Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

То, как героически Миха спускал аэростат без газа, выглядело как ремонт космического корабля на заднем дворе в зеленой зоне. К моменту, как мы потеряли половину высоты, небо тучами заволокло полностью, в воздухе повис стойкий запах влаги и озона. Такого количества сизых облаков я не видел никогда: на юге только песчаные бури, а дождь на моей памяти был раз двадцать лет.

– В непогоду садимся, – с какой-то злой радостью крикнул Миха, накручивая веревку на крючок под конструкцией рычагов.

Ткань шара скрипела и трещала. Миха отдавал команды, дергал рычаги, тянул за канаты и время от времени сбрасывал баллоны и мешки с песком, чтобы стабилизировать снижение. Но оно все равно выходило быстрым, и когда земля, а вовсе не песок, замелькала под нами бурыми, серыми и зеленоватыми полосками, он прокричал, хватаясь за канат:

– Держитесь! Будет жестко.

Мы с Катей разом ухватились за веревки, я притянул ее к себе на случай, если опять вывалится. Хотя здесь уже не высоко, но свалиться на борт в движении тоже приятного мало. Ветер свистел в ушах и нес корзину над скудной, растительностью. То, что она здесь в свободном доступе, уже удивительно. Нам утверждали, что зеленые растения есть только в градах и там куда дотянулись когти Оазис-Техно. Впрочем, не исключено, что лапы Лютецкого побывали и здесь.

– Приготовьтесь к удару! – прокричал Миха.

Земля приближалась стремительно и мелькала внизу ухабами, небольшими зарослями чего-то, что пока не могу разглядеть. Впереди завиднелось обширное пространство без зарослей, но с камнями и зеленым ковриком. Туда и понес нас ветер.

– Сейчас! – крикнул Миха.

В дно корзины мощно ударило, нас подкинуло, и только благодаря веревкам не выкинуло из нее. Катя закричала, Миха загоготал в запале ретивой ярости, а я сцепил зубы. Ветер продолжил тащить шар, а вместе с ним нас в корзине. Переплетённые веревки в некоторых местах растрепались, кое-где образовались прорехи и в них вывалилась часть мешков с песком.

– Долго еще? – крикнул я Михе.

Тот накрутил на кисть часть каната и уперся стопами в стенку и пол корзины.

– Не знаю! – отозвался он. – Пока дует ветер, нас будет нести!

– Швора!

– Ага! – согласился детина.

– Надо прыгать! – скомандовал я. – Кто знает, куда она занесет!

На что Миха ответил:

– Дальше вон тех камней не унесет.

Повернув голову, я обнаружил, что корзину тащит на невысокие, но растянутые в ширину руины.

– Врежемся! – с тревогой прокричал я.

Миха кивнул.

– Скорость падает! Авось пронесет!

Набрав воздуха, я собрался напомнить, что уповать на «авось» сомнительное дело, но заметил, что скорость в самом деле снизилась. Причем настолько, что вполне можно разглядеть, что за зелень тут растет.

– Папоротники! – крикнул я.

– А? – не понял Миха.

Руины приблизились, до них метров десять. Несмотря на значительное замедление, корзина все же хлопнулась в высокий парапет перед стеной, сплошь поросшей мхом. Нас тряхнуло, я вовремя успел поймать Катю, которую по инерции чуть не впечатало в мох. Аэростат остановился, оболочка опустилась рядом, шевелясь и местами вспухая. Но воздуха для движения уже недостаточно. Корзину при этом перекособочило и она застыла под углом, опершись на парапет.

Я поглядел по сторонам и повторил:

– Говорю, папоротники. Вокруг посмотри.

Ноздри приятно щекотал сочный запах, зелени и влаги, я непроизвольно облизал губы. Мне известно, что папоротники не едят. Вернее, существовали какие-то виды, которые надо вымачивать, вываривать и как-то еще обрабатывать. Но меня на этаже обучения предостерегали, что для человека они ядовиты, хоть и пахнут приятно.

Миха вытащил руку из веревочного захвата и с громким «фух», стал вылезать из корзины.

– Ух ты! – выдохнул он, наконец оглядевшись. – Это чё? Зелень?

Помогая выбраться из корзины Кате, я покивал.

