Текст книги "Мечников. Сквозь песок и ветер (СИ)"

Автор книги: Мариус Драконовски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Колеса поезда ритмично тарахтели, покачиваясь на рельсах. Для простых людей между градами курсируют локомотивы и составы самые обычные: колесные и на обычных артефактах-аккумуляторах для поездов. В отличие от личного поезда Лютецкого. Тот идет над рельсами, и на магнитной подушке, а артефакт у него особый, что дает скорость под двести километров в час. Свою личную охрану он тоже снабжает дополнительными артефактами, это известно всем. К счастью, служебники, которые за нами гнались, таковыми не обладали, и в открытой двери вагона дрезины преследователей быстро исчезли.

Миха тем временем сидел и таращился на голубую капсулу у меня в руках, а его брови медленно, но уверенно ползли на лоб. Спустя секунд двадцать, он спросил ошалело:

– Это че?

Я сам все еще рассматривал насекомых в капсуле. Они застыли в специальном геле артефакта, который может хранить живой организм в таком виде очень долго, в зависимости от мощности артефакта. Вряд ли у Никифора арт какой-то высококлассный, но даже самый простой удержит жизнь в течение года.

– А сам не видишь? – отозвался я и приподнял за металлический каркас капсулу над головой.

С силой зажмурившись, так, что лицо превратилось в сморщенную картошку, он прошипел и открыл глаза со словами:

– Вижу. Но не верю.

Сидящая на коробе Катя, достала из сумки мешочек, вынула из него кусочки сушеных помидоров. Протянув Михе, она проговорила:

– Не понял еще? Это пчелы. На вот, пожуй.

– Да вижу я, что пчелы! – с изумлением воскликнул он, механически принимая у нее сухпай. – Откуда?!

Катя поднялась и подошла ко мне, тоже вручив несколько красных сухих кружочков. Рядом села близко и наклонилась разглядывать капсулу.

– Какие они маленькие, – спустя несколько секунд проговорила Катя. – А их исчезновение так поменяло мир.

Я молчал и думал. Конечно же капсулу мне подложил Никифор, никто, кроме него, не выловил бы пчеломатку из улья и не поместил вместе с другими пчелами в артефакт. Хитрый дед. Он прекрасно понимал, что я взвалю на себя этот груз, если не будет выбора. Вот он мне его и не оставил. Ясности это не добавляет: куда идти, где искать эту землю обетованную, о которой грезит старик – квест на миллион рубов.

Миха все еще очумело глазел на сокровище в голубой капсуле. Вытерев нос от песчаной пыли, он проговорил:

– Так, Катя, я что-то не понял. Ты что ли знала?

– О чем? – не поняла девушка, переведя взгляд сперва на меня, затем обратно на пчел.

– Ну как, – возмутился детина. – О пчелах. Откуда они у него? Если скажешь, что из Оазис-Техно, я к шутам выпрыгну из вагона.

Охнув, Катя распахнула глаза, видимо решив, что Миха и правда сиганет, даже без Оазис-Техно. Откуда ей знать, что это даже не манипуляция, а фигура речи для придания драматичности моменту.

Пришлось покачать головой и взять слово.

– Никифор дал, – коротко сказал я. – У него в подполье ферма. Была.

– Да ладно! – не поверил Миха. – Катя, ты и про это знала?

Ее молчание прозвучало красноречивее слов, Миха с негодующим цоканьем шлепнул себя массивными ладонями по бедрам и пробасил:

– Ну здорово. Все всё знают, а я как обычно.

– Никифор держал улей в тайне и не разбалтывал всем подряд, – заметил я и осторожно убрал капсулу обратно в рюкзак, уложив его между сменным бельем, чтобы улучшить амортизацию.

Покраснев, как сушеный помидор, который нервно грызет, Миха огрызнулся:

– Ты слова-то выбирай, Мечников. Я не «все подряд», я его с детства знаю.

– Это не значит, что ты бы не проболтался кому-нибудь, – произнес я спокойно.

На это Миха вскочил, будто ему в зад воткнулась верблюжья колючка, он с шумом проглотил остатки помидора и сжал кулаки, прогудев мрачно:

– Охренел? Думаешь, я трепло? А ну иди сюда, сейчас разберемся, кто тут трепло!

