Текст книги "Лицо под маской (СИ)"

Автор книги: Martann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

ЧАСТЬ 4. Moretta.

Самая загадочная, самая романтичная маска «SERVETTA MUTA» (немая служанка), но более привычное название – «МORETTA» (Моретта, смуглянка). А в народе её называли «ОТРАДА МУЖЕЙ», так как на месте рта у маски изнутри был небольшой шпенек, который приходилось зажимать зубами, чтобы маска держалась перед лицом, – по словам Казановы, такие маски делали женщин загадочными, а главное… молчаливыми.

Это был овал чёрного бархата. Название, скорее всего, происходит от «moro», чёрный цвет. Этот чёрный великолепно подчёркивал благородную бледность лица и красный венецианский цвет волос. Недаром эту маску так любили дамы высшего сословия. Маска новолуния, маска обманчивой женской покорности и затаенного мужского страха. Маска молчаливой менады из мягкой кожи или бархата. Маска Гекаты. Маска ночной стреги, которая вечную Диану-девственницу могла превратить в алчную черную Венеру. Таинственная незнакомка, скрывающая свои лицо и голос… Возможность общаться только жестами… Загадочность и обольщение…

В наши дни маску моретты делают только на заказ. В магазинчиках, торгующих масками «маску молчания» не сыскать.

Удивительно, насколько эффективно работают службы церкви Единого, когда хотят.

Закатные лучи еще не позолотили окна моей гостиной, когда в дверях появилась синьора Пальдини и сказала:

– Синьора, возле дверей лодка. И мне кажется, вам лучше спуститься.

Возле водного подъезда Ка’Виченте действительно покачивалась на волне лодка – длинная, цвета охры, с довольно большой кабиной. Окна кабины были закрыты занавесками того же золотистого цвета, а на носу трепетал фиолетовый флажок со знаком Единого: двумя рыбками, будто нарисованными детской рукой. Личный транспорт архиепископа, надо полагать.

Из лодки ловко выпрыгнул уже знакомый мне секретарь в серой рясе, открыл дверцу и помог перебраться через борт хрупкой фигурке, закутанной в коричневый плащ.

– Синьора Хемилтон-Дайер, – он слегка обозначил поклон. – Монсиньор просил передать вам всяческое благоволение.

– Благодарю вас, – я столь же церемонно склонила голову.

Мужчина вернулся на борт, и лодка мгновенно сорвалась с места, оставив за собой длинный пенный след. Я повернулась к девушке.

– Беатриче, я полагаю? – она кивнула, не поднимая глаз. – Пойдемте, что-то похолодало. В доме будет теплее. Синьора Пальдини, попросите, пожалуйста, Джузеппину сделать нам кофе… Или чаю? В общем, чего-нибудь горячего. И, по-моему, из кухни пахло булочками с кремом.

Домоправительница присела в реверансе и исчезла за дверью кухни, а я пошла к лестнице. Девушка не последовала за мной: она стояла посреди холла, на мраморном полу, выложенной в шахматном порядке темными и белыми клетками, и с восторгом осматривала сверкающие зеркала, золоченые подсвечники в рост человека, хрустальные подвески люстр. Я вспомнила, как сама приехала сюда в первый раз – месяц прошел, а кажется, я живу в этом доме всегда…

– Пойдемте, Беатриче, – я мягко взяла ее за руку. – Мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели вашу комнату.

Девушка посмотрела на меня. Глаза у нее были серо-голубые, огромные на осунувшемся личике. Да что их там, вовсе не кормили, что ли?

– Вы здесь живете, синьора?

– Да.

– И зачем здесь я? – голос ее был твердым; кажется, у девочки есть характер. Это хорошо.

– Я все расскажу за чашкой кофе. Если вам что-то не понравится, вы всегда сможете вернуться в монастырь.

– Вот уж туда я точно не вернусь! – ее передернуло.

– И об этом тоже расскажете.

За кофе и булочками Беатриче слегка оттаяла, и я, наконец, решилась спросить:

– Ну, как, вы готовы поговорить?

– Да, синьора, – ответила она, опустив глаза и сложив руки на коленях.

