Текст книги "Либо ты, либо я (СИ)"

Автор книги: Lirva

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

«Планировали одиннадцатого приехать», – в голосе недовольство. Конечно, я же пришёл в его дом, когда его самого там не было.

«Раньше никак? Хочу с тобой встретиться».

«Хоти», – выдыхает на грани слышимости, и у меня едва коленки не подгибаются от этих слов. Хотя, какие там коленки, когда я и так уже свернулся на диване в клубок, как кот. И даже потёрся щекой о подушку. Что, чёрт возьми, он делает со мной? Грёбаная куколка.

«Хочу», – отвечаю так же тихо, боясь спугнуть накатившую атмосферу. Сам согнулся буквой зю и уткнулся макушкой в подлокотник дивана, подмяв подушку под себя. Да какого хрена?

«Кхм… В общем, это… Мне пора, надо идти, знаешь… Так что… Пока?» – слышу, что ему неловко, неуютно, даже, наверное, неприятно говорить со мной. Вздыхаю тяжело, как дряхлый старик, но обречённо отвечаю: «Пока» – и отключаюсь.

Чёрт возьми, чёрт возьми, чёрт возьми, грёбаная куколка. Конфетка. Котёнок… Бывшие раньше унизительными прозвища теперь приобрели совсем другое значение.

Вечером не выдержал снова. Ровно в двадцать два ноль-ноль отправил Максиму ммс-ку. «Доброй ночи» и гифку с забирающимся под одеяло котом. Когда в ответ пришло суровое: «Доброй.» (с точкой, да, именно с точкой!), расцеловал экран ни в чём не повинного телефона. Диагноз ясен: я дебил.

POV Максим

Вот уж чего-чего, а милого котёнка от Самойлова я никак не ожидал. Да я вообще не ожидал, что он во время каникул будет зачем-то со мной связываться. Я предполагал что угодно: что он просто пошутил, что признался на спор, что сделал это по пьяни, что сделал, но передумал, в конце концов. Но он превзошёл все мои ожидания. Мало того, что заявился ко мне домой в моё отсутствие, так ещё и выпытал у Соньки, что я, где я и с кем я. С друзьями уже на турбазу уехать нельзя спокойно.

И с тех пор началось что-то совершенно невообразимое. Каждое утро, ровно в десять, мне на телефон приходило сообщение с пожеланиями доброго утра и забавными картинками, и то же самое происходило каждый вечер, в десять часов, с пожеланиями доброй ночи, спокойных снов и прочая-прочая. Такой романтичности не то что я, никто от Кирилла не ожидал бы. Было, с одной стороны, приятно, а с другой стороны, немного страшно. Вдруг всё это лишь затянувшийся фарс? Я параноик, так что никогда не перестану оглядываться.

Каникулы кончились так же неожиданно, как и начались. Антон умудрился на отдыхе повредить лодыжку, катаясь на лыжах, так что по университету передвигался, как пингвин, что, как ни странно, до икоты смешило Ритку. Что уж там между ними на Новый Год произошло, я выпытывать не стал, но было совершенно очевидно, что они чуть сблизились. Тоха перестал позволять себе отпускать пошлые шуточки в сторону Соколовой, а Рита… А что Рита? Рита вела себя, как обычно, ласково.

В первый же учебный день после окончания всех пар меня в коридоре, как обухом по голове, застал разгневанный голос Олега Николаевича:

– Якунин, а ну стоять! – мне не оставалось ничего, кроме как, понурив голову, обернуться и ждать, пока преподаватель, пыхтя, как паровоз, дошагает до меня.

– Что-то случилось, Олег Николаевич?

– Что случилось? Сессия уже давным-давно закончилась, Якунин, а твоего реферата как не было на моём столе, так и нет!

– Олег Николаевич? – весьма и весьма не вовремя вынырнула из-за угла растрёпанная голова Тохи, глупо хлопая на нас растерянными глазами. Олег Николаевич смешался, перевёл недоуменный взгляд с меня на Тоху и обратно, поджал недовольно губы и недобро нахмурился.

– Что за цирк вы мне тут устроили, щеглы? Ты, – палец преподавателя ткнулся мне в грудь, – свободен. Ты, – палец взял вектор на растерянного Тоху с глазами, как у срущего хомяка, – за мной на кафедру.

