Текст книги "Идеальный (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
А Том выгибается в его руках. Стонет... И Крис уже не понимает болезненно или нет. Разум словно истончается, оставляя только чувство этой безумной узости, тепла, податливости... Боже...
Хемсворт дергает бедрами, наращивая темп, просовывает руку меж их тел, обхватывает сочащийся капельками смазки член Тома, сжимает, гладит головку, проходится пальцами, стараясь доставить как можно больше удовольствия, одновременно следя за тем, чтобы толкаться под определенным углом. Музыкант уже буквально кричит, выгибаясь. Из носа тонкой струйкой течет кровь... Крис слизывает ее, шепчет какие-то пошлости... Что-то о том, какой Том узкий, как сладко быть там, внутри...
И Хиддлстон хрипло смеется, заставляя что-то в груди сладко екать. Его смех словно пронизывает насквозь... наверное, потому что они так близко. Прижаты друг к другу, сплетены, словно узел...
– Я сейчас... – бездумно шепчет Крис, чувствуя, как нестерпимо горячо становится внизу живота.
– Помоги... – просит музыкант, – я хочу вместе...
Крис ускоряет движения, одновременно лаская Тома. Чуть мнет в пальцах головку... И ощущает, как хрупкое тело англичанина начинает бить дрожь. Как сжимаются тонкие пальцы, больно стискивая кожу на боку...
– Вот так... – Хемсворт прижимается к полураскрытым губам Тома, – хорошо...
И хрипло стонет, когда тот пошло улыбаясь, сжимается, выгибаясь. В глазах вспыхивают мириады звезд, в мозгу будто взрывается атомный реактор... И Крис изливается в глубину горячего тела музыканта. А Том снова улыбается, накрывая руку Хемсворта, сжимающую его член. На пальцах – почти прозрачная жидкость. Словно Том кончил уже раза три подряд...
– Сбой в организме какой-то, наверное, – видимо проследив за его взглядом, все так же улыбается Хиддлстон, – может, поэтому я бесплоден.
– Ты думаешь, это как-то связано? – Крис демонстративно облизывает пальцы, глядя на англичанина.
– Не знаю, – снисходительно усмехается Том, – мне плевать, на самом деле.
– Ты тихо кончаешь, – зачем-то говорит Хемсворт, – я еще в прошлый раз заметил.
– Это ты слишком громко, – музыкант запускает пальцы в волосы Криса. Перебирает пряди, словно причесывая.
– Ты себя не слышал, когда я тебя трахал, – обижается Крис.
– Окажешься внизу – поймешь, – смеется Том, – это не только приятно, знаешь ли. Так что когда становится хоть чуть-чуть легче, это как твой оргазм.
И Крис, смеясь, целует искусанные губы англичанина. Подается вверх, осторожно выскальзывая из расслабленного тела. Встает, поднимает Тома на руки и, игнорируя все протесты – несет в ванную.
– Из меня твоя сперма вытекает, – вдруг говорит Хиддлстон, пока Крис поднимается по лестнице, – представляю, что мы сотворили с диваном...
– Ты знаешь, что сказал пошлость? – как только можно серьезней спрашивает Крис, раздвигая одной рукой створки.
– Прости, – сразу смущается Том, – я просто сказал... В голову пришло.
– Повелся, – Крис залезает в ванную и только тогда ставит англичанина на ноги. – Воспитанный Том повелся.
– Я не виноват, что мои манеры лучше твоих, – хмыкает Том, вставая под душ.
– Сейчас поедим и поедем в больницу, – информирует Крис, переводя тему.
– Я же сказал, – Хиддлстон отворачивается, скользит пальцами по бедрам, смывая белые подтеки, – мне не хочется снова туда.
И едва не оскальзывается, хватаясь за стену.
Крис испугано обхватывает его за талию, прижимает к себе, утыкаясь носом во влажные волосы. И шепчет:
– Пожалуйста, Том! Я очень прошу! Для меня. Мы всего лишь узнаем о твоем состоянии более подробно. И сразу вернемся. Я обещаю.