Биться с Михой я не собирался, тем более после погони, когда отдохнуть бы и подкопить сил, потому как теперь придется крепко переиначить все планы. Но тот стоит и бычит лоб, будто собирается боднуть, именно так делают молодые бычки на фермах Алексея Лютецкого. Пришлось подняться и, выпрямившись, сказать:

– Успокойся. Я не хочу конфликта.

– Чего-то не верится, – отозвался Миха.

– Один раз я тебя уже скрутил, – напомнил я. – Ну серьезно, Миха. Я ж не чтоб обидеть тебе говорю. А чтобы объяснить поведение Никифора. Он трясся над своей подземкой. Потому и не сказал.

Покривившись, Миха фыркнул, все так же хмуря брови:

– А тебе, значит, сказал. Ты, значит, у нас надежный и проверенный. Признавайся – украл?

Я покачал головой.

– Я отказывался. Но Никифор убежден, что я смогу отнести пчеломатку в какие-то живые земли на севере. Это полный бред. Но теперь у меня на руках пчела, и надо что-то думать.

Судя по движениям мышц на лице детины доверия мои слова у него не вызвали, он шагнул вперед, сжав кулаки так, что побелели костяшки, и проговорил с угрозой:

– Ага, прям я так и поверил. Нашел дурака. Тебе он вот так взял, и отдал пчелу. Почему Никифор мне ее не отдал?

Чуть согнувшись для броска, Миха поднял кулаки, от него пахнуло кортизолом и другими гормонами, которые говорят – еще секунда, и здоровенный кулак полетит мне в лицо. Но я успею увернуться. Впрочем мои мышцы тоже налились кровью, готовые к драке, которая сейчас вообще не к месту.

Чем бы она закончилась, можно только прикидывать, но драка так и не началась благодаря Кате, которая вскочила и шагнула между нами.

– Миха! – выдохнула она, выпрямив спину, как отличница на экзамене этажа обучения. – Ты серьезно? Ты? Донести пчеломатку в живые земли? Да тебе коз доверить нельзя, все разбредаются! А тут последняя в мире пчеломатка! Никифор нашел подходящего человека и доверил ему это. Я лично все видела.

Обернувшись, Катя виновато улыбнулась и робко пожала плечами, проговорив:

– Я подслушивала, когда Никифор тебе показывал зеленую ферму и улей. – Она снова обернулась к Михе, которой немного осунулся, плечи обмякли. – Ты хороший человек, Миха, но ты ж как большой ребенок. Сильный, добрый и прямолинейный. И сболтнуть ты мог не со зла, а из соображений чести и порядка. Понимаешь? Успокойтесь оба, а? Еще нам друг с другом не хватало ссориться.

Удивительно, как иногда хрупкая женщина может помахать крылышками и потушить океан огня. Обычно я просто отодвигал девушку за спину, чтобы не мешала и не пострадала, а сам разбирался с проблемой. Но Катю Миха не обидел бы, по лицу видно.

Еще пол минуты мы стояли, как два барана и пучили друг на друга глаза, а хрупкая Катя героически разделяла эти два метра между. Если детина и правда не слишком умный и все же ломанется в атаку, я успею оттолкнуть девушку и принять бой. Слева в углу как раз мягкие чемоданы.

Наконец Миха шумно выдохнул, грудь его опала, а сам детина развернулся и ушел в дальний угол вагона, где сел нахохлившись, как цыпленок. Катя послала мне извиняющий взгляд и поплелась к Михе. Опустившись рядом, она что-то стала ему говорить, а я вернулся к рюкзаку, в котором лежит ценность всего мира.

В голове после погони звенело, на зубах хрустел песок, а язык все еще царапал небо. Найдя в рюкзаке баклажку, я напился и поставил ее рядом. Катя из угла робко покосилась на нее, я молча кивнул и откинулся головой на чемодан, прикрыв глаза. Пульс успокаиваться не торопится, но уже не такой бешеный, как на дрезине, и я даже смог минут на пять отключиться.

Глаза открыл, когда Катя рядом ставила баклажку на пол.

– Спасибо, – поблагодарила она, скромно улыбнувшись.

