Текст книги "Крысолюд 4 (СИ)"

Автор книги: Ludvig Normaien

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Казалось бы, что могло пойти не так…

Величественные пики, что вздымались к небесам, словно клыки древнего зверя – решили над нами подшутить. Прежде бездонная синева горного неба, чистая, без единого облачка, которая лукаво сулила если не вечное лето, то хотя бы хорошую осень, быстро потемнела.

А потом внезапно разразилась буря!

Я, сжав зубы в безмолвной ярости, плотнее кутался в плащ, тщетно пытаясь укрыться от ветра, что жалил, точно рой ос. Внезапная снежно-дождливая метель, яростная, как месть колдуна, обрушилась на нас. Она хлестала отряд беспощадными плетьми ветра снега с дождем, и хоть полдень еще не наступил, мрак сгустился, будто уже наступили сумерки.

Видимость упала до расстоянии метров пяти – и казалось что метель пожрала мир. Каждый наш шаг грозил сорваться в бездну, где острые камни внизу ждали, как голодные псы, чтобы растерзать любого сверзившегося. Да еще довольно долгое время тропа была узка, будто для горных коз, и едва цеплялась за склон горы. Думаю, что даже в ясный день она была коварна, а в бурю – смертельна.

И как назло, долго не встречалось ни щели, ни пещерки, что могли бы стать убежищем. А ведь где-то тут, по моим прикидкам, было нападение на один из караванов. Ну оставалось еще полмили – но похоже такие полмили, что могли стоить жизни.

Несколько кланкрыс в течении часа оказалось сдуто в пропасть либо соскользнули сами, под громкие ругательства остальных.

Впрочем, вскоре нам удалось выбраться на на широкую площадку с развалинами сторожевой башни. И практически сразу ветер начал спадать, показалось солнце, начавшее топить мелкий снег.

Я шел вперед, щурясь на проклятое солнце, что жарило, будто хотело спалить нас к чертям, мои штурмкрысы, пыхтя, следовали за мной. Их красные глаза внимательно изучали окрестности, лапы сжимали копья и мечи. Это была непростая дорога, но мы уже преодолели худшее – так я думал, пока сверху не послышался глухой звук срывающегося камня.

– Бац! – чёртов валун, размером с тушу быка, с хрустом оторвался от скалы, как будто кто-то решил, что нам стало слишком скучно.

Один из прихвостней идущих за мной – Гнарк Кривозуб, бедолага, даже не успел пискнуть. Он только повернул свою кривую морду, будто собирался сказать что-то умное – как будто он вообще знал, что это такое. Валун влетел в него, как…. Как очень тяжелый камень в мягкое живое тело. Хрясь! Кровь брызнула, будто кто-то раздавил переспелый фрукт. Кости хрустнули, как сухие ветки под сапогом.

Без шансов.

Я сплюнул в пыль и пробормотал:

– Всегда найдётся какой-нибудь сюрприз…

Впрочем, мысль повернуть назад мне в голову тогда еще не пришла. Я поднапрягся и скатил валун с тела воина. Все же я хотел тут отдохнуть, а на кровавые ошметки могли заявиться нехорошие гости, еще это неприятно воняло, а еще – Кривозуб, насколько я помнил, участвовал во многих драках, стычка и битвах на моей стороне. Надо было хотя бы похоронить.

Крысы застыли. Тяжелый переход сказался, видимо. Глаза их блестели – то ли от страха/адреналина, что могли сами попасть под камень, то ли от голода.

– Кто-нибудь что-то скажет?

Один, видимо самый наглый, по кличке Гноезуб – (непроходящая мода на зубастые прозвища) – оскалился и выдал:

– Хороший был воин.

А потом добавил:

– Можно я его печень съем?

Я уставился на него, как на кучу навоза, которая вдруг заговорила.

– Нет! – рявкнул я, чувствуя, как подступает бешенство.

Гноезуб не унимался, его глаза загорелись, как у степного волка над падалью.

– А сердце? Сердце-то можно? Оно, поди, ещё тёплое!

– Нет! – прорычал я, уже представляя, как вбиваю его башку в ближайший камень.

Тут другой, тощий, с мордой, будто из жеваной кожи, пискнул:

– А глаза? Глаза-то никто не любит, можно мне, а?

Я сделал глубокий вдох, пытаясь не придушить их всех на месте. Воздух вонял кровью и потом от их шкур. Когда я уже научу их цивилизованным привычкам?

