Текст книги "Обратная сторона мести (СИ)"
Автор книги: Леди Феникс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Кислота?
– Именно. Не врал, похоже, Баринов насчет того, чья была идея. И камера тут еще… Посмотрим?
– Забери, потом разберемся, – без воодушевления отозвалась Ира. Вникать в детали очередного “подвига”, наверняка запечатленного на видео, не имелось ни малейшего желания.
Ткачев убрал аппаратуру в рюкзак, прихватив попутно несколько дисков, нашедшихся все в том же сейфе.
– Думаю, смысла нет тут больше сидеть, не вернется он, – констатировал, взглянув на часы, показывавшие без малого четыре утра.
– Ну да, скорее всего, – все также равнодушно согласилась Ирина Сергеевна. Паша, насторожившись, внимательней взглянул в бледное лицо начальницы, отметил темные круги под глазами – следы бессонной ночи, неестественно напряженную после долгого сидения на одном месте спину. Не успел себя остановить, разозлиться за нелепый порыв – мягко коснулся ее плеча рукой, подтолкнув в кресло, устроил ладони на плечах, стараясь не зацикливаться на ощущении жара, чувствуемого даже сквозь ткань. Яростно вытолкнул пробравшуюся было в сознание совершенно ненужную мысль: а каково это – коснуться губами разгоряченной кожи, узнать запах, почувствовать вкус… Ира, не подозревая о его мыслях и кажется даже не удивившись этой внезапной вольности, доверчиво повела плечами, невольно прижимаясь, выгибаясь под сильными теплыми руками. Блаженно прикрыла глаза, чувствуя, как растворяется напряжение, уходит усталость. На мгновение замерла, воровато впитывая последние секунды прикосновений, и тут же обругала себя за дурацкую слабость: снова какая-то неловкость, неправильность повисла между ними, что-то, совершенно не укладывающееся в рамки прежних простых и понятных отношений.
– И опер, и художник, и повар, и массажист… Да ты прям кладезь талантов, Ткачев, – привычно сбила смущение шуткой и первой направилась к выходу. – Есть-то как хочется… Только сейчас все кафешки еще закрыты.
– Ко мне можно заехать, все равно по пути, я думаю, в холодильнике найдется что-нибудь, – не раздумывая, как это может выглядеть, предложил Паша. Зимина резко обернулась, едва не ткнувшись лицом в грубую ткань джинсовой куртки, так почти по-родному пахнувшей парфюмом и немного сигаретами. Ткачев бережно придержал начальницу под локоть, не позволяя попасть ногой на полуразрушенную ступеньку, и улыбнулся со своим фирменным невинным нахальством, повторяя совсем недавно сказанную Ирой фразу:
– А чего такого? Не в постель же я вас зову…
Жаркого румянца, прилившего к щекам начальницы, в утреннем сумраке он не заметил.
***
Вкрадчивый шум воды, ударившей из крана, моментально вымел из головы все мысли о неловкости и неудобстве – больше всего сейчас Ира мечтала очутиться под теплым душем, смывая усталость и тревоги прошедшего вечера и ночи. Покосившись на вежливо предложенное хозяином полотенце, удивительно мягкое и пушистое даже на вид, полковник поспешно принялась стягивать осточертевшую одежду. Невольно вспомнилось, как недавно уже была здесь, только в гораздо более плачевном состоянии, и следом – осторожно раздевавшие ее руки, и мягкие прикосновения к израненным плечам и спине… Сердито отмахнулась от не вовремя накативших воспоминаний, но тут же хитро улыбнулась, поймав отражение в зеркале. Всплыл в голове красноречивый взгляд Марка Андреевича, какой-то формальный повод для новой встречи… Действительно, а почему бы и нет?
– Ирин Сергевна, стесняюсь спросить, вы там не утонули? – деликатно постучав, осведомился Ткачев, и женщина поспешно отбросила приятные мысли, торопливо отозвавшись:
– Я скоро!
– Да, что-то частенько мы с тобой вот так засиживаемся, – усмехнулась Ира и поправила норовившее сползти с плеч полотенце, пока Ткачев вежливо отводил взгляд, расставляя тарелки.
