Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

На что Катя помотала головой, я наклонился в озадаченности и спросил:

– Ты тут уже спала и тебе ничего не откусил.

Просунув пальцы подмышки еще глубже, Катя нахохлилась, как цыпленок, и пробормотала, отвернувшись в стенку корзины:

– Я высоты боюсь.

– Так тут же не видно высоты, – удивился я. – Мы в корзине.

– Но я знаю, что она подомной, – упрямо ответила девушка.

– Понятно, – проговорил я и молча ухватил ее за ногу, после чего одним движением подтянул к себе, и пока она испуганно охала, уложил под бок.

Катя прижалась теплым комочком и моментально затихла. Ее макушка застыла у лица, в носу стало приятно от запаха ее волос, я спросил негромко:

– Так лучше?

Катя ничего не сказала, только молча покивала.

От ее тепла я сам немного расслабился. Обняв девушку, откинул голову на тюк и прикрыл веки. Завтра будет день, и я определюсь с направлением. Оставить их уже не получится, да и не хочется, если быть с собой честным.

Спал вроде недолго, но, когда разлепил глаза, небо уже посветлело. Вверху поскрипывают канаты на красной материи аэростата, под горелкой переливается арт-аккум. Катя справа тихо сопит в той же позе, в какой уснула, пальчики стискивают край моей футболки. Аккуратно, чтобы не разбудить, я их разжал и переложил Катю на тюк. Она не проснулась, только пробормотала что-то во сне. Накрыл ее куском тряпки, который оставил Миха, а сам выпрямился и потянулся.

После сна обычно и так бывает зябко, но сейчас лицо ошпарило холодом. Когда обернулся по направлению движения аэростата, в грудь ударил обжигающий и резкий ветер. Внутри заворочалось недоброе.

Когда с тревогой шагнул к краю корзины и заглянул, в животе похолодело. Говорят, что высоты боятся все, даже те, кто утверждает обратное. И это нормально. Вопрос в том, насколько хорошо умеешь контролировать этот страх. К акрофобам я себя никогда не относил, но сейчас даже меня повело в сторону.

Далеко внизу пустыня, если таковой ее можно назвать, превратилась в похожую на кожу желтоватое полотно, испещренное волнами, выпуклостями и неровностями. Высота такая, что глаза воспринимают ее как картинку, не в силах высмотреть детали. Барханы неспешно плывут, перемежаясь со скалами и руинами: остатками былого величия цивилизации. Местами барханов вообще нет, только неровная мелкая сетка. Присмотрелся – это от засухи потрескалась почва.

Несмотря на солнце, которое уверенно поднимается над горизонтом, наверху ветер ледяной. Но в полдень он будет сочетаться с пеклом, а это настоящее мучение.

– Твою ж за ногу… – проговорил я и стал перебирать рычаги на горелке, под которой светится арт-аккум.

С аэростатами дел я никогда не имел, действовал по наитию, но безуспешно: шар продолжал нестись, а ледяной ветер обжигать лицо. Покрутил артефакт аккумулятор, рассчитывая, что он как-то влияет на высоту, но тот только молчаливо переливается малиновым.

– Тьфу ты бесполезная штука. Зачем он вообще тут, – выругался и толкнул Миху в бок. – Просыпайся, чудо-механик.

Разлепив один глаз Миха уставился им на меня с видом полного непонимания. Только когда открыл второй, во взгляде стал проявляться разум и узнавание. Зевнув, он сел и с хрустом размял шею, проговорив:

– Ну и колотун. Не помню, чтобы так мерз.

– Замерзнем еще сильнее, если не снизимся, – проговорил я, вертя головой из угла в угол. – Ты знаешь, как спустить эту махину?

Еще раз сладко зевнув, детина поскреб ногтями ребра и проговорил сонно:

– Чего тут сложного-то?

– Вставай и смотри, – бросил я и кивнул на конструкцию горелки с артефактом. – На кой-тут вообще арт-аккум? Что тут аккумулировать?

Поднимая заледеневшее во время сна тело, Миха шумно выдохнул, потом сделала несколько поворотов корпусом и потряс плечами.