– Никто. Ничего. Не ест. – отчеканил я, как будто вбивая гвозди в их тупые черепа. – Закопать. Заложить камнями. И чтоб без фокусов, или я сам вас закопаю. Живьём.

Крысы зашипели, как коты, которым наступили на хвосты, но возражать не посмели. Гноезуб пробурчал что-то про «жаль мясо», но уже отложил оружие, а тощий принялся рыть яму, бросая на труп жадные взгляды.

Я отвернулся и начал отдавать привычные команды:

– Шевелитесь! Хич, Дробитель – обследовать руины! Когтехват – приготовься ставить лагерь, готовить жратву! Быстрее, или я сам вас закопаю, прямо рядом с Кривозубом!

Все засуетились, шипя и матерясь, но под моим взглядом двинулись к делу. Кто-то потащил снаряжение, кто-то начал шарить по камням, выискивая, что бы найти вкусное из того, что не успело разбежаться/уползти.

Под ногой хрустнула человеческая челюсть.

– Поганые места.

– Места поганые, – эхом буркнул кто-то сзади, то ли Гноезуб, то ли ещё какой-то умник. Я уже собирался развернуться и вбить ему зубы в глотку, как вдруг воздух разорвал свист. Шипящий и злой, как голос гадюки.

– Засада! – заорал я и завыли проворонившие всё псоглавцы, но было поздно.

Стрелы посыпались, как град. Кривые, хлипкие, вырезанные, небось, из первых попавшихся веток, но в этом месте многие из них находили себе цель. Двое кланкрыс сразу рухнули, как мешки с дерьмом, – одному стрела пробила горло, и кровь хлынула фонтаном, как из перерезанного бурдюка, второму влетела в грудь, и он захрипел, падая на колени.

В следующий миг пространство вокруг взорвалось хаосом. Скалы заорали эхом, металл загремел, как в кузнице, и в лицо мне плеснуло горячей кровью – не моей, слава богам. Из-за камней, из щелей, из руин, из самой проклятой земли полезли визжащие орки и гоблины. Они бросились на не успевших встать в строй, блестя клыками, а глаза горели жаждой нашей крови.

Один штурмкрыс снес двух гоблинов ударом алебарды, но большего не успел – тесак зеленокожего орка снёс ему полморды. Мозги брызнули, как каша из опрокинутого котелка, обдав окружающих теплыми ошмётками. Я услышал хруст – это второму кланкрысу отрубили лапу. Повернулся, чтобы увидеть, как псоглавый рвет гоблина, вцепившись в него клыками, будто в свежую тушу. Я машинально отклонился – что-то просвистело у плеча – и рубанул зеленокожего своей сечкой. Укрепленное лезвие, вспороло орку грудь, и его кишки вывалились, как верёвки из рваного мешка.

– Все в строй, навозные прыщи! Собраться в кучу, твари!

Ближайшие крысы вокруг сгрудились, поднимая щиты. Стрелки с мушкетами, кто успел, подхватили оружие и теперь спешно его заряжали, заняли позицию за их спинами. Алебарды штурмкрыс блеснули в тусклом свете, готовые рвать плоть. А сзади наш тощий колдун с блеклыми глазами уже бормотал своё проклятое заклинание. Его лапы дрожали, от рук вырвалось зелёное облако, и оно поползло к гоблинам, что накатывали на нас волной Те, кто вдохнул, начали кашлять, хвататься за горло, их кожа покрывалась волдырями, будто их жарили на адском огне. Десяток гоблинов рухнул, блюя кровью и страшно воя.

– Назад! К камням! – рявкнул я, пытаясь перекричать этот ад.

Вокруг клокотала бойня. Мои крысы орали, орки орали, гоблины носились с визгами. Еще один псоглавый боец, выронив свое оружие, вцепился клыками в глотку гоблину, повалив его на камни, – тот дёргался, пока не затих, но псоглавому на спину уже прыгнуло несколько мелких гоблинов с кривыми ножами, вонзая их ему в подмышки. Справа кто-то захрипел, закашлялся – я резко обернулся, врезал очередному орку по морде, вывернул сечку, чтобы не схлопотать удар сзади. Один из моих подскользнулся на крови, рухнул, и тут же огромная дубина орка размозжила ему позвоночник. Он плюнул кровью, попытался встать – и получил второй удар, уже по шлему, разбивая череп. Хруст был такой, что у меня зубы заныли.

