Текст книги "Лицо под маской (СИ)"

Автор книги: Martann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Ух ты… – зачарованно пробормотала я.

Дракон взлетел выше, сделал круг над Джудеккой и ушел в небеса, все уменьшаясь и становясь постепенно сияющей точкой. Все погасло, и мы оказались в абсолютной темноте.

Выбраться из Зала большого совета, к счастью, было нетрудно даже в темноте: недлинный коридор выходил к Золотой лестнице, и прямо над ней светила полная луна. Город был темным, погасили даже знаменитые розовые фонари на площади Святого Марка. Гости последнего карнавального бала расходились в молчании, лишь постукивали о камни мостовой каблучки да шуршали шелковые платья.

Наутро я проснулась поздно. Солнце в спальню заглядывало только краешком и к вечеру. Во внутреннем дворике, куда выходили окна, всегда было тихо, только птицы пересвистывались в кроне старой яблони. Потянувшись, я еще чуть-чуть повалялась, разглядывая амурчиков на потолочном плафоне и прикидывая план на день.

Может, и хорошо, что я не встретилась вчера с синьором Торнабуони. Джан-Баттиста Торнабуони, юрист клана, почему-то казался мне человеком сведущим, в том числе, и в истории с бесследно исчезнувшим дожем. А эта загадка притягивала меня просто магнитом, даже не знаю, почему. Только вот я еще не сформулировала четко, о чем его спрашивать…

Ну, раз уж мы вчера не встретились, я пока узнаю бродящие в народе рассказки и буду хотя бы представлять себе, о чем его расспрашивать. Попытаю синьору Пальдини, подергаю Франческу еще разок. Да и мой синьор Лаварди должен бы уже выздороветь, вот кого точно надо расспросить!

До приезда Ди Майо у меня уйма времени, почти семь часов, начну с завтрака, потом пойду на чердак. А дальше… дальше видно будет!

Завтрак, приготовленный новой кухаркой, Джузеппиной Бассо, оказался выше всяких похвал. Омлет был пышным и нежным, булочки таяли во рту, а капучино пах так, что я не удержалась, и попросила третью чашку. Н-да, этак мне придется менять весь гардероб…

Доцедив капучино, я стерла с верхней губы молочные усы и попросила горничную позвать синьору Пальдини в мой кабинет. Домоправительница вошла и остановилась в дверях.

– Синьора Пальдини, доброе утро. Присаживайтесь, пожалуйста, – я показала на кресло.

Синьора села на краешек и чинно сложила руки.

– Мне очень понравилась готовка вашей протеже, пожалуй, я готова нанять ее на весь срок моего пребывания в Венеции.

– Я так понимаю, что вы, синьора, со сроком пока не определились…

– Нет, пока нет. У меня впереди несколько встреч, от которых будет зависеть…

Ну, и вот зачем я лгу себе самой? Ведь внутренне я уже приняла решение пожить в Ка’Виченте столько, на сколько хватит моего интереса к Венеции. А этот город, даже и без подворачивающихся мне загадок, сам по себе достаточное занятие. Я вздохнула и продолжила:

– Расскажите мне, синьора Пальдини, что говорят в городе об исчезновении вашего дожа, Винченцо Лоредано?

Этого вопроса домоправительница явно не ожидала, даже привычная невозмутимость ей изменила. Честно говоря, она просто вытаращилась на меня так, будто разглядела дополнительную пару ушей и змеиный хвост под юбкой.

– Простите… эээ…

– Пожалуйста, очень вас прошу, не надо меня оберегать, – я ободряюще улыбнулась. – В общих чертах я эту историю уже слышала, но мне бы хотелось знать детали.

Не без некоторого сопротивления со стороны моей визави, историю я из нее вытащила. Известную ей часть истории. Кусочек мозаики, чем-то сходный с рассказанным Франческой, а в чем-то и отличающийся. Ну, естественно: слуги между собой говорят не совсем то, что рассказывают следователям. А иногда и совсем не то… Например, по словам камердинера Лоредано, его доверенного слуги Джакомо Россо, в камине была куча пепла от сожженных бумаг, а в спальне и кабинете дожа наутро все еще пахло духами. Дорогими духами.