– Лично я не против, – улыбнулся в ответ Паша, сосредоточив странно теплый взгляд на порозовевшем лице начальницы, на мягко улыбавшихся припухлых губах, задумчивых темных глазах, в глубине которых играли лукавые искорки. И вдруг подумал, что эта женщина очень красива. Конечно, он знал это и раньше, но так естественно и отвлеченно, что это знание стало уже привычным. Настоящее понимание пришло только сейчас, обжигая неожиданностью и даже какой-то сокровенностью, словно открылось что-то удивительное и вместе с тем запретное. Он знал, что не позволит этим мыслям захватить сознание, не посмеет даже в воображении развить эту тему, раз и навсегда поставив на ней крест, но еще он знал: его отношение к Зиминой уже не будет прежним. Никогда не будет.
***
Ира проснулась, в первое мгновение не поняв, где находится. Другие стены, незнакомый интерьер, непривычно расположенная кровать… И только потом вспомнила, как Ткачев заманил ранним завтраком, как довольно долго просидели за разговорами, как Паша, не желая слушать возражений, уговорил остаться и даже галантно уступил спальню. Ирина улыбнулась, но тут же непроизвольно поморщилась, подумав, скольких девок он трахал на этой самой кровати, и поспешно вскочила, торопливо начав одеваться.
– Проснулись уже? – Ткачев, улыбчивый и бодрый, словно и не было бессонной ночи, появился в дверях. В полной мере оценил представший его взгляду вид не полностью одетой начальницы и, объявив, что завтрак на столе, сразу же исчез: не хотелось быть пойманным на наглом рассматривании, получить чем-нибудь тяжелым по голове не хотелось тем более.
Ира только фыркнула, застегивая последнюю пуговицу на рубашке, и снисходительно решила, что начинает мириться с проявлениями наглости, за которые любой другой давно бы уже огреб по самое не хочу.
– Ну, значит я вас отвезу, – как о чем-то само собой разумеющемся оповестил Ткачев, и полковник едва не поперхнулась кофе, представив реакцию сотрудников и слухи, что немедленно поползут по отделу.
– А вам не по барабану? – усмехнулся Паша, словно прочитав мысли. – Пусть хоть языки сломают.
– Нет уж, спасибо, я на такси, – отказалась Ира и, взглянув на часы, встала из-за стола. – Смотри, опоздаешь – влеплю выговор, не посмотрю, что было ночью.
– А что было ночью? – состроил невинно-многозначительную физиономию Ткачев, тут же словив шутливый удар в плечо и смешливое:
– Дурень!..
***
Ирина сразу почувствовала неладное, едва переступила порог родного отдела. Непривычная тишина и гнетущая атмосфера заставили сердце сжаться от неприятного предчувствия и невольно замедлить шаг.
Дежурный за стойкой, едва завидев, испуганно вскочил, еще сильнее заставив занервничать.
– Что случилось? – бросила Ира властно, давая понять, что ждет четкого и ясного ответа.
– Щукин… Жигаев… – невнятно начал Олег.
Ира, не дожидаясь, когда тот соберется с мыслями, помчалась по коридору.
========== Гроза. I ==========
– Что столпились? Поработать никто не хочет? – привычно рявкнула полковник, разгоняя замершую у кабинета следователей толпу. В молчании переглядываясь, сотрудники побрели к своим рабочим местам. Ира резко дернула ручку двери, врываясь в кабинет, с порога приготовившись загреметь насчет того, как все распустились и что вообще происходит, но споткнулась на полуслове.
Бледный и яростный, Щукин нависал над Жигаевым, словно желая испепелить того взглядом. В подрагивающей руке ходил ходуном пистолет.
– Да ты вообще понимаешь, что ты натворил?! – процедил Костя, кажется, даже не заметив появления начальницы. – Ты понимаешь, как нас всех подставил?! Да тебя за такое!..
– Я же не знал… – оправдываясь, начал было Толя, но Щукин с грохотом впечатал кулак в столешницу, призывая замолчать.
– Ты головой своей подумал вообще?! А если бы эти уроды до остальных добрались? До Зиминой, до Вики? Или тебе вообще плевать? Ты… Да у меня слов нет, как тебя назвать!