– Держать строй, мрази! – орал я, сражаясь в первом ряду. Резанул одного орка по колену – тот рухнул, воя. Вбил пятку в морду гоблину который пытался вцепиться мне в ногу, ломая длинный горбатый нос. Тот отлетел, захрипел, забился в конвульсиях.

Стрелки дали залп. Свинцовые пули прошивали орков насквозь: одному разнесло челюсть, зубы разлетелись, как щепки, другому пуля вошла в глаз, вырвав затылок. Дым от мушкетов застилал ущелье, смешиваясь с вонью крови, дерьма и палёной плоти. Но гоблины лезли волнами, их ножи вспарывали животы кланкрыс, оставляя алые разрезы, из которых вываливались внутренности.

А подкрепление к оркам всё пребывало и прибывало. Их топоры, тесаки, всевозможные рубящие штуки, которых невозможно было найти ни в одном каталоге сверкали, а боевой клич заглушал ветер:

– ВААААГХ!!!

Первый из новой волны -самый здоровенный, налетел на штурмкрыса. Алебарда крысолюда вонзилась ему в плечо, разрубив ключицу. Кровь брызнула фонтаном, но орк, рыча, успел рубануть тесаком, отхватив крысолюду ухо и половину щеки. Тот заорал, но добил врага, размозжив ему череп обратным ударом.

Кланкрысы встретили орков стеной щитов. Копья пробивали животы, вырывая кишки, которые волочились по камням, пока орки не падали. Но орков было слишком много. Их топоры раскалывали щиты, ломали кости. Опять успел увидеть мельком как один кланкрыс получил удар в грудь – и топор с чавкающим звуком вскрыл тушку.

Наш колдун выпустил второе заклинание – темно-зеленый луч, который разорвал нескольких орков в клочья. Их мясо и кости разлетелись, заливая кровью своих же. Но гоблины, подлые твари, подобрались с фланга и кинулись на него. Один вонзил копьё зуберу в бедро, пробив его насквозь. Колдун взвизгнул, но ударил быстрым ядовитым заклинанием в лицо гоблину – и глаза зеленокожего вытекли, как желе, и он завыл, катаясь по земле.

Я стоял в центре строя, рубя, как мясник на бойне. Моя сечка рассекала орков, будто туши. Одному разрубил грудину.

Ты следующая! – орал я, отрубая лапу другому. Но орки не отступали. Здоровяк с тесаком налетел на меня, его удар пришёлся по наплечнику, оставив вмятину. Я ответил, хлестнув ховстом по глазам, а затем отрубив ногу, а вторым ударом перерезав горло и орк рухнул, хрипя/шипя.

Мы держались, но численный перевес врага давал о себе знать. Штурмкрысы падали: одному орк раскроил череп, мозги брызнули на камни, другому гоблин всадил копьё в горло, кровь хлынула фонтаном. Стрелки стреляли, но уже не успевали перезарядить свое оружие, а потому дрались прикладами, ломая гоблинам носы и челюсти.

А я не успевал рубить врагов, чтобы помочь им…

Колдун/зубер, в окружении врагов, и истекая кровью, собрал последние силы. Его глаза загорелись, как угли, и он выпустил взрыв ядовитого газа. Десятки гоблинов рухнули, их тела раздулись, кожа лопалась, как перезревшие фрукты. Но орки добрались до него. Их тесаки не дали раненому колдуну шанса убежать, и зубер упал, разорванный на куски.

Восполнить потерю каждого колдуна было непросто. Я заорал, видя его гибель:

– Вы сдохните все!

Голова гудела, руки немели, но я рубил и рубил. Кровь текла по камням, уже казалось, как река, а я стоял по колено в ней, сплёвывая медный привкус. Сражение не кончалось – она перерастала в резню.

Чут, мой самый верный телохранитель, здоровенный, как тролль, всё ещё рубил своей алебардой, как людской дровосек. На каждом замахе – тёмные кровавые брызги, на каждом шаге/повороте – хруст костей. Я видел, как он наступил гоблину на голову и раздавил её, как гнилой арбуз. Но даже у такого зверя был предел.

Трое орков вцепились в него, как волки в медведя. Первое копьё вошло в бок, второе – в плечо. Ножи гоблина вонзились ему в шею. Чут взревел, но не упал. Он рубанул одного орка по ноге, оставив культю, второму вбил древко алебарды в пасть, выбив клыки. Попытался ударить ещё раз, но силы покинули его. Орки повалили его, их лезвия исчезали в его теле. Чут зарычал, выплюнул кровь и посмотрел на меня в последний раз.

