Текст книги "Товарищ "Чума" 10 (СИ)"

Автор книги: lanpirot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Эти слова повисли в воздухе, наполненном запахом ароматного табака. И этой в тишине я вдруг понял: мы уже сделали выбор. Все мы. И теперь нам оставалось только следовать ему – через тьму, через кровь, через все круги этого нового ада, который мы сами и разбудили.

Я вышел из Кремля, сжимая в кармане новое предписание – «Особая миссия под личным контролем тов. Сталина». Холодный ветер рвал с новенькой формы пыль кабинетных ковров, но я его не ощущал – холоднее было внутри.

«Ну что, товарищ Чума, – мелькнула дикая мысль в голове, – привез апокалипсис на родину в своём вещевом мешке? Но нет, – я посмотрел на запад, где над Москвой клубились черные тучи, – апокалипсис уже был здесь. А я только взвинтил ставки своим присутствием».

Глава 9

Кремль остался позади, но тяжесть разговора не отпускала. Мы с Фроловым молча шли к машине, шагая по пустынным утренним улицам. Москва только начинала просыпаться, но в воздухе уже витало напряжение – словно сам город чувствовал приближение чего-то неотвратимого.

– Ну что, товарищ Чума – теперь ты официально главный по апокалипсису, – наконец нарушил тишину Фролов, словно прочитав мои мысли. – Поздравляю. – В его голосе не было ни капли сарказма. Только дикая усталость – мы все вымотались после этого сложного разговора.

– Я бы предпочел звание поскромнее, – проворчал я, закуривая.

Он хмыкнул, но тут же нахмурился, тоже винимая из кармана пачку папирос.

– Товарищ Сталин прав в одном… если немцы найдут способ управлять этой Тьмой, мы все окажемся в дерьме… Если, конечно, не найдём способа их опередить.

– Они уже нашли способ, – бросил я, выпуская дым в прохладный осенний воздух. – Просто пока не знают, как ловчее ею управлять и удерживать под контролем…

Фролов остановился, резко повернувшись ко мне и схватив за рукав:

– А тебе откуда известно?

Я усмехнулся, и развел руками.

– Если бы я точно знал…

Неожиданно лицо капитана госбезопасности стало каменным:

– Ты что-то скрываешь?

– Мы все что-то скрываем, Лазарь Селивёрстович, – мягко и спокойно ответил я, не обращая внимания на поглотившую Фролова подозрительность. – Особенно, когда речь идет о вещах, которые и словами не объяснить… Если я скажу, что мне всё это привиделось, что ты на это ответишь?

Фролов немного оторопел от моего признания:

– Не знаю…

– Вот, и я тоже не знаю, как работать с абсолютно непроверенными сведениями. Может это всё мои галлюцинации на почве нервного истощения?

Лазарь Селивёрстович задумался, потом вдруг потянулся к груди, и достал из внутреннего кармана плоскую фляжку и отвинтил колпачок. Пахнуло спиртным с запахом сивушных масел, забитых ароматом пряных трав.

– Держи, – протянул он мне. – Не думай, отличный самогон! Просто, если ты сейчас свалишься от нервного истощения, никому легче не станет.

Я принял фляжку. Самогон обжег горло, но внутри сразу стало теплее.

– Вот ведь ирония, – пробормотал я, занюхав крепкое, но ароматное пойло рукавом гимнастёрки, – мы держим фронт против немцев, а настоящая война идет где-то там, «в темноте», и никто, кроме нас, этого даже не понимает.

Фролов молча кивнул, глядя на дорогу. Мы дошли до машины. Водитель, молодой парень с белесыми бровями, прыгнул открывать дверь.

– На базу, товарищ капитан госбезопасности? – спросил он бодро. Похоже, парень уже успел отойти от утреннего столкновения с вороной

– На базу, – коротко кивнул Фролов.

Я бросил последний взгляд на кремлевские башни. Где-то там, в кабинете с толстыми шторами, товарищ Сталин продолжал разрабатывать свою стратегию Великой Победы, где на кону была уже не просто Страна Советов, а, возможно, сама душа этого мира. А мы? Мы просто ехали на базу. Готовиться к войне, о которой еще не знал практически никто из обычных людей. И хорошо бы было, чтобы они об этом никогда и не узнали.