– Бр-р-р… – выдохнул он и пояснил: – Арт-аккум для горелки. Чтоб механизм не отказал в полете. Дай посмотрю. Сейчас снизимся.

Надвинув с сомнением брови, я отшагнул в сторону, пропуская Миху. Тот приблизился к горелке, и посмотрел на нее, прищурившись, как кот на солнечном крыльце.

Я проговорил:

– Тут рычагов больше, чем мужиков у шпильки.

Миха продолжал всматриваться в горелку взглядом, каким мог бы смотреть за край Вселенной: долгим, вдумчивым, как если бы смотрел ей в самую душу. Будь у горелки душа. Пару раз причмокнул, потом проговорил:

– А, понятно.

– Еще скажи, что всю жизнь на аэростатах летал.

– Не, – отозвался Миха. – Я эту конструкцию вижу впервые.

Ответ не вдохновил. Я набрал воздуха, чтобы предостеречь его и сказать, чтобы не лез, если не знает. Но Миха довольно усмехнулся и бодро дернул вниз сразу два рычага.

Глава 15

Аэростат резко повело вниз, ветер ударил в лицо, а корзину наклонило так, что с замиранием сердца я увидел пустыню. Крен продолжался, меня потащило к краю.

– Миха! – проорал я, схватившись за канат, пролетающий мимо. – Какого ляда?!

Детина, который могучими пальцами вцепился в крепления горелки, крикнул в ответ бодро:

– Да нормально, Мечников! Это от перепада температур!

– Каких температур? Мы на высоте, тут колотун!

– Яма с холодным воздухом, – пояснил он со знанием дела. – В таких всегда лететь труднее.

Пальцами впиваясь в канат, я пялился на бледно-желтую бездну, которая раскинулась внизу и приближалась медленно, с большой неохотой. Что тоже хорошо, если бы приближалась быстро, это была бы проблема куда основательнее.

Я крикнул:

– Можно подумать, ты каждый день летаешь, аки птица!

– Не, – отозвался Миха, опасно раскачиваясь на креплении. Такая масса оторвать его может в миг, – я просто нутром чую механику.

– Любую?

– Ага. Хоть дрезина, хоть аэростат. Пусть даже впервые его вижу.

Продолжая держаться за канат, я подтянулся и уперся одной ногой в пол корзины, другой – в бочину. Навыки Михи с механикой придется разобрать, как и ловкие предсказания Кати то по поводу служебников в пустыне, то относительно Аделаиды и Рудого.

Покрутил головой, и в животе похолодело, я заорал:

– Где Катя?

В корзине пусто, только тюки с тряпками сгрудились на одну сторону.

С лица Михи отхлынула кровь, он заорал во всю могучую глотку:

– Катерина-а-а!

Стали прислушиваться. Сперва только выл ветер, скрипели канаты, и ужас за девушку набатом гремел в голове. Я до боли в висках напряг слух и услышал слабое:

– Помогите…

– Слышишь? – окликнул я Миху. – Катя, где ты?

Корзина все еще в крене, ее быстро несет по ветру, изгибая аэростат, как податливую каплю. Вдвоем мы стали звать девушку, прислушиваясь к каждому шороху и звуку. Когда в нос ударил очередной ветряной порыв, ноздри защекотало знакомым мятным запахом, я крикнул, указывая на край корзины, который сейчас внизу:

– Там!

Не теряя ни минуты, я стравил канат между ладонями и спустился, кожу обожгло болью так, что пришлось стопорнуться и спускаться перехватами.

– Катя, держись! – прокричал я и шагнул на нижнюю стенку корзины.

После чего быстро обвязал вокруг пояса канат, на конце которого для чего-то карабин, и высунулся через край. Катя повисла за бортом на поперечном канате в самом низу и болтается, дрыгая ногами и полными ужаса глазами, таращась вверх.

– Андрей! – прокричала она охрипшим голосом. – Вытащи меня!

– Сейчас!

Перекинув ногу, я одной рукой ухватился за край корзины, а другой потянулся к Кате. В плече засаднило, до Кати еще сантиметров тридцать, длинны руки не хватит.