– Самая что ни есть. Надо же. Растет сама, а не на зеленых фермах.

– Офонареть! – впечатлился Миха, спрыгивая в остролистную траву, из которой торчат стебли с длинными, пушистыми колбочками.

К одной такой он наклонился и потрогал.

– Мягкая и жесткая одновременно. Это папоротник?

Катю я уже спустил и поставил рядом в траву, теперь она тоже во все глаза таращится на зеленые растения, рот раскрыт, как у малого дитя перед фокусником. Я к зелени привык, все же в Красном граде полно зеленых ферм, а я туда наведывался не раз. Но Миха всю жизнь прожил на козьей ферме, Катя – в «Медном ковчеге», а там только песок, перекати-поле и разные колючки. А в свой подвал предусмотрительный Никифор их, очевидно, не пускал. Удивительно другое – растения и правда здесь растут без участия человека.

– Нет, – поправил я Миху, и указал на невысокие, но пышные зеленые перья, которые торчат прямо из почвы. – Вот это папоротник. А это трава, пырей.

Немного отойдя от ступора, Катя пошла вперед, затем присела и осторожно прикоснулась к зеленым листьям.

– Какая она… Красивая, – проговорила Катя впечатленно. К ее штанине прицепилась колбочка, а Катя развернулась ко мне с полными восторга и надежды глазами. – Это что, выходит Никифор прав? Это и есть та земля и можно выпустить пчел?

Как бы мне не хотелось быть в глазах Кати героем, но пришлось покачать головой и ответить:

– Нет, Катенька. Пчел здесь выпускать нельзя.

Ее личико вытянулось в непонимании.

– Но почему? – изумилась она. – Вот же растения.

– Одних растений мало, – стал объяснять я. – Если бы все было так просто. На зеленых фермах Оазис-Техно тоже полно растений. Но пчел, как ты заметила там нет.

– Но… Как же тогда… Как тут тогда они растут без пчел? – совсем растерялась Катя.

– Пчелы нужны не всем растениям, – ответил я. – Как с картошкой и чесноком, помнишь? Так и этим не нужны. Папоротники размножаются спорами. Ну и мох тоже. А пырей корневищами.

С лица Кати воодушевление слетело, как тучка с неба в погожий день, плечи опали, глаза опустились к зеленому ковру под ногами.

– Как жаль… – только и сказала она.

Тем временем Миха, обалдевший от зелени вокруг, ходил туда-сюда, трогал папоротники, тер колбочки-колоски пырея, впечатленно присвистывал и охал.

– Это что получается? Что получается… – проговорил он, наконец обернувшись ко мне. – Зеленые зоны для людей… Как бы уже есть? Просто никто о них не знает?

– Надо разобраться, – согласился я и оглянулся на густо заросший мхом вход в пещеру, который судя по форме, когда-то был входом в здание. – А пока предлагаю укрыться внутри. В воздухе сильно пахнет влагой. Дождей я видел немного, но именно так пахнет перед ним.

Спорить никто не стал, хотя Катерина все порывалась остаться и еще немного походить по траве. По округленным глазам и впечатленному покачиванию головы понятно, что Миху зелень тоже впечатлила. Но когда ему на лоб шлепнулась первая холодная капля, он все же направился к проему, захватив с собой Катю.

– Может я и побегал бы под дождем, – сообщил он, ведя ее к замшелому входу, – но чуется мне, с неба вода тут падает холодная. А мерзнуть не охота. Да и сохнуть потом.

В полумрак руин я вошел первым. Здесь пахнет старым, сырым металлом, мхом и пропитанной водой почвой. Когда глаза привыкли к слабому освещению, смог разглядеть в паре метров от входа дверь. Добротная, металлическая, сверху табличка «Посторонним вход воспрещен».

– Та-ак… – протянул я, когда Миха и Катя вошли следом. – Кому воспрещать вход в этой глуши?

Вывернувший из-за спины Миха оттянул веко на правом глазу, наводя резкость, и проговорил:

– Ну, кому воспрещен, а кому и нет.

