Текст книги "Лицо под маской (СИ)"

Автор книги: Martann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Простите меня, Джан-Баттиста, я съездила в Старый порт без вас. Так уж получилось…

– Даже не знаю… протянул он, – можно ли такое прощать. Вам придется загладить свою вину, синьора!

– Ужин может ее слегка искупить?

– По-крайней мере, положит начало!

– Тогда…

– Я заеду за вами через час, успеете собраться? – не дал он мне договорить.

– Постараюсь! Но скажите хоть, куда мы поедем? Нужно маску, вечернее платье, что-то особое?

– Маска не помешает, а так – обычная одежда. Мы отправимся ужинать в одну старую тратторию на Торчелло, там отлично готовят крабов.

Ну, раз обычная одежда, пусть платья повисят в гардеробной. Ограничусь душем и сменю рубашку на свежую. Над маской я задумалась, протянула было руку к подарку Джан-Баттисты, dottore dela peste, но потом решительно взяла простую черную маску-коломбину. Сбежав с лестницы, заглянула на кухню и отдала кухарке новые распечатки рецептов, добавив:

– Я подумала над вашей идеей, Джузеппина, и планирую устроить ужин для друзей.

– Прием, синьора! – поправила меня эта повелительница миксеров и укротительница котлет. – Ужин в стиле Нового света, музыка и танцы! Мммм!

Она зажмурилась и повела носом; в воздухе явственно запахло булочками с ванильным кремом, и я сглотнула слюну. Джузеппина открыла глаза и уставилась на меня с некоторой алчностью:

– Вы не обедали дома, синьора, и вот, теперь голодны, как бродячий котенок!

– Мр! – подлил масла в огонь Руди, запрыгнувший на высокую табуретку возле стола.

– Тарелку пасты, синьора? Или, может быть, минестроне для начала? – кухарка засучила рукава и взяла в руки половник.

– Нет-нет, моя дорогая, – торопливо сказала я. – Меня пригласили ужинать, вот я прямо сейчас уже иду. Не знаю точно, куда, но мне сказали, там хорошо готовят…

– И я готов повторить сказанное! – раздался за моей спиной веселый голос Джан-Баттисты.

Вот интересно, с каких пор представители высшего света заходят на кухню в чужом доме, словно на свою? Однако его появление смягчило мою суровую кухарку, и я смогла без угрызений совести попросить к завтраку те самые ванильные булочки…

Ужин на острове Торчелло был очень спокойным. Меня, наконец, настиг откат после операции, навалилась усталость, и в какой-то момент я даже пожалела, что не ограничилась бокалом вина и тарелкой минестроне дома. Но еда оказалась действительно превосходной, домашнее вино освежало и разгоняло усталость, а мой сегодняшний компаньон, словно почувствовав мое нежелание говорить, и сам был молчалив… Волны бились о каменные ступени, и от ветки мимозы, стоящей на столе в простом стеклянном стакане, шел густой аромат. Промокнув последние капли восхитительного соуса кусочком белого хлеба, я жалобно посмотрела на Джан-Баттисту, и сказала:

– По-моему, я съела свою норму на три дня вперед… И на десерт меня уже не хватит.

– Кофе? – мужчина помахал рукой официанту.

– Нет, иначе я не засну. Домой-домой, и завтра я буду спать до обеда!

В гондоле Джан-Баттиста спросил у меня:

– Нора, вы смертельно устали, или хватит сил на десятиминутную прогулку?

– Мммм… – я прислушалась к себе: ноги умеренно гудели, но, в принципе, пока я не падала в изнеможении. – Хватит. Ваши предложения?

– Увидите!

Лодка причалила недалеко от Риальто, возле небольшого храма Ниалы, будто вросшего в землю. В окне горел небольшой огонек, и мой спутник сказал:

– Читают наставление над усопшим; у тех, кто поклоняется Белой богине, положено в течение суток после смерти читать священные тексты, чтобы душа умершего нашла верный путь. У этого храма небольшая община, всего человек двести, так что, я думаю, ночное бдение взял на себя здешний пастырь. Вот посмотрите, – он подвел меня к фасаду церкви и показал на мозаичное изображение женщины в белом хитоне, стоящей на каком-то цветке. – Этой мозаике столько же лет, сколько храму, а он построен в двенадцатом веке…

В колеблющемся свете магического фонарика я рассмотрела тонкое печальное лицо Ниалы, темные волосы, убранные в простую прическу, свиток в руках. Подумать только, больше тысячи лет этому изображению!

