Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Резко поднявшись, Никифор ломанулся мимо концентратора к дальней стене. Пришлось встать и отправиться за ним, кто знает, что от переживаний учудит старик. В правом углу между баллонами с кислородом нашлась металлическая дверь в половину моего роста. Чуть замедлившись, Никифор бросил на меня взгляд через плечо, надвинул брови и пробурчал:

– Фома неверующий…

Потом обернулся к двери и сунул в замок здоровенный ключ, который достал из кармана. Замок лязгнул, заскрипели петли, и дверь медленно открылась наружу.

– Ну шуми и не маши руками, – приказал дед, наклоняясь и шагая в проход.

Я примирительно поднял ладони, а сам думал о служебниках. Свежего воздуха к этому моменту надышался так, что разморило. Однако появление служебников перспектива плохая, но не близкая. Если не заявились к вечеру, на ночь вряд ли припрутся, поскольку песчаные дрезины ездят на солнечных батареях и быстро разряжаются при езде по барханам. Ночевать на постоялом дворе служебники едва ли захотят.

Поэтому, нагнувшись, я шагнул за дедом и не сразу понял, что чует нос. Да и глаза ясности не добавили: помещение примерно того же размера, что и первое, освещено бледно-розовым, не жарко, градусов двадцать пять. В середине деревянная будочка на ножках, а вокруг густым ковром мелкие растения с небольшими розовыми помпонами в середине.

Присвистнув, я проговорил впечатленно:

– Две зеленые фермы?

– Ха! – с какой-то злобной радостью отозвался дед. – Фермы. Иди сюда. Тихо только.

Он подозвал меня к будке и очень осторожно открыл крышу. Когда я нехотя заглянул, в нос ударил сладкий, густой запах. В полумраке будки разглядеть сперва смог только копошение, которое сопровождается низким, негромким гулом. Пару секунд я присматривался, а когда дошло, выпучил глаза.

– Пчелы???

Рожа у Никифора сделалась довольная, как у кота, который сожрал особо жирную мышь. Только благодаря котам Красный град удалось спасти от нашествия мышей, когда основной пищей стала пшеница, кукуруза и картошка.

– Пчелы, – согласился он и аккуратно указал в середину будки, где копошится особо крупная пчела. – Это пчеломатка. Самая главная пчела.

Пчел я видел только на изображении смартфона на этаже обучения. Нам объясняли, что пчелы полностью вымерли в течение нескольких лет после коллапса, и увидеть их вживую я не рассчитывал никогда. Сейчас же передо мной в будке ползает несколько десятков, а может сотня настоящих пчел, а я таращусь на них.

– Откуда? – схватившись за лоб, спросил я.

– От верблюда, – хмыкнул дед. – Сохранил до коллапса и поддерживаю. Сменилось около десятка пчеломаток, но боюсь, эта последняя.

Я засмотрелся на пчел. Те сонно ползают по стенкам улья, залезают друг на друга, поблескивая в полумраке слюдяными крыльями. Матка ползает медленнее, а вокруг неё суетятся несколько пчел, подползают к жвалам, стучат лапами по брюшку: забоятся.

– Почему последняя? – спросил я.

– Кормить их нечем, – просто ответил Никифор. – Я держал их на сахарном сиропе и том, что собирали с тутошних цветков. Но это не заменит полноценного вылета. Каждая новая пчеломатка все слабее, и потомство такое же. Им нужна свобода и настоящие цветы.

– Всем нужны, – согласился я, впервые вдыхая сладкий медовый запах.

Повисло молчание, многозначительное настолько, что запищало в ушах, пчелы тоже притихли. О чем думает Никифор, я догадался сразу, лицо у него такое, что сразу понятно.

Я предупредил:

– Это дико.

– Откуда тебе известно? – уловив трещину в моем скептицизме, с воодушевлением спросил Никифор.

– Да потому что нет доказательств существования вашей земли обетованной.

– Как нет и доказательств обратного, – не отступал дед. – Ну чего ты в позу встал, а? Ты же все равно идешь на север. Так иди. Только чуть дальше. И пчеломатку бери с собой.

– Она погибнет дороге. Я не хочу на себя брать ответственность за потенциальную вторую гибель мира.