– Для начала – меня зовут Нора Хемилтон-Дайер. Вы можете называть меня по имени, если хотите. Я медик, но вообще сейчас в длительном отпуске. Мне понадобилась ваша помощь, поэтому я и обратилась к монсиньору Гвискари с просьбой – доставить вас сюда из монастыря.

– Синьора… Нора… я ничего не понимаю в медицине! Как же я смогу помочь?

– Я все расскажу. А пока, Беатриче, расскажите мне, как вы попали в монастырь?

– Но дело в том, синьора, что я этого не помню! – девушка посмотрела на меня. Сейчас, когда гадкий коричневый плащ был оставлен в гардеробной, на ней было серо-голубое платье и белый платок послушницы монастыря. Среди ярких красок моей гостиной глаза ее тоже стали ярче и засияли голубым.

– Как это – не помните?

– Мой брат… У меня есть брат, Гвидо. Он учится у синьора Паски, мага.

– Почему не в Университете?

– Так получилось, – она снова опустила глаза. – Из Университета он ушел, его там… не понимали, не давали тренироваться. А он говорил, что для мага самое важное – тренировки. Поэтому он стал учиться у наставника, частным образом.

– Понятно. Так при чем тут ваш брат?

– Ну, я… – она опустила глаза и стала дергать за ниточку, торчащую из белоснежного манжета. Потом снова взглянула на меня, – У меня был возлюбленный, Карло. И однажды он… остался у меня. На ночь, понимаете? Брата не должно было быть в городе, но утром он вдруг ворвался в мою комнату и увидел… нас с Карло. Дальше я помню крики, Карло вскочил с постели, потянулся за одеждой. Тут Гвидо рассмеялся… и все, больше я не помню ничего. Я пришла в себя от пощечины матери Прокопии, уже в монастыре.

– Вот как… – Я покачала головой. – В следующий раз надо покрепче запирать двери, дорогая Беатриче!

– Какой следующий раз, синьора! Неужели вы думаете, настоятельница выпустит меня из-под своего надзора?

– Ну, вы же здесь, не так ли? И это значит, что ни мать Прокопия, ни прочие… гарпии из монастыря авеллинок больше над вами власти не имеют. У меня есть для вас новости и информация, – я прищелкнула языком. – В основном, новости неприятные. Готовы ли вы их выслушать, или хотите сперва отдохнуть?

– Знаете, если я должна узнать что-то скверное, так лучше поскорее.

– Понятно. Итак, Гвидо, по всей вероятности, усыпил вас и отвез в монастырь. Не знаю, хотел ли он вас забрать оттуда через какое-то время, или был настолько зол, чтобы оставить навсегда, это уже неважно. Мы не знали имени его учителя, поэтому никак не могли выяснить подробности произошедшего. Все, что нам известно – он умер, наслав на вашего Карло посмертное проклятие.

– Карло… умер?

– Нет, он жив, но выглядит он теперь вот так.

Я развернула к Беатриче коммуникатор с картинкой: серебряная маска Volto, под ней живые карие глаза.

– Ох! – девушка побледнела. – И он целый год живет вот так?

Интересно, о брате она не спрашивала ничего. Что-то подсказывает мне, что их отношения вовсе не были безоблачными. Впрочем, это можно было понять хотя бы по тому, что монастырь он для сестры выбрал самый людоедский…

– Да. Меня попросили прооперировать его, убрать эту маску. Но без снятия проклятия можно даже не пытаться начинать операцию. Снять посмертное проклятие можно лишь с помощью кровного родственника.

– Я понимаю, – глаза Беатриче горели решимостью. – Все, что от меня зависит…

Она пристукнула по колену кулачком. Кулачок был небольшой, но вполне убедительный. Ой, кажется, все семейство Контарини ждут еще немалые сюрпризы!

– Пойдемте, – я встала. – Я покажу вам вашу спальню. И вот еще что… вы, наверное, захотите переодеться?

Девушка осмотрела свой монастырский наряд, потом кивнула:

– Да уж, хотелось бы.

– Мои джинсы вам, боюсь, не подойдут, но у меня есть отличная юбка с запАхом. Ванная комната вот здесь, – я распахнула дверь, – по-моему, все шампуни и прочее на месте. Отдохните, полежите в ванне, через часа полтора поужинаем, а завтра будем начинать новую жизнь.

