Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Времени у меня не то, чтобы в избытке, но соблазн разжиться запасами убедил. Сколько предстоит идти не известно, а сух паек лишним не будет. Остается риск нарваться на служебников, с другой стороны, без воды и еды при переходе тоже тяжко. Так что согласился.

Дед Никифор повел меня в часть дома, где он живет с женой. Здесь стены, как и в столовой зоне, обшиты металлом и термоизолятом. Видимо, осталось со времен, когда он был в избытке. Сейчас такой достать сложно и разве что в Оазис-Техно. В доме чисто, чувствуется женская рука и пахнет уютом. Совсем не похоже на мою жилую капсулу человейника в Красном граде. Там только то, что нужно: кровать, комод из дешевого цемента, очаг, туалет на этаже. А здесь и печка, натуральная, каменная, и шкаф, как с картинки: деревянный дерева и со стеклянными витражами. Даже картина на стене.

Никифор заметил, как я осматриваюсь, и прищурился хитро.

– Нравится?

– Это дерево?

Дед кивнул, я постучал по дверце шкафа. Гладкая, теплая, не похожа на холодный камень или металл. Потянул носом – пахнет суховато и пряно, с примесью старого лака.

– Зажиточный у вас постоялый двор, – констатировал я, отходя и разглядывая шкаф. – Откуда все это?

Крякнув, Никифор цапнул со стола отварную картофелину и смачно откусил.

– Пойдем-ка, Андрей, – сказал он. – Вижу, парень ты хороший. Покажу тебе кое-что.

На месте Никифора я бы не стал показывать незнакомцу, пусть даже спасшему его певицу, свой дом. Так что внутренне напрягся и приготовился действовать в случае засады. Но дед спокоен, как утренняя пустыня, и чему-то ухмыляется.

Пройдя жилую часть насквозь, мы вошли в кладовку. Там Никифор дернул ручку подвала, в его темноте открылись каменные ступеньки, а дед цапнул переносную дрожжевую лампу и проговорил, щурясь:

– Не страшись, парень. Не съем.

Я усмехнулся. О каннибализме ходят разные страшилки. Особенно у девушек на этаже сборки в Оазис-Техно. Из их сплетен рождаются байки, которые уходят в народ, обрастая новыми подробностями. Особой популярностью пользуются истории, где девушку похищает каннибал, хочет сожрать, но влюбляется, и они предаются страсти. А потом свадьба.

Никифор, вроде, на людоеда не похож, впрочем, как они выглядят не знаю. Так что пожал плечами и последовал в подвал. В случае чего от деда отбиться как-нибудь сумею.

Дрожжевая лампа освещала бледным светом густую темноту, в которой серебрится седой затылок деда, сырая прохлада холодит кожу, и я непроизвольно напряг мышцы. Но пришлось довериться и спуститься за дедом Никифором метров на десять.

– У вас не подвал, а целый бункер, – заметил я, глядя на его макушку.

– Сейчас поймешь, почему, – отозвался он.

Через несколько секунд мы шагнули на утоптанный грунт, дед отошел куда-то влево, щелкнуло, нос мой защекотало сочностью, которой здесь быть не может. Через секунду подвал залило теплым розовато-желтым светом, а моя челюсть отвисла.

– Офонареть!

Подвал действительно оказался бункером квадратов на сто, сто пятьдесят. У левой стены натуральный генератор, а по остальным – баллоны, к которым подведены трубки из концентратора, тот тоже у левой стенки. А в середине бункера зелень. Настоящая живая, зелень. И не только трава, вроде мятлика, который почти не цветет, а настоящие цветы, кустики и даже дерево. Два дерева. Маленьких, но с зелеными листьями. В живую я видел только мятлик на зеленых фермах Оазис-Техно. Его ярусами выращивают для производства кислорода, как и фитопланктон прохлорококус. Этих Лютецкий производит в фотобиореакторах. Но даже на зеленых фермах я не видел деревьев.

– Они настоящие? – втягивая до сладости свежий воздух, спросил я и шагнул к деревцу, тоненькому, едва с меня ростом, но с гордо растопыренными ветками и листьями.

Лицо Никифора довольно просияло, он снова откусил от картофелины и кивнул.

– Все живое.

