Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Мечников. Сквозь песок и ветер.

Пролог

Дверь моей жилой капсулы содрогнулась от ударов, из коридора проорали зло:

– Мечников, открывай!

Подскочив с постели, я молниеносно натянул футболку, впрыгнул в дорожные штаны и куртку. Стопы сунул в трекинговые боты. Если за мной пришли в такую рань, значит намерения конкретные, а через плотную дверь капсулы даже моё мощное обоняние их не учуяло. Глянул в окно, небо уже начало светлеть, хотя на двадцатом этаже утро всегда наступает раньше.

Стук в дверь усилился, крики стали яростнее.

– Открывай! На тебя донесли, предатель! Нам все известно! Открывай! Мы вышибем дверь!

Вышибут. Даже сомневаться не стоит. Метнувшись к шкафу, я выдернул из него тревожный рюкзак и закинул на спину. На плечи ощутимо надавило, и я застегнул дополнительные ремни на поясе и груди, чтобы легче бежалось. А бежать придется.

Дверь капсулы дрожала от ударов все сильнее, если навалятся разом, выдержит еще пару минут, не больше. Чтобы дать себе форы, я подвинул к ней комод и рванул к окну. Когда распахнул створку, сухой, холодный ветер двадцатого этажа ударил в грудь, рванул волосы. Я отшатнулся, глядя вниз сквозь решетку пожарной лестницы, где по дорогам ползают дрезины на магнитных подушках, автоматоны и люди.

Высоко. Но других способов спускаться с жилых башен Красного града не придумали с тех пор, как в двухтысячном за пару лет до коллапса из него сделали столицу, перенеся на юг.

– Смердя… – выругался я и перелез через подоконник.

От высоты закружилась голова, я ухватился за поручень и со злостью на себя зашипел. После чего заблокировал окно черенком швабры, которую нашел у стены. В комнате дверь тем временем заходила ходуном, скоро ее не удержит и комод.

Я рванул по ступенькам вниз, хватаясь за скользкие перила и стараясь фокусироваться на перекладинах, что сложно, поскольку зазоры между ними большие, и в них видно дорогу. Очень далекую. Перебирать ногами пришлось осторожно, но быстро, сердце качнуло кровь, а в голове запульсировало: «Козельский, тварь болтливая. Точно, он донес. Выслужиться решил, урод».

Спуститься я успел этажей на семь, когда сверху громыхнуло, посыпались осколки псевдопластика и того, что осталось от швабры.

– Вон он! – донесся крик. – Приказ брать живым! Мечников! Стоять!

Расчет на то, что стрелять не станут не оправдался, когда мимо со свистом пронеслась арбалетная стрела. Простым служебникам огнестрельное не выдают, слишком дорогое. Знали бы про мой ген-мутант, целились бы тщательнее. По слухам от таких Лютецкий беспощадно избавляется. Тварь и его прихлебатели: алчные, вечно голодные до рубов служебники, которым плевать на людей.

Я пригнулся, пряча голову, и перескочил на следующий поворот. Окно на площадке, такое же, как и мое, оказалось открытым, и я в него ввалился.

Внутри грязно-серой пряжей вязала женщина, она завопила и уронила вязание. Я на бегу к двери споткнулся о чайный столик и извинился быстро:

– Не бойтесь, я не грабитель… Вам возместят неудобства.

После чего толкнул дверь и вывалился в коридор. Там пусто и дрожжевые лампы тускло освещают металлический пол и стены. Я бросился к подъёмнику и нажал рычаг в самый низ, механизм загудел и стал опускать кабину. На то, чтобы не столкнуться со служебниками, я мог только надеяться. Меньше, чем через минуту, кабина остановилась, я раздвинул двери и осторожно высунулся. В подвале оказалось пусто, только блестящие дрезины поблескивают в бледном освещении дрожжевых ламп. С облегчением я выдохнул.