Тепло поблагодарив синьору Пальдини, я отпустила ее, попросив напоследок связаться с синьором Лаварди, узнать, как его здоровье и попросить навестить меня, как только самочувствие позволит.

Вот тьма, как мне не хватает Альмы!

Так, минуточку. А почему бы, собственно, мне и не вызвать в Венецию Альму Хендерсон? Раз уж я остаюсь здесь на неопределенный срок…

Я не стала откладывать выполнение этого решения ни на минуту. Мне хотелось начать новую жизнь? Ну, так вот он, еще один шаг к этой новой жизни.

Подойдя к компьютеру, я быстро, пока запал не прошел, написала несколько писем.

Моей секретарше – что я желаю выставить на продажу дом в Бостоне, загородный особняк и все три экипажа, вопрос этот следует обсудить с моим солиситором; что она должна начать подыскивать управляющего моей бостонской клиникой, присылая мне информацию о возможных кандидатурах; и, наконец, что лично ей, Альме Хендерсон, предстоит решить, желает ли она остаться в Бостоне при новом управляющем, или переехать со мной туда, куда я перееду.

Солиситору – распоряжение о продаже недвижимости, о переводе счетов в Banco Monte Paschi di Siena, а также просьбу порекомендовать в Венеции кого-то, кто занимался бы здесь моими делами.

Матери… Ох, вот это письмо написать было труднее всего. Наши отношения разладились давно, еще тогда, когда я, отказавшись от светской карьеры, поступила на медицинский факультет Гарварда. А теперь вот такой новый удар по ее пьедесталу дамы-патронессы высшего света Бостона – дочь уезжает в Старый свет… Ладно, все равно писать надо.

Я поставила последнюю точку и стукнула по клавише «отправить». Рубикон перейден.

Видела я этот Рубикон: речушка, в которой воробей ног не замочит.

Ну, раз уж я села к компьютеру и даже вошла в почту, посмотрю, кто меня искал за последние две недели?

Разборка писем увлекла меня настолько, что, когда в дверь кабинета постучали, я даже не сразу это услышала.

– Да, войдите! – сказала погромче. – Синьор Лаварди, как я рада вас видеть!

Встав из-за стола, я прошла навстречу пожилому синьору и придвинула ему кресло. Вообще говоря, выглядел он неважно: желтоватая кожа. мешки под глазами, да и сами глаза покрасневшие, будто пыль попала. Была бы женщина, я бы предположила, что она полночи проплакала…

– Что-то случилось? – спросила я невольно.

– Просто возраст дает себя знать, – грустно улыбнулся он. – Когда тебе так много лет, и болезни не хотят уходить подолгу, и всякие… события происходят. Умерла моя старинная приятельница, и завтра на закате на Сан Микеле я с ней попрощаюсь. Боюсь. что кроме нас двоих, будет только жрица Великой матери… Не будем о печальном, синьора. Вы хотели меня видеть?

– Да, синьор Лаварди. Примите мои соболезнования…

Жестом руки он как бы отгородился от моих слов и повторил:

– Не будем. Итак, я чем-то еще могу быть вам полезен? Вы, по-моему, полностью адаптировались в нашем обществе, и такой старик, как я, вряд ли будет еще нужен.

Я не стала фальшиво спорить, выглядел синьор Лаварди сегодня, действительно, старым и усталым.

– Во-первых, я хотела бы вас поблагодарить. Без вас я бы вряд ли сумела получить столько удовольствия от пребывания в Венеции. Во-вторых, я хочу попросить вашего разрешения и впредь обращаться с вопросами и просить совета.

– Разумеется, – кивнул он.

– Вся оговоренная оплата перечислена на ваш счет, вместе с премией, – говорить о том, что премия по сумме превышает собственно оплату вдвое, я не стала, пусть это будет сюрпризом. – Вероятно, вы знаете, что я решила пожить здесь, в Ка’Виченте, еще какое-то время?

Кивком мой собеседник подтвердил: да, конечно, он в курсе. Я продолжила:

– Поэтому первые вопросы – по образу жизни. Карнавал кончился, но, как я читала, маски и плащи остаются в обиходе?