– Ванна, с ума сойти! И горячая вода… Знаете, Нора, – она повернулась ко мне, – там, в монастыре, горячей воды не было. Совсем. Даже зимой мы мылись холодной. И как-то раз, в начале января, когда был особенно сильный мороз, я попросила на кухне горячей воды из чайника.

– И как, дали?

– О, нет, сестра Казимира нажаловалась настоятельнице, и меня отправили в карцер. Неотапливаемый. Я думала, что я там замерзну насмерть, и все кончится. Меня спасло воспоминание о Карло, мы с ним однажды дурачились, и влезли вместе в ванну. Залили все вокруг, конечно…

Неожиданно она шмыгнула носом и оглушительно чихнула. Мы обе рассмеялись, после чего я решительным жестом подтолкнула ее к двери ванной комнаты.

– Юбку и все прочее я принесу и положу на кровать, халат там есть. Когда Джузеппина позовет ужинать, я за вами зайду.

Вернувшись в кабинет, я взяла коммуникатор и набрала номер Пьетро. Он откликнулся сразу, будто ждал этого звонка.

– Нора? Вы с новостями?

– Да, и с хорошими. Девушка у меня, и она согласна участвовать в ритуале снятия проклятия.

– Великолепно!

– Скажите мне, Пьетро, завтрашний прием в Ка’Торнабуони – туда нужно приходить в маске?

– Как пожелаете, – ответил он несколько удивленно. – В приглашении это не оговаривается, значит, на ваше усмотрение. А что? Погодите, вы хотите взять с собой эту… Беатриче?

– Да. Почему бы нет?

– Но она никому не известна!

– Бросьте, дорогой мой! Месяц назад и меня здесь в Венеции никто не знал, кроме двух-трех специалистов. В конце концов, скажем, что это моя родственница.

– Лучше – воспитанница, – мой собеседник хмыкнул. – Это интересный ход.

– Я-то думаю не о ходах, а о том, что девушке после года практически тюремного заключения нужно радоваться! – сердито ответила я.

– Ну, не гневайтесь, прошу вас! – теперь Пьетро улыбался. – И знаете что? Ей нужно будет надеть специальную маску, moretta. В былые времена их делали без завязок, со шпеньком внутри, который синьора держала зубами.

– Но это же не дает разговаривать!

– Вот именно, дорогая Нора, вот именно!

– Я не видела в городе таких масок…

– О, их теперь делают лишь на заказ! Я пришлю вам одну из своих. И не волнуйтесь, Беатриче не придется молчать весь вечер: уже давно moretta крепят на специальном клее, активируемом магически.

– Ну, хорошо, я посмотрю…

– Завтра утром маска будет у вас!

Мы дружески распрощались, и я переключилась на Франческу. Подруга моя ответила не сразу, и была изрядно запыхавшейся.

– Прости, Нора, я спорила с Марией – девчонка после отравления наотрез отказывается от уроков в магии металла и огня, и требует обучения целительству! Может, ты ее сумеешь убедить?

– Конечно, я с ней поговорю…

– Прекрасно! А чего ты хотела?

Мы договорились, что Чинция привезет утром несколько своих платьев, чтобы можно было подобрать что-то для Беатриче на вечер, и распрощались. Меня и мою гостью ждал ужин, очередной шедевр драгоценной Джузеппины.

Перед сном я решила просмотреть внимательнее информацию по снятию проклятия. Конечно, это будут делать маги клана Контарини, но мне не хотелось бы стоять столбом, ничего не понимая. Я так не умею. Итак, что же пишет о посмертных проклятиях почтенная старушка, профессор Лавиния Редфилд?

“Для мага, способного увидеть ауру любого разумного, посмертное проклятие легко различить в том случае, если он настроил послойное зрение. Проклятие видно как клубок черных, темно-коричневых или темно-фиолетовых лент, имеющий четкую локализацию в зависимости от вербальной составляющей проклятия. В случае, если использовалась формула Генца-Крамера, клубок располагается в затылочной зоне и воздействует, в первую очередь, на зрение, затем на логическое мышление и далее на все функции мозга в целом. Если же маг, решившийся на посмертное проклятие, произносит формулу Айзенштайна, то клубок обнаруживается в районе сердца; такое проклятие действует медленнее, но при этом затрагивает все сферы жизни и снимается существенно труднее.

