Текст книги "Обратная сторона мести (СИ)"
Автор книги: Леди Феникс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– В день убийства я за ним проследил. Терещенко привел меня к ангару, где они с Ткачевым тебя держали. Олег меня спалил, и…
– А что, поговорить нельзя было? Такой вариант тебе в голову не пришел, сразу надо было палить?
– Я же говорю, Терещенко меня заметил, понял, что я его выследил, и сразу схватился за пистолет. Не думаю, что с ним можно было договориться, похоже, он собирался тебя убить.
Зимина постаралась не поморщиться – при одном упоминании об ангаре сразу начинали ныть ребра. Олег, похоже, действительно двинулся, в порыве мстительности желая просто забить ее насмерть.
– А потом пришел Ткачев, едва меня не заметил, увез тебя… Я понял, что оставлять тело там нельзя, перевез труп к подъезду Олега, устроил все под ограбление. Только… – Климов замялся, но скрывать не решился: – В ту ночь его соседка с друзьями веселилась, выходила мусор выносить и меня заметила. Даже номер запомнила…
Климов замолчал, прерванный эмоциональной репликой, в которой цензурные слова можно было пересчитать по пальцам одной руки, зато непечатные просто поражали своим многообразием и цветистостью.
– Это еще не все, – со вздохом покаялся майор, дождавшись окончания тирады. – Ткачев что-то заподозрил, расспрашивал дежурного, когда я ушел в тот день и когда вернулся. Камеры на дороге – ладно, я все равно машину объявил в угон, но вот эта соседка меня очень напрягает. Она вроде пока никуда не лезет, но… Ткачев и так успокоиться не может, а если как-то выйдет на нее? К тому же я не верю, что он так просто оставил идею тебя наказать.
– И что ты предлагаешь? – сделав пару глубоких вдохов в напрасной попытке успокоиться, осведомилась полковник.
– Ткачева надо убрать, – совершенно невозмутимо, как о чем-то само собой разумеющемся, заявил Климов.
В кабинете повисла тишина, прерываемая только доносящимися с улицы звуками голосов и проезжающих машин. Зимина сцепила пальцы в замок и выпрямилась, глядя куда-то мимо майора.
– Ир, – осторожно позвал Вадим, так и не дождавшись от начальницы никакой реакции на свои слова.
– Вон, – тихо отчеканила Зимина и наконец посмотрела майору прямо в глаза. В темных зрачках, почти поглотивших радужку, забилось что-то такое дикое, неуправляемое, почти страшное, что Климов ощутил, как холодеет позвоночник.
– Не понял, – несколько растерянно протянул он, безуспешно пытаясь догадаться, что стало причиной ее гнева. – Это значит “да” или “нет”?
Зимина медленно поднялась, выпрямляясь во весь рост. Казавшаяся очень хрупкой на фоне массивно-угнетающего кабинета, она при этом выглядела на удивление грозной и решительной, являя собой воплощение начальницы, призванной вызывать неподдельный трепет у подчиненных.
– Это значит “вон”, – еще тише и спокойнее повторила Ирина Сергеевна, делая несколько шагов и распахивая настежь дверь кабинета. – Еще раз заведешь подобный разговор…
Полковник не договорила, вновь посмотрев Климову прямо в глаза. Чистый пылающий лед с грохотом обрушился в ее взгляде, погребая под собой хоть какое-то понимание происходящего. Майор молча поднялся и вышел из кабинета, так и не проронив ни слова, не то не осмелившись задать так волновавший его вопрос, не то понимая, что ответа на него не получит.
Зимина дождалась, когда шаги Климова стихнут в коридоре, и только тогда, заперев дверь, вернулась в кресло, устало опустив сведенные напряжением плечи. Она и сама не понимала, откуда возникла эта незамутненная, концентрированная ярость, едва Климов произнес одно-единственное слово. Убрать. Убрать Ткачева как очередную досадную помеху собственному спокойствию. Чему удивляться, а тем более возмущаться? Давно прошли те времена, когда подобное решение проблем казалось Зиминой чудовищным. Взять хотя бы Русакову… А ведь Климов мог быть прав, как знать, что еще может задумать Ткачев, возможностей испортить жизнь и Вадиму, и ей у него предостаточно. А если уж упрямый опер захочет выяснить, кто убил Терещенко, то непременно докопается до правды, чего бы это ему ни стоило. Однако сама мысль о возможности устранения Ткачева вызвала такой яростный, необъяснимо бурный протест, что полковник и сама этому удивилась. Неужели все дело в том, что он ей помог? Помог выбраться из передряги, в которую сам же втянул. А перед этим пытался убить. И неизвестно, что еще у него на уме. Он сейчас как бомба замедленного действия, которая рано или поздно обязательно сдетонирует, но неизвестно, когда и каким образом. И самым разумным выходом было бы исключить возможность такого развития событий.