– Синьора, – мой consigliere сложил руки на животе и склонил голову с хитрым видом, – тут ведь все зависит от вас. Если вы решили, к примеру, с утра отправиться по магазинам, наведаться в гости, посетить галерею Академии или летом провести время на пляже, так проще всего надеть джинсы и майку, и раствориться в толпе туристов. С другой стороны, если вы вечером идете на свидание, в гости или на концерт, на какую-то встречу, то маска отделит вас от толпы. Само собой, особые платья или мужские камзолы надеваются только на специальные мероприятия, на балы и приемы, куда приглашаются избранные. Но это будет указано в приглашении, и вы не сможете ошибиться.

– Понятно, – кивнула я.

– Далее, вас следует знать, что в Венеции принят еще и особый… я бы сказал, код для своих. Например, если на плащ или на лацкан жакеты вы прикололи брошь в виде маски-бауты, вы становитесь как бы невидимкой для знающих. Вас не увидят знакомые, вас не остановит стража, к вам не обратится уличный продавец мороженого.

– Ага, это интересно… – пробормотала я. – Надо будет такую купить…

– О, нет, их нужно заказывать. Если не возражаете, я это сделаю.

– Почту за честь. Еще какие-то коды, пароли и явки?…

Кодов было немало. И старинных (если гондольер, увидев вас, прикладывает палец к носу, значит, за вами следят), и смешных, и нелепых… Синьор Лаварди рассказывал, а я фиксировала все это на записывающий амулет. Буду учить перед сном.

Горничная принесла латте, ликер и пирожные с миндальным кремом, и мы прервались. Отряхивая с расшитого цветами жилета крошки от пирожных, синьор одобрительно причмокнул:

– Кухарка у вас хорошая. Вообще, вы становитесь совсем венецианкой. Дом, подруги, прислуга, кухарка… Да и внешне тоже… У местных женщин, знаете, есть что-то особенное во взгляде, чего не найти у римлянок или уроженок Медиоланума. Не могу объяснить, но есть.

– И?

– И вы тоже теперь смотрите на мир глазами истинной венецианки, – он улыбнулся. – Не могу вам передать, как меня это радует!

Хм. Надо будет посмотреть в зеркало попристальнее…

– Синьор Лаварди, еще несколько вопросов! – сказала я решительно. – Что произошло с Винченцо Лоредано?

Мужчина тяжело вздохнул.

– Каким приливом к вашему крыльцу принесло эту пену?

– Синьор Лаварди! Уже принесло, ничего не поделаешь.

– Ну, хорошо…

Его рассказ мало чем отличался от уже известной мне версии, хотя и был расцвечен дополнительными подробностями. Не меняя выражения лица, я вновь активировала записывающий амулет. Надо будет вечером все прослушать еще раз и составить сводную таблицу, что мне известно, и о чем еще надо узнать…

Проводив синьора Лаварди, я взглянула на часы и поняла, что не успеваю на чердак. Кажется, не успею и пообедать, иначе рискую опоздать на вокзал, к поезду, который привезет Ди Майо и его супругу. Однако моя попытка вернуться в кабинет была неожиданно пресечена экономкой, худощавая фигура которой ухитрилась перегородить дверь.

– Синьора, вам нужно нормально питаться! Не на кофе с плюшками жить, а съесть хотя бы пасту и салат!

Я посмотрела на Руди, который грамотно блокировал двери в спальню, рассмеялась и сказала:

– Хорошо, спасибо! Только очень быстро, мне нужно встретить друзей на вокзале.

– Синьора, поезд из Медиоланума сегодня опаздывает на тридцать две минуты, – с великолепным презрением ответила суровая дама. – Вы успеете даже съесть мороженое!

Отодвинув вазочку из-под мороженого, я посмотрела на вошедшую женщину в белом фартуке – довольно полную, с румяными щеками и седеющими черными волосами.

– Синьора, позвольте представить вам Джузеппину Бассо, вашу кухарку, – сообщила домоправительница.

– Я рада видеть вас, Джузеппина. Мне очень нравится ваша готовка, спасибо! Вы хотели что-то спросить?

– Да, синьора, – кухарка сделала шаг вперед и даже изобразила что-то вроде реверанса. – Я вот что сказать хотела… Вы ведь будете всякие приемы устраивать, вечеринки?