В отчаянии дед всплеснул руками и проговорил с жаром:

– Андрей, да пойми ты, это единственная надежа! Пчеломатка все равно погибнет со временем, а если возьмешь её и несколько пчелок, есть шанс.

От волнения дед наклонился вперед и сжал пальцами стенку улья так, что побелели костяшки. От него запахло адреналином, этот запах всегда очень сильный, его мой нос ловит часто.

Я потер лоб и покосился на пчел. Те неспешно ползают и не знают, что последние не только в своем роде, но и последние в качестве шанса на зеленый мир для людей. Верить в байку Никифора дело последнее, не может быть никакой Печоре деревьев. Иначе Лютецкий туда бы уже добрался. Кроме того, взять ответственность за спасение последней пчеломатки – слишком тяжелая ноша для одного разработчика.

Глубоко вздохнув, я покачал головой и произнёс:

– Нет, Никифор. Даже если допустить, что севере что-то есть, у меня ни маршрута, ни карты, ни транспорта. А логика подсказывает, переть туда не день, и не два. Так что пойду своей дорогой. Не серчай.

Надежда в глазах дед погасла, как солнце после вечерней зари, он прикрыл крышку улья и проговорил упавшим голосом:

– Дам тебе паек…

После чего прошаркал куда-то в темноту, какое-то время возился, потом вернулся с коробкой сухпайка, увеличенным, что значит, внутри дополнитиельно не только картошка, но и сладкий батат.

– Вот, – протянув мне коробку, угрюмо проговорил дед. – Тут достаточно на пару дней. Ты иди наверх, а я сейчас.

Хотелось остаться и ещё немного посмотреть на пчел, вряд ли ещё такое увижу. Но Никифор осунулся и поник, мой отказ участвовать его огорчил, я решил ему не мешать предаваться сожалениям и поднялся в кухню. Там Катерина, уже переодетая в коричневые штаны, которые красиво облегают бедра, и серую рубашку с длинным рукавом и вырезом, обжаривала кукурузные лепешки.

Увидев меня, девушка охнула, щеки порозовели, она быстро перехватила волосы веревочкой в низкий хвост и прощебетала запыхано, будто не лепешки жарила, а по лестницам бегала:

– Ой, а ты здесь. Я думала, уже ушел…

– Хороший постоялый двор у вас, – сообщил я и непроизвольно расплылся в улыбке, глядя, как Катерина засуетилась.

– Это все Никифор, – согласилась она и стала перекладывать лепешки в глиняную плошку. – Но ты не останешься, да?

– Только на ночь, – ответил я, разглядывая Катерину со спины. Стройная, зад крепкий, бедра округлые, в штанах это видно особенно. В Красном граде у меня были девушки, но ни одной я не смог бы доверить тайну о своей мутации.

Катерина вздохнула так тяжко, что прозвучало нарочно, а когда пустынный ветер ворвался в форточку, до меня долетел её мятный и сладковатый запах. Пока Катя не видит, я прикрыл глаза – приятно.

– Как жалко, – проговорила девушка, я разомкнул веки и стал наблюдать, как она выставляет на стол плошки и чашки. – Я надеялась, что останешься хотя бы на несколько дней.

– С радостью бы, но не могу.

– Понимаю, – негромко отозвалась Катя и опустила взгляд в тарелку. – Голодный?

Козлятины я наелся плотно, но отказать Кате в голову не пришло, я кивнул, а она просияла, как утреннее солнышко.

– Тогда садись. У меня и соус есть.

Воодушевленно метнувшись к деревянному шкафу, Катерина выставила на середину стола небольшую миску с чем-то густым и желтоватым.

– Это из кукурузы, картошки, козьего кефира. И немного соли. Можно просто макать и есть, – сообщила девушка со смущенной улыбкой и придвинула мне лепешки.

То ли её порозовевшие щеки мне понравились, то ли надышался чистого воздуха, но, как дурак, заулыбался и начал жрать лепешки, окуная их в соус. Оказалось и правда вкусно, а когда дожевывал третью, из подвала вылез дед с небольшой сумкой наперевес и вытаращился на меня.

– Ну ты и жрать, Андрей, – хмыкнул он и потряс сумкой. – Вот провизии тебе немного. Сухпаек, вода.

– Понял. Спасибо.