– Обращайся, – отозвался я и кивнул на Миху, который все еще косится на меня хмуро из угла. – И ему дай.

– Я уже, – ответила Катя и опустила ресницы, – в смысле дала воды.

Поезд качнуло, Катя не устояла и полетела на меня. Я поймал прежде, чем она успела вскрикнуть. Она оказалась легкой, как козленок, с такой можно версту на руках пробежать, не устанешь. Замерев на руках, девушка, уставилась на меня, медленно заливаясь румянцем. Вырез рубашки, в котором отлично просматривается ее богатое достоинство, заходил ходуном. Пару секунд она смотрела на меня, затем поерзала задом, стараясь подняться, и проговорила:

– Эм… Прости.

– Да не за что, – не удержал смешка я.

Катя красивая девушка. Она правильно сделала, что сбежала из «Медного ковчега» посреди пустыни. Только для побега она выбрала не того человека. Теперь с пчеломаткой на руках мой путь лежит в неизвестность. А ей с такой внешностью и голосом место в уютной жилой капсуле, а лучше – в настоящем доме, с чистым воздухом, свежей пищей и заботой, которая нужна каждой женщине.

Встать я ей помог. Быстро поправив рубашку, она смущенно отшагнула и стала перевязывать волосы в новый хвост. Под стук вагонов я засмотрелся на замысловатое действие: никогда не понимал, как женщины завязывают эти веревочки. В этот момент ручка на противоположной двери вагона скрипнула и пошла вниз. Я моментально оказался на ногах. Миха тоже, он метнулся вперёд и прижался спиной к стене, заняв выигрышную позицию слева от двери, которая стала медленно открываться.

Катю я моментально дернул за себя, а сам подсогнул колени для броска. Тем временем в полумраке проступила фигура, а через миг в вагон шагнул престарелый проводник в невысоком цилиндре и с громадными окулярами на лбу. Зачем они проводникам – не знаю, но опекун рассказывал, что на каждой остановке поезда, особенно за пределами града, они обязательно их надевают.

Пару мгновений проводник молча смотрел на меня бледными старческими глазами. Я напрягся, не желая вредить старику, но, если тот нападет, придется ответить. Однако, спустя еще миг, проводник задумчиво хмыкнул и произнес, по-старчески причмокнув:

– И чего вы тут, судари, делаете? В вагоне что ли не сидится? Тут жарко ж. А там, поди, какой-никакой холодок.

С Михой мы переглянулись, тот молча пожал плечами, а проводник продолжил мирно:

– Да ладно вам. Вижу я, что зайцы. Что ж я, по-вашему, не видел, как вы в вагон запрыгивали?

Проводника я видел впервые. Слухи о них ходили разные, но все сводились к тому, что проводник заступает на поезд и работает на нем, пока не выгорит артефакт-аккумулятор. Когда это происходит, значит и самому локомотиву осталось не много, поскольку артефакт сплавляет в механизме детали. Они становятся куском металла, его только на переплавку. А проводник как хранитель поезда, знает о нем все и уходит с гибелью локомотива. Ждать от такого преданного делу человека можно чего угодно, так что я сжал на всякий случай кулаки.

От внимания проводника это не ускользнуло, он усмехнулся по-стариковски и мягко произнес:

– Ну куда ты ерепенишься, малый? С кулаками на старика? Не смеши мои вагоны, парень.

– Так, – наконец проговорил я, все-таки разжав пальцы.

– Да не ссажу я вас посреди пустыни, – не гася улыбки, снова сказал проводник. – Что ж я, изверг что ли? Скажи лучше, чего за вами служебники гнались?

Миха, который стоит за спиной проводника, бесхитростно открыл рот, чтобы заговорить, и я осознал глубину смыла слов Кати о простодушности детины.

И опередил его быстрой фразой.

– Кое-что позаимствовали у них.

Глаза на морщинистом лице проводника округлились, брови приподнялись, он впечатленно произнес:

– Позаимствовали?

– Артефакт-аккумулятор, – коротко ответил я и поймал недоумевающий взгляд Михи.

Если верить Кате, простодушный Михаил выложил бы все, что знает лишь потому, что проводник – пожилой человек и вызывает доверие. Именно поэтому он продолжает таращить глаза с озадаченным лицом. Проводник завел руки за спину и впечатленно причмокнул губами.

