Текст книги "Товарищ "Чума" 9 (СИ)"

Автор книги: lanpirot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Если не в три-четыре… – изумленно произнёс я, чувствуя, как стремительно заполняется резерв.

Глаша впилась в меня тревожным взглядом:

– Ты чувствуешь себя… нормально?

Я медленно развёл ладони – и между ними вспыхнула крошечная молния. Меридианы укрепились, стали толще и разветвлённее, перекачивая сквозь себя куда большее количество магии.

– Даже лучше, чем нормально! – довольно рассмеялся я, эффект от принятия «философского камня» действительно немного пьянил. – Девчонки мои, вы – настоящие гении!

Акулина тут же запрыгала от радости на одной ножке, словно маленькая девочка, получившая в подарок то, о чём всегда мечтала:

– Мам, ты слышишь? Мы – гении!

Глаша прикрыла глаза и покачала головой:

– Не всё так просто, доча… Боюсь, с этим «эликсиром» нам еще придётся основательно поработать…

– А что не так? – спросил я. И ответ неожиданно пришёл, но не так как я ожидал, а взрывом чудовищной боли в моей груди. – Ох, ёп… – Я рухнул на колени, скрипя зубами и сжимая кулаки. Золотистые искры под кожей сменились вкраплениями глубокого «ночного» мрака, а Глаша испуганно вскрикнула:

– Рома! Что происходит⁈

Она бросилась ко мне, но я жестом её остановил. Мой голос звучал хрипло, когда я выдавил:

– Не подходи… Это… внутри меня… какая-то реакция…

Каждая клетка моего тела будто разрывалась на части. Философский камень – он не просто усиливал проводимость магии. Он её «перестраивал». Мой тёмный дар ведьмака, проявившийся визуально вот этими черными прожилками на коже, что разбежались по всему моему телу, бунтовал против такого грубого «надругательства» над собой. Естественно, что без боли тут не обошлось. Да еще такой ослепительной!

Акулина застыла в ужасе, прижав ладони к щекам, а Глаша уже лихорадочно рылась на полках, швыряя склянки направо и налево.

– Мам, что ты ищешь⁈ – Перепугано пискнула девушка, не зная, чем помочь ни мне, ни матери.

– Антагонист[1]! – Голос Глафиры Митрофановны дрожал – она не на шутку за меня испугалась. – Тот, который мы создали для мертвого деда, если что-то пойдёт не так…

Чёрные прожилки расползались по моим рукам, как ядовитые корни. Я сквозь зубы застонал, чувствуя, как талант ведьмака словно выворачивается наизнанку. Лабораторный стол вздрогнул от удара моего кулака – я пытался хоть как-то отвлечься от боли.

– Рома! Держись! – Глаша наконец нашла пузырёк с мутной зеленоватой жидкостью. Её пальцы дрожали, когда она сорвала пробку. – Это должно…

Но закончить фразу ей не удалось, потому что мой истошный крик её заглушил. Я попытался кивнуть, но тело не слушалось. Чернота уже добралась до шеи, и ползла по лицу. И каждый дюйм её продвижения – будто раскалённая игла дрейфовала под моей кожей.

Акулина в ужасе прижалась к стене:

– Мама… Он… Он же не умрёт⁈

– Нет! Я не позволю! – Глаша кинулась ко мне с пузырьком «антидота» наперевес.

Однако именно в этот момент меня скрутило судорогой, и я, падая, неловким движением выбил лекарство из рук Глафира Митрофановны. Стекло разбилось об каменный пол с хрустальным звоном всех разбитых надежд на спасение. А Глаша упала передо мной на колени и прикоснулась к моему почерневшему лицу ледяными от ужаса ладонями.

[1] Лекарственный антагонизм означает, что лекарство прекращает действие или эффект другого вещества, предотвращая биологический ответ. Прекращение действия осуществляется четырьмя основными механизмами, а именно химическим, фармакокинетическим, рецепторным и физиологическим антагонизмом.

Глава 19

Я видел её глаза – широко раскрытые, влажные, полные чистейшего отчаяния. В них отражалось моё искажённое болью лицо, покрытое паутиной чёрных прожилок.

