Текст книги "Обратная сторона мести (СИ)"
Автор книги: Леди Феникс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
========== Часть первая: Обратная сторона мести. Признание ==========
Очередное собрание подходило к концу. Обсудили несколько дел, о которых нежелательно было бы распространяться в стенах отдела. Договорились о мерах по отношению к одному зарвавшемуся коммерсу. Решили участь нескольких беспредельщиков: кого припугнуть и отпустить, кого посадить, кого хорошенько наказать. Вроде бы никаких особых сложностей или проблем на горизонте не маячило, однако было заметно, что Зимина чем-то загружена. И когда нетерпеливо ерзавший на протяжении всего разговора Фомин с энтузиазмом вскочил – мол, “водочка стынет и вообще…”, рявкнула, заставив участкового вздрогнуть:
– Сядь! Водка у него стынет… А мозги застудить не умудрился?
Недоумевающий и даже несколько обиженный капитан послушно уселся на место.
– Я специально собрала сегодня вас всех, – полковник обвела внимательным взглядом присутствующих, собираясь с мыслями. – Я должна кое в чем признаться. На самом деле это нужно было сделать еще год назад… – На последних словах наступила тишина. В воздухе начало скапливаться напряжение. – Но после того, как в этом чуть не признался невиновный… Я не имею права молчать. Русакову убила я. Она хотела нас всех сдать, и я не могла поступить иначе, – отчеканила Зимина и резко замолчала, наблюдая за реакцией. Тишина сгустилась, став оглушительной и давящей на нервы. Было слышно, как из неплотно закрытого крана капает вода. Все молчали, переваривая новость, только Климов, стоящий рядом, взглянул ободряюще, однако ничего не сказал.
Первым очнулся Ткачев. Неверным движением отодвинул стул, разорвав безмолвие резким неприятным скрипом. Встал, придерживаясь за стол, будто ноги не держали. Поднял голову, вперив в начальницу пустой непонимающий взгляд.
– Да как вы… – начал тихо, словно говорить было физически больно и трудно. – Мы гребаный год искали непонятно кого. Кошмарили каких-то левых людей, выбивая признание. А все это время… – Павел замолчал, не отводя от Зиминой взгляда, в котором постепенно закипала ярость и ненависть. Бурлящая, дикая, буквально обжигающая своей безнадежностью и отчаянием. Он ко многому был готов, но этот удар капитана застал врасплох. Женщина, которой он восхищался, которая была для него образцом силы, твердости, даже благородства – она оказалась предательницей. Просто сделала то, что считала нужным, не попытавшись как-то договориться, найти из ситуации оптимальный выход. А потом еще целый год парила всем мозги, притворялась, делала вид, что ничего не понимает…
– Сука. Какая же ты сука, – процедил Ткачев, делая несколько шагов к полковнику. В голове гудело, перед глазами стояла мутно-красная пелена, сквозь которую пробивалась только одна деталь. Изящная шея в воротнике форменной рубашки с тщательно завязанным галстуком. Ткачев не мог отвести от нее взгляда, а кончики резко похолодевших пальцев болезненно закололо. Желание сжать руки на горле этой твари перебивало все: слабо плывущие в голове мысли; ощущение реальности; чьи-то руки, пытавшиеся его удержать…
Дверь хлопнула, заглушая отчаянные выкрики Ткачева. Зимина опустилась стул, глядя прямо перед собой. Снова воцарилась тишина.
– Вы… идите, – глухо сказала полковник, не глядя ни на кого.
– Ир… – первой начала Измайлова, но натолкнулась на уверенный, совершенно холодный взгляд подруги.
– Идите, – повторила Зимина, и присутствующие послушно принялись собираться. Спорить никто не решился, да и каждому нужно было принять и понять эту неожиданную откровенность.
На улице, сдерживаемый стальной хваткой Исаева и Савицкого, бесновался Ткачев.
– Дрянь! Сука! Я ее убью! – орал капитан, в десятый раз повторяя различные варианты ругательств. Горло уже начало саднить от криков, а глаза почему-то жгло.
