Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Поправив волосы, Ада улыбнулась шире.

– Тогда не вижу препятствий, – сообщила она и потеребила пуговку на рубашке, под которой вздымается достояние пустыни.

Не соблазниться такими формами нельзя чисто физически. Любой живой мужчина среагирует, я – не исключение.

Но все же сказал:

– Смотря к чему.

– А к чему ты хочешь?

Признайся Аделаида, что шпилька, я бы положил на стол оговоренную сумму, закрыл бы дверь в купе и содрал бы с нее брюки. После погони и пустынной твари разрядиться бы не помешало. Но девушка утверждает, что приличная, а с приличными так не поступают. Впрочем, впервые вижу, чтобы приличная сама вешалась на шею. Платить? Не платить?

– И ты действительно очень красивая девушка, – начал я, аккуратно подбирая слова, чтобы выяснить, что с меня в итоге попросят за услугу.

Но Аделаида поднялась и, приблизившись, наклонилась и прижала палец к моим губам.

– Меньше слов, Андрей.

Сев передо мной на стол, она оперлась ладонью на столешницу и потеребила шнуровку корсета. Боль в пальцах стала меньше. От мази или от тесноты в штанах, ясно не до конца, но вид однозначно приятный.

– Так что вы ищете в Рязна граде? – приглушенно спросила Аделаида, покусывая нижнюю губу.

Вопрос отрезвил, теснота в штанах пропала, хотя боль в пальцах не вернулась. Значит, все же мазь.

Надув щеки, я выдохнул.

– Для начала ночлег. А там посмотрим.

– Неплохо, – согласилась Ада и убрала у меня с волос невидимую песчинку. – Слушай, если вам нужно где-то остановиться, могу помочь.

– Только не говори, что ты хозяйка постоялого двора, – улыбнулся я, чуть отклонившись, чтобы она не дотянулась до моих волос.

Кокетливо пошевелив плечами, Ада проговорила:

– Постоялый двор у маман. В пустыне. Маман говорит, это мое наследство. Только это наследство еле дышит. Надо перезапускать, чтобы стал процветающим. Не хуже «Медного ковчега». Но сам понимаешь, ресурсы.

– Понимаю. И что предлагаешь?

– У меня в Рязна граде есть знакомый, – ответила блондинка, – у него над столовой во владении целый этаж с комнатами. Конечно. Это не те этажи, что в Красном граде, я наслышана о тамошних человейниках. Но все же лучше. Чем ночевать под мостом.

При этом девушка поерзала, ближе придвигаясь ко мне. Теперь я снова в зоне доступа ее длинных рук и тонких пальцев. В довершение она развернулась ко мне, теперь ее достояние пустыни колышется прямо перед лицом, что игнорировать технически невозможно.

Чуть наклонившись вперед, Аделаида добавила приглушенно:

– Ну что? Как тебе предложение?

Смотреть в этот момент в глаза я не мог, и таращился на то, что в зоне прямой видимости. Думать в таком положении затруднительно, пришлось считать дроби в уме, но и это помогало слабо, поскольку отвлекающие элементы все еще перед носом.

– Хорошее предложение, – наконец ответил я. – Что ты за него попросишь?

Небрежно отмахнувшись, девушка отозвалась:

– Все ты про плату спрашиваешь. Неужели так трудно поверить, что люди иногда помогают другим просто так? Разве не встречал такого?

– Встречал, – согласился я. – Но при других обстоятельствах и в иных формах.

– А чем тебе не угодили мои формы? – усмехнулась Аделаида и перекинула копну волос на другое плечо.

Спине стало жарко, футболка прилипла к спине несмотря на хорошую вентиляцию. Сглотнув, я с трудом перевел взгляд с этих форм на кушетку и проговорил:

– Почему не угодили? Очень даже угодили.

Она засмеялась негромко и уверенно.

– Чего тогда теряешься?

– Ты про ночлег или про что-то другое? – уточнил я.