Фролов закурил, протянув папиросу и мне. Я не стал отказался. Так мы и стояли возле новенького автомобиля ЗИС-101[1], выданного нам из кремлёвского гаража взамен разбитой в хлам «Эмки». Сказать, что наш водитель был рад, это не сказать ничего. Ведь на подобном лимузине ездил и сам товарищ Сталин.

Обратная дорога была долгой. В ЗИСе мы с Фроловым больше молчали, каждый переваривая слова вождя. Москва за окнами мелькала серыми кварталами, встречая нас редкими прохожими, торопящимися по своим делам. Никто из них и не подозревал, что прямо сейчас творится в кабинетах Лубянки и Кремля, и что их всех ждёт буквально через несколько дней.

База особого отдела силовиков-энергетиков встретила нас стандартной суетой и охраной на вышках. Офицер караула, узнав водителя, сидевшего за рулем новенькой машины, а затем и Фролова, отдал честь, пропуская нас за охраняемый периметр.

Первым на базе нас встретил отец Евлампий. Вымытый, отдохнувший, в постиранной рясе, еще чуть влажноватой, но надетой поверх новенькой военной формы. Его глаза, однако, продолжали гореть тем самым огнем Веры, который я ужу видел после того, как отцу Евлампию удалось отбиться от древнего демона.

– Ну что, чады? – спросил священник, крестясь. – Отпустила вас Первопрестольная?

– Не то, чтобы отпустила, батюшка… – пробурчал я, снимая шинель – в основном корпусе уже затопили печи. – Скорее, отправила дальше воевать.

– Но теперь уже не только с немцами, – добавил Фролов, – наша задача несколько усложнилась.

Священник тяжело вздохнул.:

– Так оно и есть… Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных[2].

– А вы, отец святой, с этим как раз кстати, – произнёс капитан госбезопасности. – Товарищ Сталин велел вам передать: с сего дня все гонения на церковь – прекращаются! Ваши попы… э-э-э… священники, – быстро поправился он, – понадобятся в этой войне.

Лицо отца Евлампия на миг исказилось. То ли от облегчения, то ли от нового страха.

– Это и хорошо… и страшно… – тихо прошептал он, но мы с Фроловым это прекрасно услышали.

– Это почему же? – удивленно приподнял брови Лазарь Селивёрстович.

– Потому, чадо ты неразумное, – пробасил монах, – если уж власть имущие сами вспомнили о Боге и служителях его – значит, дела совсем плохи… Или настолько плохи, что без Него уже никак…

Воцарилась гробовая тишина, когда Фролов озвучил новое задание, предназначенное для батюшки самим товарищем Сталиным. Отец Евлампий медленно поднял голову, его мозолистые пальцы вновь начали искать на груди отсутствующий наперстный крест.

– Меня? На переговоры с Патриархом? – Голос священника дрогнул, но не от страха, а от осознания особой тяжести миссии. – Товарищи чекисты, вы просто не понимаете, чего требуете от меня… Да я в последний раз в Патриархии был… – Он замялся, пересчитывая что-то в уме. – Лет пятнадцать назад. Когда еще митрополит Сергий[3]…

– Именно поэтому вас и выбрали, – Фролов достал из портфеля папку с грифом «Совершенно секретно». – Вы единственный из нас, кому можем доверить, а самое главное – кто справится с этой миссией и при этом не запятнан… – Лазарь Селиверстович, на мгновение замолчал, подыскивая подходящее слово, – текущей церковной политикой.

Я наблюдал, как тень пробежала по лицу монаха. Он понимал – его отправляют как посредника между двумя мирами. Между старыми церковными иерархами и новой, страшной реальностью, где на кону стояло само существование веры. К тому же, кто, как не он – священник, призванный бороться с исчадиями Тьмы, сможет объяснить своим же собратьям, что нам всем грозит в случае провала.

К тому же, если я правильно помнил, в 1942-ом году, в условиях Великой Отечественной войны, именно патриарх Сергий, являющийся на нынешний момент местоблюстителем патриаршего престола, занял позицию лояльности к советской власти, что вызвало неоднозначную реакцию в церковной среде. С одной стороны, его действия способствовали сохранению Русской православной церкви в сложный период, а с другой – подвергались критике за уступки государству.