– Да уймись ты! – прикрикнул Савицкий и толкнул друга к скамейке. Павел послушно сел и устало обхватил руками гудящую голову. На смену ярости пришла абсолютная пустота. Не хотелось никуда идти, никого видеть и слышать. Поэтому, когда Ромыч положил руку на плечо, что-то говоря, Ткачев резко скинул его ладонь и сдавленно произнес:
– Вы идите. Мне подумать надо.
– О чем тебе подумать надо? – Савицкий не двинулся с места. – Ты сейчас такого надумаешь, что потом вовек не расхлебаешь.
– Ромыч, пожалуйста, – что-то в голосе Ткачева заставило Савицкого послушаться. Он еще раз с сомнением взглянул на друга, но все-таки встал со скамейки, знаком прося Исаева последовать за ним.
***
Время давно перевалило за полночь, однако Ткачев и не думал о том, чтобы идти домой. Он вообще сейчас плохо соображал: невесть которая по счету стопка водки делала свое дело. Вот только забыть о том, что узнал, у него не получалось. “Она хотела нас всех сдать… Я не могла поступить иначе”, – гулким эхом отдавалось в голове. По вискам било острой болью, но Ткачев и не думал останавливать алкогольный марафон. Неужели Катя действительно хотела так поступить? Предать всех, в том числе и его? Легко, не задумываясь, собиралась отправить за решетку любимого человека? Или Зимина опять врет? Спасала себя, а теперь пытается оправдаться? Тварь. Хитрая двуличная тварь.
Ткачев сжал в руках стакан с такой силой, что стекло, не выдержав, треснуло. На ладони выступила кровь, но Павел не обратил на это никакого внимания, продолжая пустым взглядом изучать пространство. Как бы там ни было, Катя мертва, и убила ее Зимина. А он обещал покарать убийцу. Такие обещания выполняют любой ценой.
Словно в насмешку в сознании начали всплывать обрывочные, несвязанные между собой эпизоды. Какие-то незначительные кадры, которые вроде бы не должны были врезаться в память.
Территория перед зданием отдела. Яркая рыжеволосая женщина, плавно покачивая бедрами, проплыла мимо пары курящих сотрудников, которые при виде нее вытянулись в струнку. Что-то сказала, и те моментально скрылись в здании, в дверях едва не зашибив какого-то гражданина.
Коридор c романтичным видом на обезьянник. Сын Савицкого, по невероятной дурости попавший в цепкие руки инспектора ПДН. Первый разговор с Русаковой, совершенно неожиданно получивший продолжение.
Разговор с Зиминой, втянувшей их с Ромычем в авантюру с префектом. Он, к слову, и не прочь был втянуться, засмотревшись на стройные ноги начальницы…
Воспоминания мелькали словно в калейдоскопе, накладываясь друг на друга, смешиваясь в нелепую на грани сюрреализма картину. Неужели это все когда-то было: его легкое, беззаботное отношение к жизни; восхищение Зиминой и непонятная преданность, толкавшие порой на безрассудства; любящая, правильная Катя, чуть не ставшая его женой…
Где он оступился? Где совершил ошибку, чего не разглядел, что пропустил? Почему вся жизнь свелась к тому, что он сидит в какой-то грязной забегаловке и глушит водку, мучаясь от воспоминаний и строя планы мести? Может, это ему наказание за все совершенное? Достойное наказание, ничего не скажешь.
Ткачев отодвинул опустевшую емкость и опустил голову, уткнувшись лицом в ладони. Рассуждать можно бесконечно, это ничего не изменит. Не вернет Катю, не приведет Зимину к ответу, не заставит его смириться и оставить все как есть, сделать вид, будто все идет так, как надо.
Зимина ответит за все. Пока еще непонятно, каким образом, но непременно ответит. Он обещал.
========== Слабость ==========
Жизнь не остановилась, мир не рухнул, погребая под обломками. Ткачев продолжал жить по инерции: прилежно просыпался по звонку будильника каждое утро, отправлялся на работу, разгребал какие-то дела, куда-то ездил, что-то решал. Старался за день вымотаться до предела, чтобы, вернувшись домой ближе к ночи и хорошенько выпив, сразу вырубиться, не позволяя кошмарам достать его еще и во сне.