А Джан-Баттиста тем временем увлек меня в узкую calle, провел по мостику над узеньким, метра два шириной, каналом и остановился перед высокой узорчатой решеткой.

– Минутку, – проговорил он, жестом фокусника доставая откуда-то два огромных ключа, – теперь закройте глаза!

Я послушно зажмурилась. Брякнул металл о металл, заскрипели петли, и мужская рука уверенно повела меня вперед, по гладким каменным плитам. Зажурчала вода, мы остановились и мой чичероне разрешил мне смотреть.

Мы стояли в квадратном дворе; в центре его пел свою песню небольшой фонтан, окаймленный кустами роз, и их аромат плыл в воздухе. Дорожка прихотливо извивалась под высокими деревьями, усеянными крупными белыми цветами, а, запрокинув голову, я увидела россыпи звезд. Джан-Баттиста повернул меня к себе и поцеловал.

Я сдержала данное себе самой обещание, и проспала на следующий день почти до обеда. Ничего удивительного в этом не было: десятиминутная прогулка незаметно превратилась в два часа, мы целовались на каждом шагу… Совсем уже не вспомню, как я добралась до постели. Если бы не аромат кофе и ванили, я бы и еще пару часов прихватила, но кофе хотелось все-таки больше, так что я села в кровати и открыла глаза.

Улыбающаяся горничная поставила передо мной поднос с чашкой, сливочником, тарелкой с булочками и вазочкой с алым маком. За окном в моем собственном маленьком садике перекликались птицы, день обещал солнце и тепло, и жизнь определенно была прекрасна.

Идея приема захватила Джузеппину, как гномий хирд захватывает неохраняемый рудник, то есть мгновенно. Теперь она тренировалась в приготовлении блюд по рецептам, полученным от моей матушки, а в тех случаях, когда каких-то ингредиентов найти не удавалось, настигала меня в любой точке Ка”Виченте, и расспрашивала о том, что же такое “каджунская смесь”, и чем можно заменить копченый чили.

Процесс уплотнения геля и формирования эпидермиса и прочего шел вполне в штатном режиме. В принципе, по прошествии двух суток уже можно было бы разбудить пациента, но я придерживаюсь того мнения, что торопиться в данном случае ни к чему. Шесть раз в сутки Карло подпитывали капельницами, обратные процессы тоже не представляли труда для опытных сиделок. Вообще, медицинское крыло Ка”Контарини было столь обширным и так хорошо оборудованным, что невольно я задавала себе вопрос: к каким военным действиям они готовятся?

Не утерпев, я спросила об этом Пьетро; тот посмотрел недоумевающее, потом расхохотался:

– Нора, это традиция, идущая еще с моего прапрадеда. Лет семьсот назад, когда мессере Лодовико построил этот дом, в нем было три корпуса: жилой, казарма и госпиталь. И вот это крыло, – он широким жестом обвел рукой палаты, операционную, инструментальную и кабинеты врачей, – использовалось ох, как часто. С тех пор Ка”Контарини изрядно разросся, но госпитальный отсек мы сохраняем и совершенствуем.

– Понятно, – протянула я.

Ничего не было понятно, граф явно недоговаривал. Но зачем мне лишние тайны, мне и имеющихся хватает…

После утреннего визита к пациенту мы с Франческой отправились на Мурано. Мне хотелось купить новую лампу для письменного стола, или просто абажур к старой, у моей подруги тоже были свои планы. Лампу я выбирала долго, сравнивала и предвкушала, какая будет лучше смотреться на моем рабочем столе и не станет слишком уж резко диссонировать с компьютером. Хороша была светящаяся ваза из золотистого стекла с букетом синих и фиолетовых ирисов, но свет получался слишком уж рассеянный. Или взять ее в качестве ночника? Забавная лампа-шар из красных и прозрачных стеклянных блинчиков, дрожащих на тонких ножках, показалась мне слишком уж модернистской, как и ее родственница из зеленых длинных листьев с молочно-белыми и золотыми бубенчиками на концах. Нет, хотелось классики, пусть и слегка вычурной; черный лак и золотые карпы моего кабинета требовали именно ее.