Что вообще на нее нашло? Совсем как в старые, пусть и далеко не добрые времена рванулась на защиту своего, будто бы и не было всего того, что пытался донести до нее Климов, того, что она прекрасно понимала и без него. “Я буду защищать каждого из вас, насколько это в моих силах”. Что изменилось с тех пор, когда впервые решила для себя любой ценой защищать своих? Только еще больше крови утекло с тех пор, еще больше предательств, боли и горя пережили за это время. Теперь уже не вместе, а поодиночке, каждый за себя и ради себя. Катя, Олег, едва не пострадала она, теперь Ткачев… Неужели наступит тот день, когда предаст последний близкий? Где она просчиталась, как смогла допустить ошибку, последствием которой стал постепенный развал всего, что казалось ей непоколебимым и нерушимым ни при каких обстоятельствах?
Нет, этого нельзя допустить. Она должна исправить то, что еще можно исправить. Никто из своих не должен сомневаться друг в друге. Она сама сделает первый шаг на пути к восстановлению разрушенного, не дожидаясь, когда все окончательно и бесповоротно пойдет прахом.
========== Кто кого? I ==========
Ткачев открыл не сразу. Зимина, решив, что дома никого нет или капитан просто не хочет ее видеть, уже собиралась было развернуться и направиться вниз по лестнице, но именно в этот момент дверь распахнулась и на пороге возник Паша. Небритый, заспанный, в одних джинсах и босиком. Хмуро взглянул на начальницу, посторонился и только потом спросил:
– Случилось что-то?
Спросил и едва не рассмеялся: что-то это все ему напоминало. Ткачев сейчас ничуть бы не удивился, если бы Ирина Сергеевна достала пистолет с навинченным на него глушителем и выстрелила в упор.
– Поговорить надо, – бросила Зимина и вопросительно взглянула на него: – Я пройду?
Ткачев молча махнул рукой в сторону кухни и, закрыв дверь, поплелся следом за полковником. Встал у входа в кухню, прислонившись к косяку, наблюдал, как Зимина устраивается за столом, как всегда – прямая, собранная, сжатая, словно пружина. Сцепила пальцы, пристально глядя на него, с намечающимся недовольством сжав губы.
– Может, сядешь? – поинтересовалась наконец, не дождавшись от Ткачева даже какой-нибудь дежурной реплики.
– Спасибо, я пешком постою, – все так же не меняя позы и выражения лица, отозвался Паша.
– Ткачев! – сердито одернула Зимина, медленно наливаясь раздражением. Хамский пофигизм капитана начинал ее бесить.
– Вы зачем пришли, Ирина Сергеевна? – в голосе зазвучала усталость. Казалось, Ткачева тяготил этот недоразговор, тяготило само присутствие Зиминой. – Решили дату моей смерти назвать? Чтобы успел подготовиться, так сказать. Гроб там прикупить…
– Что ты несешь?!
Она вспылила. В долю секунды сорвалась с места, оказавшись прямо перед ним, все так же опиравшимся о косяк, даже не вздрогнувшим от ее возмущенного восклицания. С неудовольствием отметила, что даже на каблуках ниже него. Приходилось смотреть немного снизу вверх, прожигая взглядом, пытаясь вытравить из его глаз… что? Холодное отстраненное отвращение. Вот что било из равнодушных глаз, казавшихся темнее, чем обычно. Может быть, от застарелой, уже привычной горечи, которой въедливо пропитался его взгляд?
– Что ты несешь, Ткачев? – чуть тише, но все еще раздраженно повторила Зимина, вглядываясь в его лицо. – Ты что, пьян? Что за чушь лезет тебе в голову?