Понурив голову и горестно вздохнув, этот дуралей поплёлся за преподавателем в сторону кафедры, как на эшафот. Дурак ты, Тоха, так не вовремя припёрся. Я бы смог тебя отмазать, а теперь вот своими мозгами справляйся. Из-за угла, откуда, собственно, и вынырнул так неожиданно мой неуклюжий друг, послышался задушенный смех, смешанный с тихим писком. Эти звуки спутать было ни с чем нельзя – Рита сползла по стеночке на пол и захлёбывалась смехом, вытирая выступившие на глаза слёзы. Пришлось взять её под белы рученьки и вести (нести) до гардероба. Забрав и Тохины вещи тоже и не спеша одеваться, мы присели на диванчике и раздумывали, а стоит ли вообще ждать возвращения нашего общего друга живым.

Якунин появился перед нами вполне живой, но немного обалдевший, минут через пятнадцать, хлопая осоловело глазами.

– Ну что, друг мой, распрощался ты со своей честью и невинностью? – не удержался я от того, чтобы съязвить, выхватывая из его пальцев зачётку. И замер. – Он поставил тебе зачёт?!

На мои вопли, кажется, все вокруг обернулись. Посмотрев на Тоху подозрительным взглядом, я одними губами прошептал: «Ты ему отсосал, что ли?» – и вздрогнул от раздавшегося за спиной Риткиного смеха. Друг и впрямь выглядел так, как будто у него только что кол побывал в причинном месте.

– Иди на хер, Макс! – взвился друг и выхватил у меня из рук свою куртку.

– Сам иди туда. Я просто не вижу других причин, почему он простил тебе реферат, – друг в ответ недовольно фыркнул и отвернулся, как-то нелепо натягивая на себя куртку.

Из здания университета мы вывалились большой хромой человеческой многоножкой и потопали на выход. Лично я надеялся увильнуть от того, чтобы заглянуть к Ритке в гости. Во-первых, хотелось оставить этих двоих наедине, во-вторых, Сонька ещё вчера приготовила умопомрачительный борщ. Перебивать себе аппетит совсем не хотелось.

Но моим планам не суждено было сбыться. Нам навстречу, сверкая белозубой улыбкой во все тридцать два, шагал Самойлов собственной персоной. Расписание в этот день было такое, что смежных пар с его группой не выпадало, так что за весь день в университете мы не столкнулись даже в столовой, но сейчас ничто не мешало ему выскочить, как чёрт из табакерки, что он и сделал.

«Смотри, сверкает, как начищенный пятак», – пропела заговорщическим шёпотом мне на ухо Ритка и, ловко схватив Антона под локоть, повела в сторону ворот, быстро-быстро цокая каблучками по тонкому льду. Тоха пытался было обернуться на меня, заметивши Кирилла, но от Соколовой спасения ему не было.

Этот Везувий, едва поравнявшись со мной, протянул свои лапищи, явно намереваясь сцапать и заобнимать, но я выставил ладони вперёд в предупредительном жесте, столкнувшись в ответ с растерянным и немного огорчённым взглядом.

– С ума сошёл, обниматься у всех на глазах? Скажи спасибо, что за время каникул сплетни немного улеглись.

В обжигающем ответном взгляде Самойлова явственно читалось: «Да срал я с высокой колокольни на все сплетни! Обнимаю, кого хочу, где хочу и как хочу!» Но следом на змеиное лицо выползла хитрая улыбка.

– Значит, не у всех на глазах мне можно тебя обнять?

От его слов я возмущённо задохнулся морозным зимним воздухом и даже закашлялся, сразу же в момент минутной слабости схваченный за предплечье и уволоченный с чужих глаз долой. В машине Самойлова было не в пример теплее и уютнее, чем на улице, но его взгляд, внимательный и какой-то жадный, не давал покоя.

– Как отдохнул с друзьями? – начал он невинную беседу, стараясь не то усыпить мою бдительность, не то проявить интерес к моей жизни, заводя машину и трогаясь.