– Катерина, а ты чего тут? – переведя взгляд на девушку, поинтересовался дед деловито. – А ну хватит увиваться. Парень он видный, но нечего тебе вести себя как швора.

Лицо Катерины вспыхнуло пунцовым, она вытаращилась и выдохнула:

– Дед Никифор, да какая швора!

– А вот никакая. Бери свои булки…

– Это лепешки!

– Ну лепешки. Бери и иди к себе. Не мешай человеку отдыхать, – строго проговорил Никифор. – Ему долгая дорога предстоит.

Против общества Кати я ничего не имел, даже наоборот, но Катя зыркнула на него ясными голубыми глазами и с недовольным видом ушла, оставив лепешки.

С Никифором мы ещё немного поговорили, потом пришла его жена, отругала за то, что засиделись и повела меня спать на второй этаж. Там выдала одеяло и оставила одного. На кровать я рухнул, как мешок. После двухдневной гонки, кислорода и пчел усталость ломила тело, и я уснул, как был, в одежде и с рюкзаком под боком.

Проснулся от настойчивого стука в дверь, когда полоска горизонта в окне едва заметно побледнела.

– Андрей, – донёсся встревоженный шепот Полины, – вставай!

На ногах я оказался через секунду и открыл дверь. По встревоженному взгляду жены Никифора понял – дело дрянь, а она протараторила негромко:

– Служебники внизу. Никифор их убалтывает. Тебе надо бежать. Идем, покажу выход. Быстрей.

Цапнув с кровати рюкзак, я метнулся за женщиной. Та, несмотря на габариты, пронеслась по коридору, как перекати поле, и в самом углу открыла дверку. Она вывела на крохотный балкон, на котором сушится белье.

– Внизу Никифорова дрезина, – быстро сообщила женщина, с опаской косясь назад, – он наказал тебе взять. Вот ключ, она с него заводится.

Полина протянула его, я сунул в карман и, перелезая через перила, поблагодарил. До песка чуть больше двух метров. Ерунда. Повиснув на нижней части балкона, я приготовился и спрыгнул в песок, перекувыркнувшись, как учили на самбо.

На дрезину я запрыгнул, как на верблюда, но, когда повернул ключ, она не завелась.

– Швора, – выругался я под нос и снова попробовал.

Безрезультатно. Глянул в небольшое пыльное окно, там Никифор что-то активно рассказывает группе служебников из пяти человек. Все в форме сафари-цвета, с арбалетами и с намордниками от песка. Судя по мрачным лицам, рассказ деда слушают внимательно, но кто знает, сколько ему удастся их отвлекать.

Я снова крутанул ключ, дрезина ответила упрямым молчанием. Когда собрался спрыгнуть и рвануть пешком, из-за угла выскользнула тень. Я рефлекторно крутанулся для удара ногой, и успел остановить ботинок у самого носа появившегося, потому что узнал детину.

Тихо ругнувшись, я шепотом спросил:

– Ты чего тут?

– Давай заведу, – отозвался тот и жестом показал, чтобы я сдвинулся на заднее сидение.

Косясь на окно, за которым служебники уже нетерпеливо переступают с ноги на ногу, я отодвинулся. Миха запрыгнул на сидение, чуть не снеся меня рюкзаком, что-то поковырял под коробкой зажигания, чирканул, заискрило, и дрезина завибрировала тихим, низким гулом.

Я присвистнул впечатленно, а Миха быстро объяснил:

– Я часто беру дрезину у Никифора. Все ее поломки знаю.

После чего, дёрнул рулевую перекладину, и дрезина с места рванула на бархан, раскидывая в стороны брызги песка. Меня до боли вжало спиной в упорную дугу, специально толстую, чтобы пассажира не срывало при езде, волосы затрепало, от ветра заслезились глаза.

Ухватившись за боковую ручку, я проорал на ухо Михе:

– Сколько дури в этой дрезине?

Тот замысловато рулил по песчаным волнам, он крикнул через плечо:

– Не знаю! Верблюдов сто! Может больше!

– Ого!

– Ага! Никифор в неё артефакт мощности загнал! Точнее, он купил, а я монтировал!

– Хреновый, ты козовод, я сморю! – проорал я ещё громче, потому что дрезина загудела отчаяннее и пошла на бархан, размером с постоялый двор.