– Ну, да… наверное… Вы хотите сказать, что это для вас будет затруднительно, готовить для большого количества гостей?

– Нет-нет, что вы! Надо будет, я и помощников найду, это все просто. Я про другое. Вы ведь сами-то из Нового света, так? Вот я и подумала, наверное, мне бы надо было научиться готовить какие-то тамошние блюда? Может быть, вы можете сказать мне хоть названия, я бы уж рецепты-то разыскала…

– Хм, это интересная мысль… – я потерла подбородок, задумавшись. – Дайте мне пару дней, Джузеппина, я постараюсь что-то придумать. Хорошо?

– Да, синьора! спасибо! – и женщина исчезла за внутренней дверью.

– Синьора Пальдини, – я повернулась к домоправительнице. – Что это было? Пожалуйста, присядьте, и расскажите мне.

Дама умостилась на кончике стула, сложила руки на коленях и подняла на меня взгляд.

– Любой прислуге лестно работать в доме, где ее ценят, – сказала она тихо. – А еще – это не декларируется, но существует – каждый дом в городе старается иметь какие-то особенности. У кого-то в гондольерах служит чемпион гонок; кто-то коллекционирует картины и пускает публику на выставки; у семейств совсем уж бездарных слуги гордятся тем, что хозяин способен один выпить ящик вина или выбросить половину фамильного состояния на скачках. Джузеппина придумала неплохой вариант – кухня Нового света необычна для Венеции, и ваши гости будут о ней рассказывать.

– Соответственно, ваши акции поднимутся на несколько пунктов, – продолжила я. – Ну что же, я ничего не имею против. Как я уже сказала, попробую что-то найти. Спасибо, синьора Пальдини, мне нужно ехать.

В гардеробной я надела поверх бело-синего свитера кожаную куртку, сунула в карман перчатки и посмотрелась в зеркало. Неплохо, но все же платье цвета лаванды шло мне куда больше!

Уже далеко заполночь я проводила до гостевой спальни Родерико и Джулию, пожелала им спокойного сна и вернулась в своей кабинет, чтобы посмотреть почту. Вот тоже странное дело: в течение тех пяти дней, пока я плыла от Бостона до Кале, трех дней полета дирижаблем от Кале до Венеции, все время, что я жила здесь, а это две недели – все эти дни я не проверяла свою электронную почту, будто ее и нет вовсе. И вот теперь поздней ночью я крадусь в свой собственный кабинет, чтобы… что? Буду честной хотя бы перед собой: чтобы посмотреть, что же ответила мне Альма Хендерсон. И ответила ли вообще.

По закону подлости, первым мне на глаза попалось письмо от матери. В принципе, можно и не читать – я неплохо изучила набор презрительных определений, которыми она могла бы меня осыпать. Но, если я струшу и не открою письма, в Бостон не уйдет сообщение о его прочтении. И миссис Ван Дер Валлен сразу поймет, что ее дочь струсила. Поэтому я вздохнула и нажала на значок «открыть».

Прочтя короткие шесть строчек, я с трудом подавила желание протереть глаза: моя почтеннейшая матушка мягко (мягко!) укоряла меня за то, что я так долго не давала о себе знать, всячески одобряла мои приобретения (включая Ка’Виченте) и ни словом не упоминала проданную собственность. Меня слегка журили и просили оставаться на связи…

Очень интересно. Надо бы попросить кого-то из коллег-психологов проверить, не настигла ли почтенную даму какая-нибудь потеря памяти или иной Альцгеймер.

Ладно, а что мне пишет Альма?

Моя секретарша была деловитой, как такса. Она уже выполнила все распоряжения в части связи с солиситором, переговорила с тремя кандидатами на должность управляющего клиникой, и две анкеты дожидаются моего внимания в приложении. Сама же мисс Хендерсон послезавтра отплывает рейсом «Аквитанской волчицы», и через пять дней рассчитывает связаться со мной из Кале.

Снилась мне такая чушь, что я несколько раз просыпалась от собственных вскриков. Наконец, в какой-то момент, когда за окном уже начало чуточку сереть, матрас рядом со мной прогнулся, и меня боднули в локоть, сказав «Мррррр».