Ткачев не выглядел пьяным. Да и алкоголем от него не пахло. Только едва уловимо – каким-то терпким гелем для душа, смешанным с запахом кожи. Еще одна совершенно неуместная деталь, на автомате отмеченная цепким ментовским вниманием. Такая же ненужная, как… Как вдруг обжегшее кончики пальцев желание коснуться. Провести по оголенному крепкому плечу, медленно и осторожно, утешающе. Смахнуть, стереть с него будто пыль эту безграничную усталость, это едкое, ядовитое омерзение, исходящее от него. Омерзение к ней, к самому себе, ко всей жизни в целом.
– Чушь? – Ткачев саркастично дернул губами, чуть наклонив голову, приблизив лицо к лицу Зиминой, вглядываясь пристально и оценивающе, словно хотел увидеть нечто, скрытое за набившей оскомину маской невозмутимости. – Скажете, будто все забыли? Будто не советовались ни о чем с Климовым? Просто так возьмете и забудете, что есть человек, который вас хотел убить?
– Я поэтому и пришла, – Ирина Сергеевна отступила на несколько шагов назад, пожалуй, слишком поспешно, чем можно было себе позволить. Почти уперлась спиной в стол, заговорила мягко, стараясь быть убедительной: – Я не хочу, чтобы мы все перестреляли друг друга, Паш. Да, ты хотел меня убить, но я же помню, что потом ты меня вытащил из этого проклятого ангара. И потом возился со мной… – при воспоминании об уверенных руках Ткачева, умело раздевавших ее, щеки Зиминой слегка, почти незаметно, вспыхнули румянцем. – У тебя было столько возможностей меня убить, но ты ими не воспользовался. А я не хочу терять еще кого-то из вас, понимаешь, не хочу! Да, я разговаривала с Климовым… – Ирина Сергеевна помолчала, не желая признаваться, но понимая, что не имеет права скрывать. – И он предложил тебя… убрать. Он опасается, что ты можешь наделать глупостей, и…
– И что же вы? – криво усмехнувшись, перебил Ткачев. – Неужели не согласились?
– Я потребовала, чтобы он об этом забыл, – отрезала полковник. – Но я боюсь, что Климов захочет сам решить проблему. Поэтому я тебя прошу: не делай ничего, чтобы его спровоцировало. Паш, ты меня понял? – настойчиво произнесла Зимина, вновь впиваясь в его лицо взглядом. – Я, конечно, постараюсь контролировать ситуацию… Но прошу тебя, не делай глупостей, не подставляйся.
– Я вас не понимаю, Ирина Сергеевна, – наигранно недоумевающе вздернул брови Ткачев. – Избавиться от меня ваших же интересах. Ни за что не поверю, что вы просто так оставите всю эту историю. Что вы задумали, Ирина Сергеевна?
– Ничего, – устало ответила Зимина, качнув головой и делая пару шагов к выходу из кухни. – Я просто не хочу потерять еще кого-то из вас.
– Вы думаете, я поверю в эту хрень? – зло рассмеялся Паша, разворачиваясь к ней в тот самый момент, когда Зимина почти очутилась у двери. – Да вам же вообще плевать! Хоть мы все друг друга перестреляем! Вам же просто все равно! Вам все равно было, когда Катю убивали! Когда Олег погиб! Вам плевать на всех! Вы же не чувствуете ничего! В вас вообще что-то человеческое осталось?
Ткачев почти кричал, выплескивая отчаянную ярость ей в лицо. Сам упустил момент, когда вцепился руками в плечи, больно толкнул, прижимая к стене.
– Ткачев, ты что…
– Заткнись! – оборвал зло и резко, продолжая сильно стискивать ее плечи, с удовлетворением отмечая растерянность в глазах Зиминой. Пусть сдержанная, легкая, едва уловимая, но она была. И это уже могло считаться победой. – Думаешь, я поверю во весь этот бред? Что вы там с Климовым задумали, а?