Миха загоготал и прокричал так же через плечо:

– А то! Батя так и говорил! Вот я остатки коз Никифору и продал! Механика мне ближе!

Водил дрезину Миха так же ловко, как и завел. Мы быстро преодолели пару больших барханов. Но когда забрались на вершину второго, и дрезина замедлилась, порыв ветра в спину принес недобрый запах, который не перепутать.

– Погоня, – коротко сообщил я.

Миху это известие почему-то развеселило, он хохотнул и отозвался:

– Ещё бы! Держись!

После чего вдавил две педали на полную. Дрезина взвизгнула, как испуганная девчонка, чуть утопилась в песок, а после рванула вниз, на миг встав на дыбы. Меня чуть не выкинуло из сидения, еле успел схватиться за боковые ручки.

Отплевываясь от мелкого песка, поскольку намордников мы не надели, я вывернул голову назад. По песку за дрезиной тянется длинный, продолговатый след от магнитной подушки.

– Миха! Мы наследили!

– А?

– След, говорю, за нами!

– А… – многозначительно протянул Миха и резко крутанул рулевую перекладину.

Дрезина заложила крутой вираж, и детина пустил её по кругу на скорости. Секунд за десять он исчертил песок кругами и полосами, затем снова пустил дрезину вперёд, на этот раз не так быстро, чтобы она не раскидывала под собой песок.

– Пускай поищут, хе-хе, – усмехнулся Миха и плавно повел дрезину в сторону каменистой поверхности.

Над ней мы полетели чуть быстрее, затем свернули к дороге и какое-то время мчали по ней. Когда темно-лиловое небо с бледной полоской у самого горизонта стало светлеть, я сказал:

– По дороге ходят автоматоны. Не наткнуться бы.

Миха озадаченно хмыкнул и отозвался:

– Точно. Ходят. Хотя в такую рань не должны. У нас мимо «Медного ковчега» первый идет в шесть утра.

– Он же не из воздуха появляется, – проговорил я, цепляясь за боковые ручки. – Значит откуда-то выезжает раньше. На те, что ползут из града плевать. Но они и на дороге есть.

Немного подумав, Миха кивнул.

– Есть паровые станции. Там заряжаются дрезины попроще, которые без солнечных панелей. По идее, автоматоны там тоже могут подпитываться.

Выплюнув песок, я отозвался:

– О том и речь. Если какой-нибудь слезет с зарядки и поползёт на встречу, приятного мало.

– Почему?

Покосившись на кудрявый затылок Михи, я сперва решил, что он шутит. Но тот молчит, значит и правда не в курсе.

– В автоматоны встроены визионы. Работают на артефактах связи, – пояснил я. – С их помощью Лютецкий пользуется спутниками.

– Я думал, они после коллапса не работают, – удивился Миха.

Я покривился.

– Лютецкий их приспособил.

Пришлось Михе согласиться и снова увести дрезину с дороги на песок. К этому моменту от «Медного ковчега» мы улетели километра на четыре, служебники до сих пор не появились, значит потеряли след. Удивительно, что Лютецкий до сих пор не потерял ко мне интерес. На его месте, я бы давно решил, что сам исчезну где-нибудь в пустыне. Его внимание намекает – мой проект в нем всколыхнул интереса не меньше, чем производство кислорода для его пент-хауса. Из чего следует, погоню он не прекратит, и нужно где-то пересидеть, пока мультимиллиардер не решит, что я помер.

Мчались мы на дрезине ещё пару часов, пока взошедшее солнце не начало палить, как адская домна. Натянув капюшон с козырьком, я крикнул Михе в ухо:

– Надо переждать жару.

Он покивал и указал куда-то правее со словами:

– Там за дорогой есть скалы. К Сопочке мы же не поедем?

Служебники в первую очередь будут искать меня на следующем постоялом дворе, так что я отозвался:

– Не поедем.

Крутанув рулевую, Миха направил дрезину правее. На дорогу въехали через выпил в бетонном блоке заграждения и в напряжении мчались до следующего выпила справа, надеясь не наткнуться на автоматон.

Выпил нашелся через полверсты в тот момент, когда за поворотом послышался характерный дребезжащий звук автоматона, который сгребает песок с дороги. Миха свернул, и мы снова помчали по песку.