– Сможешь дотянуться? – спросил я, продолжая тянуть жилы.

Бледная, как стена, Катя дернулась сосиской и помотала головой.

– Не могу! Сил не хватает!

– Держись! – крикнул я, перехватившись на пальцы и снова потянулся к ней.

Но даже так расстояние между руками сократилось едва на половину. Я прошипел под нос, изо всех сил вытягиваясь, насколько у меня есть растяжки, однако к Кате меня это приблизило мало. Ее пальцы, которые впились в канат, тем временем белели, она крикнула:

– Я не могу больше!

– Не смей разжимать пальцы! – прорычал я, со жгучим чувством в груди осознав, что если Катя упадет, мир мой прежним не будет. – Я тебя вытащу!

Тянулся я как мог, но результата это не приносило: девушка перехватиться не могла, а я не мог до нее достать. В яростном отчаянии я захрипел. Но беспомощным себя не чувствовал никогда и всегда находил решения. Сейчас оно пришло само в виде Михи, который ухватил меня за руку и скомандовал:

– Я удержу.

Свесившись через борт, он решительно кивнул, и я отпустил пальцы от края корзины. С таким запасом я точно дотянулся бы до Кати, но еще один резкий толчок, Катя вскрикнула, и ее пальцы сорвались с каната.

То, как она начала падение лицом вверх, двигая руками и ногами, как перевернутый жук, я видел в замедленном движении. В груди мотор на миг замер, дыхание перехватило. Когда сверху истошно заорал Миха, думал я всего пол-секунды. После чего вывернул руку и прыгнул следом.

Свист ветра заревел в ушах, воздух ворвался в легкие так мощно, что едва не захлебнулся, пришлось сомкнуть губы. Мир до сих пор казался замедленным: приближение далекой пустыни, падающая Катя с огромными глазами. В горле молотит сердце, а живот свело от тихой жути свободного падения. Чтобы догнать Катю, я прижал руки и вытянулся, этого хватило, чтобы в последний момент она уцепилась за меня, а я обхватил ее руками и ногами.

Успела мелькнуть мысль, что, когда веревка натянется, сила рывка будет такой, что меня потом не соберут.

Рывок действительно дернул так, что треснули мышцы, а в голове взорвался вулкан, я едва не выронил Катю. Но та вцепилась в меня всеми конечностями. Однако мы не повисли, я стали раскачиваться не только по горизонтали, но и верх-вниз, плавно.

– Живая? – спросил я хрипло, сжимая девушку.

Уткнувшись лицом мне в грудь, она что-то невнятно пробормотала, я расценил это как «да», после чего задрал голову.

Веревка там не совсем веревка, потому что в середине активно растягивается и сжимается. Аэростат высоко на фоне бледно-голубого неба выглядит как красный пузырек, под которым небольшая квадратная корзина. Из нее торчит русая голова Михи.

– Вы там как? – прокричал он сверху.

– Развлекаемся, разве не видно? – с колотящимся от напряжения сердцем отозвался я, и сжал сильнее на спине Кати быстро зябнущие пальцы.

– Ну я так и понял, – снова крикнул детина. – Держитесь там. Буду поднимать.

Тащил он нас долго, планомерно и методично. Никто из нас с этой задачей лучше не справился бы. Но даже у Михи ушло столько времени, что, когда мы перевалились через край корзины и растянулись на полу, я не чувствовал замерзших пальцев.

– Спасибо, – поблагодарил я Миху, откидываясь на тюк.

Лицо детины суровое, лоб морщинистый, кожа обветрилась и пошла чешуйками. Он вытер его локтем и сел на корточки рядом с Катей, которая упала на бок, поджав колени к груди.

– Ты как, Катерина? – спросил он и неумело потрогал ее за плечо.

Стуча зубами, Катя ответила:

– Н-н-нормаль-ль-ль-но…

– Фух, – с видимым облегчением выдохнул Миха и зацепился пальцами за крепления горелки. – У меня душа в пятки упала, когда ты улетела. А потом этот псих… – Миха перевел на меня круглые глаза и продолжил впечатленно: – Ты чем думал, когда прыгал?