Аделаида снова наклонилась ко мне, приоткрыв пухлые губы и ответила:

– А тут как сам захочешь.

Повисла неловкая пауза. Внутри меня столкнулись два начала: логическое и природное. И как бы ни хотелось верить, что интеллект венец эволюции, что человек оседлал в себе зверя, оседлать требовалось сейчас совсем не зверя. Инстинктам куда больше лет, чем неокортексу, и бороться с ними, когда добычу запихивают в рот почти противоестественно.

Почти.

Вполне возможно, природа взяла бы свое и в этой ситуации, но в момент, когда Аделаида стала приближать ко мне лицо, справа запахло мятным и приятым, послышался тихий вздох.

Обернувшись, я увидел Катю. Глаза круглые, как у козленка, рот раскрыт, лицо бледное, а губы дрожат. От нее донеслось едва разборчивое:

– Извините…

И Катя тенью скользнула обратно в коридор.

– Швора… – выругался я и, высвободившись из пут Аделаиды, вышел следом.

Глава 10

Спина Кати мелькнула в проходе, я сперва рванул следом, но потом притормозил. Собственно, формально ничего не произошло. Свободный мужчина уединялся со свободной, судя по всему, женщиной. Кате я ничего не должен.

Но все равно гаденько.

Момент с Аделаидой уже упущен, так что я вытер лицо незабинтованной ладонью и пошел к своему вагону. В дверях встретил Миху со скрещенными руками и хмурым взглядом, который предвещает разборки.

– Я тебя предупреждал? – произнес он сурово. – Обидишь ее – получишь.

Выдохнув, как готовый к нападению бык, Миха занес кулак, но я успел проговорить прежде, чем он полетел в направлении моего носа:

– Я ей ничего не сделал.

– Да? – сильнее надвинув брови на глаза, прогудел детина. – А чего она убежала носом хлюпать?

– Хороший вопрос, – отозвался я, на всякий случай отшагнув назад, чтобы если Миха все-таки решит атаковать, иметь место для маневра. – Аделаида на меня вешалась, Катя увидела. С чего-то расстроилась.

Плечи Михи чуть опали, но кулак пока не убирает, видимо решает, насколько велика моя вина в слезах Катерины.

В конце концов он согласился, опуская кулак:

– Ну, так-то да. Сговоров у вас Катериной не было. Ну и всякого такого. Предъявить нечего.

– Я о том же, —подтвердил я, поглядывая на дальнюю дверь, где скрылась Катя.

Миха тоже оглянулся и спросил:

– Аделаида, говоришь, сама вешалась?

– Ну, – согласился я.

– Шпилька что ли? – уточнил он и поскреб ногтями щеку, где пробилась небольшая щетина.

Цокнув языком, я пожал плечами и ответил:

– Да непонятно.

На что Миха демонстративно прыснул и, расправив плечи, будто собрался на парад в честь основания Оазис-Техно, хрустнул шеей.

– Ну ты даешь. Щас выясним, – хмыкнул он и, обойдя меня, скрылся в проходе.

Оставшись на месте, я прислушался и принюхался. В воздухе все еще витает едва уловимый мятный запах Кати, со спины подтягивается стойкое амбре Михи. Какое-то время только колеса стучали по рельсам, и негромко разговаривали пассажиры. Но спустя несколько минут из купе проводника раздался шлепок, донеслось возмущенное женское:

– Да пошел ты!

После чего из дверей купе вывалился Миха, держась за щеку. Хаватаясь за стену одной рукой и качаясь в такт поезду, он подошел.

– Не, – сообщил Миха убежденно, – не шпилька.

Потом отнял ладонь от щеки, на ней проступила красная пятерня. Поправив челюсть пальцами, Миха проговорил:

– Удар у этой Аделаиды, что надо.

– Обиделась?

Он покривился.

– Не знаю. Но челюсть болит.