К скалам, которые оказались останками небольшого бетонного строения, мы подъехали, когда солнце напекло макушку даже через внутреннее покрытие капюшона. Миха спрятал дрезину в тень под обветренный, полуобсыпавшийся козырек, который когда-то был то ли навесом, толи частью балкона. И прикрыл её ветками перекати-поля.

– Не то, чтобы совсем не видно, – проговорил он, довольно оглядывая своё творение, – но лучше, чем ничего.

Внутри скал оказалось прохладно и немного сыро, пористый бетон ещё не потерял остатки ночной и утренней влаги. В углу обнаружились циновки, глиняная миска и небольшое кострище. На мой вопросительный взгляд Миха ответил:

– Козы иногда далеко забредали. Приходилось ночевать. Вот я тут себе и обустроил.

– Мудро, – согласился я и сел на одну из циновок. Зад заныл, сидения на дрезине жесткие, при долгой езде можно отбить все по самые гланды.

Чтобы разогнать кровь, поднялся и стал разминаться. Миха бросил под ноги массивный рюкзак. Опершись плечом на бетонную стену. Он стал жевать сухой картофель, который доставал из кармана, и внимательно наблюдать. Потом проговорил:

– Вот почему ты меня скрутил. А на вид, вроде, самый обычный. Давно занимаешься?

– С детства, – ответил я, переходя к отжиманиям. – Опекун приучил.

– Родители где?

– Не знаю.

– Жаль.

– Я как-то смирился, – отозвался я, выдыхая и мысленно отсчитывая десятое отжимание. – Бросили и бросили. Видимо были причины.

Жуя, Миха впечатленно покачал головой.

– Крепкий ты парень, – констатировал он. – Если бы меня батя бросил, я бы… Не знаю. Огорчился бы, ей богу.

Поднявшись, я ухватился за арматурину под потолком и стал подтягиваться, выдыхая слова:

– Спа…си…бо… За по.мо…щ. А тебе… обратно… не надо?

Миха покривился и ответил:

– Не. На постоялом дворе я лишний рот. Пускай Никифор и Полина с козами возятся. Им толка больше. С тобой отправлюсь.

Появление попутчика сперва озадачило. Знать я его не знаю, попробуй пойми, что выкинет по дороге. С другой стороны, дрезину он завел и пока помогает. Так что я кивнул и сказал:

– Погоня не смущает?

– Ты это видел? – вопросом на вопрос ответил Миха и показал надувшийся бицепс.

Я хмыкнул и промолчал. Его энтузиазм и вера в себя забавляют – если мне удалось его скрутить, несмотря на наличие бицепсов, которые вообще-то побольше моих, то со служебниками ему точно не справиться.

Спрыгнув с арматурины, я растряс руки и размял шею. Когда хотел снова присесть на циновку, с наружи донёсся звук, не похожий на звуки пустыни.

Я насторожился.

– Слышал?

Миха самозабвенно жевал картошку, он поднял взгляд и помотал с набитыми щеками головой.

– Пойду проверю, – проговорил я и бесшумно двинулся к выходу.

Глава 4

Жара над пустыней к этому времени поднялась такая, что в Красном граде прячутся в рабочих или жилых человейниках. Там есть система вентиляции, за счет которой они охлаждаются. А артефакты усиления распространяют прохладу по смежным корпусам. Здесь же, в пустыне такого никто не видел отродясь, и я, пыхтя и пропитывая потом футболку, прижался к стене боком.

Миха скрылся за камнем и настороженно оттуда выглядывает, взглядом показывая, что готов к немедленным действиям.

Я прислушался. Звук идет конкретно от места, где он оставил дрезину. Вариантов несколько и все они не сулят ничего хорошего, разве только что это верблюд, который сбежал от хозяина. Но верблюд зверь ценный, если он сбежал, значит хозяин идиот, что не уследил за такой драгоценностью. Так что я беззвучно вытянул нож из ножен на бедре и перехватил для атаки.

Когда за стеной зашуршало совсем близко, я осторожно выглянул.

Никого. Только одинокая дрезина прячется под покрывалом из перекати-поля. Пришлось на пальцах покинуть укрытие. Глянул вокруг: следов нет, а тот, что оставила дрезина уже понемногу затягивает песком.