– Пусти! – Зимина уперлась ладонями в его плечи, сердито сверкая глазами из-под растрепавшейся челки. Взгляд, горячий, тяжелый, полный нескрываемого насыщенного раздражения, метался по лицу Ткачева, будто стремясь испепелить. А руки, давившие на плечи, напротив, казались ледяными, заставляя целую волну холодных мурашек прокатиться по телу, от самой шеи – вниз, по линии позвоночника, будто обледеневшего от одного ее прикосновения.
Прикосновения.
Осознание заставило замереть, остановиться, задавив в горле так и не высказанные вопросы. Это было дико: стоять вплотную к той, кого так хотелось растоптать и уничтожить, к кому не испытывал ничего, кроме отвращения, а еще, совсем недавно, – душащей, глухой, изматывающей ненависти. А теперь они стояли друг перед другом, тяжело дыша, оглушенные стуком вылетающих сердец и яростными выкриками, отголоски которых все еще болезненно бились в висках.
Ткачев отстранился первым. Поспешно отступая в сторону и отводя взгляд, сцепившийся с ее взглядом будто острие шпаги. Такой же холодный, колючий, уничтожающий. В нем уже не было жаркого, беспощадно расплавляющего все гнева.
Зимина осторожно выдохнула, будто опасалась задохнуться от искрящего в воздухе напряжения. Поправила смятый воротник легкого плаща, все еще явственно чувствуя на плечах тяжесть сильных рук Ткачева. Вдруг ужасно двусмысленной показалась вся недавняя сцена. Мысль об этом заставила едва слышно фыркнуть и насмешливо скривить губы в снисходительно-высокомерной усмешке. Ты с кем тягаться вздумал, мальчик? Неужели решил, что твоя сила может что-то значить в этой игре? В ее игре, целью которой является вернуть все на свои места, заставить каждого забыть о том, что совершил другой. Снова стать командой, соратниками, семьей. Так неужели она позволит кому-то все разрушить? Нет, Ткачев, и не мечтай.
Зимина чуть повернула голову, вновь одарив Пашу взглядом. Коротким, резким, ледяным. Безжалостным, как призванный вывести из равновесия удар. И торопливо вышла за дверь, нарочито громко цокая каблуками, чувствуя спиной неотступный взгляд Ткачева.
========== Кто кого? II ==========
Сложившаяся ситуация бесила Климова до невозможности. Нужно было что-то предпринять, как-то решить проблему, но Вадим знал – если он поступит по-своему, избавится от Ткачева, Зимина никогда этого не простит, и расправа не замедлит себя ждать. Как бы аккуратно он ни сработал, Ирина Сергеевна сразу поймет, чьих рук это дело. А портить себе жизнь еще больше Климов не испытывал никакого желания.
Оставалось одно. Устранить саму возможность того, чтобы Ткачев смог докопаться до правды. А именно – сделать так, чтобы он никогда никаким образом не смог пересечься с девушкой Машей. Майор догадывался, что Ткачев, не желая успокаиваться, пойдет опрашивать соседей Терещенко и непременно наткнется на внимательную свидетельницу. Этого никак нельзя было допустить.
***
– Молодой человек, а вы не подскажете, где майора Климова найти? – молоденькая очаровательная блондинка внимательно смотрела на Пашу, ожидая ответа. Миловидное личико показалось Ткачеву знакомым, но вспоминать, где он мог видеть девушку, не было никакого желания. Ну видел и видел, может быть даже в постели, какая разница?
– Климова сегодня нет, – уведомил Ткачев, заметив, какое расстроенное выражение приняло лицо смутно знакомой незнакомки. – А что случилось? Может, я могу помочь?
– Понимаете… – замявшись, все же заговорила девушка. – У меня недавно соседа убили, я к вашему Климову приходила, рассказала, что видела в ту ночь незнакомую машину… Он обещал разобраться, вызвать меня, если что… И до сих пор тишина. Убийцу Олега ведь так и не нашли?
Так вот оно что! Соседка Терещенко, милая Маша, порой забегавшая к Олегу по каким-то пустякам. Ткачев помнил ее по тому веселому периоду, когда вместе с остальными несколько дней подряд отмечали внеочередные звания на квартире Терещенко. Паша тогда еще, помнится, поддел, что милая соседка явно запала на него, но был послан далеко и надолго.
– Вот как? И что же вы видели?– насторожился Ткачев и тут же спохватился: – Пойдемте в кабинет, расскажете все по порядку.