– Руди, – пробормотала я, подтащила кота к себе поближе и уснула без сновидений.

Родерико отложил в сторону историю болезни и посмотрел на Пьетро Контарини.

– Этот документ страдает прискорбной неполнотой, – сказал он невыразительно. – Мне хотелось бы поговорить с… эээ… доктором Венсаном, который предпринял эту попытку операции.

– К сожалению, – Контарини развел руками, – доктор Венсан погиб вскоре после этого.

– Каким образом?

– Он был в отпуске, в горах. Как мне сказали, лыжа наткнулась на камень, и он чрезвычайно неудачно упал, головой о камень. Шлем раскололся, ну, и…

– Понятно. – Ди Майо помолчал, потом задал вопрос, – Насколько мне известно, была еще одна попытка, но я не вижу этих записей.

– У нас их нет, – Пьетро вздохнул. – Та операция проводилась… без контроля Клана. Карло сам нашел врача, но тот тоже не справился.

– Что нам о нем известно?

– Практически ничего. Он был лишен лицензии по решению Гильдии медиков, работал на Ночную гильдию. Карло его посоветовали его приятели… – Тут Контарини брезгливо поморщился. – Как нам удалось узнать, пару месяцев назад его убили в драке.

– Прелестно, – Родерико откинулся в кресле и посмотрел на меня. – Нора, во что ты меня втянула? Два врача, пытавшихся снять посмертное проклятие с испорченного мальчишки, довольно быстро погибли. Ты хочешь стать третьей?

– Не хочу, – я покачала головой. – Но проклятие можно попытаться снять.

– Как? – Пьетро вскочил и снова сел, обхватив руками голову. – Неужели вы думаете, что маги нашего клана не пытались этого сделать?

Я пожала плечами.

– Возможно, у них не было в руках вот этой информации?

Достав из кармана кристалл памяти, я вложила его в коммуникатор, подождала, пока развернется в воздухе виртуальный лист из «Ежегодника магической Академии Лютеции» и развернула текст к Пьетро. Быстро пробежав его глазами, тот довольно спокойно спросил:

– А кто автор?

– Профессор Редфилд. Она, вообще-то, боевик, но, насколько мне известно, интересуется смежными дисциплинами. Так вот, она занималась, во-первых, природой проклятий, и, во-вторых, вопросом вызова, существования и развеивания посмертных сущностей. Что прямиком выводит нас на некоторые неучтенные возможности.

– Вот же тьма! – Ди Майо ладонью стукнул себя по коленке и, сморщившись, зашипел от боли. – Как ты это нашла? Я материалы по специальности читать не успеваю!

– Ну, просто я знала, что мы имеем дело с проклятием, и начала искать способы борьбы… скажем так, предоперационные.

– То есть, вы считаете, что операция будет нужна? – спросил Пьетро, ловивший каждое слово.

– Безусловно. Маска сама не отвалится, – ответил Родерико. – Что же, тогда так: я смогу приехать снова через три недели, в первую неделю марта. Потом уеду на конференцию, потом у меня три месяца курсов в Иудее… в общем, начало марта. Сможете до этих пор справиться с первым этапом – я ваш, нет…

– Ну, понятно, – подхватила я. – И, кстати, Пьетро, еще один вопрос: а что стало с девушкой?

– С девушкой? – он был несколько озадачен. – Понятия не имею. Это важно?

– Молодой человек был наказан братом девушки за то, как он с ней обошелся, – ответила я максимально серьезно. – Плохо обошелся, как я понимаю, так ведь? Если мы будем пытаться снять проклятие, то первое, что нужно сделать – это устранить его причину. Разве нет?

Тяжко вздохнув, граф Контарини махнул рукой.

Я проводила Родерико и Джулию к поезду, помогла им запихать в вагон бесчисленные коробки и пакеты с покупками, помахала рукой и задумалась, чем заняться. Клан Контарини молчал, даже Франческа не появлялась – хотя, может быть, приходит в себя после карнавала? Или у детей каникулы? Впрочем, компании мне не хотелось. Гондола довезла меня до площади Сан Марко, и я отпустила Массимо. До дому дойду пешком. Вот кстати, приколю-ка я значок с маской, раз уж синьор Лаварди мне его прислал. Буду венецианкой, которая не хочет, чтобы ее видели.