– Хорошо, – вдруг хрипло говорит Хиддлстон, – но обещай, что, что бы ни случилось – вернешь меня домой.
– Если все будет хорошо, – соглашается Крис и принимается смывать все следы. Осторожно проводит пальцами по засосам на шее англичанина, мягко целует каждый, смывает с живота оставшиеся капли, переходит к промежности...
Том жмурится и отнимает руку Криса:
– У меня сейчас опять встанет. А мне... Я устал. Внутричерепное, наверное, зашкаливает.
– Я без всякого подтекста, – врет Хемсворт, целуя музыканта в висок, – извини.
А в груди – комок. Кто знает... Может, это был их последний раз? Что если...
– Ты прости, – грустно улыбается Хиддлстон, – я понимаю. Но мне и правда тяжело... Я не доставлю тебе никого удовольствия.
– Что ты несешь, Том? – Хемсворт выключает воду и помогает англичанину выбраться из ванной, – ты всегда... – и сам запинается, – я тоже несу чушь. Пошли одеваться, есть и поедем.
Том только неопределенно дергает плечом и оборачивает вокруг бедер полотенце.
Видеть Тома в джинсах и майке непривычно. Крис будто смотрит на мальчишку. Мальчишку-наркомана. Худого, с синяками под глазами...
– Плохо выгляжу? – Том с трудом поднимает голову.
– Не очень, – ляпает Хемсворт и поджимает губы, виновато глядя на Тома. Но тот только смеется:
– Я и сам знаю. В зеркале видел. Поехали?
– А есть? – Крис кивает на вскипевший чайник, печенье и прочие сладости, что принес из магазина Тома, – ты, вообще, неправильно питаешься.
– Мне нет смысла думать о правильном питании, – Том, опираясь о стену, подходит к столу и берет с тарелки шоколадное печенье, – наоборот нужно наесться за всю жизнь.
– Хочешь, возьмем все это с собой в больницу? – Крис тоже отправляет печенье в рот.
– Возьмем, – соглашается англичанин и достает пакет.
А в машине Крис забывает обо всем. Остается только Том, спрятавший голову в колени и его хриплое дыхание.
Дорога превращается в ад. Том не стонет, не жалуется... Но эта тишина гораздо хуже. Лучше бы Том кричал, истерил... Да все, что угодно!
И Хемсворт врубает радио. Выворачивает регулятор громкости, в надежде, что это заставит Тома сказать хоть что-то... Но тот только судорожно всхлипывает, вцепляясь побелевшими пальцами в виски, и шепчет:
– Крис...
Хемсворт вдавливает кнопку выключения и обнимает Хиддлстона за плечи. Неловко, потому что нужно вести машину, но... Что он еще может?
А Том сжимает его руку и так и не отпускает до самой больницы.
***
В палате, куда поместили Тома, тихо и пусто. Очень тихо и очень пусто. Крис сказал бы – жутко. Это помещение, кажется, предназначено для тех, кто должен умереть. Ничего лишнего: кровать, больше похожая на орудие пыток, аппаратура, капельница... И посреди всего этого – бледное лицо Тома, практически сливающееся с наволочкой. И вопиюще выбивающимся пятном черные растрепанные волосы.
И Крису кажется, что привезя Тома сюда он приблизил неизбежное. Потому что... Может, и правда стоило остаться дома? Какая разница где...
Тем более... Он ведь обманул. Не сдержал слова. Пусть и во... благо?
Хемсворт с шумом втягивает воздух, пытаясь не выпустить наружу слезы, буквально жгущие глаза.
Подходит ближе, осторожно касается безвольно лежащей холодной ладони музыканта. Гладит зачем-то тонкие пальцы. Он знает – Том не почувствует этого – в его крови слишком много снотворного. Но... Может, самое время поверить в сверхъестественное? Если их с Томом связь и правда существует...