Наконец, я нашла искомое: зеленое стекло с золотой гравировкой, классической формы ваза, из которой вырастала невысокая ножка, заканчивающаяся изящным колпаком того же цвета травы, но только более светлого. Подозвав продавца, я попросила запаковать мою находку и доставить ее в Ка”Виченте. Потом вздохнула, махнула рукой и добавила вазу с ирисами. Поставлю на ночной столик, и буду надеяться, что Руди не смахнет ее на пол. Я расплатилась и побрела по выставочным залам в поисках Франчески. Тут внимание мое привлекла распахнутая дверь. Странно, раньше она все время была закрыта. Появилось что-то новое? Я заглянула в проем: небольшой зал, даже, скорее, комната, две витрины с бокалами и вазами и высокое напольное зеркало.

Зеркало? Мне кажется, или именно его я видела, когда портрет Лауры дель Джованьоли очередной раз изменился? Высокое, в мой рост, на бронзовых массивных львиных лапах; рама, разумеется, стеклянная, со строгим пурпурным геометрическим рисунком…

– Вас что-то заинтересовало, синьора? – раздался за моей спиной голос. Знакомый голос, мастер… Вельди, да!

– Добрый день, – я повернулась к нему. – Да, очень красивое зеркало. Я таких больших здесь не видела…

– Мы их редко делаем, только если под заказ. Настенные пользуются куда большим спросом.

– А это?…

– О, это зеркало – особый случай. Дирекция решила расширить мастерские, и стала для этого сносить старый склад. Там в одной из секций его и нашли. Судя по орнаменту и тону отделки, это конец восемнадцатого века, работа, скорее всего, семьи Сальвиати.

– А для кого его делали, установить нельзя? – жадно спросила я.

– Можно попробовать… Вас оно заинтересовало? Должен сразу сказать, это очень дорого, даже без истории. Синьор Барузи, владелец фабрики, предварительно оценил этот предмет в восемь тысяч дукатов.

Восемь тысяч дукатов – это цена экипажа самой последней модели, с подкачкой энергии элементалей на десять лет. Да уж, не дешево!

– Все равно, – решительно сказала я. – Такая вещь и не может быть дешевой. Конечно, я должна немного подумать, хотя бы о том, куда его поставить. Но, пожалуйста, хотя бы на пару дней пометьте его, как проданное!

– Да, синьора, до понедельника это зеркало будет ждать вас, – поклонился мастер Вельди, и повесил на край рамы ярко-красный ярлык.

У меня хватило терпения найти Франческу, оценить ее приобретения – потрясающей красоты чайный сервиз и несколько блюд для фруктов – и неторопливо доплыть на ее лодке до Ка”Виченте, обсуждая предстоящую регату на Гранд Канале и шансы гондольеров на призовое место. Внутри у меня все кипело от желания скорее взбежать на чердак и увидеть то зеркало на портрете.

Да, я прыгала через ступеньку, и мне совсем не стыдно. Все равно никто меня не увидел, кроме Руди, умывавшегося на верхней площадке лестницы. Кот оторвался от задней лапы, посмотрел на меня, встал и подошел к чердачной двери, всем видом говоря: “Открывай давай, что тут тянуть?”.

Привычным жестом сняв и сложив чехол, я посмотрела на Лауру. Нет, ее поза не изменилась, а вот зеркало теперь стояло совсем рядом, и нежный профиль девушки отражался в нем. Ну, точно, то самое! Рама, рисунок на ней, бронзовые лапы… Но, позвольте, если зеркало нашли на складе совсем недавно, значит, его никак не могли изобразить? Или могли? Нет, глупо предполагать, что Лаура отправила бы его назад, на фабрику – распорядилась бы отправить на чердак, и дело с концом.

Я стукнула себя по лбу. Да его же вообще не было на картине!

– Мрррр, – сообщил Руди, сидящий рядом с портретом.

– Дружок, – я рассеянно почесала его за ухом, – я плохо понимаю по-кошачьи. Ты считаешь, нужно выкинуть эту кучу денег, купить загадочное зеркало и вместе с загадкой привезти его сюда?