Что же представляет собой эта лента?

Лента, а точнее ленты образующие клубок, представляют собой матрицы, на которых записана последовательность событий, определяющих процесс реализации проклятия. Для снятия проклятия необходимо четко соблюдать алгоритм действий, что не всегда бывает просто. Собственно, начинать нужно с поиска кончика ленты, точнее лент. Как правило, ленты сначала скручиваются в спираль, а уж затем в клубок. Теоретически это упрощает дело, поскольку концы лент находятся рядом, но это только теоретически. Практически, найдя один кончик, на поиск второго можно потратить всю свою жизнь, ну, или остатки жизни проклятого. Спирализованные ленты, смотанные в клубки, занимают очень мало места, что не способствует легкому поиску концов. Если оба конца удалось найти и прихватить, начинают процесс раскручивания, т. е. ленты сматываются с клубка и раскручиваются из спирали в две параллельные линейные цепочки. Только теперь можно считать с них информацию и начать нейтрализовывать собственно проклятие. Тут применяются различные методы. Кто-то предпочитает стирать информацию, и после затирки просто отпускает ленты. Они тут же скручиваются обратно в клубок, но преобладающим цветом в нем становится уже светло-серый. Это служит признаком нейтрализации проклятия. Другие маги после затирки рвут ленты на мелкие кусочки, что, на мой взгляд, не очень эстетично: так как при изучении и рассматривании ауры «обрывки» отчетливо видны в течение долгого времени (до пяти лет). Кроме того, не всегда возможно в принципе различить, является ли данный небольшой объект фрагментом нейтрализованного проклятия, или это следы повреждения ауры, вызванного иными магическими, механическими или другими воздействиями. При выборе метода снятия проклятия следует учитывать также, что первый способ очень трудоемкий: ленты отпускать нельзя, пока не будет полностью закончена очистка. Нужно также помнить, что в этом случае необходимо, чтобы в процессе воздействия принимали участие не менее двух магов в ранге магистра и выше. Второй метод существенно проще, так как по мере очистки матрицы «кончик ленты» можно отрывать, не разматывая весь клубок.

Как удалось выяснить (результаты лабораторных экспериментов см. в Приложении 2), при создании матрицы посмертного проклятия маг использует часть своей силы, как магической, так и жизненной. Расход этот не восстановим, поэтому проклинающий лишается любого вида посмертия, и призвать его дух для снятия проклятия невозможно.

Таким образом, при рассмотрении вопроса о призвании духов…”

Ну, вот, здрасте… Самое главное автор и не написала, саму технику снятия проклятия, разматывание клубка. Как это сделать?

Я задумчиво поскребла ногтем обложку “Ежегодника магической Академии Лютеции”. А, собственно, что я теряю? Десять вечера, можно попробовать ее найти.

Первая же попытка увенчалась успехом. Я набрала на коммуникаторе общий телефон Академии – гудок, второй, третий… наконец, запыхавшийся юношеский голос произнес:

– Приемная, слушаю вас!

Представившись, я попросила передать профессору Редфилд номер моего коммуникатора. Будем надеяться, что старая дама достаточно быстро откликнется…

Не прошло и десяти минут, как мой аппарат засигналил.

Беру назад все свои слова насчет старушки и прочего: появившаяся на экране женщина была какой угодно – мудрой, опытной, смертельно опасной, но назвать ее старой я не могла бы. Даже с точки зрения косметолога.

– Добрый вечер, госпожа Хемилтон-Дайер!

– Добрый вечер, госпожа Редфилд! – невольно я скопировала интонацию собеседницы. – Прошу прощения, что побеспокоила вас в позднее время…

– Ничего страшного, – мягко улыбнулась она. – Я не так давно вернулась домой, но уже успела перекусить. Все в порядке. Итак, чем я могу быть вам полезна? Вроде бы в сфере хирургической косметологии мои разработки пока не применялись!