– Отлично. А что, ты не видел, как Тоха хромает, словно раненый пингвин? – в ответ на свой смех я наткнулся на острый и, кажется, ревнивый взгляд Самойлова. – Он это… Ногу вывихнул, когда на лыжах катался, – чёрт меня знает, почему я стал оправдываться. Просто такой взгляд, холодный и обжигающий одновременно, заставляет чувствовать себя мотыльком, наколотым на иглу.

– Ясно, – сменив гнев на милость, ухмыльнулся Кирилл и продолжил вести. Кстати!

– Куда ты меня везёшь?

– В ресторан. Пообедаем нормально, столовская еда никуда не годится.

– А вот и нет. Сонька дома борща наварила, я уже им брежу. Разворачивайся!

– Мм, звучит заманчиво. Пригласишь меня к себе на борщ? – подёргав бровями, усмехнулся Самойлов и взял курс на мой дом.

– Приглашаю, – ну не восьмиклассница же я, в самом деле, чтобы шарахаться от него, как от огня? Он обычный человек из плоти и крови, да, возможно, немного ненормальный, выказывающий в мою сторону странную и совершенно неожиданную симпатию. Но ведь сегодня было четыре пары, а Самойлов принципиально не ест в нашей столовке, я это (откуда-то) знаю. Так что надо его накормить, хотя бы в благодарность за то, что подвёз. Хотя никто его об этом не просил, но всё же.

========== глава 23 ==========

POV Максим

– Сонька, встречай нас, мы пришли, – прибавив звука, оповещаю я из прихожей, где мы с Самойловым теснимся, зайдя в квартиру.

– Какие ещё «мы»? – недоуменный и немного недовольный голос сестры приближается по коридору из кухни, и спустя секунду из-за угла выглядывает её чуть взлохмаченная голова. – А он что здесь делает? – сделав пренебрежительный акцент на «он», интересуется Сонька.

– Я был милостиво приглашён к вам на борщ, – мурлыкает донельзя довольным голосом Самойлов и, разувшись, по-хозяйски заходит на кухню, не дожидаясь меня. Бесцеремонность – его второе имя.

– Ну, садись за стол, раз приглашён, – бормочет сестра себе под нос, торопливо пытаясь привести свой внешний вид в порядок. Сразу видно, что гостей она не ждала.

– Сонь, ты извини, что не предупредил, – чмокаю сестру в щёку, на секунду перехватив за талию, не дав ей вновь закрутиться волчком по кухне, на что она кивает и ласково улыбается. Не злится, и слава Богу.

Присаживаюсь за стол с другой стороны, напротив Кирилла, и меня обдаёт ощущением дежавю. Такое уже было. В тот раз, когда он впервые оказался в моём доме. Тогда он сказал Соньке, что будет на моей стороне. Прошло не больше месяца, а такое ощущение, что это было давным-давно. Кирилл в ответ на мой задумчивый взгляд улыбается, широко, белозубо, совершенно обезоруживающе. «Нельзя быть таким привлекательным при таком скверном характере», – талдычу я самому себе, а всё равно нет-нет, да брошу на него заинтересованный взгляд. Собственно, почему бы и да? Я ведь ему нравлюсь, значит, могу пялиться, сколько хочу. Боже, откуда у меня такие бредовые мысли в голове?

Тарелка борща с хрустящей корочкой хлеба была уничтожена Самойловым в один присест, так что Соньке пришлось наливать ему добавки. За окном сгущались сумерки, хотя время едва-едва прокралось за пять часов вечера.

– Итак! – со звонким шлепком приземлив свою руку на столешницу, провозглашает Самойлов, привлекая всеобщее внимание. – Есть предложение пойти прогуляться и немного поваляться в снегу.

– Мне надо работать, – виновато жму плечами, как будто мне действительно жаль, а внутри грызёт червячок, говоря, что мне на самом деле жаль и пошла к чёрту моя бравада.

– Эх… Ну, ладно. Тогда я в душ, – вставая из-за стола, Кирилл благодарит Соньку за вкусный не то обед, не то ужин и просит её выдать ему какое-нибудь полотенце. А я решительно ничего не понимаю. Раз он собрался идти в душ, значит… Значит, он вознамерился остаться ночевать в моём доме? А не много ли он себе позволяет?