С утра было солнечно, я села за столик у кафе «Квадри» и заказала латте и их знаменитый шербет. Вчерашняя высокая вода ушла, рабочие на площади убирали мостки, распугивая голубей, мальчишки носились вокруг флагштоков. Солнце светило мне в лицо, и я лениво жмурилась, не хотелось лезть в карман за темными очками.

Вот еще пару минут посижу, съем последнюю ложечку растаявшего шербета и пойду – по Calle dei Fabbri до театра Гольдони, где всегда толпятся перекупщики театральных билетов, и дальше, к Riva Carbon, вправо мимо Ка’Бембо, а там уже совсем рукой подать и до входа в Ка’Виченте. Сегодня меня ждет загадочный чердак!

Рядом царапнула железом по камню ножка стула, и я приоткрыла правый глаз: за мой столик садилась старуха. Нет, вот правда: женщина может быть очень и очень немолодой, но старухой ее не назовешь, а тут… Неопрятно скрученные в пучочек седые волосы, опущенные углы губ, какая-то вытянутая на локтях коричневая кофта…

– Угости бабушку чашечкой кофе, – проскрипела женщина. – Слышь, красотка?

Я открыла второй глаз и посмотрела на нее, потом поинтересовалась:

– Назови мне хоть одну причину, почему я должна это сделать?

– Прокляну, не боишься?

С минуту я глядела на нее, потом расхохоталась. Я, можно сказать, по локоть копаюсь в чужих проклятиях, а мне тут угрожают своим собственным! И кто? У нее ж нет ни капли силы, это-то я вижу!

– Не боюсь, – ответила я, отсмеявшись. – Вот что, я оставлю официанту деньги на caffè sospeso, «подвешенную» чашку кофе, каждый день в течение недели, а уж будет она доставаться тебе или другому – не мое дело. Ciao!

Ворча, старуха ушла, а я подозвала официанта и расплатилась.

Calle dei Fabbri показалась мне сегодня какой-то темной: то ли от площади через арку дул холодный ветер, то ли солнце сюда не заглядывало. Я шла быстро, сунув руки в карманы кожаной куртки и прикрывая подбородок шарфом, и не увидела, откуда вынырнул мальчишка… нет, постарше, пожалуй, уже почти парень, лет семнадцати. Он пошел со мной рядом, заглядывая в лицо:

– Синьора, может быть, желает чего-нибудь? Гида? Сопровождающего? Порекомендовать хороший ресторан? Или, может быть, дом радости?

Я молча покачала головой, но парень не унимался.

– Может быть, синьору интересует курильня?

– Синьора не интересуется ничем таким, – я остановилась; в узкой улице нас все время толкали, но парень меня раздражал и немного пугал. – Ты что, плохо видишь?

Я постучала пальцем по значку, приколотому к воротнику куртки слева.

– Простите, ошибся! – не говоря более ни слова, парень сделал пируэт, который бы подошел Арлекину, и растворился в толпе. Покачал головой, я пошла дальше, стараясь держаться в хвосте группы туристов, судя по акценту – моих соотечественников из Нового света.

Эти встречи испортили мне настроение. Надо было добираться до дому на гондоле. А с другой стороны – как-то я за прошедшие пару недель совсем отвыкла от городской жизни, проводя все время в своем доме, на каких-то вечеринках или с Франческой и другими знакомыми… «Ну, что, окунулась в гущу жизни?» – спросила я сама у себя.

После обеда ужасно хотелось подремать: поезд на Медиоланум уходил в восемь, и встать нам всем пришлось рано. Белое вино, которое моя прекрасная Джузеппина подала к замечательной рыбе, приготовленной аcquapazza, расслабило напряженные мышцы и смыло неприятный осадок от неудачной прогулки. Я посмотрела в сторону двери в спальню, вздохнула и решительно встала. Сейчас хочется подремать, потом придет Франческа и пригласит куда-нибудь, так я никогда не доберусь до чердака!