– Фух…

На магнитную дрезину я запрыгнул первую попавшуюся. Она оказалась общей, видимо, кто-то из жильцов на ней прилетел и не доложил, чтобы забрали. А дальше я крутил рулевую, жал педали и несся по улицам Красного града, выжимая из колымаги все силы.

Дрезина дрожала и гремела. Общественный транспорт крепостью не отличался, а когда впереди замаячила стена столицы, от дрезины отлетела деталь. Колымагу крутануло, я дернул тормоз и, завертевшись, со скрипом ее остановил.

До стены бежал уже на своих двоих и выскочил из ворот на засыпанную песком дорогу в тот момент, когда над Красным градом прогудел колокол. Мельком глянул на циферблат на запястье. Ворота открывают четыре раза в день, чтоб пустынные твари не лезли: в семь, двенадцать, шесть и девять вечера.

Я успел в утреннюю смену.

Глава 1

Ветер обжег лицо, песок захрустел на зубах, а нос засвербило от незнакомых запахов, когда я шагнул на бархан. Отплевавшись, поднял голову, приложив ладонь козырьком ко лбу. В небе белесое жгучее солнце, которое будет нещадно палить до самого заката, пока не нырнет за горизонт. Тогда воздух быстро остынет, песчаный овес покроется росой, и несколько часов можно будет продолжать дорогу в прохладе.

– Ну хоть так.

Я оглянулся. Следы по песку за мной вьются дорожкой, но минут через тридцать ветер сравняет их с барханами. Тем лучше. Служебникам Оазис-Техно будет труднее напасть на мой след. Изначально двигаться по дороге не стал, так легче всего меня обнаружить. Пришлось сразу сойти и двое суток мучительно буксовать по рыхлому, мелкому песку.

Хлопнул ладонью по баклажке на бедре – меньше половины, значит, придется зайти на постоялый двор. Но служебники люди алчные, и стремятся урвать побольше рубов, провизии и, конечно, кислорода, поскольку после вымирания пчел с ним стало туго. То есть очень мотивированы. Устроиться служкой в Оазис-Техно работа хоть и не благодарная, но стабильно есть вода, еда и бесплатные кислородные пайки. Плюс – Оазис-Техно за особые заслуги дает жилые капсулы в человейниках Красного града. Что значит, мотивации догнать меня у служебников еще больше, так что надо шевелить ногами.

На очередной бархан я забирался долго, пустынные ботинки вязли в мелком песке, я сползал и чертыхался, отплевываясь от вязкой пыли. Но, когда забрался, с высоты открылся обзор на дорогу из бетонных блоков. Ее предусмотрительно огородили по обочинам каменными плитами, но ветер все равно регулярно нагоняет песок, так что три раза в сутки по дороге ползет автоматон Оазис-Техно с малиновым артефактом внутри и убирает желтые горки.

Через двести метров от бархана у обочины блестит металлической крышей постоялый двор с выведенной желтой краской табличкой «Медный ковчег». Рядом припаркованы песочные дрезины на магнитных подушках, рядом ветряк, что роскошь для простого двора. И полые трубы по кругу, глубоко вогнанные в песок, для отпугивания пустынных тварей. Значит постоялый двор богатый, и можно разжиться запасами воды. На крыше и вокруг постоялого двора что-то жуют козы. Я потянул носом – тянет едой и топливом песочной дрезины.

Хороший знак.

Скатившись по бархану, я спрыгнул на дорогу и через три минуты толкнул дверь постоялого двора. В нос ударили запахи тушеного мяса и картошки, во что трудно поверить – она хоть и не требует опыления и не прихотлива, но на юге жара. Значит привозят, как и мясо, дороже которого только кислород. В помещении людно, стоит гогот, гитарист что-то перебирает на струнах, а зеленоглазая брюнетка с третьим размером томно поет о романтике дорог невероятно чистым голосом. Удивительно, откуда на постоялом дворе такая звонкоголосая красавица.

У барной стойки седоволосый мужчина с изрытым морщинами лицом и в кожаной жилетке на голое тело. Когда я подошел, он спросил меня хрипло, но вежливо:

– На долго или проездом?