– Извини…
– Какое, нахрен, “извини”? – по новой завелся Константин. – Ты чем думал, когда сливал нас отморозкам?! Да я даже думать не хочу, что случилось бы, если бы они тронули Вику!
Жигаев молчал, низко опустив голову. Щукин раздосадованно и зло махнул рукой, отворачиваясь и наконец замечая Ирину Сергеевну.
– Это Толя нас сдал, – сказал уже спокойно, даже не взглянув в сторону друга, за несколько минут успевшего стать бывшим.
– Я уже поняла, – тяжело и тихо ответила Зимина и приказала: – Жигаев, за мной!
Из кабинета спустя несколько минут Толя выходил еще более поникший, с какой-то обреченностью в каждом движении. Не смотря по сторонам, прошел мимо бывших соратников, ощутив и разъяренный взгляд Савицкого, и осуждение Щукина, и горькое разочарование Вики. Запоздало пришло осознание и даже раскаяние, вытеснив недавний страх за себя, вспомнились ледяные глаза Ирины Сергеевны, холодная чеканка четких отстраненных фраз, резких и прямых вопросов, контрольное “Ты здесь больше не работаешь”. Под взглядами, пока добирался до выхода, хотелось сжаться, стать невидимым, не читать витающее в воздухе, но так никем и не произнесенное “предатель”. Снова предатель.
***
Устала. Ужасно устала, вымоталась от всей этой суеты, вновь навалившихся проблем, от очередных разборок, неприглядной правды. Снова что-то решать, разруливать, все контролировать, не допустить еще больших проблем… Надоело. Тишины хочется, покоя, беззаботности, хоть ненадолго, хоть немного…
Раздраженно выстукивая нервный ритм каблуками по асфальту, Ира пыталась отвлечься от давивших мыслей, переключиться на что-то простое и приятное, о чем думают обычные люди, не ввязывающиеся постоянно во всякие сомнительные авантюры, не совершающие неприглядных поступков. Поглубже вдохнула пахнущий пылью и яблоневым цветом воздух, вдруг осознав, что уже подходит к концу весна – за всеми событиями совсем перестала обращать внимание на всякие мелочи вроде погоды. А ведь скоро лето, Сашка сдаст экзамены, и его непременно надо оправить на море. Да и самой не помешает вырваться хоть на несколько дней, по-человечески отдохнуть…
– Добрый вечер, Ирина Сергеевна, – послышался знакомый голос, и полковник обернулась, расцветая в улыбке.
– Кажется, мы договорились без отчества, – напомнила Ира и уселась в приветливо открытую машину.
– А вот на брудершафт еще не пили, – рассмеялся Забелин, одарив полковника заинтересованным взглядом.
– Предлагаете это исправить? – не без лукавства усмехнулась Зимина в ответ.
– Почему бы и нет? Если вы не заняты, можем выпить кофе, – все также излучая обаяние, предложил Марк Андреевич, разворачивая автомобиль.
– Только кофе? – поддразнила Ирина, невольно залюбовавшись сильными красивыми пальцами, лежащими на руле. Пришло на ум где-то услышанное наблюдение: хочешь узнать, каков мужчина в постели, посмотри, как он ведет машину. Забелин вел себя за рулем уверенно и спокойно, без глупого лихачества, так часто присущего мужчинам на дороге, и этим заработал себе еще один плюс. Этот элегантный, обаятельный мужчина определенно нравился Ире, нравились его манеры, сдержанное чувство юмора, галантность. И ей почему-то казалось, что ее симпатия очень даже взаимна.
– Кофе с пирожными, – засмеялся Марк Андреевич и, притормозив, помог Ире выйти из машины. Полковник, не демонстрируя неуместной независимости, оперлась о его руку, чуть дольше положенного задержав пальцы в теплой ладони.
– А ведь это уже наша не первая встреча без всяких формальных поводов, – заметил следователь, воспользовавшись немного затянувшейся паузой в разговоре.
– Вы на что-то намекаете? – с ошеломляющей прямотой осведомилась Ирина, отставляя бокал с вином. Не возникло дурацкой неловкости ни от этих слов, ни от взглядов, что ловила на себе, – взрослые люди, незачем строить из себя святую невинность, если все понятно и так.