После чего приблизился к двери и сел на корточки рядом с замком. Мы с Катей с интересом наблюдали, как он с помощью металлических проволок, которые нашарил во мхе, ковырялся в замочной скважине. Он то прикладывал к двери ухо, то постукивал, продолжая ковырять. Через пять минут послышался негромкий щелчок, а губы Михи расплылись в довольной улыбке.

Он поднялся, его плечи расправились, как у служебника на параде, а сам указал ладонью на замок и проговорил довольно:

– Вот, пжалста.

После чего толкнул дверь, заржавевшие петли поддались со скрипом, но дверь медленно открылась. Из темноты внутри пахнуло застоявшимся воздухом, пылью и сухостью, что удивительно, поскольку вокруг столько влаги, что хватило бы обеспечить весь Рязна град. А может и Красный град.

Повернувшись ко входу правым ухом, Катя пару секунд двигала бровями, потом проговорила:

– Тишина. Вообще никого не слышу.

Кивнув, я втянул носом воздух, хотя из темноты и так пахнуло вполне густо. Но на всякий случай принюхался. Уловил только запахи очень старой пыли, металла и электрики.

– Похоже, мох и влажность туда не проникли, – сообщил я. – Значит не отсыреем.

– Ага, – согласился Миха. – Только там ни зги не видно.

– Погодите, – чирикнула Катя и стала рыться в сумке.

Когда она вытащила из нее небольшой дрожжевой фонарь, ее личико просияло, Катя направила фонарь в сторону входа и потрясла. Фонарь засветился бледным, но направленным светом, и темнота впереди рассеялась.

– Ну-ка дай, – попросил я.

Девушка вручила мне фонарь. Я, посветив перед собой, шагнул вперед. Тишина в миг надавила на уши и зазвенела тиннитусом, какой бывает в полном отсутствии звуков. Слабый свет фонаря вычленил впереди металлический край стола с небольшим слоем пыли, что значит она сюда попала до того, как двери закрыли.

– Что это за место? – шепотом спросила Катя из-за спины.

– Сейчас узнаем, – ответил я и развернулся к стене, направив на нее фонарь.

Та гладкая и блестит серым металлом, значит руины использовали уже после коллапса, потому что брошенные руины никто обшивать металлическими пластинами изнутри не додумался бы. Они все из бетона, камня, иногда изнутри проклеены бумагой. Опекун называл их «обои». Но встречаются они редко, поскольку быстро покрываются плесенью, трескаются и вообще осыпаются.

Я пошарил световым лучом по стене и разглядел рубильники.

– Ну, посмотрим, – проговорил я и, приблизившись, дернул их по очереди вверх.

Загудело. Через секунду одна за другой на потолке стали включаться лампы, длинные, с необычным голубоватым свечением, и перед нами из темноты выступили несколько рядов столов с мониторами.

– Ого! – впечатлился Миха.

Самый большой монитор впереди в половину стены засветился последним. На нем нарисовалась карта громадных размеров, основная часть в середине желтовато-зеленоватая, или скорее бурая. Это суша. По краям все синее, что значит – вода. На области суши чуть слева и сверху мигает зеленая точка, а выше в хаотичном порядке красные буквы «х».

Катя с восторженным лицом шагнула к карте и потянулась, чтобы прикоснуться, но в последний момент одернула пальцы и проговорила:

– Что это такое?

Под большим экраном я заметил стол с техникой. Подойдя, нашел колесо управления и покрутил. Карта задвигалась, а когда приноровился, смог приблизить изображение, довольно четкое и детальное. Пульс участился. Я с волнением двигал картинку, быстро бегая взглядом по навигации, открывая для себя территории, которых никогда не видел на этаже обучения.

– Это карта, – сообщил я неверяще. – И она гораздо больше тех, что нам показывали в Красном граде.

– Карта чего? – уточнила Катя, все так же завороженно таращась в сияющий экран.

Я сглотнул от волнения и ответил:

– Судя по всему, мира. Смотрите, вот Красный град.

Ткнув на пятнышко внизу карты среди густой желтизны, я приблизил изображение роликом, потом передвинул выше со словами:

– А это Рязна град. Мы оттуда прилетели.

– Я никогда не видела карт… – произнесла Катя зачарованно. – Почему тут все желтое?