– Я не думал, – честно признался я.

– Оно и видно. Повезло, что веревка с резиной оказалась. Если б не она, выспался бы твой позвоночник в трусы. Вдвоем бы в лепешку расшиблись бы.

Опершись на ладони, я сел удобнее и проговорил:

– Некогда было решать, Миха.

Он вздохнул.

– Понимаю. На кой-тут резинка вообще?

– Наверное прыгают с ней, – предположил я.

Выпучив глаза, детина изумился.

– С высоты?

– Угу.

– Ну и развлечения у вас, оазисных. Дурь какая. Это ж надо додуматься: сигать с высоты. Зачем?

Я двинул плечами.

– Для удовольствия.

– Сомнительные у вас удовольствия, как я посмотрю, – констатировал он. – Ладно. Выдохнули. Живы все, и хорошо.

Я стал растирать промерзшие пальцы и попросил:

– Ты б не ронял так больше аэростат, а?

Миха всплеснул руками.

– Да это не я, говорю же! Это яма воздушная. Ветер попутный сильный. Не видишь сам, с какой скоростью несемся? Мы поднялись туда, где он дует, как чертодуй. Я стравил газ, но высота все еще приличная.

– Так спускай нас, – сказал я.

– А куда спускать-то? – удивился Миха. – Там же пустыня сплошная.

Почесав макушку, я согласился.

– Тоже верно.

– Может долетим до какого града, а там приземлимся? – предложил детина.

Катя все еще лежит, свернутая калачиком и дрожит. Перепугалась она так, что до конца жизни хватит. Я перекатился на колени и помог ей устроиться среди тюков, они хоть и из грубой материи, но пышные и неплохо удерживают тепло. Затем накрыл ее тряпьем, и сказал Михе:

– Опасно. Если в Рязна граде нас разыскивали, значит и в других градах могут. Если приземлимся рядом, заметят.

– Тогда как быть? Газа хватит до полуночи. Максимум до утра, если горелку гонять не будем и с высотой не играть.

Я предложил:

– Спустимся пока ниже, чтобы не околеть от холода, а приземлимся где-нибудь у дороги. Поодаль, чтоб не столкнуться с автоматоном. Хотя может в такой дали от Красно града они и не ездят.

– А потом? – спросил детина.

– По ситуации, – честно ответил я. – В нашем походе конкретики нет.

Какое-то время мы летели молча, Миха возился с горелкой и баллонами, при мне один заменил, использованный при этом не выбросил, а аккуратно положил в угол.

– Для балласта, – пояснил он, когда поймал мой вопросительный взгляд.

С аэростатом Миха обращался умело, будто всю жизнь только и делал, что управлял такими. Что-то крутил, двигал рычаги, которых на механизме больше десятка. Ничего общего с аэростатами, о которых я читал на этаже обучения. До коллапса воздухоплавание было развлечением, мало кто всерьез пользовался им по делу. А после – стал транспортом. Поэтому к ним стали применять артефакты разного класса и добавили рычагов, для управления. О том, что некоторые удовольствия ради прыгают с них на резинках слышал, но не думал, что по неволе стану одним из них.

Катя дрожала, пришлось обнять ее и греть своим теплом. Трястись она перестала только спустя час и даже задремала. Я продолжал наблюдать за Михой и его умелым управлением.

– Как ты разобрался с рычагами? – спросил я, когда яростное, но бестолковое на такой высоте солнце стало палить чуть меньше и поползло на другую сторону неба.

Погруженный во что-то свое, Миха вздрогнул и обернулся.

– Тфу ты, напугал, – признался он.

Я заметил:

– Не пугливого ты не тянешь.

– Это да, – согласился детина. – Задумался.

– О чем?

Миха пожал плечами.

– Да верблюд его знает. Я когда с техникой вожусь, такое состояние накатывает… Умиротворения что ли. Только ты и детали. С ними всегда есть решение. Если не работает, значит не так собрал, нужно просто пересобрать. А если работает, вообще замечательно.