«Интересно, – мелькнула в голове безумная мысль, как обычно происходило со мной в подобных случаях, – если я умру сейчас, останусь ли в её памяти таким – изуродованным до неузнаваемости монстром?»

– Роман… – Глаша прошептала моё имя с такой болью, что даже мои собственные муки на мгновение померкли. – Смотри на меня! – Её голос дрожал, а в глазах – паника, хоть она и старалась держаться. – Не отпускай сознание! Ты слышишь? Держись! Попробуй… контролировать это…

Я закашлялся – и на ладонь упала сгустком капля чёрной, как смоль, крови.

– Не… получается… родная… Сейчас я попробую… уйти в ускоренный режим… Но это… тоже… может не сработать… – В глазах резко потемнело, а дыхание сбилось, и я уже почти ускорился.

И вдруг, словно произошёл щелчок в моём самочувствии. Резко, почти мгновенно, словно кто-то переключил тумблер. Боль исчезла. Полностью. Я вздохнул полной грудью… и осознал, что чёртов философский камень больше не конфликтует с моей природой. Он «адаптировался». Или я, вернее, мой ведьмачий дар.

– Глаша… – Я поднял голову, и она замерла, увидев мои глаза. Их радужка теперь светилась золотым узором, повторяющим те самые красные спирали из колбы. – Вроде бы отпустило…

Глафира Митрофановна осторожно прикоснулась ладонью к моему лицу:

– Но эти чёрные «прожилки»… Они не исчезли…

– Наверное, побочный эффект, – предположил я. – И, надеюсь, что временный… – Я медленно поднялся на ноги, ощущая, как энергия стремительно циркулирует по обновленным путям. – Похоже, что эликсир ещё и очищает каналы, выжигает всё «лишнее»… Только бы знать, что он «считает» лишним?

Акулина, всё ещё напуганная, прошептала:

– А если бы не очистил?

Я встретился с ней взглядом и весело подмигнул:

– Тогда я бы сгорел изнутри…

Глаша вдруг резко выдохнула и больно шлёпнула меня раскрытой ладонью по плечу.

– Дурак! Не смей так больше говорить – беду накаркаешь! – Её голос дрожал от ярости и облегчения. – Ты чуть не… не…

Я обнял её, чувствуя, как она трясётся.

– Прости! Как-то неожиданно всё случилось!

Она всхлипнула, уткнувшись мне в плечо:

– Идиот… Да и я дура! Больше никаких экспериментов без подготовки! Слышишь?

Неожиданно Акулина вдруг хлопнула в ладоши:

– Но… но это же работает, мам! Рома, ты теперь стал в разы сильнее, да?

Я кивнул, вытягивая руку и разжимая кулак. Над ладонью вспыхнул не просто сгусток энергии (я всего-то навсего хотел создать обычный слабенький светляк) – а «плазменный шар», отчего-то пульсирующий в такт моему сердцу.

– Похоже на то… – задумчиво произнёс. – Но нам ещё нужно тщательнее изучить все эффекты. И… – Я взглянул на Глашу, подбирая слова. Надо найти способ контролировать это. Пока, чувствую, что ваш «камень» действует сам по себе.

Глафира Митрофановна стиснула зубы, но после согласно кивнула:

– Ладно. Но никогда больше не пугай меня так, ясно?

Я улыбнулся и поцеловал её в лоб:

– Клянусь!

Итак, еще одно открытие в сфере магических наук было сделано моей ненаглядной. И это, при всём при том, что она ни разу не одарённая – обычная простушка, каких в мире – пруд пруди! Но я чувствовал – это только начало. Глафира Митрофановна еще себя покажет во всей своей красе. И тогда пусть все наши враги трепещут…

Вдруг, без всякого предупреждения, плазменный шар в моей руке дрогнул и погас, будто его кто-то «выключил». Я почувствовал, как золотые узоры в глазах потускнели, а черные прожилки на коже начали быстро бледнеть и исчезать, будто их никогда и не было.

– Что-то не так… – пробормотал я, сжимая ладонь, где ещё секунду назад пульсировал плазменный шар. Теперь там осталась лишь слабая искра, едва заметная в полумраке лаборатории.

– Что… что происходит, мам? – прошептала Акулина, разглядывая моё лицо и руки.