Однако усталость и алкоголь помогали слабо. Несколько раз снилась Катя, веселая, красивая, живая, мило улыбаясь, требовала отомстить. Являлась и Зимина, в забрызганной кровью парадной форме, тоже чему-то улыбающаяся и безнадежно мертвая. Смотрела ему в глаза пустым взглядом, пыталась дотронуться, что-то сказать, и в эти жуткие мгновения Ткачев просыпался. Потом еще долго сидел с включенным светом, пил и нетерпеливо ждал утра.
Савицкий пытался с ним поговорить, вызвать на откровенность, видимо, боялся, что друг наделает глупостей, однако был открыто послан. Ткачев вообще как-то отгородился от всех, даже контакты по работе постарался свести к минимуму, а уж о дружеских беседах и речи не шло. С Зиминой с того дня как-то удавалось не сталкиваться, а может, полковник и сама не горела желанием встречаться с ним, чему Ткачев был только рад.
Планы мести, как ни странно, не теснились в голове, требуя немедленного воплощения. Конечно, он не собирался делать вид, что ничего не произошло, мириться с нынешним положением вещей. Вот только что он мог сделать? Убить Зимину? Сдать ее, а вместе с ней всех остальных, как того хотела Катя? Или отнять у нее что-нибудь, будь то близкий человек или должность? Ткачев не знал, что должен сделать, что будет правильно, что окажется достойной местью. Все едва не решил случай.
Капитан, уже почти по сложившейся традиции, остался в кабинете допоздна. Все дела, начиная от заполнения бумажек и заканчивая допросами, были сделаны – неслыханное служебное рвение. На столе уже привычно стояла бутылка, однако долгожданное опьянение все не наступало. Ткачев поднялся, подошел к окну, глядя на погрузившуюся в сумрак улицу. Хлопнула дверь, застучали каблучки, и вскоре в поле зрения опера появилась Зимина. Уверенная и вместе с тем плавная походка, царственная осанка, твердость в каждом движении. Королева “Пятницкого”. Красивая, самоуверенная, ехидная, резкая. Такая, будто и нет на ее совести всего, что порой является во снах, что должно терзать, напоминать о себе, заставлять мучиться совестью и раскаиваться. А может она и не раскаивается? В прямом смысле идет по трупам к цели и не считает это чем-то ненормальным? Просто делает то, что считает нужным, не задумываясь о морали? А если так, то почему он должен об этом думать? Он же обещал, что она ответит за все, обещал! Так чего ждет? Неужели жалеет эту гадину? Она вот Катю не пожалела…
***
Площадка возле лифта тонула в темноте. Просто сцена из какого-то дешевого фильма или детективного романа. В другое время Ткачев бы посмеялся над нелепостью всей ситуации: он во мраке ночи, как пишут в тех же романах, с пистолетом наперевес поджидает свою будущую жертву. Но сейчас Павлу было не до смеха. Он отстраненно вслушивался в тишину подъезда, в любое мгновение готовый услышать шаги. О возможных свидетелях, как и о последствиях, Ткачев не думал совершенно. У него сейчас была одна цель, дальше которой он ничего не видел да и видеть не хотел.
Двери лифта раскрылись, выпуская на площадку женщину. Послышалось тихое ругательство, звук расстегиваемой молнии, затем пространство у двери осветил слабый свет телефона. Потом раздался звон ключей, скрежет открываемого замка. Пора! Ткачев сжал в руке пистолет, не отрывая взгляда от стройного силуэта, из укрытия видного как на ладони. Нужно было сделать лишь несколько шагов, а затем просто нажать на спусковой крючок, и…
– Ма, подожди! – раздался запыхавшийся юношеский голос, и на лестнице показалась макушка поднимающегося на этаж парня. – Ты чего так рано?
– А ты чего так поздно? – насмешливо парировала Зимина и наконец открыла дверь.
– Да я там…
Голоса стихли, заглушенные плотной створкой. Ткачев прислонился к стене, даже не обратив внимания на выскользнувшее из руки оружие.
– Слабак… Какой же ты слабак, Ткачев, – произнес он одними губами, устало прикрывая глаза.
***
Не встретиться рано или поздно, работая в одном отделе, невозможно просто физически. Вот и Ткачев все-таки попался Зиминой на глаза, когда торопился на очередное происшествие. Дверь кабинета начальницы резко распахнулась, едва не зашибив опера, Ткачев чертыхнулся и потер лоб ладонью.