Днем чердак выглядел совсем не так, как ночью. Вроде бы и места стало больше. Что-то вынесли? Вот точно помню, что справа возле двери стоял массивный комод темного дерева, а сегодня на этом месте пусто. Интересно, надо будет попытать домоправительницу…

Ладно, сейчас меня более всего интересует портрет герцогини дель Джованьоло. Надо разглядеть все повнимательнее при дневном свете, благо, он щедро льется через наклонные слуховые окна.

Портрет стоял на месте, все так же закрытый белой тканью. Я аккуратно сняла ее, сложила и бросила на подвернувшийся рядом сундук, потом повернулась к картине… и замерла. Фигура женщины, написанной красками на холсте, изменила позу!

Ну, да, точно; в прошлый раз она стояла боком к зрителю, и правая рука прикасалась к маске gatto, а в левой что-то было, не то веер, не то маленький букетик. Неважно, что именно, потому, что сейчас все изменилось: герцогиня повернулась к нам лицом, маска была снята и отброшена на пол. Левой рукой Лаура выдвигала ящик того самого туалетного столика розового дерева, за которым только сегодня утром я подкрашивала ресницы, а в правой держала несколько писем и будто протягивала их мне.

– Вот это да, – пробормотала я и попятилась; под ноги подвернулся сундук, и я села на него с размаху, так что что-то загудело. – Откуда ты это взяла?

Лаура Виченте дель Джованьоло не ответила на мой вопрос, хотя мне и показалось, что тщательно выписанные розовые губы усмехаются довольно-таки ехидно.

– Так, стоп. В прошлый раз я смотрела на подпись и на оборотную сторону картины. Поглядим еще раз! – подбодрила я себя, встала с сундука и шагнула вперед. Не буду врать, шаг этот дался мне с некоторым трудом.

Подпись на холсте, сколько я могла судить, была той же самой, то есть, неразборчивой закорючкой с тремя разлетающимися хвостами. Оборотная сторона вроде бы не изменилась тоже. Я вновь обошла вокруг портрета и стала разглядывать лицо герцогини, почти уткнувшись в него носом. Конечно, я не специалист в живописи, но, на мой взгляд, никто картину не дописывал: краски, мазки, полутона, все соответствовало, все было гармонично. Да и кракелюры, разбегающиеся по поверхности высохшей краски, вроде бы невозможно подделать?

Приходилось признать: поза герцогини изменилась, и произошло это загадочным образом внутри картины, внутри тонкого слоя масляной краски, наложенной на холст в феврале 1788 года. Триста девяносто шесть лет назад.

Так. Значит, сейчас я закрою чердак, на всякий случай повешу несколько запирающих заклинаний, пойду к себе в кабинет… Нет, в первую очередь я пойду в будуар и обследую этот проклятый туалетный столик!

В будуаре было тихо. Я почти ожидала, что на пуфике или еще где-нибудь увижу рваное ухо и вздрагивающий рыжий хвост, но Руди был, по-видимому, занят своими делами. Подойдя к туалетному столику, я погладила его крышку, мне очень нравился этот рисунок, выложенные разноцветным перламутром фигурки китайцев.

Вот странно, когда моя приятельница в Бостоне обставила гостиную в своем загородном доме мебелью в стиле шинуазри, мне это показалось грубоватым и даже довольно вульгарным. А здесь, в Венеции, кажутся такими милыми эти комичные разноцветные фигурки на коричнево-лиловой поверхности палисандра, или пышные пионы и золотые карпы на черном лаке в кабинете…

Ладно, не буду отвлекаться. Я решительно выдвинула средний ящик, тот, которого касалась на портрете герцогиня Лаура. Конечно, он был пуст. Это и неудивительно, я ведь осматривала все ящики и ящички туалетного столика, когда переехала в Ка’Виченте, а нынче вся моя косметика помещалась в левом, самом маленьком отделении.