Глаша сразу же схватила меня за запястье, резко закатывая рукав. Заодно проверив мой пульс, она внимательно следила за исчезновением черных прожилок, которые пропадали по всему телу.

– Похоже, что эффект от философского камня исчезает, – сказала она, и в её голосе прозвучало странное сочетание облегчения и разочарования. – Эликсир перестал работать.

Я сжал кулак, ощущая, как сила уходит, словно песок сквозь пальцы. Меридианы больше не горели, а магия – не переливалась по ним с прежней мощью. Я возвращался к своему обычному состоянию «погорельца».

– Ну что ж, девчонки… – Я усмехнулся, стараясь скрыть напряжение в голосе – я уже так размечтался. – Отрицательный результат – тоже результат… Да и какой же он отрицательный? Эликсир работает, просто недолго. Эго с успехом можно использовать, как временное усиление.

Глаша задумалась над моими словами, а потом медленно кивнула.

– Мы не учли стабилизацию… Возможно, сама формула философского камня требует корректировки. Или… – она взглянула на меня с внезапной тревогой, – твой организм сам отторгает его.

– Значит, ты права – нужно больше исследований! Вы у меня настоящие молодцы!

Акулина притворно надула губы:

– Ну, вот! Я уже думала, мы создали что-то грандиозное!

– Так вы и создали! – поспешил я её успокоить. – И это – за столь короткий срок! Просто, надо продолжать – и всё обязательно получится!

Глаша вздохнула, потирая виски.

– Ладно… Мы обязательно всё проверим. Может, удастся понять, почему эффект не постоянный?

Я молча согласился, но в душе шевельнулось странное чувство…

«А что, если это „непостоянство“ не просто эффект или недоработка эликсира? Что, если мой дар на самом деле сопротивляется… или защищает меня? Или этот эффект возникает от присутствия в моем сознании первого всадника»

Но вслух я ничего не сказал. Пока что. А там видно будет.

– Значит, работа продолжается? – вот что вместо этого сказал я.

– Настоящая работа только началась, – подтвердила Глаша, и в её голосе снова зазвучала та самая уверенность, которая заставляла верить – у них всё получится.

– Только, чур, красавицы мои – все работы переносятся на завтра! А сегодня у нас пир горой по поводу нашего возвращения! Собирайтесь скорее, а то я сейчас кого-нибудь из вас точно сожру! – Я сделал страшное лицо и пощелкал зубами.

Однако, после того, что со мной случилось буквально несколько минут назад, испугать моих девчонок не получилось. Но они снизошли к моим нижайшим просьбам и, быстро переодевшись и приведя себя в порядок, покинули лабораторию. Прогулка по старому и слегка неухоженному (однако Пескоройка уже приступила к устранению этого недочёта) кладбищу, как это не покажется странным, очень нравилась и мне и моим девушкам.

Мы вышли во двор, и свежий осенний воздух мягко обнял нас после душной и пропахшей едкими реактивами, кровью и впитавшимся даже в стены запахом магического перегара лаборатории. Резные надгробия, усыпанные облетающей разноцветной листвой, стояли как молчаливые стражи прошлого, напоминая о бренности бытия.

Глядя на них, почему-то, как никогда хотелось жить. Глаша укуталась в теплый платок, но её глаза блестели – она всегда любила эту тишину, этот странный, почти мистический покой. Акулина же, наоборот, громко шаркнула ботинком по опавшим листьям и задрала голову к небу. Деятельная молодая энергия в ней так и бурлила.

– Еще пару месяцев назад я и представить не могла, что окружающий наш мир – такой… большой и такой сказочный! Какой же дурой я была раньше! Мам, прости, я просто не понимала… – Она резко развернулась ко мне. – Рома, а правда, что Ваня родился простаком? А потом с помощью машины какого-то профессора стал одарённым?

Я фыркнул и укоризненно покачал головой, романтические мечты о Чумакове так и не покинули головы Акулинки. Но пока мои воспоминания не изменились – ничего экстраординарного между ними не произошло. Моя будущая версия из этого альтернативного мира, всё еще имела шансы на появление.