Крис присаживается на край кровати, скидывает ботинки и ложится рядом. Осторожно устраивает Тома у себя на плече, прижимает ближе. И касается губами чуть приоткрытых губ англичанина. От него пахнет больницей, чем-то холодно-болезненным, как пахнут резиновые перчатки врачей и... тем самым шоколадным печеньем.
Черт...
Горло пережимает спазмом. Хемсворт ожесточенно трет глаза, надеясь загнать слезы обратно. И вдруг... Том слабо сжимает его ладонь. Не открывая глаз, не приходя в себя... Просто обхватывает пальцами и снова замирает.
Крис всхлипывает, улыбаясь. И снова целует холодные губы музыканта.
____________________________________________________________________
30 Seconds to Mars – Closer To The Edge
Сначала может показаться, что песня, как и название слегка не в тему. Но, думаю, понимание придет. Должно. Потому что у меня это больше ни с какой песней не ассоциируется.
Прошу прощения за ошибки. Глава длинная, эмоциональная, я могла просто недосмотреть.
Глава 15. «Я не могу».
К середине ночи Крису хотелось плакать и молиться. Но ни того, ни другого он сделать не мог. Во-первых, мужчины не плачут – это он помнил с детства. А помолиться богу, на которого был обижен, – Крису просто не позволяла гордость.
Так что ему оставалось сидеть у постели и слушать едва слышное дыхание Тома, барахтающегося в тяжелом медикаментозном сне.
Пару раз заходила сестра; снимала какие-то показания с перемигивающихся экранов и, сочувственно глядя на Криса, уходила. Эти ее взгляды раздражали. Хемсворт прекрасно понимал, что девушка делает это не для издевки, но...
За окном тьма, разбавленная холодным светом фонаря. Изредка тишину разбивает сирена «скорой». Это тоже невероятно бесило Криса. Неужели нельзя было сделать простейшую шумоизоляцию в палатах?
Тихо приоткрывается дверь, и Хемсворт испуганно вскидывает голову. На пороге стоит тот самый старик-доктор, что принял их без очереди вечером.
– Так вы его брат? – врач тихо притворяет за собой дверь и подходит к кровати. И Крис ревниво дергается, когда морщинистая рука осторожно сжимает запястье Тома, проверяя зачем-то пульс, который вполне можно проследить на экране.
– Двоюродный, – Хемсворт ерзает в кресле, не совсем понимая ситуацию, – я ведь сказал вам, мистер Шмидт.
– Сказал, – соглашается врач и садится напротив. Теперь они разговаривают через кровать Тома, – только вот где вы раньше были?
– Мы не общались, – Крис смотрит на неподвижное лицо Тома и думает, что если бы они правда были братьями, все было бы еще сложней, чем сейчас. И спрашивает с надеждой:
– Он ведь должен скоро очнуться?
– На вашем месте, – онколог откидывается на спинке кресла, – я бы молился, чтобы он умер, не приходя в сознание.
– О чем вы говорите?! – почти выкрикивает Крис, со злобой сжимая кулаки.
– Том умрет в муках, – неожиданно жестоко говорит врач, – он будет корчиться от боли и проклинать тот день, когда встретил тебя. Ведь это именно ты заставил его почувствовать хоть что-то.
– Я не совсем понимаю... – начинает Хемсворт и замирает, понимая вдруг, что это совсем не доктор Шмидт. Совсем не он.
– Долго же ты, Крисси, – адепт, как называет теперь его про себя Крис, обнажает в улыбке желтые зубы, – кстати, тебе еще не звонили?
– Кто? – Хемсворт вздрагивает. Ему кажется, что за спиной кто-то стоит. Но обернуться безумно страшно. И поэтому Крис просто вжимается в сидение, моля бога, на которого обижен, чтобы все это закончилось. Что «все это» Крис и сам не знает...
– Твоя мама в больнице, – делано трагично вздыхает лже-врач. – Водители сейчас такие неаккуратные... Ездят на красный.
– Зачем? – тихо спрашивает Хемсворт, удивляясь своему спокойствию. – На что вы вообще рассчитывали, заставляя меня приехать к Тому? Что он согласится только потому, что я его попрошу?