В кабинете, пристроившись на краешке стула, девушка Маша обстоятельно повторила свой рассказ, несколькими днями ранее поведанный Климову. И чем дальше она рассказывала, тем больше мрачнел Паша. “Все-таки Климов, гад, – раздраженно пронеслось в голове. – Так и знал…”
– Вы его найдете? – с надеждой посмотрела на Ткачева Маша. – Так жаль Олега, такой хороший парень был…
Паша едва сдержался, чтобы не усмехнуться криво. Снова вспомнилось, как “хороший парень” забивал ногами распростертую на полу Зимину, тоном самого настоящего маньяка обещая, что в живых ее не оставит. И опять накатило уже привычное отвращение: ко всей этой поганой истории, начиная с убийства Кати, к собственной глупости и слабости, к свихнувшемуся Терещенко, к расчетливой суке Зиминой, так долго пудрившей им всем мозги…
– Обязательно, – уверенно ответил Ткачев, и девушка с облегчением вздохнула, поднимаясь. Но тут же, что-то вспомнив, уселась обратно.
– Я не знаю, стоит ли вам говорить… Хотела посоветоваться… Со мной такая странная история произошла… – запинаясь, начала Маша, но, поймав ободряющий взгляд капитана, заговорила уверенней: – Понимаете, я всегда очень аккуратно вожу машину, никогда не нарушаю, меня даже для проверки документов не останавливают. А сегодня, когда к вам добиралась, вдруг тормознули, из машины буквально вытащили, обращались как с преступницей, обыскали весь салон, в багажник заглянули… Но не это самое странное. Я, если что-то с машиной случается, всегда сначала сама разобраться пытаюсь, у меня папа автомеханик, так что я в этом немного понимаю… Так вот, за день до этого у меня что-то машина забарахлила, я решила разобраться, открыла багажник… А там пакет. С каким-то белым порошком. Уж вряд ли мука. Мне это сразу не понравилось, я упаковку сначала выкинуть хотела, а потом решила ее знакомому отнести, он химик. В общем… В пакете были наркотики, – выпалила Маша и замолчала, переводя дух.
– О как! – присвистнул Ткачев, откидываясь на спинку стула. – А у вас, стесняюсь спросить, в друзьях наркобарона случайно нет?
– Вы что, мне не верите? – сердито нахмурилась девушка. – Можете с моим другом поговорить, он все подтвердит.
– А когда, вы говорите, это случилось? – переспросил Паша, стирая с лица улыбку. Неужели и тут Климов постарался? Наш пострел везде поспел, блин!
Маша продолжала хмуриться, вспоминая.
– Вчера утром я договорилась с Климовым о встрече и ушла на учебу, пешком, у меня универ в нескольких шагах от дома. Машина на стоянке оставалась. А когда собралась вечером к вам ехать, машина не завелась… Тогда я и обнаружила пакет.
– Вот как, – протянул Ткачев, соображая, видел ли вчера утром Климова. Как-то так получалось, что нет. “Вот урод! – выругался про себя Паша. – И додумался же!”
– Я попробую разобраться, – пообещал капитан, в воображении уже красочно представляя разговор с Вадимом. Нет, ну хватило же ума подставить девчонку! Просто мастерство подлости у них с Зиминой какое-то! Ну ничего, Климов еще за все ответит…
***
– Ну че, камера, мотор, поехали! – противно засмеялся молодой парень, обращаясь к державшему видеокамеру другу. – Ты как, Макс, с нами?
Макс отрицательно качнул головой, пренебрежительно взглянув на постель, где лежала бессознательная девушка.
– Мне как-то не в кайф обдолбанную трахать. Она ж даже сопротивляться не будет.
– Ну да, это тебе не случайную прохожую в переулке ловить, – фыркнул третий, снимая рубашку. – Сильно вштырило малолетку отыметь?
– А я че, виноват, что какие-то соплюхи по ночам шастают? – огрызнулся Макс. – Уговор был: первую попавшуюся…
– Да ладно, затихни. Зато бабки были наши. Идиот этот Дрон, думал, мы с такой херней не справимся? Еще и на “слабо” пытался взять… Мне реально стремно было только когда по “минному полю” во дворе у Жука ходил, остальные споры хрень одна, кайфа никакого…
– Все, Леха, кончай базар, – оборвал Макс. – Вам тут еще час пыхтеть, энергию зря не трать.