– Мя, – подтвердил он и пошел к двери.

– Вот только этого приключения мне и не хватало, – вздохнула я. – Кажется, все остальные я уже обрела на свою голову…

В субботу утром, сразу после завтрака, я села в скоростной катер семьи Контарини и отправилась к Карло. Пора было оценивать результаты операции. Пьетро снял защитный купол, сиделки отключили все приборы и доктор Тедеска произнес пробуждающее заклинание. Молодой человек открыл глаза.

Ну что же, без ложной скромности могу сказать, что работа мне удалась. Нам все удалась, не только мне, конечно. Это было именно то лицо, которое я видела на снимке: живое, красивое, с богатой мимикой. Карло улыбнулся, привычным жестом потянулся, чтобы дотронуться до скулы и с тревогой взглянул на меня.

– Уже все можно! – я махнула рукой. – Умываться, тереть глаза, улыбаться и хмуриться. Вот, правда, бриться в ближайшие годы вам не придется…

– О, я не буду из-за этого плакать! – он вскочил с кровати, стиснул меня в объятиях и закружил по комнате. – Боги, я свободен наконец!

– Карло, вы помните о Дориане Грее? – спросила я, мягко высвобождаясь. – Теперь у вас будет такое лицо, которое вы заработаете…

– Да, синьора, – очень серьезно произнес он, склоняясь к моей руке. – Я буду просыпаться с этой мыслью и засыпать с нею же.

– Далее, – продолжила я возможно более строгим голосом, – никакого алкоголя в течение полугода. Потом еще год – не более бокала вина в день, лучше белого. До конца мая постарайтесь закрывать кожу от солнца. Потом можно потихонечку загорать – полчаса-час с утра и вечером. Впрочем, я все это распишу в подробностях.

– Я думаю, что мы уедем в свадебное путешествие в Данию и Норсхольм, – кивнул Карло. – Там у меня живут друзья, и в Христиании уж точно в апреле солнца будет немного.

– Прекрасная мысль, – одобрила я. – Ну что же, пойдемте? Я бы хотела где-нибудь сесть и написать в деталях показания и запреты.

– Спасибо, Нора, – Пьетро обнял меня. – И вот еще один важный момент. Через две недели свадьба этого мальчишки и Беатриче, согласитесь ли вы представлять семью невесты?

– А что говорит сама девушка?

– Она согласна, – ответил Карло. – В общем-то, если бы не вы, она бы в этом монастыре и до лета не дожила, я так думаю.

– Ну что же… Родственников у нее нет, ничьего места я не займу, так что – да, согласна!

Мы вышли в коридор, и от стены тенью метнулась Беатриче, схватила Карло за руки, вглядываясь в лицо и, наконец, радостно рассмеялась:

– Совершенно такой. Синьора!.. – она присела передо мной в глубоком реверансе.

– Пойдем, милая, – обнял ей жених. – Тебе тоже нужно выслушать все, что скажет доктор Хемилтон-Дайер.

Из Ка’Контарини я ушла уже поздним вечером. Слегка нетрезвая и перегруженная информацией о своих обязанностях в качестве представительницы стороны невесты. Что нужно делать и что категорически нельзя, какое должно быть у меня платье на венчании и на приеме, что подавать правой рукой и что левой – все детали склеились в моей памяти в разноцветный клубок. Ну и ладно, на свежую голову расспрошу Франческу, она истая латинянка, все должна знать. Я сладко зевнула, представляя себе, как приму душ, полчасика послушаю музыку и лягу спать. В этот момент за открытой шторкой кабины я увидела гондолу, поравнявшуюся с моей и пошедшую вровень. Гондольер что-то крикнул Массимо, тот ответил – оба говорили на местном диалекте, почти непонятном для меня. Кабина рядом была закрыта и наглухо зашторена, и я невольно обратила внимание на небольшой золотой герб на дверце: павеза, рассеченная вертикально, с соколом в левом поле и оливковой ветвью в правом. Где-то я слышала о таком гербе, но вот где? Тут шторка отодвинулась, и в окошке я увидела человека в бауте и треуголке. Невозможно было даже понять, мужчина это или женщина; впрочем, а для чего ж еще и придумывали бауты, если не для того, чтобы носящий ее оставался неузнанным?