Уже решил, что показалось, но звук снова донесся, на этот раз со стороны дрезины. Крадучись, я приблизился и, укрылся за ее передом. Шуршать продолжало, и я аккуратно начал выглядывать из-за дрезины, медленно и бесшумно, сжимая рукоять наготове.

Взгляду постепенно открылся песок, слева от дрезины какая-то жестяная крышка, затем пучок перекати-поля, а у самой дрезины, прислонившись к ней, засела спина в лохмотьях.

Пока я прикидывал, сразу окликнуть или обезвредить, а уж потом разбираться, фигура резко развернулась и кинулась на меня. Свой рефлекторный рывок ножом я успел прервать лишь в момент, когда нос уловил знакомый запах. Вывернувшись, я пропустил противника мимо, цапнул за руку и вывел в захват. Через секунду застыл лицом к лицу к Кате, приставив нож к ее горлу.

– Убьешь меня? – прошептала она с ужасом, таращась голубыми, как артефакт охлаждения, глазами.

Нож я приставил рефлекторно, а не для того, чтобы напугать. Но то, как ее грудь заходила ходуном, пока я ее придавливаю к дрезине, внимание мое все-таки уронило.

– Что ты тут делаешь? – спросил я, прочистив горло.

– Я хотела с вами, – коротко ответила Катя, все еще пуча на меня глазища.

Отняв нож от тонкой шеи, я отшагнул и вытер с лица испарину. Девушка для дороги надела плотную куртку, что разумно против песка. А на плечах грязно-коричневая мешковина. Я покосился на дрезину: она двухместная.

– И как ты сюда добралась?

– С вами на дрезине, – негромко сообщила Катя, поправляя мешковину на плечах.

– Что-то я не вижу третьего сидения, – заметил я.

Со смущенной улыбкой Катя подошла к дрезине сзади и открыла нижний отсек.

– Это для багажа, – сообщила она.

Я заглянул и присвистнул впечатленно.

– Ты как сюда поместилась?

Места в багажнике разве что на баул с картошкой. Катя почему-то довольно сообщила:

– Я стройная. И гибкая.

Взгляд мой непроизвольно снова прошелся по ее фигуре, я покивал и сказал:

– Хорошо. Но зачем тебе приспичило ломиться следом? На постоялом дворе Никифора как-то поспокойнее, чем среди пустыни.

Она повела плечиками, изящными, этого не скрывает даже мешковина, и ответила:

– Если честно, то не очень. Сам видел, какое спокойствие бывает на постоялом дворе. Я подслушала ваш разговор с Никофором. Не злись.

Не поспоришь. Если кочевники захаживают, значит для девушки уже неспокойно. Удивительно, как она доросла до сознательного возраста и уцелела.

Убрав нож, я кивнул чтобы следовала за мной. Когда мы вошли в прохладную тень руин, Миха выскочил из-за каменюки с арматуриной в руках и воинственно замахнулся. Но увидев Катерину, по-детски выпучил глаза выдохнул:

– Ой, Катерина. А ты чего тут?

– В багажнике с нами приехала, – констатировал я, садясь на циновку в углу.

Судя по хлопающим губам Михи, появления Кати он не ожидал, и теперь переводит глуповатый взгляд с меня на нее. Я подложил под спину комок тряпья, который нашел слева, и откинулся на стену. Затем проговорил:

– Ну это все хорошо. А дальше вы куда? Не думаю, что вам по пути с убегающим от служебников Лютецкого.

На это Миха пожал плечами и отставил арматурину к стене.

– Мне-то что? Мне вообще без разницы, – ответил он. – К Никифору возвращаться – значит его объедать. А я не хочу. Надо бы пользу какую-то приносить. Но пока не знаю, как. Так что пока я с тобой. А служебники пускай сами боятся. Я им во!

Он демонстративно показал массивный кулак. Может в сноровке и ловкости Миха не очень, но, если таким кулаком попадает по морде – размажет в лепешку.

Тихо вздохнув справа, подошла Катя и стащила с себя мешковину со словами:

– Меня, когда дед Никифор выгнал из кухни, я к себе пошла. У меня окна выходят как раз на двери. Долго уснуть не могла, а потом проснулась рано от шума. Выглянула, а там пять песчаных дрезин, все на солнечных батареях.