– Она помощь предлагала, – заметил я. – У нее в Рязна граде какие-то подвязки.

– Ты ей доверяешь?

Пожав плечами, я ответил:

– На меня она вешалась, а тебе съездила по морде. Значит, какие-то принципы у нее есть. Все равно нам нужно будет где-то остановиться в граде. Она может с этим помочь.

В вагон мы вернулись вдвоем и заняли места. Рука стала болеть значительно меньше, похоже, вонючая мазь проводника действительно эффективная. Катя пришла чуть позже, молчаливая, тихая и с красным носом. На меня старалась не смотреть, да и я не особо к ней лез.

Когда солнце покатилось к закату, я переложил рюкзак под голову, не снимая одну лямку. Катя пыталась дремать, откинув голову на спинку сидения. Но та прямая, на такой особо не подремлешь.

– Обопрись на меня, – предложил я спокойно.

– Аделаида против не будет? – поинтересовалась Катя мирно, но выражение лица при этом сделалось оскорбленно-возвышенным.

Я удивился.

– С чего бы?

– Судя по всему, в купе я помешала вашему тесному общению, – пояснила она.

– Разве что немного, – не стал спорить я. – Но это ничего не значит. Во всяком случае, не запрещает тебе лечь удобнее. Повторяю, можешь опереться на меня. Не хочешь – можешь на Миху. Он больше.

Детина в это время глазел на закат, который в пустыне превращает мир в расплавленное золото, которое льется с неба и растекается по оранжевым барханам. При упоминании его имени, он обернулся и приподнял брови.

– Я не толстый, если что. Я коренастый.

– Да-да, вот на него и обопрись. На коренастого, – усмехнулся я, выразительно косясь на слегка выпирающий над штанами Михи живот.

Миха мой взгляд заметит и сообщил важно:

– Я на массе.

– Жировой? – хмыкнул я в шутку, поскольку и сам знаю, как наращивают мышцы. Опекун всю жизнь занимался спортом и подробно рассказывал, как питаться, какие упражнения делать. От него я усвоил, что здоровому мужчине физические упражнения нужны так же регулярно, как еда, сон и половая жизнь.

– Ничего ты не соображаешь, – покровительственно ответил Миха. – Сила она набирается вместе с едой. Ты может и верткий, но, если я сяду сверху, хрен поднимешься.

Я кивнул.

– Главное слово «если».

– В тот раз тебе просто повезло, – отмахнулся Миха.

– Еще бы, – согласился я и снова оглянулся на Катю, которая ерзает и так и сяк, но никак не может удобно устроиться.

В итоге я просто цапнул ее за локоть и притянул к себе, аккуратно уложив себе на бок. В первый момент она что-то возмущенно вякнула, но быстро затихла. Когда я заглянул в лицо Кати, она уже мирно посапывала.

– А разговоров было, – констатировал я.

Звучно почесав плечо, Миха проговорил впечатленно:

– Ишь, за две секунды уснула.

– Вымоталась, – заключил я. – Храбриться можно сколько хочешь, но женщине нужен отдых и безопасность, как ни крути.

Миха цокнул и покивал коротко и часто.

– Умеешь ты, я смотрю, с девушками ладить. Одна на него сама полезла, вторая злилась, а потом, вон, под боком уснула.

– Опекун научил, – просто ответил я.

– Хороший, видать, мужик.

– Был.

– Жаль.

Стянув с себя куртку, я накрыл Катю. Вечерняя вентиляция в вагоне охлаждает сильнее. Может простыть, если не согреть.

Под мерный стук колес и покачивание я тоже уснул чутким, но спокойным сном. Перед глазами снова мелькали служебники, Катя, Аделаида, сражался с ящером и летал на нем верхом. Казалось, что вроде и не проваливался в глубокий сон, но проснулся от затяжного толчка и шипения локомотива.