Рядом, такой же очарованный, хотя старается хмурить лоб, чтобы это скрыть, стоит Миха. Он почесал макушку и предположил:

– Так песок же видать.

Я кивнул, а Катя спросила:

– А это что?

Она указала на зеленую точку вверху экрана. Я приблизил. Вокруг этой точки цвет местности зеленовато-серо-бурый. Дальше красные «х», а после них размытая картинка.

– Судя по всему, зеленая точка это мы, – пояснил я. – Вернее, место, где мы находимся.

Миха ткнул на крестики.

– А это что такое похеренное? Зачеркнутое то есть.

– Не знаю, – честно признался я. – Но здесь точно была какая-то база. Сам оглянись. Такие крестики могут означать что угодно. Возможно цели, которые были уничтожены, а может точки, куда удалось добраться. Кого сюда занесло, интересно.

– Смотрите, – произнесла Катя и указала на самый край экрана, где на корпусе слабо блестит едва различимый шильдик.

Наклонился. Пригляделся. Рассмотрел небольшой круг, в котором заключена буква «Т» и поморщился.

– Ну, конечно. Можно было сразу догадаться. Оазис-Техно.

– Значит, Лютецкий был и здесь? – предположила Катя.

Я кивнул, возвращаясь к карте.

– Очевидно. Но, судя по тому, что здесь все давно заброшено, пользы для себя он тут не нашел.

Орудуя колесиком, я принялся изучать местность. Само наличие обозначенных территорий дальше Ново града и старой столицы уже открытие. Причем давно известное Лютецкому. Что значит, моя разработка по обеспечению людей зелеными фермами шла не только в разрез с его планами на Красный град и остальные грады, но и на весь мир. Мотор за грудиной застучал бодрее – похоже, мы сковырнули что-то крепко запечатанное.

– Я считала, что за старой столицей ничего нет. Только каменная пустыня, – проговорила Катя, приложив к раскрасневшимся щекам ладони.

– Все так считали, – отозвался я, орудуя колесиком. – Это результат пропаганды Лютецкого.

– Но зачем?

Я ответил:

– Он обманывает людей и сильнее узурпирует власть.

Катя помотала головой.

– Но почему сюда никто не добрался из простых людей?

– А ты бы ломанулась на север без единого ориентира, когда тебе из всех утюгов говорят, что дальше Ново града и Казна града жизни нет? Что там безжизненные пустоши и твари? Что спасение есть только в градах под заботливым крылом Оазис-Техно?

Опустив плечи, Катя вздохнула.

– А если кто-то вроде Никифора утверждает обратное, его считают чокнутым.

– Именно. Лютецкий сам довел мир до состояния коллапса, потом предстал героем-спасителем. Уверил людей, что только он может защитить их.

Смотреть с нами на карту Михе надоело, он полез шарить по столам, гремя, как верблюд в загоне. На пол посыпались подставки, карандаши, какие-то папки.

Катя посоветовала ему:

– Ты бы поаккуратнее.

– Какая разница, здесь все равно никого нет. И не будет, судя по всему. Ого, какая тяжелая.

Он покачал на ладони пластиковую папку, толщиной сантиметров десять, потому перекинул на другую ладонь. В полете защелка расстегнулась и на пол рассыпались серо-бежевые листы. В воздух взвился запах дымка, чего-то сухого, немного пряного и приятного.

– Из лишайников, – удивился я.

– Чего? – не понял Миха и стал собирать листы.

Я пояснил:

– Бумага, говорю, настоящая. Из лишайников сделана.

– Надо же, – заметил детина, заглядывая в листы, – значит у нас бумага стоит как баллон с кислородом, а у них вон, гляди сколько листочков! Стало быть производили где-то. Вопрос, чего они такое замечательное место покинули?

Я кивнул на карту и предположил:

– Видимо, не нашли, что искали.

– Знать бы, что им понадобилось в этой дивной глуши, – продолжил вещать непривычно рассудительный Миха, складывая листочки в папку один на другой. – Здесь трава, папоротники, дожди идут. Никакой пустыни, песок в рот не лезет. Почему не построить здесь град?