– Вот как, – проговорил он. – Ну что ж, видимо, это очень ценный артефакт-аккумулятор, если служебники помчались за вами следом.

Бледные, но очень живые глаза проводника уставились на меня, и по шее скатилась горячая струйка. Моя легенда хлипкая, а для умудренного опытом проводника тем более. Что намекает: он прекрасно понимает – причина нашего бегства и погони совсем не в артефакте. Я снова напрягся и покосился за спину на дверь, через которую мы ввалились. За ней прицеплен еще один вагон. Если проводник поднимет тревогу, будет время перескочить в него, пока не прибежит охрана, а когда дернут стоп-кран, спрыгнуть. Оказаться в пустыне без дрезины развлечение так себе, но гораздо лучше, чем быть схваченным.

Однако проводник жать на тревожную кнопку в кармане не торопился и с выжиданием рассматривал меня и Катю. Затем все так же мирно произнес:

– И сударыня с вами? Охота вам было такую красоту тащить в эти дали? Или силой умыкнули? Ты, дитятко, только скажи. Мигом разберемся.

Чуть выступив из-за моей спины, Катя негромко покашляла и ответила:

– Я сама поехала. Меня никто не заставлял.

– Точно?

Она кивнула.

– Ну смотри, – предупредил проводник, – ежели что не так будет, сразу говори. – Затем снова обратился ко мне. – А ты, парень, не дергайся. Сказал уже, не буду я вас ссаживать. И приятелю своему внуши. А то он позади меня так сопит, что спину нагрело.

Стоящий за ним Миха и действительно пыхтит, как паровоз. Он что-то невнятно проблеял и насупился, проговорив:

– Ничего подобного.

Проводник развернулся к нему в пол-оборота и, приподняв над лбом край цилиндра, заметил:

– Можно подумать, ты, парень, не собирался напрыгнуть на меня со спины, если потребуется. Скажешь нет?

В ответ Миха снова что-то проворчал, а проводник продолжил спокойно:

– Со спины нападают только кочевники и разные другие дегенераты. Вы на таковых вроде не похожи.

Снова на несколько секунд повисла пауза, я ее прервал.

– Мы не кочевники. Мы —нормальные.

Что такое «нормальные» я для себя усвоил из мудрости опекуна, который прививал мне понятия ответственности, честного боя и человечности. Допускаю, что такие установки действительны не для всех, и проводник может иметь другие устои. Но я уверенно выпрямился и расправил плечи.

Крякнув, проводник поправил цилиндр и отмахнулся.

– Ладно, беглецы, – сказал он, разворачиваясь, – можете сидеть тут и преть, как пролежни. А можете пойти со мной в вагон. В первый класс не поведу, не хочу после вас чехлы на диванах стирать. А вот в общий вполне. Там хоть и не приватно, зато прохладно.

Мы с Михой переглянулись, он развел руками, а я спросил:

– И в чем подвох?

Пожав плечами, старый проводник ответил:

– Не веришь в обычную человечность?

– Не на поезде, в котором мы едем зайцами, – ответил я.

Проводник покивал.

– Твоя правда. Я бы тоже не верил. Особенно, когда за спиной такая красотка. Ее оберегать надо, а не по пустыням и вагонам таскать.

– Понимаю, – согласился я и испытующе уставился на старика.

Но тот уже не смотрит: развернулся и шагнул обратно в проход, из которого гулко гремят колеса. Что нужно проводнику от нас пока не ясно. Но вряд ли он воспылал сочувствием к беглецам. Куда вероятнее, что пытается придержать нас, пока не появятся служебники, которым он при удобном случае даст сигнал. Однако деваться нам некуда, прыгать с поезда на такой скорости значит перемолоться в труху. А сидеть тут или в пассажирском вагоне – разницы нет. Только там прохладнее. И проводник будет относительно на виду, что даст если не форы, то хотя бы наблюдение.

Пока я в раздумии хмуро всматривался в темноту прохода, где скрылся проводник, на плечо легли теплые пальцы Кати.

– Тут жарко, – негромко проговорила она у меня за ухом.

В багажном вагоне действительно пекло. Систему вентиляции сюда не привели, а металлический корпус под раскаленным солнцем плавится, а внутри похож на духовку.

