, выходящего на Гранд Канал, и поставила на столик пустой бокал.

– Удивительное зрелище, – сказала она. – Что-то есть завораживающее в этих каменных дворцах, сияющих огнями, в разноцветных фонариках лодок, скользящих между домами, в постоянном плеске воды… У нас есть целые поселки на воде, хотя бы в дельте Меконга. Там их сотни, один переходит в другой, но это крохотные домики. Многие живут просто на лодках – спят, едят, рождаются и умирают. В тех поселках это не образ жизни и не элемент культуры, а просто бедность. А здесь… Невозможно привыкнуть.

– Я пока и не привыкла, – улыбнулась я. – Еще вина?

– Нет, спасибо. Мне нужна ясная голова, чтобы понять ваш сон.

– Может быть, все-таки это просто сон? Слишком много впечатлений за последние дни… – я и сама понимала, что цепляюсь за фикцию, нежелание признать, что моя жизнь в Венеции вовсе не так безоблачна, как казалось мне до сих пор.

– Думаю, что это не просто сон, – покачала головой некромантка. – Я пока изучаю то, что известно о методиках исангола… Известно немногое, но, в частности, они при помощи духов могут проникать в чужие сны и менять их. Это требует, разумеется, жертвоприношений, но, как мне показалось, нашего Джокера такие детали не должны смущать.

– Похоже на то… Это что же, мне и не спать теперь?

– О, нет, зачем же? У колдунов Квазулу-Нгуни свои методики, но у нас тоже кое-что найдется. В наведенный сон он проникнуть не сможет.

– Наведенный сон? То есть, вы меня попросту усыпите, как больного перед операцией? – я была немало удивлена. Вот уж что-то, а навести магический сон даже я могу, это практически не забирает сил.

– Нет-нет, это совсем другая методика. – Мэтр Сонгхи задумалась, постукивая пальцами по своему колену в модных брюках. – Ну, наверное, можно сравнить ее с нахождением в магически укрепленном помещении. Ничто извне не может проникнуть туда, ничто плохое – но и медицинские заклинания, к примеру, тоже. Такой вот абсолютный щит. Им не стоит пользоваться слишком часто или очень долго, но, думаю, трех-четырех дней нам с коллегами хватит, чтобы Джокера… эээ… взять за хвост.

Увы, Лавиния отбыла в Лютецию почти сразу после попытки расспросить Лоредано, так что демонстрировать полученные во сне синяки мне пришлось Нальи Сонгхи и Джан-Марко. Торнабуони-младший прошипел сквозь зубы что-то нелицеприятное в адрес Джокера, но мэтр Сонгхи с ним не согласилась. Вернее, не так: она согласилась с определениями, данными его моральному и физическому облику, нравам и привычкам, но отвергла все прочее.

– Дорогой господин Торнабуони, это ведь означает, что мы почти вытянули эту улитку из ее раковины! И что еще важно – наш оппонент пока не знает, что противником его является не одна только Нора Хемилтон-Дайер, при всех ее талантах значительно менее сильный маг.

– Вы хотите сказать, что он не знает обо мне или о вас? Или о госпоже Редфилд? – с сомнением покачал головой Джан-Марко.

– А откуда ему знать? В городе он бывает мало, сейчас не карнавал, и быть все время в маске как-то несподручно. Нору он знает, поскольку с ней столкнулся лично из-за зеркала…

– Минуточку, – глава СМБ перебил Нальи, но в пылу спора оба этого не заметили. – Он же тогда сказал какую-то фразу… что-то насчет правого крыла Контарини и левого Торнабуони. Значит, о нашей поддержке-то он в курсе!

– Погоди-погоди, – вмешалась я. – Про то, что я пользуюсь вашей поддержкой, в Венеции знают даже голуби на площади Сан Марко. И знают давно, уж с момента моего переезда сюда – точно. А это было еще во время карнавала, когда Джокер мог носить маску, не снимая, хоть круглосуточно. Кроме того, сейчас он лишен своего подручного, Лукани.

– Думаешь, у него нет других? – буркнул заядлый спорщик, не желая сразу соглашаться.

– Есть, наверное, – кивнула мэтр Сонгхи. – Но о моем приезде уж точно мало кто знает. Да и Лавиния не мелькала на балах и приемах. То есть, предположить наличие охраны у Норы можно было, а вот сильную и не совсем обычную магическую команду – это вряд ли.

Сильная и не совсем обычная команда – это было хорошо сказано. Мне понравилось. Кто лучше меня знал, что для успеха операции нужны не только руки ведущего хирурга, но и слаженная команда – ассистент, операционные сестры, маг-анестезиолог! Тут меня уколола мысль, и я повернулась к некромантке:

– Мэтр Сонгхи, а вот тот осколок зеркала, который мы нашли в подземном ходе, что он собой представляет?