– Затратно, – догадался я. – Прибыльнее выкачивать природные ресурсы из донорских земель, а в основных держать население в ежовых рукавицах. Предстать, если люди узнают, что здесь не жарко, трава сама по себе растет из земли, а не на зеленых фермах, все рванут сюда. Власть Лютецкого пошатнется. Оно ему надо?

Вглядываясь в строчки на листах, Миха сощурился, пытаясь разобрать что-то, потом проговорил:

– Читаю я, конечно, не очень прытко, но кажется здесь что-то про артефакты и… Корреля… Тьфу ты, швора, что за слово такое.

Мы с Катей переглянулись, я оторвался от блуждания по карте и развернулся к детине.

– Ну-ка дай посмотрю.

Когда Миха передал листы, жестковатые, немного вощеные, с характерным запахом, который оставил лишайник, я пробежался взглядом по заголовку.

– «Корреляция назначения артефактов по генам-мутантам в прикладной программе Оазис-Техно по повышению эффективности производства и жизни», – прочитал я вслух, и меня до онемения в спине окатило льдом.

Сглотнув слюну, которая в раз стала вязкой, я поднял голову на Миху и Катю и проговорил:

– Твою… швору… Я понял, зачем он за нами гонится.

___________________________________

Если эта глава соберет больше трех комментариев, то следующую сделаю побольше.

Глава 17

Лица у обоих членов моей команды вытянулись, брови напряглись, рот Кати раскрылся, а Миха нервно шагнул вперед.

– Ну-ка удиви, – произнес он.

Открытие ударило под дых тупым кулаком Снова и снова пробегая взглядом по строчкам, я все больше убеждался в его логичности. Мозаика складывалась в четкую картину, напоминая иллюстрацию к детской страшилке.

– Вы только в обморок не падайте, – предупредил я, с трудом осознавая догадку, и отложил листы на стол. – Лютецкому нужны люди с геном-мутантом.

– На кой? – не понял Миха.

Я набрал побольше воздуха и проговорил одним разом:

– Он делает из них артефакты.

Повисла тишина. В ней легкое гудение экранов звучит непривычно громко. Оба посмотрелаи на меня долгими взглядами, Катя захлопала ресницами, а Миха загоготал нервно.

– Да ну, – проговорил он с сомнением, – прямо из людей? Как так?

Пришлось объяснять, хотя и самому верилось с трудом.

– Понимаю, как это звучит, – проговорил я. – Но сами посудите: детей с геном-мутантом служебники забирали в самом детстве. Куда они делись и что с ними стало не известно. Зато артефакты разного назначения стали появляться после этого регулярно. Ну, вспоминаете?

Кривя губы, Миха неоднозначно покачал головой, но в разговор вступила Катя. Прикладывая к лицу ладошки, она произнесла:

– Вообще-то пока я не попала к Никифору, то жила в приюте немного восточнее от Красного града. Мне было пять, когда на моих глазах забрали мальчика и девочку. Они точно были с геном-мутантом, до этого мы играли часто. Мальчик одной рукой поднимал тумбочку, а девочка как-то упала с дерева, расшибла колено. А оно затянулось прямо на глазах. Больше их никто не видел. А когда я спросила воспитателя, что с ними стало, мне ответили, чтобы не совала нос, куда не надо. Тогда я и решила никому не рассказывать о своем слухе.

Я кивнул.

– Аналогично.

Все еще кривясь, Миха отозвался нехотя:

– Ну, ладно, пускай так. То, что служебники забирали детей-мутантов мы все знаем. Но мы не дети-то.

– А какая разница? – ответил я и поднял над головой листок. – Тут нигде не сказано, что донорами должны быть именно дети. Судя по всему, важно само содержание. Детей забирали активно. Видать всех поизымали. А тут мы, целых трое.

Катя охнула и села на стол, поерзав для удобства.

– Но откуда они узнали?

– Тут тоже все просто, – стал объяснять я. – Меня сдал Козельский, это тот, кто меня и с проектом сдал Лютецкому. Видимо, просек, что я запахи слишком хорошо различаю.

Сжав правый кулак до хруста, Миха стукнул им в левую ладонь и выдавил сквозь зубы:

– Такому Козельскому я бы рыло-то начистил бы.

– Понимаю, – с кивком отозвался я.