Чужая гондола прижалась к моей практически вплотную, и я услышала учащенное дыхание неизвестного, почувствовала даже запах духов, тоже смутно знакомый. Рука в белой перчатке ловко перебросила мне на колени конверт, шторка задернулась и черная длинная лодка мгновенно, без рывка или всплеска весла, ушла вперед. Почти сразу же я почувствовала, что Массимо причалил к берегу, а через мгновение он открыл дверцу и встревожено спросил:

– Синьора, вы в порядке?

– Пока да. Что это было, Массимо? – спросила я несколько заторможено. Могла бы и не спрашивать, и так понятно, что таким образом признания в любви не передают, так что угрозы, скорее всего…

– Тот гондольер предупредил меня, что его хозяин настроен очень решительно, и чтобы я не пытался уйти. Вам, мол, хотят только передать известие.

– Ну, ты и не стал пытаться… я поняла.

– Нет, синьора, вы именно, что не поняли. На весле той лодки был Антонио Лукани, он трижды побеждал в гонках. Я бы все равно не сумел, теперь понимаете? Он поклялся, что вам не причинят вреда.

– Если ты знаешь его имя, значит, знаешь, как зовут хозяина? – оживилась я.

Массимо только покачал головой.

– Антонио перешел к другому proprietario, и никто не знает, к кому.

– Ясно. Ладно, Массимо, поехали домой.

– Слушаюсь, синьора!

Он исчез, и гондола отошла от причала. Я задумчиво повертела в руках конверт. Заклеен, вроде бы никакой магией не веет, а там кто его знает? Если б я еще умела это определять. Нужен кто-то из серьезных магов. С Пьетро я рассталась полчаса назад, и, судя по его состоянию, он немедленно отправился спать; кстати, у меня самой легкое опьянение прошло, будто я трезвилась неделю. Лавиния будет здесь только во вторник. Так, минуточку. Лавиния – это Служба магической безопасности. В Венеции глава этой Службы Джан-Марко Торнабуони, младший брат Джан-Баттисты. Так какого же темного я торможу?

Набрав номер на коммуникаторе, я выждала несколько мгновений, пока пойдут гудки. Один, два, три… Вот же тьма, неужели он занят? Ну, понятно, вечер субботы, мало ли что…

Но тут сигнал в коммуникаторе прервался, на экране появилось раскрасневшееся лицо Джан-Баттисты, и его встревоженный голос спросил:

– Нора, что-то случилось?

– Все в порядке. Ну, почти. Я… мне нужно поговорить с Джан-Марко. Это возможно?

– Минутку, – он исчез, уступив место старшему брату, впрочем, такому же распаренному. В футбол они там играют, что ли?

– Джан-Марко, я получила странное письмо, и опасаюсь его вскрывать, – сказала я быстро. – Вы могли бы…

– Я буду у вас через час, – тут же ответил он. – У вас найдется противоударный бокс Коркорана?

– Вряд ли.

– Тогда… знаете что, суньте письмо в сейф, и уйдите из кабинета. Пожалуйста. Я скоро буду.

В сейф! В кабинете! А если оно взорвется? Мои лаковые шкафы с очаровательными китайцами и золотыми карпами, мой компьютер, моя новая зеленая лампа!..

Я мысленно дала себе подзатыльник, пообещала Джан-Марко, что все сделаю, и отключилась.

Гондола остановилась у причала Ка’Виченте, я вышла, поблагодарила Массимо, и тут у меня будто что-то щелкнуло в памяти. Ну, конечно же – рассказ Беатриче, злое лицо Чинции, неизвестный нобиль – любитель молоденьких девочек, вот почему рисунок показался мне знакомым. Такой же герб девушка видела на подушках гондолы, и Пьетро собирался выяснить, кому же он принадлежит. Как все странно сплетается…

Братья Торнабуони появились в Ка’Виченте даже меньше, чем через час. Это время я провела в будуаре за чашкой, кажется, ромашкового чая; не знаю, что именно принесла мне синьора Пальдини. Вполне могла принести цикуты, я бы и ее выпила, не заметив. Несколько успокоил меня Руди: пришел, прыгнул ко мне на колени, потоптался, чувствительно выпуская когти, лег и боднул руку лбом – чеши. Вот сорок минут я и чесала…

Джан-Марко попросил меня открыть сейф, надел на руку какую-то металлизированную перчатку, достал письмо и положил на стол. Пара пассов, шепотом сказанная формула, и маг расслабился, будто пар выпустил.