Забелин усмехнулся, не отводя глаз от собеседницы. Та не поежилась от притворного смущения, спокойно встречая его взгляд, метнувшийся от лица к изящной шее, не скрытой распахнутым воротом рубашки, а воображение моментально дорисовало все остальное.
– Я не намекаю, а говорю почти прямо, – в голосе Забелина явственно коротнуло напряжение. Как и в зрачках, почти поглотивших светлую радужку. Он весь был сплошным напряжением, и Иру, заметившую его стиснутые пальцы, комкавшие салфетку, тоже прошибло током. Она без труда распознала все, что он чувствовал, сжав губы и мысленно уже почти-трахая ее. И это понимание ничуть не покоробило, подарив лишь приятное ощущение маленькой победы. А ведь она уже почти забыла, каково чувствовать себя просто женщиной…
***
Это было именно то, что нужно. Отвлечься, забыться, выбить ненужные мысли, изматывающие нервы и бетонной плитой давившие на плечи. Недолгая иллюзия слабости и абсолютное отсутствие размышлений, когда имеют значение лишь горячие руки, с бесстыдной искренностью пробравшиеся под рубашку. Невесомо скользившие по груди, дразняще оглаживающие ребра, почти-опускавшиеся ниже, к напряженному животу. Пальцы мучительно медленно добрались до молнии юбки, с треском разошедшейся под тщательно сдерживаемым напором. Он хотел ее, безумно и одуряюще, но что-то держало в шаге от полного сумасшествия. Рваный выдох, в сумрачной тишине кухни показавшийся оглушительным, прошиб насквозь, сметая барьеры и дурацкие правила приличий. Эта неистовая рыжая ведьма, вздрагивавшая и выгибавшаяся от каждого прикосновения, сводила с ума. Такая железная, непроницаемая, моментально и бессовестно поплыла после нескольких нетерпеливых поцелуев, после нескольких прикосновений, яростной волной выметающих из головы малейшие мысли.
– Пожалуйста… – такой обжигающий, невнятно-слабый шепот заставил содрогнуться, будто под кожу пустили оголенные провода. Все, что совсем недавно яркими картинками взрывалось в голове, пока сидели в кафе, воплотилось сейчас – ее сбитое дыхание, нетерпеливо-резкие движения бедер навстречу его пальцам, судорожно закушенная губа… Это все разрывало, заражая несдержанностью, превращая в обломки привычное спокойствие и невозмутимость. Губы прижались к выемке между ключиц, пока легкие жадно впитывали запах, на несколько секунд заменивший кислород – он дышал этим ароматом. Низкий, хрипловатый стон пробил сознание, заставляя замереть. Уже представил, как приподнимет за бедра, притискивая к стене, как…
Громкий звонок в дверь оглушил обоих.
***
Паша, пока неторопливо вел автомобиль, предавался приятным мыслям, думал, как привычно заявится к Ирине Сергеевне, уже по традиции разделяя с ней вечер, как они просидят несколько часов, обсуждая общее дело, а может и что-то другое, или приятно и просто помолчат, потягивая вино. Ткачев вдруг понял, как сильно тянется к этой женщине, к ее обществу, к непривычному чувству спокойствия и умиротворения рядом с ней. Уже не хотелось бесчисленных девиц в своей постели, водки в ближайшем баре, каких-то авантюр. Просто по-человечески хотелось к ней, в уютную квартирку, почти ставшую для него вторым домом. Все казалось таким правильным, таким родным…
По ступенькам поднялся почти бегом, сам даже не заметив этого. Нетерпеливо утопил палец в кнопке звонка, отчего-то уверенный, что Зимина откроет почти сразу, однако прошло несколько минут, прежде чем дверь приотворилась.
Паше сразу бросились в глаза и лихорадочный румянец, и размазанная помада на искусанных губах, и какой-то шальной блеск в глазах. Взгляд невольно скользнул ниже, к наспех, криво застегнутой рубашке, под которой явно не имелось нижнего белья. В лицо ударила жаркая волна, и Ткачев судорожно отвел взгляд.
– Что-то случилось, Паш? – в голосе вибрировали сдавленные выдохи, провалив попытку говорить спокойно и ровно. Коварно, против воли, в сознании вспышкой разорвался вид распластанной на постели начальницы, и по спине прокатилась ледяная волна дрожи.
– Я это… камеру и диски вам принес… вы просили, – почему-то очень тихо произнес Паша, стараясь не выдать неровным дыханием тяжести, дробящей легкие. Не дождавшись ответа, протянул пакет и, не оглядываясь, направился вниз по лестнице, чувствуя спиной растерянный взгляд.
========== Гроза. II ==========
– Кто это был? – Забелин с сожалением проследил за изящными пальцами, поспешно застегнувшими последнюю пуговицу, уже понимая, что Ирина к продолжению не расположена.
– По работе, – бросила полковник, ужасно злясь в этот момент на Ткачева и его неуместное появление, сбившее весь настрой.
– Надеюсь, наша следующая встреча окажется более продолжительной, – с улыбкой заметил Марк, притягивая Иру к себе и целуя на прощание. Та ответила с готовностью, жадно и жарко, но почти сразу же отстранилась, выскользнув из объятий.
Захлопнув за гостем дверь, Ира прижалась спиной к стене, все еще чувствуя легкую дрожь. Недавний дурман понемногу рассеивался, возвращая к реальности, пустой и холодной, вновь напоминая, что от себя не убежишь. Полковник, вздохнув, неохотно прошла на кухню, натыкаясь взглядом на бокалы, почти полную бутылку вина – после поцелуя “на брудершафт” им с Забелиным стало как-то не до спиртного. Снова глухое раздражение толкнулось в грудную клетку, напоминая про виновника нарушенных планов – сегодня как-то особенно остро не хотелось находиться в одинокой квартире. Найдя глазами телефон, поспешно, будто спасаясь от чего-то, набрала номер.
– Да, мам, – послышался какой-то усталый, измученный голос сына.
– Ну, как ты там? Как учеба, экзамены? – забросала вопросами, желая только слушать, впитывать такой родной голос, будто подтверждение, что мир не перевернулся, не случилось ничего ужасного и непоправимого, осталось нечто надежное, незыблемое, неизменное. Почти не улавливала суть разговора, чувствуя, как уходит неясная тревога, затихает волнение. Совсем незваные, параллельно явились мысли о том, какой Сашка уже взрослый и самостоятельный, о том, что совсем скоро у него начнется своя собственная, не отягощенная материнской опекой жизнь. И одиночество, которого так в глубине души боялась, станет уже полным и абсолютным в своей безысходности. Останется разве что только работа, бесконечная и суетная работа – единственное спасение. Да только можно ли спастись от самой себя?
***
Паша раздраженно крутанул ключ в замке, даже не заметив, как нервно сжимаются пальцы. Больше всего хотелось очутиться уже в квартире и рухнуть на постель, проваливаясь в сон. Отодвинуть тревоги и заботы прошедшего дня, не думать ни о чем. Черт-возьми-не-думать. Не оживлять в голове такую оглушительно-яркую картинку, впечатавшуюся в мозг, – какого-гребаного-хера?! – и не представлять ничего из того, что подкидывало разгоряченное воображение. Какого черта, а? Какого черта его так, до колотившейся где-то в подреберье ярости, волнует, что происходит с этой женщиной, которую он как женщину и не воспринимал никогда? Не позволял себе воспринимать.
– Ну чего ты сегодня так поздно? Я уже почти час жду, – капризный звонкий голосок помехой ввинтился в сознание, заставляя отпустить ручку двери и обернуться. Взгляд равнодушно скользнул по миловидному личику, аппетитной фигурке, но вместо привычных мыслей внезапно возникла другая – а ведь он даже не помнит, как ее зовут. Маша, Марина, Настя? Да какая, в сущности, разница…
Паша рывком потянул девушку за запястье, вталкивая в квартиру. Захлопнул дверь и, не зажигая света, не размениваясь на лишние слова и даже прикосновения, буквально швырнул к стене. Пальцы дернули тонкую ткань легкомысленного платья, нетерпеливо обнажая плечи и грудь, вторая рука нахально и грубовато нырнула под подол.
– Какой ты сегодня… – манерный выдох раздраженно ударил по вискам, и Паша поморщился.
– Просто помолчи, ладно? – Склонился к ее лицу, ощущая навязчивый, слишком пряный запах духов, впился взглядом в губы, тут же вспомнив совсем другие, красноречиво искусанные, и понял, что целовать эту хрен-знает-как-ее-зовут девку не хочет совершенно. Вновь салютом полыхнула в голове непрошеная сцена прижатой кем-то к постели Зиминой, и пальцы разжались.
– Ну что такое? – Паше было откровенно плевать и на обиженный тон, и на то, как сексуально прижалась к нему девица, потираясь грудью. Внутри не дрогнуло ничего.
– Устал, – бросил безразлично, отступая на шаг.
Девушка недовольно фыркнула, поднимая с пола оброненную сумочку и разворачиваясь к двери. Она не могла не почувствовать его напряжения, и по женскому самолюбию больно ударило понимание, что именно ее он не хочет. “А кого ты хочешь? – ядовито осадил себя Паша. – Может быть, Зимину?” И опять прошибло обжигающим холодом, как тогда, у двери, когда на пару секунд застыл взглядом на кое-как застегнутой рубашке, черт-возьми-зная что скрывается под ней. Паша с силой стиснул руку в кулак, раздраженно выдыхая и называя себя самыми последними словами. Да не похер ли ему, с кем она спит? Под кем извивается, комкая простыни, чье имя шепчет в полубреду? Что это за дебильное собственничество, не имеющее никаких оснований? Разве она должна ему что-то, разве чем-то обязана?
Морщась, как от тяжелой головной боли, Ткачев добрался до спальни и опустился на кровать, прислоняясь к подушке и закрывая глаза. И моментально, по-настоящему подло, забился в легкие невесомый, почти выветрившийся сладковато-терпкий аромат лаванды, напоминая, кто был в постели этой ночью. Первым порывом было сдернуть к чертям постельное белье, но Паша лишь неосознанно сильнее прижался к ткани, впитывая запах. И почти сразу провалился в тяжелый, беспокойный сон.
– Ты меня предал! Предал! Предал… – Во сне Ткачев вздрогнул, пытаясь уйти от надвигавшейся на него Кати, но отчего-то не мог пошевелиться. А она все надвигалась, все что-то бросала ему в лицо, обвиняя, укоризненно качая головой. Паша что-то порывался сказать, оправдаться, но не мог и того. Снова пошевелился, стремясь отодвинуться, избавиться от наваждения. Лишь внезапно запульсировавшая в локте боль заставила прийти в себя и открыть глаза. Ткачев сел, потирая место ушиба и приводя в норму бешеное сердцебиение. Катя не снилась ему уже довольно давно, словно позволяя отпустить прошлое, и вот сегодня вновь… К чему, зачем?
Паша без воодушевления посмотрел в сторону надрывавшегося мобильника, дождался, пока затихнет мелодия, и уже взял было телефон, чтобы отключить, но тут экран вспыхнул, оповещая о новом сообщении из всего одного слова.
“Приезжай”.
***
Наглый, самоуверенный сучонок. Он оказался гораздо крепче Баринова, моментально сдавшего все и всех, крепче Авдеева, трусливо умолявшего не трогать и обещавшего деньги. Неужели он думал, что возраст послужит ему индульгенцией?
– Да нихрена вы мне не сделаете, – Ведищев зло сплюнул, избавляясь от солоноватого привкуса крови во рту. Суки. Считают, что хватит пары ударов, чтобы он слился и выложил все, сдал сам себя, подписывая приговор.
– Ошибаешься. – Что-то было в глазах женщины, смотревшей на него с холодным отвращением, что заставило невольно поежиться. У нее был взгляд, значение которого Ведищев знал очень хорошо – взгляд человека, переступившего черту. Спокойный, холодный, полный всепоглощающей пустоты взгляд убийцы.
– Да брось, – он презрительно скривился, избегая смотреть на пистолет в женской руке. – Ты же не выстрелишь.