– Когда? – коротко спросил отец Евлампий, уже собравшись с духом.

– Сегодня вечером, – ответил чекист. – В 18:00 вас заберет машина. – Фролов достал из папки пропуск с печатью НКВД. – Местоблюститель патриаршего престола Сергий уже предупрежден. С ним договорились о встрече под видом… – он криво улыбнулся, – консультации по вопросам реставрации храмов.

Отец Евлампий недовольно фыркнул:

– Ну, да, конечно. Стоило сначала взорвать Храм Христа Спасителя, а после решить его «реставрировать».

– Батюшка, – я не выдержал, – речь сейчас идет совсем не о камнях! Вы же прекрасно понимаете…

– Я знаю, о чем речь! – резко оборвал меня священник. Его глаза вдруг загорелись тем самым фанатичным огнем. – Потому и трясусь, как будто в первый раз иду с одним крестом на матёрого оборотня… И не знаю, осенит ли меня Божественной Благодатью, чтобы сдюжить против исчадия… А тут… шутка ли – Церковь православную на Святой Руси вновь возродить?

Отец Евлампий глубоко задумался, обводя взглядом нас – людей в военной форме, но уже вовлеченных в войну, где не было привычных фронтов. В войну, которая Церковь Христова уже вела. В его взгляде читалось нечто большее, чем просто тревога – ответственность, от которой он не мог отказаться.

– Хорошо, – наконец сказал он, поправляя рясу. – Но если уж я иду к Патриарху, то говорить буду не как посланник от Сталина или НКВД, а как священник. Как мракоборец… И если Сергий мне не поверит… если он решит, что это очередная чекистская провокация… – Отец Евлампий замолчал, тяжело выдохнув.

– Тогда всё может закончиться очень плохо… – закончил за него Фролов. – Помощь церкви нам сейчас важна, как никогда… – Отец Евлампий… – капитан госбезопасности вынул из кармана заветную фляжку. – Может, для храбрости? – робко спросил он. – Самогонка отменная, на душистых травах…

– Не надо, сынок, – отец Евлампий махнул рукой, но вдруг усмехнулся. – Хотя… если есть на вашей базе кагор церковный, то можно и испить перед дорогой. Не для храбрости, конечно, а для ясности ума.

Фролов понятливо кивнул:

– Устроим.

Поручив одному из сотрудников снабдить батюшку бутылочкой кагора, мы с Фроловым отправились на встречу с профессором Трефиловым, для лаборатории которого в моё отсутствие отгрохали самый настоящий бункер. Как они умудрились всё это так быстро провернуть?

Но факт оставался фактом – бункер, который не взять даже авиационной бомбой, в наличии имелся. Мы шли молча. Где-то впереди, за поворотом, уже виднелся кусочек серой ноздреватой бетонной стены с вмонтированными в неё солидными железными воротами.

– Ты знаешь, – внезапно сказал Фролов, – у меня такое ощущение, что мы с тобой сейчас как те самые алхимики из старых книг. Только вместо философского камня ищем способ, как запереть дверь в ад.

Я хотел ответить, но в этот момент перед нами распахнулись массивные ворота бункера, и мы увидели профессора Трефилова собственной персоной – он стоял в дверях, затянутый в прожженный в нескольких местах белый халат, со всклоченными седыми волосёнками и лицом, измождённым бессонницей, но с горящими, почти лихорадочными глазами.

– А, товарищи! Наконец-то! Я уже начал думать, что остался в этом бункере один одинёшенек!

Да уж, состояние профессора оказалось хуже, чем я ожидал. Он ведь даже не понял, что я всё это время отсутствовал. Похоже, что молотил на износ, пытаясь побыстрее запустить свой агрегат.

– Бажен Вячеславович, вы опять? – напустился на него Фролов. – Сколько времени вы уже не спали? Вернее, сколько суток?

– Я… я не помню… – наморщив лоб, произнёс профессор. – Кажется вчера… Нет… – Профессор махнул рукой вглубь бункера, где в тусклом свете ламп уходила под землю бетонная лестница. – Я записывал где-то… на бумажке… ведь наше время – это самое ценное… Идёмте… – И он неровной походкой начал спускаться по ступенькам.