– Чисто, Нора. Не могу ничего сказать о содержании, но никаких магических ловушек нет. Будете читать?

– Да. Спасибо, Джан-Марко, – я протянула руку, взяла письмо и снова повертела его в пальцах. Почему мне показалось, что от него исходит угроза, чего я так испугалась, будто буки, прячущейся под кроватью? Вскрыла конверт и вытащила длинный листок. Четкий почерк, черные чернила, хорошая дорогая бумага.

«Синьора Хемилтон-Дайер, хорошо относящиеся к вам люди советуют прекратить наведываться в Rimembranza. Ваше любопытство не устраивает заинтересованных лиц»

Я подняла взгляд на Джан-Баттисту и протянула ему письмо:

– Что это, скажи мне? «Держитесь подальше от торфяных болот»? Признаться, я думала, такое вышло из моды уже лет двести назад!

Младший Торнабуони окинул взглядом две строчки и передал письмо брату, а я продолжала бушевать:

– Что, вообще, за манера, так передавать письма? По электронной почте для них недостаточно гламурно получается?

– Милая, электронную почту отследит любой первокурсник. Магический вестник – тем более, – Джан-Баттиста погладил меня по руке. – А здесь ты ничего не можешь рассказать, ты видела лодку и маску. Гондолы и бауты все одинаковы… Кстати, а что за интерес у тебя в старом порту?

Хм, глаза у братьев вспыхнули совершенно одинаковым интересом. Могу поспорить на тупой скальпель против доли в моей клинике, в СМБ работают оба…

– Мне теперь принадлежит Ка’Виченте, если вы в курсе, – ответила я, постаравшись сделать максимально непроницаемое лицо. – Когда-то здесь жил капитан Ансельмо Виченте, последний из этого рода, и я хочу найти информацию о его жизни и смерти. А у него была контора в старом порту…

– Так, может быть, ты там уже все изучила? – рука Джан-Баттисты лаково поглаживала мою ладонь, и очень хотелось расслабиться, замурлыкать и со всем согласиться. Но я вспомнила: тайник, тетрадь, подземный ход… Да я же до смерти буду вспоминать, как повернула назад от порога настоящей, неподдельной тайны!

– Пока нет, – ответила я, отнимая руку. – Но в следующий раз я поеду туда с охранником, Пьетро уже обещал.

– А когда ты собираешься? Давай, я раскидаю все дела и поеду с тобой! – Джан-Баттиста не успокаивался.

Я лихорадочно соображала: придется показать ему свеженайденный подземный ход. Это минус. Но за спиной будет не один, а два сильных мага, плюс весь клан Торнабуони. Это несомненный плюс, и он пока перевешивает. Тетради с дневниками я оттуда забрала, хотя пока и не добралась до того, чтобы их почитать. Во всяком случае, никаких тайн герцогини Лауры я вроде бы не выдам, и ни в какую венецианскую интригу не влезу. Хотя, о чем я говорю – сегодняшнее письмо, переданное столь мелодраматическим способом, доказывает, что как минимум одна интрига меня уже захлестнула. И связана она как раз со старым портом…

– Хорошо. Я планировала отправиться туда с Лавинией Редфилд, она будет у меня во вторник вечером. Так что в среду, если сможешь, присоединяйся.

– М-м, и госпожа Редфилд участвует? – Джан-Баттиста рассеянно смотрел на меня, что-то прикидывая. – Это хорошо, это просто замечательно.

– Да уж, – вмешался в разговор его брат, тщательно складывая письмо. – Пожалуй, если бы мне предстояло смертельно опасное предприятие, то именно ее я бы хотел иметь за спиной. Конечно, ваша поездка в старый порт безопасна, но, раз профессор заинтересовалась… Нора, скажите, я могу взять это письмо?