– А это, товарищ Красавина, – вспомнил я шпионский псевдоним девушки, который дал ей в первые дни нашего знакомства, – между прочим, государственная тайна! И Ваня, как я понимаю, вам её разболтал…

– Ой! – Акулинка, сообразив, что проговорилась, зажала рот ладошкой. – Только не наказывайте его…

– Я подумаю… – не успел я договорить, как Глаша, смеясь, толкнула меня локтем в бок:

– Прекрати пугать девочку!

Я поднял руки в шутливом жесте капитуляции:

– Ладно-ладно. Но вообще-то, эта информация действительно засекречена… – Мои пальцы скользнули по мшистой поверхности одного из надгробий, мимо которого мы как раз проходили. – Для вас это не страшно – при работе в моей команде вам будет присвоен наивысший допуск. Но вот «на сторону» эта информация попасть не должна! – строго произнёс я. – Враг не дремлет! И усиленно разрабатывает собственное магическое направление. Я расскажу вам чуть позже, что мне удалось узнать.

Ветер шевельнул ветви старых сосен и в их «шепоте» мне почудился чей-то «призрачный голос». Но разобрать, что он там бормочет, я так и не сумел. Возможно, действительно глюк. На мгновение я почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев – похоже, остаточный эффект взаимодействия с философским камнем.

Глафира Митрофановна заметила моё напряжение:

– Рома?

Я встряхнул головой:

– Всё в порядке. Просто… какие-то странные ощущения на самой грани восприятия. Пока сам не понимаю, как к этому относиться.

– Чуть что – сказу говори мне! – обеспокоенно произнесла Глаша. – Или хотя бы, Вольге Богдановичу.

Пообещав обращать внимание даже на самые незначительные изменения в собственном организме, мы выбрались с территории кладбища, прошли по примечательной аллее, вдоль поскрипывающих на ветру сосен, и вышли к особняку. Наше появление было встречено радостными возгласами уже основательно поддатых деда Маркея и Черномора.

Дед Маркей, размахивая опустевшим штофом с настойкой, уже расходился не на шутку, а Черномор, сидя рядом с ним, откровенно не замечал, как его борода задорно ползает по полу, словно толстая змея.

– Е-мое, ну наконец-то! – загремел старик, увидев нас. – А я уж думал, вы там в своей лаборатории всю ночь просидите! Эх, молодёжь-молодёжь! Даже выпить с вами нормально не получается…

Так-то, дед Маркей совсем не горький пьяница, просто события последних дней, разгром партизанского отряда, пленение и жестокая казнь боевых соратников и друзей, едва совсем не подорвали дух старика. Хоть он этого и не показывал. Но на душе у него было тяжело и тошно.

Тем временем Пескоройка быстро провела «перемену блюд», забрав и всю использованную посуду. Вскоре на огромном дубовом столе появились новые горячие кушанья. Компания оживилась, и разговоры потекли быстрее. Дед Маркей поднялся из-за стола и шумно расцеловал по очереди моих девчонок, оставив на щеках Глаши и Акулины влажные следы от слез.

– А ну-ка, все ко мне за стол! – рявкнул он, стукнув сухоньким кулаком по дубовой доске, отчего рюмки задрожали, словно испуганные мыши. – Будем пить за старых друзей, за победы… да и просто за то, что мы живы!

Я переглянулся с Глашей, а затем с Вольгой Богдановичем, что с невозмутимым видом продолжал восседать во главе стола в качестве радушного хозяина. И они понимающе кивнули. Ведь старик, конечно, не просто так буянил. Под этим шумным «весельем» скрывалась старая солдатская тоска. Он слишком много и многих потерял за последние дни.

– Маркей Онисимович, – мягко, но твёрдо произнесла Глафира Митрофановна, – давай лучше выпьем за тех, кто не дошёл, за тех, кто уже не услышит наш тост, за тех, кто отдал свои жизни во имя…

Старик на секунду замер, а я увидел, как задрожала его нижняя губа. Потом он резко опять хлопнул ладонью по столу. Бах!