– Беги… – прохрипел он.

Я на краткий миг замер, и упоение боем, кровавая пелена спала с моих глаз.

Вокруг была смерть. Мои крысы лежали в лужах крови и кучах кишок, с размозжёнными черепами. Орки топтали их, гоблины добивали раненых, визжа, как демоны. Чут рухнул на колени, всё ещё сжимая алебарду, но орки не остановились. Их тесаки рубили, пока он не затих.

Глава 23

Кровь орков заливала шерсть, смешиваясь с моей собственной – в пылу драки рубило одного из зеленокожих рассёкло ему бок (между застежками кирасы вошло), и тёплая кровь текла по рёбрам.

Камни вокруг были усеяны телами – скавенов и орков, их кровь смешивалась в чёрных лужах, а воздух пропитался тяжелым духом скотобойни.

Я сжал сечку. Нас остались единицы, в основном те, кто стоял за моей спиной. Кровь капала с рук, смешиваясь с грязью под ногами. Орки повернулись ко мне. Гоблины завыли, завизжали, почуяв добычу. От них понесся поток грязных оскорблений, как только увидели свою очень близкую победу.

Сколько бы я ни рубил, сколько бы их черепов ни расколол, их было слишком много – как тараканов в грязной таверне. Они задавят меня числом. Но я не из тех, кто ложится и ждёт, пока его затопчут. Если этим горам суждено стать моей могилой, я сначала устрою гоблоидам такой кровавый бой, что их боги будут икать от ужаса, если это вообще возможно.

Я окинул взглядом их строй. В узком проходе, где скалы сжимали ущелье, их ряды редели – пара орков, кучка визжащих гоблинов, размахивающих кривыми копьями. Там, в этом каменном горле, был мой шанс. Я оскалился, чувствуя, как адреналин бьёт в виски, будто молот по наковальне.

Я сплюнул и оскалился:

– Вы воняете как дохлые сквиги, косорылые. Кто первый?

Один орк, здоровый, со здоровенным топором, шагнул вперёд. Он гулко постучал себя кулаком в грудь:

– Крыса! – прорычал он. – Твоя башка будет на моём поясе.

– У тебя ничего не получится! Потому что ты – слизняк!

Я заорал им всем, стоящим и роняющим слюну от предвкушения того, как они меня растерзают. Толпа, не менее сотни рыл зеленомордых плясали на трупах моих подчиненных, отрезая им уши и головы, снимая скальпы. Мой рык разнесся над всей площадкой:

– Эй, вы, зеленожопые выродки, гнойные отродья помойки! Ваши матери – грязные свиноматки, а отцы – вонючие клопы, которых даже всеядные крысы брезгуют жрать! Орки! Ваши тупые морды годятся только на наковальню! Я из вас муку делал и жир топил! Гоблы – вы просто кучка трусливых соплей, что скулят и гадят под себя при виде настоящих воинов! Вы – позор этих гор! Жалкие куски дерьма, недостойные даже лизать мои сапоги!

От таких слов у всех присутствующих возникло настолько тупое выражение на мордах, будто бы им это никто ранее не говорил.

– Давайте, твари, киньтесь на меня, если у вас хватит смелости, или сдохните, как черви, под моим клинком!

Первым отреагировал орк с топором. Он заревел и бросился на меня. Топор свистнул, я откатился в сторону, и лезвие врезалось в камень, выбив искры. Моя сечка взлетела, вонзившись ему в бедро. Кровь хлынула, но орк даже не дрогнул. Он ударил снова, и я едва успел увернуться. Гоблины за его спиной завизжали, и кинулись в атаку, сталкиваясь и сбивая друг друга на камни, затаптывая упавших, лишь бы добраться до моей шкуры.

Я рубил, как одержимый. Я использовал хвост, чтобы сбивать врагов с ног, а когти рвали их лица, выдирая глаза и разрывая глотки. Одному гоблину снёс голову – она отлетела как в сквигоболе. Другому вспорол живот, и он рухнул, пытаясь зажать кишки лапами. Орк с топором снова замахнулся, но я нырнул под его руку и вонзил сечку ему в бок. Он взвыл, но успел ударить меня локтем в грудь.