– Интересно, почему ты так думаешь? – По губам Ирины скользнула ледяная усмешка. – Потому что я женщина? Потому что тебе даже нет восемнадцати? Только ты, кажется, чего-то не понял. Это для нашего ущербного правосудия неприкосновенен ты и твоя ублюдочная жизнь. А я не правосудие. Я честнее.
Он все еще не верил. Но по ненавидящему взгляду загнанного волчонка Ирина поняла, что страх и сомнение уже начали овладевать им.
– Знаешь, а ведь мне и не нужны твои признания. Твой приятель Баринов все слил. Да и камера и диски из твоего дома тоже многое рассказали. И то, как вы со своими дружками убили Вайнер, и как ты изнасиловал на спор двенадцатилетнюю девочку, и как вы обливали кислотой случайных людей, и много чего еще. Да ты свои грехи и так знаешь.
– А кто ты такая, чтобы я отвечал перед тобой за свои грехи? – криво ухмыльнулся Ведищев.
– Я? Я просто вычищаю всякую грязь вроде тебя. Потому что кто-то ведь должен останавливать таких как ты.
Ведищев настороженно следил за тем, как поднимается рука с пистолетом.
– Ты не выстрелишь, – повторил уверенно. А в следующее мгновение эхо негромкого хлопка отразилось от стен.
Размытые очертания дороги мелькали перед глазами. Реальность вертелась, скручивалась, куда-то плыла. Несколько раз Ира едва не споткнулась, ничего не видя в темноте. Нужно было остановиться, замереть, но она не могла, продолжая бежать. Легкие раздирало от недостатка кислорода, в горле пересохло и жгло, а в висках сквозь гул прилившей крови все еще отдавался звук выстрела.
Обессиленно прислонившись к машине, Ирина закрыла глаза, тяжело и надсадно дыша. Ее трясло. Не было сил даже пошевелиться, не то что открыть автомобиль.
– Ир… Ирин Сергевна… – Крепкие руки бережно развернули ее, прижимая к себе, пальцы коснулись подбородка, вынуждая вскинуть голову. – Посмотри на меня. – Зимина послушно открыла глаза, встречая взгляд Ткачева и тут же растворяясь в нем. Там не было жалости, сочувствия, осуждения, непонимания. Нечто иное, поглотившее, ошеломившее, накрывшее с головой плескалось в этих глазах. Нежность. Совсем, казалось бы, неуместная трепетная нежность, как будто перед ним был вовсе не человек, только что совершивший убийство. В каждом движении, прикосновении, взгляде светилась эта осторожность, словно имел дело с чем-то таким эфемерным, что рассыплется от малейшей неловкости.
И она позволила.
Она позволила себе то, чего не позволяла уже целую вечность.
Она заплакала.
***
Гроза, полыхавшая всю ночь, стихла лишь к утру. Город после безудержного ливня казался удивительно чистым, словно умытым. И небо, весь вечер затянутое тучами, прояснилось, играя рассветными красками, теперь казавшимися особенно яркими. Взгляд так и застывал на этой палитре, и сознание поглощало бездумье. Не хотелось размышлять, вспоминать, анализировать. Только смотреть на утренний город, на тихую красоту природы, и не знать ничего.
– Не спится? – Ира даже не вздрогнула, услышав голос Паши за спиной. Она ощутила его присутствие еще до того, как оказался рядом, но не обернулась.
– Ты понимаешь, что мы сделали? – От недавних слез голос был измученным и хриплым.
– Мы остановили малолетнего ублюдка, свихнувшегося от собственной безнаказанности, – не колеблясь, уверенно ответил Ткачев. – Я знаю, о чем вы думаете. Только это нелепо: сравнивать обычных подростков вроде вашего сына с отморозком, творившим беспредел ради собственного удовольствия.
– Наверное, ты прав, – устало согласилась Ира, прикрывая глаза.
Паша смотрел в неподвижно-прямую спину и молчал. Ему вдруг стало ужасно трудно говорить с этой женщиной. Он не знал таких слов, которые могли бы ее успокоить, как совсем недавно, когда она вздрагивала в его руках от беззвучных и безнадежных слез. Он не знал, как объяснить ей все, что перевернуло, вывернуло наизнанку его душу, заставляя испытывать то, чего не испытывал никогда прежде. И что это было – он не знал тоже.