– Он сделает ради тебя все. Стоит лишь правильно попросить, – смеется адепт. – Так и быть, совет: расскажи ему про свою маму. Про брата, с которым тоже может что-то случиться, про его семью... У тебя много родственников, Крис. И эти семь дней, что Тому осталось, нам будет чем заняться.
– Вы думаете, что я...
И словно вспышка. Крис резко раскрывает глаза, вдруг отчетливо понимая, что спал. А в напряженной болезненной тишине равнодушно вибрирует телефон...
***
Том приходит в себя под утро. Припухшие веки вздрагивают, и Хемсворт ловит его наполненный пустотой взгляд.
Крис подскакивает с кресла, бросается к постели, вцепляется в тонкие ледяные пальцы и натянуто весело говорит:
– Ты очнулся! Как ты?
Музыкант бледно улыбается и едва слышно выдыхает:
– Если бы ты не пытался сломать мне пальцы, было бы совсем отлично...
– Прости, – Хемсворт разжимает ладонь и целует худое запястье англичанина. – Так тебе и правда получше?
– Я пока не понял, – Том все так же вымученно улыбается. И вдруг словно растерянно затихает. Странно смотрит на Криса, будто пытаясь что-то разглядеть.
– Том... – начинает было Хемсворт, но тот перебивает его.
– Ты был здесь все это время?
– Был, – улыбаясь, кивает Крис. – Кстати, когда я тебя привез, врач сказал, что ты неплохо держишься. С твоей стадией... – и осекается. Не стоило сейчас напоминать Тому. Но теперь...
– Ничего, – Хиддлстон пытается приподняться, опираясь на трясущиеся руки, – с моей стадией, странно, что я еще могу разговаривать.
Крис осторожно прихватывает его за плечи, не давая двигаться. Через тонкую голубую ткань больничной рубашки с болезненной четкостью ощущаются выступающие острые углы ключиц. И Хемсворт, не совсем контролируя себя, наклоняется совсем близко. Целует... Скользит ладонями по ткани.
А Том просто подается вперед. Обхватывает за шею, откинув голову. И хрипло спрашивает:
– Кто был здесь ночью, Крис? Скажи мне!
Хемсворт молчит. Только покрывает поцелуями гладкую кожу. Целует виски, губы, лоб... Том не должен узнать ни о чем. Решение принято. Плевать, сколько дней осталось. Даже если Том умрет через час – он не умрет с грузом несуществующей вины. Он тут не при чем.
– Он был тут, да? – музыкант смеется, – был. Кто на этот раз у тебя умрет? Мать? Или отец? Не играй с огнем, Крис. Скажи мне.
– Все хорошо, – Хемсворт чувствует, как по телу ползет горячая волна, – никто не приходил сюда. Никого бы не пустили.
– Дурак ты, Крис, – пугающе равнодушно говорит Том, глядя куда-то мимо Хемсворта. – Дурак и лжец. Но если тебе удобней считать, что моя психика деформирована... Учитывая характер моей болезни... Знаешь, я согласен на то, чтобы быть психом. Только вот... Он был прав: я сделаю все ради тебя. Поверь. Все.
– Черт бы тебя побрал, Том! – Хемсворт сжимает худые плечи так, что музыкант морщится, – неужели тебе хочется все знать? Ты умираешь!
– А я и не знал, – иронично тянет Том. – Надо же, Крис. Ты раскрыл мне глаза.
– Прости, – Крис прижимается к искривленным в усмешке губам. – Я не хотел так говорить. Он и правда был здесь. Угрожал. Моя мать в больнице, ее машина сбила. Том, я не знаю, что делать... Просто не хотел тебя напрягать всем этим. Ты ведь...
– Ты поедешь к ней? – Том отстраняется, откидываясь на подушку.
– С ней мой брат. Он проследит...
– Как бы с ним тоже чего ни случилось, – мрачно говорит англичанин, прижимая пальцы к виску. – Я серьезно испортил тебе жизнь, Крис. Я и правда заслуживаю смерти.