– Прости, – бросила Ирина Сергеевна и тут же втянула Ткачева в кабинет. Внимательно взглянула, пытаясь оценить ущерб, и даже подняла было руку, но Павел шарахнулся в сторону, как от огня. Зимина только качнула головой.
– А хорошо, что я тебя встретила, – сказала она, придвигая Ткачеву стул. – Сядь. Тебе Савицкий разве ничего не передавал?
– Нет, – отрезал капитан. – Вы извините, мне работать надо.
– Сядь! – повторила полковник, в голосе вновь зазвучали знакомые металлические нотки. Руки женщины опустились на плечи капитана, стиснули, заставляя послушно сесть.
– Ткачев, я все понимаю, – уже мягче начала Зимина, так и оставшись стоять за его спиной. – Но и ты меня пойми. Нам с тобой еще работать и работать, и я не хочу…
– А вот это не факт, – невесело усмехнулся Ткачев и дернул плечами, сбрасывая ее руки.
Зимина помолчала, затем обошла стул и вдруг склонилась над Ткачевым, касаясь пальцами ворота куртки. Павел, немного опешивший от такой вольности, подался назад, уперевшись в спинку стула.
– Я понимаю, что ты не захочешь меня даже слушать, но… Я не прошу прощения, не буду оправдываться. Что сделано то сделано. Ты можешь меня ненавидеть, можешь пытаться мстить, только это ничего не изменит. Ничего, Паш, понимаешь?
Ткачев замер, чувствуя, как все внутри похолодело. Как она узнала? Или сказала просто так? Вот уж вряд. Полковник Зимина ничего не говорит и не делает просто так.
Он поднял голову, встречаясь с начальницей глазами. Вдруг отметил сеточку морщин, круги под глазами, которые не мог скрыть даже умелый макияж. И усталость, безграничную усталость в этих самых глазах, выражение которых ему прежде никогда не удавалось разгадать.
– Ты имеешь право и на месть, и на ненависть. Но я не могла поступить по-другому. Я спасала вас всех, Ткачев…
– Свою шкуру вы спасали! – взвился Павел, снова дернувшись.
– И свою тоже, – даже не подумала отрицать Зимина. – А также Щукина, тебя, всех…
– Низкий вам за это поклон и моя вечная благодарность, – ядовито бросил Ткачев, тяжело дыша. – Вот только не надо мне лепить эту хрень про семью, братство, “один за всех и все за одного”! Спасибо, наслушался!
– Это не хрень, – очень тихо возразила Ирина Сергеевна, продолжая все также удерживать пальцы на плотной джинсовой ткани. И мимолетно почувствовала разгоряченность кожи, когда Ткачев нервно подвинулся, заставив руки соскользнуть от резкого движения. – Это правда, Паша. Вы все – моя семья. Я помню, что каждый из вас для меня сделал. И буду защищать каждого, каждого из вас, насколько это в моих силах.
Ткачев молчал, перехватив ее руки, неспособный оттолкнуть. Стиснул запястья, чувствуя под пальцами биение пульса, неожиданно рваное, нервное, и застыл, отчего-то не в силах пошевелиться.
– Я тоже помню, Ирина Сергеевна, – произнес едва слышно. – Все помню. И от этого еще паршивей.
========== Неожиданный союзник ==========
– Подъем, тварь! – что-то больно ткнулось в бок, заставляя вздрогнуть. Зимина медленно открыла глаза, стремясь сфокусировать взгляд, но безуспешно. К тому же ужасно шумело в голове, а в горле пересохло. Попытка вспомнить хоть что-нибудь отдалась в висках жуткой болью, и Зимина, с трудом выдохнув, решила не усугублять и без того неважное состояние.
Чья-то крепкая рука ухватила за плечо, без малейшей заботы помогая приподняться и толкая к стене.
– Что, гадина, думала, мы все это так оставим? – Ирина Сергеевна не сразу поняла, что это голос Терещенко. А в полумраке, да и еще в таком “разобранном” состоянии, не могла увидеть, какой злобой искажено его лицо, какая дикая ненависть полыхает в глазах, принявших совершенно ненормальное выражение. – Ты сдохнешь, поняла! Ответишь за Катю!