– Лица потом скрыть не забудь, – напомнил Леха и, приблизившись к кровати, потянул лежащую девушку за волосы. – Ну че, поедем, красотка, кататься?
Остальные двое заржали, оценив пошлую шутку. Макс навел объектив, беря лицо девушки крупным планом.
– Кино века, – прокомментировал он с ухмылкой. – Два мажора трахают обдолбанную модель. Круто, а? Может, потом на порносайт залить?
– Заткнись, – с досадой отмахнулся Леха, снимая с девушки наручники. – Как бы не загнулась раньше времени, хорошо мы ей вломили…
– Не загнется. Когда уходить будем, еще дозу вколоть не забудь, чтобы наверняка.
Час спустя из подъезда дома фотомодели Надежды Вайнер выходили три молодых человека, почти ничем не выделявшиеся среди своих сверстников. Разве что одежда покруче, манеры понаглее, да и машины, в которые расселись парни, были отнюдь не дешевыми. Но вряд ли кто-то, глядя на эти в принципе самые обычные лица, мог бы предположить, что несколько минут назад один из троих убил человека, а двое других перед этим как следует “развлеклись”.
Ни одного из троих не мучили угрызения совести или хотя бы банальная жалость к ни в чем неповинной девушке, оказавшейся почти случайной жертвой. Все трое знали, что забудут об этом эпизоде, закрутившись в водовороте развлечений и экстремальных удовольствий. И только видеозапись с камеры, лежащей в сумке одного из них, могла бы рассказать о случившемся. Могла бы, но не расскажет никому из тех, кто не должен знать.
========== Кто кого? III ==========
Бутылка пустела как-то на удивление быстро. Еще недавно темная жидкость была налита доверху, а сейчас плескалась на самом дне. Казалось бы, такое количество выпитого уже должно было подействовать, однако опьянение все не наступало. Нельзя же назвать опьянением состояние, когда тело плохо слушается, но в голове практически полная ясность мыслей. Не получалось напиться до отключки мозгов, до потери чувства реальности. И мысль, чудовищная в своей правдивости мысль стучала в сознании отбойным молотком, причиняя невыносимую боль.
Ее больше нет.
Надя, Наденька, Надюша… Надежда. Это имя удивительно ей подходило. Одно ее присутствие в его жизни дарило надежду, окрыляло, примиряло с окружающей действительностью. Она будто помогала ему очиститься от всей той грязи, что преследовала изо дня в день; отвлекала от чужой боли и собственной подлости.
Наивная нежная девочка. Она была удивительно чистой для этого мира, удивительно доброй и искренней. Он бы и не поверил никогда, что такие люди существуют, находятся среди нас. Слишком привык видеть плохое, слишком подозрителен стал за время службы, слишком разочаровался в людях, постоянно видя человеческую мерзость и сам совершая отнюдь не лучшие поступки.
И тем более странным было видеть в красивой, обеспеченной девушке, известной фотомодели, проявления самых лучших человеческих качеств. Наверное, она была такой от поразительной в наше время наивности, от незнания реального мира. Да что она могла знать в свои двадцать лет, едва выпорхнув из-под заботливого родительского крылышка? Мама – ласковая, домашняя женщина, отличная хозяйка, жена и мать, безумно опекавшая и баловавшая любимую дочь; отец – крупный ученый, интеллигентнейший человек, заботливый муж и отец. Надя росла самым настоящим оранжерейным цветком, трепетно охраняемым от всех невзгод и бурь суровой реальности.
Она осталась такой же, начав самостоятельную жизнь. Свет фотовспышек, богатые поклонники, блеск глянцевых журналов, на обложках которых она красовалась, ничуть не испортили Надежду. Она по-прежнему не курила, не пила, не употребляла наркотики, не меняла любовников, в отличие от своих подруг по профессии. А еще – все также верила людям. Верила попрошайкам у метро, верила “подругам”, просившим взаймы и не возвращавшим долги, верила всем.
Ему поверила тоже. С самой первой встречи, когда Климов остановил автомобиль возле голосовавшей на дороге девушки, у которой заглохла машина.