– Ты что, решил остаться на ночь? – язвительно интересуюсь в широкую спину, на что парень оборачивается и одаривает меня не менее едкой улыбкой.

– Ну, да. А что, нельзя? Боишься за свою честь и невин… – закончить он не успевает, болезненно ойкнув от моего внушительного тычка под рёбра.

– Рот закрой и иди в заплыв, тюлень, – недовольно шиплю и в ответ натыкаюсь на довольные-предовольные, совершенно невозможные зелёные глазищи этого чудовища. Боже, дай мне сил.

– Ты уже закончил? – слышу удивлённый голос сбоку от себя и поворачиваюсь, отрывая глаза от экрана. Взгляд (нахальник!), как назло, останавливается на обнажённом чуть влажном торсе, по которому скатываются редкие капли воды, капая с кончиков мокрых волос. Кадык непроизвольно двигается вверх-вниз при виде такой картины, и мне остаётся только надеяться, что я не слишком громко сглотнул мгновенно образовавшийся в горле ком… Чего? Возбуждения? Желания? Чушь это всё. Полная.

– Закончил, – голос предательски хрипит, и это невозможно не заметить, нереально не различить в нём жирный подтекст. – Это всего лишь небольшая газетная статья про моллюсков.

– Я прочту? – вроде бы и спросил, а вроде бы и моё разрешение ему не сдалось. Усаживается наглой, прикрытой только махровым полотенцем задницей на диван возле меня и пытается рассмотреть что-то на экране. Открываю ему переведённую статью, а сам, от греха подальше, срываюсь тоже в ванную. Мне нужен душ. Желательно холодный. Нет, ледяной.

Сонька, предательница, закрылась в своей комнате и сидит там тише воды, ниже травы, не желая мне помогать. Ну, сестра называется! Я тебе это припомню.

В душе я торчал дольше положенного, хоть и не позволил себе передёрнуть на светлый образ самойловского торса. Блин, так нельзя! Какого хрена в моём зале сидит полуобнажённый идеал мужчины, которому я, вроде как, «нравлюсь», который собственноручно запорол мне три года жизни и который хрен знает, чего от меня хочет? Какого, спрашивается, чёрта?

Я, в отличие от некоторых, полуобнажённым себе не позволял из душа выходить. Накинул домашнюю футболку и шорты и пошлёпал босыми ногами в зал.

Самойлов сидит, пялится в мой ноутбук, смотря какие-то видео на YouTube, так и оставшись в одном полотенце.

– Макс, дай, во что переодеться. Не хочу спать в джинсах.

«Спи без них!» – заорал в голове чей-то чужой, явно не мой и совершенно очевидно обезумевший голос, но я лишь вежливо прокашливаюсь и, порывшись немного в шкафу, отдаю парню всё те же шорты, что и в прошлый раз.

Самойлов, снова не сильно заморачиваясь, сбрасывает полотенце, на секунду заставив меня перестать дышать, моргать и вообще производить хоть какие-либо жизненные функции, и, не отворачиваясь от меня, натягивает шорты на голое тело. Я его ненавижу…

– Я тут фильм прикольный нашёл. Давай посмотрим.

Я приземляюсь на диван поодаль от него, не желая даже кожей случайно почувствовать жар его тела, потому что иначе… Иначе! Я. Не. Сдержусь.

«Прикольный» фильм оказался из разряда псевдоисторических, но для нас вполне неплохо оказалось скоротать вечерок под него. Самойлов думал, что незаметно придвигается ко мне миллиметр за миллиметром, но это было, увы и ах, очень заметно, так что я так же ненавязчиво раз за разом отстранялся.

После финальных титров я, притворно зевая, предлагаю завалиться на боковую. Кирилл равнодушно пожимает плечами и беспрекословно помогает мне разобрать диван, постелить простынь и по-братски разделить постельное бельё. Я по привычке ложусь ближе к стене, но на этот раз не спешу отворачиваться от парня, просто лежу и пялюсь в потолок, пока он выключает свет и ложится с краю.

– Доброй ночи, – не то желает, не то спрашивает Самойлов, повернув ко мне голову. Я это скорее чувствую, чем вижу. Даже, кажется, до плеча донеслось его тёплое дыхание.