– Я прочла вашу статью в “Ежегоднике”, – для убедительности я приподняла том, – и меня крайне заинтересовали ваши наработки по проклятиям.

– Хм… Подробнее рассказать можете?

Не называя никаких имен, я описала ситуацию и сразу же отправила электронной почтой снимок маски. Госпожа Редфилд выслушала меня внимательно, задумчиво постучала ногтями по краю стола и поинтересовалась:

– А когда предполагается, так сказать, первая часть операции?

– Вы имеете в виду, работу с проклятием?

– Да.

– Не знаю, думаю, дня через два – три.

– Пожалуй, я хочу присутствовать. Минуту, я взгляну в рабочий календарь… – она какое-то время перелистывала записи, потом подняла на меня взгляд. – Ближайшие три дня у меня забиты под завязку, а вот среду и четверг я могу освободить. Вы сможете открыть мне портал от Медиоланума?

– Увы, – я развела руками. – Портальная магия мне не по силам.

– Ну, неважно. Я свяжусь с Джан-Марко…

– Торнабуони?

– Да, он мой ученик.

– Я завтра увижу его на балу в честь юбилея главы клана.

– Вот как? Интересно… а мне ведь тоже приходило приглашение… – госпожа Редфилд порылась на столе, потом с досадой отбросила какие-то конверты. – Опять Марджори навела порядок в бумагах, ничего не найдешь! Ладно, неважно. Все равно завтра я не могу… Хорошо, договорились. В понедельник свяжемся и решим все окончательно!

Экран погас, и я озадаченно потерла лоб. Может, напрасно я выпустила из бутылки этого джинна?

Наутро Чинция прибыла с платьями для бала ни свет, ни заря, в девять утра. Впрочем, Беатриче, как оказалось, уже давно проснулась и сидела на кухне, разговаривая с Джузеппиной.

– Доброе утро! – радостно улыбнулась она, вскочив из-за стола. – Я так привыкла в монастыре вставать с рассветом, что просто не могла больше спать! Услышала вот, что синьора Джузеппина уже встала, и пришла ей помочь.

– Во-первых, просто Джузеппина, можешь называть меня тетей, раз уж я была знакома с твоей бедной матушкой, – кухарка ловко поставила на поднос чашки с капучино, блюдо с булочками, масло и джем. – Во-вторых, если на моей кухне понадобятся помощники, я об этом скажу. А теперь беги отсюда наверх, девочка, и госпожу с собой захвати. Поднос я принесу.

– Джузеппина, добавьте, пожалуйста, еще чашку для Чинции. Беатриче, пойдем, она привезла вам платья для сегодняшнего бала.

– Бала? – девушка затормозила так резко, что я чуть не врезалась ей в спину. – Но я не могу… мне нельзя… Я же послушница, почти монахиня!

– В одной старинной сказке фея говорила, что очень вредно не ездить на балы, когда этого заслуживаешь, – я взяла ее за руку и потянула за собой к лестнице. – На мой взгляд, за год такого пребывания в монастыре, как вы описали мне, вам положено как минимум пятьдесят два бала.

– Пятьдесят два?

– Да-да, за каждую неделю года, – кивнула я, а про себя добавила: это я еще не считаю того, что твой братец попросту продал тебя в рабство этой “настоятельнице”. И очень интересно, что ему за это пообещали?

– Но…

– В конце концов, если уж так необходимо, я получу для вас разрешение на светскую жизнь лично от архиепископа! Нужно?

– Нет, наверное… – пробормотала Беатриче и задумалась надолго.

Чинция уже нетерпеливо мерила шагами будуар. Когда открылась дверь, она резко повернулась, внимательно осмотрела Беатриче и воскликнула:

– Отлично! Мои платья должны подойти, только нужно будет чуть убрать длину! Я привезла желтое, голубое – оно прекрасно пойдет к твоим глазам, и вот это, бледно-розовое с серебряной вышивкой. Но вышитое, мне кажется, больше пойдет для бала на Перелом года. Хотя все равно надо мерить. С какого начнем?

– Тише, дорогая, ты собьешь нашу гостью с ног таким напором! – рассмеялась я. – Беатриче, выбирайте, с какого начнем?