– Пожалуйста, – пожала я плечами. – Я его прочла, и вряд ли буду перечитывать.

Братья Торнабуони ушли, обновив все защитные заклинания на Ка’Виченте, а я поняла, что спать не хочу абсолютно. Зато ужасно голодна, нервное, должно быть. И еще хочу начать читать дневники Ансельмо.

Стараясь ступать как можно тише, я спустилась на кухню. Время уже почти полночь, было бы жаль разбудить Джузеппину; когда она печет булочки, встает, по-моему, часов в пять утра. Но кухарка, неожиданно для меня, была на своем посту. Правда, все было убрано, плита погашена, кастрюли и сковороды надраены, а женщина, сидя за столом, увлеченно читала какую-то книгу.

Я нерешительно остановилась на пороге: что мешать-то, и так целый день крутится. Наверное, нужно ей помощника взять… Но тут Джузеппина подняла голову и увидела меня.

– Синьора, вы что-то хотели?

– Да, думала, может бутерброд какой-нибудь перехватить… Что-то разнервничалась и проголодалась, – призналась я.

– Да как же можно, на ночь глядя – и бутерброды? Не подросток, небось, всухомятку питаться. Сейчас я вам рыбку… холодную будете? С острым соусом?

– Буду, конечно!

Рыбка была замечательно хороша. После моих уговоров Джузеппина налила бокал вина и себе, и призналась, что читает любовный роман.

– Говорят, эльфы пишут. Такая любовь, синьора, читаешь – и таешь, словно мороженое.

Я посмотрела на обложку: мускулистый мачо держал в объятиях хрупкую блондинку с поволокой в очах. На заднем плане разваливался на куски замок. Эльфы, говорите? Ну-ну… Ладно, не буду разрушать воздушный замок ее мечты.

– Идите спать, Джузеппина! – сказала я строго. – И утром никаких булочек, просто омлет, пожалуйста. Я встану часов в десять, так что рано не вскакивайте.

Кухарка украдкой зевнула и ушла в свою комнату.

Конечно, я не стала, на ночь глядя, читать дневники. Да и спать захотелось после еды совершенно невыносимо… А вот после завтрака, усевшись за стол в кабинете, я раскрыла перед собой первую из трех тетрадей, охватывавшую период между 1783 годом, когда Ансельмо стал капитаном собственного корабля, и концом 1786. Рассуждения о том, какой из грузов надо взять… упоминания пары веселых домов и тамошних обитательниц… сдержанная злость по поводу перехваченного конкурентов выгодного фрахта… опять о девицах…

А, вот это интересно: опасения пополам с радостью из-за помолвки Лауры с герцогом дель Джованьоли. С одной стороны, он герцог и богат несметно, с другой – на двадцать с лишним лет ее старше, да и слухи о нем ходят неприятные, и все больше о жестокости и гневном характере. Дальше опять о грузах… Так, у нас назрела дуэль из-за дамы с неким заезжим кавалером из Болоньи; со сдержанным торжеством Ансельмо пишет о том, что хватило финта с атакой, имитирующей удар в плечо справа, и внезапного удара в кисть, чтобы противник отступил и сдался. И снова с тревогой о грядущем браке сестры; пусть он и назначен через три года, после ее девятнадцатилетия, но герцог не становится моложе или добрее…

Я читала эти строки, то выведенные красивым четким почерком, то написанные в спешке или, возможно, на корабле во время качки, и перед глазами вставал капитан Виченте в горячке боя, или, может быть, после шторма… Будто бы хорошо знакомы мне были его черные глаза и загорелое лицо под широкими полями простой шляпы, плотно надетой поверх ярко-красной банданы.

Так, спокойно, остудила я себя. Читай, Нора. Читай, тебе нужна информация, а не романтические переживания.

Продолжив изучение дневников, я уже спокойно закладывала белым страницы, где упоминалась Лаура, зеленым – с именами или должностями нобилей и просто венецианцев, желтым – о Ка’Виченте, купленном как раз в этот период, в 1785. Красные закладки ждали своего часа, чтобы пометить сведения о любом из семьи Лоредано, но в первой тетради дневников их не было.

Встав из-за стола, я помахала руками, чтобы размять плечи, и спустилась на кухню за чашкой кофе. Мои домашние отправились в церковь в честь воскресного дня: Джузеппина и синьора Пальдини – к Великой матери, горничные, кажется, к Единому; Массимо, подозреваю, под хорошим предлогом улизнул к своей девушке. В доме я была одна, и это было даже приятно. Сделав себе бутерброд из толстого куска ноздреватого, еще теплого домашнего хлеба, промазанного острым красным соусом, с хорошим ломтем ветчины, увенчанным маринованным огурчиком, я вернулась в кабинет и продолжила знакомство с дневниками капитана Виченте.

В конце концов, красные закладки пригодились в третьей тетради.

Был самый конец 1787 года, оставалось недели две до праздника Перелома, самой короткой ночи в году. Ансельмо уже месяца полтора был на берегу: шторма, ничего не поделаешь. Тратить деньги в тратториях и веселых домах на Fondamente delle Tette ему надоело, но чем еще заняться капитану, когда море бушует, обещая утянуть на дно его галеон?

Выйдя из таверны, где он встречался с возможным фрахтователем, капитан Виченте завернул за угол за известной надобностью. Затянув шнурки, он готов уже был отправиться домой, к сестре, когда услышал негромкие голоса над своей головой. Двое мужчин беседовали у окна, распахнутого по случаю неожиданно теплой погоды. Беседовали? О, нет, они ссорились, и то, что разговор велся тихо, только добавляло накала. Тот, который говорил более низким голосом, обвинял второго в нечестном ведении дел, утаивании части прибыли, шельмовстве при расчете. Обладатель скрипучего тенорка отбивался, отвечая на упрек двумя, а на цифру – пафосом. Неожиданно звякнуло, раздался стон, и что-то тяжелое упало на пол.

Ансельмо прижался к стене, стараясь с нею слиться, и вовремя: из окна высунулся мужчина и внимательно осмотрелся. Лицо было знакомым: Клаудио Лоредано, старший сын дожа Луки Лоредано. Похоже, только что капитан стал обладателем очень горячей тайны. По слухам, Клаудио собирался сменить отца на посту дожа, а закон Серениссимы однозначно запрещал избирать на любую из высших должностей убийцу или любого члена его семьи.

Лоредано тем временем, судя по звукам, подтащил тело к окну, рассчитывая попросту сбросить его в канал. Ансельмо нащупал рядом какую-то нишу, втиснулся в нее, благословляя Единого за прихотливую фантазию строителей и сгущающиеся сумерки. Мертвец шмякнулся о каменные плиты узкой fondamente, и свет из окна упал ему на лицо: мелкие черты, светлые брови, длинный и тонкий нос. В груди торчал кинжал с богато изукрашенной рукояткой и крупным рубином в навершии. Лицо незнакомое, но капитан Виченте запомнил его и сумеет нарисовать, слава святому Фра Анжелико, талант у него был.

Из-за угла вывернула тучная фигура Лоредано в роскошном камзоле; пыхтя, тот подтянул покойника к каналу и перевалил через край. Тело закачалось на воде и неспешно поплыло в направлении лагуны; если ему повезет, городская стража заметит и выловит. Если нет, то повезет рыбам…

Нобиль распрямился, отряхнул руки небрежным жестом и пошел в сторону Сан Марко. Дождавшись, пока он скроется из виду, Ансельмо выскользнул из ниши и стал обходить здание, пытаясь понять, где же все происходило. Далеко идти не пришлось: за углом, со стороны маленькой площади Del Sturion над призывно распахнутой дверью болталась жестяная вывеска, изображавшая осетра. Ага, сообразил он, Locanda Sturion, старинная гостиница, куда традиционно селятся гости города, приглашенные дожем для участия в каких-то праздниках…

Я потрясла головой, приходя в себя. Надо же, прямо будто сама стояла в той нише и наблюдала, как убийца спихивает в канал тело жертвы! Перевернув страницу, я увидела два наброска пером и тушью. На левой странице, судя по тонкому длинному носу и светлым бровям, изображен убитый. На правой – толстые щеки, проницательный и жесткий взгляд темных глаз, брюзгливо сложенный рот… Клаудио Лоредано? Интересно, а есть ли о нем информация в Сети?