Столик должен быть современником Лауры, ну, или несколько старше. Вряд ли старше намного, тогда антикварная мебель не ценилась, и в будуаре светской дамы, тем более – герцогини, должно было стоять все только самое новое. Насколько я помню, такой предмет мебели обязан был иметь некий тайник, вопрос только, как его найти. Итак, первое, что приходит в голову – двойное дно в одном из ящиков…

С первого взгляда никаких признаков двойного дна я не находила, хотя, кажется, простучала все и потянула за все возможные пимпочки. Достав средний ящик почти до конца – интересно, кстати, а почему это он не выдвигается полностью? – я внимательно осмотрела его стенки, и нашла, наконец, подозрительное место. На правой стенке, почти в углу, была дырочка, будто бы проеденная жучком. Скромный какой жучок, откусил чуть-чуть, поблагодарил и ушел… Я вытащила из волос шпильку и осторожно потыкала в этот жучий след. Есть! раздался щелчок, но дно ящика не отошло, вместо этого отскочила дальняя стенка. Вот почему ящик не выдвигался до конца: чтобы скрыть тайник!

В тайнике лежала небольшая коробочка из синего сафьяна. Я достала ее и с понятным волнением откинула крохотный золотой крючок. Внутри лежала брошь – веточка красной смородины с двумя золотыми листьями и рубиновыми ягодами. Влетевший в окно солнечный луч вспыхнул в ягодах так ярко, что я зажмурилась. Интересно, а можно ли найти сейчас где-то в Венеции красную смородину? Ужасно вдруг захотелось…

Открыв глаза, я еще раз посмотрела на свою находку. Пожалуй, я ее сегодня уже видела. Именно она лежала на туалетном столике Лауры. Получается, я на верном пути!

Интересно, почему герцогиня дель Джованьоло спрятала эту брошь в тайник и так в нем и оставила?

Ну, хорошо, один тайник обнаружился, значит, может быть и другой. Я задвинула ящик и открыла левую дверцу. Здесь у нас есть полка, на которой стоят мои баночки и флаконы, и небольшой ящичек сверху. Это все. После долгого осмотра здесь я не обнаружила никаких загадочных отверстий или чего-то еще несоответствующего. Будем считать, что это отделение свободно от подозрений?

Проверив правое отделение, я тоже ничего не обнаружила. Подергала за все резные детали. Понажимала на крышки обоих отделений, своими загнутыми краями имитирующие крышу пагоды. Поковыряла петли. Ничего.

Но брошь ведь была, вот она, лежит на столе! Значит, надо продолжать поиски.

В конце концов, я все-таки нашла второй тайник. Боковая плашка возле центрального ящика, переходящая в изящную изогнутую ножку, слева состояла из двух кусков дерева, а справа явно была цельной. После нажатия на верхний уголок этой плашки, точно на маленькую перламутровую птичку, открылось потайное отделение. И в нем лежали три письма.

Разумеется, письма были написаны на латыни. Благодарение светлым богам и лично Гигее, я, медик, этот язык знаю неплохо. Конечно, медицинская лексика отличается от повседневной, но понять что написано, я могу.

Старомодным почерком, коричневыми чернилами на слегка пожелтевшей и ломкой бумаге были написаны приветы и поздравления от некоего Ансельмо Виченте сестре Лауре. Ага, видимо, это брат нашей герцогини.

Поздравления со свадьбой, всякие пожелания, приветы от родных… В первом письме не было ничего такого, ради чего стоило бы беспокоиться давно покойной аристократке. Второе письмо, датированное 1793 годом, отличалось от первого сильно, и весьма: прошло пять лет после свадьбы, теперь брат рекомендовал Лауре немедленно разъехаться с мужем и обратиться в Совет судей за разводом, приводя в качестве причины его жестокость и явное безумие.

Прочитав третье письмо, я поняла, почему они были спрятаны. И еще порадовалась, что не успела никому рассказать ни об изменившемся портрете, ни о поисках, ни о находках. Третье письмо было написано практически сразу же после второго, через три дня, и было в нем вот что:

“Дорогая сестра, я буду краток. Дуэль освободила тебя от жестокого тирана, но я должен бежать: у Джованьоло много сторонников, и я окажусь в одной из камер Пьомби, не успев моргнуть глазом. К сожалению, я не успеваю забрать те дневники, о которых говорил тебе. Если тебе понадобится оружие против Клаудио Лоредано или его семьи, помни: никто из родственников убийцы не может занять выборную должность или войти в Совет. Это уничтожит Лоредано. Ты найдешь записи в моей конторе в порту, в кабинете. Нажми на плитку под левым настенным светильником. Прощай. Твой Ансельмо”