Подошедший к нам отец Евлампий с открытой бутылкой кагора в одной руке и кусочком просфоры, слепленной, похоже из обычного хлеба, произнёс:

– Надорвется ж, болезный…

А после запил просфору солидным глотком красного вина. Ну, для его телесных пропорций этот глоток – сущая малость. А по поводу Трефилова я был полностью согласен с батюшкой – профессор явно измотал себя. От тяжело переживал, что до сих пор так и не смог в очередной раз запустить свой агрегат. Хотя, на первый, да и на второй взгляд, всё было собрано правильно. Это я прочитал у него в голове.

– Привет, Вань! – Остановившись у дверей лаборатории, я поприветствовал Чумакова, находившегося тут же. – И давно он так? – спросил я Ивана, наблюдая, как Бажен Вячеславович в сотый раз проклинает свое детище.

Машина – накопитель времени – стояла посреди бункера, гудела, искрила и отказывалась работать так, как нужно. Её медные спирали то вспыхивали голубым светом, то гасли, будто усталый светляк, многочисленные лампочки мигали, трансформаторы выдавали уверенное «у-у-у», но эффекта не было.

– При мне – со вчерашнего вечера, – ответил Чумаков.

– Опять сбой в синхронизации! – Трефилов яростно стукнул кулаком по панели управления. – Эта чертова штуковина не работает!

Ваня Чумаков, похоже, уже не впервые наблюдал подобную картину.

– Бажен Вячеславович! Дорогой! Может, хватит уже бить аппарат? Он от этого лучше работать не станет…

– Он и так не работает, как надо! – Трефилов резко обернулся, и я впервые увидел в его глазах не просто раздражение, а настоящую злобное безумие.

Сейчас он был готов раздолбать свое детище в порошок. И я понял, что так дело не пойдет. Еще немного и профессор просто сойдет с ума. Я резко приблизился, прикоснувшись пальцем к центру лба пожилого ученого, погружая его в сон. Обмякшее тело подхватил под руки Ваня, и мы вместе пристроили его на диване.

– Лазарь Селивёрстович, – я повернулся к чекисту, – ну вы-то куда смотрели? Я понимаю, что товарищи Сталин и Берия просили форсировать события… А ведь Бажен Вячеславович не молод, хоть я подлечил его так же, как и вас… Но ни вы, ни он – не стали бессмертными! А что если мы его потеряем?

Товарищ капитан госбезопасности потупился, чувствуя свою вину. Я знал, что и он работает на износ, чтобы хоть на секунду приблизить нашу победу. Поэтому и не придал значения… А это могло закончиться плохо… Я активировал малую целительскую печать, чтобы она как следует подлатала профессора, пока он спит.

– А теперь выходим! – произнёс я, выгоняя всех из лаборатории. – Вань, а ты проследи…

– Сделаю, товарищ Чума! Не беспокойся! – ответил Чумаков, закрывая за нами двери лаборатории.

А вечером отец Евлампий отправился на встречу с местоблюстителем Сергием. Мы провожали его молча. Да и что можно было сказать? Его миссия была важнее любой разведоперации – от нее зависело, сможет ли Церковь стать нашим союзником в грядущей войне или останется слепым и подозрительным институтом, не понимающим истинной угрозы.

Когда машина скрылась за воротами базы, Фролов закурил и сказал:

– Теперь остается только ждать.

– И молиться, – добавил я.

Лазарь Селиверстович резко повернулся ко мне, но потом хмыкнул и бросил окурок под ноги.

– Да уж… Вот не думал, что доживу до того дня, когда чекисты будут просить Бога о помощи.

Но мы оба знали – времена изменились. И нам придется сражаться не только пулями и танками, но и верой. А пока… пока отец Евлампий вел свою «тихую войну» – войну за души тех, кто еще не знал, что грядет нечто хуже, чем танки и бомбы…

[1] ЗИС-101 – советский семиместный автомобиль высшего и представительского класса с кузовом «лимузин», выпускавшийся на Заводе им. Сталина (Москва) в 1936—1941 годах.