Осторожно я коснулся листа – прохладный, гладкий. Присмотрелся, внутри зеленые прожилки и ячейки. Создать такое в бункере невозможно.

Впечатленно выдохнув, я развернулся к деду и спросил:

– Как вам удалось? Тут же целое состояние.

Причмокивая картошкой, Никифор покивал и ответил:

– Как видишь, у меня тут кислород. А стоит он, много, сам знаешь. Приторговываю.

– Но зелень! Зелень откуда?

– Отовсюду, – многозначительно проговорил дед и помахал в сторону, где стоят два старых, обитых тканью кресла и каменный куб между ними в качестве стола. – Пойдем, парень, присядем.

Моя остановка затягивалась, что не очень хорошо. Я планировал двигаться еще часа три-четыре по барханам, чтобы добраться до следующего постоялого двора и там передохнуть. Если верить карте и Михе, это как раз и есть двор Сопочки. А до него десять верст. Но подвал Никифора слишком большая ценность, чтобы от нее отмахнуться, а значит стоит задержаться.

– Ладно, уговорили, – согласился я и расположился в кресле напротив деда, который успел притащить две переносные кислородные капсулы. Такие в дорогу берут те, у кого на них есть средства. Или кто сумел раздобыть.

Он приложил маску капсулы к носу и чуть открутил вентиль, послышалось негромкое шипение, Никифор вдохнул полной грудью. После чего закрутил вентиль и предложил:

– Подыши свежим воздухом. В Красном граде, поди, смрад и смог. А тут суховеи и песок. Тоже духота. Ты даже не знаешь, наверное, что такое свежий воздух. А какой он после дождя… Сладкий, чуток землистый, но легкий и бодрящий. Ммм…

Дождя я и правда не видел, поливы зеленых ферм Оазис-Техно осуществляет искусственно, и ту воду человеку пить нельзя, она годна только для растений. Кислород, как сотрудникам корпорации, нам выдавали раз в пару недель вместе с пайком. Такую-же маленькую капсулу, как принес Никифор. Я растягивал ее на несколько дней. По этажам ходили слухи, что у Лютовского в пент-хаусе кислород круглые сутки, но в такое поверить непросто, когда из окна двадцатого этажа простирается пустыня и в форточку дует обжигающий суховей.

– Не робей, Андрей, – подбодрил дед и сделал жест, чтобы я приложил маску к лицу. – У меня настоящий луговой воздух. Без химии и примесей. Я видел, как ты тянешь носом. У тебя ген-мутант?

Напрягся я моментально, кулаки сжались, на деда я зыркнул мрачно, готовый к тому, что он вытащит из-под кресла арбалет. До коллапса инсектицид, которым опрыскивали растения против вредителей, считался безвредным. Но потом стали рождаться дети с особенностями. Про свой нюх я понял, когда в три года учуял дрезинный запах служебников на лестнице. Но рассказывать не стал даже опекуну. Когда у мальчишки в детской группе засветились глаза, воспитатель заохала и вызвала служебников. После этого мальчика никто не видел. Так что я решил и дальше молчать о том, что за сотню метров чувствую, как пахнет зелень с зеленых ферм. На мое счастье, активно начала развиваться артефакторика, и внимание население переключилось с выявления носителей гена-мутанта, на перепродажу артефактов. К люксовым артефактам доступ был и есть лишь у верхушки, но обычные можно хоть и за дорого, но раздобыть у перекупов и кочевников.

Никифор покачал головой и жестом показал, чтобы я успокоился.

– Не ерепенься, парень. Не сдам. Как скрыл от служебников своей ген?

Ещё раз я оглядел деда. Он уже много раз мог меня прибить, но не сделал этого. Так что, не разжимая кулака, я ответил:

– Менял анализы.

– Умно. Что умеешь?

– Ничего особенного, – все так же напряженно проговорил я. – Обоняние.

Довольно хмыкнув, Никифор покивал.

– Тогда тем более подыши. Хороший воздух.

Пару мгновений я продолжал оценивать ситуацию, поглядывать по сторонам и искать пути отхода. Но дед Никифор сидит мешком на кресле и поглядывает на свои зеленые деревца. Так что нехотя я немного расслабил плечи. По хорошему отказываться от воздуха глупо, тем более в спешке я в рюкзак капсулу не закинул.

– Проверим, – произнёс я, глядя исподлобья на деда.

Приложив маску, я открутил вентиль и вдохнул полной грудью. Воздух хлынул в легкие сладостным свежим потоком такой чистоты и свежести, что в ушах зашумело. От неожиданности я резко перекрыл вентиль и вытаращился на Никифора. Голова стала легкой, и меня с непривычки повело, пришлось откинуться на спинку кресла.

Тот засмеялся немного скрипуче.

– А я говорил, это настоящий воздух. Вот тут собранный. Все своими руками гнал в концентратор, нагнетал в баллоны. Не то, что ваша оазисная химия. Поди и не растительный, а какой-нибудь искусственный.

– Очень свежо, – признался я чуть охрипшим голосом, глядя на капсулу. – В Красном граде и правда воздух совсем не такой выдают.

– А то! – довольно крякнул дед. – Натуральный только ваша верхушка и получает. А простым трудягам выдают побочные продукты реакций. Это я тебе точно говорю.

Доказательств этому нет, но лицо у деда такое, будто лично видел, как в капсулы для сотрудников сжимают искусственный кислород.

Никифор продолжил:

– Раньше никто думал, что дышать свежим воздухом станет привилегией. Да и не представляли, что пчелы вымрут. Я родился, когда пасеки были, как грибы. Пчелы летали разные, и домашние, и дикие. А на ярмарках продавали мед. Липовый, гречишный, даже белый.

– Мёд? – удивился я, впервые встретив человека, который видел мед, и снова приложил маску, на этот раз открывая вентиль очень аккуратно.

Никифор отправил в рот остатки картошки и, жуя, проговорил с ностальгией:

– Меда было много. Сладкий, тягучий. Его и в чай можно, и в блины, и простуду полечить. Мед теперь на вес золота. До коллапса ценность золотом меряли.

Я снова вдохнул осторожно и бережливо, после чего закрыл вентиль. Мысли от чистого воздуха прояснились, в теле появилась бодрость, а будущее обрело краски.

– Мир до коллапса сильно отличался, – согласился я умозрительно, потому что знаю об этом по рассказам опекуна, старших коллег и того, что в смартфонах. Более достоверные данные в книгах, но для получения допуска к ним нужно быть кем-то посерьезнее разработчика среднего звена.

Откинувшись на спинку кресла, Никифор поднял глаза к потолку и произнес вдумчиво:

– Никто не думал, что пчелы исчезнут. Жили мы славно, технологии были доступны всем. Каждый носил смартфон, пользовался, когда хотел.

Я возразил:

– В Красном граде тоже есть смартфоны.

На что дед отмахнулся, кривясь.

– И что? Где твой смартфон? Ну, показывай. Нету? Раньше у каждого был. Просыпаешься утром, сразу цап его и давай листать, что в мире творится. Население тогда было около восьми миллиардов. Правительства стран боялись нехватки продовольствия. Лютецкий, швора такая, момента не упустил. Его ученые разработали инсектицид на основе бактерии. Чтобы колорад, медведка, всякая тля не вредила урожаю.

– Звучит хорошо, – заметил я и снова немного вдохнул из капсулы.

– Ага, – зыркнув на меня недобро, отозвался дед. – Благими намерениями выложена дорога в ад.

– Формула не сработала, – подтвердил я. Нас обучали тому, что формула была намеренно испорчена врагами Лютецкого

– Сработала, – ловко для такого древнего деда подвернув ногу под зад, ответил Никифор и тоже вдохнул воздуха. – Настолько, что Оазис-Техно стала продавать инсектицид в другие страны. На этом Оазис-Техно и поднялась. Лютецкого зауважали во всем мире. А он давай вваливать бюджеты в благоустройство своей резиденции, Красного града то есть. Местным жителям перепало много крошек с барского стола. Так что их поддержкой он заручился. В общем поднял регион.

О заслугах Лютецкого в Красном граде знает даже ребенок, основная фракция его почитает, как спасителя. Но мое отношение к нему поменялось после отказа открыть зеленые фермы людям и доноса Козельского.

Я проговорил осторожно:

– Звучит еще благороднее.

– Ты погоди, парень, – хмыкнул Никифор. – Регион поднялся. Это да. Настолько, что стал вторым финансовым центром. Инсектицид продавался, урожаи росли. Экоактивисты были недовольны вмешательством в природу и устроили диверсию на его заводе. Накидали какой-то дряни в партии инсектицида. Думали, формула перестанет работать.

– Перестала?

Он покачал головой.

– Да как. Нарушителей поймали, партию проверили, вроде все в порядке. Ну и отправили на экспорт по всему миру.

– И распылили, – проговорил я, этот момент истории нам тоже преподавали.

Пожимая плечами, Никифор согласился:

– Распылили или не знаю, что там они сделали. Но на следующую весну пчелы не проснулись. Пасечники первыми забили тревогу. Оно и понятно, открываешь улей, а там мертвые пчелы. Информация до Лютецкого дошла быстро. Стали разбираться. В составе формулы были какие-то мертвые бактерии, но после диверсии они не все сдохли. Как оно там работает, мне не известно, но полудохлые выжили, мутировали. А когда распылили, заразили не только вредителя, но и пчелу. А пчела она от цветка куда летит?

Снова вдохнув воздух, каким никогда не дышал, я предположил:

– В улей?

– Верно, – согласился дед. – А там перезаражала остальных. Так все и началось. Никто не думал, что вымирание медоносов так повлияет на мир. В новостях сразу запестрило, что будет голод. Народ ломанулся скупать гречку, мед, туалетную бумагу… В общем все подряд.

– Представляю.

– Вряд ли, парень, – усмехнулся Никифор и достал из кармана самый настоящий смартфон, с гладким экраном и в толстом противоударном корпусе. – Погляди.

Смартфоны в Красном граде выдавали под учет в рабочих и образовательных целях. Пользоваться я умел с детства, опекун брал меня с собой на работу на этаж образования. Именно там я увлекся разработками, читая со смартфонов инструкции и то, что разрешалось корпорацией в качестве исторических справок.

Взяв устройство, я взвесил его на руке. Тяжелый. Никифор кивнул на него.

– Нажми на треугольник на экране.

Когда выполнил, толпа на мониторе забегала, послышались крики, а голос диктора возбужденно заговорил:

«Продовольственый кризис захватил столицу. Люди массово выходят на улицу и требуют обеспечить их необходимым. В некоторых районах начались столкновения и погромы. Нам сообщают об атаках на продуктовые и хозяйственные магазины. Силовики пытаются остановить беспорядки, но людей слишком много. Ситуация осложняется тем, что часть силовиков переходит на сторону восставших…»

Видео зарябило и зависло, я вернул смартфон деду и спросил:

– Силовики не верили в победу?

Никифор выключил устройство и убрал его обратно в карман.

– Может и верили, – ответил он. – Но они тоже люди. Голодные и напуганные. У них семьи. В общем. Да, столицу захватили мятежи. Она ж особо ничего не производила. Получала все из регионов. А регионы отказались везти. Им тоже жрать хотелось.

Я проговорил, догадавшись:

– Это поэтому столицу перенесли в Красный град?

– Ага, – кивая, произнес Никифор. – Лютецкий к этому моменту отбабахал человейники, его заводы разрослись сам знаешь до чего. Голод Красный град особо и не потрепал. Ты мелкий был. Не помнишь, как менялся мир. В первые месяцы куча зверья сдохла. Кто насекомых жрал, птицы. Всякие тварюшки, что ели плоды тоже вымерли.

– Жаль.

– Когда поняли, что на юге началось опустынивание, было уже поздно, – продолжил дед. – Во всяком случае, нам так сказали. Цены взлетели, что мама не горюй. Растений меньше стало, воздух сам видишь какой. Лет через пять стали пытаться опылять искусственно, но к этому времени цветковых почти не осталось. Вон, только в Оазис-Техно. Ветроопыляемые спасли конечно. Пшеница, кукуруза наше все. Ну и картошка. Да только воды сильно меньше стало.

– Жестко.

Никифор кивнул.

– Ещё и история эта с геном-мутантом. Ты второй, кого я вижу такого. Куда Лютецкий дел остальных, только небесам известно.

– А первый кто? – спросил я.

Отмахнувшись, Никифор ответил:

– Был один парнишка, прыгал хорошо. Куда делся – не знаю. Видать, на беременных инсектицид как-то повлиял и такие, с геном, стали рождаться.

– Угу.

– Короче, парень, народа на земле поуменьшилось, как и зверья. Голод, засухи, цены на все дикие. И только Лютецкий процветает. Оазис-Техно сперва было спасением человечества. Но что же он, разве не может не драть с людей в три шкуры? С его возможностями мог бы восстановить мир. Но почему-то этого не делает.

В этом я с Никифором согласен. Причина, моего побега из Красного града как раз в Лютецком. Пару секунд я прикидывал, говорить об этом с дедом или нет, но он открыл мне тайник с зеленью и кислородом. Значит, доверился.

Отложив капсулу с воздухом на каменный куб, я проговорил:

– Понимаю. Я тоже залез не в свое дело.

– Ну вещай, – хмыкнул дед. – Не боись, не выдам.

Он прищурился и чему-то покивал, потом вдохнул новую порцию воздуха и в ожидании замолчал.

Немного выждав, я все-таки произнес:

– Я хотел, чтобы зеленые фермы стали доступны для населения бесплатно. Разработал систему, где в каждой жилой капсуле можно держать растения и фитопланктон в пластинах. Система внедрения требует вложений, но потом перейдет на самообеспечение благодаря солнечным панелям на каждом человейнике. А не как сейчас. Панели есть только на главной башне Оазис-Техно. Оттуда идет распределение энергии. А она в Красном граде очень дозированная. Народ чаще пользуется дрожжевыми лампами, как и вы тут. Потому что дешево.

Помолчав, Никифор потер морщинистый подбородок с еле заметной серебристой щетиной.

– Смелое решение, парень, – заключил он.

– Даже слишком, – согласился я. – Все считают Лютецкого благодетелем. Может раньше так и было, но сейчас его интересуют только рубы. Он монополист с автократскими замашками. И нацелен на мировое господство.

– Это точно.

– О разработке я рассказал коллеге, – продолжил я, сложив руки на груди. – Мы с ним дружили, ну я и… В общем, он доложил наверх. Лютецкому это не понравилось, мне спустили приказ уничтожить проект. Я отказался и попытался спрятать чертежи у себя в жилой капсуле. За мной проследили, потому что на следующий день ко мне пришли. Я успел сбежать.

Дед спросил:

– А чертежи?

– Скорее всего нашли и уничтожили, – с досадой констатировал я. – Собирать их времени не было. Слишком много.

– Эх… – вздохнул Никифор, задумчиво глядя куда-то в пол, – годный ты парень, Андрей. И куда теперь бежишь? Что от Лютецкого подальше, это понятно. Но направление-то какое?

Насторожившись, я покосился на Никифора. Тот смотрит с интересом, глаза прищурены, как у кочевника, который всматривается в закат сквозь песчаную бурю.

– Вам зачем знать? – спросил я прямо.

– Что бы понять, могу я тебе кое-что доверить или нет, – неоднозначно ответил дед.

Ясности это не прибавило, я покосился на свой рюкзак у ног на полу. Мелькнула мысль, что дед тянет время, а сам уже вызвал служебников. Может по смартфону. Раньше по ним можно было связываться с любой точкой мира, а не как теперь: только с кем дадут.

Я подобрался, готовый в любой момент забросить рюкзак за спину и стартовать. От Никифора это не укрылось, он закряхтел и высунул из-под себя ногу со словами:

– Не ершись, Андрей. Не собираюсь я тебе вредить. С твоим отношением к Лютецкому я согласен. Хапуга он. За двадцать пять лет мог бы восстанавливать мир по крупице. Так вот, парень, скажи мне, куда ты идешь. Хорошенько подумай, парень.

Завершил фразу Никифор приглушенно, взгляд стал внимательным и пристальным, как у опекуна, когда проверял домашнее задание по креативности. В момент побега я прикидывал, двинуться севернее, по рассказам там хотя бы не так жарко и нет пустыни. Это куда лучше, чем перебраться в другой град и ждать, пока служебникам Лютецкого не приспичит выслужиться.

Поизучав Никифора еще немного, я коротко сообщил:

– На север.

Шипение концентратора затихло, система перешла в накопительный режим, а Никифор произнес негромко:

– Хорошее решение, парень. А теперь послушай, что я тебе скажу.