Когда открыл глаза, за окном утро только занялось бледной полоской света на горизонте, а поезд остановился у городской стены, вдвое меньше той, что огораживает Красный град. Катя под боком все еще сипит, зато Миха поднялся и прилип носом к окну.

– Видал? – очарованно спросил он и ткнул пальцем в стекло. – Приехали.

Я осторожно пошевелил Катерину за плечо, та посопела и попыталась перевернуться, во сне шаря пальцами в поисках одеяла.

– Дед Никифор, еще рано… – пробормотала она сонно.

Сдержав смешок, я снова аккуратно, но настойчиво ее пошевелил. На этот раз Катя разлепила веки и села с растерянным лицом. На левой щеке отпечаталась вмятина моей футболки, губы пухлые, как у херувима. Катя повертела головой, в первые секунды с непониманием, потом во взгляде проступила осознанность, и она спросила хрипловатым после сна голосом:

– Стоянка?

– Лучше, – ответил я. – Выходим.

Однако из вагона нас выпустили не сразу. Сперва пришел долговязый комендант с хитрыми глазами, круглым карманным компостером и деревянной дубинкой за поясом. Переговорил с проводником. Тот кивал на нас и что-то объяснял, а комендант поглядывал в нашу сторону и хмурил брови.

– Похоже, будут проблемы, – негромко заметил я и взглядом указал Михе на коменданта.

Оглянувшись, детина хрустнул шеей и сообщил негромко, но бодро:

– С этим тощим? Да я его одной соплей перешибу. А второй накрою.

– Это не кочевник, – сообщил я. – Если этот полезет в драку, то на законных в Рязна граде основаниях. А нам такое точно не нужно.

– Что ты предлагаешь? – вытаращив глаза, поинтересовался Миха, оскорбившись, что ему не позволяют решить вопрос кулаками.

– Выйдем из задней двери, – коротко сказал я. – Ты у нас боец с переменным успехом.

– Но-но-но, – оскорбился детина. – Я тебя от кочевников спас. Забыл?

– Не забыл. Помню.

– А скрутить меня тебе просто повезло.

– Как скажешь, – отозвался я, глядя на коменданта, чьи косые взгляды все мрачнее и недовольнее.

О чем беседуют проводник и комендант не слышно, но запах от долговязого через весь вагон тянет неприятный. Так обычно пахнут фанатично увлеченные люди, поэтому редко стирают одежду и забывают помыться. Этот запах разит даже без моего обоняния.

Когда мы встали, комендант напрягся и дернулся в нашу сторону, но проводник ухватил его за локоть и продолжил что-то настойчиво объяснять. Тот высвободился из захвата, но проводник так жестикулировал, что коменданту нехотя, но пришлось выслушивать.

– Давайте без суеты, но шевелимся, – негромко скомандовал я, затягивая рюкзак на спине. – Проводник дает нам время.

По закону подлости остальным пассажирам приспичило встать и стоять в проходе, дожидаясь открытия дверей. Их, видимо открывают по указке комендантов. Стараясь не торопиться и не толкаться, мы просочились до задней двери вагона.

Миха покосился назад и сказал:

– Вроде не гонится.

– Может обойдется? – с надеждой предположила негромко Катя.

Но, когда дверь открылась, на перроне в комендантской форме оказались еще трое с компостерами и недобрыми лицами.

– Тьфу, швора… – ругнулся я. – Давайте дальше.

Пришлось перейти в следующий вагон, но и у его выходов уже переминаются с ноги на ногу двое комендантов. Едва пассажиры стали сходить с поезда, те принялись проверять документы и билеты. Сердце качнуло кровь активнее, а рефлексы быстрее мозга среагировали на опасность и плеснули в кровь коктейль гормонов, кулаки сжались.

– Бюрократы, – бросил я.

Со стороны пассажирского вагона, в котором мы ехали, потянуло нестиранными вещами, а я когда глянул поверх голов, то трое комендантов уже настойчиво протискивались между пассажирами.

– Твою швору… – выдохнул я. – Бегом!