[2] Послание к Ефесянам 6:12 – Еф 6:12. Современный перевод: Потому что мы ведем бой не с людьми из плоти и крови, а с Началами, с Властями, со вселенскими повелителями этого мира тьмы, с духовными силами зла в небесном мире.

[3] В 1942 году патриархом Русской православной церкви был Сергий (Страгородский). Он занимал должность местоблюстителя патриаршего престола с 1937 года, а в 1943 году был избран патриархом Московским и всея Руси.

Глава 10

После отъезда батюшки сил у меня совершенно не сталось, а поправлять их с помощью магии не хотелось. Ведь усталость моя была большей степенью именно психологически-эмоционального плана, а не физического. Я просто выдохся. Мне, как и профессору Трефилову, была необходима хотя бы маленькая передышка, чтобы просто прийти в себя…

Поэтому, не придумав ничего лучшего я отправился спать. Мое спальное место содержалось сотрудниками НКВД, уже прикреплёнными к нашему новому ведомству, в образцовом порядке даже в моё отсутствие. Поэтому, предупредив Фролова чтобы меня не беспокоили, я сбросил новенькую форму и залез под одеяло, накрывшись им с головой.

Одеяло было прохладным, чуть влажноватым от осеннего тумана и тяжёлым, давящим на грудь, словно погребальный саван. В тот момент я не думал о страшном – лишь жаждал забыться в объятиях сна. Но как только веки сомкнулись, меня тут же настиг кошмар.

Я стоял в бесконечном коридоре особняка Пескоройки, но там всё было «иначе»: стены и потолок искривлены под немыслимыми углами, пол покрыт липкой чёрной кровью, а вместо огней горели бледные мерцающие огоньки, отбрасывающие тени, которые жили собственной жизнью на изуродованных стенах.

Я знал, что надо бежать, но ноги отчего-то, как бывает в кошмарных снах, совершенно не слушались. И тогда я услышал его…

– Ты устал, маленький человечек…

Уже знакомый многоголосый голос Раава шёл отовсюду – из стен, из теней, из самого моего сознания. Он звучал как шёпот тысячи голосов, слившихся в один, слишком близкий, слишком знакомый.

– Ты думаешь, что можешь от меня скрыться или убежать?

Из темноты вытянулись длинные костлявые пальцы и обвили моё запястье. Вместо кожи – чёрные чешуйки, горячие, как раскалённый металл. Они жгли, но я не мог вырваться.

– Ты устал, жалкий человечек, но даже сон тебя не спасёт. Ничто не спасёт…

Я попытался крикнуть, но губы не повиновались. Вместо этого тени поползли по мне, обволакивая, впитываясь в моё тело, вгрызаясь и ввинчиваясь прямо под кожу. Я чувствовал, как они проникают глубже, заполняют мои внутренности, лёгкие, голову… выжигая всё, даже разум.

– Ты думал, что можешь тягаться со мной, просто обладая «Гневом»?

И тогда я увидел его лицо – точнее, то, что выдавало себя за лицо. Пустые глазницы, полные движущегося мрака, рот без губ, растянутый в вечной гримасе голода.

– Я всегда буду рядом…

Я проснулся с диким воплем, обливаясь холодным потом. Одеяло сползло на пол, а сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Но самое страшное было в другом. В углу комнаты, там, где сливались тени, мелькнуло движение… В мгновение ока над моей рукой заискрил плотно скатанный шарик «небесного электричества» – шаровая молния, которой я приготовился попотчевать грёбаного ублюдка…

Но тени вдруг исчезли, а в углу появился мой первый боевой товарищ в этом мире, успевший не раз спасти мою жизнь (впрочем, как и я его) и доказать свою преданность – братишка Лихорук.

– П-педа, п-пратиш-шка Ш-шума… – выдохнул злобный дух, распластавшись на полу.

Я, мгновенно определив, что он максимально истощен магически, пустил в его сторону по нашей связующей нити поток силы. Похоже, что-то произошло что-то не совсем хорошее, пока я спал и видел кошмары, каким-то образом насланные на меня чертовым демоном.