Олег стиснул зубы, подавляя полный злобы рык, бьющийся в горле. Невероятное по своей силе желание уничтожить, растерзать, разорвать эту тварь затапливало с головой, выметало из сознания всякие мысли. И сдерживаться Терещенко не стал. Сколько казавшихся бесконечными дней, часов, минут он мечтал об этом?
Первый удар снова пришелся в бок. В нем было столько подкрепленной яростью силы, что удивительно, как не затрещали ребра. Затем ударил в лицо, наотмашь, отчего Зимина врезалась головой в стену и сползла вниз. Олег резко поднялся на ноги, в прямом смысле собираясь затоптать, раздавить, но влетевший в ангар Павел вцепился в него мертвой хваткой.
– Олег, ты что творишь?! – Ткачев оттолкнул Терещенко в сторону, закрывая собой лежавшую на полу женщину. – Мы не о таком договаривались!
– А ты и повелся, – презрительно сплюнул под ноги Олег. – Эта сука заслуживает смерти, так что я тебе обещаю: ей отсюда не выбраться.
– И что ты собираешься делать, что?! – повысил голос капитан. – Предлагаешь забить ее тут до смерти? Кому это поможет?
– А кому ее чистуха поможет? – тоже заорал Терещенко, стискивая кулаки. – Ты идиот или притворяешься? Она же от всего отмажется, едва отсюда выйдет! И нас потом грохнет нахрен! Лично я на тот свет не тороплюсь!
– Нет, так нельзя, – Ткачев опустился на ящик, обхватив руками голову. – Нужно что-то придумать…
– Так нельзя? – еще больше завелся Олег. – А как можно? Ей можно было прийти к Кате и застрелить? А нам ее наказать нельзя? А не ты ли клялся убийцу на куски порезать? Так вот она, действуй! Или тебе эту тварь жалко?
Ткачев ничего не ответил, продолжая сидеть неподвижно. Думал, как умудрился влипнуть во все это, зачем связался с Терещенко, который, похоже, совсем слетел с катушек, и что теперь со всем этим делать. Нет, убивать Зимину он не собирался. Но и Олег был в чем-то прав – если она выберется отсюда, им обоим не поздоровится. На кой черт он вообще на это согласился?..
Ткачев вспомнил, как его после дежурства тормознул Олег, сказал, что есть серьезный разговор. Павел не то чтобы горел желанием общаться с бывшим соперником, но все-таки направился с ним в кафе. Там-то, прилично выпив, Терещенко и поделился своим “гениальным” планом: похитить Зимину и заставить ее признаться в убийстве Кати. Ткачев, тоже изрядно навеселе, не стал долго думать и план одобрил. Чему и сам теперь был не рад. Не факт, что Зимина признается – это раз. Скорее уж взбесившийся Терещенко ее прямо тут убьет. Если она все-таки расколется, то с этим признанием никуда не пойдешь, чтобы не подставиться, это два. И если Зимина сможет от всего отмазаться, приговор им обеспечен – это три. Веселые перспективы.
– Вот что, – произнес наконец Ткачев, поднимаясь. – Давай на ночь ее оставим одну, пусть подумает. А завтра все решим.
– Да что тут решать! – снова взвился Терещенко. – Я убью ее! А если ты такой трепетный – можешь валить на все четыре, тебя никто не держит! Только не вмешивайся!
– Отлично, – хмыкнул Ткачев, скрестив руки на груди. – Сначала ты меня в это втянул, а теперь “вали”?
– Именно. Вали. Зря я тебя вообще в это посвятил. Ты же вечно с ней как придурок носился! Зимина то, Зимина это! Да тебе же вообще плевать, что она Катю убила! А может, это вы с ней вместе придумали, а? Катя же и тебя могла сдать, вот и…
– Совсем обалдел?! – рявкнул Ткачев и, сделав шаг, схватил Олега за ворот куртки. – Ты сам себя слышишь? Я любил ее, любил!..
– Да ни хрена подобного! – зло оттолкнул его Терещенко. – Если бы ты ее любил, ты бы давно эту тварь грохнул! Жалко тебе ее, да?