Выражение его лица сделалось таким же, как у опекуна, когда меня мелкого учил уму-разуму.

– Север не так прост, – продолжил он. – Страна у нас большая. Очень. В Красном граде тебе об этом вряд ли рассказывали. После коллапса система информационного контроля расцвела буйным цветом. Так вот. Был у меня друг давненько. Перед коллапсом он уехал на севера. Общались по смартфону, пока общий интернет не запретили.

Кивая с пониманием, я уточнил:

– На север, в смысле в старую столицу?

Никифор отмахнулся.

– Да какой же это север? Вам и правда там ничего не рассказывают. Нет, парень, север наш сильно дальше. И больше. Друг мой жил у Печоры в каком-то… Не помню, граде. Его после коллапса затопило.

– Печора это град? – спросил я из вежливости, поскольку рассказ деда стал напоминать бред.

Никифор покачал головой.

– Река. Про реки знаешь?

– Знаю. Читал.

– Ну вот. Река затопила все, что там было. Но главное другое. Дружище присылал мне картинки после коллапса еще несколько лет, пока общий интернет совсем не отвалился. С деревьями, парень. И кустами. И мелкой люцерной.

Дед наклонился и заглянул мне в лицо с надеждой и тревогой, а я отодвинулся. Уверенность, что Никифор на старости лет двинулся умом, крепла.

Снова взяв капсулу с воздухом, я немного вдохнул и, убрав на каменный куб, проговорил аккуратно:

– Всем хочется верить в волшебный остров или сказочную страну, где все хорошо.

Лицо Никифора искривилось досадой, а я с сочувствием развел руками. Человеку, который видел мир до превращения в пустыню, сложно его принять. Даже если прожил в нем двадцать пять лет.

Мотнув седой головой, дед произнес убежденно:

– Не смотри на меня как на чокнутого, парень. Я видел эти картинки. На севере есть зоны с мягким климатом. Знаю, звучит безумно. Выветривание, опустынивание, нехватка воды, углекислый газ. Все это знаю. Но что, если где-то сохранилась зона, где жизнь все еще цветет?

На это я только терпеливо покивал. Со старика нечего взять, живет прошлым и надеждами на невозможное. И ищет свободные уши. Но оставаться дольше опасно, кто знает, когда заявятся служебники. А они заявятся, это первый постоялый двор после на пути от Красного града в северном направлении, его они точно отработают.

Я глянул на часы, начало десятого вечера. А дед поморщил губы, взгляд остался таким же внимательным и тревожным.

– Не веришь? – спросил он с горечью.

Я ответил максимально аккуратно:

– Если бы эта Печора существовала, разве Лютецкий об этом бы не знал?

– Может он знает, – предположил дед, – но держит в тайне, чтобы не потерять власть и влияние. Представь, что будет, если такая территория существует и люди о ней узнают?

Покосившись на зеленые деревца, траву и кусты под сводами подвала, я прикинул. Здесь около сотни квадратов зарослей, и уже выглядит впечатляюще. Если бы где-то росли километры такого, да еще в естественной среде, это была бы революция. Жаль только, что растет оно в воображении Никифора.

– Вот же рожа неверующая, – не выдержав, рявкнул дед. – Я ему тайну отрываю. Секретом делюсь, а он харю кривит.

Я хрустнул шеей и ответил терпеливо:

– Не обижайтесь, Никифор. Я первый, кто хочет, чтобы это оказалось правдой. Но даже если в двухтысячных такая земля существовала, сейчас она пустыня. Без пчел оазис не сохранить. Даже с ручным опылением. Это капля в море. Ее еле хватает на Красный град. Вся наша страна обрисована на карте, которую я сам много раз видел на этаже обучения. И заканчивается она слева Ново градом, справа Казна градом, а снизу Красным градом, за которым Темное море. Это даже дети знают.

Повисло молчание, в котором тихо шипит концентратор, нагнетая воздух и перераспределяя его по баллонам. Дед смотрел на свои деревца, но ощущение, что видит не их, а свою далекую молодость, когда деревья росли не у него в подвале, а по всюду. Потом вздрогнул, будто решился на что-то, и повернулся ко мне.

– Вот что, Андрей. Есть у меня еще кое-что.