Мой одноглазый братишка слегка «посвежел», что смог самостоятельно усесться на полу. Я продолжал наполнять силой его резерв. За размер собственных запасов я пока не переживал – в бороде Черномора после уничтожения такого неимоверного количества противников, запасов хватало с лихвой.

– Что случилось, дружище? – поинтересовался я между делом.

– Мать С-смеих-ха – её х-хто-то с-сап-прал…

– Как забрал? – не понял я, вспоминая титанических размеров змею («по совместительству» еще и мать злыдня), запертую в ловушке – временной аномалии, совершенно случайно обнаруженного мной могильника.

– Лих-хорук пыталс-с-ся… Лих-хорук п-пилс-ся с-с-с пох-хитителем ис-с пос-следних-х с-сил. Но он п-пыл с-сильнее… Он уп-пил тф-фоего тоф-фариш-ша ф-федьмака…

– Тома? – вскинулся я, вспоминая, что именно Том Бомбадил руководил работами в древнем могильнике.

– Да, он… – Кивнул одноглазый дух. – Тот пыталс-ся помош-шь Лих-хоруку… Мне ш-шаль, п-пратиш-шка Ш-шума… – Виновато повесил голову на грудь злыдень. – Но ф-фрах-х пыл намнох-хо с-сильнее с-слыдня и тоф-фриш-ша Тома…

– Остался еще хоть кто-нибудь в живых? – Холодея, спросил я. Ведь в том кургане, насколько я знал, работало много людей – в основном ученых историков и археологов.

– Нет… – Мотнул лысой уродливой головой злобный дух. – Он вс-сех-х уп-пил…

– Твою же мать! – в сердцах выругался я.

– А моя Мать С-смеих-ха ис-с-с-сес-сла… – повторил Лихрук, слегка не разобравшись в моих ругательствах. – С-слыдень не понимает, как такое мош-шет п-пыть…

– Разберёмся, братишка! – Я поднялся с кровати, быстро оделся – выспаться, похоже, сегодня (и черт его знает еще сколько) не вариант. Пришлось взбодрить себя изрядной толикой силы, чтобы меня хотя не вырубало на ходу. – А сейчас исчезни, старичок, – распорядился я, и Лихорук мгновенно растворился в воздухе, – только будь где-нибудь поблизости.

– Х-хорош-шо, п-ратиш-шка Ш-шума! – отозвался злыдень по мыслесвязи, а я отправился на поиски Фролова, чтобы подкинуть нашему Контролёру еще проблем.

Фролова я нашёл в его кабинете, окружённого со всех сторон стопками каких-то документов и бумаг. Они горами высились на столе, стояли целыми пирамидами на полу, так что и ступить было некуда. Когда я вошел, он посмотрел на меня взглядом человека, тоже не спавшего несколько ночей и который уже успел выпить три цистерны крепчайшего кофе.

– Товарищ Чума… – Он тяжело вздохнул, потирая глаза кулаками. – Ты даже не представляешь, как мне сейчас нужна твоя помощь! В этом кургане…

– Подожди, Лазарь Селивёрстович… – Остановил я его порыв, опускаясь на свободный от бумаг стул напротив и коротко изложив суть дела.

Фролов слушал молча, но с каждой секундой его лицо становилось все мрачнее. Когда я закончил, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, будто стараясь не взорваться.

– Ты хочешь сказать, – после нескольких глубоких вдохов он открыл глаза, – что некто, предположительно демонической природы, похитил из кургана Мать Змеиху – древнее существо, запертое во временной аномалии, убил нашего союзника – товарища Тома Бомбадила и всю исследовательскую группу…

– Именно так, товарищ Контролёр.

– И ты думаешь, что это…

Я провёл рукой по лицу. В голове мелькали обрывки кошмара – это многоголосие, эти пальцы с чёрными чешуйками, эти… Нет, перепутать невозможно!

– Раав.

Фролов замер.

– Ты уверен?

– Уверен. И еще он был в моей голове непосредственно в момент нападения.

Капитан госбезопасности резко встал, подошёл к окну и сжал кулаки:

– Мы не можем допустить, чтобы он получил её силу! Если Раав действительно смог захватить Мать Змеиху…

– Я думаю, демон не будет отнимать у неё силу

– Почему? Я не понимаю… – Товарищ Контролёр обернулся – в его глазах горело нечто, граничащее с отчаянием.