– У тебя всегда так было?

Детина кивнул.

– Сколько себя помню, – ответил он. – Я ж рассказывал. Чего ты мне вопросы эти задаешь?

– Да так. Пытаюсь обкатать одну мысль, – признался я.

– Поделишься?

– Пока сырая. Как додумаю, озвучу, – проговорил я.

Мысль дикая. Слишком невероятная, потому как для того, чтобы она оказалась правдой, должно было сопоставиться много переменных. Но даже если мысль рабочая, она многого не объясняет. В том числе преследования Лютецким и его служебниками.

– Ладно, Пинкертон, – хмыкнул Миха. – Созревай быстрее.

Он вернулся к управлению аэростатом, что выходит у него с дивной ловкостью. Даже я, будучи разрабом, а это не мало, не сориентировался в многообразии рычагов. А этот вон, щелкает ими, как сухарями, и лыбится с довольной рожей. Катя дрожать перестала, теперь лежит крошечным комочком, который хочется оберегать от тягот всего мира. Но ничего, оправится. Она крепче, чем кажется.

Отодвинувшись к стенке корзины, я вытащил из-за спины рюкзак и раскрыл, чтобы проверить пчел. Те мирно застыли в голубой жиже, и не подозревают, на какой высоте находятся и что делается ради их спасения. Лютецкий о них точно не знает, но продолжительная гонка за мной, означает прямую ценность для него. В плане разработки, если считать мой смелый проект дать людям больше пищи, кислорода и свободы, я заноза. Но справился с занозой он вполне радикально. Единственная особенность – это ген-мутант. Но даже если Алексей Лютецкий каким-то образом об этом узнал, бояться ему нечего, я все равно не в Красно граде и никак на него не повлияю. Иначе чего ему опасаться таких как я. И Миха с Катей. На кой-они ему – тоже неясно.

Убрав артефакт с пчелами обратно в рюкзак, я покосился сперва на Катю, которая загодя услышала приближение служебников и Аделаиды с Рудым, затем на Миху, способного найти общий язык с любой техникой, хотя даже близко не подходил к этажу обучения в Красном граде.

Выдохнув, я закинул рюкзак на плечи и спросил прямо:

– Вы мутанты?

Миха оглянулся на меня и уставился в упор, в миг посуровев, как осенняя туча, а его пальцы до хруста сжались в кулак. Катя, которая до этого выглядела спящей, развернулась и впилась напряженным взглядом. Несколько секунд они переглядывались, потом Миха шагнул вперед и произнес заниженным голосом:

– Ты что-то разговаривать много стал, Мечников.

Пришлось быстро подняться, чтобы быть на одном уровне с детиной, он может и неповоротлив, но, если пнет, зубов не сосчитаешь.

– Спокойно, Миха, – начал я.

Но объяснить не успел, детина навалился на меня всем весом, вцепился пальцами в горло и стал выдавливать через край корзины.

Катя закричала в испуге:

– Миха, не надо!

– Она нас служебникам сдаст! Не поняла еще? Они поэтому за нами гонятся! Он утка подсадная!

Хрипя, я уцепился за похожие на толстые палки пальцы Михи в попытке их разжать и отодрать от горла, но дури в детине много, и он продолжает наваливаться.

– Пусти… – прохрипел я.

– Ага, – зарычал детина. – Чтобы ты нас этому упырю сдал? Шпион!

Пальцы на горле сдавливались все сильнее, от нехватки воздуха перед глазами поплыли пятна, а в голове стали надуваться сосуды. Просунув руку между его локтями, я крутанул, хватка немного ослабла, хотя из захвата полностью выбраться не удалось, тогда пришлось пропнуть коленом, попал в солнечное сплетение, Миха застонал от боли и согнулся.

Когда его стальные пальцы расцепились на моей шее, я закашлялся и, опираясь на край корзины, отошел от детины подальше со словами:

– Я не шпион….

Получилось хрипло, шея болит, а когда сглотнул, показалось, по горлу прокатился ёж.

– Врешь… Швора… – произнес Миха сдавленно и попытался выпрямиться, но видать удар получился сильный и он все еще в позе буквы «зю».