– Они быстрые, но магнитные подушки жрут энергию, как саранча. Могут разрядиться посреди ночи, – согласился я. – Значит, если все-таки доехали до «Медного ковчега», то установили артефакты-аккумуляторы.

Потупив взгляд, Катя опустила пушистые ресницы и негромко проговорила:

– Я тоже так подумала. А ведь дрезина Никифора тоже на солнечных батареях.

– Значит придется двигаться отрезками утром. В жару в пустыне тяжко, – заключил я.

– Может и не придется, – еще тише отозвалась Катя и сунула пальцы в мешковатую сумку через плечо. Поковырявшись, она вытащила из нее шарик размером с кулак, весь в шестеренках. Внутри сиреневым светится сердечник.

Вытаращившись, я изумился.

– Артефакт-аккумулятор? Откуда?

Катя неловко помяла плечами и с виноватой улыбкой ответила:

– Взяла у служебников. Пока никого не было. Отцепила от одной из дрезин.

Миха присвистнул и с озадаченностью поскреб щеку толстыми ногтями.

– Украла? Красть нехорошо. Особенно у служебников. Вряд ли они обрадовались, когда одна из дрезин у них заглохла.

Зыркнув на него неоднозначно, Катя приблизилась ко мне и протянула арт-аккум.

– Подумала, вам он тоже понадобится.

На девушку я посмотрел теперь не только как на обладательницу миловидного лица и форм третьего размера, но и как на человека, у которого в голове завалялось что-то кроме сплетен и платьев. Арт-аккум устройство замороченное, особенно в установке. Снять его немного легче, но все равно требует сноровки, чтобы не повредить тонкие шестеренки и не выпустить весь сиреневый заряд.

Бережно приняв его на ладонь, я поднес арт-аккум к носу и вдохнул. Запах от него металлический, со сладким привкусом. Как-то в Оазис-Техно мы пытались разнообразить вкусы картофеля и экспериментировали с сочетанием запахов. Провонялась вся одежда, до трусов, и волосы. Опекун дома, старый, седой и с плохим зрением, сказал тогда, что от меня пахнет малиной. От арт-аккума пахнет примерно тем же. Только с металлом и топливом.

Держа его на ладони, я проговорил:

– Смело, Катя. Не боишься, что за такое и тебя служебники начнут искать? А они начнут.

– Боюсь, – призналась она. – Но я потому и уехала из «Медного ковчега». Никифор хороший, не стоит ему все время нервничать из-за того, что ко мне всякое отребье пристает.

– Значит, твое исчезновение ему по нервам не ударит? – поинтересовался я, продолжая разглядывать пульсирующий сиреневый свет в глубине шестеренок арт-аккума.

Катя помотала головой, сложив руки под грудью, от чего та эффектно приподнялась.

– Я ему сказала. Он сам дал добро. – Катя помолчала и добавила: – И про Миху.

Детина все это время молчал и хмурил брови в глубокой задумчивости. Лоб исходил морщинами, а губы надулись. Видно не привык так много напрягать извилины. Что и понятно, с такими кулаками можно сперва бить, а потом разбираться. Правда, как показал опыт, это работает не всегда.

– Мне он тоже дал добро? – наконец уточнил он.

Катя закивала.

– Сказал, что «нечего молодым загнивать в этой песчаной коробке, если на Севере есть шанс».

Я хмыкнул и покрутил в пальцах арт-аккум. Что подразумевал дед под «шансом» мне понятно. Судя по блестящим глазам Кати, она деду верит, хотя не уверен, что он рассказал ей то же, что и мне. Но это и не нужно, красавица ему доверяет по умолчанию. Чего не скажешь обо мне.

– Замотивировал он тебя, конечно, крепко, – украдкой снова оглядев ее подтянутую, в штанах и курточке, фигуру. – К сожалению, чтобы он тебе не понарассказывал, этого мало, чтобы все бросить и ломиться швора знает куда.

Катя поморщила носик.

– Можно подумать, ты сильно занят.

– Занят, – согласился я. – Убеганием от служебников Лютецкого.

– Я, если не заметил, тебе в этом помогаю, – деловито сообщила девушка и кивнула на арт-аккум.