– Если он действительно эмиссар Хаоса, то ему нужен резидент в мире Порядка, – выдал я одно из предположений. – Силы у него и так хватает, а вот надолго задержаться в нашей «агрессивной» для Хаоса среде – нет. Он предлагал… Даже скорее – искушал меня, Ваню, Черномора и отца Евлампия перейти на его сторону. Но мы устояли… А вот если ему удастся освободить из временной аномалии древнюю богиню, плоть от плоти этого мира… А ему, думаю, это удастся, раз он уже сумел снять её неподъёмную тушу с зачарованного постамента… Она может принять его условия, – неутешительно подытожил я.

– Так что нам с этим делать? – с надежной поглядел на меня капитан госбезопасности.

– Срочно отправляй этот неутешительный доклад товарищу Сталину, а после срочно выдвигаемся к кургану. А я пока расшевелю своих сотрудников – старлея гэбэ Чумакова и Черномора.

«Надо бы коротышку тоже на службу оформить, – как всегда в неподходящее время пришла мне в голову странная мысль, – и звание присвоить».

Лазарь Селивёрстович вскочил с места и помчался к шифровальщикам, а я отправился на поиски Черномора и Вани. Где находился Чумаков я себе представлял – он безвылазно сидел в бункере вместе с профессором Трефиловым, который под воздействием моей магии спал беспробудным сном.

Оставив Бажена Вячеславовича под присмотром одного из сотрудников НКВД, я вместе с Чумаковым выбрался из бункера. Во дворе нас уже ждал собравшийся Фролов, и намотавший вокруг себя бороду Черномор, с которым я связался через магическую связь, как со злыднем.

– Готовы? – для проформы поинтересовался я.

Для передвижения я решил использовать чудесную тропинку лешего. И база, и курган находились в подмосковном лесу, так что никаких проблем с этим не было. Только тропинку я решил использовать обычную, а не ту, доработанную моим мертвым дедулей. Обычная тропа была абсолютно безопасной для передвижения. Ну, по крайней мере, так было раньше. А лишний раз рисковать чего-то не хотелось.

– Поехали… – подойдя к ближайшим зарослям, произнёс я, а затем шепнул слово. И тропинка послушно открылась.

Лесная тропа заиграла перед нами, изгибаясь, как живая. Она словно дышала – то сужаясь до узкой змейки между корней, то внезапно расширяясь и скручиваясь в причудливые петли. Земля под ногами была мягкой, упругой, будто сама шла нам навстречу, максимально ускоряя шаг. Воздух звенел от магии, головокружительно пахло хвоей, мхом и грибами.

– Держитесь рядом! – предупредил я спутников, больше ориентируясь на Лазаря Селивёрстовича, впервые опробовавшего лесную волшбу. – Если отстанете – можете потеряться.

Фролов кивнул, крепче сжав ремень ППШ, закинутого за спину. Только боюсь, что обычным оружием простаков он не отобъётся ни от одной «сумеречной» твари. Чумаков шёл следом, спокойный и собранный – прежние наши «приключения» явно давали о себе знать. Черномор же, напротив, выглядел почти расслабленно, мягко переступая короткими ногами, будто гулял по парку.

Тропа вела нас сквозь чащу, но в какой-то момент она свернула резко влево, и перед нами возникло небольшое болотце. Вода в нём была чёрной, как чернила, а на поверхности скользили странные огоньки – то ли светлячки-водомерки, то ли ещё кто похуже.

– Не подходите к воде, – предупредил я, хмуро взглянув на болото. – От греха подальше!

Это была хоть и обычная тропа, но мало ли чего? Мы обошли болотце по краю, преодолели еще пару поворотов – и лес внезапно расступился. Перед нами высился курган. Огромный, тёмный, будто выросший из самой земли. Воздух здесь был густым, тяжёлым, и пропитанным древней силой.

Это почувствовали и Ваня с Черномором – я видел это по их изменившимся лицам. Тропа растворилась в воздухе, оставив нас лицом к лицу с древним курганом. Его склоны, поросшие чахлой травой и колючим репейником, дышали скрытой угрозой.