Крис закусывает губу, чувствуя, как подкрадывается мерзкое чувство безысходности.
– Не говори так, Том, – просит он. – Только не ты.
Хиддлстон только невесело болезненно улыбается, прикрывая глаза.
– Ты же видишь, Крис, как все получилось. Мое существование приносит только боль. Суди сам: ты потерял работу, у тебя проблемы с семьей, тебя преследует перманентный кошмар, из которого нет выхода... Бросишь ты меня, или нет – это уже не важно. Ведь твои родные умрут, Крис. Все. Один за другим. За эти семь дней. А ты будешь смотреть на это и ничего не сможешь сделать. Как было и со мной когда-то. И единственное, что тебе останется – возненавидеть меня.
Хемсворт судорожно мотает головой, сжимая худые плечи музыканта.
– О чем ты говоришь, а?! – Крис наклоняется совсем близко, сцеловывает с виска Тома испарину. – Как я смогу тебя ненавидеть?!
– Так все и будет, – Том все никак не перестает улыбаться. – Когда твоя мать умрет, ты вспомнишь мои слова. Но сделать ничего с собой не сможешь. Ты уже сейчас ненавидишь меня за эти слова, – музыкант с усилием проводит ладонью по лицу, словно стирая какое-то выражение. – Так что...
– Я не знаю, что мне делать, Том... – Крис тяжело опускается на край кровати. – Даже близко не представляю.
– Если бы я мог чем-то помочь... – Хиддлстон словно осторожно касается ладони Криса. – Но ты сам видишь. Крис, я... Я теперь не уверен ни в чем. Я боюсь. И смерти, и боли... Я ведь обычный человек, что бы они ни говорили. Эти способности – мое проклятие. Я слаб для них, наверное. Если бы они достались кому-то другому... Может, он бы и сумел направить эту силу против них. А я... Я слабый.
Том осекается, прижимая ладони к вискам. Зажмуривается, закусывает губу, явно пытаясь сдержать стон.
– Погоди, – Хемсворт накрывает ладонями побелевшие пальцы Тома. – Что значит «направить против них»?
Музыкант долго молчит, тяжело дыша, а потом начинает тихо говорить:
– Такие как я рождаются раз в пятьсот с чем-то лет. И каждый раз их брала в оборот вот эта организация. Но, как ты видишь – безуспешно. И именно их заслуга, что мы пока ходим по земле. Те люди могли противостоять. Их готовили специально. Их семьи. Они вели подсчет и точно знали, в каком году родится такой ребенок. Этих детей учили, поддерживали... А в двадцатом веке знания были утеряны. Старейшин уничтожили, стерли с лица земли тех, кто знал хоть что-то. И вот... – Том натянуто усмехается, – родился я. В семье алкоголика и школьной учительницы. Отец настаивал на аборте, но мать... Она была слишком религиозна, – вот теперь Хиддлстон издевательски смеется. – А ведь меня могли просто пустить на биоматериал. Со всеми моими хвалеными талантами. И Они бы обломились.
– Послушай... – Крис тяжело сглатывает, боясь поверить в только что сказанное. – Том. Почему ты раньше не сказал об этом? Ты ведь мог прекратить все это! Мог уничтожить их! Остановить!
– Нет, Крис... – музыкант говорит едва слышно, с трудом складывая слова сухими губами. – Я бы не смог. Я не для этого. Во мне слишком много страха... Ты ведь сказал, что я трус... Я разозлился, да. Но ведь ты был прав. Я понимаю теперь. Ты можешь уйти... Я все равно не принесу больше никакой пользы. Не хочу ничего... – слова становятся все менее связными. Из уголков помутневших от боли глаз катятся крупные слезы. – Крис... я правда... ничего не могу... Прости...
– Тише... – Крис приглаживает спутанные волосы музыканта, целует мокрое от пота лицо, – тише. Все хорошо. Я понимаю. Давай позовем доктора?
– Нет... Крис! Останься! Не уходи! – истерично выкрикивает Том, вцепляясь в предплечья Хемсворта. – Пожалуйста... Вокруг огонь, видишь? Мне жарко, Крис!
– Я знаю, Том. Я знаю, – Хемсворт судорожно озирается в поисках воды. – Хочешь пить?
– Я хочу мою флейту, – умоляюще шепчет музыкант, сжимая руку Криса, – пожалуйста...
– Да, хороший. Тише... – Хемсворт и сам не знает, почему так называет Тома. Так его утешала мать, когда Крис заболевал, – я принесу ее, не волнуйся. Ты уснешь, и тогда я съезжу за ней.
– Крис... – Хиддлстон судорожно сглатывает, – Крис, я... Меня скоро не станет. Ты же видел снимки... Я хочу, чтобы ты знал: все что я говорил, насчет твоих чувств... Я так не считаю. Я просто этого очень боюсь... Меня ведь... – сухие губы едва двигаются, и Хемсворт наклоняется совсем близко, запускает пальцы в отросшие черные волосы, рассыпавшиеся по подушке, осторожно поглаживает, боясь причинить еще большую боль, чем есть, – меня никто не любил просто так, не из-за моих способностей... Крис... – Том вдруг захлебывается шепотом, дергается, пытаясь вцепиться пальцами в виски.
Хемсворт прижимает исхудавшее тело к постели, фиксирует тонкие запястья Тома над головой и прижимается к искаженным от боли, потрескавшимся губам.
Сердечный ритм зашкаливает, все аппараты, которыми буквально обставлена койка нервно пищат, перемигиваются красным.
В коридоре слышится шум, топот... В палату врывается целая бригада врачей и медсестер. Криса оттаскивают от постели, выталкивают в коридор и захлопывают дверь.
– Вам лучше уйти, – говорит молоденькая медсестра, – не стоит вам здесь стоять.
И Крис кивает, отходя в сторону. Чем он может помочь? Разве что тем, что съездит домой к Тому, заберет флейту... А еще...
Крис решительно сдергивает с вешалки, что стоит при входе, свою куртку и почти бежит по коридору.
Он должен встретиться с Ними. Прощупать почву. Соврать чего-нибудь. Пусть Том и против, но разве есть другой выход? Он уговорит его согласиться. Уговорит. Заставит, если нужно.
Когда Крис выходит в промозглое утро – первое за что зацепляется взгляд – черный, похожий на хищного зверя, лимузин, нагло стоящий ровно напротив входа в больницу.
_______________________________________________________________
30 Seconds To Mars – L490
Глава 16 «Домой».
В салоне темно. Пахнет чем-то приторно-сладким. И тишина. Напряженная вязкая тишина. Первым ее нарушает Крис. Он просто больше не в силах молчать. Слишком много страха, боли, ненависти. Все это сплелось в клубок и жжет изнутри. И надорванный голос Тома, когда тот умолял принести флейту.
– Вы ждали меня, – Хемсворт прикрывает глаза.
– Знал, что ты придешь. – В голосе собеседника нет больше сарказма. Он явно понимает, что Крис настроен серьезно.
– Если Том сделает все, что вы от него хотите, вы даете гарантию на то, что моя семья будет в порядке? – из голоса исчезли эмоции. Хемсворт слышит себя словно со стороны. Как старую магнитофонную запись.
– Да, таковы условия. – Почти невидимый в темноте человек кивает головой. – Хотя я удивлен, Крис, что ты так легко сдался.
– У меня были варианты? – накатывает дикая усталость. Хочется, чтобы все это просто закончилось. Но Хемсворт помнит, что должен сделать. Том сможет. Они найдут выход.
– Ты просто не веришь, Крис. В этом твоя проблема.
– Что?! – Хемсворт отшатывается, сжимая кулаки. – И это вы мне говорите?! Вы только и...
– Помимо тьмы существует и свет, Крис, – чужая ладонь мягко ложится на плечо. – Нужно только поверить. Поверить в то, что можно обойтись без тьмы.
– Кто вы такой?! – голос позорно срывается. Нервное напряжение дает о себе знать.
– Том говорил тебе о Старейшинах?
– Да... – в висках глухо стучит кровь. А в груди зарождается безумная надежда. Вдруг все это правда. Не бред воспаленного сознания, не насмешка невидимых кукловодов. Что хоть раз им повезло.
– Я – последний из них, – в голосе собеседника проскальзывает грусть. – И я пришел помочь.
И Крису хочется ударить. Вмять кулак в это смутно белеющее в темноте лицо. Но он только тихо спрашивает:
– А где вы были раньше? Почему вы говорите со мной, а не с ним, а? Тому вы нужны гораздо больше, чем мне.
Мужчина тяжело вздыхает, словно Крис надоедливый ребенок, заваливающий родителя вопросами, ответы на которые – очевидны.
– Если ты немного подождешь, Крис, и выслушаешь меня, я смогу объясниться.
– Объясняйте, – глухо выговаривает Хемсворт, откидываясь на спинку сидения. В груди клокочет мутная злоба.
– История происхождения Совета Старейшин уходит корнями в глубокую древность, – тихий голос звучит размеренно. – Но не думаю, что тебе интересна история. Гораздо более важный вопрос – что такое Том, не так ли?
– Том – не вещь, – зло цедит Хемсворт. – Он человек. Он имеет право на нормальную жизнь. Без всего этого кошмара.
– Конечно, не вещь, – мягко исправляется собеседник. – Но его предназначение гораздо важнее человеческих желаний. Чтобы понять, ты должен просто выслушать.
Крис угрюмо кивает.
– Тогда ты не должен перебивать, договорились?
И Хемсворт кивает вновь. Что-то говорить – значит сорваться снова. А информация важна. Поэтому остается только кивать.
– Вот и хорошо. Я, с твоего позволения, продолжу. Такие, как Том – рождаются раз в пятьсот лет. И каждый раз рождение такого ребенка означает войну. Войну за обладание силой, что он приносит в мир.
Сама по себе эта сила не имеет «окраса» и может служить как свету, так и тьме. Она – как выброс энергии, скапливающейся в месте, которое вы сейчас называете ноосферой, – мужчина тихо усмехается. – Но и это не интересует тебя, как я вижу. Я перейду к сути. В начале двадцатого века произошло то, что наши противники готовили тысячелетиями. Они создали общество, которое более не верило в сверхъестественное. Защитников у Совета становилось все меньше. Потому что некому было прийти им на смену. И в итоге, оставшиеся без защиты старейшины были уничтожены. А те, кто остался – предпочли забыть о своем предназначении. Ассимилироваться. Знания, которые копились веками, канули в Лету. И некому было поддерживать равновесие. Календари, описания знамений... Все это больше никто не отслеживал. И когда родился Том – рядом не было никого, кто мог бы объяснить ему, кто и что он такое. Но подобное нельзя не почувствовать. Том боялся сам себя. Он ощущал в себе эту мощь. Ненавидел ее, потому что это мешало ему быть таким, как все. Сила разрывала его изнутри, если говорить простым языком.
Люди вокруг сходили с ума. Ребенок не мог контролировать себя, это было закономерно. Его отец – одна из жертв. Он не всегда был алкоголиком и садистом. Том сделал его таким. То же произошло и с его матерью. Только в силу своего мягкого характера она сошла с ума на религиозной почве.
По мере взросления Том стал понимать, что происходит. Сопоставлял факты, искал данные. И одновременно задавливал в себе силу. Искусственно ограничивал себя, используя лишь одну сторону своих возможностей. Флейта. Вот что стало его «отдушиной». Она снимала боль. То напряжение, что копилось в душе и, как закономерность, в теле. Его болезнь. Вот последствия искусственного неумелого ограничения. Не буду лгать, болезни помогли развиться. Те силы, с которыми ты уже имел удовольствие познакомиться. Но тут есть нюанс. Нюанс, на котором они и сыграли: они не лечили Тома от рака. Он лечил себя сам. Боль. Вот что является катализатором его силы. А они лишь подтолкнули его. Дали ему образ. Детские страхи. Никакого изнасилования не было. Это сознание Тома преобразовало высвобожденную силу в такую форму. И тело излечило себя само. Им лишь нужно было внушить ему, что болезнь исчезнет.