– Ну, вообще-то, когда зеркало раскололось, большая часть его магических свойств была утрачена. Следы остались, по ним можно предположить, что оно использовалось в ритуалах магии крови…

– Как же оно оказалось в этом пыльном коридоре? – удивилась я. – Хотя, о чем я говорю; кто знает вообще, как давно оно там лежит…

– Не меньше пяти-шести лет, – ответила мэтр Сонгхи. – Остаточные следы сохранились только потому, что никто не пользовался этим проходом, и их не сбили.

– Интересно, зачем ему так нужны зеркала? – задала я вопрос, ответа на который пока ни у кого не было.

Некромантка пожала плечами.

– Узнаем. Скажите, – она повернулась к Джан-Марко, – через неделю в семье ваших партнеров предполагается большой праздник, свадьба. Вы уже продумали защитные меры?

– Да, конечно! Правда, магам Ка”Контарини и Службы магбезопасности придется несладко. Приглашены все нобили Венецианской республики, а это, вместе с семьями, несколько сотен человек.

– Так-так… – подбодрила его мэтр Сонгхи, и я с трудом затолкала внутрь смешок: очень уж это было похоже на преподавателя, на экзамене подбадривающего студента.

– Во-первых, церемония в храме состоится накануне и приватно. Будут только члены семей Контарини и Торнабуони. Во-вторых, в день празднования внутрь бального зала и прилегающих помещений будут допускать только приглашенных – никаких слуг, охранников, парикмахеров, визажистов и цветочниц. Более того, на всех дверях встанут маги со сканерами для проверки аур.

Он перевел дух, отпив глоток вина, и продолжил:

– Далее, молодые отбудут между первым тостом и вторым танцем, и то место, где они проведут медовый месяц, известно не более, чем десятку человек. Ни один гость в маске допущен не будет, вне зависимости от того, кто он. Вы считаете, нужно что-то добавить?

– Я подумаю, – ответила мэтр Сонгхи. – Мне кажется, вот тут никакие меры лишними не будут. Не тот случай, когда стоит расставлять ловушку.

– А я предлагаю ловушку все-таки устроить, – медленно сказала я. – Но не в Ка”Контарини, а здесь. Я ведь уже объявила свой первый прием в Ка”Виченте через неделю после этой свадьбы. Маленькое дополнение – dress code, обязательная маска. И если за ближайшие две недели стража и СБ не обнаружит Джокера, то уж на такую сочную наживку он сам должен пойти.

– Это ты себя называешь наживкой? – хмыкнул Джан-Марко. – Да мне братец голову оторвет, если я на такое соглашусь!

– А, по-моему, идея неплоха… – ответила некромантка. – Гостей ведь будет гораздо меньше, чем на свадьбе, так, Нора?

– Конечно! Я сегодня целый день составляла список. Пока в него внесено восемьдесят шесть человек, и еще примерно два десятка я собираюсь добавить. Только сперва нужно обсудить кандидатуры с Франческой Контарини-Боволо.

– Ну, вот. Отличный будет капкан, а мы с вами, дорогой господин Торнабуони, уж постараемся, чтобы в него попал крупный зверь.

– Главное, чтобы не вырвался! – буркнул Джан-Марко и встал. – Нора, ты завтра утром планируешь осматривать Лоредано? Мы сможем что-то еще у него выяснить?

– Да. В смысле – да, собираюсь и буду осматривать. Сегодня он был еще очень слаб, хотя и рвался поговорить. А вот завтра, надеюсь, можно будет продолжить беседу.

– Только, пожалуйста, не отправляйся одна!

Я вздохнула.

– В любом случае, я не одна, а с Массимо. Гондолой мы временно не пользуемся, только катером, а мой “Истиофорус” обгоняет любую лодку в этом городе, как стоячую!

– И, тем не менее, мне кажется, будет лучше, если я за тобой заеду.

Ненавижу, когда со мной говорят таким подчеркнуто спокойным тоном, словно с истеричным подростком!

– Хорошо. Ты за мной заедешь.

– В десять?

– Лучше в девять.

Несомненно, Винченцо Лоредано чувствовал себя куда лучше. И это было заметно не только по показаниям кардиомонитора, который, по моему настоянию, был подключен в постоянном режиме. Сегодня он легче двигался, шутил, свободнее разговаривал. Медсестра с не вполне натуральным возмущением пожаловалась, что пациент улучил момент и ущипнул ее за филейную часть. Украдкой я посмотрела на указанную часть: да, прямо просится в руки, могу понять Лоредано.

Мы сели рядом с его кроватью и Джан-Марко задал первый вопрос:

– Синьор Лоредано, вы можете рассказать нам, что случилось с вашими атрибутами?