– Я тоже мутант, – кашляя, как заправский шахтер, сообщил я.

– Не верю, – отозвался детина.

Я, наконец, смог расправить грудь полноценно вдохнуть, хотя шея все еще болит.

– Ты ж только сам говорил, что мы команда, – сказал я, потирая шею.

– Это до того, как я узнал, что ты шпион, – сдавленно ответил Миха и все-таки выпрямился, держась за ушибленный живот. – Потому и бросить нас хотел. Чтобы служебники приехали и нас с Катей сцапали. Красиво все разыграл, ничего не скажешь.

– Да ты издеваешься?! – не выдержал я. – Я столько за вас рисковал. Надо оно мне было бы? Не шпион я!

– Не верю!

– А ты поверь!

– Чем докажешь?

Подняв на Миху взгляд, я зло зыркнул на него и, сосредоточившись, с шумом втянул воздух. Ноздри защекотало от холода и запахов влаги, камня и скудной растительности, которые поднимаются снизу. К этому примешались ароматы которые испускать может только человек.

Я проговорил:

– Перед побегом ты жрал жареный батат, в кармане у тебя тряпка в мазуте, не знаю, для чего, а у Кати эти… Ну… дни фертильные.

Справа Катя охнула, подтянув к подбородку тряпицу, которой укрыта, пробормотала:

– И правда…

Покосившись на нее, Миха хмуро подвигал бровями и опустил пальцы в карман, откуда вытащил тряпку. Потом поднял на меня суровый взгляд и проговорил:

– Ну тряпку, допустим, ты мог видеть, как я кладу в карман. А про батат как понял? Подглядывал, как жру?

Я покачал головой и ответил:

– Я нюхач. Могу хорошо различать запахи, если сосредоточусь.

– Все равно верится с трудом. Ты мог видеть Катины… Это… Как она в порядок себя приводит, – не унимался Миха.

Краем глаза я заметил, как запунцовела девушка, а я терпеливо потер себя лоб и проговорил:

– Миха, фертильные дни это ну… Другое.

Миха фыркнул и снова посмотрел на меня с угрозой, такой же мрачной, как и небо над нами, которое стало затягиваться самыми настоящими тучами.

– Так и знал, что выдумал. Все знают, у баб только одни эти… Ну ты понял.

– Миха, ты из какой дыры вылез? – спросил я, оглядываясь за край корзины, где пустыня уже не пустыня, а что-то непривычно серо-зеленоватое. – Это другие дни.

– Нет у них никаких других!

Со дня корзины донесся голосок Кати:

– Есть…

Пока Миха недоверчиво двигал бровями и морщил лоб, я пояснил, и на всякий случай присмотрел пустой баллон, которым можно огреть детину, если он опять полезет:

– Это дни чтобы… ну… Зачинать.

– Чего зачинать? – не понял Миха и с тупым негодованием уставился на меня.

Не выдержав, поднялась Катя и шагнула вперед, встав прямо перед Михой, меленькая, хрупкая и отважная. Она уперла кулаки в бока и проговорила с напором:

– Не чего, а кого! Детей зачинать, вот кого! Нюхач он. Чего не понятного? Такое учуять можно только с очень чутким носом.

Пока Миха переваривал услышанное, Катя обернулась ко мне и протянула руку с раскрытой ладонью:

– Ну что, будем полностью знакомы, Мечников. Катерина Ковалевская, человек с геном-мутантом. Острый слух. А Миха – механик. Он чувствует машины и аппараты.

Я пожал мягкую и теплую ладонь Кати, и проговорил:

– Очень приятно. Осталось выяснить, что от всех нас нужно Алексею Лютецкому.

Она мне так широко и лучезарно улыбнулась, что я как дурак улыбнулся в ответ. Но паузу прервал Миха.

– Ну, ты это, извиняй тогда, – сказал он все еще хмуро, но теперь с озадаченностью. – Только у нас есть проблема понасущнее.

– Что опять? – вздохнул я.

Миха кивнул на баллоны и проговорил:

– Газ кончается.