И дернул все еще сонную Катю за руку проталкиваться в сторону багажного вагона. Уверенности, что там представителей железной дороги не будет, нет, потому что кто-то должен заниматься разгрузкой. Но это фора.

Теплые пальцы Кати попытались выскользнуть из захвата, но я сцепил крепче, она пробормотала с негодованием:

– Да почему мы бежим?

– А ты чем предпочитаешь платить за въезд в город? – пропихиваясь между недовольными пассажирами и таща за собой девушку, спросил я. – На тех, кто платит натурой ты не похожа.

– Ой! – охнула она за спиной.

Я помнил, что следующий вагон должен быть багажным. Но после тамбура оказался еще один пассажирский, видимо, пока стояли на песочной станции, прицепили еще несколько. Здесь вентиляции нет и душный воздух заполнен запахом пота, пропитанной им одежды и нагретого металла. Народа здесь больше, вместо удобных сидений в ряды обычные лавки со спинками.

Протискиваясь между дородной женщиной в сарафане, на спине которого до самой поясницы мокрое пятно, и таким же мужчиной в рубахе, я тащил за собой Катю. Пассажиры стали возмущаться.

– Молодой человек, что вы себе позволяете.

– Не толкайтесь.

– Нет, ты посмотри, какой. Вперед всех ему надо.

– Ща я его усмирю.

Запах в вагоне за секунду изменился: агрессия всегда пахнет резко и с кислинкой, гормоны меняют концентрацию в крови и пот через поры выходит с узнаваемым ароматом. Так что от оплеухи я успел увернуться на долю секунду раньше, чем она прилетела мне по лицу. Со звонким шлепком она ударила по лоснящейся щеке другого пассажира – крупного, с толстой шеей, которая скорее головогрудь. От удара щека колыхнулась, как студенистое желе, его голова стала медленно поворачиваться, а глаза медленно наливаться кровью. Сперва его взгляд остановился на мне. Пришлось выразительно помотать головой и указать в сторону на того, кто пытался мне вмазать, но промахнулся. Им оказался мужчина с сухим лицом и бегающими масляными глазками, которые сейчас озадаченно пялятся на коренастого.

Секунду висела тишина. Потом вагон содрогнулся от зычного, густого баса.

– Щенок сопливый!

И коренастый, как локомотив, ринулся всей массой на обидчика. Я едва успел дернуть на себя Катю и прижать к груди, когда увесистая туша бильярдным шаром промчалась мимо. Вернее, рухнула, поскольку в проходе тесно и разогнаться негде. Катя, теплая и дрожащая, подняла на меня взгляд, я ее успокоил:

– Они еще долго будут заняты.

Началась всеобщая потасовка. Миха через нее протискивался с трудом, потому как сам не маленький. Когда он вынырнул из людской пучины, я мотнул головой, указывая на дверь в конце вагона.

– Может там не будет комендантов.

Сквозь дерущихся мужиков, от которых разит потом и ржавыми шестеренками, мясотелых женщин с кошелками и тюками мы продирались, как чеснок через пресс: с треском, трением и пониманием, что теперь от нас несет борьбой за выживание.

Мой чувствительный нос сходил с ума от увесистых ароматов, я задерживал дыхание, держа подмышкой хрупкую Катю, и уворачивался от ударов, которые предназначены не мне, но вполне могут предназначиться.

В следующий тамбур я толкнул дверь в надежде, что хотя бы там будет свободнее. Но толпа, медленно вытекающая на перрон через руки комендантов эти надежды рассыпала в труху.

Миха вывалился к нам следом, взъерошенный, с каплями на лбу и злой.

– Ну все, – шумно выдохнул он и вытер рукавом лицо, – если ехать поездом, то только в вагоне с сидениями.

– Губу-то закати, – предложил я. – Нам просто повезло с проводником. А теперь не очень.

Я кивнул на выход, где коменданты придирчиво осматривают билеты и пробивают их в круглых, блестящих, как подшипник шарах.

– Вредители, – заключил Миха.

Я напрягся. Какое-то время можно потолкаться в тамбуре, но рано или поздно поток людей иссякнет, придется выходить, а тогда стычка с комендантами неизбежна.

Поднявшись на носки, снова посмотрел поверх голов пассажиров в предыдущий вагон. Коменданты хоть и застряли в живом потоке, но попыток через него прорваться не оставляют.

– Швора… – прошипел я под нос и покосился на противоположную стену тамбура. Там окно. Идею разбить стекло откинул сразу – поезд сделан для поездок через пустыню, значит стекла крепкие на столько, что выдерживают атаки кочевников и тварей.

– Догонят, – испуганно проговорила Катя и механически шагнула ко мне.

Миху кто-то толкнул сзади, он героически поморщился, но утерпел от ответного тычка и проговорил:

– Чего гонятся? Непонятно.

– Да понятно, – бросил я, кривясь. – проверяют билеты. Въезд в град обычно фиксируется, чтобы четко знать, кто прибыл, кто убыл. В Красном граде тоже так.

– Даже кочевников записывают? – удивился Миха.

Я кивнул.

– Особенно кочевников. Видимо, проводник сказал, что везет кого-то без билетов. Может думал, что прокатит. А может сдал. Не знаю.

– Вот гад, – с досадой качая головой, отозвался Миха.

– Ему тоже кушать хочется, – ответил я. – Если его поймают на нарушении, то снимут с должности. Так везде.

Толпа все вытекала из тамбура, а мы поплавками удерживались на месте. Я торопливо соображал, как вылезти, но пока путь один.

– В багажный, – скомандовал я и снова потащил Катю за собой.

Выяснилось, что прицепили на песочной станции три вагона и все пришлось пройти насквозь прежде, чем мы вывалились в уже знакомый багажный вагон со стеллажами.

– И что дальше? – хмуро спросил Миха.

– Выйдем, так же, как и попали на поезд, – предложил я.

Мы рванули к дальней двери, но добежать не успели: металлическая бочина вагона протяжно заскрипела и пошла в сторону.

– За стеллаж! – негромко скомандовал я.

Едва спрятались за дальним стеллажом, стена вагона отодвинулась. Через просветы между чемоданами и саквояжами я разглядел грузчиков и комендантов, которых уже пятеро и рыщут они с лицами очень выразительными.

– Пристали как пыль к заду, – шепнул я.

Дрожащая Катя негромко проговорила:

– Они нас найдут.

– Найдут, – согласился Миха философски. – Ну и что? В угол что ль поставят?

– Скорее в уголь, – поправил я, наблюдая за комендантами из засады. Те приблизились к вагону и достали дрожжевые фонари. – Отправят шахты копать, или чего хуже.

– Не, ну я-то могу, – задумчиво отозвался детина. – А вот Катя не для такого сделана.

Я промолчал. Миха прав, Катя для уютного дома и чистой постели. Но эти не станут разбираться, скажут: все безбилетники, значит всех на уголь. Или еще куда. Позволить так с ней поступить, значит опозориться по самые яйца.

Я прошептал уверенно:

– Значит так. Катенька. Сейчас надеваешь мой рюкзак, затягиваешь. Мы с Михой переворачиваем стеллажи и ломимся в перед. А ты по моему сигналу бежишь и не оборачиваешься. Поняла?

Глаза Кати стали как у испуганного козленка и выпучились на чистом личике.

– А вы? – пискнула она.

– О нас не беспокойся.

– Я без вас не побегу.

– Побежишь.

– Нет.

Я бы успел ее убедить до того, как в вагон забрались бы коменданты, но воздух колыхнулся, Катя развернула голову, будто к чему-то прислушивается, а я уловил знакомый сладковатый аромат.

Через секунду сверху донеслось негромкое женское:

– Вам тут не тесно?