– Да пошел ты! Делай тут вообще что хочешь! – Павел чертыхнулся и направился прочь из ангара.
***
Телефон с завидным упрямством твердил про недоступность абонента. За дверью квартиры царила тишина, явно говорившая, что хозяйка до сих пор не пришла. На работу Зимина тоже не вернулась, так что оставалось лишь гадать, какая такая причина заставила пунктуальную начальницу не явиться на встречу.
Ну что же, придется самому разруливать эту неприятную ситуацию с отдавшим богу (или, скорее, наоборот) душу уркой, который никак не хотел каяться во всех своих грехах. Вот только одному тут не справиться. Климов, недолго думая, набрал номер.
– Ткачев, ты где шатаешься? Быстро дуй в отдел, там наш клиент… Нет, не созрел. Перезрел скорее. Решать что-то надо. Пока Зимину дождемся, его труп пол-отдела срисует. Давай, поторапливайся.
Климов швырнул телефон на стол, сдерживая ругательства. Вот вроде понемногу все стало устаканиваться, и опять… Сначала Зимина выдала правду, отчего Ткачев чуть не тронулся умом. Потом этот уголовник, при задержании подстреливший двоих сотрудников. Теперь его труп. Да еще Терещенко куда-то запропастился, а должен был выполнить одно его поручение…
В голове что-то щелкнуло, забрезжила смутная догадка. Признание Зиминой, вечно отсутствующий на месте Ткачев, не являющийся на службу который день Терещенко… А теперь он не может найти Ирину. Неужели… Этого еще не хватало!
Климов сорвался с места, слабо представляя себе, что предпринять. Черт его знает, что пришло в больные головы этих придурков, если его догадки верны. И где искать Зимину? Или ее труп… Майор покрылся холодным потом. Ну вашу ж мать! Кто ее вообще заставлял устраивать это публичное покаяние? Ну поколотили пару “левых” человек, с них не убудет. Ну на кой черт было все это придумывать?!
Майор наконец справился с замком – руки почему-то дрожали. Развернулся и тут же столкнулся с Ткачевым.
– Зимину не видел? – вопрос сорвался раньше, чем Климов успел решить, стоит ли его вообще задавать.
– Нет, а что? – вроде бы спокойно ответил капитан, но от цепкого взгляда Вадима не укрылось, как он нервно дернул уголком губ.
– Ну как что? Тут такое творится, а она как сквозь землю провалилась. Телефон молчит, дома никого…
– Ну мало ли, – отмахнулся Ткачев и тут же перевел тему: – Что делать будем?
– Тут, блин, оставим, – огрызнулся майор и направился к допросной. – Олега набери, вдвоем нам не справиться.
========== Мертвые подождут ==========
Климов, выруливая на шоссе и стараясь не упустить из виду машину Терещенко, хмуро думал о том, что его подозрения, судя по всему, оправдались. Подчиненный после трудов неправедных отправился не домой, как можно было ожидать, а куда-то за город. Навряд ли на пикник на ночь глядя собрался.
Климов сбросил скорость, в очередной раз жалея, что не было возможности сменить машину. Теперь приходилось шифроваться похлеще заправского шпиона, чтобы Олег его не заметил.
Миновали оживленную дорогу, проехали какую-то лесопосадку. Терещенко притормозил так, чтобы со стороны не было видно его автомобиль, и дальше пошел пешком. Климов, выждав время, проследовал за ним.
Невдалеке показался ангар, к которому и направился Терещенко. Отпер замок и скрылся внутри. Майор приблизился к воротам, пытаясь услышать хоть что-нибудь, но разобрал только удаляющиеся вглубь помещения шаги. Помедлив, достал пистолет и, держа оружие наготове, пробрался внутрь. В полумраке не заметил на пути какую-то железяку, и Терещенко моментально отреагировал на звук.
– Выследил, сука, – процедил он, потянувшись к карману куртки. – Не зря мне этот звонок не понравился…
– Не дури, – устало приказал Климов. – Где Зимина?
Терещенко не ответил, доставая оружие. Однако предпринять ничего не успел – майор оказался проворнее. Грохнул выстрел, в гулком помещении показавшийся оглушительным. Олег покачнулся и рухнул на пол, выпуская из руки так и не пригодившийся ПМ.