– Доброй, – бросаю в ответ без энтузиазма и всё-таки отворачиваюсь лицом к стене. Сил моих нет. Несколько минут мы лежим в напряжённой густой тишине, а воздух такой тяжёлый, что, кажется, его можно трогать руками. Тишину разбавляет, как ни странно, Кирилл:

– Ты подумал над моими словами? – неловкость в его голосе такая надломленная, почти осязаемая. И я впервые за все годы нашего нелицеприятного знакомства понимаю, что ему страшно.

– Подумал? Шутишь? Я всю голову себе сломал, – смеюсь неловко, хотя смешок вырывается только один, какой-то совсем скупой и неуместный.

Он не обременяет меня словами, просто хватает за плечо, разворачивает к себе и, приподнявшись на локтях, вклинивает одно колено мне между ног, чуть наваливаясь. Шепчет в самые губы:

– Ты ведь хочешь меня, – ехидный внутренний голос охотно ему поддакивает, но голос разума всегда важнее.

– Я слишком много рефлексирую? – позволяю себе на долю секунды этот испуганный, растерянный шёпот. Кажется, что я вот сейчас лежу перед ним, как оголённый провод, а он в любой момент может взять и перерезать меня.

– Есть немного, – хмыкает иронично и, склонившись ближе к губам, выдыхает. – Можно мне тебя поцеловать?

– Знаешь, я парень, – в темноте мне всё же удаётся уловить его немного растерянный взгляд. – В том смысле, что со мной можно и не церемониться.

Слышу, как он шумно вздыхает от нетерпения. И моментально присасывается к моим губам, как будто они – последний оазис в бескрайней пустыне. Он меня буквально выпивает, вклиниваясь коленом всё настойчивее, пока не касается им чуть возбуждённой плоти под тканью шортов. Когда он прерывает поцелуй, чтобы нормально взобраться на меня, я из последних сил выдаю последнюю осмысленную фразу, служащую защитой:

– Ты говорил, что я могу тебе доверять.

– Ну да, – склоняется он надо мной, нависает грозовой тучей, грозящей принести с собой шторм и смятение.

– Наслаждайся доверием, – «пока можешь» – хочется добавить, но я молчу. Даже сдерживаюсь, чтобы не прикусить губу по глупой привычке, иначе он заметит.

Он приникает поцелуем снова, коленями раздвигает мои ноги, прижимается пахом к паху, и я чувствую его бешеное возбуждение. Руками шарю по его спине, надавливаю на лопатки, заставив прижаться живот к животу, едва не застонав в голос от удовольствия. В голове бьётся только позорное «наконец-то». Стыдно до чёртиков, но настолько невыразимо приятно снова ощущать это почти забытое чувство. Как мужчина, большой, тяжёлый, с терпким запахом, жёсткими руками и чуть колючим подбородком, прижимает тебя к кровати. Обдаёт тебя своей энергией так, что хочется не менее пылко ему отвечать. Это невозможно терпеть. Я практически срываю с Самойлова его дурацкие шорты и льну к плоти, прижимаюсь своей. Хочется закричать от восторга, хочется закрыть глаза и увидеть под веками цветастые всполохи, но нужно держать себя в руках. Кирилл обхватывает оба наших члена своей ладонью и, надрачивая, начинает ещё и толкаться. Старенький диванчик натужно скрипит под нами, и я царапаю спину этого неугомонного, приводя в чувство.

«С ума сошёл? Не ёрзай, Сонька через стену!» – шепчу едва различимо, но он понимает, кивает немного напряжённо, явно желая большей свободы действий, продолжает водить шершавой ладонью по стволам. В паху уже так мокро, сладко, что хочется… Хочется! Если не завалить его, жёстко поставить в коленно-локтевую и отыметь, то хотя бы самому поддаться, раскрыться, дать ему всё, чего он хочет, что бы это ни было. Но нельзя! Не хочется думать, что я готов расплыться лужей желания и похоти перед Самойловым только потому, что у меня давно (очень давно) никого не было. Но не хочется и думать, что дело именно в нём. А дело в нём, чёрт возьми! Он выедает мне весь мозг своими поцелуями, вылизывая меня едва не до гланд. Я чувствую, как он напрягается и из последних сил сдерживается, чтобы не толкаться бёдрами навстречу движениям руки, чувствую, как пульсирует его член, плотно прижатый к моему. Ноги дрожат, становятся ватными, разъезжаются в стороны. Я даже не сразу чувствую, что сам кончаю, только на периферии сознания улавливаю едва слышный стон Кирилла и затыкаю ему рот ладонью, которую он не преминул растерзать своими губами. Он валится на меня, обессиленный, а мне никогда в жизни, кажется, ещё не было так хорошо, как сейчас, когда меня придавливают к матрасу восемьдесят с лишним килограммов чужого веса. Между ног липко, надо сходить в душ, но у меня под веками до сих пор пляшут салюты, а горячее дыхание Самойлова бесцеремонно врывается в ухо.