– Я всегда ради вас… – Паша не договорил, почти касаясь щекой мягких прядей, вновь погружаясь в этот чуть уловимый аромат лаванды, растворяясь в нем – отчаянно и без остатка. И ничего сейчас не имело значения: ни все, совершенное ею, ни все, узнанное им. Только она сама, затихшая в его руках в это мгновение, и безмолвие между ними – такое простое и ясное, такое звеняще-чистое, такое искреннее.
Только двое.
Только целый мир для двоих.
========== Часть третья: Никто не хотел умирать. Звезды ==========
Ожил. Жизнь, еще совсем недавно казавшаяся беспросветной, постепенно вернулась в привычное русло. В душе, измученной и безнадежно пустой, словно пепелище, зарождалось нечто новое, необъяснимое, но такое важное. Даже Савицкий заметил перемены, что-то непривычное увидев в часто задумчивом, словно бы светящемся изнутри друге. Пытался вызвать на откровенность, то заводя серьезный разговор, то подкалывая, но Паша остался непроницаем, отшучивался и умело уходил от расспросов.
С Зиминой виделись нечасто, как говорится, редко, но метко. Паша не упускал случая, оправдываясь делом, нагрянуть к начальнице на чай или что покрепче; порой в обеденный перерыв ухитрялся выманить в кафе, не слушая никаких возражений и отговорок вроде “полно работы”. Впрочем, возражала Ирина Сергеевна скорее по привычке, в итоге каждый раз соглашаясь на дружеские посиделки – ей была приятна компания Ткачева. Что-то неуловимо изменилось между ними после той ночи, наполненной молчаливым взаимопониманием, его поддержкой и ее слезами, за которые Ире до сих пор было стыдно. Всегда выдержанная, ни перед чем не дрогнувшая, ни перед кем не показывавшая свою слабость, накрепко запертую где-то в далеком уголке души, она вдруг открылась перед ним, увидев ту преданную трепетную нежность, которой от Паши ожидала меньше всего.
Ткачев не знал, но догадывался, что у Зиминой что-то происходит на личном фронте, но думать об этом не смел, раз и навсегда закрыв для себя эту тему. Только какая-то горькая тяжесть поднималась в груди, когда в его присутствии Зимина отвечала на очередной телефонный звонок, становясь другой, лукаво-легкомысленной, даже игривой, много смеялась, откровенно кокетничала. Да и вообще она как-то изменилась, и Паше все чаще вспоминалась прежняя Ирина Сергеевна, та, которую увидел в их первую встречу: веселая, какая-то воздушная, манящая. Расправились норовившие поникнуть плечи, вернулась легкая, стремительная походка, на губах все чаще играла задумчивая, светлая улыбка, во взгляде порой мелькали искорки, обжигая напрасным обещанием, предназначенным совсем не ему. Паша не злился, ревновать себе не позволял тоже. Какая, на самом деле, разница? Все равно больше, чем с ним, она не будет откровенной ни с кем. Все равно лучше, чем он, ее никто никогда не узнает. Остальное совсем неважно.
***
– Вы меня искали, Ирин Сергевна? – Ткачев возник на пороге с неизменной широкой улыбкой, заставив невольно улыбнуться в ответ.
– Проходи, садись, – полковник, поднявшись, прошла к двери и закрыла ту на ключ. Паша, заинтригованный, с интересом ждал, когда Ирина Сергеевна раскроет причину такой таинственности и своего загадочного, даже заговорщицкого вида. Однако Зимина не торопилась: извлекла на свет божий бутылку шампанского и бокалы, уселась рядом вполоборота, придвинув поближе стул, не спеша разлила напиток.
– А что за повод, стесняюсь спросить? – наконец не выдержал капитан, в ответ получив лукавую улыбку.
– Какой ты быстрый, Ткачев, – как-то по-особенному мягко усмехнулась начальница, одарив теплым взглядом. – Повод, я думаю, тебе понравится.
Две звездочки на раскрытой ладони, поймав солнечный луч, вспыхнули золотом. Паша изумленно поднял на Ирину глаза.