Миха продолжил все с тем же напором и разминая шею, будто уже сейчас собирается отправиться разыскивать Козельского, чтобы все ему растолковать:

– Но мы-то с Козельским не знакомы. Откуда про нас узнали служебники?

– Аделаида, – коротко ответил я. – Она ушлая. Догадалась. Я слышал, как она по смартфону с артефактом связи говорила с кем-то. Как раз сообщала, что один есть точно. Второй под вопросом, а третий – возможно. Один это я, в том, что я мутант она была уверена. А в Кате не очень. Миху подозревала, но не понимала, в чем конкретно его мутация. Откуда ей было догадаться, что наш детина чудо-механик.

По помещению вдруг разнесся испуганный вдох Кати, мы оглянулись, а она проговорила с блестящими от влаги глазами:

– Это что выходит? Каждый артефакт, которыми мы пользуемся, это в прошлом какой-то человек?

Стало немного гаденько. Катя права, артефакты в какой-то мере то, что осталось от людей с генами-мутантами. О технологии создания артефактов не известно никому, даже мой всезнающий опекун эту тему обходил стороной. То ли сам не знал, то ли предпочитал ее не касаться.

Скрестив руки на груди, я покивал.

– Согласен, это отвратительно. Но кто ж знал…

– Знал бы, ни в жизни не прикоснулся бы к артефакту, – с жаром согласился Миха.

Какой бы жуткой ни выступала правда, я все же произнес:

– То, что делает Лютецкий, дико. Но те артефакты, которые уже созданы, в какой-то мере продолжение тех людей. Не уничтожать же их.

Встрепенувшись, Катя выпрямилась на столе и выдохнула:

– Ни в коему случае! Это все, что от них осталось! Но согласитесь, продолжать делать такое – безумие.

– Не поспоришь, – отозвался я.

Она продолжила все так же пылко:

– И что Лютецкий делал в этих далеких, заброшенных землях? Что значат крестики на карте? Почему они бросили здесь все? Кто-нибудь может ответить?

От волнения девушка часто задышала, щеки покраснели, она приложила ладонь к груди и стала похлопывать, чтобы себя успокоить. Беззащитную и испуганную, ее захотелось защитить от бед всего мира, я скинул рюкзак на одно плечо и достал из него флягу с водой, после чего передал Кате и отправил рюкзак обратно на спину со словами:

– Мы со всем разберемся. Не волнуйся.

Катя открутила крышку и сделала несколько больших глотков. Закрыв флягу, она вернула ее мне, а когда я убрал, проговорил негромко:

– Это надо как-то остановить… Так же нельзя. Это же живые люди…

– Живые мы! – подметил Миха. – Мне вот не хочется становиться артефактом Алексея Лютецкого.

– И мне, – согласилась Катя. – Но именно для этого он и гонится за нами.

Представлять, как нежная, красивая Катя превратится в какой-нибудь артефакт-аккумулятор или артефакт связи я даже не пытался – в груди в момент закипало жгучее, а мышцы наливались кровью и сжимали кулаки.

– Не догонит, – мрачно ответил я. – Я не дам сделать из нас артефакты.

Перепуганное личико Кати озарилось скромной улыбкой, она шмыгнула носом и открыла рот, наверняка чтобы восхититься моей смелостью, но выражение радости слетело, брови сшиблись на переносице. Повернув правое ухо куда-то влево, она несколько секунд прислушивалась, потом проговорила очень тихо:

– Кажется, вот и ответ, почему служебники покинули базу.

Принюхался, но ветра внутри нет, вентиляция не работает и из запахов я чую пока только металл, листы из лишайников, пыль, тела Михи и Кати, ну и так по мелочи. Но лоб Кати хмурится все активнее, а голова наклоняется левее.

– Что слышишь? – негромко спросил я и подхватил с пола кусок арматуры.

– Какой-то цокот кажется… – ответила Катя еще тише. – Будто когти по металлу…

Переглянувшись с Михой, мы, не сговариваясь, на носочках двинулись в сторону, куда направлено Катино ухо. Кажется, что стена в том месте изгибается, но при приближении проступил темный проем. Куда ведет не видно, поскольку по тоннелю фонари разбиты под чистую.