Сдержать улыбку я не смог: бойкая девушка. Хотя выглядит хрупкой и беззащитной. Но, чтобы стянуть артефакт у служебников, потом залезть в багажник дрезины, а теперь пререкаться с незнакомым оазисным – надо иметь бубенцы. В одном она права: с артефактом перемещение станет гораздо эффективнее. Можно ехать ночью, а дрезину заряжать днем, прикрывая ветками и колючками. Но в остальном идея с движением на загадочный север полнейшая дичь, потому что ни на одной карте этажей обучения и архивов я не видел ничего, что бы указывало на жизнь. Когда-то давно – да, вероятно. Но не теперь, когда уровень углекислого газа на планете стал выше, а вдалеке от градов жизнь тяжела и невыносима.

Я перебросил артефакт с ладони на ладонь, тот приятно завибрировал, послышалось легкое гудение, и запах металла с малиной от него потек сильнее.

– За помощь спасибо, – поблагодарил я. – Но в остальном, прости, не помогу.

– Но ты должен! – с растерянным видом выдохнула Катя и, вытянувшись в струну, сжала кулачки.

Повелительный тон к себе я последний раз слышал только от опекуна, но тот пять лет назад умер, а слушать чьи-то еще приказы, кроме инструкций на бывшем рабочем месте, я не привык.

– Во-первых, – спокойно произнес я, – сбавь обороты. Я тебе ничего не должен. Во-вторых, даже если куда-то намылюсь, артефакт еще нужно вставить в дрезину. А это не просто. В Оазис-Техно для этих целей работает целый отдел.

Слева послышалось покашливание Михи. Он до сих пор молчаливо хмурился, видимо решал, насколько правильно поступила Катя, украв у служебников артефакт. Но теперь лицо его разгладилось, и он сообщил добродушно:

– Я могу вставить. Ну… В смысле в дрезину. Артефакт.

На него я покосился с опаской.

– Уверен? Артефакт-аккумулятор штука хрупкая.

Миха кивнул.

– Уверен. Я с механикой на «ты». Не то, что с козами. То бодаются, то поразбредутся, попробуй собери. А такие артефакты я уже много раз ставил. То кочевникам, то служебникам. Сам понимаешь, постоялый двор место такое.

Ситуация становилась неоднозначной. С одной стороны, на хвост упали двое, а этого вообще не планировал. При чем один из попутчиков девушка, а это дополнительные сложности в дороге. С другой, свой механик никогда не помешает, а девушка уже принесла пользу: арт-аккум. С третьей – неведомый север, куда, по словам деда Никифора, непременно нужно ломиться.

Потерев лоб, я надул щеки и выдохнул, после чего посмотрел на пальцы и раскатал между ними свалявшуюся грязь.

– Так. Ладно. Раз мы здесь втроем оказались, нужно нормально познакомиться. Кто знает, сколько нам вместе двигаться. Не хочу, чтобы в спину что-нибудь прилетело…

Миха округлил глаза и выговорил:

– Да как можно! Ты что!

Вскинув ладонь, я отозвался:

– Всякое бывает. В общем, я Андрей Мечников. Бывший разработчик в Оазис-Техно…

– Ага! – изобличительно выкрикнул детина. – А говорил, не оазисный!

– Ты глухой? – мирно поинтересовался я. – Говорю же: бывший. Ты, если я ничего не путаю, очень плохой козовод и хороший механик. Объяснишь, как вышло, что в пустынной глуши ты вбил в руки механное дело?

Приосанившись, Миха хрустнул шеей и выпятил грудь, будто собрался на шагать на параде в честь основания Оазис-Техно.

– У меня с детства руки к этому стоят. Дядька еще был. Неродной. Друг бати. Он любую шестерню так присобачит, что лет сто без скрипа будет шпарить. Он когда нам на ферме собрал паровую мотыгу, ну, чтобы не самим корячиться, спину гнуть, а чтоб само катилось и пахало, я в диком восторге был. Он был механиком. Настоящим. В смысле в Красном граде учился. Как увидел, что у меня любая шестерня в руках оживает, научил всему, что знал. У меня и так перло в этом деле, а с его наукой вообще стал докой. Какие там козы… Батя ругался, что из-за меня ферма Пароварниковых под откос пойдет. Да видать прав он был.