– За них! – прохрипел он. – За героев! Вечная им память! – Он поднялся на ноги и выпил. Не чокаясь

Я поднял рюмку следом за ним:

– За павших…

И не надо больше слов. Черномор вздохнул и тоже выпил, а его борода медленно поползла под стол, словно прячась от чужих взглядов. А дед Маркей вдруг разрыдался – грубо, по-мужски, уткнувшись лицом в ладони. Но это было… правильно, что ли… Всегда должна быть минута, когда все вспоминают, ради чего они ещё живы… Не обязательно за это пить – главное, помнить!

Ты слышишь?

Я вздрогнул. Никто из окружающих не произнёс этих слов – они прозвучали «внутри». Но это был не первый всадник, его мысленный голос я уже научился узнавать. А этот… это было так, будто кто-то что-то шептал в «ментальном диапазоне» – тихо, но настойчиво, а я слышал этот шепот самым краешком сознания. И это было не похоже ни на что слышанное ранее.

Глаша тут же заметила перемену в моём взгляде и вопросительно приподняла бровь. Я едва заметно мотнул головой: «Позже». Она кивнула, но ее пальцы непроизвольно сжали край стола. Глаша всегда переживала, когда что-то было не так.

Тем временем этот… шепот… продолжался. Сейчас он был лишь отдалённо похож на обычные слова – скорее, на навязчивое эхо, которое пульсировало в моих висках, как далекий звон колокола под водой. И я никак не мог разобрать, что же мне пытается сообщить этот невидимый собеседник.

Голос не походил ни на один из тех, что я слышал раньше. Мне почему-то казалось, что он был «слишком» близким, почти родным. Не просто мыслью, пришедшей извне в мою голову, а присутствием кого-то, уже хорошо знающего меня… Понимаю, звучит бредово, но более точного определения я не смог подобрать.

Я замер. Даже дыхание замедлил, будто боялся спугнуть этот странный контакт, будто кто-то приник к самому краю моего черепа и шептал сквозь кость – беззвучно, но ощутимо чтобы я «услышал». Но я мог разобрать лишь какое-то невнятное «па-па-па-па». А затем стихло и оно.

Но оставшееся «послевкусие» было… знакомым. Как будто я знал обладателя этого голос раньше – может, в детстве, во сне, или в забытом воспоминании, стертом временем. Но это не был ни голос матери, ни друга, ни даже первого всадника. Это было нечто глубинное, словно само мое подсознание пыталось мне что-то сказать, но не могло выговорить – как будто язык вдруг стал чужим.

– Ты побледнел, – прошептала Глаша, наклоняясь ко мне так близко, что ее дыхание коснулось моего уха. – Ром, как ты?

– Уже норм… – Я кивнул, не в силах объяснить, что же со мной произошло. Потому что и сам ничего не понимал. Слишком странными и необычными были эти ощущения… Я попытался отмахнуться от них, сглотнув внезапно подступивший к горлу ком, но в глазах неожиданно потемнело, и вдруг…

Кружевная занавеска на окне. Солнечный зайчик на потолке. Вкус теплого молока с пенкой. Я стоял в комнате. В комнате, в которой никогда не был. Лучи солнца падали на половицы, золотя пылинки в воздухе. У окна, спиной ко мне – женщина. Она что-то напевала, гладя детское белье – пелёнки с распашонками.

Её я сразу узнал – это же Глаша! И тут же осознал: этого не может быть – наш ребёнок ещё не родился… А здесь… Это что, предвидение будущего? Но тогда это «па-па-па-па»… Шёпот, наконец, слился в одно понятное слово:

– Папа!

Это что, со мною разговаривает мой еще не рождённый ребёнок?

Похоже, ноги перестали меня держать, пока я пребывал в этом трансе. Я очнулся от боли, упав грудью на стол и сбросив на пол посуду. Лоб был мокрым, а рубашка прилипла к спине. Все повскакивали на ноги и засуетились вокруг меня.

– Выпей водички, командир! – Черномор протянул мне стакан с прохладной водой, которую я выпил буквально в два глотка.

– Ты нас всех напугал, Рома! – произнесла Глаша, придерживая меня за плечи, чтобы я опять не рухнул. – Что с тобой случилось?

А я молчал. Потому что понял, кто пытался со мной поговорить. Но с моей точки зрения это был полнейший бред…

Глава 20

Октябрь 1942 г.