Принюхался. Тянет оттуда странной смесью чесночной шелухи, чего-то жухлого и кисловатого. Запах незнакомый. Миха вопросительно мне махнул подбородком, я в ответ пожал плечами.

– Куда ведет? – одним ртом спросил он.

– Не знаю, – так же ответил я. – Но пахнет недобро.

Бесшумно спрыгнув со стола, Катя последовала моему примеру и, подобрав кусок трубы с пола, шмыгнула мне за спину. Миха зыркнул ревностно, потом погрозил мне, что можно понять, как «головой за нее отвечаешь».

Запах становился сильнее, Катя шепнула на ухо:

– Оно приближается. Я слышу.

– Знаю, – отозвался я. – Чую запах. Но не пойму, чей.

– У него когти наверное…

– Спасибо за новость, – заметил я. – Будем готовы.

Соваться в тоннель мы не решились и в напряжении ждали. Через несколько секунд слабый цокот различили и мы с детиной. Сперва тихий, потом все четче и звонче. Теперь уже никто не сомневался, что производят его когти, а вовсе не мягкие лапы.

– Мне страшно, – пролепетала Катя.

Поигрывая грудными мышцами под рубахой, Миха набычил лоб, глядя во мрак тоннеля, и предложил тихо:

– Можем выйти наружу.

– Думаешь, тварь туда за нами не сунется?

– А пес его знает, – признался детина. – Но там будет место для маневра. А тут и проход заделать нечем.

Прозвучало, как план. Я кивнул, и мы бесшумно двинулись к входной двери. Когда вышли в так называемый тамбур, снаружи поливало так, что мы все на пару секунд оцепенели. Настоящего ливня не видел из нас никто, а те скудные осадки, которые случаются в пустыне вокруг Красного града – кошачьи слезы, не больше. Но долго впечатляться дождем не позволили звуки из помещения: цокот уже не из тоннеля, а из зала с экранами.

– Вовремя выбрались, – проговорил Миха, с опаской косясь назад.

В носу свербело не только от влаги, но и от незнакомого запаха, он становится ярче несмотря на то, что мы покинули руиновый бункер.

– Что-то подсказывает, надо бы подальше.

– Там же мокро, – удивилась Катя.

– Не растаем, – заверил я и, ухватив Катю за руку, выскочил под стену дождя.

Ливень обрушился с такой силой, что меня придавило к земле, по плечам ощутимо забарабанило, глаза в раз застелило водой. Катя рядом что-то взвизгнула, споткнулась, но я подхватил и торопливо потащил в сторону от входа к каменному козырьку, который успел разглядеть слева сквозь стену дождя. Миха держался рядом.

– Первый раз так вымок, – сообщил он почему-то довольно, отплевываясь от холодной воды.

Я втащил Катю под козырек, Миха прыгнул следом, а я отозвался:

– Ничего. Хоть помоешься нормально.

– Я моюсь! – горячо заверил Миха и выкатил грудную клетку. – На той неделе мылся! А теперь дождь. Считай помывка на каждую седьмицу!

– А в остальные дни?

– В остальные дни грязь сама отпадает, – со знанием дела заверил детина. – И в пустыне воду беречь надо. Лучше употребить ее вовнутрь, чем без толку на себя лить.

– Как от тебя девки не разбегались, – хмыкнул я, прицельно глядя на выход из руин.

Миха сообщил деловито:

– Ну я ж красивый. Чего им разбегаться?

Покосившись на него, я коротко качнул головой. От детины и правда не смердит, не смотря на редкую помывку. Очевидно, ген-мутант и тут сыграл службу. Не удивительно, что Лютецкий за такими, как мы, гоняется по всему свету. Прав я: он алчный, псих и узурпатор, а рядится в личину благодетеля.

В проходе тем временем загремело, будто кто-то потер друг о друга листы металла. Сперва показался нос, здоровенный, размером с тазик для варки варенья из батата, с длинными, толстыми как проволока усами. Затем показалась черная морда, похожая на крысиную, но крыс таких размеров не бывает.

– Что это за тварь? – пролепетала Катя и прижала у груди металлическую трубу.

Когда тварь со скрежетом протиснулась в проход на половину, не обращая внимания на потоки, которые льются по черной шерсти, я припомнил: на этаже обучения видел похожих созданий на картинках. Только те умещались на ладони.