– А вы не боитесь? – спросил он тогда ее, совершенно бесстрашно нырнувшую в салон. – Мало ли нехороших людей на дорогах…
Надя не ответила, только взглянула на него широко распахнутыми глазами невероятной синевы. Просто взглянула, и Вадим пропал. Потерял голову, словно школьник.
Роман завертелся стремительно, увлекая в водоворот безумия. За всю свою жизнь Климов не испытывал ничего, даже смутно похожего на нынешние чувства. Ему словно приоткрылась дверь в какой-то другой, чудесный мир, где не было отвратительно подлых преступлений, моральных уродов, уходящих от наказания, подстав, крови, боли… Рядом с Надей Климов чувствовал себя совершенно другим человеком. Не замотанным ментом, не оборотнем в погонах, не мстителем, якобы имеющим право вершить правосудие, а именно человеком…
Все едва не рухнуло, когда он узнал, что Надя в больнице с наркотическим отравлением. Не мог поверить, не хотел верить. За свою жизнь он повидал немало наркоманов, распознавал таких людей с одного взгляда. И готов был поклясться, что Надя не из них. Этого просто не могло быть!
– Клянусь, я бы никогда… – шептала Надя, давясь слезами, когда он, ворвавшись в палату, изваянием застыл у двери.
И Климов поверил. Не смог не поверить. А потом, поговорив с врачом, впал в самую настоящую ярость: Надежда не была наркоманкой, укол ей сделали насильно.
Он пообещал себе найти того урода, который это совершил. Сделать с ним то же самое, что едва не случилось с Надей, а может, даже что-то хуже. Но не успел. Сначала похищение Зиминой, потом проблемы после убийства Терещенко… Закрутился, отвлекся, не подозревая, как все обернется. Кто посмел? Кому она могла помешать? В чем она успела провиниться, если оказалась так наказана судьбой?
Жизнь словно остановилась на том самом моменте, когда сидел в ее квартире, мечтая не слышать ничего из стандартных фраз дежурной бригады, выехавшей на место происшествия. Казалось, что все просто сон, нелепый страшный сон, от которого никак не получалось очнуться. Этого не могло произойти. Только не с ней. Не могло, но произошло. Неужели это наказание для него? За все, что успел сделать, за все, что собирался сделать. Но почему, почему именно так? Почему не он, а она? Чудовищная, невероятная несправедливость…
***
– Позлорадствовать пришел? – нетрезво усмехнулся Климов, покачиваясь на пороге. Почти пустая бутылка спиртного в руках удивила Ткачева даже больше, чем непонятная фраза. Что такое должно было случиться, чтобы майор нажрался в драбадан?
– Я спросить пришел, что за херню ты творишь, – чуть ли не прошипел капитан, отталкивая Климова и проходя в прихожую. – Это ведь ты, ты Олега убил! А потом, когда тебя его соседка заметила, решил ее с наркотой подставить! Как тебе такое в голову пришло вообще?! Ты хоть понимаешь, что чуть жизнь девчонке не сломал? Да о чем я! Вам же с Зиминой вообще на такую ерунду плевать, лишь бы шкуру свою спасти!
– Заткнись, и без тебя тошно, – пьяно растягивая слова, отмахнулся майор. – И вообще, вали со своими предъявами на…
– Я-то пойду, – усмехнулся Ткачев, доставая пистолет. – Только ты мне сначала за все ответишь, урод. Как же меня от вас всех воротит, кто бы знал!
– Да что ты? Страдалец, мать вашу! Да тебе даже Зимину слабо было завалить, че ты мне тут втираешь! Стрелять хочешь? Давай, стреляй! – Климов картинно развел руки в стороны, едва не выронив бутылку. – Или че, слабо? – продолжил он, глядя на опера, неподвижно застывшего с оружием в руках. – А если я тебе скажу, чья идея была твою Катю грохнуть? Сможешь выстрелить, а?
– И чья же? – медленно спросил Ткачев, несколько секунд неотрывно глядя на ставшее совершенно бессмысленным лицо майора. Тот засмеялся.
– А ты че, думал, ваша добрая мама Ира все это придумала? Идиот ты, Ткачев… Она же бегала за ней, уговаривала, убеждала… А та уперлась, идиотка… А я сразу сказал: надо от нее избавиться. Радикально, – Вадим протянул последнее слово по слогам и снова разразился каким-то ненормальным смехом. – Ну че, все еще стрелять не хочешь?
Климов бормотал что-то еще, но Ткачев не слышал. Звуки снова исчезли, уступив место гулкой тишине. Да и мыслей почему-то не было. Ткачев только различал лицо Вадима, видел, как шевелятся его губы, произнося какие-то, судя по всему, провоцирующие фразы. А потом Климов вдруг резко замолчал. Лицо на мгновение исказилось, как от боли. А затем майор, выпустив из пальцев так и не опустошенную бутылку, упал на пол.
Звон разбитого стекла ворвался в уши неожиданно оглушительным звуком. Ткачев медленно перевел взгляд на свою руку, судорожно стиснувшую пистолет, затем на осколки на полу, вернулся к неподвижно лежащему Вадиму, на лице которого застыло странное облегчение.
Ткачев с трудом разжал пальцы, выпуская из руки пистолет. Обвел непонимающим взглядом прихожую, словно не помнил, как и зачем он тут оказался. А потом, неверно ступая, направился прочь из квартиры.
========== Один за всех и все за одного ==========
– Это что еще тут за собрание? – грозный голос Зиминой разнесся по коридору, заставив стоявших у двери сотрудников испуганно расступиться.
– Я, кажется, задала вопрос, – повысила тон полковник, одарив всех сразу красноречивым взглядом.
– Ткачев пьяный с пистолетом в кабинете сидит, грозится всех перестрелять, если кто зайдет, – пискнул кто-то.
– Прекрасно, просто прекрасно, – нервно усмехнулась Ирина Сергеевна. – Что ни день, то новое чудо. Так, а ну разошлись все быстро! – скомандовала она, решительно проталкиваясь сквозь толпу.
– Ирин Сергевна, может, не надо? – раздался в спину чей-то лепет, но Зимина уже решительно распахнула дверь. Все испуганно застыли, ожидая услышать грохот выстрела, но из-за закрытой створки ничего не удалось разобрать.
– Ткачев, ты что тут устроил? Сдурел совсем?! – Зимина, казалось, не замечала в подрагивающих руках оперативника направленный прямо на нее пистолет.
– А вы чего пришли-то, Ирин Сергевна? Я же сказал, кто полезет – убью! Вы мне что, компанию на тот свет решили составить?
– Паш, ты что несешь? – полковник сделала осторожный шаг вперед и тут же нарвалась на окрик:
– На месте стойте, Ирина Сергеевна! Я не шучу!
– Может, объяснишь, что происходит? – послушно замирая на месте, Зимина продолжала попытки наладить разговор.
– Да нехрен тут объяснять! – снова сорвался Ткачев. – Просто вы мне все уже вот здесь! – капитан сделал характерный жест свободной рукой по горлу. – Меня воротит от этого всего!
– Паш, что случилось?
– Идите, Ирин Сергевна, – нервные нотки из голоса Ткачева исчезли, уступив место безграничной тихой усталости. А в следующее мгновение пистолет оказался у его виска. – Идите, зрелище сейчас будет не из приятных! – повысил он голос, видя, что начальник не двигается. – Или вам посмотреть хочется? – Паша усмехнулся, мимолетно взглянув ей в глаза, а затем резко зажмурился. Ирина Сергеевна застыла. Все внутри словно заледенело. Она в один миг вдруг обострившимся чутьем осознала, что Ткачев не шутит, что это не просто пьяная выходка. Он был на взводе.
Следующие секунды растянулись на целую вечность. Зимина видела лишь прижатое к виску дуло и не понимала, почему время внезапно остановилось – этот кадр никак не сменялся следующим, чудовищным и неотвратимым. Безнадежность, липкая и плотная, словно паутина, охватила ее, мешая пошевелиться. Зимина не осознавала, сколько секунд, не секунд даже – долей секунд успело промелькнуть, пока бессмысленно смотрела на пистолет в руке Ткачева. Только слышала в голове сухое щелканье секундной стрелки, которая, кажется, успела отстучать уже несколько тысяч раз.