– Проездом, – ответил я и положил на столешницу баклажку, прикидывая, задержаться здесь максимум на полчаса. – Мне бы запасы пополнить и горло промочить.

Бармен хмыкнул и вытащил из-под столешницы шланг.

– Это всегда можно, – ответил он и отвинтил крышку баклажки, после чего воткнул шланг в горлышко, и вода бодро зажурчала. – У меня и перекусить есть. Поди голодный. Физиономия у тебя, парень, отощавшая. Вроде молодой, волосы вон, какие густые, чернявые, а глаза ввалились. Никак бежишь куда. Или от кого.

Не ел я со позавчерашнего дня. Успел только поужинать в столовой концерна Оазис-Техно и уйти с ночной смены спать. В концерне работал в среднем звене отдела разработок. Теперь не работаю. Сам виноват: не стоило говорить с коллегой о выводе зеленых ферм в свободное пользование для всех людей. Моя идея дошла до самого Лютецкого. Ему не понравилось.

Я кашлянул, глядя на то, как вода льется в баклажку, и ответил:

– Поесть не откажусь.

Бармен в душу лезть не стал, хотя по глазам видно – проницательный. Мне бы такую проницательности, когда рассказывал Козельскому, которого считал надежным, об идеях свободных ферм.

– Есть тушеная козлятина, – сообщил седовласый и убрал шланг из горлышка баклажки. – С картошкой и грибной подливой.

Я кивнул, а бармен добавил:

– Тысяча рубов.

– Ого, – удивился я больше для виду, поскольку мясо и правда стоит дорого.

Бармен пожал плечами.

– А ты чего хотел? Козлятина хоть и есть, но козы тоже требуют выкормки. А у нас козлячья трава на сто верст вокруг не растет.

Я кивнул. После коллапса трава осталась только в местах с мягким климатом. Но почти весь юг, средняя и центральная полоса превратились в пустыни, где-то песчаные, где-то каменистые. Там отлично растет верблюжья колючка и перекати поле. Для коз то, что нужно, но людям невкусно.

Обернувшись, бармен свистнул в сторону кухни, из двери тут же выплыла пышная женщина примерно одного возраста с барменом, в блузке с глубоченным вырезом. Она вынесла на подносе тарелку с дымящимся мясом в картофельно-грибной подливе и поставила передо мной. От одуряющего запаха рот наполнился слюной.

– И не скажешь, что козлятина, – впечатлился я и вытащил из нагрудного кармана на столешницу перед барменом тысячу рубов.

– Жена у меня мастерица, – согласился бармен и убрал деньги в кассу.

В желудке голодно заурчало, я взялся за ложку, но только поднес ко рту, как нос запоздало уловил запах чужака, и в спину прилетел удар. Ложку выбило, а мясо с картошкой зрелищно полетело по воздуху, чтобы шлепнуться на полку с банками.

Я резко развернулся для ответного толчка, и очень вовремя, потому что успел увернуться от кулака, который летел в нос. Хозяин кулака, крепкий детина примерно моего возраста с широкими плечами, большим подбородком и курчавыми волосами, заревел:

– Ах ты тварина оазисная!

И снова кинулся в атаку. Я уклонился легко, тренировки по самбо не прошли даром: в полете перехватил руку детины и, уведя на болевую, ударил под колено. Тот глухо зарычал и упал на живот, а я додавил болевую, не дав ему вывернуться.

– Я тебя не трогал, – сказала я.

– Пусти, – прохрипел он зло, – мразь оазисная.

Не отпуская, я проговорил:

– Как ты понял про Оазис-Техно?