– Крот, – сообщил я хмуро. – Очень большой крот.

Заняв боевую стойку для рукопашной битвы, Миха похрустел шеей и попрыгал туда-сюда на носочках.

– Ага… Понятно. Крот. А чё за зверь этот крот? – спросил он, и пробил по воздуху двойной.

– Там, где в место песка земля, такие раньше в ней жили, – пояснил я, глядя как тварь медленно, но все же выползает наружу и дождь ей не мешает. – Но те были размером с мышь, раздобревшую правда.

– Это тебе не мышь, – согласился Миха. – Опасная тварь-то?

– Откуда я знаю? – изумился я. – Я такую тоже вижу впервые.

– А говоришь со знанием дела.

– Видел картинки на этаже обучения, – пояснил я. – Мелкие опасными не были. Только урожай портили.

Катя позади меня дрожит, что понятно – одежда промокла, холодная и противно липнет к телу. Придется где-то разводить огонь и сушиться, желательно побыстрее.

Она предположила:

– Значит не хищник?

Я покачал головой.

– Если бы.

– Ты же сказал, урожай портили, – растерялась Катя.

– Так портили, а не жрали, – уточнил я. – Портить можно и лапами. Вон, посмотри, какие когти.

Крот-переросток к этому моменту из прохода выполз полностью. Размером с упитанного быка, и когти соответствуют: светлые, полуметровые и толстые. Нос дергается, принюхивается, у него обоняние лучше человеческого раз в сто, а может в тысячу. Даже мой усиленный нос не так хорош.

Тварь будто поняла, о чем я думаю и резко развернула голову в нашу сторону. Глаза маленькие, черные, щурятся от света и воды, но нос двигается быстро, с ним ему и глаза не нужны.

– Надо уходить, – сказал я, отшагивая назад и уводя за собой Катю.

– Да мы его разом поборем! – с воодушевлением отозвался Миха и бодро потрепал плечами. – Смотри, он неповоротливый, как слизень.

– Это ты зря, – успел сказать я.

В эту же секунду пасть крота-переростка распахнулась, обнажив ряды коротких, но острых, как ножи, зубов. Раздался трубный и гулкий рев такой силы, что до меня долетело зловоние его желудка. И крот рванул на нас со скоростью локомотива.

Не сговариваясь, мы развернулись и бросились убегать вдоль руин по мокрому пырею. Сперва стена, прикрывала от воды справа, но она быстро кончилась, и ливень захлестал по лицу. Ботинки скользили, Миха разок упал, но перекувыркнулся как лихой акробат и, снова оказавшись на ногах, побежал. А на мой вопросительный взгляд крикнул, перебивая шум дождя:

– За козами гонялся по барханам! Научился!

В каком направлении бежим рассмотреть удалось только когда ворвались в заросли папоротника. Здесь он доходит до груди и его густой запах пробивается даже через стену воды. Бежать через заросли сложнее, ветки бьют по лицу, не видно, что впереди, а за спиной сквозь шум воды прорывается грохот кротиных лап и его рев.

– Вот собака! – крикнул я. – Не отстает!

– Голодный небось! – отозвался Миха, который несется слева, с хрустом ломая папоротники.

– Ага! И догоняет!

По мере продвижения вглубь зарослей, папоротники становились все выше, некоторые уже не кусты даже, а что-то вроде деревьев. Не похожих, на те, что у Никифора, скорее на шершавые столбы, на верхушках которых в стороны пучками торчат зеленые перья. Одни едва доходят до колен, через такой я споткнулся и перелетел, свалившись в лужу, но тут же оказался на ногах. Другие выше меня раза в два, и чем дальше мы бежим, тем больше древовидных.

Катя мчится слева от меня молча, на сосредоточенном лице ужас и решимость. Ни одна знакомая девушка из Красного града не решилась бы покинуть его стены, не то, что пуститься в сомнительное путешествие неизвестно с кем и не известно куда, питаясь одной лишь надеждой.

Отвлекся я лишь на секунду, но ее хватило, чтобы Катя слева исчезла. Резко затормозив, я проскользил по раскисшей от воды земле и развернулся, прокричав: