Текст книги "Stories of Marvel (СИ)"

Автор книги: Мальвина_Л

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== 1. Тор/Локи ==========

Его манят льды Йотунхейма, и все чаще Хеймдалль, вздохнув тяжело, открывает Радужный мост для последнего из сыновей Всеотца.

“Как он?” – спросит Фригга у леди Сиф.

“Скорбит по брату и скучает по смертной”, – ответит та, что не знает совсем ничего о принце Асгарда.

Смертная, Джейн. Когда-то такая была. Исчезла, стерлась из памяти в тот же миг, когда брат, повисший над бездной, разжал ледяные пальцы и падал. Так долго падал в ничто, даже не пытаясь ухватиться за пустоту. У Тора горло и сейчас саднит от того рвущего перепонки звенящего крика. А Локи не издал и звука. Локи просто смотрел на него. До конца.

– Ты видишь его? Ты искал? – бессмысленный, неизбежный вопрос, на который Хеймдалль никогда не найдет правильного ответа, бесполезно сжимая свой сверкающий меч.

– Я не мог видеть Локи, ты знаешь, те, кто уходят в Вальгаллу…

– Молчи. Просто молчи и отправь меня в царство холода, чтобы тот иней и лед, что изнутри сковал мое тело, имел возможность закончить дело снаружи.

Хранитель не смеет перечить, он только уныло качнет головой, поворачивая рукоять, открывая Бифрест, простирая радужное полотно сквозь пространство и космос в неизбежную зиму.

В Йотунхейме лед и ветра. Тор каждый раз отправляется к трону, на который никогда больше не сядет Лафей, чтобы плести заговор против Асгарда, чтобы снова и снова пытаться восстать.

– Зачем ты опять здесь, принц златого Асгарда? Почему возвращаешься, точно тебя что-то гонит сюда, точно что-то безутешно грызет. Мне ведомо, ты лишился любимого брата, что братом был больше мне, и все же… почему Йотунхейм?

Тор никогда не умел различать ледяных великанов, но этого уже узнает по скрипучему голосу и скорбно склоненной макушке. Гигант находит его каждый раз и опускается рядом, чтобы слушать или просто молчать до тех пор, пока Тор не уйдет.

– Ты знал, что на самом деле он был твоей расы?

– Знал каждый в этой земле и верил, что однажды именно принц приведет нас к лучшей доле. А ты все эти годы считал его братом, делил с ним жизнь и секреты. Что же, мы оба ошиблись. Не просто так Локи был повелителем магии и тем, кого прозвали Богом обмана.

– Он честнее каждого из всех, кого я когда-либо знал. Его хитрости и проказы, его попытки узурпировать власть – все это совсем не серьезно. Ему даже не нужен был трон, а я, слепец, так долго не видел.

– Сейчас ты знаешь, что это?

– Знаю. Он открыл мне перед… концом. Он открыл, и я понял, что все эти годы смотрел совсем не туда.

– И ты приходишь сюда, потому что скорбишь.

– Неверно. Я прихожу, потому что где-то здесь есть правильный путь и тот самый выход. Единственный шанс вернуть все назад и попробовать снова.

Ветер свистит и закручивает горы синего снега в гигантские смерчи. Отвешивает ледяных оплеух и пытается содрать с лица кожу. Волосы повисли сосульками, и пар изо рта превращается в лед в тот же миг, как проникает наружу. Даже Бог замерзнет тут насмерть в ближайший час или два. Только это его как будто совсем не волнует.

А ледяной великан молчит, точно, смутившись. Возможно, он даже не слышит ни слова. Уставился куда-то за завесу бурана и смотрит стеклянным, непроницаемым взглядом. Думает свои неспешные думы.

– Передашь ему, что брат очень сильно скучает?

Качнет в ответ головой, не отказывая, но и не соглашаясь. Не отрицает, и это уже кое-что.

– Думаешь, этого хватит?

– Остальное он услышит, как только вернется домой. Асгард потух без его проказ и веселого смеха.

Снег под ногами кажется толченым стеклом. Он идет вперед – до моста путь не близкий – не чувствуя тела. От холода и безумной надежды, что в бессмертном зажег великан, который просто ничего не спросил. Который не сказал, что Тор лишился рассудка. Который зародил в нем семя безумной надежды.

Вот и Радужный мост.

– Я слышал каждое слово. Тор, ты не должен… – Хеймдалль всегда наблюдает, пора бы привыкнуть. И может быть, прямо сейчас он даже прав, но кровь вскипает в божественных жилах, бурлит яростью, приправленной горькой, безудержной злостью.

– Я не просил совета, Хранитель. Не советую испытывать терпение Тора. Мой Мьёльнир…

– Не злись на того, кто желает добра. А прямо сейчас Всеотец желает видеть тебя.

– Хорошо.

*

“Как он?” – вновь спрашивает Фригга у леди, когда сын покидает пир, едва прикоснувшись к яствам и кубку с крепленым вином. Горю не согнуть его плечи, но взгляд Бога грома не мечет молнии, не ослепляет, он просто потух.

В коридорах привычно гулко и тихо, а в спальне темно – ни огонька. Обнаружит кровать по привычке на ощупь, скинет прямо на пол плащ и тяжелые латы.

– Ты задержался. Впрочем, хорошо, что один. Было б неловко, завались ты с девицей, – вкрадчивый голос из темноты, и Мьёльнир с грохотом рухнет к ногам.

– Тебе передали, что я скучал по тебе?

Что это? Он – Бог грома дрожит, как мальчишка?

– Я пришел, чтобы услышать все остальное, – гибкий, неуловимый, как тень, он сразу повсюду, он внутри и снаружи, он опаляет жаром дыхания кожу и взрывается шепотом в голове.

Что, если он – всего лишь видение? Морок?

– Я был уверен, ты умер. Я тебя оплакивал, брат.

– Будь ты уверен, не таскался бы в Йотунхейм постоянно.

Тени мечутся по стенам опочивальни, сдирают с них гобелены и вгоняют ужас под кожу. И самая темная шагнет из угла, сверкнув зелеными, как у дикой кошки, глазами.

И не подумает дернуться, когда руки брата обхватят запястья и словно защелкнут замок. Рывком к груди, кусая и сразу целуя, так, чтобы смешались кровь, слезы, слюна. Так, чтобы только рыки из груди и из горла. Так, чтобы рвать с себя и с него остатки одежды. Так, чтобы даже не вздрогнуть когда швырнет на кровать и тут же опустится следом, накрывая собою.

– Не смей. Слышишь? Больше не смей исчезать.

Целует и лижет, и стонет, распяв под собой на кровати.

– Не смей. Локи. Обещай… никогда.

Никогда? Я даже не знаю… Возможно, уже этим утром ты решишь, что вся ночь тебе просто приснилась. И снова будешь выть и стонать, кататься по полу, сбивая о стены свои кулаки. Возможно…

– Брат, не молчи, я хочу слышать твой голос.

– Хочешь поверить, что не сходишь с ума?

– Хочу запомнить, что и ты меня любишь.

Локи не хватает сил рассмеяться. Слишком напорист Тор, слишком горяч. Кожа плавится от губ, что оставляют метки на теле. Кожа почти рвется от пальцев, что одновременно везде. И сам он уже… почти перенесся в Вальгаллу.

– Я люблю только власть и хочу этот трон.

– Значит, точно ты. Локи… я рад тебя видеть.

И больше этой ночью разговоров не будет. Будут всхлипы и те самые тени, будут стоны, пьянящие быстрее вина. Будут искры по коже и выгибающаяся дугою спина, и капельки пота, и пальцы в замок, и так до рассвета.

– Локи… Локи… Локи, ты здесь.

Тор, если б я мог, если бы просто умел ненавидеть тебя, уйти, отказаться.

Если бы достало сил вырвать тебя из груди вместе с сердцем и кровью, мой брат.

Вот только никогда не умел, а потому проигрывал тебе снова и снова. Сдавался, выпуская постыдную слабость на волю. Каждый раз сдавался тебе.

========== 2. Стив/Баки ==========

Они решили, что так будет лучше, что Баки нужно спрятать в Ваканде, что разум его – страшнее ядерной бомбы, и случится беда, если кто-то опять подберет верный ключ и заставит Зимнего солдата очнуться.

Стив Роджерс в третий раз за один только месяц прилетает в страну, затерявшуюся в африканских горах и будто бы сошедшую со страниц фантастических книг, которые он читал в далеком детстве почти столетие назад.

Т’Чалла встречает его у ворот с какой-то донельзя понимающей, в чем-то грустной усмешкой.

– Он в криосне, и так часто будить его вредно. Думаю, Шури снова будет ругаться. Это не идет на пользу разуму твоего лучшего друга.

– Знаю. Я просто… пойми, столько лет. Я просто хочу убедиться, что Баки в порядке.

Король кивает на каждое слово и даже не пытается спрятать ухмылку, что ярким цветком распускается на губах, как будто он посвящен в какую-то тайну. Как будто тайна эта ужасно его веселит.

Стив отводит глаза и торопится прочь по уже знакомой дороге. Той самой, в конце которой его наверняка уже ждут и будут ругать, и пенять, и твердить мудреные фразы, вся суть которых сведется к тому, что Капитан Америка – легенда и герой всех мальчишек этого мира, не кто иной, как эгоист, что думает лишь о себе, а надо-то всего подождать пару лет или пару столетий, пока она отыщет решение и избавит мозг Баки от проклятого кода. Пустяк же вопрос.

Стив твердит про себя эти слова, и даже почти получилось поверить, и совесть грызет, вонзая ядовитые зубы в затылок, и он уже готов повернуть… вот только помещение гулко и пусто, и капсула, где Баки должен смотреть свои холодные сны – нараспашку.

И тут же ужас пронзает грудь, как копьем, что отравлено ядом. И страх впускает острые когти под кожу, сжимает сердце и легкие, держит. Не выдохнуть, ни вдохнуть, ничего.

Что́, если ГИДРА и здесь отыскала? ГИДРА, что хуже заразы, отрубишь голову, вырастут десять. Что́, если Баки прямо сейчас слушает тайный шифр, который опять сотрет его память и превратит в машину-убийцу?

– Стив? Это ты? Так и знал… – веселый, чуть хрипловатый голос. Треплет уже по плечу, и уже обнимает, хохочет, взахлеб твердит что-то про Шури, что наотрез отказалась его усыплять.

– … так и сказала – явится Стив, не пройдет и недели, и она, мол, не может так рисковать, потому что криосон – не какие-то шутки. Зачем-то пугала острым психозом. Представляешь, меня? Я хотел рассказать ей, что Зимний солдат… да не стал нагонять на девочку ужас. Меня тут знаешь, и без того сторонятся.

Он лохматый и немного помятый. Как будто с кровати вылез едва. У него от уголков глаз – морщинки, такие бывают, если все время щуриться на ярком солнце или много смеяться. У него вдруг меняется что-то во взгляде, и лицо застывает вдруг неподвижною маской…

– Стив? Случилось чего? Ты так побледнел.

И как рассказать, что все эти минуты, что он стоял здесь, как дурак или столб и пялился в пустое пространство, что вспомнил все-все-все, что уже было и почти поверил, что опять началось все с начала? Как ветер свистел в лицо в том ущелье, когда сержант Джеймс Бьюкенен Барнс на полном ходу сорвался с поезда вниз на глазах у лучшего друга, что решил тогда – умер, расшибся, потерян и уже не вернется. Поверил, чтобы позже, через семь десятков не-прожитых лет узнать его в бездушном убийце, том самом, чьи пальцы смертельной хваткой сомкнулись на шее, пока вокруг рушились стены, и он лишь шептал в пустое лицо: “Я не буду драться с тобой, потому что ты – мой лучший друг. Я не буду, потому что я с тобой до конца”.

Как рассказать, что столько раз умирал и опять возрождался, не смея надеяться даже, что однажды его Баки вернется к нему, что однажды он вспомнит.

– Я… я не знаю…

Потому что КАК тебе рассказать, то о чем вспоминать невозможно? Не нужно. Всю ту кровь, что не у тебя на руках. Весь тот липкий ужас, в который тебя погружали.

– Они тебе не сказали? Решили вот так подшутить? Идиоты…

Все сам понимает без слов. Три шага, и крепкие руки, одна из которых чуть жестче и тверже, обхватят за плечи. Обжигает выдохом щеку.

– Я здесь, все в порядке, не думай. Я здесь, Стив, слышишь? Все хорошо.

– Я… я подумал…

– Я понял. Слышишь? Я здесь. Я с т о б о й д о к о н ц а .

У него под ребрами все еще ноет, но Баки шепчет и шепчет. Баки прижимает ладони к лопаткам, ведет по спине, приподнимая край трикотажной футболки.

Сердце сбоит, как давно-давно, еще до войны после обычной пробежки по парку. Сердце сбоит, как каждый раз, когда Баки случайно или нарочно касался, прижимая пальцы к щеке. Сердце сбоит… оно сейчас просто к черту взорвется гранатой и закончит его мучения уже навсегда. Потому что Стив никогда не сможет, не скажет. Потому что он никогда не рискнет этой дружбой, что для него дороже целого мира и чести.

– Хватит бегать уже от меня. Семьдесят лет – это все-таки долго.

Баки пахнет мускусом и какой-то травой. Его сердце колотится очень громко, попадая Стиву прямо по ребрам.

Что́, если он неправильно понял? Что́, если Баки имел ввиду вовсе не?..

– А ты все тот же мелкий трусишка, даром, что шире в плечах стал и выше.

Его пальцы скользнут под резинку штанов – ледяные. Выдохнет шумно, опуская ресницы. Кажется, и его руки трясутся. Кажется, и он до безумия боится. Ведь здесь у двоих все это впервые.

– Стив? Ты все это время не… Что ж, я просто не понял…

И даже отступит назад и прикусит до крови губу. Стив поймает, и ближе, и дальше – ни шагу. Невозможно, слышишь? Уже никак от тебя.

Поцелуй со вкусом металла и каких-то диковинных ягод. Ловить губами выдохи, шепот. Тянуть на себя, потому что так далеко и до нелепого мало. Обещать, что уже никогда, что вместе до смерти. Обещать, обещать, обещать, чтобы никогда уже не отпустить, не нарушить.

*

– Что же, братец, а я тебе говорила. Готовь вторые покои. Думаю, Капитан не поспешит покинуть Ваканду.

Король хмыкнет, склоняясь над мудреным прибором, приподнимет очки-микроскопы, чтоб подмигнуть.

– Уверена, что нужда в этом будет? Кажется, тот домик, что понравился Барнсу, вполне их устроит.

– Хорошо, что он далеко от дворца. Ну, ты меня понимаешь…

– Кажется, надо набрать Тони Старка. В ближайшие месяца Америка не увидит своего Капитана.

========== 3. Тони/Пеппер, Тони/Питер ==========

Он открывает глаза в своем дохуя-умном-доме, где завтрак будет готов до того, как ты выйдешь из душа, в котором, на минуточку, температура воды регулируется тоже сама, исходя из твоих предпочтений, где тосты всегда прожарены точно так, как он любит, и яйца непременно в мешочек, и кофе по-венгерски с горчинкой. Его на столе непременно ждет утренний Times на уже, наверняка, внушительной пачке.

Потому что Тони Старк теперь не читает газет и забросил все свои разработки. Тони Старк каждое утро отправляет завтрак в корзину, и Тор, который зачем-то каждый день приходит сразу после полудня, смотрит внимательно на запавшие, как у полу-трупа, глаза и круги вокруг, как у крошки-енота. Тор причмокивает языком и кивает: ну, что же, дружище, понятно. Наверное, будь он не так оглушен гибелью Локи-пройдохи, орал бы и крушил своим молотом направо-налево, а так лишь сидит – громила на самом краешке стула, и просит то пиво, то чашку кофе совсем без всего. Тот самый Тор, что от сладкого млел и лупил кружки об пол почти что в экстазе.

Сегодня в нем будто меняется что-то. Сегодня он отпивает лишь глоток едко-горькой бурды, отставляет подальше и выдает, расправляя свои монументальные плечи:

– Нам нужен план.

– Плана нет, здоровяк. И не будет. Тони Старк выходит на пенсию, баста. Слышишь, я больше ничего не хочу.

– Танос и у меня забрал все, что мог. Брата и остатки асгардцев. Почему же я не сдаюсь?

– Да хрен вас, бессмертных, разберешь, что там у вас в головах. Сколько раз ты оплакивал Локи? И гляди, каждый раз, как феникс из пепла. С людьми это не работает, знаешь ли. Умер – значит все, насовсем.

Бог упрямо тряхнет головой, рассыпая по плечам золотистые пряди, как колосья пшеницы. Треснет кулаком по краю стола – даже не в четверть силы наверное. Не то что напополам не разломит, посуда вверх и та не подскочит, только забытая чашка сиротливо качнется и грохнется под ноги, разлетаясь черными каплями и дождем из фарфора. На миг разрушая звенящую тишину как будто уснувшего дома.

Этот дом, где теперь никто не читает нотаций, не пеняет, что торчит в лаборатории сутки, никто не раскидывает на лестнице разношенные кеды, рюкзаки и тетрадки в гостиной, не оставляет тут и там свою паутину… Этот дом превратился в ебаный склеп. Темный, холодный, пустой, где ветер гуляет по комнатам, врываясь сквозь окна, которые Тони никогда не закроет, здесь эхо пугает, отражаясь от стен и неделями блуждает в дебрях пустых помещений. Здесь все, как и прежде, и все при этом мертво. Застыло, засохло, и едко блестит. Как экспонаты в музее, покрытые лаком.

*

Ему не надо закрывать глаза, чтобы услышать, как тонкие каблучки торопливо стучат там, наверху. Сбегает по лестнице строгая и деловая. Красивая, как сотни богинь.

– Опять читаешь за завтраком? Это вредно, – наклонится через плечо, чтобы откусить от его тоста кусочек. Мягкая прядь скользнет по щеке, и он уже задохнется, забывая и про газету с дурацкой статьей, про остывающий кофе и крошащийся тост.

Она пахнет ромашкой и персиком утром. Она привычно ворчит на сбитый график и совет директоров. Она пытается увернуться, когда мужские ладони сомкнутся на талии, чуть приподнимут над полом, чтоб усадить на колени и тут же спрятать лицо у нее на груди.

– Тони, я опоздаю, и тебе это прекрасно известно. Как и то, что сегодня решится судьба всего нашего дела.

– Мне такой сон сегодня приснился. Знаешь, бывает, что во сне ты летишь, а потом…

– … просыпаешься от того, что свалился с кровати или умудрился призвать свой костюм прямо в спальню. Тони, опять?

– Нет, я только подумал… во сне у тебя был огромный живот, и наш малыш в нем толкался. Возможно, даже хихикал.

– Не выглядывал у меня изо рта? Тони, мы НЕ беременны, ладно? Пока что не время.

– Но это то, что нам нужно – ребенок. Маленький карапуз с твоими глазами, он будет пускать слюни мне на пиджак, и ты забудешь наконец-то про все эти собрания…

– Тони, мы не готовы ко ВТОРОМУ ребенку. Нам бы с одним хоть что-то решить, он же полностью отбился от рук, а ты ему во всем потакаешь. Давай обсудим все это потом? Мне правда надо бежать, а то Хэппи будет всю дорогу ворчать.

Чмокнет еще раз торопливо и соскользнет с его колен юркой змейкой.

– Что? О каком ребенке ты?.. Пеппер?.. Нда, вот и поговорили… чудесно, – вслед затихающим шагам и двери, которую она за собой уже плотно закрыла.

Кажется, кофе придется варить еще раз. Впрочем, умная кухня на то и умна, чтобы можно было просто отдать приказ и дождаться.

В одной из спален вдруг такой грохот, будто кто-то расколотил целый ящик стеклянной посуды. Или высадил сразу парочку окон ногами. Неразборчивое ругательство сквозь зубы и топот стада слонов, возвращающихся с водопоя.

– Мистер Старк, а вы уже встали? Был уверен, что проваляетесь до полудня. Вы ж в лаборатории торчали почти до рассвета. И не смотрите так на меня, я не шпионил и не… это… не ходил никуда на разведку. Я просто проснулся под утро, чтобы попить, а у вас там что-то трещало, и свет…

Мальчишка скатится кубарем с лестницы, подхватит на ходу остатки тоста с малиновым джемом. Тони морщится, потому что голова начинает болеть от этого тарахтения. Кажется, слов восемь в секунду, не меньше. Господи, как он терпит все это?

– Завтракать будешь? Я еще не делал заказ.

– Ага, мне пиццу, пожалуйста, и апельсиновый сок… ой, вот только не надо начинать, что такой завтрак вреден. В конце концов, вы не тетя Мэй и не Пеппер, это они мне вечно мозги промывают. А мы вроде должны в одной команде играть, разве нет? Между прочим, вчера я ничего не сказал про испытания новой модели костюма. Те самые, что провалились и чуть не угробили вас. Хорошо, Стив был рядом. Хотя, знаете, я его не очень люблю, какой-то он чрезмерно хороший… зануда.

– Питер!

– М? Да, мистер Старк?

– Захлопнись.

Надутые губы и бейсболка – на самые кудри. Сейчас, разумеется, молча грохнет дверью, а потом будет весь день на газировке и чипсах, может, перехватит где-то хот-дог из убитой азиатскими мигрантами бедной собаки.

– Стоять! Куда разогнался?

– Я в школу.

– Задницу к стулу прижал, и чтобы я ни звука не слышал, – обернется к интеллектуальной системе, что замерла в ожидании, и только зеленый глазок любопытно блестит, озвучит команду. – Мне черный кофе, тост с маслом и омлет с ветчиной. Ребенку – апельсиновый сок, болтунью и хлопья, чуть-чуть молока, добавить ложку сахара и вишневый сироп.

Автомат заурчит, принимаясь за заказ. Питер набычится, скидывая на пол рюкзак.

– Ненавижу яйца и хлопья. Я Человек-паук или кто, в самом деле?

– В первую очередь, ты подросток, и не должен жевать что попало. Потом, когда ты угробишь желудок, мне не улыбается платить докторам за то, чтобы тебе вырезали пару метров кишок. Или, еще лучше, – самому изготавливать новый. Хочешь стать киборгом? Или как?..

– Ладно-ладно… я понял.

*

Кухня перед глазами качнется, и изображение поплывет куда-то, рассыпаясь, как пазл. Как тело мальчишки, что шептал губами, будто присыпанными пудрой или мукой: “Мистер Старк, что-то мне плохо… я не хочу… не хочу умирать”. Сипел, уже рассыпаясь пригоршней серого праха, и даже шепота не осталось, а раскаленный ветер унес даже пепел, и отзвук мольбы, что и сегодня еще звучит рефреном где-то внутри головы.

“Мистер Старк, мне так плохо…”

Что шептала Пеппер в ту же секунду? С кем рядом была? Кого успела позвать? Поняла ли вообще, что происходит? Что это – тот самый конец, а его, Тони, даже не было рядом. Тони, что болтался где-то за миллионы парсеков и цеплялся за исчезающие пальцы мальчишки. Мальчишки, которого было так много, с которым было так ярко и живо.

…

“– Мистер Старк! Это новый костюм?! Для меня? Ох ж ты черт, офигенный! А можно я опробую прямо сейчас? Новые режимы метания паутины!? И паутинные мины?! Ну кру-у-у-уто…

– Тони, ты его нещадно балуешь. Ему надо думать про колледж, а не скакать по крышам, выслеживая бандитов. В конце концов, он просто ребенок, и мы с тобой отвечаем…

– Ой, Пеппер, брось, пусть играет малец. Все лучше, чем таскаться по подворотням и глушить литрами дешевое пиво, глотать какую-то дрянь…”

…

Чья-то рука на плече. И расплывчатая картинка дрогнет, возвращаясь на место. Кухня, разбитая кружка, молот и Тор. Забери Один его надоевшую душу.

– Мы не можем сдаться, мы должны их вернуть. Посмотри на себя, размазня. Что сказала бы Пеппер?! А мальчишка? Тебе не стыдно? Ты был его идеалом, героем, кумиром. Позволишь им двоим уйти просто так? Даже не будешь пытаться?

Тор зачем-то орет, пытаясь трясти и дергать за плечи. Тор какой-то живой, как в те дни, когда Локи Асгардский был цел, хитер и живей всех живых. Так может?.. Но нет, Тони видел своими глазами…

– Тор, отъебись. У меня нет ни единой идеи.

– Хорошо, что ты до сих пор не один, – шорох и шаги за спиной, которые Старк узнает среди тысяч и тысяч. Которые прямо сейчас хуже, чем звук от гвоздя, которым скребут по стеклу. Вот только Бог грома как будто бы ждал. – Стив, какого… так долго? Уж думал, успею вознестись на Вальгаллу, пока ты копался там где-то. Наташа? Халк и Соколиный глаз?

– Скоро будут. Пора нанести ответный удар. Тони, я рад тебя видеть. Итак, вы готовы?

– Вы тут посходили с ума? Готовы к чему?! Мы проиграли! Мы, блять, просто лишились ВСЕГО!

– И можем сыграть еще раз, пока Танос жонглирует реальностями и временным потоком, как перед публикой в цирке. Мы все исправим, слышишь? Мы их вернем. До единого. Всех.

========== 4. Тони/Питер ==========

Питер давится пиццей под тихий шелест газеты, которой Старк отгораживается каждое утро, точно щитом. Пеппер давно упорхнула на совещание, в офис, к очередным поставщикам чего-то там супер-важного, бросив дома на произвол судьбы двух мужчин: того, что старше и лишь немного наглей, и мелкого, шебутного.

Пусть сами уладят свои разногласия. В конце концов, кто из них носит юбку?

– На автобус не опоздаешь? Вроде, пора, – вместо кофе с утра широкий стакан, в котором кубики льда и виски. На палец, не больше, но все же.

– Сам решу, когда надо. Было бы вам не плевать, хотя бы убрали газету. А то как орать и стращать среди ночи – горазды. А теперь голову в песок, чем не страус? Только вместо пустыни у нас желтая пресса.

– Не трещи с набитым ртом, попадет не в то горло. А мне потом оплачивать похороны, панихиду. Слушать причитания Мэй. Оно все мне вообще надо?

Отложит газету и даже очки приподнимет, внимательно глядя на мальчишку, втянувшего голову в плечи, как будто от страха.

– Мистер Старк, я просто…

– Ты просто опять решил в одиночку спасти эту планету. Я все понимаю. Давай договоримся, что ты делаешь это отныне до десяти? И все вылазки согласовывать со мной лично.

– Но Хэппи…

– Про Хэппи забудь. Комендантский час и личный отчет. Вопросы?

– Почему вы постоянно придираетесь, злитесь? Если так меня ненавидите или вам все равно…

– Глупый мальчишка.

Почему-то Тони даже сейчас не психует. И даже слезет со своего высокого стула, подойдет… Питер испуганно вздрогнет. Обнимет? Хлопок по плечу, взъерошит вихры на макушке.

– Пошли, я тебя до школы подброшу. Обед не забудь.

Пеппер что-то говорила про общие хобби. Может быть, утром вокруг дома или в парке пробежки? Это определенно надо обдумать.

*

Питер уже не рассекает по крышам небоскребов Нью-Йорка в разноцветном трико. Питер не выслеживает злодеев и даже не готовится к академическому десятиборью, чтобы поразить Лиз бездной своего интеллекта.

Питер стал старше. Он носит строгие костюмы и узкие галстуки. От него больше не пахнет хот-догами и газировкой – ноздри щекочет терпкий аромат de Lacoste. У него запонки на рукавах и всегда начищенные до блеска ботинки.

Тони Старк может гордиться. Тони Старк на всех приемах его представляет, как сына. Тони Старк, что неизменно под руку с Пеппер. Тони хвалит и одобрительно хлопает по спине. Питера от этого каждый раз разряд прошибает. Все двести двадцать.

Иногда в разгар какого-нибудь из светских приемов пихает незаметно ему в нагрудный карман пару сотен и, подмигнув из-под очков, советует затусить где-нибудь, оторваться, подцепить красотку и пуститься в разнос.

“Тебе же здесь, должно быть, скучно смертельно. Развлекайся, сынок”.

Благословляет.

Питер неизменно отвечает широкой ухмылкой и исчезает через заднюю дверь на ватных ногах. Питер сползает по стене в какой-нибудь подворотне и воет, пытаясь заткнуть рот кулаком. Херачит им о твердый кирпич и холодную землю. А после вливает в себя шот за шотом в каком-нибудь занюханном баре. Трахает кого-то в тесной кабинке, где воняет мочой, и плесень по стенам. В дом Старка возвращается неизменно под утро. Расхристанный, как бродяга, со следами помады на белой рубашке, сбитыми костяшками и синяками на шее.

Старк опять подмигнет из-за плеча неодобрительно хмурящейся Пеппер. Пеппер, что целует Тони так часто, привстав на цыпочки и запуская в волосы тонкие пальцы. Пеппер, что свободно может скользнуть рукой под рубашку или просто склониться к нему и дышать, насыщая легкие запахом Тони. Впитывать в кровь, оставляя под кожей.

Пеппер – ведь она неземная.

– Мы с Пеппер наконец-то решились, – небрежно обронит Старк на одном из приемов в перерыве между шампанским и длинной речью перед владельцами акций.

Питер как-то с ходу поймет, о чем речь. Он ждал этих слов долгих два года. Он готовился даже – учился натягивать на лицо самую яркую из улыбок, такую, чтобы вокруг ослепли все нахуй. Отрепетированный хлопок по плечу и восторженное: “Мистер Старк, наконец-то!”.