– Нашивка… – все так же зло отозвался детина, лежа носом в пол. – На локте…

Когда я убегал из от служебников, на бегу сорвал все бейджики и нашивки, но, видимо, одну пропустил. Сотрудников концерна за пределами столицы не любят. После того, как ее перенесли на юг, до коллапса, было спокойно, но потом кто-то пустил слух, что мы купаемся в зелени, кислороде и еде. Что правда лишь от части: бесконечный доступ к ресурсам есть только у верхушки. Остальные пашут за пайки и рубы. Если бы до переноса столицы знали, что на юге климат станет хуже, выбрали бы другой град. Теперь дергаться поздно, ресурсов на новый перенос нет.

Чуть придавив детину, я наклонился и проговорил:

– Я не с ними. Понял?

Тот нехотя ответил, все так же упираясь лицом в пол:

– Понял…

– Я тебя сейчас отпущу, а ты спокойно встанешь и отвалишь от меня. Ясно?

Детина зло запыхтел, не собираясь успокаиваться, а седой бармен, который с интересом наблюдал, вытащил из-под столешницы арбалет и положил на стойку со ловами:

– Если не ясно, я подсоблю. Будешь мне проблемы учинять, выгоню к чертовой бабушке. Еще раз и прощевай. Харчевайся и живи вон, на дворе у Сопочки.

– Помилуй, Никифор, – прохрипел детина. – У Сопочки из жратвы одна грибница, вода грязная. И переть до нее десять километров.

– Вот и мотай на ус, – хмыкнул бармен и кивнул мне. – Отпускай его, парень. Не дернется он. Да?

Детина неловко закивал, потому как кивать придавленным к полу не удобно. Осторожно я его отпустил, держась наготове, если его снова перемкнет. Но парень поднялся и, отряхнувшись поковылял к дальнему столу, где мешком плюхнулся на стул и уставился на меня тяжелым взглядом.

Бармен достал мне новую ложку, я вернулся за стойку и стал есть, а он произнес:

– Значит, не из оазисных, говоришь? Навыки-то у тебя ловкие. Таким на улице не учат.

– Я был оазисным, – признался я негромко, решив, что раз дед пришел на помощь, то едва ли станет вредить. Во всяком случае, сразу.

– Не поделили чего? – предположил бармен.

Осталось только покивать.

– Не сошелся взглядами.

– Рубов больше захотел?

– Наоборот, – качая головой, отозвался я и отправил в рот ложку с мясом. – Для людей хотел бесплатные зеленые фермы.

Глаза седоволосого округлись, он хохотнул.

– Для всех что ли?

– Угу.

– И что сказал наш великий Лютецкий?

Я окинул себя коротким взглядом и проговорил:

– Раз я здесь, понятно что.

– И то верно, – согласился бармен и поставил передо мной стакан со льдом. – Угощайся.

Лед в наше время лакомство для среднего класса. Морозить его мало кто может позволить, а тает твердая вода быстро, что значит хранить негде.

Ноздри защекотало прохладой и запахом морозильника, который знаю по этажу хранения. Там я мелким был пару раз с опекуном на экскурсии. Ходили слухи, что на этаже хранят не только продукты, но и замороженных зверей. Но кто в такое поверит, слишком много энергии артефактов нужно для поддержания холода.

Прищурившись, я покосился на лед и проговорил:

– Это откуда у вас такие щедроты?

– Откуда надо, – хмыкнул седоволосый и покивал на стакан. – Ты грызи, грызи. За счет заведения.

– Не люблю быть должником, – сообщил я.

Бармен пояснил:

– Это не в долг, а в благодарность. Тем, кто может супротив Оазиса слово сказать, у меня всегда рады.

Погрызть холодного льда после двух суток бега по изнуряющему пеклу соблазн велик, я подтянул стакан, но предупредил:

– Платить не буду. Сам сказал – благодарность.

Тот облокотился на столешницу и усмехнулся.

– Не боись. Звать меня Никифор. Все знают, я слово свое держу. В моем «Медном ковчеге» разжиться есть чем, так что не обеднею. А человека хорошего уважу. А ты, глядишь, и скажешь, что у Никифора сытно и обслуживают хорошо. Сарафанное радио в наши времена лучшая слава.