Девушка робко погладила шелк голубого платья, потом посмотрела на меня:

– Синьора, очень вас прошу, называйте меня на ты. А то я себя неловко чувствую…

– Хорошо, договорились.

Беатриче померила голубое платье, потом желтое, потом все-таки серебристо-розовое. Через полчаса обе девушки раскраснелись и трещали уже совершенно одинаково, пересыпая речь местными словечками и каким-то молодежным сленгом. В конце концов, остановились на голубом платье. Беатриче вновь надела его, а Чинция с торжественным видом достала из коробки, обтянутой белым шелком, черную бархатную маску.

– Моретта, синьоры! – торжественно провозгласила она.

– Это… для меня? – запнувшись, спросила Беатриче.

– Да. Если ты не возражаешь, конечно, – кивнула я.

– Нет-нет, это прекрасная идея! Только… там же должен быть такой шпенек, за который держат зубами? И, получается, ни разговаривать, ни есть, ни пить невозможно.

– Ну, это моретта, так сказать, усовершенствованная. Есть и пить, правда, ты и в самом деле не сможешь, пока будешь в ней, ну, если уж очень проголодаешься, можно будет снять. А крепится она вот так…

Чинция ловко приложила маску к лицу Беатриче и сказала:

– Er anta!

Та ойкнула, потрогала маску и бросилась к зеркалу. Да, моретта шла ей чрезвычайно, подчеркивая рыжевато-золотистые кудри и белоснежную кожу.

– Замечательно! Спасибо вам! А как снимать?

– Ataltane er! – и маска осталась в ладонях девушки.

– Ну, хорошо, – сказала я, когда обе юные синьоры наконец-то успокоились, – а теперь, может быть, ты расскажешь нам, чего ты боялась?

– Расскажу, – кивнула Беатриче. – Дело в том, что незадолго до… до того, как все случилось, меня остановил на улице пожилой синьор. Он долго что-то говорил о моей красоте, что у него была почти такая же дочка, а потом сказал, что его господин, очень высокопоставленный, один из нобилей, хотел бы… встретиться со мной.

– В интимной обстановке, надо полагать, – хмыкнула я.

– Ну, конечно, – согласилась девушка.

Уши ее горели, но она смотрела прямо и голову больше не опускала.

– И что было дальше? – Чинция наклонилась вперед и сжала руки, так что косточки побелели.

– Я засмеялась и пошла дальше, а он меня догнал и сунул в руку бумажку с номером коммуникатора. Сказал, что я не пожалею, если соглашусь, и что его господин очень во мне заинтересован.

– А ты?

Беатриче пожала плечами:

– Разорвала листок и ушла. Но дело в том, что я заметила причалившую гондолу с закрытыми занавесками. Кто в ней сидел, я не видела, но старик, как мне показалось, пошел к этому причалу. И на подушках был вышит герб, сокол на правом синем поле, в левом белом – оливковая ветвь…

– Сокол, значит… – лицо Чинции заострилось. – Хотите, дамы, я вас повеселю? Однажды я получила аналогичное предложение. Практически слово в слово. Только мне тогда было всего пятнадцать…

Беатриче взяла ее за руку и сочувственно сжала.

– Ужас какой, – сказала она. – Мне все-таки было уже двадцать, и я росла в компании мальчишек, умею за себя постоять.

– Да, а я в пятнадцать лет отлично знала все формулы алхимического превращения металлов, могла бы, наверное, водяной плетью слона убить, а такого вот старого развратника испугалась.

– И что ты сделала?

– Пошла к дяде и все ему рассказала. Я не сказала, это было на ежегодном праздничном обеде в Ка”Контарини, а на этот обед приглашают только нобилей. Поэтому мне кажется, что истории наши про одного и того же человека. Вот только герб такой мне незнаком, он не венецианский… – Чинция длинно выдохнула, встряхнула головой и улыбнулась. – На следующий день я уехала учиться в Медиоланум, в магическую школу-интернат. Там было, конечно, довольно строго, но здорово.

– И кто был этот… нобиль, удалось выяснить? – поинтересовалась я.

– Не спрашивала. Тогда не спрашивала, а вот сейчас непременно спрошу.