Может, он переигрывает, потому что мисс пока-еще-Поттс через весь зал смотрит так странно… Или все дело в том, что хрустальная ножка бокала в пальцах ломается легко, будто спичка. Осколки – по полу, и брызги – на костюм и рубашку.

– Ох, я такой неловкий простите.

– Ерунда, сейчас приведем тебя быстро в порядок. Ты же будешь шафером? Питер?

Отчего в его голосе вдруг нотки тревоги? Ах да, ведь Питер вцепился в руку и держит. Давит так, что, наверное, кости трещат и крошатся. Своей безудержной, сверхчеловеческой силой.

В уборной ярко, здесь много зеркал, много позолоты и хрома. Треклятые лилии всюду, и от их сладкого, душащего аромата, что петлей закручивается вокруг шеи, так кружится голова. Вода ледяная – в лицо. Будет лучше.

– Кажется, кто-то так и не научился пить. Всего-то бокал шампанского, Питер.

Кажется, я умираю. Распадаюсь на субатомы просто. Скоро меня здесь не будет. Останется только воздух с запахом de Lacoste. Еще, может быть, запонки и часы, что вы, мистер Старк, подарили.

– Порядок?

– Что? Ох, да, разумеется. Полный.

– А что насчет?..

– Шафер? Конечно! Это огромная честь для меня.

Перегнул или наоборот, не дотянул? Не хватило воодушевления или восторга? Почему Старк смотрит так въедливо, будто вовнутрь, и опять трет кончик брови и висок? Он делает так, когда волнуется или растерян.

Я буду, Тони. Буду лучшим шафером в мире. Сыном, другом, слугой – кем угодно. Я буду рядом с вами все время.

И однажды, мистер Старк, время настанет.

Однажды вы увидите или, может быть, просто поймете.

Однажды…

========== 5. Тони/Стив, Баки/Стив ==========

– Он мой лучший друг, Тони, пойми. Я… я тебе не позволю, – у Кэпа голос ломается, срываясь на какой-то жалобный полувсхлип, но глаз не отводит. Сверлит взглядом холодным и твердым, как осколки тех самых арктических льдов, в которых его откопали не так чтобы очень давно.

– Им был я, Стив. Твоим другом, – Старк зачем-то закрывает глаза, поднимая железный кулак. Впечатывает в эти скулы, с которых как будто только вчера собирал губами капельки пота, прослеживал линию челюсти, а Кэп стонал, подаваясь навстречу. Отдавался ему без остатка.

Пока все не рухнуло в ебаный ад. Пока Зимний солдат не соизволил явиться забытым незабываемым призраком прошлого, единственной болью Роджерса и надеждой. Единственной фигурой на этой доске, которую Железный человек не обойдет никогда.

Просто потому что Баки был раньше. Просто потому, что Баки любил, когда все вокруг насмехались. Просто потому что был рядом. Просто потому, что Кэп не смог отпустить, не оплакал и не смирился. Не забывал ни на единый ебаный миг.

Тони так тошно, что он даже не может смеяться. Лупит остервенело кулаком, разбивая Стиву лицо. Тот хрипит и харкает кровью, а сам нет-нет, да скосится туда, где переломанной грудой свален тот, кто все это затеял. Джеймс Баки Барнс – ветеран Второй мировой и наемный убийца.

“Он убил моих маму и папу, Кэп. Неужели ты, сука, не видел?”

Челюсть Капитана Америки громко хрустит. У Тони красная пелена перед глазами. У Тони долбит в висках. У Тони в груди – бездонная яма, дыра. Если просунуть руку, то выйдет с другой стороны без проблем. Уже никак не залатать, не заштопать.

“Ты так быстро предпочел все забыть. Отказался”

– Не вставай, все кончено, – почти молит Тони, когда Стив снова падает на пол изломанной куклой.

– Да я только начал, – и вновь поднимается на ноги, шатаясь, как пьяный. Стив Роджерс, что даже не пьет. Такой идеально-правильный мальчик. Такой невыносимый зануда, что скулы сводит и зубы скрипят.

Такой охуенный друг и любовник.

Тони не будет вспоминать первый раз и все те, что случались потом. Как Кэп скидывал свой маскарадный костюм прямо на пол, стоял в лаборатории Тони красивый и голый – чем не статуя работы Донателло? Не будет вспоминать вкус его кожи, что отдавала почему-то клюквой, черникой и тмином.