Он протянул мне ладонь с сухими жилистыми пальцами, я секунду примерялся, но все же пожал и представился:

– Андрей.

– Будь здрав, Андрей, – закряхтел довольно Никифор.

Брюнетка в этот момент засадила особо высокую ноту, я даже оглянулся. Красивая. Платье из простой серой ткани, но пошито по фигуре, ноги стройные, бедра округлые, а в вырезе призывно колышется грудь. Сюда мнее её запах не доходит, сквозняк в другую сторону, но такая точно пахнет классно.

Никифор усмехнулся и прищурился.

– Это наша звездочка, Катерина Ковалевская, – сообщил он. – Красивая девка, и поет хорошо. Да только в наших краях без толку пропадет.

Разглядывая Катерину, я цапнул кусок льда и отправил в рот. Приятный холод растекся по языку, и чистая, сладковатая вода потекла в горло.

– Почему пропадет? – спросил я, гоняя быстро тающую ледышку по зубам.

Никифор развел руками.

– Сам подумай, Андрей. Постоялый двор у меня хоть и хороший, но сюда часто заезжает всякий сброд. А она с такой внешностью, как мед для пчел. Только слетаются на нее далеко не пчелы. Годных людей, вроде тебя, тут бывает мало.

– Это как вы поняли, что я годный? – поинтересовался я, все еще поглядывая на Катю, которая самозабвенно поет и не видит, как за дальним столом двое кочевников смотрят на нее голодными глазами.

Я всю жизнь прожил в граде за стеной, но кочевников несколько раз видел на водяных базарах. Они там пополняют запасы. Кочевников в Красный град пускают неохотно, но запретить проход не могут, согласно праву на воду.

Они всегда суховатые, поджарые с обветренными и потемневшими от солнца лицами. Те, что за столом, такие же, только щуплые какие-то. Возможно, голодали. По слухам кочевники, живут на подножном корме и не гнушаются грабежом.

В песне наступила модуляция, Катерина эффектно закинула голову, а кочевники с ухмылками переглянулись.

Я спросил Никифора:

– Не боитесь, что ее кто-нибудь обидит?

– Боюсь, – кивая отозвался дед. – Но запретить ей выступать не могу. Как-никак, а рубы постояльцы платят. Ей же надо на что-то жить. Ты молодой еще, не помнишь, как оно было. Лет-то тебе сколько?

– Двадцать пять в том месяце исполнилось.

Никифор убрал арбалет под стойку и принялся вытирать тряпкой деревянную плошку.

– Во, – произнес он, – ты поди только родился, когда в двухтысячном случился коллапс. До него было славно, и нам казалось, впереди полеты на Марс и биочипирование. Никто не знал, что все обернется вот так.

Никифор кивнул на окно, за которым по бархану летит перекати-поле и солнце медленно ползет к горизонту, чтобы через несколько часов дать земле немного ночной прохлады. Как было до коллапса, я знал только со слов других и из рассказов опекуна, а он разговорчивостью не отличался.

Отправив в рот еще один кусок льда, я поинтересовался:

– Раньше было лучше?

Бармен скривил губы в горькой ухмылке, во взгляде проступила ностальгия, он хмыкнул.

– Хо… Еще как. Тогда я был моложе. Деревья были большими и с зелеными листьями. Ты когда-нибудь видел дерево, Андрей?

– На смартфоне.

Он покачал головой.

– Смартфон – это не то. Дерево пахнет. И листья пахнут. А когда яблони цветут… Ууу… Запах сладкий-сладкий. Сграбастаешь Полинку, утащишь в сад и давай целовать. А она хохочет, отбивается. Но понарошку.

Лицо бармена застыло, он уставился в точку на столешнице, продолжая натирать плошку, а я снова оглянулся на помост. Катя допела и стала спускаться с него, а двое кочевников поднялись из-за стола и направились к ее каморке.

– Подождите-ка, Никифор, – мрачно попросил я и поднялся.