Третий рейх

Земля Анхальт

г. Вернигероде

Но Каина совершенно не испугало колдовство Верховной ведьмы. Он лишь криво усмехнулся, медленно поднимаясь с кресла. Его тень, отброшенная пламенем камина, вытянулась до невозможных размеров, заполнив половину зала, и в её очертаниях заплясал силуэт с выросшими клыками и когтями.

– Ты, похоже, забыла кто я? – прошипел вурдалак, и его голос сейчас напоминал шелест вытаскиваемого из ножен острого металла. Несмотря на клыкастую тень, сам он всё еще оставался в человеческом образе. – Не играй с огнём, Изабель. Или ты думаешь, твои смешные фокусы могут остановить меня? Меня, настоящего Мастера крови?

В воздухе запахло грозой – не метафорически, а по-настоящему. Над потолком сгустились тучи, и в следующее мгновение молния ударила в центр зала, рассыпавшись на тысячи искр, а весь замок основательно встряхнуло. По стенам зазмеились изломанные трещины, а с потолка посыпался какой-то мусор.

Матиас, всё ещё чувствуя головокружение от вина, сжал бокал в руке, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Его взгляд метался между ведьмой и вампиром – он понимал, что стал свидетелем чего-то большего, чем просто давний спор. Похоже, какие-то старые разногласия между этими древними существами сегодня вспыхнули с прежней силой. Но в чём они заключались гауптштурмфюрер СС не понимал.

– Речь не о том, чтобы остановить тебя, владыка, – ведьма устало откинулась в кресле, но её пальцы нервно сжимали подлокотники с такой силой, что дерево возмущенно потрескивало, – а о том, кто держит в своих руках нити власти над этим миром. Мир снова становится интересным, владыка Варгоши! Разве ты этого не почувствовал?

За окном грянул гром, и огни в зале погасли, оставив только багровое сияние камина. Каин замер, но в его глазах всё ещё плясали отблески ярости:

– Объяснись, Верховная!

Изабель тяжело вздохнула:

Я расскажу… Но будь готов, владыка… тебе не понравится то, что ты услышишь. – Ведьма посмотрела на Матиаса, и в её взгляде было что-то почти… жалостливое. – Ты был прав, мальчик: Истина не принадлежит никому. Но она всегда требует больших жертв… – В темноте её шёпот прозвучал как приговор, вот только профессор не знал, чем это всё может закончится.

– И кого же ты собралась принести в жертву, Изабель? – Каин уже успокоился, и грозовые тучи, метающие молнии даже в каминном зале, развеялись.

– Конечно же простаков, владыка! – воскликнула ведьма. – Слишком долгое время весь дивный мир находился в тени, позволяя обычным смертным жить, как им вздумается? И кому от этого стало легче, Варгоши? Они даже без нашего вмешательства уничтожают друг друга десятками и сотнями тысяч, превращая в дерьмо драгоценную энергию, оставшуюся с ними со дня сотворения первого человека! А ведь эта энергия – бесценна!

Каин медленно поднял голову и задумался, словно взвешивая слова ведьмы. В его глазах мерцали искры горького понимания её правоты. Слишком долго он жил на свете и научился разбираться в безумном стремлении смертных к самоуничтожению.

– Ты спрашиваешь, зачем я воскресила древнее наследие Вилиготенов? – продолжила Верховная ведьма и её голос стал мягким, почти ласковым, словно она объясняла что-то непослушному ребёнку. – Потому что этот мир стал для всех нас тусклым, скучным и пресным. А что еще хуже – он стал очень хрупким, Варгоша. Как стекло, готовое треснуть от малейшего удара. А ты знаешь, что происходит, когда стекло разбивается?

Она щёлкнула пальцами, и в воздухе перед ней возникла прозрачная сфера, наполненная клубящимся дымом. Внутри него мелькали обрывки образов: войны, пожары, толпы людей, охваченные безумием. Каин замер, изучая видения. Его глаза, казалось, остекленели, но в них продолжала гореть холодная ярость.