– Погоди минуту, – я позвонила в колокольчик и попросила синьору Пальдини принести нам по бокалу белого вина. Ну и что, что нет еще полудня? Кажется, нам всем нужно остыть.

Вино было ровно нужной температуры, несколько кусочков острой горгонцолы с медом окончательно подняли мне настроение, и. отставив бокал, я предложила:

– Давайте так, дорогие мои: вечером мы все при любых обстоятельствах увидимся с Пьетро. Вот и обсудим с ним и эту историю, и прочие вопросы. А сейчас, я думаю, тебе, Беатриче, предстоит встреча с маникюршей, косметичкой и прочими кудесницами.

– А зачем мне косметичка, если я буду в маске? – удивилась девушка.

– Ну, хотя бы просто для удовольствия! – фыркнула Чинция. – И потом, сама подумай, в маске ты будешь два или три часа, а лицо тебе всю жизнь носить! Его беречь надо, а мне что-то подсказывает, что в монастыре у тебя со смягчающими масками было плоховато. И, знаешь что? а попробуй пока до салона и после него побыть в маске! Может, тебе моретта не подойдет категорически, тогда надо будет другую выбрать. Кстати, проверим, можешь ли ты в ней говорить…

Проверка показала, что говорить моретта не мешает, но тембр голоса изменяет. У меня засигналил коммуникатор, и я махнула девушкам рукой, выпроваживая их. Слава светлым богам, звонила Альма!

– Ну, наконец-то! – воскликнула я, увидев ее лицо на экране. – Я тут без тебя просто как без рук! Где ты?

– Совсем рядом, у меня оказалась оказия до Медиоланума, так что сейчас я сяду в поезд и буду в Венеции через три с половиной часа, – невозмутимо сообщила моя секретарша.

– Прекрасно! Я встречу тебя на вокзале.

Отключившись, я готова была от восторга сплясать джигу, если бы умела. Конечно, синьора Пальдини с домом управляется прекрасно, все происходит будто бы само собой, но вот деловые вопросы тоже требуют решения… На радостях я связалась с Родерико Ди Майо и сообщила, что, весьма вероятно, проблема наша будет решена к концу следующей недели. Пообещав держать его в курсе, я отключилась и вдруг поняла. что ужасно хочу спать, вот просто сил нет держать глаза открытыми. Попросила синьору Пальдини разбудить меня через два часа и еле добрела до спальни…

Венеция встречала Альму Хендерсон мелким дождичком и довольно сильным ветром. Массимо подхватил ее чемоданы, я взяла шляпную коробку и мы почти побежали к стоянке гондол. На причале Альма затормозила, и ее лицо, обычно невозмутимое, приняло встревоженный вид.

– Это что, мы на этом будем добираться?

Я обернулась: рука в серой печатке указывала на мою гондолу – обычная гондола: черная, узкая, длинная, с высоким носом и кормой, с черной же кабиной и красными бархатными подушками на сиденьях.

– Ну, да, конечно. На чем же еще?

– Там вода! И ветер!

– Альма, – я заговорила чуть громче, чем следовало, чтобы заглушить непочтительное фырканье Массимо. – В Венеции всюду вода. И транспорт только такой. Даже скорая помощь и городская стража передвигаются на лодках. В этом нет ничего страшного, поверь мне.

Она мученически вздохнула.

– Ты же знаешь, меня укачивает!

– Первый раз об этом слышу, – пожала я плечами, подталкивая ее ближе к лодке. – И Массимо управляет гондолой гораздо лучше, чем Райан, который пытался водить экипаж.

Этот аргумент должен был ее сразить: Райан, предмет последнего недолгого романа Альмы, сумел разбить три экипажа, прежде чем понял, что дешевле нанять водителя.

Моя секретарша мученически вздохнула и полезла в гондолу.

Когда Массимо вывел лодку на простор лагуны, ветер разогнал тучи, и выглянуло солнце. В золотой дымке перед нами покачивалась на волнах Венеция, Серениссима, прекраснейший город мира. Сияли купола церквей Единого, нестерпимо блестели острые шпили храмов Великой Матери, возвышалась над площадью Сан Марко красная кирпичная Кампанилла, сверкали волны лагуны и парили над ними чайки. Обе мы, словно завороженные, не могли отвести глаз от силуэта города, ждущего нас впереди.