Боец я не то чтобы великий, да и своих дел хватает, но на тренировках держался крепким середняком, и закрыть глаза, когда обижают женщин не могу. Куда и зачем пошли кочевники, догадаться несложно. Сквозняк принес порцию запахов с их стороны, я потянул носом, покривился: несет от кочевников сухой, старой одеждой и немытыми телами. Их двое, щуплые, но жилистые, есть надежда просто их напугать.

Когда они шмыгнули в двери каморки, я рванул следом и вбежал в момент, когда один схватил Катю за руку.

– Пусти ее, – приказал я отрывисто.

Оба кочевника резко развернулись на меня и переглянулись. Оба с угловатыми лицами и заостренными от нелегкой жизни носами, но мясо на руках есть, хоть и сухое. Если нападут разом, отбиваться будет тяжко, одного надо вырубать сразу.

У того, что держит Катю, на щеке шрам. Он все-таки разжал пальцы, но когда девушка дернулась в сторону, перегородил путь рукой, а мне сказал:

– А ты очередь что ли занимал?

– Допустим, – спокойно ответил я, приметив справа глиняный кувшин с толстым дном и стенками.

Кочевник со шрамом усмехнулся.

– Подвинешься. Кто первый встал, того и тапки.

Катя за его спиной всхлипнула и зажала рот ладонями, в глазах заблестела влага. Второй кочевник сально заулыбался и присел в изготовительной позе, положив ладонь на бедро. Вероятно, там прячет нож. У шрамированного, скорее всего, такой же, слишком уверенно и развязно держится.

– Ну что, парень, – хмыкнул он, – уступишь самочку или надо объяснить?

Девушка снова рванулась в сторону, но кочевник схватил ее за руку и дернул к себе. Катя вскрикнула, он едко скривился и потянулся к бедру, а второй резко шагнул ко мне, занося кулак.

Я успел увернуться и схватить кувшин, а когда в руке кочевника блеснуло лезвие, обрушил на голову. Он хрипло застонал и, обмякнув, под звон осколков грохнулся на пол. Шрамированный на секунду замешкался, Катя в этот момент с размаху ударила его каблуком по голени. Тот зашипел и согнулся от боли, а Катя ломанулась мимо меня в дверь, обдав мятным сладковатым ароматом.

– Швора… – выругался шрамированный, хватаясь за ногу и, прихрамывая, попытался догнать, но я перехватил и сделал подсечку.

Тот с руганью грохнулся, я выдохнул —кочевники оказались слабыми противниками, но из-за спины меня хрипло окликнули. Я сжал кулаки и резко развернулся ко второму кочевнику с окровавленным лбом. Он шатается, но сжимает в правой руке нож.

– В героя решил поиграть, сопляк? – прохрипел он.

Я промолчал и согнул колени для атаки. Кочевник рванул на меня резко и умело. Увернуться я смог, но тот, что со шрамом, с пола ухватил за ногу и дернул. Я не устоял и с руганью грохнулся на спину, а шрамированный тут же поймал меня в удушающий захват и скомандовал приятелю:

– Проучи его. Не сильно, но чтобы не догнал.

Горло сдавило, легкие запекло от нехватки воздуха, а в голове запульсировало от напряжения. Я рванулся и зарычал в попытке освободиться, но кочевник держит, как клещами.

Пока я боролся с захватом, его приятель с перекошенной, окровавленной рожей оскалился, не решаясь подступиться, чтобы не получить ботинком по морде. Затем обошел сбоку и наклонился, довольно лыбясь.

– Сейчас мы тебя подправим.

Он поднял нож и покрутил перед моим лицом. В крови закипело сильнее, я снова рванулся из захвата, но кочевник оказался на удивление сильным для такого щуплого. Тот, что с ножом приставил мне к лицу холодное лезвие, но черкануть не успел – в дверях появился детина, которого я скрутил у барной стойки.

– Эй! – гаркнул он и с размаху пнул массивным ботинком того, что с ножом, по лицу.

Кочевника откинуло к стене, а нож вылетел и упал куда-то в угол. Следом в дверях возник Никифор с арбалетом и нацелил в голову шрамированному.

– Отпустил его, – приказал дед.

Под прицелом кочевник сразу присмирел и разжал хватку. В легкие полился спасительный воздух, я стал хватать его ртом, кашляя и хрипя. Детина подал мне руку, я поднялся, а Никифор пригрозил кочевнику:

– Пять секунд, чтобы вы убрались. Больше не заходите, пристрелю.

Кочевник поднялся и помог встать второму. Под пристальным контролем Никифора и его арбалета вдвоем они покинули постоялый двор, хромая и отплевываясь кровью.

– Цел? – спросил детина.

В легких еще саднило, а шея болела от захвата, но я кивнул.

– Не думал, что поможешь.

Парень неловко поморщил мясистые губы и сказал:

– Ты ж Катерину спасал. Я ж сперва подумал, ты тварь оазисная. Ну… нашивки, все такое. А ты вон, человек. Я Михаил. Можно Миха. Обращайся. И ты это… Не серчай, что я в морду тебе дать хотел.

Протянув ладонь, он широко и неумело улыбнулся, я кивнул и пожал руку.

– Андрей.

Михаил оказался козоводом с хозяйства в паре километров от постоялого двора. Раньше коз было много, но за последние два года поголовье сократилось из-за засухи и голода. Хозяйство разорилось, он продал оставшихся пятерых коз Никифору и теперь живет здесь.

Катя, дрожа как росинка на ветке, усадила меня за барную стойку и пыталась приложить к шее холодные камни, боясь, что меня поранили.

– Их же было двое… – лепетала она, пока я аккуратно отказывался от каменных компрессов. – Как не побоялся… Ой… не представляю, что было бы, если б не ты.

Мне осталось только многозначительно покашлять, а дед Никифор проговорил, снова пряча ружье:

– Да понятно, что было бы. Попортили б тебя и все. А там прямая дорога в шпильки. Сколько раз говорил, не место тебе тут петь. Но кто ж меня слушает.

Щеки Кати побелели, вместо моей шеи, она приложила камень к своей и проговорила негромко:

– Не буду я нахлебницей, дядь Никифор. Какие никакие, а рубы. Я тоже зарабатываю и помогаю.

– Стряпала бы с Полиной на кухне и была бы помощь. Ишь, самостоятельная.

Промолчав, Катя убрала камни в мешочек, и снова рассыпалась в благодарностях, краснея и пунцовея. Она бы так и продолжала, если бы Никифор хозяйским приказом не отправил её отдыхать. С разочарованным вздохом Катерина скрылась у себя в каморке.

Я проводил ее долгим взглядом. Никифор прав, ей не место на постоялом дворе. Мне самому здесь не место. И так задержался больше, чем собирался, теперь еще и шея болит. Вряд ли служебники уже напали на мой след, но рассиживаться, означает давать им время. Долго преследовать не должны, но для проформы до «Медного ковчега» точно дойдут. А тут, если не догонят, запишут, как пропавшего в песках. По идее надо дожевывать и бежать дальше, тем более солнце почти село, и пекло спадает.

Однако, когда я доел остывшую козлятину с картошкой, и поднялся, Никифор замахал руками.

– На ночь глядя? – удивился он. – После спасения Катерины и думать не смей. Я тебя не то, что ночлег за так дам, я тебе и провизии накину. Пойдем.

____________________

Ну что, с почином меня и вас. Начинаю выкладывать "дорожную историю". Пишу в конкурс, так что ваше участие: лайки, библиотеки и особенно комментарии имеют значение. Пишите комментарии под книгой, чем больше их будет, тем активнее я смогу писать – ничто так не стимулирует автора, как отклик читателя.

Плюшки для самых активных комментаров – чибик на стену после завершения книги, независимо от результатов конкурса.

Итак, вперед, в следующую главу.