Кираса меня защищала практически от всех ударов, сыплющихся вокруг. Но вот сила удара! Орк был силен, и я отлетел, врезался шлемом в валун, в глазах потемнело, но я мгновенно вскочил.

Гоблины окружили меня, их ножи били по хвосту, ногам, отскакивая от поножей, но всё же некоторые доходили до мяса.

Орк, хромая, шагнул ближе, поднимая топор. Я сплюнул кровь и оскалился:

– Чёртовы орки…

Последних крыс растерзали на кусочки. Я бросил последний взгляд на Чута, на его тело, истыканное лезвиями, и рванул вперед, по головам, по спинам плотной толпы на прорыв.

Завизжали, завыли!

Я бежал/прыгал, с силой отскакивая от орка к орку, чьи крепкие тела могли меня выдержать, рубя вокруг, отсекая пальцы, разрубая головы и перерезая глотки. И так до тех пор, пока они не остались все позади, и я не спрыгнул на свободные от них камни.

Кровь стучала в висках.

Тяжело.

Кираса еще эта… Но снимать нельзя, она многократно спасла мне жизнь.

Я мчался по этим проклятым горам, ноги скользили по острым камням, лёгкие горели, будто я глотал раскалённые угли. За спиной – рёв и топот зеленокожих, орков и гоблинов, что неслись за мной, как стая бешеных псов. Вонь их пота и чувство обжигающей ярости догоняли меня быстрее, чем их кривые лапы.

Я сплюнул кровь – медный привкус во рту уже стал родным – и рванул быстрее, перепрыгивая трещины в скалах, что зияли, как пасти голодных чудовищ.

Один гоблин, тощий, с коротким копьём подобрался слишком близко. Я развернулся, врезал ему сечкой по морде – лезвие хрустнуло по его черепу, и он кувырком полетел в пропасть, визжа, как свинья на бойне. Его вопль оборвался где-то внизу, когда камни приняли его в свои объятия. Следующий, орк, замахнулся, но я нырнул под его лапу, пнул его в колено – хруст был, как ломающееся дерево – и столкнул в ту же пропасть. Он орал, запуская эхо, пока где-то далеко внизу не встретился с камнями.

Я прыгал через валуны, цепляясь за скользкие уступы, пот заливал глаза, а сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди. Расщелина впереди – довольно широкая.

Я разогнался, чувствуя, как камни крошатся под сапогами, и прыгнул. Ветер свистнул в ушах, я вцепился в противоположный край, пальцы скользнули, но я подтянулся, матерясь на всех богов этого мира. Боги Хаоса, Рогатая, Сигмар, Шаллия и все, все, все!

Я чувствовал, как пот заливает глаза, как лёгкие горят, но останавливаться было нельзя.

Стрела просвистела над головой, врезалась в скалу, выбив искры. Я сплюнул и побежал дальше, слыша, как зеленокожие лезут следом.

Скалы сужались, тропа виляла, как змея, а я прыгал, не оглядываясь. Гоблин, мелкий, но шустрый, кинулся сбоку, его нож блеснул, целя мне в бок. Я поймал его запястье, вывернул, хрустнул костью, сломавшейся как сухая ветка, и швырнул его в морду орка, что пёр за ним. Оба покатились по каменному склону, крича и ломая кости. Я рванул дальше, перепрыгивая очередной обросший лишайником валун, когда заметил фигуру впереди.

Крепкий путница, какая-то звероватая, в потрёпанной одежде, стояла на тропе. У неё не было оружия, но она меня не забоялась. Лишь глаза – узкие, злые – буравили меня. А потом зеленокожих за моей спиной. Она обернулась, и я увидел, как её крепкие кулаки сжались, а губы скривились в гримасе.

Видя, что хоть она не собирается лезть со мной в драку, я пробежал мимо.

А вот моим разгоряченным преследователям, думается, было всё равно кого резать. Почуяв новую добычу, они заорали громче.

Путница же отреагировал на нападение…

Её зрачки сузились в звериные щели. Она оскалилась, и я успел увидеть, как зубы удлиняются, превращаясь в острые клыки. Она начал обрастать густой бурой шерстью, что полезла из-под кожи, как трава из трещин в камне. Мышцы на её руках вздулись, одним движением она скинула одежду, иначе бы её порвало. Плечи расширились, кости хрустнули, как ломающиеся ветки, и она стал немного выше, и, казалось – массивнее, превращаясь в нечто среднее между медведем и львом. Пальцы скрючились, когти – длинные и чёрные, вырвались из них, а лицо вытянулось в морду с мощными челюстями.