– Ладно, – спустя пару секунд согласился я. – Перейдем в пассажирский вагон.

И, закинув рюкзак на спину, направился следом за проводником. Катя и Миха, лицо которого опять от чего-то недовольно сморщилось, двинулись за мной, Катя воодушевленно, а детина – качая головой.

Когда перешли в тамбур следующего вагона, кожу сразу обдало прохладой: вентиляция здесь что надо, она тоже усиливается артефактом. Проводника видно в щели следующей двери, которая ведет уже в вагон. Он оглянулся и кивнул влево на пустые сидения. Миха поравнялся со мной и проговорил, глядя ему вслед:

– Не нравится он мне.

– Да? Это не ты пару минут назад собирался выложить ему про нас все? У тебя на морде было написано, – заметил я, продолжая смотреть на проводника и пассажиров. Кто-то из них таращится в окно, кто-то вяжет, иные вовсе спят. Опасности на первый взгляд нет.

– Ничего я не собирался, – угрюмо отозвался Миха. – Просто он спросил. А я врать не привык.

Детина изобличающе на меня уставился, я покачал головой, не отрывая взгляда от пассажиров, и проговорил:

– Я не врал, а сказал часть правды, которая нам не повредила.

Миха хмыкнул.

– Все равно что соврал.

– Не путай кислое с горячим, – отозвался я. – Нельзя выкладывать каждому встречному нашу подноготную. Может он служебникам нас сдаст.

– Вот я и говорю, не нравится он мне, – охотно согласился детина. – Может ты и прав, конечно, про правду. Но я не так воспитан.

– Ты вообще не воспитан, – встряла Катя.

На что Миха возмущенно выпятил губы и выпрямился, раскрывая грудную клетку и демонстрируя величие и великолепие всей козоводской натуры.

– Враки! – сообщил он важно. – Мой батя был козоводом. И его батя. И меня воспитывали козоводом. Так что воспитание у меня самое что ни есть высшее козоводское.

Катя хихикнула.

– Угу. Поэтому у тебя все козы разбредались?

– Это просто козы не дрессированные, – пояснил Миха и деловито поднял палец. – Вот если бы я их выдрессировал.

– Почему не выдрессировал?

– Я ж их Никифору продал, – наставительно пояснил он Кате такую ясную и очевидную истину.

Мы с Катей переглянулись, она с понимающей улыбкой закатила глаза и чуть покачала головой. Козовод из Михи может и плохой, но до механики руки у него торчат не просто из нужного места, а из самого лучшего места для этого дела. Так что я промолчал, оставив спор между ними, и шагнул в вагон со словами:

– Держимся вместе.

Глава 7

Раньше в поездах я не ездил и представлял, что в общем вагоне люди едут на металлических лавках, обязательно с козами вместе. Но сидения оказались мягкими креслами, обтянутыми грубой, но чистой мешковиной, расположены по четыре на квадрате, два на два против друг друга. Прохладный воздух подается через четыре вентиляционные решетки на потолке в середине вагона, который размашисто покачивает от скорости.

Когда мы вошли, часть пассажиров оглянулась, но быстро потеряла интерес и занялась своими делами. Место, куда нам указывал проводник, у окна, и свободные все четыре.

– Вроде пока тихо, – негромко проговорил Миха.

– Вряд ли он устроит засаду во время движения, – согласился я.

Мы заняли места, я сел по направлению движения, Миха рядом, а Катя напротив. Пустыня за окном плывет быстро, дрезины такой скорости не развивают, разве что набабуренные дрезины Лютецкого и его охраны. Солнце палит, но стекла толстые и сберегают прохладу внутри.

Проводник в это время что-то проверял у девушки на соседнем квадрате сидений. Блондинка с пухлыми губами, волосы до плеч распущены, корсет из мешковины туго перетягивает ей пояс и приподнимает грудь, которая предусмотрительно прикрыта рубашкой. Но все равно видно, что богатства у нее много, не меньше, чем у Кати точно. Штаны свободные, но крепкие бедра тоже легко разглядеть.

– Слюни-то подбери, – негромко посоветовал Миха.

– Я изучаю обстановку.

– Ага, видал я, какую обстановку, – хмыкнул детина одобрительно.

Послышалось раздраженное фырканье Кати, она вздернула тонкий подбородок и, выпрямив спину, демонстративно отвернулась к окну. Мне осталось промолчать, поскольку Катя хоть и красавица, да вот в дороге эти охи и ахи только помешают. Однако блондинку я осмотрел с удовольствием, как и Миха, который делала это не украдкой, а прямиком, чем вызвал у блондинки румянец. Правда от внимания она не отвернулась со смущением, а наоборот выкатила грудь и вытянула шею.

Проводник закончил проверять другого пассажира и вернулся к нам. Сев на свободное место, он проговорил:

– Рад, что вы воспользовались предложением. Ну что, вещайте, куда едете.

Четкого маршрута у нас пока нет, особенно с учетом открывшегося обстоятельства с пчелами. Катя обиженно молчала, глядя в окно, Миха скреб затылок ногтями, а я ответил:

– Сказать по правде, еще не решили. Куда едет этот поезд?

– В Москова град, – немного помолчав, ответил проводник и поправил окуляры под цилиндром. – Вы, похоже, в старой столице никогда и не были. Верно?

Мы вразнобой покивали, а старик-проводник продолжил:

– Так и думал.

– Почему? – спросил я.

– Да лица у вас… Такие…

– Какие?

– Чистые что ли, – пару секунд подбирая слова, ответил проводник. – Ну и загорелые, а не черные от копоти. В Москова граде грязи много в воздухе и каменной взвеси. Вот лица-то и пачкаются от пыли.

Я поправил лямку рюкзака и уточнил:

– Пыль от буров?

Проводник кивнул.

– От них, от самых. После коллапса-то, когда регионы перестали отправлять пищу и разное другое, старой столице пришлось крепко извернуться, чтобы найти для себя новую энергию. Народ-то не захотел работать на электростанциях, пока семьи голодали. Все кинулись фермы делать. Энергетика встала. А она нужна. А рубы кончались быстро. Вот, начали бурить и продавать Лютецкому воду за артефакты, рубы и еду.

– Воду? – удивилась Катя, удостоив нас с Михой снисходительным взглядом. – Откуда там вода?

– Так озеро там залегает, – ответил старик. – Глубоко правда. Вода соленая, минеральная. Очень полезная, говорят. Я ее не пробовал. Дорого, да и продают они ее все больше в Оазис-Техно.

Мне в Оазис-Техно минеральной воды пить тоже не приходилось, значит привозят ее скорее всего непосредственно в башню Лютецкого на самый верх.

– Я бы вас угостил, будь у меня такая вода, – проговорил я.

Проводник по-стариковски добродушно усмехнулся:

– Спасибо, парень. В общем я к чему. Вам бы я туда ехать не советовал. Вы, конечно, вольны сами выбирать, но на пути у нас будет две остановки. Одна вне града, на песочной станции сорок пять. А вторая в Рязна граде. Вот там можете сойти. Там спокойнее.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я.

Понемногу проводник подозрительным казаться переставал. Разговаривает мирно, купить ничего не предлагает. Остается угроза, что он сообщил о нас служебникам, наверняка в этом поезде есть артефакт связи, который позволяет смартфонам обмениваться информацией на расстоянии. Но тут останется лишь действовать по обстоятельствам.

– Вы подремлите пока, – посоветовал проводник. – До песочной станции еще несколько часов пути. А там стоять будем около часа.

Снова обернувшись, Катя спросила заинтересованно:

– А что на ней? На станции.

– Погрузка, дитятко, – ответил он. – Грузы в багажный вагон укладывают, и пассажиры садятся. Там они, правда, редкость. Там места неспокойные, потому и жителей мало. То кочевники, то твари Но ты не боись, дитятко. Я давно сопровождаю этот поезд. Погрузимся, да поедем. Мне пора дальше по вагонам идти. Вы, если есть захотите, идите в самый первый. Там есть уголок с водой и пайками. Скажете, от проводника. Вам и выдадут. Только не борзейте. Там пайка на всю дорогу.

Прозвучало так складно, что я непроизвольно покивал и спросил:

– А вы почему нам помогаете?

Опершись сухой, морщинистой ладонью на колено, проводник медленно поднялся, его вздох получился громким и глубоким.

– Да сына ты мне напоминаешь чуток. Только молодого. Такой же внимательный был, резвый, вникал во все. А там как уехал на заработки, так и не видел я его больше. Сперва он вести слал, что женился. А потом и вести прекратились.

Глаза проводника остановились на невидимой точке, взгляд затуманился, он потер щеку и выпрямился, со вдохом.

– Чего уж. Былого не воротишь, – проговорил он. – Мне пора работать. Если что, ищите меня в начале поезда в первом купе. Там табличка «проводник».

Развернувшись, он направился к двери бодрой и уверенной походкой для такого возрастного человека. А с учетом того, что вагоны качаются, как трусы на веревке во время песчаной бури, и того чемпион.

– Служебникам он нас сдаст, – констатировал Миха негромко, наклонившись вперед.

Глядя, на спину проводника, которая через несколько мгновений скрылась за дверью вагона, я проговорил:

– Может и не сдаст. Не похоже.

– Точно сдаст, – уверенно повторил детина. – Я разбираюсь в людях.

Обернувшись, Катя вскинула соколиные брови и выпучила глаза.

– Ты? В людях? – изумилась она. – Да ты кочевника от оазисного не всегда отличаешь. Вон, Андрея побить хотел.

Миха пожал плечами.

– Технически, я не ошибся. Мечников и правда ж оказался оазисным. Даром, что не таким, как они.

– И все равно. Проницательности у тебя, как у бетонной колонны, – не отступила Катя. – Помнишь, как тебе глазки строила постоялица? Рыжая, улыбчивая. Что ты ей сказал, когда она тебя позвала чайного гриба попить?

Брови Михи сдвинулись, он нахохлился, как громадный цыпленок и пробурчал:

– Что не люблю чайный гриб.

Раскрыв ладони, как в танце-присядке, Катя выговорила изобличительно:

– А я что говорю?

Отмахнувшись, Миха, скрестил руки на груди и отвернулся к противоположному окну.

– Да ну тебя. Это все ваши бабьи выверты. Нет, чтобы прямиком сказать. Так нет, все иносказательно, с двойным дном. Откуда я знаю, что у вас значит «попить чайного гриба».

Катя закатила глаза.

– Можно и догадаться, что на ночь глядя девушка строит глазки и зовет на чайный гриб совсем не для чая.

– А вот и нельзя.

– Ну-ну, – хмыкнула Катя. – Это я все к тому, что проводник и правда может оказаться надежным.

Их подколки я слушал в пол-уха, прикидывая, как ретироваться, если прав окажется Миха, а не Катя. Даже если он вызовет или уже вызвал служебников, раньше, чем на сорок пятой песочной станции они не нагрянут. Не догонят они поезд. Я покосился назад, затем по сторонам. Дверь, в которую мы вошли с задней части поезда, скорее всего будет перекрыта. Во всяком случае, я бы на их месте перекрыл. Окна не открываются, что понятно – открывать окна в поезде через пустыню значит постоянно кормить песком пассажиров. Да и выгребай его потом из всех углов. Спереди тоже вряд ли выйдешь, служебников отправят и туда. Остается вентиляция. Она достаточно широкая, чтобы пропустить меня. Михе может будет и тесно, но воздуховод выведет нас на крышу, а оттуда можно рвать когти.

Звонкий и дерзкий женский голос прервал размышления.

– Скучаешь?

Подняв голову, я сперва уткнулся взглядом в пышную грудь в корсете, даже рубашка не скрывает ее объемов. И только потом поднял его к лицу, на котором сияет смелая улыбка, а миндалевидные карие глаза блестят хитростью и озорством.

– Уже нет, – ответил я расхожей фразой.

Девушка, не дожидаясь приглашения, плюхнулась задом на свободное сидение, Миха глуповато заулыбался, а Катя сверкнула глазами и сцепила зубы.

– Слышала, вы в Рязна град едете? – проговорила она все так же уверенно. – Значит, нам по пути.

Катя фыркнула, а я улыбнулся.

– В хорошей компании время идет быстрее.

– Я там живу, – продолжила девушка, зрелищно закинув ногу на ногу. – Ездила к маман, у нее постоялый двор в этих краях. Дыра-дырой, сами понимаете. Пустыня. Но тут дело такое, маман все-таки. Хочешь-не хочешь, а навещать надо. Я Аделаида. Ада по-простому.

– Андрей.

– Миха.

Катя покосилась на блондинку и натянула улыбку, с которой самое то выписывать штрафы, и проговорила слишком дружелюбно:

– Екатерина.

На нее Ада только покосилась, зато на Михе взгляд остановила подольше, какое-то время рассматривала, потом потерла подбородок и произнесла:

– Миха… Миха… А ты не тот Миха, что с козячей фермы? Ну той, что разорилась.

Лицо детины сперва просияло, видимо, обрадовался, что его узнали, но потом лоб нахмурился, а он ответил настороженно:

– А чего вдруг такой интерес?

– Да просто я помню из детства мальчишку с той фермы. Тоже Михой звали. Мы маман туда ездили за молоком и козьим мясом. Но потом мамкин постоялый двор стал хиреть. Теперь вот перебивается с одного на другое.

С полминуты Миха двигал бровями, по лбу волнами ходили морщины, что означает: думает изо всех сил. Потом брови взлетели на лоб, а он выдохнул:

– О! Так ты дочка Сопочки что ли?

– Она самая, – с довольной улыбкой ответила Ада.

Развернувшись к ней всем корпусом, Миха хлопнул себя по бедрам и присвистнул. Его взгляд еще раз оценивающе прокатился по блондинке с головы до ног и обратно, задержавшись на пышных формах.

– Вот ты какая стала! Выросла-то как!

– Да ты тоже, как я посмотрю, – довольно хмыкнула Ада и повернулась ко мне. – А вы, значит, едете за лучшей жизнью в Рязна град?

Мы втроем переглянулись, пока Миха набирал воздуха для ответа, я проговорил:

– Что-то вроде.

– А почему не в Красный град? – поинтересовалась Ада и, откинувшись на спинку сидения, от чего рубашка на груди натянулась, достала из кармана мешочек с сушеным бататом и бросила кусочек в рот. – Там-то жизнь точно побогаче, чем везде. Говорят, зеленых ферм полно. И кислород бесплатно раздают

Она протянула мне мешочек и взглядом предложила угоститься. Приличия ради я взял пару долек и кивнул на Миху с Катей. На это Ада пожала плечами и передала мешочек им. Катя с хмурым лицом покачала головой, зато Миха с удовольствием цапнул и одну за другой стал закидывать дольки в бездонную пасть.

Я проговорил:

– В Красном граде ничего не бывает бесплатно.

– Говоришь так, будто наверняка знаешь. Откуда? – поинтересовалась блондинка, щурясь.

– Люди говорят, – ответил я уклончиво.

На что девушка отмахнулась и поправила пышные волосы.

– Люди всякое говорят, – сообщила она деловито. – Если бы я верила всему, что говорят люди, давно сдохла где-нибудь в канаве Рязна града. Но ничего, выжила и преуспела.

– Похвально.

– Именно. Я девушка деловая, сразу вижу, с чего будет толк, а с чего нет.

– И чем ты занимаешься, деловая девушка? – спросил я, поглядывая то на хмурую Катю, то за окно, где проносятся песчаные горы с кустами в колючках.

– В основном торговлей, – сообщила блондинка и заправила за ухо светлую прядь. – Продаю, покупаю, покупаю продаю. А вы?

– А мы пока в поиске, – снова не дав Михе ответить, проговорил я.

– Безработные значит, – заключила Ада и, обернувшись к Михе, забрала у него мешочек с сухим бататом, который детина ополовинил. – Ну смотрите, если будет нужна работа или жилье, обращайтесь.

Я покивал.

– Звучит, как деловое предложение.

– Говорю же, я деловая. Не люблю болтать без толку.

На вид блондинка с выдающимися формами вызывает разве что слюноотделение и тесноту в штанах. Но ведете себя уверенно, даже немного развязно, что говорит либо о связях, которые её, в случае чего, прикроют, либо о том, что она действительно хваткая и умеет вести дела. Всех нас она еще когда рассаживались по местам, рассмотрела внимательно и с пристрастием. Что-то да высмотрела, если решила подсесть.