– Так ты пытаешься изменить реальность под себя, создав собственный мир? – наконец произнёс древний упырь. – Ты ведёшь себя так, будто весь мир – это твоя шахматная доска, а люди – лишь пешки на ней. Но ты забываешь одну вещь… – Он хищно усмехнулся. – Ты не богиня, Изабель! И никогда ей не будешь! Не тешь себя такой мыслью!

– Хочешь ты того или нет, но я уже впустила магию в мир обычных простаков! – насмешливо произнесла Верховная ведьма. – Я не хочу больше скрываться в тени! Мне надоело это до чёртиков!

– И ты думаешь, что если дашь им ещё больше магии, ещё больше власти, ещё больше тайных знаний, которые они не в состоянии постичь… они станут лучше? – Его голос звучал тихо, но в нём дрожала ледяная убеждённость. – Они сожгут сами себя, Изабель. А затем и весь этот мир вместе с нами! Неужели ты этого действительно хочешь?

Пространство вокруг них снова исказилось – но теперь не из-за магии ведьмы, а из-за темной энергии, исходящей от Каина. Казалось, сама реальность содрогалась перед его истинным обликом, тем, что он скрывал за маской не настолько уж древнего господаря Варгоши.

Но если Матиас был в курсе его настоящего имени, то Верховная ведьма явно пребывала в недоумении. Она не понимала, отчего окружающий их эфир так «нервно» реагирует, пусть и на могучего, но упыря. Она еще никогда не встречалась с такими проявлениями его силы, хоть и знала его не одну сотню лет.

Однако, Изабель постаралась не выдать своего испуга, хотя проявленная Каином мощь больше соответствовал какому-нибудь древнему языческому богу, а не вампиру. Она лишь покачала головой, улыбаясь в лицо вурдалаку с каким-то странным спокойствием.

– А кто сказал, что мир должен оставаться прежним? – Верховная ведьма медленно поднялась, а её глаза горели всё ярче. – Ты, наверное, забыл, Владыка, что мы – не сторожа этого мира. Мы – его движущая сила!

Матиас почувствовал, как мороз пробежал по его спине. Он вспомнил строчки Святого писания, приписываемые Каину, и удивительным образом перекликающиеся с нынешними словами Верховной ведьмы: «разве я сторож брату моему?»[1]

– Вот и она, истина, – прошептал профессор, глядя на них обоих.

Изабель громко рассмеялась, но в её смехе не было прежней насмешливости:

– О, мой мальчик… ты даже не представляешь, насколько ты прав. Он – прелесть, Варгоши! – воскликнула она, обращаясь к Каину. – Ты уверен, что не хочешь его просто сожрать? А то я бы с удовольствием забрала его у тебя и нашла достойное применение.

Каин не отреагировал на последние слова – он пристально смотрел на Изабель:

– Знай, Верховная: если ты снова разожжёшь огонь магической войны… я не стану её тушить.

– А я тебя об этом и не просила, – ответила ведьма, и её улыбка стала «слишком» широкой. – Я привыкла со всем справляться сама! А если тебе что-то не нравится – убирайся! И не вздумай стоять на моём пути – время дружеских шуток закончилось!

В воздухе повисла гнетущая пауза. Казалось, само время застыло, ожидая, чья же воля или магия перевесит в этом противостоянии древних существ, ведь они уже давно перестали быть обычными людьми. Тени в углах зала вновь начали шевелиться, будто живые, а зажженные слугой свечи вновь погасли одна за другой, оставляя лишь тревожное мерцание языков пламени в камине.

– Ты играешь с силами, которые невозможно контролировать, – Каин сделал шаг вперёд, и пол под ногами Верховной ведьмы слегка дрогнула. Глаза первого вурдалака теперь напоминали две узкие щели, наполненные черным пламенем. – Вилиготены, как могучий колдовской род, были стёрты с лица земли не просто так. Кто-кто, а они получше твоего разбирались в магических искусствах, Изабель! Ты хочешь того же?

Но ведьма лишь рассмеялась ещё громче, но в этот раз её смех был похож на треск ломающегося льда:

– О, глупый, глупый Варгоши… Ты думаешь, что меня остановят твои жалкие россказни? На этот раз ты слишком долго просидел в своей норе. Мир уже изменился, а я прошла точку невозврата.