Рёв, что вырвался из его пасти, был таким, что скалы задрожали (показалось), а гоблины, замерли, выпучив глаза. Шерсть на загривке оборотня встала дыбом, хвост, толстый и мускулистый, хлестнул по воздуху, как кнут.

А потом она сама прыгнула в толпу зеленокожих.

Первый орк даже не успел поднять рубило – лапа оборотня хрястнула по его морде, вырвав мясо и кости. Кровь и мозги брызнули на скалы, а тело рухнуло, дёргаясь. Гоблины завизжали, пытаясь удрать, но он настиг их в два прыжка. Одного схватил за шею, клыки сомкнулись, и голова отлетела, как мяч, катясь по камням. Другому он вспорол брюхо когтями.

Я не стоял на месте. Рванул вперёд, врезался в гоблина, который пытался ткнуть оборотня копьём. Мой клинок вошёл ему в грудь, а затем пнул обмякшее тело, отправив его в пропасть. Увернулся от тесака, рубанул по орочьей ноге – лезвие перерубило кость, и тот рухнул, воя. Добил его ударом в шею, кровь хлынула фонтаном, заливая мои сапоги и одежду.

Оборотень тем временем рвал зеленокожих, как волк – овец. Его когти рассекали одежду и ломая некачественные элементы защиты, у кого они были, а челюсти ломали кости, как сухие ветки. Один орк попытался ударить его топором, но оборотень поймал лезвие лапой, вырвал его и вогнал древко в глотку владельца. Гоблины, эти трусливые крысы, кидали ножи, стреляли из луков и вопили, но их удары только царапали её шкуру, а она отвечала, разрывая их на куски. Ущелье превратилось в бойню: кровь текла рекой, тела громоздились, и всюду была вонь смерти.

Когда появился мой старый знакомый, я не сразу заметил, увлеченно разрывая когтями гоблов, а одного обхватив за шею хвостом.

А тот рванул к оборотню, как таран. Его рубило взлетело, и я увидел, как оборотень, занятый разрыванием очередного гоблина, не успел среагировать. Иззубренное лезвие врезалось в бок, разрывая шкуру и мышцы. Кровь хлынула, тёмная, почти чёрная, и оборотень взревел, отшатнувшись. Шрам не остановился – он ударил снова, целя в горло, но оборотень успел отбить удар когтистой лапой, оставив на лезвии глубокие царапины, но повредив себе руку.

Я рванулся к нему, сечка в руке сверкнула, и я рубанул врага по спине. Лезвие вгрызлось в его доспех, но не пробило, хотя заставило сделать несколько шагов вперед. Быстро развернувшись ко мне, он оскалился и сплюнул:

– Хершер, ты – следующий!

Шрам был здоровенным. Однозначно он был больше, чем когда я видел его последний раз. А вот глубокий, зигзагообразный шрам, пересекающий его башку от лба до подбородка, сделанный Хрезкачем не изменился.

Оборотень, хромая, снова бросился на Шрама. Его когти рванули воздух, но орк был быстрее – рубило вонзилось в плечо оборотня, и тот зарычал, падая на одно колено. Правда это дало мне возможность вонзить сечку в бедро Шрама. Кровь брызнула, но он только захрипел и ударил меня кулаком в грудь.

Зеленокожие вокруг завыли, почуяв слабину, бросились на меня.

– Я сказал – он мой! – проревел Шрам и зеленокожие послушно остановились. И уже мне:

– Конец тебе, крыса.

Я сплюнул кровь и оскалился в ответ:

– Попробуй, зелёномордый. Я тебе нос откушу.

Нельзя было показывать слабость, но я уже устал и был голоден. Плохо чувствовал пальцы, сжимающие сечку, не помнил где потерял второй топорик, ноги подрагивали.

Морду Шрама украшали крупные клыки (самые крупные из присутствующих), выступающими из нижней челюсти, придающими ему еще более свирепый вид. Его маленькие, глубоко посаженные глаза горели яростью и жаждой битвы. Нос, сплющенный и покрытый рубцами, говорил о многочисленных переломах, полученных в жестоких схватках. А не защищенные железом руки – сплошное полотно боевой биографии: затянувшиеся рубцы, грубо сшитые порезы.