Синьора Пальдини и Альма Хендерсон смотрели друг на друга без удовольствия. Да что там: глядели они так, будто готовы были немедленно схватиться, словно два пса за мозговую кость. С трудом вытряхнув из головы образ почтенных дам, вырывающих одна у другой полуобглоданный мосол, я строго сказала:

– Значит, так! Синьора Пальдини, дом и все хозяйство остаются на вас; лучшей домоправительницы я в жизни не видела! Синьора Хендерсон будет заниматься только и исключительно моей работой. Альма, насколько я помню, для тебя всегда было загадкой, откуда берутся яйца и картошка, и как обновлять заклинания уборки, поэтому к домашним делам ты все равно непригодна. Это всем понятно?

– Да, синьора, – экономка присела в реверансе, мазнула по Альме чуть высокомерным взглядом и спросила, – в какую спальню селить синьору Хендерсон?

– В голубую. Пожалуйста, попросите Джузеппину подать ужин не позднее семи. Мы с Беатриче сегодня идем на прием в Ка”Торнабуони, а Альма захочет пораньше лечь с дороги.

Повторив реверанс, синьора Пальдини ушла, а я повернулась к секретарше.

– Что это было, Альма? – поинтересовалась я самым суровым тоном, на какой была способна. Когда-то от такого тона операционная сестра упала в обморок, и большой ее удачей было то, что шлепнулась она на пол, а не на пациента. Подействовал этот тон и сейчас: женщина вздрогнула и опустила глаза.

– Прости. Что-то я, и в самом деле, устала, со вчерашнего дня все еду и еду. Да еще лодка эта… – она потерла глаза. – Действительно, поужинаю и лягу пораньше, разберу вещи завтра.

– Завтра мы с тобой займемся работой, а вещи разберет горничная, – отрезала я. – Все, иди, устраивайся, а я приведу в порядок внешность. Как справедливо сказала Чинция, это лицо мне еще всю жизнь носить.

Прием в честь дня рождения главы клана Торнабуони был блистателен. Около пяти сотен человек, а также какое-то количество эльфов и два или три гнома, собравшиеся в Белом зале Ка”Торнабуони, чтобы поздравить мэтра Джан-Луку с очередной датой жизни, были воистину crème de la crème венецианского общества. Нобили, маги, члены Совета судей, дамы в масках и без; бриллианты и сапфиры, веселая болтовня и деловые переговоры… Я вздохнула и поискала взглядом свою подопечную: Беатриче пользовалась таким успехом, что можно было бы при желании еще до конца вечера выдать ее замуж раз пять или шесть, причем за самых лучших женихов. Вот сейчас она танцевала с невозможно красивым эльфом, и весело смеялась какой-то его шутке.

– Добрый вечер, Нора, – услышала я за спиной мужской голос.

– Добрый вечер, Пьетро.

– Вы решили сегодня снова надеть маску?

– Да, – я дотронулась до шитой серебром белой “коломбины”. – Моя воспитанница в “моретте”, ну, а я из солидарности с ней…

– Понятно, – он помолчал, потом сказал с деланной небрежностью, – Чинция рассказала вам о том случае, шесть лет назад, так ведь?

– Да, рассказала. Кто это был, вам удалось узнать?

Пьетро досадливо прищелкнул языком:

– Негодяй был в бауте, так что мы не опознали ни голоса, ни внешности; одежда скрывалась под плащом. А на обеде плащи и маски все снимают.

– Беатриче описала герб…

– Да. И я его найду. Герб какого-то старого южного рода, я его не встречал раньше, но мой секретарь сейчас над этим работает.

– Хорошо, – я отпила шампанского из узкого бокала-флейты и спросила о самом важном, – кто из магов будет снимать проклятие?

– Пока не знаю. Там довольно сложный букет из ментальной магии и воздуха, все это дополнено некоторыми формулами магии крови и закреплено рунами. В каждой из этих дисциплин у нас есть сильные маги, но все вместе…

– Я говорила с Лавинией Редфилд…