Она резко подняла руку, и изображение в магической сфере, продолжающей висеть перед ними, изменилось – на этот раз в ней проступили силуэты нескольких десятков, а возможно и сотен людей (лучше рассмотреть было невозможно), стоящих на коленях в магических кругах, связанных между собой. Их глаза были пусты, молитвенно сложенные руки источали тонкие струйки крови, стекающие в единый резервуар, питающий гигантскую печать.

– Смотри, – прошептала она, и её голос звучал почти нежно. – Это всё одарённые! И они все согласились. И они хотят стать частью чего-то большего…

– Ты… ты создала свой культ? – прошипел Каин, но впервые за вечер в его голосе прозвучала не ярость, а что-то другое. Почти уважение.

– Да! – Изабель раскинула руки, словно обнимая весь мир. – Они теперь мои «дети». Мои жрецы. И через них я дам этому миру «новую Истину»!

– Это безумие! И путь в Бездну! – успокоившись, невозмутимо произнёс упырь.

– Кто бы говорил! – презрительно фыркнула ведьма. – Ты сам еще тот безумец!

Каин внезапно замер. Его чёрные глаза, горящие адским пламенем, сузились в подозрительных щелях. Воздух вокруг него сгустился, словно сама тьма сжимала кулаки, готовясь к удару.

– Ты хочешь поговорить о безумии, Изабель? – тихо спросил он, и его голос прозвучал так, будто исходил не из горла, а из самых глубин преисподней. – Тогда давай поговорим…

Он сделал шаг вперёд – и пространство вокруг них исказилось. Пол, стены, даже воздух – всё будто сжалось, покорное его воле. Тени в зале ожили, сплетаясь в знакомые очертания: лица, фигуры, события. Изабель вдруг увидела их – сотни, тысячи проклятых душ, томящихся в вечной тьме, и все они – её жертвы. Те, кого она считала необходимыми потерями в своей великой игре.

– Видишь их? – Каин провёл рукой перед её лицом, и тени зашевелились жутче прежнего. – Они тоже хотели «большего». Они тоже верили, что их жертвы оправданы. Но посмотри, что с ними стало!

Ведьма ощутила ледяное прикосновение на своей щеке – как будто одна из теней дотронулась до неё, шепча проклятия. Изабель резко отпрянула, но тени следовали за ней, словно привязанные невидимыми нитями. Но они не могли, пока, прорвать сдерживающий их барьер.

– И я видел, как такие, как ты, пытались перекроить мир под себя, – продолжал Каин, голос которого звучал похоронным колоколом. – Они все мертвы. И ты знаешь почему? – Он наклонился к ней, и его дыхание было холоднее могильного ветра. – Потому что ни один смертный – даже такой могущественный, как ты – не может заменить собой Бога!

Изабель хотела ответить, но внезапно её собственное дыхание прервалось. Губы онемели, язык отказался повиноваться. Её магия, всегда послушная, будто «застыла», скованная чем-то гораздо более древним, чем все её заклинания.

– Ты думаешь, что полностью контролируешь силу? – Каин улыбнулся, и в его улыбке не было ничего человеческого. – Но ты не понимаешь её глубинной сути. И поэтому… ты уже проиграла. Вот только мне интересно, сколько времени и жизней простаков тебе понадобится, чтобы это осознать? – Каин замолчал, а Верховная ведьма, воспользовалась этим моментом.

– Ты ошибаешься, владыка, – прошептала она, облизывая пересохшие губы и глядя куда-то в пол, – я не собираюсь ничего осознавать… – Она резко выпрямилась, и её голос обрёл прежнюю силу, полную безумной решимости. – Я собираюсь стать чем-то большим!

– Не ты первая, не ты последняя, – раздраженно произнёс упырь. – Но пока ты не поймёшь, что сила – это не… – Он неожиданно замолчал, не желая давать ведьме подсказку. – Ты обречена! Подумай об этом, Изабель. Пока у тебя ещё есть время.

После этого Каин повернулся к выходу, его фигура растаяла в тенях, буквально на мгновение вынырнувших из тёмных углов замка. Вместе с ним в тенях растворился и Матиас – древний упырь о нём не забыл. Мгновением позже хлопнула входная дверь, и каминный зал погрузился в настоящую могильную тишину.