Рубило, длинный клинок с зазубренной кромкой покоился на его плечах. Лезвие выглядело так, будто им недавно, до оборотня, вспороли чью-то тушу.

Я скользнул взглядом по окружающей местности. Узкий уступ, обрыв, острые валуны, горная река внизу. Не лучшая позиция.

– Ты же убежал тогда. – сказал я. – Я рассчитывал, что ты сдохнешь где-нибудь в пустошах, а не вернёшься жирным вонючим кабаном.

– Я победил тебя! Шрам победил умом до того, как взял рубило.

– Пока твоя тактика – это «беги и обосрись», но даже с этим не справляешься!

– Ты много болтаешь!

Он заревел, и рванул на меня. Его длинное рубило взлетело, рассекая воздух с таким свистом, что уши заложило. Я нырнул влево, и лезвие врезалось в камень, выбив искры и осколки, что хлестнули меня по морде. Я ответил, рубанув сечкой по его боку, но лезвие скользнуло по ржавой кирасе, оставив лишь царапину. Шрам хохотнул, будто я его пощекотал, и ударил снова – рубило свистнул над моей головой, задев шлем. Металл зазвенел, в ушах загудело, но я был жив.

– Это всё, зелёный? – прорычал я, прыгая вперёд. Моя сечка метила ему в шею, но он вскинул плечо, и лезвие чиркнуло по наплечнику, высекая искры. Шрам не терял времени – его клинок обрушился, как молот, целя мне в грудь. Я успел подставить сечку, но удар был такой силы, что руки задрожали, а лезвие треснуло, как сухарь. Я отскочил, чувствуя, как кости ноют от вибрации.

– Хрен тебе, – сплюнул я, бросая обломок сечки ему в морду. Он дёрнулся, а я рванул к нему, врезав кулаком в его челюсть. Клыки клацнули, один отлетел, но Шрам только мотнул головой и ответил локтем. Удар пришёлся в мой нагрудник, металл прогнулся, и я отлетел, врезавшись в скалу. Дыхание вновь сбилось, но я уже вскакивал, хватая с земли зазубренный кинжал, валявшийся рядом с дохлым гоблином.

Шрам наступал. Он рубанул по дуге, и я еле успел откатиться – лезвие вгрызлось в скалу, отколов кусок размером с башку. Я прыгнул, вонзив кинжал ему в бедро, разрубая кольца кольчуги. Кровь брызнула, тёмная и густая, но Шрам даже не дрогнул. Он схватил меня за горло своей лапищей, поднял, как щенка, и швырнул в камни. Я врезался спиной, воздух вышибло из лёгких, а кинжал вылетел из руки, звякнув о землю.

– Ты слабак, хвостатый вождь! – прорычал он, поднимая меч для добивающего удара. Но я не собирался дохнуть. Перекатился, подхватил обломок копья с земли и ткнул ему в бок. Наконечник скользнул по кирасе, но зацепил щель между пластинами, вонзившись в плоть. Шрам зарычал, кровь потекла по его ноге, но он ответил ударом рукояти рубила. Удар пришёлся в мой шлем, металл треснул, и я почувствовал, как кровь заливает висок.

Я сплюнул красную слюну и рванул к нему, вцепившись в его руку, державшую клинок. Мы сцепились, как два зверя, рыча и пыхтя. Его кулак врезался мне в челюсть, зубы клацнули, но я ответил, вбив колено ему между ног. Доспехи смягчили удар, но Шрам крякнул, а я вонзил пальцы ему в шрам на морде, целя в глаз. Он взвыл, отшатнулся, и я рубанул вновь подобранным кинжалом по его руке. Лезвие чиркнуло по наручу, но зацепило запястье, взрезав толстую кожу.

Мы кружили, как два зверя (хотя почему как…), оба хрипя, оба истекая кровью. Его клинок снова взлетел, но я нырнул под удар, и лезвие врезалось в мой наплечник, оставив вмятину. Я ткнул кинжалом в его колено, пробив сухожилие. Шрам зашатался, но не упал – он рубанул снова, и я еле успел отклониться. Лезвие рассекло мне плечо, кровь хлынула, горячая и липкая, но доспехи смягчили удар, не дав мечу отхватить руку.

– Неплохо, зеленожопый… – прохрипел я, чувствуя, как кровь капает с подбородка. – Но я ещё стою.

– Ненадолго, вшивое отродье! – прорычал он, хромая, но всё ещё сжимая меч. Кровь текла из ран, смешиваясь с пылью, но мне казалось, что его глаза яростно горели, как факелы.