– Да, я помню, мы остановились на том, что примерно через месяц мой тюремщик пришел в мою комнату… тогда он держал меня в каком-то полуразваленном доме на поверхности, я хорошо помню, что во время дождя потолок протекал. Окно было забито досками, но оно было, и я слышал через него шум прибоя.

Мы переглянулись с Джан-Марко, вспомнив о взорвавшемся доме сумасшедшего алхимика, а Лоредано отпил глоток воды и продолжил:

– Да, так вот, однажды Джокер пришел ко мне очень радостный и сказал, что он нашел способ забрать мой перстень. Я уверен был, что это невозможно и посмеялся над ним… н-да… В общем, когда я пришел в себя, оказалось, что перстня на руке нет.

– То есть, он у Джокера?

– Нет.

– Поясните, пожалуйста.

Я бросила обеспокоенный взгляд на кардиомонитор, потихоньку пнула Джан-Марко по ноге и прошипела:

– Полегче!

Он сверкнул на меня глазами, но тональность смягчил:

– Простите, синьор Лоредано, вы же понимаете, какой это важный вопрос!

– Понимаю и не сержусь, – в его голосе послышалась усмешка. – В ту минуту мне казалось, что вообще ничего нет более важного. Так вот, перстень просто исчез, и все. Он ушел от меня, но и Джокера хозяином не признал. Вообще, это создает серьезный юридический казус – новый дож традиционно вступает в должность с того момента, когда его признают атрибуты. Если их нет, то, значит, нет и дожа.

– Святая Бригита, как все сложно! – не выдержала я. – Атрибуты в какой-то момент были сделаны людьми…

– Гномами, – осторожно поправил меня Лоредано.

– Да хоть горными троллями! Они не с небес упали, их не принесли всемогущие боги. Когда-то Венецией управляли дожи, у которых не было негигиеничной и сильно поношенной шапки странной формы, – продолжала я бушевать. – И ничего – город построили, он стоит и, как и тогда, отражается в водах лагуны. Ну, не будет у нового дожа перстня с сапфиром. Пусть атрибутом станет браслет вроде обручального, или цепь. Да хоть специальная табуретка! Символы для людей, а не наоборот!

Теперь уже переглянулись Джан-Марко и наш пациент. Мне стало неловко, я отошла к окну и буркнула:

– Извините.

– Нет-нет, это очень здравая мысль! – весело ответил Лоредано. – Дайте мне встать на ноги, и это будет первым законопроектом, который я внесу на рассмотрение Совета нобилей!

– Ээээ… а вы ведь настаивали на том, что оставите свой пост? – спросила я.

– Но ведь нобилем я быть не перестану! Нас двести пятьдесят пять семей, число это не меняется уже больше восьмисот лет. Глава семьи является членом Совета нобилей, и любой из нас может внести предложение о принятии нового закона.

– Понятно… – протянула я. – Но простите, я отвлекла вас от рассказа. Итак, мы остановились на том, что перстень пропал…

Лоредано помолчал, собираясь с мыслями, потом вновь стал рассказывать:

– Перстень, да… Его я не видел больше. А вот corno ducale не исчезла. Время от времени у Джокера появлялся новый пленник. Там, в том доме, я иногда слышал голоса, порой кто-то кричал или плакал. Как вы понимаете, более всего меня волновала идея моего собственного освобождения. Я предлагал ему деньги, разумеется, должности, любые варианты, которые только могли придти в голову. Иногда он смеялся, порой впадал в ярость, и тогда мне доставалось… От ударов энергетической плетью я приходил в себя по многу дней, тем более, что кормил он своих пленников от случая к случаю.

– Энергетической плетью? – переспросил Джан-Марко.

– Да, ощущения примерно как от удара электрическим током вместе с ожогом под кожей.

– Хм… Огненные, водные, воздушные – знаю. А для энергетической нужно иметь чудовищный запас, никаких накопителей не хватит, – выражение лица главы СМБ стало глубоко задумчивым, даже рот слегка приоткрылся.

– Постепенно я разобрался в том, как он это делает. Да и в предназначении пленников тоже… на собственной шкуре, – на сей раз смешок Лоредано был горьким. – Однажды Джокер пришел ко мне – это было уже под землей, – не то пьяным, не то обкурившимся, и стал рассуждать вслух. Постепенно он забыл о моем присутствии, а я на всякий случай сделал вид, что потерял сознание. Джокер говорил с каким-то невидимым собеседником, спорил с ним, что-то ему доказывал… а я слушал. Я уже не просчитывал варианты, как смогу вырваться. Просто надеялся на счастливый случай, и запоминал все, что мог запомнить.