– Вот и приехали, – пробормотал я, когда тропинка исчезла за нашими спинами.

– Так быстро? – натурально изумился капитан госбезопасности. – И пяти минут не прошло! – воскликнул он, взглянув на наручные часы. – А на машине ехать… Такое колдовство мне по нраву – очень полезное!

На вершине кургана, среди обломков камней, виднелся тёмный провал – вход. И оттуда веяло чем-то чужеродным.

– Эта тварь уже была здесь… – шумно втянув носом воздух, произнёс Черномор, а его борода зашевелилась сама по себе, пустив явно различаемую «волну».

Фролов стиснул зубы, перекинул автомат на грудь и лязгнул затвором:

– Тогда пошли…

Мы двинулись к входу, осторожно ступая по древним камням, усыпанным мхом и трещинами, оставленными неумолимым временем. Черномор шёл впереди, его борода теперь слабо потрескивала, а по ней пробегали редкие электрические разряды. Похоже, что коротышка тоже приготовился дать достойный отпор любому супостату.

Дорога до центрального входа, которая раньше была завалена размочаленными и переломанными деревьями, да еще разбита в хлам, как после бомбежки, была отремонтирована, пусть и на скорую руку. Однако, следы эпической битвы между лесным владыкой и нежитью-умертвием так и остались на своих местах, до сих пор поражая моё воображение.

До «парадного входа», сложенного из массивных каменных плит мы добрались довольно быстро. Когда-то перегораживающая проход внутрь кургана огромная покосившаяся могильная плита, испещрённая многочисленными знаками, фигурами и рунами была отодвинута в сторону. Теперь уже не нужно было просачиваться сквозь небольшую щель, как когда-то проделали мы с Лихоруком. Можно было просто и спокойно пройти внутрь.

В первом «предбаннике», мы наткнулись на тарахтящие дизельные генераторы, от которых внутрь грандиозного подземного сооружения тянулись пучки проводов. Работающим в кургане ученым и сотрудникам НКВД не приходилось больше плутать в кромешной темноте – в кургане было налажено электрическое освещение.

Пройдя через арочный проход, мы оказались в длинном трапециевидном коридоре, который когда-то освещали лишь чадящие факелы. Теперь же по стенам тянулись аккуратные ряды ламп накаливания, отбрасывающие желтоватый свет на каменные плиты, испещрённые древними письменами и «наскальной живописью» в картинках, повествующей о славном героическом прошлом гребаного умруна, которого нам с огромным трудом удалось ликвидировать в прошлый раз.

– Цивилизация добралась и сюда…– натужно усмехнулся Фролов, проведя пальцами по черной изоляции ближайшего кабеля. – Теперь хоть не рискуешь свернуть себе шею в темноте.

Однако, его наигранной радости никто не разделил, гнетущее впечатление от этого мрачного места становилось всё сильнее и глубже. А шеи и без этого всем свернули, невзирая на наличие современного электрического освещения.

Но я не мог избавиться от ощущения, что эта электрическая иллюминация в гигантском склепе лишь подчёркивала мрачность места. Тени казались гуще, странные скрипы и шепоты, заглушаемые некогда грохотом наших шагов, теперь просачивались и сквозь равномерный гул генераторов.

Ваня, обычно такой разговорчивый, молчал, вглядываясь вглубь коридора. Его пальцы нервно сжимали рукоять ножа, ножны которого были подвешены к ремню портупеи. Это я отдал ему тот самый охотничий нож, который случайно зарядил силой еще в самом начале своей карьеры ведьмака. И нож до сих пор отменно «работал».

Уже буквально через несколько шагов начали попадаться мертвые тела чекистов. И, судя по их мертвенно бледным лицам, искаженным настоящим ужасом, они умерли в настоящих мучениях.

Черномор вдруг остановился, резко подняв руку:

– Тише…

Его борода вспыхнула слабым синим светом, а по спине у меня пробежал холодок. Откуда-то из-за поворота донёсся звук – но не хруст камня под ногой, не скрип металла, даже не обычное шарканье ног… а что-то вроде мокрого шлёпанья, будто по полу тащили тяжелую мокрую тряпку, забыв её как следует отжать.