Я же уже еле стоял.

Возможно я сумею его победить. Возможно… А потом?

Вокруг стояли, на расстоянии двух-трех метров несколько десятков оставшихся зеленокожих. Орки и гоблины вокруг орали, но не лезли – то ли боялись Шрама, то ли ждали, пока мы сами друг друга прикончим. Если сумею вывести из боя Шрама, то этих в одиночку я победить не сумею. И это четко осознал.

«А где оборотень?»

А она отползла к краю обрыва. Её глаза встретились с моими. А затем она прыгнула/свалилась вниз.

Я быстро (как мог) подскочил к краю пропасти и с интересом глянул вниз.

– Схватите его!!!

Зеленокожие бросились на меня, но так как я стоял на краю, всё пошло немного не так, как хотел Шрам.

Я понял, что дело дрянь, за мгновение до того, как потерял опору.

Попытавшись удержаться, я схватил ближайшего орка – мелкого, но жилистого, – вцепился в его шею, пока он верещал, как свинья. Но его веса не хватило, чтобы удержаться.

Под вопли зелёных ублюдков мы полетели вниз, слыша, как ветер свистит в ушах, а камни только успевают мелькать перед глазами.

Глава 24

Мои когти вцепились в тушу орка, но этот жилистый зеленокожий урод постоянно дёргался. Его клыкастая пасть клацала в дюйме от моего лица, вонь его дыхания из гнилого мяса била в ноздри.

А всё из-за того, что мы зацепились за каменный продолговатый выступ, больше похожий на небольшую полку.

Ну как мы – скорее вначале я, заорав от боли в руке, а затем и орк вцепился в неё одной лапой. Потому что второй он захотел меня ударить.

Я оскалился, чувствуя, как кровь кипит в венах, и прорычал, растягивая слова, будто вбивая их в его тупой череп:

– Я не-на-ви-жу… зе-леееень!

Он зарычал, но я уже врезал ему кулаком в морду. Это было весьма неудобно – держаться и бить. Когти скребли, кроша гранит, а орк рычал, болтаясь в моей хватке. Я рычал в ответ, и мой рёв смешался с его, эхом отскакивая от стен ущелья, заглушаемый гулом реки.

Внизу она пенилась, как бешеная, её белые буруны разбивались о чёрные камни, чтобы тут же ударить в новый камень, надеясь его выкорчевать с места. Одинокие деревья торчали из трещин, их кроны будто осуждающе качались: «Хватит тебе уже, падай!»

Я сплюнул наполнившую пасть кровь и пробормотал:

– Повезло, так повезло…

Отчаяние было готово в какую-то секунду захватить меня. Я взглянул вниз – река, камни, пропасть, – и мысли в голове завертелись. Моя жизнь – почти сплошная резня, боль. Никому не принёс ничего, кроме крови на клинке.

И вот я здесь, вишу над пропастью, сцепившись с этим вонючим орком.

– А-а-а, к демонам всё! Не дождётесь!

В моей жизни было много хорошего! У меня есть верные мне люди, крысы, псы и другие твари, которые надеются на меня! Я положил конец бесконечной резне в одном из самых гибельных мест! Благодаря моим усилиям прокладываются дороги, уничтожаются твари, возводятся убежища!

Гребаные орки! Им лишь бы всё испортить…

Если бы это был человек, он, может, посмотрел бы вниз, в эту чёртову пропасть, и предложил бы сделку. Но орки – они не такие. В их головах нет сложных мыслей – лишь злоба, упрямство и желание драться, не задумываясь о своей жизни. Орки мыслят иначе, чем все остальные существа этого мира. Я знал это и не слишком удивился, когда он открыл свой клыкастый рот и попытался вонзить зубы в моё лицо. Клыки едва не вырвали кусок кожи с незащищенным шлемом участка, успев вновь почувствовать противное горячее дыхание, и, недолго думая, боднул его лбом в нос. Хруст был, как будто я расколол орех, кровь брызнула, заливая его морду.

Он взревел, но не отпустил – этот зелёный ублюдок был жилистый, и, похоже, вообще не чувствовал боли. Хлестнул его хвостом, сначала несколько раз по морде – с оттягом, и свистом, рассекая кожу, а когда это не подействовало – обвил хвостом его шею, как удавкой. Это было непросто – у орков шею найти крайне трудно.