Климов выдохнул, расслабляя напряженные пальцы, и уже сделал было шаг вперед, собираясь наконец осмотреть ангар, как совсем рядом вновь загрохотало железо.
***
Несмотря на дикую усталость, уснуть Ткачев так и не смог. Денек выдался более чем насыщенным: сначала вагон и маленькая тележка служебных дел, потом “веселье” в ангаре с двинувшимся Терещенко, затем возня с трупом, заботливо перекинутая Климовым на их с Олегом плечи… Неудивительно, что после всех приключений глаза просто слипались, а шевелиться и вовсе не было никакого желания. Но вот заснуть почему-то никак не получалось.
Зачем он отпустил Терещенко одного? Тот ведь действительно, не раздумывая долго, насмерть забьет Зимину. И почему это его так волнует? Он же хотел наказания для этой суки, и чем подобная смерть не наказание? Тем более самому ничего не придется делать, не нужно снова испытывать себя на прочность… Но нет, Ткачев так не мог. Да, он ненавидел Зимину за все, что она сделала, но в то же время за это самое “все” был ей благодарен. Сколько раз она помогала каждому из них? На что готова была, чтобы защитить? Она ведь и Катю убила ради этого, как ни гадко признавать. Можно сказать, выкупила их свободу, в том числе и Ткачева, ценой Катиной жизни. Так имеет ли он право обвинять ее во всем? И тем более выступать в роли судьи? Кто дал им с Олегом право распоряжаться чужой жизнью? Месть… Громкое, но бессмысленное слово. Он может придумать сотню способов наказать Зимину, но Катю это уже не вернет. И чем он тогда лучше? Хуже, во много раз хуже. Зимина хотя бы смогла признаться во всем, пусть и спустя время, но все же смогла. А он… У него даже не хватило духу присутствовать при “наказании”, которого так жаждал совсем недавно. Слабак, и правда слабак.
Ткачев резко сел, раздраженно смахнув на пол лежащие на тумбочке предметы. Нашарил ключи от автомобиля, оделся, машинально убрал за пояс пистолет и вышел из квартиры. Он не представлял, что скажет Олегу, что сможет предпринять, чтобы разрешить эту идиотскую ситуацию, возникшую не без его участия, но знал, что не имеет права делать вид, будто его это все не касается.
***
Что-то было не так. Едва Ткачев открыл ворота ангара, как сразу почувствовал неладное – сработало оперское чутье. Неужели опоздал? В груди противно похолодело, но Павел заставил себя сделать несколько шагов и застыл. В слабом свете мобильника на грязном полу явственно различались контуры тела. Олег. И более чем явно мертвый.
– Кто здесь? – крикнул Ткачев, резко выпрямляясь и с профессиональной быстротой вынимая пистолет. В ответ не раздалось ни шороха. Неужели уже ушел? Нет, вряд ли, похоже, Олега убили совсем недавно. Кто-то его выследил? Впрочем, не время сейчас об этом размышлять. Перспектива стать следующим Ткачева совсем не вдохновляла.
– Кто здесь? – еще громче повторил он, осторожно двигаясь в сторону и пытаясь уловить хоть какой-то шум. Но нет, ничего. То ли вновь так не вовремя ухудшился слух, то ли неизвестный очень хорошо прятался – Ткачев не услышал ни звука. Постоял немного, пытаясь различить хоть что-нибудь, и вдруг услышал слабый стон за спиной. Резко повернулся, делая пару шагов, и едва не споткнулся обо что-то, точнее – кого-то. Опустился рядом, моментально забыв о том, что поблизости, возможно, находится убийца.
– Ирин Сергеевна, вы меня слышите? – задал глупый вопрос, первым пришедший в голову. Схватил за руку, нащупывая пульс, с каким-то внезапно захлестнувшим всепоглощающим страхом опасаясь, что тот не бьется. И даже не удивляясь тому неожиданному облегчению парой мгновений позже, когда понял, что Зимина жива. Моментально поднялся, собираясь сию же секунду схватить ее в охапку и убраться отсюда куда подальше и как можно быстрее. Очнулся, вспомнив что-то, вернулся к телу Терещенко, обследовал карманы, с трудом найдя ключ от наручников, и вскоре уже выходил из ангара, держа на руках женщину, которой всего несколько дней назад так неистово желал смерти.
Ткачев позволил себе с облегчением выдохнуть только когда добрался до машины и уложил Зимину на заднее сиденье. Пока выезжал на дорогу, лихорадочно прокручивал в голове свои дальнейшие действия. В больницу Зимину нельзя, мало ли как все повернется, даже “корочки” не помогут. Но и без присмотра ее не оставишь, раз уж ввязался во все это – нужно идти до конца. Да и как знать, может, его раскаяние засчитается и убивать его будут не больно. Ткачев невесело хмыкнул и прибавил скорость. Про “убивать” он еще подумать успеет, сейчас есть задача поважнее.
До квартиры, как ни странно, добрались без приключений, даже гаишники ни разу не тормознули. Ну хоть что-то хорошее за весь этот сумасшедший день. Если вообще подобное определение можно было применить ко всему происходящему в последнее время. Интересно, а кто же все-таки Олега?.. И что с ним теперь делать? Не оставлять же в ангаре? А если найти тело, то как все потом объяснить? “Мы тут Зимину пытали… я вернулся и нашел Терещенко с простреленной башкой”. Гениально. Ткачев фыркнул и наконец уложил начальницу на постель. Снова накатила невероятная усталость. Понимал, что по-хорошему нужно осмотреть Зимину, оказать помощь, потом что-то придумать с телом Олега… Но сил не было совершенно. Поспать бы пару часов. Зиминой вряд ли станет хуже, если ее сейчас не тормошить, а мертвые, как любит говорить товарищ полковник, подождут.
Ткачев еле добрел до дивана и, рухнув на покрывало прямо в одежде, моментально, словно в бездну, провалился в сон.
========== Чистосердечное признание ==========
Ткачев проснулся от грохота, в тишине квартиры показавшегося чересчур громким. Несколько мгновений пытался сориентироваться и стряхнуть вязкую, обволакивающую сознание дремоту. Наконец поднялся и пошел на шум, в темноте стараясь не налететь на мебель, что спросонья оказалось весьма сложной задачей. Добравшись до спальни, с трудом нашарил на стене выключатель и сразу же выхватил взглядом Зимину, пытавшуюся подняться с пола. Моментально оказался рядом, помогая сесть обратно на постель, спросил, даже не замечая прорвавшегося в голосе волнения:
– Ирин Сергеевна, все порядке?
Конечно, она была в полном порядке. Если забыть про ноющие ребра, головокружение, никак не стихающую дрожь во всем теле и жуткую слабость. В других обстоятельствах Зимина не преминула бы съязвить по этому поводу, но с разборками все-таки можно было и подождать немного.
– Пить… – слабо произнесла Ирина Сергеевна, ненавидя в этот момент и собственную беспомощность, и придурка Ткачева, заварившего всю эту непонятную кашу.
– Да, сейчас, Ирин Сергевна, сейчас, – забормотал Паша, срываясь с места и одновременно торопливо вспоминая, где в доме находится минералка. Наконец составил логическую цепочку вода-холодильник-кухня, по пути едва не задев дверной косяк. Вернулся почти сразу, запыхавшийся, с уже открытой бутылкой – сомневался, что у Зиминой хватит сил справиться даже с такой простой задачей. С каким-то странным чувством смотрел, как начальница жадными глотками пьет воду, стараясь не расплескать, и ни хрена не понимал, что с ним происходит. Сколько дней прошло с того момента, как бесновался в ее квартире, желая придушить, угрожая убить? И попытался ведь потом, но так и не смог. И отдать на расправу Терещенко тоже. Даже просто оставить ее в ангаре, бросить подыхать – и то не сумел. А теперь носится с ней как последний идиот, вон как подорвался, едва попросила пить. Ну че за бред, а? Мечтал ведь, собственными руками мечтал уничтожить, а вместо этого… Жалеет? Вот уж в чем, а в жалости полковник не нуждалась никогда, и вряд ли нуждается теперь, даже когда самостоятельно не в силах пройти и пару метров.