– Я... – Хемсворт прикрывает глаза, пытаясь осознать сказанное. – Я не понимаю. Почему тогда болезнь вернулась? Как они могли вернуть ее? Как они могли подтолкнуть ее развитие?
– Внушение. Вот что играет здесь главную роль. Ты спрашиваешь, как они могли подтолкнуть развитие болезни? Все это просто. Как я сказал, боль является катализатором силы. Сдерживаемая сила – причиняет боль. Дикие головные боли. Вот что преследовало Тома всю жизнь. Врачу нужно было лишь сказать, что это рак. И Том сделал все сам. Он сам заставил свой организм заболеть.
– Господи... – хрипло шепчет Хемсворт. И срывается на крик:
– Почему ты не сказал ему про это?! – выкрикивает он. – Почему не научил его управлять этой силой?! Почему не показал, как контролировать ее?! Как ты мог оставить его?!
– Я ведь сказал, Крис, – в голосе собеседника боль. – Я последний из старейшин. И первый. Я тоже родился в обычной семье. Меня никто ничему не учил. Я всего лишь нашел семейный архив. И увидел там некоторые странности. Я ведь был историком, поэтому и принялся разгребать все те коробки. Чисто из профессионального любопытства. И нашел я Тома уже после того, как нашли Они. И просто не мог к нему подобраться. Даже сейчас, находясь здесь, я рискую. Но мне нужно было исполнить свой долг. Ты должен передать все, что я сказал Тому. Это необходимый минимум информации.
– Вряд ли он сможет... воспринимать информацию, – горько говорит Крис. – Ему слишком больно.
– Ты должен, – Старейшина, а теперь Крис не может называть этого человека иначе, сжимает кулаки. – Попробуй дать ему флейту. Включи музыку... Я не знаю. Ты должен сделать так, чтобы он понял тебя.
– Да. – Хемсворт выпрямляется. – Я сделаю. Спасибо Вам.
И выходит из машины.
Улица встречает промозглым холодом и моросящим дождем. Но Крису плевать. Теперь он знает, что должен делать.
В опустевших больничных коридорах тишина. Холодный свет люминесцентных ламп, эхо шагов.
Крис толкает легкую дверь больничной палаты и замирает. Потому что Том в сознании. Он часто хрипло дышит, запрокинув голову. Тонкие пальцы сжаты в кулаки. А руки и ноги зафиксированы ремнями.
– Они опять связали тебя, – Крис выдыхает это не в силах сдвинуться с места. Стыд обжигает, разливается под кожей, словно раскаленная лава.
– Крис? – шепот похож на прах. Серый прах в сером воздухе. – Ты... принес мою флейту?
– Нет, – Хемсворт медленно подходит к постели. – Прости.
– Ничего... – сухие губы силятся улыбнуться. – Спасибо, что... пришел... Крис. Я думал, что... не увижу тебя... больше. Твои родные... я понимаю... Я думал, ты уехал.
Тому явно сложно не только говорить, но и сформулировать мысль. В почти бесцветных, помутневших от боли глазах проскальзывает виноватое выражение.
Хемсворт отчаянно мотает головой. Сил сказать хоть что-нибудь – нет. Поэтому он только закусывает губу и начинает расстегивать ремни, фиксирующие тело музыканта.
– Не надо! – Том слабо дергается. – Когда боль... ее нельзя контролировать... Я же... Один. Я просто... Я могу...
– Мы едем домой, – Крис осторожно берет ладонь англичанина в свою. – Мы уезжаем отсюда прямо сейчас. Как ты хотел.
И целует его в сухие потрескавшиеся губы.
___________________________________________________________________
Placebo – My Sweet Prince