– Ты мой, понял? – хрипит он мне и больно кусает в шею, оставляя на ней помимо укуса несколько засосов. Собственничество?

«Да-да, я твой!» – восторженно вопит внутри тот обезумевший голос, но я молчу. Хочется уснуть и никогда больше не просыпаться, потому что в груди так тепло, так вдруг тесно, что даже не хочется, чтобы это состояние когда-либо уходило.

Я не заметил, как мы заснули, но Кирилл, похоже, долго ещё с меня не слезал. Утром я не без удовольствия нашёл на теле парочку красноречивых синяков, не желая высовывать носа из-под одеяла. Пошарив рукой по дивану, я не нашёл Кирилла, и сердце пропустило удар. Ушёл? Я даже испугаться не успел, как это чудовище, щуря свои невозможные зелёные глазищи, вплыло в проход с двумя дымящимися чашками в руках. Он поставил их на компьютерный столик на колёсиках, подвинув его к дивану, и сел на край, похлопав рядом с собой, мол, садись давай. Я, закутавшись в одеяло, не желая терять последние крупицы тепла, подполз и сел рядом, беря в руки кружку. Кирилл жрал меня глазами и не краснел, а я медленно переваривал, что значит его «ты мой».

– Мы же теперь встречаемся, да? – этот голос, полный надежды и в то же время опасливости, ждущий отказа, но надеющийся на согласие, на секунду сбил меня с толку. Но мгновением позже заставил улыбку расцвести на губах.

========== глава 24 ==========

POV Максим

– Да, мы встречаемся, – я сказал это так твёрдо, как сказал бы, что Земля вертится вокруг Солнца, как будто иначе и быть не может, посмотрев ему прямо в глаза. Они мгновенно засверкали счастьем, как у верного щенка, и я даже мысленно представил, как он радостно виляет несуществующим хвостом.

Мы выпили по кружке кофе, приготовленного Кириллом. Естественно, он сделал его так, как любит сам, но мне всё равно было приятно и чуточку странно. В груди ворочалось, как сонный ёж, странное чувство неизвестного происхождения. Было и немного страшно, и в то же время сладко волнительно находиться с этой минуты официально в отношениях с тем, кто представляет для тебя реальную угрозу. Это почти как нарваться на скинхедов в переулке и вместо удара битой по голове получить от них предложение выпить пивка. Странное и будоражащее чувство, заставляющее проснуться внутри меня что-то юношеское и совершенно безбашенное, готовое совершать разные глупости, которые люди обычно и совершают в молодости. В этом щемящем и разрастающемся тёплом чувстве я и допил свой кофе, пошёл умываться, собираться.

Мы неторопливо вышли из моей квартиры и из моего подъезда. Вместе. Как будто так и надо. Как будто так и должно было быть. Как будто это нормально – просыпаться утром в одной квартире, пить вместе кофе и вместе же добираться до университета.

Мы разминулись только в холле, когда вышли из гардероба. Пары у нас были разные. Махнув друг другу, мы разошлись в разные стороны, и, как только я дошёл до своей аудитории, меня обухом по голове ударило чувство иррациональности данной ситуации. Да так ведь просто не может быть, в жизни так не бывает. Может, в кино или в книгах, но точно не в жизни. Тоха и Рита, ожидающие меня за широкой партой, показались мне какими-то тоже не настоящими, а как будто бы нарисованными, сделанными из цветной бумаги. Они что-то говорили, улыбались, смеялись, а я только смотрел на них, как из-под толщи воды, и слышал лишь через слово. Весь мир стал двигаться как в замедленной съёмке.

Медленно протянулась пара, потом другая, потом обеденный перерыв прошёл в какой-то ленивой суете в очереди в столовой. Я ел как не в себя и бесконечно думал, думал, думал. Наверное, я был прав вчера, я слишком много рефлексирую.

Третьей парой была обожаемая нами история. Даже не знаю, стоит ли заключать в кавычки слово «обожаемая». Олег Николаевич, так необычно для себя, опаздывал. Преподаватель, который требовал от своих студентов предельной точности и пунктуальности, сам сейчас вылезал за рамки своих же правил, что заставляло даже нас, четверокурсников, затаённо перешёптываться между собой.

В кабинет Олег Николаевич вошёл, крайне недовольный и одновременно с тем немного растерянный.

– Миронов! – требовательно позвал он, указав пальцем на вмиг окосевшего от страха Тоху. – Выйдете из аудитории, пока Ваш требовательный поклонник окончательно не сорвал мне занятие!

Мы на пару с Тохой глухо крякнули, и я, немного погодя, всё же поднялся и под неодобрительным взглядом преподавателя буквально выплыл из кабинета, столкнувшись нос к носу с Самойловым.

– Ты, придурок, чего творишь?! – только успел я прошипеть в его наглую змеиную рожу, пока он не схватил меня бесцеремонно за запястье и не утащил в сторону туалетов. И вот опять я, как бабочка, насаженная на иглу, пришпилен к кафельной стене, и чужие губы вновь терзают меня жадным поцелуем. Я, честно, пытался что-то возмущённо промычать в этот поцелуй-укус, но Самойлову было решительно наплевать на мои возмущения. Только когда он вдоволь насытился и отпустил мои истерзанные губы, я смог отдышаться и, наконец, излить на него всё своё негодование.

– Ты с дуба рухнул? Совсем шарики за ролики заехали?! Хочешь, чтобы весь университет был в курсе наших милований, включая преподавателей? – я, правда, старался не орать, потому что в коридорах было достаточно пусто во время пар, чтобы даже шёпотом сказанное слово отдавалось эхом от голых стен.

– А мне наплевать… – глупая улыбка Самойлова была какой-то приторно-сладкой и оттого немного раздражающей. Сразу захотелось почесать об неё кулаки. – Я могу хоть всем рассказать, что мы вместе… – он, набрав в грудь воздуха, хотел было сказать что-то ещё, но я его осадил.

– А я не хочу! Не хочу, чтобы все и каждый были в курсе, что творится в моей постели. Это только моё дело, моё и больше ничьё!

Самойлов моими словами озадачился, это читалось на его лице. Он опустил голову, помолчал несколько секунд, а потом обнял меня. Не так, как обычно это делал – внезапно и резко – а как-то по-детски трогательно, как маленькие мальчики обычно обнимают своих мам. Странное сравнение, но так оно и было.

– Прости. Я идиот, не понял сразу. Прости, – он коротко ткнулся губами куда-то мне за ухо и, посмотрев в глаза, виновато улыбнулся.

Видеть вот такого Самойлова – то есть Кирилла – было странно, это вызывало в сердце какое-то чувство иррациональности происходящего. Это как смотреть на мир через призму, которая всё искривляет. Вот такой, открытый, трогательный, нежный и полностью положенный к моим ногам Кирилл сбивал с толку и заставлял разрываться от желания не то простить, обогреть и обласкать, не то раздавить его с садистским удовольствием. И я впервые в жизни не знал, действительно не знал, что же мне делать. Я должен был, как и любой нормальный человек на моём месте, гневно сузить глаза, сжать губы в узкую полоску, мерзенько ухмыльнуться и с особой жестокостью растоптать все его трепетные и нежные «нравишься» в отместку за всё то дерьмо, что он проворачивал со мной все эти годы. Но нет. Я стоял, прижатый им к кафельной стенке в туалете, и целовался с ним. И обнимался с ним тоже. И даже разговаривал с ним о наших отношениях. И да, у нас были отношения. С сегодняшнего утра мы встречались.

Что пошло не так? Когда моя жизнь успела превратиться в какой-то безумный калейдоскоп непоследовательных действий? Когда мир успел перевернуться с ног на голову? Я и не успел всего этого заметить, как вдруг оказался в самом эпицентре.

Кирилл, как большой, но безобидный пёс, потёрся об меня всем, чем мог, нехотя оторвался с преувеличенно шумным вздохом и, опустив грустные глаза, первым шагнул к двери.

– Просто веди себя нормально, – эта фраза, в общем-то, не несла никакой смысловой нагрузки. Честно говоря, она вообще была не в тему, но я просто не знал, что ещё сказать, чем заполнить эту образовавшуюся почти осязаемую тишину. Так же бессмысленно, как я сказал, Самойлов кивнул и открыл передо мной дверь. Вновь махнув друг другу на прощание, мы разошлись в разные стороны по своим аудиториями и до конца учебного дня больше не пересекались.

POV Кирилл

Таким придурком влюблённым я себя никогда ещё, блять, не чувствовал. Сам того не осознавая, я творил какую-то откровенную хуебетень. Хотелось орать, рвать глотку и на каждом углу каждому прохожему решительно заявить о том, как я счастлив, как я ахуевертительно счастлив и рад, что готов обнять весь чёртов мир и задушить его в своих объятиях.

Максим моей восторженности не разделял, он продолжал оставаться настороженно-внимательным. Хотя как вообще можно быть таким, когда душа поёт и норовит пуститься в пляс? Я пожирал его глазами, я мысленно раздевал его и распинал прямо на этом самом столе в центре университетской столовой. Было восхитительно это будоражащее чувство, когда ты представляешь себе всякие пошлости, глядя на его тёмную макушку с чуть отросшими рыжеватыми корнями.

Было совершенно нормально хотеть смотреть на него, хотеть трогать его, хотеть чувствовать его рядом и видеть его постоянно, ни на секунду не выпуская из виду. Я стал слеп и глух для всего окружающего мира, кроме Макса. А он, чёртова куколка, продолжал, как ни в чём не бывало, болтать со своими друзьями и скучать на парах, совсем не думая обо мне. Мне так казалось, по крайней мере, что он обо мне не думает. Он был удивительно спокойный и степенный, в то время как у меня ладони чесались от желания что-нибудь срочно сделать.

Зацеловав его в туалете до одури, я стал совершенно счастлив, но после его слов немного поднапрягся. Макс, как и всегда, снова был прав во всём. Я вёл себя, как недальновидный идиот, давая окружающим повод для сплетен вокруг нас. Ну, ничего, пусть попробуют только заикнуться.

И в то же время мне не было до остальных никакого дела. Только Макс перед глазами, только его я высматривал в толпе, когда выходил после пар из университета. В этот день мы с ним больше не пересеклись, и это зародило в груди какое-то противное тянущее чувство. Неужто, блин, тоска?

Реально тоска. К вечеру я весь измаялся, забил на бесплодные попытки выучить лекции или написать курсач и решительно настроился ему позвонить. В конце концов, мы ведь встречаемся.

«Алло?» – послышался немного уставший и сиплый голос на том конце провода, заставив меня забеспокоиться.

«Привет, конфетка», – только сказал и сразу осёкся, прикусив язык. Браво, Кирилл, ты феноменальный долбоёб!

«Привет, Самойлов», – я прям кожей почувствовал, как в его уставший голос примешалось немного сарказма.

«Я же просил называть меня просто Кириллом», – напомнил, совсем ни на что не надеясь.

«А я просил не называть меня всякими прозвищами».

«Я не специально. Само вырвалось».

«Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».

«Не обижайся, я же любя», – и мне, долбоящеру, даже хватило дури рассмеяться примирительно, прежде чем я понял, что сморозил. В трубке звенела леденящая душу тишина.

«Мм… Вот оно как», – и снова эта многозначительная пауза, как бы намекающая мне на то, что разговор ещё не начат. – «Чего хотел-то?»

«Да просто поболтать. Я тебя сегодня после пар перехватить не смог. Типа… соскучился», – чёрт возьми, стыдно-то как, я даже, кажется, покраснел, хорошо хоть, что в темноте не видно. Ну ёб вашу мать, что творится-то.